Происхождение Руси - 4
Четвёртая, заключительная часть конспекта первого раздела ("Происхождение Руси") книги Сергея Плохий "Походження слов’янських націй. Домодерні ідентичності в Україні, Росії та Білорусі". Предыдущую часть см. здесь. Первую (начальную) часть, см. тут.
Христианская Русь
Как уже было сказано, "Повесть временных лет" свидетельствует, что главная лояльность её автора принадлежала Руской земле в узком смысле этого понятия, но вместе с тем видно, что он имел чёткую "общерускую" лояльность и глубоко переживал о единстве государства Рюриковичей. Вполне очевидно, почему киевские князья пытались сохранить единство, но почему так сильно этим занимался автор "Повести"? Популярное среди учёных начала XX века объяснение, что летописание просто отражало симпатии и интересы князя-патрона, не прошло проверки последующими критическими исследованиями. Конечно, летописец считался с интересами князей, но очень часто он был не только благосклонным регистратором княжеских дел, но и их принципиальным критиком, судил князей за христианскими принципами и интересами Руской земли.
Главная лояльность летописца принадлежала не князьям, а церкви. Интересы церкви в целом, которые олицетворял "митрополит всея Руси", совпадали с интересами киевских князей - все они хотели сохранить единство государства и доминантную роль Киева. Угрозу им составляли не только и даже не столько половцы, в противовес которым во второй половине XI века и был, пожалуй, сконструирован концепт Руской земли, сколько другие центры ранее объединённого государства. В XI веке соборы св. Софии по константинопольскому образцу были построены не только в Киеве, но и в Новгороде и Полоцке. После 1024 года черниговский князь Мстислав начал строительство крупнейшего на Руси собора, который должен был превзойти даже собор св. Софии в Киеве. Но худшее ждало впереди. В 1162 году владимирский князь Андрей Боголюбский попытался добиться от Константинополя отдельной митрополии во Владимире, а семь лет спустя войско Андрея Боголюбского осквернило Киев, не обойдя даже собора св. Софии. Такого поворота событий авторы и редакторы "Повести временных лет" предусмотреть не могли.
Киевская церковь, выразителем интересов которой в глазах потомков стал автор "Повести", была одним из многих инструментов, помогавших установить и поддерживать единство государства Рюриковичей. Можно предположить, что князья таки столкнулись с реальной потребностью объединить огромные территории с помощью общей системы верований. Объединительную функцию христианской церкви проявляло уже само название "Руская митрополия" - не от названия города, в котором была расположена кафедра, а от названия территории, подлежащей её духовной юрисдикции. Фрагментация политической власти во второй половине XII века привела также к упадку централизованной церковной власти. В новых княжеских столицах возникали новые епархии, кроме того, в Чернигове и Переяславе, двух других центрах Русской земли, были созданы свои митрополии (хотя существовали они, кажется, чисто номинально и недолго). Некоторые полемические произведения киеворуского периода отразили реалии борьбы части киевского (или близкого к Киеву) духовенства с религиозным расколом, инспирированным периферийными князьями и епископами. Когда стало полностью понятно, что княжеские усобицы разрушают единство руской церкви, Константинополь ввёл для киевских митрополитов титул митрополитов всея Руси.
Среди важнейших культурных проектов, инициированных в государстве Рюриковичей после принятия христианства, было использование церковнославянского языка как литературного, языка образования и церковной литургии. При всех дискуссиях, ведущихся вокруг него и т.н. древнеруского литературного языка, совершенно очевидно, что в начале XII века славянские по главным признакам языки успешно функционировали в области светского и церковного управления, их использовали в целом в Киевской Руси, что работало на создание совместной письменной культуры в среде светских и церковных элит. Монополия церковнославянского языка в литургических практиках означала, что христианизация неславянского населения Руси сопровождалась славянизацией угро-финнов и других неславянских подданных Рюриковичей. Эта монополия способствовала также сближению языковых практик их подданных-славян.
Кто имеет больше прав?
Что всё это означает для современных дискуссий об этнонациональномй характере Киевской Руси? Справедливо ли утверждал Грушевский с последователями, что Киевской Руси присущ был протоукраинский характер, и настоящим наследником Киева стала Галицко-Волынская Русь, а не проторусское Суздальское княжество? Или правы Михаил Погодин, Алексей Соболевский, другие российские историки и языковеды, считавшие, что население из ядра Киевской Руси где-то в XIII веке мигрировало на север, где впоследствии появилась современная русская нация?
Что касается дискуссий конца XIX - начала XX века, то последние исследования, прежде всего археологические, отрицают масштабные миграции с Киевщины на север (или на запад, как предполагал Василий Ключевский): местное население этот регион не покидало. Внимательное прочтение летописей XII века показывает, что ранняя руская идентичность основывалась на концепте Руской земли в узком смысле, как территории Киевщины, Черниговщины и Переяславщины. Элиты "внешней" Руси взяли название "Руская земля" несколько позже. Таким образом, можно заключить, что концепцию Руси и, соответственно, раннюю рускую идентичность сформировали элиты и население, позже положившие начало украинской нации. Но это самое большее, что современные научные исследования могут дать в поддержку взглядов Грушевского.
Источники, по нашему мнению, не свидетельствуют о существовании идентичности, на основании которой можно выделить тогдашнее население современных украинских территорий (Руская земля и Галицко-Волынская Русь) как особую общность, отличную от какой-то другой, "неукраинской". Такой идентичности в то время не существовало. То же самое касается типа идентичности, которая бытовала в киеворуские времена на территориях современных России и Беларуси. Существовала большая разница в политических структурах (и, можно предположить, политических идентичностях, на них опёртых) двух проторусских политических образований - Новгорода и Суздаля. В любом случае, до монголо-татарского нашествия нельзя говорить о каком-то единстве между ними в противовес остальным руским землям. Что же касается Беларуси, то тамошние историки ищут источники современной беларуской нации в истории кривичей и Полоцкого княжества. Они имеют на это те же основания, что и украинские историки, ищущие источники своего государства в конгломерате княжеств, расположенных на территории Украины, но опять-таки ни одной "общебеларуской" идентичности тогда, видимо, не было ещё и в зародыше. Из истории Полоцкого княжества, подобно историям других руских княжеств - Киевского, Черниговского, Переяславского или Суздальского, удобно начинать современный национальный нарратив, но как отправной пункт в поисках источников современных национальных идентичностей она не очень пригодна.
Из всех уровней этнополитического сознания Нестора восточнославянская составляющая была наиболее слабой. Этническое родство играло определенную роль в развитии ощущение руского единства, но эта роль была маргинальной даже среди киевских элит, не говоря уже об элитах "внешней" Руси. Политическая лояльность элит, как свидетельствуют источники XII века, была связана с лояльностью отдельным княжеским ветвям или принадлежала Руской земле, Суздалю, Новгороду, Полоцку и т.д., а не славянским землям государства Рюриковичей. Если восточнославянская идентичность была настолько слабой среди элит, то трудно представить, что она была сильнее среди широких слоёв населения. Тот факт, что мы можем на основании археологических данных различить много восточнославянских племён, указывает, что разница в материальной культуре между отдельными племенами или союзами племён была также немалой. Одинокие исключения составляют средневековые "плавильные котлы" - пространство, где встречались представители разных славянских и неславянских племён - которые возникали в династическом центре государства и на только что колонизированном пограничье государства Рюриковичей.
Сторонники идеи одной руской народности часто упускают из виду тот факт, что Киевская Русь была государством не только восточных славян. Варяги и угро-финские племена внесли в её развитие не менее весомый вклад, чем славяне, и автор "Повести временных лет" не забыл это отметить. Поэтому Киевская Русь это не какая-то одна древнеруская народность (это продукт современного исторического мышления), а образ многоэтнической имперской элиты, идентичность которой весьма отличалась от идентичности общества. Предполагать существование одной древнеруской народности на основании совместной интеллектуальной традиции руских книжников - это все равно, что говорить о "латинской народности" на основании традиции латинской книжности в Западной Европе.
Современные историки, ища источники собственных меняющихся идентичностей (и пытаясь их легитимизировать), расходятся в интерпретациях этнокультурной истории Киевской Руси. Наша реконструкция киеворуских идентичностей показывает, что они находились в постоянном движении, а летописцы часто апеллировали к прошлому с целью обосновать именно тот характер идентичности, который имели их современники. Несомненным остаётся только одно: киевским интеллектуалам удалось создать модель идентичности, давшую руской элите чувство общей принадлежности, базировавшееся на лояльности к Руской земли в узком смысле этого понятия, но охватывавшее также другие земли Рюриковичей. Киевское государство оставило по себе прочное наследство в виде исторической памяти, законодательства и религии, которое в той или иной форме приняли все её бывшие подданные, как во "внутренней", так и во "внешней" Руси. В нашем случае важнее всего то, что это государство оставило после себя традицию использовать термин Русь для самоопределения земли, людей и институтов, а, следовательно, и твёрдые основания открывать заново и переизобретать рускую идентичность в следующих поколениях.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/118276.html.
Христианская Русь
Как уже было сказано, "Повесть временных лет" свидетельствует, что главная лояльность её автора принадлежала Руской земле в узком смысле этого понятия, но вместе с тем видно, что он имел чёткую "общерускую" лояльность и глубоко переживал о единстве государства Рюриковичей. Вполне очевидно, почему киевские князья пытались сохранить единство, но почему так сильно этим занимался автор "Повести"? Популярное среди учёных начала XX века объяснение, что летописание просто отражало симпатии и интересы князя-патрона, не прошло проверки последующими критическими исследованиями. Конечно, летописец считался с интересами князей, но очень часто он был не только благосклонным регистратором княжеских дел, но и их принципиальным критиком, судил князей за христианскими принципами и интересами Руской земли.
Главная лояльность летописца принадлежала не князьям, а церкви. Интересы церкви в целом, которые олицетворял "митрополит всея Руси", совпадали с интересами киевских князей - все они хотели сохранить единство государства и доминантную роль Киева. Угрозу им составляли не только и даже не столько половцы, в противовес которым во второй половине XI века и был, пожалуй, сконструирован концепт Руской земли, сколько другие центры ранее объединённого государства. В XI веке соборы св. Софии по константинопольскому образцу были построены не только в Киеве, но и в Новгороде и Полоцке. После 1024 года черниговский князь Мстислав начал строительство крупнейшего на Руси собора, который должен был превзойти даже собор св. Софии в Киеве. Но худшее ждало впереди. В 1162 году владимирский князь Андрей Боголюбский попытался добиться от Константинополя отдельной митрополии во Владимире, а семь лет спустя войско Андрея Боголюбского осквернило Киев, не обойдя даже собора св. Софии. Такого поворота событий авторы и редакторы "Повести временных лет" предусмотреть не могли.
Киевская церковь, выразителем интересов которой в глазах потомков стал автор "Повести", была одним из многих инструментов, помогавших установить и поддерживать единство государства Рюриковичей. Можно предположить, что князья таки столкнулись с реальной потребностью объединить огромные территории с помощью общей системы верований. Объединительную функцию христианской церкви проявляло уже само название "Руская митрополия" - не от названия города, в котором была расположена кафедра, а от названия территории, подлежащей её духовной юрисдикции. Фрагментация политической власти во второй половине XII века привела также к упадку централизованной церковной власти. В новых княжеских столицах возникали новые епархии, кроме того, в Чернигове и Переяславе, двух других центрах Русской земли, были созданы свои митрополии (хотя существовали они, кажется, чисто номинально и недолго). Некоторые полемические произведения киеворуского периода отразили реалии борьбы части киевского (или близкого к Киеву) духовенства с религиозным расколом, инспирированным периферийными князьями и епископами. Когда стало полностью понятно, что княжеские усобицы разрушают единство руской церкви, Константинополь ввёл для киевских митрополитов титул митрополитов всея Руси.
Среди важнейших культурных проектов, инициированных в государстве Рюриковичей после принятия христианства, было использование церковнославянского языка как литературного, языка образования и церковной литургии. При всех дискуссиях, ведущихся вокруг него и т.н. древнеруского литературного языка, совершенно очевидно, что в начале XII века славянские по главным признакам языки успешно функционировали в области светского и церковного управления, их использовали в целом в Киевской Руси, что работало на создание совместной письменной культуры в среде светских и церковных элит. Монополия церковнославянского языка в литургических практиках означала, что христианизация неславянского населения Руси сопровождалась славянизацией угро-финнов и других неславянских подданных Рюриковичей. Эта монополия способствовала также сближению языковых практик их подданных-славян.
Кто имеет больше прав?
Что всё это означает для современных дискуссий об этнонациональномй характере Киевской Руси? Справедливо ли утверждал Грушевский с последователями, что Киевской Руси присущ был протоукраинский характер, и настоящим наследником Киева стала Галицко-Волынская Русь, а не проторусское Суздальское княжество? Или правы Михаил Погодин, Алексей Соболевский, другие российские историки и языковеды, считавшие, что население из ядра Киевской Руси где-то в XIII веке мигрировало на север, где впоследствии появилась современная русская нация?
Что касается дискуссий конца XIX - начала XX века, то последние исследования, прежде всего археологические, отрицают масштабные миграции с Киевщины на север (или на запад, как предполагал Василий Ключевский): местное население этот регион не покидало. Внимательное прочтение летописей XII века показывает, что ранняя руская идентичность основывалась на концепте Руской земли в узком смысле, как территории Киевщины, Черниговщины и Переяславщины. Элиты "внешней" Руси взяли название "Руская земля" несколько позже. Таким образом, можно заключить, что концепцию Руси и, соответственно, раннюю рускую идентичность сформировали элиты и население, позже положившие начало украинской нации. Но это самое большее, что современные научные исследования могут дать в поддержку взглядов Грушевского.
Источники, по нашему мнению, не свидетельствуют о существовании идентичности, на основании которой можно выделить тогдашнее население современных украинских территорий (Руская земля и Галицко-Волынская Русь) как особую общность, отличную от какой-то другой, "неукраинской". Такой идентичности в то время не существовало. То же самое касается типа идентичности, которая бытовала в киеворуские времена на территориях современных России и Беларуси. Существовала большая разница в политических структурах (и, можно предположить, политических идентичностях, на них опёртых) двух проторусских политических образований - Новгорода и Суздаля. В любом случае, до монголо-татарского нашествия нельзя говорить о каком-то единстве между ними в противовес остальным руским землям. Что же касается Беларуси, то тамошние историки ищут источники современной беларуской нации в истории кривичей и Полоцкого княжества. Они имеют на это те же основания, что и украинские историки, ищущие источники своего государства в конгломерате княжеств, расположенных на территории Украины, но опять-таки ни одной "общебеларуской" идентичности тогда, видимо, не было ещё и в зародыше. Из истории Полоцкого княжества, подобно историям других руских княжеств - Киевского, Черниговского, Переяславского или Суздальского, удобно начинать современный национальный нарратив, но как отправной пункт в поисках источников современных национальных идентичностей она не очень пригодна.
Из всех уровней этнополитического сознания Нестора восточнославянская составляющая была наиболее слабой. Этническое родство играло определенную роль в развитии ощущение руского единства, но эта роль была маргинальной даже среди киевских элит, не говоря уже об элитах "внешней" Руси. Политическая лояльность элит, как свидетельствуют источники XII века, была связана с лояльностью отдельным княжеским ветвям или принадлежала Руской земле, Суздалю, Новгороду, Полоцку и т.д., а не славянским землям государства Рюриковичей. Если восточнославянская идентичность была настолько слабой среди элит, то трудно представить, что она была сильнее среди широких слоёв населения. Тот факт, что мы можем на основании археологических данных различить много восточнославянских племён, указывает, что разница в материальной культуре между отдельными племенами или союзами племён была также немалой. Одинокие исключения составляют средневековые "плавильные котлы" - пространство, где встречались представители разных славянских и неславянских племён - которые возникали в династическом центре государства и на только что колонизированном пограничье государства Рюриковичей.
Сторонники идеи одной руской народности часто упускают из виду тот факт, что Киевская Русь была государством не только восточных славян. Варяги и угро-финские племена внесли в её развитие не менее весомый вклад, чем славяне, и автор "Повести временных лет" не забыл это отметить. Поэтому Киевская Русь это не какая-то одна древнеруская народность (это продукт современного исторического мышления), а образ многоэтнической имперской элиты, идентичность которой весьма отличалась от идентичности общества. Предполагать существование одной древнеруской народности на основании совместной интеллектуальной традиции руских книжников - это все равно, что говорить о "латинской народности" на основании традиции латинской книжности в Западной Европе.
Современные историки, ища источники собственных меняющихся идентичностей (и пытаясь их легитимизировать), расходятся в интерпретациях этнокультурной истории Киевской Руси. Наша реконструкция киеворуских идентичностей показывает, что они находились в постоянном движении, а летописцы часто апеллировали к прошлому с целью обосновать именно тот характер идентичности, который имели их современники. Несомненным остаётся только одно: киевским интеллектуалам удалось создать модель идентичности, давшую руской элите чувство общей принадлежности, базировавшееся на лояльности к Руской земли в узком смысле этого понятия, но охватывавшее также другие земли Рюриковичей. Киевское государство оставило по себе прочное наследство в виде исторической памяти, законодательства и религии, которое в той или иной форме приняли все её бывшие подданные, как во "внутренней", так и во "внешней" Руси. В нашем случае важнее всего то, что это государство оставило после себя традицию использовать термин Русь для самоопределения земли, людей и институтов, а, следовательно, и твёрдые основания открывать заново и переизобретать рускую идентичность в следующих поколениях.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/118276.html.