Г. Шолем, "Избавление через грех", часть VII
Продолжение.
Часть I здесь.
Часть II здесь.
Часть III здесь.
Часть IV здесь.
Часть V здесь.
Часть VI здесь.
Нумерация примечаний общая.
Гершом Шолем
Избавление через грех
VII
Нет сомнений в том, что Яакову Франку заслуженно принадлежит место одного из самых отталкивающих явлений в истории иудаизма: религиозный лидер, бывший человеком порочным и гнусным, то ли мошенником, то ли просто мерзавцем. Вполне возможно, что саббатианское движение не могло обрести завершенности в своем мире измен и противоречий, пока оно не породило этого тирана, сумевшего погасить свет сокрытый и исказить волю к истине, жившие, несмотря ни на что, даже в этих руинах. Ведь если кто и найдет какую-то истинность в теории святости греха и «заповеди, совершаемой через грех», то Франк осквернил ее окончательно. На том опасном пути, который выбрали для себя «верующие», были возможны любые сюрпризы и неожиданности. Не исключено, что Франк покорил их сердца именно по этой причине, показав, что является человеком, который на самом деле идет до конца и совершает самый последний шаг, ведущий в темную пропасть. Чаша опустошения не наполнилась бы до тех пор, пока и последний остаток святости не обратился ложью. И адепты Франка, не достигшие сами подобного уровня, тянулись за этим смельчаком, не боявшимся ни ужасов Божьих, ни ужасов бездны, и видели в нем настоящего святого - нового Саббатая Цви, воплощение Бога.
Но, зная о всех блужданиях этого авантюриста, зная его преступную лживость и силу владевших им личных амбиций (которые сами по себе не интересуют нас в этой работе), мы все же должны признать, что в этом человеке было и нечто тайное, была огромная сила, пусть и сатанинского свойства. Обещания, которыми он потчевал своих адептов, мечты о здании, которое восстанет из руин всеобщего разрушения и осквернения, - всё это не имеет большого веса, хотя даже в территориализме Франка содержалось, помимо собственно властолюбия, еще кое-что, а именно: странное, но ясное выражение искренней устремленности его последователей к обновлению национальной жизни и даже к ее продуктивизации. Но именно негативный аспект в учении Франка заслуживает называться искренней верой.
Франк был подлинным нигилистом, и равных ему в этом отношении найдется немного. Примитивная дикость его нигилизма вызывает ужас. Верно: этот человек не был знатоком Торы и даже сверх того: он постоянно кичился своим невежеством. Но важнее другое: мы видим здесь перед собой, в середине XVIII века, человека сильной, властной души, жившего - об этом нельзя забывать! - в мифологическом мире и соткавшего из всех известных ему идей саббатианства (в котором он, видимо, родился и вырос) целостный миф религиозного нигилизма. Именно этот аспект его личности мы попытаемся рассмотреть.
Большим теоретическим дарованием и силой спекулятивного ума Франк не обладал, но ему была присуща редкая способность создания осязаемого образа - простой и сильной картины, насыщенной символически, выразительной, будившей фантазию. Основная форма его религиозных поучений, сохранившихся в книге «Слова господина», совсем не далека от той, что использовалась впоследствии различными хасидскими праведниками (цаддиким), но своим нигилистическим содержанием доктрина Франка безусловно отличается от хасидской. В этой властной душе присутствовало, несмотря ни на что, скрытое поэтическое начало, выразительность которого поражает вдвойне на фоне обычных для Франка диких высказываний.
Мой подход к рассматриваемым здесь проблемам далек от того, которому следовал Краусхар, историк франкизма. Краусхар, как и все его предшественники, неизменно подчеркивал те моменты в учении Франка, которые могут вызвать усмешку в силу своей бессвязности, нечленораздельности и т.п. Но даже он вынужденно признавал, что иногда слова Франка звучат окрыленно и вдохновенно. А мне кажется, что человек, наделенный бодрствующим сердцем и способный разобраться в сбивчивой речи Франка, не смог бы читать без волнения многие фрагменты из «Слов господина», приведенные в работе Краусхара. Эти фрагменты - не вовсе бессмысленный бред, и разобраться в них при желании можно. Но у многих ли было такое желание?
Сила Франка была велика в обновлении понятий или, точнее, в обновлении символов и картин. Он окутан тайной, но при этом - использует народный язык. Традиционный язык Каббалы Франк употребляет редко; иногда он даже критикует бытовавший у подольских сектантов свод воззрений и представлений, называя их «безумиями». В то же время у самого Франка читатель, знакомый с теориями радикального саббатианства, без труда обнаружит за новыми словами старое содержание. Так, саббатианская «тайна Божества» не упоминается им в старых терминах, но он говорит о том же, различая «Благого Бога», «Великого Брата, стоящего перед Богом» и «Деву». Эти образы, при всей их конкретности, оставляют достаточный простор для фантазии. Клиппá, Торá ди-Вриá и Торá дэ-Ацилýт, обратная сторона святости и искры - все эти и многие другие термины, столь часто употреблявшиеся саббатианцами, полностью исчезают у Яакова Франка, уступая место простым, общепонятным словам и выражениям. Важность самого Саббатая Цви стала при этом значительно меньше, но мир саббатианства остался прежним и даже более того: саббатианская идея достигло у Франка предельного развития - до уровня, близкого к самоустранению.
Основываясь на многочисленных поучениях Франка, попробуем отобразить здесь его мировоззрение. Похоже, что окончательным образом оно оформилось уже после того, как он крестился. Иногда Франк противоречит себе в тех или иных вопросах, но в целом его доктрина может быть сочтена в достаточной мере последовательной. Мрачность, присущая этому миру (или точнее: его разрушению), не совместима с богатой палитрой красок, но «верующие» - и даже те из них, кто остался в рамках иудаизма и принадлежал к еврейской общине в Праге, - находили темное очарование и в этой мрачности. Ее суть кратко выразил Франк в одной безжалостной фразе: «Служить Богу - одно, а идти тем путем, которым иду я, совсем другое».
По Франку, «космос» (тевéль) 55 или «материальный мир» (тевéль гашми) на языке сектантов в Салониках, не был сотворен «Благим Богом», который есть Бог Живой. Ведь если бы это было так, мир существовал бы вечно и человек жил бы вечно, но существование смерти доказывает, что бытие этого мира - не от Благого Бога. При этом у Благого Бога тоже есть «миры», но они не открываются никому, кроме «верующих». В сокрытых глубинах этих миров обитают божественные силы, к которым принадлежит Царь царей, он же «Великий брат» или «Стоящий пред Богом». Но тевéль сотворен злой силой, связанной с женским началом, принесшим смерть. Или, возможно, что тевéль сотворен тремя богами - «управителями мира» [хотя и в этом есть сомнение (§ 637 в издании Краусхара)], одним из которых является Ангел смерти. Все эти «управители мира» перекрывают дорогу к Благому Богу, причем все они облачались в этом мире в человеческом теле. Но тайна Благого Бога еще никому не открывалась и исходящая от него нишмата, 56 еще не воплощалось ни в ком из сотворенных, включая Саббатая Цви. Три силы управляют миром в эту эпоху: жизнь, богатство и смерть. Вместо смерти нужно поставить мудрость, но это не просто. «Мудрость» таинственным образом связана с Благим Богом, который не может открыться сейчас в этом мире, «полностью подчиненном несправедливым законам» (здесь очевиден намек на библейское «И Я также дал им законы недобрые», Йехезкель 20:25).
Поэтому необходимо упразднить власть «несправедливых законов», которые есть законы смерти, причиняющие человеку ущерб. С этой целью Благой Бог не раз направлял посланников - праотцов, «копавших колодцы», Моисея, Иисуса и других. Моисей показал истинный путь, но евреи не смогли вытерпеть то, что он им открыл, и тогда Моисей обратился к «другой религии», а Израилю был дан «Закон Моисеев» с его бесполезными и даже вредными законами. Что же до истинного закона, то «Тора Господня совершенна» (Пс. 19:8) - совершенна, то есть остается цельной, нетронутой, потому что никто ее до сих пор не удостоился. Благой Бог послал также Саббатая Цви, но и тот ничего не исправил, потому что не нашел правильный путь. «А я хочу повести и привести к жизни». И этот путь к жизни чрезвычайно труден, это путь нигилизма - освобождения от всех законов и от всех религий, облачения во все одежды, отвращения ко всему и следования за вождем в бездну, шаг за шагом. Мы должны креститься, «потому что христианская религия расчистила нам дорогу», - учил Франк еще до своего обращение в католицизм. «Скажу вам: Христос, о котором вы знаете, говорил о себе, что он пришел искупить весь мир из рук сатаны, а я пришел, чтобы искупить его (имеется в виду: мир) от всех бывших доныне законов и установлений. Мне надлежит упразднить всё это, и тогда раскроется Благой Бог». Это последнее поучение принадлежит Франку-«христианину»; оно было оглашено им спустя тридцать с лишним лет после того, как он крестился.
Упразднение всякого закона и всякой религии - это и есть тот путь, по которому пойдут «верующие». Воображение Франка не знает границ, когда он говорит об искупающей силе разрушения и уничтожения. «В каждом месте, где проходил первый Адам, строился город, но в каждом месте, где я пройду, всё будет разрушено, потому что я для того лишь пришел, чтобы разрушить, но то, что я построю, будет стоять вечно». Мы ведем войну на уничтожение против правящих ныне в мире несправедливых законов, «и я говорю вам, что всем воинам нужно быть без религии, дабы своею силой прийти к свободе и ухватиться за Древо Жизни». Эта битва за упразднение затрагивает все уровни человеческой души. Не опустившись, нельзя подняться. «Человек не сможет взойти на гору, если он не спустится прежде к ее подножью. И потому нам надлежит опуститься, претерпев последнее унижение, чтобы затем восходить бесконечно, и в этом заключена тайна лестницы Яакова, которую мне дано было видеть, что форма ее такова: V». И также: «Не для того я пришел, чтобы вас поднять, но для того, чтобы опустить вас в такую бездну, глубже которой нельзя спуститься. И никакой человек не поднимется сам оттуда, но Бог поднимет его из глубин силой Своей руки». Это опускание должно выразиться не в одной лишь отмене всяких законов и установлений, но также и в совершении «диких поступков». Такие поступки и унижение чувства человеческого достоинства суть одно и то же; из этого вытекает необходимость сексуальной распущенности, снимающей любые запреты, попирающей всякое целомудрие.
«Все мы теперь должны идти в бездну», в которой нам нужно будет отменить все законы и установления. Но этот путь полон опасностей, потому что есть силы и боги - те самые «управители мира» - которые пытаются перекрыть нам дорогу. Нужно найти способ их обойти, совершив то, чего не сумели сделать наши предшественники. Ни Шломо, ни Иисус, ни Саббатай Цви не справились с этим. Пройти будет можно только в том случае, если мы сумеем устранить все силы сопротивления, то есть богов других религий, а этого нельзя добиться иначе, как в «полной тишине» и даже коварством. В этом состоит тайна массá думá 57 - того великого молчания, которое подобает «верующим». Перед нами новый вариант первой саббатианской заповеди: недопустимость для «верующего» такой ситуации, когда его внешний и внутренний облик соответствуют друг другу. И вот в чем состоит, по Франку, истинный путь:
«Тот, кто хочет захватить крепость, не станет произносить речи, но придет туда со всем своим войском. Так и нам надлежит идти нашей дорогой, ничего не говоря». «Лучше увиденное, чем услышанное, потому что сердце не открывает своего знания устам». «Здесь нет нужды в мудрецах, потому что здесь массá думá». «Когда я крестился во Львове, я вам говорил: доселе! А отсюда и далее - массá думá! Замкните свои уста!». «Наши отцы всегда говорили, и чего добились они разговорами, что сумели исправить? Но здесь массá думá, здесь надо молчать и нести то, что нужно, и это бремя». «Если человек переходит с места на место, ему надлежит молчать. Подобно сие стрелку, натянувшему лук. Чем дольше он удержит дыхание, тем дальше полетит стрела. И так же здесь: чем дольше человек удержит свой дух и смолчит, тем дальше полетит стрела».
Но как только появилось «бремя молчания», так почти сразу же из него возникло «святое знание». Используемое Франком в данной связи слово Das или Daas - это не дат («религия», «закон»), как полагал Грец; во франкистских рукописях на иврите мы регулярно встречаем термин ха-дáат ха-кдошá («святое знание») и здесь тоже имеется в виду «знание» (в ашкеназском произношении дат звучит как дас, а дáат как дáас). Но при этом в «красных посланиях», о которых пойдет речь ниже, фигурирует именно дат.
Задачей стало обретение этого «знания». И путем ко «знанию» стало «присоединиться к народам», не смешавшись, однако, с ними. Стоящий на этом месте обретает свободу анархической жизни. «Это место, куда мы идем, не терпит никакого закона, потому что все это - со стороны смерти, а мы идем к жизни».
Этим место, которое открывается в «знании» (гнозисе), является Эдом или Эсав. Соответственно, предлагаемый Франком путь состоит в том, чтобы пройти в Эдом, 58 во все глубины бездны, блюдя «бремя молчания», и называется это «дорога к Эсаву» - та самая дорога, которой шел праотец Яаков (cм. Быт. 32:4 и до конца гл. 33), именуемый «Яаковом первым» и предвещающий всеми своими действиями то, что теперь совершит «Яаков второй», т.е. собственно Франк. Теперь это уже не библейский Эсав, но его тайна осталась сокрытой: «Эсав, сын Ицхака, есть завеса над входом, ведущим во внутренние покои царя». И в этом - тайна колодцев, которые копали праотцы, причем тайна самого Яакова состоит в том, что он приходит к колодцу, выкопанному прежде другими, снимает с него камень и встречает там, у колодца, Рахель, а затем и ее отца, Лавана (cм. Быт. 29:1-14). Проход к «Эсаву» был найден также и волхвом Бил’амом (Валаамом). В этом месте устранена сила смерти, и оно состоит во власти Благого Бога, и там находится «она»: Дева, именуемая Рахелью в библейском рассказе о праотце Яакове, «прекрасная отроковица, у которой нет глаз» (это образ в Зогаре см. часть II, 95а). Она-то и есть истинный мессия, который не может быть мужчиной, как полагали прежде, и все украшения (или орудия) царя отданы ей. И - «не дай вам Бог надеяться на приход мессии-мужчины».
Эта Дева также ни что иное, как божественная Премудрость, которую мы ищем и которая должна занять место смерти среди «управителей мира». Сейчас она обитает в высокой башне, сокрытая от взоров всего живого, и все наши «дикие поступки», в сравнении с которыми был сущей безделицей «чуждый огонь», принесенный на жертвенник сыновьями первосвященника Аарона (см. Лев. 10), направлены лишь на то, чтобы достичь ее. И она же есть «святой змей», охраняющий сад, а тот, кто вопрошает: «Что делает змей в раю?», ничего не уразумел (этот вопрос, заданный Франку знатоком Торы из числа его учеников, почерпнут из Сéфер ха-Пелиá, 95д, и он приводится также в книге Ялкýт ха-Реувени, популярной у саббатианцев в XVIII в.).
Никто не дошел еще до этого «места Эсава», где обретаются Дева и подлинное Освобождение, но его скрытый свет первыми узрят «верующие», которым надлежит ныне стать настоящими воинами в битве за него.
Такова основная линия в учении Франка, охарактеризованная мною выше как миф религиозного нигилизма. Человек, оперирующий такими терминами и понятиями, чужд рациональной аргументации; он полностью обитает в мире мифа.
Более того: любой человек, знакомый с историей религиозных идей, мог бы уверенно заключить, что это антиномический миф II века н.э., типичное произведение гностиков-нигилистов школы Карпократа. 59 Трудно поверить, что учение подобного рода могло получить распространение среди польских евреев накануне Французской революции, причем ни сам «учитель», ни его адепты даже не подозревали, чью традицию они возрождают! И не только общее направление мысли, но даже отдельные термины совпадают здесь зачастую. Но наше удивление станет меньше, если мы вспомним, что и те, первые религиозные нигилисты, жившие во времена таннаев, 60 мыслили в рамках библейского мира, хотя и переворачивали его ценности с ног на голову. У них тоже Эсав и Бил'ам становились служителями «благого бога», змей в райском саду - символом Освобождения, а «знание» (гнозис) и «божественная Премудрость» указывали человеку, порабощенному злым демиургом, способ избавиться из-под его власти через упразднение заповедей Торы. Учение «благого бога», бывшего в понимании гностиков «чуждым» творению, так же требовало от человека «чуждых» (или «диких») поступков, попирающих Закон Моисея, который понимался ими как неблагодатный закон вспыльчивого демиурга.
Грядущее «созидание», обещанное Франком ученикам после того, как они «придут к Эсаву», должна выразить Торá дэ-Ацилýт, законы которой пока не открылись. Однако сейчас, на переходном этапе, в бездне, у «верующих» нет иной миссии, кроме тотального отрицания и разрушения. И когда мы пытаемся понять учение о предельной вседозволенности, которое Франк проповедовал своим ученикам, нам, как я полагаю, не найти лучшего объяснения данному феномену, чем то, что было предложено философом Гансом Йонасом в его замечательной книге о гностицизме (Hans Yonas, Gnosis und spätantiker Geist, 1934, т. I, стр. 234), где он анализирует этику имморализма, получившую развитие у религиозных нигилистов II века, также полагавших себя «взошедшими».
Спиритуалистическая мораль этих пневматиков одержима революционным порывом и она не останавливается перед осуществлением своих идей в форме конкретного действия. Доктрина имморализма недвусмысленно отвергает все традиционные нормы поведения человека, предается ощущению полной свободы и видит в своей способности воспринять вседозволенность доказательство собственной правоты… Эта идея полностью зиждится на концепции пневмы как особого духа, дарованного в качестве привилегии свыше новому типу людей, не подвластных более тем обязательствам и стандартам, которые господствовали в тварном мире до настоящего времени. В отличии от обычного человека, психика, пневматик свободен от любых предписаний нравственного и религиозного закона… ничем не ограниченное поведение ему не просто дозволено - оно является позитивной реализацией этой свободы. Ее использование сопровождается анархическими проявлениями и кризисом переходного состояния. Нигилизм «междуцарствия» заполняет период беззакония - между двумя законоустроениями, старым и новым, - с помощью произвола «я», стяжавшего вседозволенность и дерзнувшего освятить грех. Эта тотальная анархия принимала особое направление через враждебную реакцию чувства в отношении господствующих законов жизни, через потребность определить себя ясным образом в сравнении с прочими представителями человеческого рода и, наконец, через бунтарскую идею вызова «божественным» силам, правящим в этом мире и охраняющим старые нормы морали… Здесь присутствует и еще один, дополнительный, мотив: отказ от всех обязательств, в котором, помимо обиды на «управителей», есть провозглашение бунта и даже бунт как таковой. В заявлении об отказе от обязательств раскрывается революция, сбросившая с себя спекулятивные покрова. Именно поэтому учение о вседозволенности стоит в самом центре переворота, произведенного гностиками в религиозной мысли. Мы можем усмотреть в этом учении изрядную долю высокомерия, желавшего исчерпать как помыслом, так и действием ту «отвагу», которой кичится гностик, уповающий на свою особую «духовную» природу. Люди и прежде бывали склонны упиваться большими словами, особенно в революционную эпоху.
Эти слова вполне применимы к радикальному саббатианству вообще и к франкизму, в частности. Нигилистический миф Яакова Франка представлял собой крайнюю форму развития гностической идеи. Понятно, что миф и реальная жизнь даже и в том поколении не могли соответствовать друг другу во всем: миф был радикальнее, чем поступки людей, хотя сам Франк был совсем не далек от того, чтобы полностью осуществить его на практике. Это видно из рукописи «Жизнеописание господина», бывшей в распоряжении Краусхара и пропавшей с тех пор. Но важнее для нас то, что подобный миф мог возникнуть и получить немалое распространение среди евреев гетто, воспринявших его как новую весть, несущую им «политическое и духовное освобождение». Именно так объяснял своему сыну основную задачу мистического движения образованный пражский франкист Гавриэль Поргес (примечательно, что эти слова были сказаны им уже после смерти Франка). Мир иудаизма полностью разрушился в сердцах людей, которые могли узреть в этом нигилистическом мифе ответ на свои проблемы, даже если сами они не прошли весь «путь» до конца или, может быть, вовсе не пытались встать на него, оставаясь усердными в исполнении заповедей «иудеями».
Окончание следует
55 Тевéль - «мир», «сущее», «земля и все, что на ней» (ивр.), в языковом отношении родственно аккадскому tabalu, в смысловом - греческому эйкумена.
56 Нишмата - «душа» (арам.), подобно родственному ивритскому нешамá, часто обозначает в философской и каббалистической литературе «высший уровень души», тогда как для обозначения низшего уровня используется слово нéфеш.
57 Массá думá - «пророчество о Думé» (ивр.), но у Франка - «бремя молчания». Имеется в виду Исайя 21:11, где говорится, в ряду предсказанний, адресованных разным народам: «Пророчество о Думé. Ко мне взывают из Сеира: сторож, сколько ночи? сторож, сколько ночи? Сказал сторож: пришло утро и еще ночь. Если вы спрашиваете, спрашивайте, [и] приходите снова». Здесь Думá, по всей вероятности, является указанием на одного из потомков Ишмаэля («И вот имена сынов Ишмаэля… и Мишма, и Дума», Быт. 25:13-14) или на место обитания произошедшего от него арабского племени, в районе Думáт иль-Джандáль (к северу от пустыни Большой Нефуд на Аравийском полуострове). Именно так, в связи с Быт. 25:13-14, Думá понимают средневековые еврейские комментаторы р. Давид Кимхи, р. Авраам Ибн-Эзра, р. Йосеф Каспи и др., а также большинство современных исследователей. Однако Септуагинта читает Думá как указание на Эдóм (Ιδουμαίας) и так же трактуют это слово Раши, р. Йешаягу из Трани и некоторые другие еврейские авторы, ориентировавшиеся, во-первых, на созвучие Эдóм-Думá и, во-вторых, на упоминание о Сеире - земле проживания Эдома, он же Эсав, брат Яакова (см. Быт. 25:30, 32:3, 36:9, Втрз. 2:5 и др.). Представляется вероятным, что Франку была знакома именно эта интерпретация, позволяющая читать данный фрагмент как вопрошение об окончании сроков изгнания Эдомского, т.е. пребывания евреев во власти Рима и символизируемых им христианских народов. Ответ «сторожа» есть в таком случае ответ Всевышнего, подразумевающий: срок Освобождения уже настал («утро»), но еще не ушла полностью «ночь», и если вы действительно хотите, чтобы изгнание завершилось, просите лучше и возвращайтесь ко Мне в раскаянии («приходите снова» может быть переведено здесь и как «возвращайтесь», с намеком на тшувá - «возвращение», «ответ», «раскаяние»). В таком ключе объясняют данный фрагмент многие комментаторы. Наконец, принципиально важным для Франка является само слово думá, которое может быть понято как синоним шеоль («преисподня»), по использованию этого слова в Псалмах 94:17 и 115:17. Отсюда же и от корня дамам («молчать») возможное понимание думá как «молчание». И поскольку слово массá имеет одним из своих значений «груз», «бремя», Франк говорит о «бремени молчания», адресуясь к этому месту у Исайи. Вышесказанное позволяет увязать сразу четыре смысловых аспекта массá думá, возможных в понимании Франка: а] Эдом («святая вера Эдома», «христианство расчистило нам дорогу»); б] истечение сроков изгнания, Освобождение, в] сошествие в бездну, преисподню; г] молчание, понимаемое как необходимость религиозной мимикрии.
58 Как уже отмечалось выше, Эдом (он же Эсав, старший брат Яакова) часто указывает в традиционной еврейской литературе на Рим и символизируемый им мир христианских народов.
59 Карпократ - известный александрийский гностик, предшественник Валентина, Василида и Маркиона. Учил, что мир создан низшими звездными духами, возмутившимися против истинного всеблагого божества, или безначального Отца. Ученики Карпократа появились в Риме около 160 г. и основали там оргиастическую секту при участии некоей Марцеллины. Лучшим способом попрания материального мира они считали всевозможные плотские грехи, совершаемые с абсолютным бесстрастием, без привязанности к отдельному бытию или конкретному человеку. Свою власть над мировыми силами (архонтами) карпократиане думали проявить посредством волшебства и гадания. Учение этой секты излагается Иринеем («О ересях» I, 24, 25).
60 Таннаи - законоучители эпохи Мишны, I-II вв. н.э.
Часть I здесь.
Часть II здесь.
Часть III здесь.
Часть IV здесь.
Часть V здесь.
Часть VI здесь.
Нумерация примечаний общая.
Гершом Шолем
Избавление через грех
VII
Нет сомнений в том, что Яакову Франку заслуженно принадлежит место одного из самых отталкивающих явлений в истории иудаизма: религиозный лидер, бывший человеком порочным и гнусным, то ли мошенником, то ли просто мерзавцем. Вполне возможно, что саббатианское движение не могло обрести завершенности в своем мире измен и противоречий, пока оно не породило этого тирана, сумевшего погасить свет сокрытый и исказить волю к истине, жившие, несмотря ни на что, даже в этих руинах. Ведь если кто и найдет какую-то истинность в теории святости греха и «заповеди, совершаемой через грех», то Франк осквернил ее окончательно. На том опасном пути, который выбрали для себя «верующие», были возможны любые сюрпризы и неожиданности. Не исключено, что Франк покорил их сердца именно по этой причине, показав, что является человеком, который на самом деле идет до конца и совершает самый последний шаг, ведущий в темную пропасть. Чаша опустошения не наполнилась бы до тех пор, пока и последний остаток святости не обратился ложью. И адепты Франка, не достигшие сами подобного уровня, тянулись за этим смельчаком, не боявшимся ни ужасов Божьих, ни ужасов бездны, и видели в нем настоящего святого - нового Саббатая Цви, воплощение Бога.
Но, зная о всех блужданиях этого авантюриста, зная его преступную лживость и силу владевших им личных амбиций (которые сами по себе не интересуют нас в этой работе), мы все же должны признать, что в этом человеке было и нечто тайное, была огромная сила, пусть и сатанинского свойства. Обещания, которыми он потчевал своих адептов, мечты о здании, которое восстанет из руин всеобщего разрушения и осквернения, - всё это не имеет большого веса, хотя даже в территориализме Франка содержалось, помимо собственно властолюбия, еще кое-что, а именно: странное, но ясное выражение искренней устремленности его последователей к обновлению национальной жизни и даже к ее продуктивизации. Но именно негативный аспект в учении Франка заслуживает называться искренней верой.
Франк был подлинным нигилистом, и равных ему в этом отношении найдется немного. Примитивная дикость его нигилизма вызывает ужас. Верно: этот человек не был знатоком Торы и даже сверх того: он постоянно кичился своим невежеством. Но важнее другое: мы видим здесь перед собой, в середине XVIII века, человека сильной, властной души, жившего - об этом нельзя забывать! - в мифологическом мире и соткавшего из всех известных ему идей саббатианства (в котором он, видимо, родился и вырос) целостный миф религиозного нигилизма. Именно этот аспект его личности мы попытаемся рассмотреть.
Большим теоретическим дарованием и силой спекулятивного ума Франк не обладал, но ему была присуща редкая способность создания осязаемого образа - простой и сильной картины, насыщенной символически, выразительной, будившей фантазию. Основная форма его религиозных поучений, сохранившихся в книге «Слова господина», совсем не далека от той, что использовалась впоследствии различными хасидскими праведниками (цаддиким), но своим нигилистическим содержанием доктрина Франка безусловно отличается от хасидской. В этой властной душе присутствовало, несмотря ни на что, скрытое поэтическое начало, выразительность которого поражает вдвойне на фоне обычных для Франка диких высказываний.
Мой подход к рассматриваемым здесь проблемам далек от того, которому следовал Краусхар, историк франкизма. Краусхар, как и все его предшественники, неизменно подчеркивал те моменты в учении Франка, которые могут вызвать усмешку в силу своей бессвязности, нечленораздельности и т.п. Но даже он вынужденно признавал, что иногда слова Франка звучат окрыленно и вдохновенно. А мне кажется, что человек, наделенный бодрствующим сердцем и способный разобраться в сбивчивой речи Франка, не смог бы читать без волнения многие фрагменты из «Слов господина», приведенные в работе Краусхара. Эти фрагменты - не вовсе бессмысленный бред, и разобраться в них при желании можно. Но у многих ли было такое желание?
Сила Франка была велика в обновлении понятий или, точнее, в обновлении символов и картин. Он окутан тайной, но при этом - использует народный язык. Традиционный язык Каббалы Франк употребляет редко; иногда он даже критикует бытовавший у подольских сектантов свод воззрений и представлений, называя их «безумиями». В то же время у самого Франка читатель, знакомый с теориями радикального саббатианства, без труда обнаружит за новыми словами старое содержание. Так, саббатианская «тайна Божества» не упоминается им в старых терминах, но он говорит о том же, различая «Благого Бога», «Великого Брата, стоящего перед Богом» и «Деву». Эти образы, при всей их конкретности, оставляют достаточный простор для фантазии. Клиппá, Торá ди-Вриá и Торá дэ-Ацилýт, обратная сторона святости и искры - все эти и многие другие термины, столь часто употреблявшиеся саббатианцами, полностью исчезают у Яакова Франка, уступая место простым, общепонятным словам и выражениям. Важность самого Саббатая Цви стала при этом значительно меньше, но мир саббатианства остался прежним и даже более того: саббатианская идея достигло у Франка предельного развития - до уровня, близкого к самоустранению.
Основываясь на многочисленных поучениях Франка, попробуем отобразить здесь его мировоззрение. Похоже, что окончательным образом оно оформилось уже после того, как он крестился. Иногда Франк противоречит себе в тех или иных вопросах, но в целом его доктрина может быть сочтена в достаточной мере последовательной. Мрачность, присущая этому миру (или точнее: его разрушению), не совместима с богатой палитрой красок, но «верующие» - и даже те из них, кто остался в рамках иудаизма и принадлежал к еврейской общине в Праге, - находили темное очарование и в этой мрачности. Ее суть кратко выразил Франк в одной безжалостной фразе: «Служить Богу - одно, а идти тем путем, которым иду я, совсем другое».
По Франку, «космос» (тевéль) 55 или «материальный мир» (тевéль гашми) на языке сектантов в Салониках, не был сотворен «Благим Богом», который есть Бог Живой. Ведь если бы это было так, мир существовал бы вечно и человек жил бы вечно, но существование смерти доказывает, что бытие этого мира - не от Благого Бога. При этом у Благого Бога тоже есть «миры», но они не открываются никому, кроме «верующих». В сокрытых глубинах этих миров обитают божественные силы, к которым принадлежит Царь царей, он же «Великий брат» или «Стоящий пред Богом». Но тевéль сотворен злой силой, связанной с женским началом, принесшим смерть. Или, возможно, что тевéль сотворен тремя богами - «управителями мира» [хотя и в этом есть сомнение (§ 637 в издании Краусхара)], одним из которых является Ангел смерти. Все эти «управители мира» перекрывают дорогу к Благому Богу, причем все они облачались в этом мире в человеческом теле. Но тайна Благого Бога еще никому не открывалась и исходящая от него нишмата, 56 еще не воплощалось ни в ком из сотворенных, включая Саббатая Цви. Три силы управляют миром в эту эпоху: жизнь, богатство и смерть. Вместо смерти нужно поставить мудрость, но это не просто. «Мудрость» таинственным образом связана с Благим Богом, который не может открыться сейчас в этом мире, «полностью подчиненном несправедливым законам» (здесь очевиден намек на библейское «И Я также дал им законы недобрые», Йехезкель 20:25).
Поэтому необходимо упразднить власть «несправедливых законов», которые есть законы смерти, причиняющие человеку ущерб. С этой целью Благой Бог не раз направлял посланников - праотцов, «копавших колодцы», Моисея, Иисуса и других. Моисей показал истинный путь, но евреи не смогли вытерпеть то, что он им открыл, и тогда Моисей обратился к «другой религии», а Израилю был дан «Закон Моисеев» с его бесполезными и даже вредными законами. Что же до истинного закона, то «Тора Господня совершенна» (Пс. 19:8) - совершенна, то есть остается цельной, нетронутой, потому что никто ее до сих пор не удостоился. Благой Бог послал также Саббатая Цви, но и тот ничего не исправил, потому что не нашел правильный путь. «А я хочу повести и привести к жизни». И этот путь к жизни чрезвычайно труден, это путь нигилизма - освобождения от всех законов и от всех религий, облачения во все одежды, отвращения ко всему и следования за вождем в бездну, шаг за шагом. Мы должны креститься, «потому что христианская религия расчистила нам дорогу», - учил Франк еще до своего обращение в католицизм. «Скажу вам: Христос, о котором вы знаете, говорил о себе, что он пришел искупить весь мир из рук сатаны, а я пришел, чтобы искупить его (имеется в виду: мир) от всех бывших доныне законов и установлений. Мне надлежит упразднить всё это, и тогда раскроется Благой Бог». Это последнее поучение принадлежит Франку-«христианину»; оно было оглашено им спустя тридцать с лишним лет после того, как он крестился.
Упразднение всякого закона и всякой религии - это и есть тот путь, по которому пойдут «верующие». Воображение Франка не знает границ, когда он говорит об искупающей силе разрушения и уничтожения. «В каждом месте, где проходил первый Адам, строился город, но в каждом месте, где я пройду, всё будет разрушено, потому что я для того лишь пришел, чтобы разрушить, но то, что я построю, будет стоять вечно». Мы ведем войну на уничтожение против правящих ныне в мире несправедливых законов, «и я говорю вам, что всем воинам нужно быть без религии, дабы своею силой прийти к свободе и ухватиться за Древо Жизни». Эта битва за упразднение затрагивает все уровни человеческой души. Не опустившись, нельзя подняться. «Человек не сможет взойти на гору, если он не спустится прежде к ее подножью. И потому нам надлежит опуститься, претерпев последнее унижение, чтобы затем восходить бесконечно, и в этом заключена тайна лестницы Яакова, которую мне дано было видеть, что форма ее такова: V». И также: «Не для того я пришел, чтобы вас поднять, но для того, чтобы опустить вас в такую бездну, глубже которой нельзя спуститься. И никакой человек не поднимется сам оттуда, но Бог поднимет его из глубин силой Своей руки». Это опускание должно выразиться не в одной лишь отмене всяких законов и установлений, но также и в совершении «диких поступков». Такие поступки и унижение чувства человеческого достоинства суть одно и то же; из этого вытекает необходимость сексуальной распущенности, снимающей любые запреты, попирающей всякое целомудрие.
«Все мы теперь должны идти в бездну», в которой нам нужно будет отменить все законы и установления. Но этот путь полон опасностей, потому что есть силы и боги - те самые «управители мира» - которые пытаются перекрыть нам дорогу. Нужно найти способ их обойти, совершив то, чего не сумели сделать наши предшественники. Ни Шломо, ни Иисус, ни Саббатай Цви не справились с этим. Пройти будет можно только в том случае, если мы сумеем устранить все силы сопротивления, то есть богов других религий, а этого нельзя добиться иначе, как в «полной тишине» и даже коварством. В этом состоит тайна массá думá 57 - того великого молчания, которое подобает «верующим». Перед нами новый вариант первой саббатианской заповеди: недопустимость для «верующего» такой ситуации, когда его внешний и внутренний облик соответствуют друг другу. И вот в чем состоит, по Франку, истинный путь:
«Тот, кто хочет захватить крепость, не станет произносить речи, но придет туда со всем своим войском. Так и нам надлежит идти нашей дорогой, ничего не говоря». «Лучше увиденное, чем услышанное, потому что сердце не открывает своего знания устам». «Здесь нет нужды в мудрецах, потому что здесь массá думá». «Когда я крестился во Львове, я вам говорил: доселе! А отсюда и далее - массá думá! Замкните свои уста!». «Наши отцы всегда говорили, и чего добились они разговорами, что сумели исправить? Но здесь массá думá, здесь надо молчать и нести то, что нужно, и это бремя». «Если человек переходит с места на место, ему надлежит молчать. Подобно сие стрелку, натянувшему лук. Чем дольше он удержит дыхание, тем дальше полетит стрела. И так же здесь: чем дольше человек удержит свой дух и смолчит, тем дальше полетит стрела».
Но как только появилось «бремя молчания», так почти сразу же из него возникло «святое знание». Используемое Франком в данной связи слово Das или Daas - это не дат («религия», «закон»), как полагал Грец; во франкистских рукописях на иврите мы регулярно встречаем термин ха-дáат ха-кдошá («святое знание») и здесь тоже имеется в виду «знание» (в ашкеназском произношении дат звучит как дас, а дáат как дáас). Но при этом в «красных посланиях», о которых пойдет речь ниже, фигурирует именно дат.
Задачей стало обретение этого «знания». И путем ко «знанию» стало «присоединиться к народам», не смешавшись, однако, с ними. Стоящий на этом месте обретает свободу анархической жизни. «Это место, куда мы идем, не терпит никакого закона, потому что все это - со стороны смерти, а мы идем к жизни».
Этим место, которое открывается в «знании» (гнозисе), является Эдом или Эсав. Соответственно, предлагаемый Франком путь состоит в том, чтобы пройти в Эдом, 58 во все глубины бездны, блюдя «бремя молчания», и называется это «дорога к Эсаву» - та самая дорога, которой шел праотец Яаков (cм. Быт. 32:4 и до конца гл. 33), именуемый «Яаковом первым» и предвещающий всеми своими действиями то, что теперь совершит «Яаков второй», т.е. собственно Франк. Теперь это уже не библейский Эсав, но его тайна осталась сокрытой: «Эсав, сын Ицхака, есть завеса над входом, ведущим во внутренние покои царя». И в этом - тайна колодцев, которые копали праотцы, причем тайна самого Яакова состоит в том, что он приходит к колодцу, выкопанному прежде другими, снимает с него камень и встречает там, у колодца, Рахель, а затем и ее отца, Лавана (cм. Быт. 29:1-14). Проход к «Эсаву» был найден также и волхвом Бил’амом (Валаамом). В этом месте устранена сила смерти, и оно состоит во власти Благого Бога, и там находится «она»: Дева, именуемая Рахелью в библейском рассказе о праотце Яакове, «прекрасная отроковица, у которой нет глаз» (это образ в Зогаре см. часть II, 95а). Она-то и есть истинный мессия, который не может быть мужчиной, как полагали прежде, и все украшения (или орудия) царя отданы ей. И - «не дай вам Бог надеяться на приход мессии-мужчины».
Эта Дева также ни что иное, как божественная Премудрость, которую мы ищем и которая должна занять место смерти среди «управителей мира». Сейчас она обитает в высокой башне, сокрытая от взоров всего живого, и все наши «дикие поступки», в сравнении с которыми был сущей безделицей «чуждый огонь», принесенный на жертвенник сыновьями первосвященника Аарона (см. Лев. 10), направлены лишь на то, чтобы достичь ее. И она же есть «святой змей», охраняющий сад, а тот, кто вопрошает: «Что делает змей в раю?», ничего не уразумел (этот вопрос, заданный Франку знатоком Торы из числа его учеников, почерпнут из Сéфер ха-Пелиá, 95д, и он приводится также в книге Ялкýт ха-Реувени, популярной у саббатианцев в XVIII в.).
Никто не дошел еще до этого «места Эсава», где обретаются Дева и подлинное Освобождение, но его скрытый свет первыми узрят «верующие», которым надлежит ныне стать настоящими воинами в битве за него.
Такова основная линия в учении Франка, охарактеризованная мною выше как миф религиозного нигилизма. Человек, оперирующий такими терминами и понятиями, чужд рациональной аргументации; он полностью обитает в мире мифа.
Более того: любой человек, знакомый с историей религиозных идей, мог бы уверенно заключить, что это антиномический миф II века н.э., типичное произведение гностиков-нигилистов школы Карпократа. 59 Трудно поверить, что учение подобного рода могло получить распространение среди польских евреев накануне Французской революции, причем ни сам «учитель», ни его адепты даже не подозревали, чью традицию они возрождают! И не только общее направление мысли, но даже отдельные термины совпадают здесь зачастую. Но наше удивление станет меньше, если мы вспомним, что и те, первые религиозные нигилисты, жившие во времена таннаев, 60 мыслили в рамках библейского мира, хотя и переворачивали его ценности с ног на голову. У них тоже Эсав и Бил'ам становились служителями «благого бога», змей в райском саду - символом Освобождения, а «знание» (гнозис) и «божественная Премудрость» указывали человеку, порабощенному злым демиургом, способ избавиться из-под его власти через упразднение заповедей Торы. Учение «благого бога», бывшего в понимании гностиков «чуждым» творению, так же требовало от человека «чуждых» (или «диких») поступков, попирающих Закон Моисея, который понимался ими как неблагодатный закон вспыльчивого демиурга.
Грядущее «созидание», обещанное Франком ученикам после того, как они «придут к Эсаву», должна выразить Торá дэ-Ацилýт, законы которой пока не открылись. Однако сейчас, на переходном этапе, в бездне, у «верующих» нет иной миссии, кроме тотального отрицания и разрушения. И когда мы пытаемся понять учение о предельной вседозволенности, которое Франк проповедовал своим ученикам, нам, как я полагаю, не найти лучшего объяснения данному феномену, чем то, что было предложено философом Гансом Йонасом в его замечательной книге о гностицизме (Hans Yonas, Gnosis und spätantiker Geist, 1934, т. I, стр. 234), где он анализирует этику имморализма, получившую развитие у религиозных нигилистов II века, также полагавших себя «взошедшими».
Спиритуалистическая мораль этих пневматиков одержима революционным порывом и она не останавливается перед осуществлением своих идей в форме конкретного действия. Доктрина имморализма недвусмысленно отвергает все традиционные нормы поведения человека, предается ощущению полной свободы и видит в своей способности воспринять вседозволенность доказательство собственной правоты… Эта идея полностью зиждится на концепции пневмы как особого духа, дарованного в качестве привилегии свыше новому типу людей, не подвластных более тем обязательствам и стандартам, которые господствовали в тварном мире до настоящего времени. В отличии от обычного человека, психика, пневматик свободен от любых предписаний нравственного и религиозного закона… ничем не ограниченное поведение ему не просто дозволено - оно является позитивной реализацией этой свободы. Ее использование сопровождается анархическими проявлениями и кризисом переходного состояния. Нигилизм «междуцарствия» заполняет период беззакония - между двумя законоустроениями, старым и новым, - с помощью произвола «я», стяжавшего вседозволенность и дерзнувшего освятить грех. Эта тотальная анархия принимала особое направление через враждебную реакцию чувства в отношении господствующих законов жизни, через потребность определить себя ясным образом в сравнении с прочими представителями человеческого рода и, наконец, через бунтарскую идею вызова «божественным» силам, правящим в этом мире и охраняющим старые нормы морали… Здесь присутствует и еще один, дополнительный, мотив: отказ от всех обязательств, в котором, помимо обиды на «управителей», есть провозглашение бунта и даже бунт как таковой. В заявлении об отказе от обязательств раскрывается революция, сбросившая с себя спекулятивные покрова. Именно поэтому учение о вседозволенности стоит в самом центре переворота, произведенного гностиками в религиозной мысли. Мы можем усмотреть в этом учении изрядную долю высокомерия, желавшего исчерпать как помыслом, так и действием ту «отвагу», которой кичится гностик, уповающий на свою особую «духовную» природу. Люди и прежде бывали склонны упиваться большими словами, особенно в революционную эпоху.
Эти слова вполне применимы к радикальному саббатианству вообще и к франкизму, в частности. Нигилистический миф Яакова Франка представлял собой крайнюю форму развития гностической идеи. Понятно, что миф и реальная жизнь даже и в том поколении не могли соответствовать друг другу во всем: миф был радикальнее, чем поступки людей, хотя сам Франк был совсем не далек от того, чтобы полностью осуществить его на практике. Это видно из рукописи «Жизнеописание господина», бывшей в распоряжении Краусхара и пропавшей с тех пор. Но важнее для нас то, что подобный миф мог возникнуть и получить немалое распространение среди евреев гетто, воспринявших его как новую весть, несущую им «политическое и духовное освобождение». Именно так объяснял своему сыну основную задачу мистического движения образованный пражский франкист Гавриэль Поргес (примечательно, что эти слова были сказаны им уже после смерти Франка). Мир иудаизма полностью разрушился в сердцах людей, которые могли узреть в этом нигилистическом мифе ответ на свои проблемы, даже если сами они не прошли весь «путь» до конца или, может быть, вовсе не пытались встать на него, оставаясь усердными в исполнении заповедей «иудеями».
Окончание следует
55 Тевéль - «мир», «сущее», «земля и все, что на ней» (ивр.), в языковом отношении родственно аккадскому tabalu, в смысловом - греческому эйкумена.
56 Нишмата - «душа» (арам.), подобно родственному ивритскому нешамá, часто обозначает в философской и каббалистической литературе «высший уровень души», тогда как для обозначения низшего уровня используется слово нéфеш.
57 Массá думá - «пророчество о Думé» (ивр.), но у Франка - «бремя молчания». Имеется в виду Исайя 21:11, где говорится, в ряду предсказанний, адресованных разным народам: «Пророчество о Думé. Ко мне взывают из Сеира: сторож, сколько ночи? сторож, сколько ночи? Сказал сторож: пришло утро и еще ночь. Если вы спрашиваете, спрашивайте, [и] приходите снова». Здесь Думá, по всей вероятности, является указанием на одного из потомков Ишмаэля («И вот имена сынов Ишмаэля… и Мишма, и Дума», Быт. 25:13-14) или на место обитания произошедшего от него арабского племени, в районе Думáт иль-Джандáль (к северу от пустыни Большой Нефуд на Аравийском полуострове). Именно так, в связи с Быт. 25:13-14, Думá понимают средневековые еврейские комментаторы р. Давид Кимхи, р. Авраам Ибн-Эзра, р. Йосеф Каспи и др., а также большинство современных исследователей. Однако Септуагинта читает Думá как указание на Эдóм (Ιδουμαίας) и так же трактуют это слово Раши, р. Йешаягу из Трани и некоторые другие еврейские авторы, ориентировавшиеся, во-первых, на созвучие Эдóм-Думá и, во-вторых, на упоминание о Сеире - земле проживания Эдома, он же Эсав, брат Яакова (см. Быт. 25:30, 32:3, 36:9, Втрз. 2:5 и др.). Представляется вероятным, что Франку была знакома именно эта интерпретация, позволяющая читать данный фрагмент как вопрошение об окончании сроков изгнания Эдомского, т.е. пребывания евреев во власти Рима и символизируемых им христианских народов. Ответ «сторожа» есть в таком случае ответ Всевышнего, подразумевающий: срок Освобождения уже настал («утро»), но еще не ушла полностью «ночь», и если вы действительно хотите, чтобы изгнание завершилось, просите лучше и возвращайтесь ко Мне в раскаянии («приходите снова» может быть переведено здесь и как «возвращайтесь», с намеком на тшувá - «возвращение», «ответ», «раскаяние»). В таком ключе объясняют данный фрагмент многие комментаторы. Наконец, принципиально важным для Франка является само слово думá, которое может быть понято как синоним шеоль («преисподня»), по использованию этого слова в Псалмах 94:17 и 115:17. Отсюда же и от корня дамам («молчать») возможное понимание думá как «молчание». И поскольку слово массá имеет одним из своих значений «груз», «бремя», Франк говорит о «бремени молчания», адресуясь к этому месту у Исайи. Вышесказанное позволяет увязать сразу четыре смысловых аспекта массá думá, возможных в понимании Франка: а] Эдом («святая вера Эдома», «христианство расчистило нам дорогу»); б] истечение сроков изгнания, Освобождение, в] сошествие в бездну, преисподню; г] молчание, понимаемое как необходимость религиозной мимикрии.
58 Как уже отмечалось выше, Эдом (он же Эсав, старший брат Яакова) часто указывает в традиционной еврейской литературе на Рим и символизируемый им мир христианских народов.
59 Карпократ - известный александрийский гностик, предшественник Валентина, Василида и Маркиона. Учил, что мир создан низшими звездными духами, возмутившимися против истинного всеблагого божества, или безначального Отца. Ученики Карпократа появились в Риме около 160 г. и основали там оргиастическую секту при участии некоей Марцеллины. Лучшим способом попрания материального мира они считали всевозможные плотские грехи, совершаемые с абсолютным бесстрастием, без привязанности к отдельному бытию или конкретному человеку. Свою власть над мировыми силами (архонтами) карпократиане думали проявить посредством волшебства и гадания. Учение этой секты излагается Иринеем («О ересях» I, 24, 25).
60 Таннаи - законоучители эпохи Мишны, I-II вв. н.э.