Лягушки и народовластие - Лафонтен, Хвостов, Крылов.
Лягушки и народовластие - Лафонтен, Хвостов, Крылов.
В 1802 гр. Дмитрий Иванович Хвостов переложил из Лафонтена басню, где заодно и помянул Наполеона и якобинцев как жестоких тиранов - в 1802 это было более чем к месту.
Оригинал таков:
Les Grenouilles qui demandent un roi
Les grenouilles se lassant
De l'etat Democratique,
Par leurs clameurs firent tant
Que Jupin les soumit au pouvoir Monarchique.
Il leur tomba du Ciel un Roi tout pacifique:
Ce Roi fit toutefois un tel bruit en tombant
Que la gent marecageuse,
Gent fort sotte et fort peureuse,
S'alla cacher sous les eaux,
Dans les joncs, dans les roseaux,
Dans les trous du marecage,
Sans oser de longtemps regarder au visage
Celui qu'elles croyaient etre un geant nouveau ;
Or c'etait un Soliveau,
De qui la gravite fit peur а la premiere
Qui de le voir s'aventurant
Osa bien quitter sa taniere.
Elle approcha, mais en tremblant.
Une autre la suivit, une autre en fit autant,
Il en vint une fourmiliere;
Et leur troupe а la fin se rendit familiere
Jusqu'а sauter sur l'epaule du Roi.
Le bon Sire le souffre, et se tient toujours coi.
Jupin en a bientot la cervelle rompue.
Donnez-nous, dit ce peuple, un Roi qui se remue.
Le Monarque des Dieux leur envoie une Grue,
Qui les croque, qui les tue,
Qui les gobe а son plaisir,
Et Grenouilles de se plaindre ;
Et Jupin de leur dire : Eh quoi! votre desir
A ses lois croit-il nous astreindre ?
Vous avez du premierement
Garder votre Gouvernement ;
Mais, ne l'ayant pas fait, il vous devait suffire
Que votre premier roi fut debonnaire et doux :
De celui-ci contentez-vous,
De peur d'en rencontrer un pire.
Лягушки, которые требовали Короля.
Лягушкам надоело демократическое правление, в ответ на громкие их домогательства Юпитер подчинил их монархической власти - он скинул им с небес Короля совершенно мирного. Упал этот Король, тем не менее, с таким шумом, что болотный народ, очень глупый и очень боязливый, бросился укрываться под водой, в тростниках, в камышах, в трясине, долго не смея высунуться посмотреть на того, кого сочли за нового Гиганта. А это был Чурбан, тяжесть которого сперва пугала тех, кто отважился взглянуть на него, покинув свое логово. Но одна приблизилась, хоть и дрожа, потом другая, потом еще, потом полезли косяком, и наконец их полчище дошло до того, чтобы запросто прыгать по плечам Короля. Добрый государь это сносил и все молчал; из-за этого вскоре лягушки страшно донялись до Юпитеру (досл. сломали мозг): Дай же нам, - говорит этот народец, - Короля побойчее! Послан им от богов в Монархи Аист, который ими хрустит, который их убивает, который их пожирает в свое удовольствие. Ну лягушки и начни плакаться, а Юпитер им и скажи: Вот как! Уж не покоряться ли нам вашим желаниям? Вам следовало хранить свое Правление в самом начале, но если уж этого не произошло, вам следовало бы удовлетвориться тем, что ваш первый Король был мягким и кротким. Довольствуйтесь же этим нынешним, из страха, чтоб не столкнуться с еще худшим!
Басня Хвостова такова:
ЛЯГУШКИ , ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ.
Лягушки не хотят как якобинцы жить,
Но верой-правдою хотят царям служить;
Толкуют, что негодно
Правление народно.
Как жить без головы? Мир, славный красотой,
Идет не сам собой.
Лягушки день и ночь об этом рассуждали,
Зевеса утруждали,
Чтоб им царя послал.
Зевес, склонясь мольбой лягушек дикой,
Средь вихря громом застучал:
Посланец с неба вдруг в лице толпы великой
Упал.
Тогда сварливый.
И глупый, и трусливый
Болотистый народ
Стал жаться к берегам, бежа пространства вод.
Нечаянность, прельстя, квакуш околдовала;
Все взапуски кричат: "Нам царь наславу дан!"
А самодержец их - сосновый был чурбан .
Одна лягушка осмельчала,
К царю проворно подбежала
И, слова не сказав, в осоку отплыла;
Другая речь с деспотом завела;
Потом и смирные царя не трепетали
И на спину к нему скакали.
Опять молва пошла,
Опять за своевольство
К Юпитеру посольство:
"Зачем болоту дал пустую тварь?
Куда владетель наш годится?
Такого дай, чтобы умел пошевелиться;
Здесь бойкий нужен царь".
Юпитер, слыша то, аиста к ним отправил,
Который был одних с Наполеоном правил:
Лягушку - в лоб, другую - в нос,
Той - казнь, четвертую - в допрос;
В полгода времени лягушек род убавил.
Опять к Юпитеру: "Тот царь чрезмерно тих,
Другой несносно лих".
Зевес молчать сварливый род заставил
И речью невзначай квакушью спесь убавил:
"В ладу с аистом вы теперь извольте быть,
Чтоб хуже и его другого не нажить".
В 1809 году на тот же сюжет сочинил басню Крылов:
ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ
Лягушкам стало не угодно
Правление народно,
И показалось им совсем не благородно
Без службы и на воле жить.
Чтоб горю пособить,
То стали у богов Царя они просить.
Хоть слушать всякий вздор богам бы и не сродно,
На сей, однако ж, раз послушал их Зевес:
Дал им Царя. Летит к ним с шумом Царь с небес,
И плотно так он треснулся на царство,
Что ходенем пошло трясинно государство:
Со всех Лягушки ног
В испуге пометались,
Кто как успел, куда кто мог,
И шепотом Царю по кельям дивовались.
И подлинно, что Царь на диво был им дан:
Не суетлив, не вертопрашен,
Степенен, молчалив и важен;
Дородством, ростом великан,
Ну, посмотреть, так это чудо!
Одно в Царе лишь было худо:
Царь этот был осиновый чурбан.
Сначала, чтя его особу превысоку,
Не смеет подступить из подданных никто:
Со страхом на него глядят они, и то
Украдкой, издали, сквозь аир и осоку;
Но так как в свете чуда нет,
К которому б не пригляделся свет,
То и они сперва от страху отдохнули,
Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули;
Сперва перед Царем ничком;
А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком;
Дай попытаться сесть с ним рядом;
А там, которые еще поудалей,
К царю садятся уж и задом.
Царь терпит все по милости своей.
Немного погодя, посмотришь, кто захочет,
Тот на него и вскочит.
В три дня наскучило с таким Царем житье.
Лягушки новое челобитье,
Чтоб им Юпитер в их болотную державу
Дал подлинно Царя на славу!
Молитвам теплым их внемля,
Послал Юпитер к ним на царство Журавля.
Царь этот не чурбан, совсем иного нраву;
Не любит баловать народа своего;
Он виноватых ест: а на суде его
Нет правых никого;
Зато уж у него,
Что завтрак, что обед, что ужин, то расправа.
На жителей болот
Приходит черный год.
В Лягушках каждый день великий недочет.
С утра до вечера их Царь по царству ходит
И всякого, кого ни встретит он,
Тотчас засудит и - проглотит.
Вот пуще прежнего и кваканье и стон,
Чтоб им Юпитер снова
Пожаловал Царя инова;
Что нынешний их Царь глотает их, как мух;
Что даже им нельзя (как это ни ужасно!)
Ни носа выставить, ни квакнуть безопасно;
Что, наконец, их Царь тошнее им засух.
"Почто ж вы прежде жить счастливо не умели?
Не мне ль, безумные, - вещал им с неба глас, -
Покоя не было от вас?
Не вы ли о Царе мне уши прошумели?
Вам дан был Царь?- так тот был слишком тих:
Вы взбунтовались в вашей луже,
Другой вам дан - так этот очень лих:
Живите ж с ним, чтоб не было вам хуже!"
Отметим отличия крыловской басни от басни Хвостова и Лафонтена.
1) У Хвостова - Лафонтена лягушки просто хотели нового порядка и просили о нем, а потом тужили, что он оказался плох, и опять просили нового. Номинально Крылов сохранил этот сюжет, но в ударном финале добавил по сравнению с предшественниками фразу: «вы взбунтовались в вашей луже» - и частично достроил предыдущий текст под эту фразу (лягушки докучают «вздором», Юпитеру «не было от них покоя»). Это совсем не отвечает дословному составу сюжета (где это лягушки «бунтовались»? до сих пор у самого же Крылова шла речь только об их «просьбах» и о «теплых молитвах», пусть и докучливых!), - так что могло быть вставлено только совершенно сознательно. Но это совершенно меняет характер поучения. В оригинале и у Хвостова оно сводится к тому, что если существующий порядок чем-то и приходится людям не по душе, то искать перемен и смягчений все равно нет смысла, ибо «все сущее разумно», и существующий порядок можно переменами только все больше и больше портить, но не улучшать. У Крылова получается, благодаря перестройке финала, что безумно, собственно, не само по себе намерение желать и искать нового, а лишь намерение устанавливать это новое путем «бунтования»! Лафонтен и Хвостов хотели скомпрометировать цель - желание и поиск лучшего социального порядка; Крылов взамен искусно подсовывает дискредитацию лишь определенного средства достижения этой цели: не следует достигать ее посредством бунта.
2) У Хвостова введены и подчеркнуты аллюзии на французскую историю (якобинцы, Наполеон) - у Крылова они последовательно убраны, так что, учитывая его наируссейше-простонародный стиль, применять его басню остается скорее к русской истории.
3) И у Хвостова, и у Лафонтена последний царь просто тиран-казнитель и плотоядец. Крылов вводит здесь совершенно новую ноту: строгий _суд_ во имя всеобщего порядка и повсеместное его наведение . Его Журавль вовсе не просто губит лягушек по произволу и для пропитания (эти мотивы, наоборот, ослаблены): он наводит расправу по суду и уничтожает только виноватых - просто виноваты перед его системой оказываются все, она донимает всех, и дело тут не в его тираническом эгоизме, а, наоборот, в рвении подчинить все и вся строгому порядку: он «НЕ ЛЮБИТ БАЛОВАТЬ народа своего, он виноватых ест: а на СУДЕ его нет правых никого…» - «С утра до вечера их Царь по царству ходит…И всякого…ЗАСУДИТ и - проглотит».
Таким образом получаются несколько иные фазы, чем у Хвостова - Лафонтена. Там были народоправство - монархия пассивная и слабая - монархия тиранически свирепая и сильная. У Крылова: народоправство ->> монархия патриархальная, застойная, «болотная», «трясинное государство» ->> «регулярное государство», активно во все вмешивающееся, до всего донимающееся и всех теснящее, но при этом неизменно по регламенту, по «суду»! Те же самые два типа монархии Крылов противопоставлял ранее в комедии «Трумф» («Подщипа») [ http://az.lib.ru/k/krylow_i_a/text_0040.shtml ], где применение к русской истории уже окончательно несомненно, и болотно-паразитарной, но хоть относительно тихой, рисуется допетровская монархия, а еще худшей, активно всех донимающей - петровско-послепетровская.
Намекает здесь Крылов, таким образом, на последовательность [вечевого] «народоправства» земель (как представляли себе период домонгольской раздробленности в XVIII веке, сравнивая именно этот период с полисной демократией античности) ->> патриархальной московской монархии ->> все-регламентирующей Петербургской империи; причем по сюжету получается, что каждая следующая стадия античеловечнее предыдущей - вот только менять нынешнюю, Петербургскую, путем бунта ни в коем случае нельзя, потому как получится еще что-нибудь похуже!
А «народоправство» уже по логике сюжета оказывается - само по себе - наилучшим вариантом (просто раз похоронив этот вариант, вернуться к нему простым усилием, тем более насилием, нельзя)- и если у Хвостова это, конечно, коллатеральный и совершенно нежелательный для него самого эффект, то Лафонтен-то это в виду имел - поскольку специально вкладывает в уста Юпитеру слова о том, что лягушкам было бы лучше всего держаться за свое исходное, т.е. демократическое правление. Хвостов, специально чтобы нейтрализовать такое впечатление от сюжета как такового, ввел два особых дисклэймера по части исходного народоправства. Во-первых, он его объявляет "якобинским житьем", а переход к монархии маркирует однозначно положительными словами "вера" и "правда" ("Лягушки не хотят как якобинцы жить, Но верой-правдою хотят царям служить"), во-вторых, развернуто вводит отсутствующее у Лафонтена обоснование "негодности" народоправства традиционной в таких случаях ссылкой на монархию Бога, и обоснование это сам явно разделяет ("Толкуют, что негодно Правление народно. Как жить без головы? Мир, славный красотой, Идет не сам собой").
Крылов же, напротив, мысль Лафонтена усилил: в качестве характеристики этого "народного правления" Крылов вместо хвостовского "как якобинцы жить" (выражение с негативной окраской) проставил "на воле жить" (позитивная бай-дефолт окраска). А сама идея от народовластия искать монархии названа коротко и ясно - "вздором", таким, что богам и слушать бы его не пристало...
4) В число тиранств последнего царя нарочито включено попрание свободы слова, _пусть даже вредного и скверного самого по себе_: в числе жалоб лягушек стоит то, что им нельзя "И КВАКНУТЬ БЕЗОПАСНО", и признается, что это "ужасно". Таким образом, порядочное правление давало бы, по Крылову, "безопасно КВАКАТЬ". Слово "квакать" по своему семантическому облику явно подразумевает не несение разумного-доброго, а просто свободное разевание рта как таковое, пусть даже вздорное и скверное. Крылов подразумевает, что неприемлемо государство, которое с воспитательными целями намерено с применением гос. принуждения пресечь плохие речи и дозволить только хорошие. Иными словами, он руководится примерно тем же пониманием правильной свободы, что Траян: каждому вольно думать, что хочет, и говорит, что думает (призывы и сговоры на преступление, конечно, сюда не идут). Едва ли Крылов, впрочем, был к тому времени приверженцем полной свободы книгопечатания - но и "квакать" подразумевает устное слово (впрочем, у лягушек письменности и печати и нет - хотя почему бы в басне и не ввести их, если бы понадобилось?).
5) Отдельным пунктом жалобы лягушек (отсутствующим и у Лафонтена, и у Хвостова) стоит: "что, наконец, их Царь тошнее им засух". Оборот "наконец" буквально насильственно вгоняет в читателя, что это именно отдельный пункт. По контексту это сравнение-обвинение должно быть верным, как истинными были и предыдущие обвинения лягушек в адрес Журавля.
Между тем засуха - стихийное, природное, внешнее по отношению к болоту бедствие. Испокон веков любое учреждение вроде Петерб. империи или ранней Соввласти объясняло подданным из-под руки, что, может, оно и тяжко, но никто кроме него не сохранит людей от бОльшего зла - внешних супостатов и стихийных бед вроде мора, засухи и голода. - Нету! - говорит Крылов: - гнет такой империи обходится еще похуже внешних супостатов и голода, от которых она ограждает,активно-притеснительный и терроризирующий царь страшнее засухи!
6) А что же тогда еще-то хуже? Юпитер / Крылов в конце говорит, что терпите уж это во избежание ЕЩЕ ХУДШЕГО. Но что же может быть еще худшего, если уже и это - "тошнее засух"? Очевидно, только одно: такая революция против этого "тошнее засух", какая шла бы по образцу французской (оказавшей на Крылова сильнейшее воздействие) или Пугачевщины (с которой дрался отец Крылова).
В 1802 гр. Дмитрий Иванович Хвостов переложил из Лафонтена басню, где заодно и помянул Наполеона и якобинцев как жестоких тиранов - в 1802 это было более чем к месту.
Оригинал таков:
Les Grenouilles qui demandent un roi
Les grenouilles se lassant
De l'etat Democratique,
Par leurs clameurs firent tant
Que Jupin les soumit au pouvoir Monarchique.
Il leur tomba du Ciel un Roi tout pacifique:
Ce Roi fit toutefois un tel bruit en tombant
Que la gent marecageuse,
Gent fort sotte et fort peureuse,
S'alla cacher sous les eaux,
Dans les joncs, dans les roseaux,
Dans les trous du marecage,
Sans oser de longtemps regarder au visage
Celui qu'elles croyaient etre un geant nouveau ;
Or c'etait un Soliveau,
De qui la gravite fit peur а la premiere
Qui de le voir s'aventurant
Osa bien quitter sa taniere.
Elle approcha, mais en tremblant.
Une autre la suivit, une autre en fit autant,
Il en vint une fourmiliere;
Et leur troupe а la fin se rendit familiere
Jusqu'а sauter sur l'epaule du Roi.
Le bon Sire le souffre, et se tient toujours coi.
Jupin en a bientot la cervelle rompue.
Donnez-nous, dit ce peuple, un Roi qui se remue.
Le Monarque des Dieux leur envoie une Grue,
Qui les croque, qui les tue,
Qui les gobe а son plaisir,
Et Grenouilles de se plaindre ;
Et Jupin de leur dire : Eh quoi! votre desir
A ses lois croit-il nous astreindre ?
Vous avez du premierement
Garder votre Gouvernement ;
Mais, ne l'ayant pas fait, il vous devait suffire
Que votre premier roi fut debonnaire et doux :
De celui-ci contentez-vous,
De peur d'en rencontrer un pire.
Лягушки, которые требовали Короля.
Лягушкам надоело демократическое правление, в ответ на громкие их домогательства Юпитер подчинил их монархической власти - он скинул им с небес Короля совершенно мирного. Упал этот Король, тем не менее, с таким шумом, что болотный народ, очень глупый и очень боязливый, бросился укрываться под водой, в тростниках, в камышах, в трясине, долго не смея высунуться посмотреть на того, кого сочли за нового Гиганта. А это был Чурбан, тяжесть которого сперва пугала тех, кто отважился взглянуть на него, покинув свое логово. Но одна приблизилась, хоть и дрожа, потом другая, потом еще, потом полезли косяком, и наконец их полчище дошло до того, чтобы запросто прыгать по плечам Короля. Добрый государь это сносил и все молчал; из-за этого вскоре лягушки страшно донялись до Юпитеру (досл. сломали мозг): Дай же нам, - говорит этот народец, - Короля побойчее! Послан им от богов в Монархи Аист, который ими хрустит, который их убивает, который их пожирает в свое удовольствие. Ну лягушки и начни плакаться, а Юпитер им и скажи: Вот как! Уж не покоряться ли нам вашим желаниям? Вам следовало хранить свое Правление в самом начале, но если уж этого не произошло, вам следовало бы удовлетвориться тем, что ваш первый Король был мягким и кротким. Довольствуйтесь же этим нынешним, из страха, чтоб не столкнуться с еще худшим!
Басня Хвостова такова:
ЛЯГУШКИ , ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ.
Лягушки не хотят как якобинцы жить,
Но верой-правдою хотят царям служить;
Толкуют, что негодно
Правление народно.
Как жить без головы? Мир, славный красотой,
Идет не сам собой.
Лягушки день и ночь об этом рассуждали,
Зевеса утруждали,
Чтоб им царя послал.
Зевес, склонясь мольбой лягушек дикой,
Средь вихря громом застучал:
Посланец с неба вдруг в лице толпы великой
Упал.
Тогда сварливый.
И глупый, и трусливый
Болотистый народ
Стал жаться к берегам, бежа пространства вод.
Нечаянность, прельстя, квакуш околдовала;
Все взапуски кричат: "Нам царь наславу дан!"
А самодержец их - сосновый был чурбан .
Одна лягушка осмельчала,
К царю проворно подбежала
И, слова не сказав, в осоку отплыла;
Другая речь с деспотом завела;
Потом и смирные царя не трепетали
И на спину к нему скакали.
Опять молва пошла,
Опять за своевольство
К Юпитеру посольство:
"Зачем болоту дал пустую тварь?
Куда владетель наш годится?
Такого дай, чтобы умел пошевелиться;
Здесь бойкий нужен царь".
Юпитер, слыша то, аиста к ним отправил,
Который был одних с Наполеоном правил:
Лягушку - в лоб, другую - в нос,
Той - казнь, четвертую - в допрос;
В полгода времени лягушек род убавил.
Опять к Юпитеру: "Тот царь чрезмерно тих,
Другой несносно лих".
Зевес молчать сварливый род заставил
И речью невзначай квакушью спесь убавил:
"В ладу с аистом вы теперь извольте быть,
Чтоб хуже и его другого не нажить".
В 1809 году на тот же сюжет сочинил басню Крылов:
ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ
Лягушкам стало не угодно
Правление народно,
И показалось им совсем не благородно
Без службы и на воле жить.
Чтоб горю пособить,
То стали у богов Царя они просить.
Хоть слушать всякий вздор богам бы и не сродно,
На сей, однако ж, раз послушал их Зевес:
Дал им Царя. Летит к ним с шумом Царь с небес,
И плотно так он треснулся на царство,
Что ходенем пошло трясинно государство:
Со всех Лягушки ног
В испуге пометались,
Кто как успел, куда кто мог,
И шепотом Царю по кельям дивовались.
И подлинно, что Царь на диво был им дан:
Не суетлив, не вертопрашен,
Степенен, молчалив и важен;
Дородством, ростом великан,
Ну, посмотреть, так это чудо!
Одно в Царе лишь было худо:
Царь этот был осиновый чурбан.
Сначала, чтя его особу превысоку,
Не смеет подступить из подданных никто:
Со страхом на него глядят они, и то
Украдкой, издали, сквозь аир и осоку;
Но так как в свете чуда нет,
К которому б не пригляделся свет,
То и они сперва от страху отдохнули,
Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули;
Сперва перед Царем ничком;
А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком;
Дай попытаться сесть с ним рядом;
А там, которые еще поудалей,
К царю садятся уж и задом.
Царь терпит все по милости своей.
Немного погодя, посмотришь, кто захочет,
Тот на него и вскочит.
В три дня наскучило с таким Царем житье.
Лягушки новое челобитье,
Чтоб им Юпитер в их болотную державу
Дал подлинно Царя на славу!
Молитвам теплым их внемля,
Послал Юпитер к ним на царство Журавля.
Царь этот не чурбан, совсем иного нраву;
Не любит баловать народа своего;
Он виноватых ест: а на суде его
Нет правых никого;
Зато уж у него,
Что завтрак, что обед, что ужин, то расправа.
На жителей болот
Приходит черный год.
В Лягушках каждый день великий недочет.
С утра до вечера их Царь по царству ходит
И всякого, кого ни встретит он,
Тотчас засудит и - проглотит.
Вот пуще прежнего и кваканье и стон,
Чтоб им Юпитер снова
Пожаловал Царя инова;
Что нынешний их Царь глотает их, как мух;
Что даже им нельзя (как это ни ужасно!)
Ни носа выставить, ни квакнуть безопасно;
Что, наконец, их Царь тошнее им засух.
"Почто ж вы прежде жить счастливо не умели?
Не мне ль, безумные, - вещал им с неба глас, -
Покоя не было от вас?
Не вы ли о Царе мне уши прошумели?
Вам дан был Царь?- так тот был слишком тих:
Вы взбунтовались в вашей луже,
Другой вам дан - так этот очень лих:
Живите ж с ним, чтоб не было вам хуже!"
Отметим отличия крыловской басни от басни Хвостова и Лафонтена.
1) У Хвостова - Лафонтена лягушки просто хотели нового порядка и просили о нем, а потом тужили, что он оказался плох, и опять просили нового. Номинально Крылов сохранил этот сюжет, но в ударном финале добавил по сравнению с предшественниками фразу: «вы взбунтовались в вашей луже» - и частично достроил предыдущий текст под эту фразу (лягушки докучают «вздором», Юпитеру «не было от них покоя»). Это совсем не отвечает дословному составу сюжета (где это лягушки «бунтовались»? до сих пор у самого же Крылова шла речь только об их «просьбах» и о «теплых молитвах», пусть и докучливых!), - так что могло быть вставлено только совершенно сознательно. Но это совершенно меняет характер поучения. В оригинале и у Хвостова оно сводится к тому, что если существующий порядок чем-то и приходится людям не по душе, то искать перемен и смягчений все равно нет смысла, ибо «все сущее разумно», и существующий порядок можно переменами только все больше и больше портить, но не улучшать. У Крылова получается, благодаря перестройке финала, что безумно, собственно, не само по себе намерение желать и искать нового, а лишь намерение устанавливать это новое путем «бунтования»! Лафонтен и Хвостов хотели скомпрометировать цель - желание и поиск лучшего социального порядка; Крылов взамен искусно подсовывает дискредитацию лишь определенного средства достижения этой цели: не следует достигать ее посредством бунта.
2) У Хвостова введены и подчеркнуты аллюзии на французскую историю (якобинцы, Наполеон) - у Крылова они последовательно убраны, так что, учитывая его наируссейше-простонародный стиль, применять его басню остается скорее к русской истории.
3) И у Хвостова, и у Лафонтена последний царь просто тиран-казнитель и плотоядец. Крылов вводит здесь совершенно новую ноту: строгий _суд_ во имя всеобщего порядка и повсеместное его наведение . Его Журавль вовсе не просто губит лягушек по произволу и для пропитания (эти мотивы, наоборот, ослаблены): он наводит расправу по суду и уничтожает только виноватых - просто виноваты перед его системой оказываются все, она донимает всех, и дело тут не в его тираническом эгоизме, а, наоборот, в рвении подчинить все и вся строгому порядку: он «НЕ ЛЮБИТ БАЛОВАТЬ народа своего, он виноватых ест: а на СУДЕ его нет правых никого…» - «С утра до вечера их Царь по царству ходит…И всякого…ЗАСУДИТ и - проглотит».
Таким образом получаются несколько иные фазы, чем у Хвостова - Лафонтена. Там были народоправство - монархия пассивная и слабая - монархия тиранически свирепая и сильная. У Крылова: народоправство ->> монархия патриархальная, застойная, «болотная», «трясинное государство» ->> «регулярное государство», активно во все вмешивающееся, до всего донимающееся и всех теснящее, но при этом неизменно по регламенту, по «суду»! Те же самые два типа монархии Крылов противопоставлял ранее в комедии «Трумф» («Подщипа») [ http://az.lib.ru/k/krylow_i_a/text_0040.shtml ], где применение к русской истории уже окончательно несомненно, и болотно-паразитарной, но хоть относительно тихой, рисуется допетровская монархия, а еще худшей, активно всех донимающей - петровско-послепетровская.
Намекает здесь Крылов, таким образом, на последовательность [вечевого] «народоправства» земель (как представляли себе период домонгольской раздробленности в XVIII веке, сравнивая именно этот период с полисной демократией античности) ->> патриархальной московской монархии ->> все-регламентирующей Петербургской империи; причем по сюжету получается, что каждая следующая стадия античеловечнее предыдущей - вот только менять нынешнюю, Петербургскую, путем бунта ни в коем случае нельзя, потому как получится еще что-нибудь похуже!
А «народоправство» уже по логике сюжета оказывается - само по себе - наилучшим вариантом (просто раз похоронив этот вариант, вернуться к нему простым усилием, тем более насилием, нельзя)- и если у Хвостова это, конечно, коллатеральный и совершенно нежелательный для него самого эффект, то Лафонтен-то это в виду имел - поскольку специально вкладывает в уста Юпитеру слова о том, что лягушкам было бы лучше всего держаться за свое исходное, т.е. демократическое правление. Хвостов, специально чтобы нейтрализовать такое впечатление от сюжета как такового, ввел два особых дисклэймера по части исходного народоправства. Во-первых, он его объявляет "якобинским житьем", а переход к монархии маркирует однозначно положительными словами "вера" и "правда" ("Лягушки не хотят как якобинцы жить, Но верой-правдою хотят царям служить"), во-вторых, развернуто вводит отсутствующее у Лафонтена обоснование "негодности" народоправства традиционной в таких случаях ссылкой на монархию Бога, и обоснование это сам явно разделяет ("Толкуют, что негодно Правление народно. Как жить без головы? Мир, славный красотой, Идет не сам собой").
Крылов же, напротив, мысль Лафонтена усилил: в качестве характеристики этого "народного правления" Крылов вместо хвостовского "как якобинцы жить" (выражение с негативной окраской) проставил "на воле жить" (позитивная бай-дефолт окраска). А сама идея от народовластия искать монархии названа коротко и ясно - "вздором", таким, что богам и слушать бы его не пристало...
4) В число тиранств последнего царя нарочито включено попрание свободы слова, _пусть даже вредного и скверного самого по себе_: в числе жалоб лягушек стоит то, что им нельзя "И КВАКНУТЬ БЕЗОПАСНО", и признается, что это "ужасно". Таким образом, порядочное правление давало бы, по Крылову, "безопасно КВАКАТЬ". Слово "квакать" по своему семантическому облику явно подразумевает не несение разумного-доброго, а просто свободное разевание рта как таковое, пусть даже вздорное и скверное. Крылов подразумевает, что неприемлемо государство, которое с воспитательными целями намерено с применением гос. принуждения пресечь плохие речи и дозволить только хорошие. Иными словами, он руководится примерно тем же пониманием правильной свободы, что Траян: каждому вольно думать, что хочет, и говорит, что думает (призывы и сговоры на преступление, конечно, сюда не идут). Едва ли Крылов, впрочем, был к тому времени приверженцем полной свободы книгопечатания - но и "квакать" подразумевает устное слово (впрочем, у лягушек письменности и печати и нет - хотя почему бы в басне и не ввести их, если бы понадобилось?).
5) Отдельным пунктом жалобы лягушек (отсутствующим и у Лафонтена, и у Хвостова) стоит: "что, наконец, их Царь тошнее им засух". Оборот "наконец" буквально насильственно вгоняет в читателя, что это именно отдельный пункт. По контексту это сравнение-обвинение должно быть верным, как истинными были и предыдущие обвинения лягушек в адрес Журавля.
Между тем засуха - стихийное, природное, внешнее по отношению к болоту бедствие. Испокон веков любое учреждение вроде Петерб. империи или ранней Соввласти объясняло подданным из-под руки, что, может, оно и тяжко, но никто кроме него не сохранит людей от бОльшего зла - внешних супостатов и стихийных бед вроде мора, засухи и голода. - Нету! - говорит Крылов: - гнет такой империи обходится еще похуже внешних супостатов и голода, от которых она ограждает,активно-притеснительный и терроризирующий царь страшнее засухи!
6) А что же тогда еще-то хуже? Юпитер / Крылов в конце говорит, что терпите уж это во избежание ЕЩЕ ХУДШЕГО. Но что же может быть еще худшего, если уже и это - "тошнее засух"? Очевидно, только одно: такая революция против этого "тошнее засух", какая шла бы по образцу французской (оказавшей на Крылова сильнейшее воздействие) или Пугачевщины (с которой дрался отец Крылова).