Mandalay, четыре Мандала/ея и пятый сборный))
Mandalay, четыре Мандала/ея и пятый сборный))
Привожу просто как сводку: оригинал, 4 перевода и сборный, составленный мной с некоторыми изменениями из их фрагментов.
Mandalay
By the old Moulmein Pagoda, lookin' eastward to the sea,
There's a Burma girl a-settin', and I know she thinks o' me;
For the wind is in the palm-trees, and the temple-bells they say:
"Come you back, you British soldier; come you back to Mandalay!"
Come you back to Mandalay,
Where the old Flotilla lay:
Can't you 'ear their paddles chunkin' from Rangoon to Mandalay?
On the road to Mandalay,
Where the flyin'-fishes play,
An' the dawn comes up like thunder outer China 'crost the Bay!
'Er petticoat was yaller an' 'er little cap was green,
An' 'er name was Supi-yaw-lat -- jes' the same as Theebaw's Queen,
An' I seed her first a-smokin' of a whackin' white cheroot,
An' a-wastin' Christian kisses on an 'eathen idol's foot:
Bloomin' idol made o'mud --
Wot they called the Great Gawd Budd --
Plucky lot she cared for idols when I kissed 'er where she stud!
On the road to Mandalay . . .
When the mist was on the rice-fields an' the sun was droppin' slow,
She'd git 'er little banjo an' she'd sing "Kulla-lo-lo!"
With 'er arm upon my shoulder an' 'er cheek agin' my cheek
We useter watch the steamers an' the hathis pilin' teak.
Elephints a-pilin' teak
In the sludgy, squdgy creek,
Where the silence 'ung that 'eavy you was 'arf afraid to speak!
On the road to Mandalay . . .
But that's all shove be'ind me -- long ago an' fur away,
An' there ain't no 'busses runnin' from the Bank to Mandalay;
An' I'm learnin' 'ere in London what the ten-year soldier tells:
"If you've 'eard the East a-callin', you won't never 'eed naught else."
No! you won't 'eed nothin' else
But them spicy garlic smells,
An' the sunshine an' the palm-trees an' the tinkly temple-bells;
On the road to Mandalay . . .
I am sick o' wastin' leather on these gritty pavin'-stones,
An' the blasted Henglish drizzle wakes the fever in my bones;
Tho' I walks with fifty 'ousemaids outer Chelsea to the Strand,
An' they talks a lot o' lovin', but wot do they understand?
Beefy face an' grubby 'and --
Law! wot do they understand?
I've a neater, sweeter maiden in a cleaner, greener land!
On the road to Mandalay . . .
Ship me somewheres east of Suez, where the best is like the worst,
Where there aren't no Ten Commandments an' a man can raise a thirst;
For the temple-bells are callin', an' it's there that I would be --
By the old Moulmein Pagoda, looking lazy at the sea;
On the road to Mandalay,
Where the old Flotilla lay,
With our sick beneath the awnings when we went to Mandalay!
On the road to Mandalay,
Where the flyin'-fishes play,
An' the dawn comes up like thunder outer China 'crost the Bay!
ПЕРЕВОДЫ
1. И. Грингольц
Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне,
Смотрит на море девчонка и скучает обо мне.
Голос бронзы колокольной кличет в пальмах то и знай:
«Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай!
Ждем солдата в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Слышишь, шлепают колеса из Рангуна в Мандалай?
На дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!»
Супи-Ёлат звать девчонку, имя царское у ней!
Помню желтую шапчонку, юбку травки зеленей.
Черт-те что она курила - не прочухаться в дыму,
И, гляжу, целует ноги истукану своему!
В ноги падает дерьму,
Будда - прозвище ему.
Нужен ей поганый идол, как покрепче обниму
На дороге в Мандалай...
В час, когда садилось солнце и над рисом стлалась мгла,
Для меня бренчало банджо и звучало: «Кулло-ла!»
А бывало, что в обнимку шли мы с ней, щека к щеке,
Поглядеть на то, как хати лес сгружают на реке,
Как слоны бредут к реке
В липкой тине и песке,
Тишь такая - слово стынет у тебя на языке
На дороге в Мандалай...
Это было все да сплыло, вспоминай не вспоминай.
Севши в омнибус у Банка, не доедешь в Мандалай.
Да, недаром поговорка у сверхсрочников была:
«Тем, кто слышит зов Востока, мать-отчизна не мила».
Не отчизна им мила -
Пряный дух, как из котла,
Той земли, где плещут пальмы и звенят колокола
На дороге в Мандалай...
Я устал трепать подметки по булыжной мостовой,
А от лондонской погодки ломит кости не впервой.
Здесь прислуги целый ворох, пьешь-гуляешь без забот,
Дурь одна в их разговорах: кто любви-то ихней ждет?
Жидкий волос, едкий пот...
Нет, меня другая ждет,
Мой душистый, чистый цветик у бездонных, сонных вод
На дороге в Мандалай...
Там, к востоку от Суэца, злу с добром - цена одна,
Десять заповедей - сказки, и кто жаждет - пьет до дна,
Кличет голос колокольный, и привольно будет мне
Лишь у пагоды старинной, в полуденной стороне
На дороге в Мандалай,
Где суда стоят у свай, -
Мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
2. В. Потапова
Где, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне, -
Знаю - девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
В звоне бронзы колокольной слышу, словно невзначай:
'Воротись, солдат британский! Воротись ты в Мандалай!'
Воротись ты в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Шлепают, как прежде, плицы из Рангуна в Мандалай;
По дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам - рай,
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!
В юбке желтой, в изумрудной шапочке, звалась она
'Супи-йо-лет', как царица, Тибо ихнего жена.
Начадив сигарой белой, припадала в тишине
С христианским умиленьем, к черной идола ступне.
Глупый идол! Этот люд
Называл его 'Бог Будд!'
Я ласкал ее, и было не до идолов ей тут!
По дороге в Мандалай -
В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло,
И она, под звуки банджо, мне поет 'Кулла-ло-ло!',
На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке,
И следим, как пароходы проплывают вдалеке,
Как слоняги бревна тика складывают в тростнике,
В иловатой, гниловатой, дурно пахнущей реке,
И, в безмолвье душном, слово вдруг замрет на языке!
По дороге в Мандалай -
То, что было - нынче сплыло. Прошлое прости-прощай!
Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай?
Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет:
'Кто услышал зов востока - не глядит на белый свет!'
Ничего другого нет -
Только пряный дух чесночный, только в пальмах солнца свет,
Только храма колокольцы - ничего другого нет!
По дороге в Мандалай -
Тошно мне тереть подметки о булыжник мостовых.
Дождь осенний лихорадку бередит в костях моих.
Пусть за мной от Челси к Стрэнду треплют хвост полста прислуг!
О любви пускай болтают - страх берет от их потуг,
Бычьих лиц, шершавых рук!
Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг,
В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук!
По дороге в Мандалай -
За Суэц попасть хочу я: зло с добром - в одной цене,
Десять заповедей силы не имеют в той стране;
Храмовые колокольцы обращают звон ко мне,
И, у пагоды Мульмейнской, блеет море в полусне.
По дороге в Мандалай
Старый флот стоит у свай,
Где, больные, мы лежали по прибытьи в Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам - рай!
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!
3. Е. Полонская
Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне,
Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, -
И поют там колокольцы в роще пальмовых ветвей:
Возвращайся, чужестранец, возвращайся в Мандалей.
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, хлопают колёса
Из Рангуна в Мандалей...
На дороге в Мандалей
Бьётся рыб летучих стая,
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая.
В волосах убор зелёный, в жёлтой юбочке она,
В честь самой царицы Тибау Супи-Яу-Лат названа.
Принесла цветы, я вижу, истукану своему,
Расточает поцелуи христианские ему.
Истукан тот - божество,
Главный Будда - звать его.
Тут её поцеловал я,
Не спросившись никого.
На дороге в Мандалей...
А когда над полем риса меркло солнце, стлалась мгла,
Мне она под звуки банджо песню тихую плела.
На плечо клала мне руку, и, щека с щекой, тогда
Мы следили, как ныряют и вздымаются суда,
Как чудовища в морях,
На скрипучих якорях,
В час, когда кругом молчанье
И слова внушают страх.
На дороге в Мандалей...
Это было и минуло, не вернуть назад тех дней,
И не ходят омнибусы мимо Банка в Мандалей!
В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков:
Кто услышит зов с Востока, вечно помнит этот зов,
Помнит пряный дух цветов,
Шелест пальмовых листов.
Помнит пальмы, помнит солнце,
Перезвон колокольцов,
На дороге в Мандалей...
Я устал сбивать подошвы о булыжник мостовых,
И английский мелкий дождик сеет дрожь в костях моих.
Пусть гуляю я по Стренду с целой дюжиной девиц, -
Мне противны их замашки и румянец грубых лиц.
О любви они лопочут,
Но они не нужны мне, -
Знаю девочку милее
В дальней солнечной стране.
На дороге в Мандалей...
От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный след,
Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета нет.
Чу! запели колокольцы! Там хотелось быть и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Сбросишь все свои заботы,
Кинув якорь в Мандалей!
О, дорога в Мандалей,
Где летает рыбок стая
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая...
4. М. Гутнер
На Восток лениво смотрит обветшалый, старый храм, -
Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.
Ветер в кронах кличет тихо, колокольный звон смелей:
К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, плещут их колеса из Рангуна в Мандалей!
Рыб летучих веселей,
На дороге в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.
В желтой юбке, в синей шляпке - не забыл ее наряд,
Как царица их, носила имя Супи-Яу-Лат.
В вечер тот она курила, от сигары шел дымок,
Целовала жарко пальцы скверных идоловых ног.
Этот идол, вот беда,
Ихний главный бог Будда,
Но о нем, меня завидев, позабыла навсегда
На дороге в Мандалей...
Полз туман над полем риса, солнце медленно брело,
Банджо взяв, она играла, напевала "Кулло-Ло!"
На закате, прижимаясь горячо к щеке щекой,
Шла со мной смотреть на хати, тик грузивших день-деньской.
На слонов, что день-деньской
Носят доску за доской
Слово молвить было страшно, так недвижен был покой
На дороге в Мандалей...
Все давным-давно минуло, и прошло немало дней,
А из Лондона не ходят омнибусы в Мандалей;
И теперь я понимаю, что солдаты говорят:
"Кто услышал зов Востока, тянет всех туда назад".
Тянет всех туда назад,
В пряный, пьяный аромат,
В край, где солнце, и заливы, и колокола гремят,
На дороге в Мандалей...
Мне противно рвать подошвы и каменья мостовых,
И от мороси английской ломота в костях моих.
Сколько хочешь здесь служанок, но по мне они не в счет;
О любви они болтают, ну и глупый же народ!
Руки-крюки, в краске рот,
Ну и глупый же народ.
Нет, меня в стране зеленой девушка, тоскуя, ждет.
На дороге в Мандалей...
За Суэцом, на Востоке, где мы все во всем равны,
Где и заповедей нету, и на людях нет вины,
Звоном кличут колокольни: о, скорее быть бы там,
Где стоит на самом взморье обветшалый старый храм.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Положив больных под тенты, мы летели в Мандалей,
Рыб летучих веселей!
О дорога в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.
5. Сборный, с изменениями:
Там, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне,
Знаю - девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
В звоне бронзы колокольной слышу голос то и знай:
- Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай!
Ждем солдата в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Слышишь, шлепают колеса из Рангуна в Мандалай?
На дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
Супи-Йолат звать девчонку, имя царское у ней!
Помню желтую шапчонку, юбку травки зеленей.
Вижу: дымом окуряет истукана одного,
будто наша, поцелуи даром тратит на него.
Истукан тот - божество,
"Главный Будда" звать его,
целовались - позабыла и про Будду своего!
На дороге в Мандалай...
В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло,
И она, под звуки банджо, мне поет 'Кулла-ло-ло!',
На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке,
да глядим, как как пароходы проплывают вдалеке,
Как слоны бредут к реке
В липкой тине и песке,
Тишь такая - слово стынет у тебя на языке
На дороге в Мандалай...
То, что было - нынче сплыло. Прошлое прости-прощай!
Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай?
Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет:
'Кто услышал зов востока - никому покоя нет!'
Ничего другого нет -
Только терпкий дух чесночный, только в пальмах солнца свет,
Только храма колокольца - ничего другого нет!
По дороге в Мандалай…
Я устал сбивать подметки по булыжным мостовым,
А от лондонской погодки ровно смерть костям моим.
Пусть за мной от Челси к Стрэнду треплют хвост полста прислуг,
о любви пускай болтают - зло берет от их потуг,
красных лиц, шершавых рук!
Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг,
В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук,
По дороге в Мандалай…
За Суэц попасть хочу я - грех не в грех для той страны,
Десять заповедей - в нетях, и кто жаждет, пить вольны.
Звоном кличут колокольца! Там бы нынче быть и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне,
На дороге в Мандалай,
Где суда стоят у свай, -
Мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
Кстати, переводчики не обратили внимание на место с "христианскими поцелуями".
An' a-wastin' Christian kisses on an 'eathen idol's foot:
Bloomin' idol made o'mud --
Wot they called the Great Gawd Budd --
Plucky lot she cared for idols when I kissed 'er where she stud!
"Христианский поцелуй" - это поцелуй, отданный богу, так, как будто это христианин обращает благоговейный поцелуй к своему божеству. Она зря тратила (a-wasted) христианские поцелуи (= поцелуи по-христиански) на своего языческого бога.
Эта фраза сама по себе, в принципе, предполагала бы, что героиня зря тратила христианские (=благоговейные, исполненные страха божия и любви к божеству) поцелуи на _языческого_ бога - такие поцелуи и надо тратить на Бога христианского. Но тут же выясняется, что герой вкладывает в эту фразу совершенно иной смысл: она зазря тратила поцелуи на бога, - потому что поцелуи надо тратить не на бога, а на человека, и конкретно - на самого героя! Он ей тут же и продемонстрировал лучшее применение поцелуя, и она немедленно поняла, что это действительно гораздо лучшее их применение, и уж plucky lot cared for idols. Таким образом, здесь выражение "даром потраченный христианский поцелуй" применено в смысле "поцелуй, который, как это принято у христиан, напрасно отдается богу (богу вообще, любому), в то время как гораздо лучше его отдать мужчине", и сказывается здесь ровно то же отношение к религии, что в строке про Десять Заповедей.
Кстати, со стороны самой Супи-Йолат эта сцена должна была выглядеть несколько по-другому. Только стала она в храме проводить обряд поклонения идолу, как вваливается в храм вооруженный иноземный завоеватель, хватает ее и начинает целовать. Я тоже думаю, что ей тут стало решительно не до идола и не до ритуала, но по причинам менее приятным, чем задним числом думает наш герой. Иное дело, что это Бирма, и для населения все это предсказуемо и в рамках "правил игры" при завоеваниях.
Привожу просто как сводку: оригинал, 4 перевода и сборный, составленный мной с некоторыми изменениями из их фрагментов.
Mandalay
By the old Moulmein Pagoda, lookin' eastward to the sea,
There's a Burma girl a-settin', and I know she thinks o' me;
For the wind is in the palm-trees, and the temple-bells they say:
"Come you back, you British soldier; come you back to Mandalay!"
Come you back to Mandalay,
Where the old Flotilla lay:
Can't you 'ear their paddles chunkin' from Rangoon to Mandalay?
On the road to Mandalay,
Where the flyin'-fishes play,
An' the dawn comes up like thunder outer China 'crost the Bay!
'Er petticoat was yaller an' 'er little cap was green,
An' 'er name was Supi-yaw-lat -- jes' the same as Theebaw's Queen,
An' I seed her first a-smokin' of a whackin' white cheroot,
An' a-wastin' Christian kisses on an 'eathen idol's foot:
Bloomin' idol made o'mud --
Wot they called the Great Gawd Budd --
Plucky lot she cared for idols when I kissed 'er where she stud!
On the road to Mandalay . . .
When the mist was on the rice-fields an' the sun was droppin' slow,
She'd git 'er little banjo an' she'd sing "Kulla-lo-lo!"
With 'er arm upon my shoulder an' 'er cheek agin' my cheek
We useter watch the steamers an' the hathis pilin' teak.
Elephints a-pilin' teak
In the sludgy, squdgy creek,
Where the silence 'ung that 'eavy you was 'arf afraid to speak!
On the road to Mandalay . . .
But that's all shove be'ind me -- long ago an' fur away,
An' there ain't no 'busses runnin' from the Bank to Mandalay;
An' I'm learnin' 'ere in London what the ten-year soldier tells:
"If you've 'eard the East a-callin', you won't never 'eed naught else."
No! you won't 'eed nothin' else
But them spicy garlic smells,
An' the sunshine an' the palm-trees an' the tinkly temple-bells;
On the road to Mandalay . . .
I am sick o' wastin' leather on these gritty pavin'-stones,
An' the blasted Henglish drizzle wakes the fever in my bones;
Tho' I walks with fifty 'ousemaids outer Chelsea to the Strand,
An' they talks a lot o' lovin', but wot do they understand?
Beefy face an' grubby 'and --
Law! wot do they understand?
I've a neater, sweeter maiden in a cleaner, greener land!
On the road to Mandalay . . .
Ship me somewheres east of Suez, where the best is like the worst,
Where there aren't no Ten Commandments an' a man can raise a thirst;
For the temple-bells are callin', an' it's there that I would be --
By the old Moulmein Pagoda, looking lazy at the sea;
On the road to Mandalay,
Where the old Flotilla lay,
With our sick beneath the awnings when we went to Mandalay!
On the road to Mandalay,
Where the flyin'-fishes play,
An' the dawn comes up like thunder outer China 'crost the Bay!
ПЕРЕВОДЫ
1. И. Грингольц
Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне,
Смотрит на море девчонка и скучает обо мне.
Голос бронзы колокольной кличет в пальмах то и знай:
«Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай!
Ждем солдата в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Слышишь, шлепают колеса из Рангуна в Мандалай?
На дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!»
Супи-Ёлат звать девчонку, имя царское у ней!
Помню желтую шапчонку, юбку травки зеленей.
Черт-те что она курила - не прочухаться в дыму,
И, гляжу, целует ноги истукану своему!
В ноги падает дерьму,
Будда - прозвище ему.
Нужен ей поганый идол, как покрепче обниму
На дороге в Мандалай...
В час, когда садилось солнце и над рисом стлалась мгла,
Для меня бренчало банджо и звучало: «Кулло-ла!»
А бывало, что в обнимку шли мы с ней, щека к щеке,
Поглядеть на то, как хати лес сгружают на реке,
Как слоны бредут к реке
В липкой тине и песке,
Тишь такая - слово стынет у тебя на языке
На дороге в Мандалай...
Это было все да сплыло, вспоминай не вспоминай.
Севши в омнибус у Банка, не доедешь в Мандалай.
Да, недаром поговорка у сверхсрочников была:
«Тем, кто слышит зов Востока, мать-отчизна не мила».
Не отчизна им мила -
Пряный дух, как из котла,
Той земли, где плещут пальмы и звенят колокола
На дороге в Мандалай...
Я устал трепать подметки по булыжной мостовой,
А от лондонской погодки ломит кости не впервой.
Здесь прислуги целый ворох, пьешь-гуляешь без забот,
Дурь одна в их разговорах: кто любви-то ихней ждет?
Жидкий волос, едкий пот...
Нет, меня другая ждет,
Мой душистый, чистый цветик у бездонных, сонных вод
На дороге в Мандалай...
Там, к востоку от Суэца, злу с добром - цена одна,
Десять заповедей - сказки, и кто жаждет - пьет до дна,
Кличет голос колокольный, и привольно будет мне
Лишь у пагоды старинной, в полуденной стороне
На дороге в Мандалай,
Где суда стоят у свай, -
Мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
2. В. Потапова
Где, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне, -
Знаю - девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
В звоне бронзы колокольной слышу, словно невзначай:
'Воротись, солдат британский! Воротись ты в Мандалай!'
Воротись ты в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Шлепают, как прежде, плицы из Рангуна в Мандалай;
По дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам - рай,
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!
В юбке желтой, в изумрудной шапочке, звалась она
'Супи-йо-лет', как царица, Тибо ихнего жена.
Начадив сигарой белой, припадала в тишине
С христианским умиленьем, к черной идола ступне.
Глупый идол! Этот люд
Называл его 'Бог Будд!'
Я ласкал ее, и было не до идолов ей тут!
По дороге в Мандалай -
В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло,
И она, под звуки банджо, мне поет 'Кулла-ло-ло!',
На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке,
И следим, как пароходы проплывают вдалеке,
Как слоняги бревна тика складывают в тростнике,
В иловатой, гниловатой, дурно пахнущей реке,
И, в безмолвье душном, слово вдруг замрет на языке!
По дороге в Мандалай -
То, что было - нынче сплыло. Прошлое прости-прощай!
Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай?
Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет:
'Кто услышал зов востока - не глядит на белый свет!'
Ничего другого нет -
Только пряный дух чесночный, только в пальмах солнца свет,
Только храма колокольцы - ничего другого нет!
По дороге в Мандалай -
Тошно мне тереть подметки о булыжник мостовых.
Дождь осенний лихорадку бередит в костях моих.
Пусть за мной от Челси к Стрэнду треплют хвост полста прислуг!
О любви пускай болтают - страх берет от их потуг,
Бычьих лиц, шершавых рук!
Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг,
В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук!
По дороге в Мандалай -
За Суэц попасть хочу я: зло с добром - в одной цене,
Десять заповедей силы не имеют в той стране;
Храмовые колокольцы обращают звон ко мне,
И, у пагоды Мульмейнской, блеет море в полусне.
По дороге в Мандалай
Старый флот стоит у свай,
Где, больные, мы лежали по прибытьи в Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам - рай!
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!
3. Е. Полонская
Возле пагоды Мульмейна, на восточной стороне,
Знаю, девочка из Бирмы вспоминает обо мне, -
И поют там колокольцы в роще пальмовых ветвей:
Возвращайся, чужестранец, возвращайся в Мандалей.
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, хлопают колёса
Из Рангуна в Мандалей...
На дороге в Мандалей
Бьётся рыб летучих стая,
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая.
В волосах убор зелёный, в жёлтой юбочке она,
В честь самой царицы Тибау Супи-Яу-Лат названа.
Принесла цветы, я вижу, истукану своему,
Расточает поцелуи христианские ему.
Истукан тот - божество,
Главный Будда - звать его.
Тут её поцеловал я,
Не спросившись никого.
На дороге в Мандалей...
А когда над полем риса меркло солнце, стлалась мгла,
Мне она под звуки банджо песню тихую плела.
На плечо клала мне руку, и, щека с щекой, тогда
Мы следили, как ныряют и вздымаются суда,
Как чудовища в морях,
На скрипучих якорях,
В час, когда кругом молчанье
И слова внушают страх.
На дороге в Мандалей...
Это было и минуло, не вернуть назад тех дней,
И не ходят омнибусы мимо Банка в Мандалей!
В мрачном Лондоне узнал я поговорку моряков:
Кто услышит зов с Востока, вечно помнит этот зов,
Помнит пряный дух цветов,
Шелест пальмовых листов.
Помнит пальмы, помнит солнце,
Перезвон колокольцов,
На дороге в Мандалей...
Я устал сбивать подошвы о булыжник мостовых,
И английский мелкий дождик сеет дрожь в костях моих.
Пусть гуляю я по Стренду с целой дюжиной девиц, -
Мне противны их замашки и румянец грубых лиц.
О любви они лопочут,
Но они не нужны мне, -
Знаю девочку милее
В дальней солнечной стране.
На дороге в Мандалей...
От Суэца правь к востоку, где в лесах звериный след,
Где ни заповедей нету, ни на жизнь запрета нет.
Чу! запели колокольцы! Там хотелось быть и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Сбросишь все свои заботы,
Кинув якорь в Мандалей!
О, дорога в Мандалей,
Где летает рыбок стая
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая...
4. М. Гутнер
На Восток лениво смотрит обветшалый, старый храм, -
Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.
Ветер в кронах кличет тихо, колокольный звон смелей:
К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, плещут их колеса из Рангуна в Мандалей!
Рыб летучих веселей,
На дороге в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.
В желтой юбке, в синей шляпке - не забыл ее наряд,
Как царица их, носила имя Супи-Яу-Лат.
В вечер тот она курила, от сигары шел дымок,
Целовала жарко пальцы скверных идоловых ног.
Этот идол, вот беда,
Ихний главный бог Будда,
Но о нем, меня завидев, позабыла навсегда
На дороге в Мандалей...
Полз туман над полем риса, солнце медленно брело,
Банджо взяв, она играла, напевала "Кулло-Ло!"
На закате, прижимаясь горячо к щеке щекой,
Шла со мной смотреть на хати, тик грузивших день-деньской.
На слонов, что день-деньской
Носят доску за доской
Слово молвить было страшно, так недвижен был покой
На дороге в Мандалей...
Все давным-давно минуло, и прошло немало дней,
А из Лондона не ходят омнибусы в Мандалей;
И теперь я понимаю, что солдаты говорят:
"Кто услышал зов Востока, тянет всех туда назад".
Тянет всех туда назад,
В пряный, пьяный аромат,
В край, где солнце, и заливы, и колокола гремят,
На дороге в Мандалей...
Мне противно рвать подошвы и каменья мостовых,
И от мороси английской ломота в костях моих.
Сколько хочешь здесь служанок, но по мне они не в счет;
О любви они болтают, ну и глупый же народ!
Руки-крюки, в краске рот,
Ну и глупый же народ.
Нет, меня в стране зеленой девушка, тоскуя, ждет.
На дороге в Мандалей...
За Суэцом, на Востоке, где мы все во всем равны,
Где и заповедей нету, и на людях нет вины,
Звоном кличут колокольни: о, скорее быть бы там,
Где стоит на самом взморье обветшалый старый храм.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Положив больных под тенты, мы летели в Мандалей,
Рыб летучих веселей!
О дорога в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.
5. Сборный, с изменениями:
Там, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне,
Знаю - девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
В звоне бронзы колокольной слышу голос то и знай:
- Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай!
Ждем солдата в Мандалай,
Где суда стоят у свай,
Слышишь, шлепают колеса из Рангуна в Мандалай?
На дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
Супи-Йолат звать девчонку, имя царское у ней!
Помню желтую шапчонку, юбку травки зеленей.
Вижу: дымом окуряет истукана одного,
будто наша, поцелуи даром тратит на него.
Истукан тот - божество,
"Главный Будда" звать его,
целовались - позабыла и про Будду своего!
На дороге в Мандалай...
В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло,
И она, под звуки банджо, мне поет 'Кулла-ло-ло!',
На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке,
да глядим, как как пароходы проплывают вдалеке,
Как слоны бредут к реке
В липкой тине и песке,
Тишь такая - слово стынет у тебя на языке
На дороге в Мандалай...
То, что было - нынче сплыло. Прошлое прости-прощай!
Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай?
Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет:
'Кто услышал зов востока - никому покоя нет!'
Ничего другого нет -
Только терпкий дух чесночный, только в пальмах солнца свет,
Только храма колокольца - ничего другого нет!
По дороге в Мандалай…
Я устал сбивать подметки по булыжным мостовым,
А от лондонской погодки ровно смерть костям моим.
Пусть за мной от Челси к Стрэнду треплют хвост полста прислуг,
о любви пускай болтают - зло берет от их потуг,
красных лиц, шершавых рук!
Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг,
В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук,
По дороге в Мандалай…
За Суэц попасть хочу я - грех не в грех для той страны,
Десять заповедей - в нетях, и кто жаждет, пить вольны.
Звоном кличут колокольца! Там бы нынче быть и мне,
Возле пагоды у моря, на восточной стороне,
На дороге в Мандалай,
Где суда стоят у свай, -
Мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!
Кстати, переводчики не обратили внимание на место с "христианскими поцелуями".
An' a-wastin' Christian kisses on an 'eathen idol's foot:
Bloomin' idol made o'mud --
Wot they called the Great Gawd Budd --
Plucky lot she cared for idols when I kissed 'er where she stud!
"Христианский поцелуй" - это поцелуй, отданный богу, так, как будто это христианин обращает благоговейный поцелуй к своему божеству. Она зря тратила (a-wasted) христианские поцелуи (= поцелуи по-христиански) на своего языческого бога.
Эта фраза сама по себе, в принципе, предполагала бы, что героиня зря тратила христианские (=благоговейные, исполненные страха божия и любви к божеству) поцелуи на _языческого_ бога - такие поцелуи и надо тратить на Бога христианского. Но тут же выясняется, что герой вкладывает в эту фразу совершенно иной смысл: она зазря тратила поцелуи на бога, - потому что поцелуи надо тратить не на бога, а на человека, и конкретно - на самого героя! Он ей тут же и продемонстрировал лучшее применение поцелуя, и она немедленно поняла, что это действительно гораздо лучшее их применение, и уж plucky lot cared for idols. Таким образом, здесь выражение "даром потраченный христианский поцелуй" применено в смысле "поцелуй, который, как это принято у христиан, напрасно отдается богу (богу вообще, любому), в то время как гораздо лучше его отдать мужчине", и сказывается здесь ровно то же отношение к религии, что в строке про Десять Заповедей.
Кстати, со стороны самой Супи-Йолат эта сцена должна была выглядеть несколько по-другому. Только стала она в храме проводить обряд поклонения идолу, как вваливается в храм вооруженный иноземный завоеватель, хватает ее и начинает целовать. Я тоже думаю, что ей тут стало решительно не до идола и не до ритуала, но по причинам менее приятным, чем задним числом думает наш герой. Иное дело, что это Бирма, и для населения все это предсказуемо и в рамках "правил игры" при завоеваниях.