Блокадные поэтессы. Часть 5. Зинаида Шишова
ЗИНАИДА ШИШОВА
МУЗА "ЗЕЛЕНОЙ ЛАМПЫ" И ЖЕНА БРАТА ОСТАПА БЕНДЕРА
Дом разрушенный чернел, как плаха,
За Невой пожар не погасал.
Враг меня пытал огнем и страхом,
Материнской жалостью пытал.
Мы привыкли к выстрелам и крови,
Страха нет, но жалость велика.
Как она свисает с изголовья,
Эта исхудалая рука!
Поэма Зинаиды Шишовой "Блокада" сегодня мало кому известна. Хотя в блокадное время имя ее не терялось. В конце 1942 году она читала поэму в Доме писателей в Ленинграде, выступала по ленинградскому радио. Ольга Берггольц вспоминает в дневниках, как ее мужа, редактора ленинградского радио Юрия Макагоненко увольняли за то, что он пропустил выступление Зинаиды Шишовой, несмотря на запрещение сверху. Написана поэма от лица матери, стремящейся спасти своего ребенка. В блокадных стихах Зинаиды Шишовой много настоящего живого реализма.
Поэма с купюрами будет опубликована отдельной книжечкой еще в 1943 году. Затем отрывки из нее будут включаться в сборники блокадной поэзии. Но ее поэзия не вписывается в рамки догматической литературы своего времени и ее имя как блокадной поэтессы не будет широко растиражировано. Также не станут широко известными и ее ранние стихи. Хотя ее строчки «...Радикальное средство от скуки - ваш изящный мотор-лендоле. Я люблю ваши смуглые руки на эмалевом белом руле...» кому только не приписывали. В ее ранних стихах много трагических предчувствий. Потом они начнут сбываться.
Ходит ветер над могилою,
Ты один лежишь в гробу,
Только стал роднее милый
Завиток волос на лбу.
Сегодня ее знают по приключенческим романам "Джек соломинка" (восстание Тайлера), Великое плавание (о Колумбе) и других, главным образом, детским книгам. Тема эта ей была близка, она росла в Одессе на берегу моря с мечтой о дальних странствиях. Книги ее переиздаются до сих пор. Идти в детскую литературу посоветовал ей Валентин Катаев - там меньше идеологического контроля. Он же посоветовал не печататься под именем репрессированного мужа, а взять свою девичью фамилию. Он оказался прав, признание Зинаиды Шишовой в качестве исторической романистки и детской писательницы имеет долгую жизнь. Другая Зинаида Шишова сегодня почти неизвестна.
Над Кировским стоит такой закат,
Как ровно двадцать месяцев назад,
Как будто зарево над Ленинградом,
Как будто бы Бадаевские склады
Горелым жиром за Невой чадят.
Пожарной лестницей, как в сон, как в сад,
Мы подымаемся в такой закат.
"Зика - самая талантливая среди нас", - говорил о ней Эдуард Багрицкий. Вообще, если кто-то сейчас задумал изучать советскую литературу - нужно начинать с литературы "юго-запада". Без одесского перода в советской литературе ничего не понять. Однажды произошла там такая история. Жили в Одессе 2 друга и хороших поэта, кумира литературной молодежи того времени. Звали их Анатолий Шор и Эдуард Дзюбин. Решили они взять себе красивые поэтические псевдонимы и разыграли два цвета: багровый и фиолетовый - так появляются два литературных имени - Анатолий Фиолетов и Эдуард Багрицкий.
Анатолий Шор-Фиолетов к 21 году успел прославиться как поэт. Работал он тогда инспектором розыскного дела и на одном из заданий был убит. Он только что женился на девушке, с которой вместе учился на юридическом факультете. Оба писали талантливые стихи. Пара была настолько красивой и молодой, девушка так сходила с ума от горя, что многие говорили, что ничего более ужасного в своей жизни не видели. История потрясла всю Одессу. Инспекторами угро в то же самое время работали Евгений Петров (настоящая фамилия Катаев, он брат Валентина Катаева и впоследствии станет писателем и будет особенно известен в содружестве с Ильфом) и Остап Шор - брат убитого поэта, ставший прототипом Остапа Бендера. Одесские сыщики останутся друзьями на всю жизнь. Говорили, что убийцы искали застрелить другого брата, но обознались.
На столе заблудились слоны,
И неясно светлеет окно…
Я не верю в зловещие сны -
Я тебя полюбила давно…
Об этой истории напишут Катаев и Бунин. А охотился за Остапом Шором никто иной, как известный в то время в Одессе бадит Япончик, которого можно узнать в произведениях Бабеля в персонаже Беня Крик. Как знать, как могли сложиться судьбы Анатолия Фиолетова и Зины Шишовой? Зика напишет книжку стихов, посвятит ее Фиолетову и больше стихов писать не будет. Вновь она станет писать стихи только во время блокады.
Братья Осип (Остап) и Натан (Анатолий) Шор
В повести "Алмазный мой венец" Катаев упоминает музу "Зеленой лампы", одесского литературного общества, Зику Шишову. Впоследствии он поможет ей в трудный момент в 1934 году, о чем уже она напишет в своих воспоминаниях. Позднее появятся статьи и очерки, посвященые этой истории, среди авторов - Елена Яворская (История Любви и смерти), Елена Куракина "По следам юго-запада", Вадим Лебедев (газета "Совершенно секретно" № 47 (365) 19.11.1999), одними из первых возвращая читателям забытые имена.
Жизнь Зики Шишовой изменится кардинально. Она сменит перо на маузер и бросится в огонь Гражданской войны. Начнется период приключений, опасностей, которыми была полна послеревлюционная эпоха. Она хорошо владеет оружием, легко разбирает пистолет. Служит в продотряде, затем в отряде по борьбе с бандитизмом под началом красного комиссара Акима Брухнова. Потом выйдет за него замуж, у них родится ребенок, сын Марат. Брухнов будет арестован и отпущен - один из всех арестованных товарищей. Тогда он наденет все свои георгиевские кресты, заслуженные в Первой мировой, пойдет к прокурору и даст ему пощечину. После этого Брухнов будет вновь арестован и погибнет в лагерях. К 1934 году положение Зинаиды Шишовой очень тяжелое, она жена врага народа и очень больна. Узнав об этом, Валентин Катаев забирает ее в Москву, где определяет в санаторий, потом он заставит ее писать.
Марат Брухнов, сын Зинаиды Шишовой. Вместе с матерью переживет блокаду. О нем оставила воспоминания С.Тюрина-Митрохина "Необыкновенный Марат Брухнов", в которых есть и упоминания о блокадных днях.
К литературе она возвращается тяжело. Наконец, Катаев настрого наказал домработнице Любе не давать ей обеда, пока она не напишет воспоминания об умершем за год до этого Эдуарде Багрицком. Перетерпев два дня Шишова написала воспоминания, которые были опубликованы в альманахе памяти Багрицкого.
"Багрицкий был могучим центром притяжения. Он был закваской "Юго-Запада". И если Бабель - солнце одесской школы, Ильф и Петров - ее смех, Катаев и Олеша - ее фактура, Инбер - кружева, то для того, чтобы влюбиться в книги этих авторов, ритм стихов Багрицкого должен срезонировать с ритмом сердцебиения. Чтобы ощутить волшебную мощь слияния города и слова, нужно услышать "кровью, сердцем и глазами" что-нибудь эдакое, вроде: Мы по бульварам бродим опустелым, / Мы различаем паруса фелюг, / И бронзовым нас охраняет телом / Широколобый и печальный Дюк..."
Затем в популярных журналах стали появляться рассказы Шишовой об Одессе времен Гражданской войны. В Ленинград она переезжает незадолго до Великой отечественной войны.
Надежда Колышкина, невестка, жена Марата, сына поэтессы, напишет о жизни Зинаиды Шишовой в блокадном Ленинграде. «Стекла в окнах давно вылетели от взрывов, поэтому обитали они в ванной комнате, освещая, а заодно и «отапливая» убогое свое жилище масляной лампадкой. За стеной лежал примерзший к столу труп соседа, прикрытый простыней... Из припасов в доме оказался почему-то лишь лавровый лист, который они заваривали вместо чая, после чего Марат ненавидел запах лавра всю жизнь. Писать было не на чем - бумага кончилась, чернила замерзли. Зинаида Константиновна диктовала стихи сыну, а тот запоминал. Потом поэму записали в Союзе писателей, куда Зика и Марат ходили через день за порцией похлебки».
Да, Ленинград остыл и обезлюдел,
и высятся пустые этажи,
но мы умеем жить, хотим и будем,
Мы отстояли это право - жить.
Здесь трусов нет, здесь не должно быть робких,
и этот город тем непобедим,
что мы за чечевичную похлебку
достоинство свое не продадим.
Волнуясь, сомневаясь и любя,
Как я боялась, милый для тебя
Спокойной жизни, маленьких событий,
Холодных, ровных, равнодушных дней
Для юности бушующей твоей,
Чтоб жить легко и чтоб легко забыть их.
Нет, я беды тебе не накликала,
Но, если в мире есть беда,
То надо с ней расправиться сначала.
Наш дом стоит без радио, без света,
Лишь человеческим дыханием согретый...
А в нашей шестикомнатной квартире
Жильцов осталось трое - я да ты
Да ветер, дующий из темноты...
Нет, впрочем, ошибаюсь - их четыре.
Четвертый, вынесенный на балкон,
Неделю ожидает похорон.
На Волковом на кладбище кто не был?
Уж если вовсе не хватает сил -
Найми других, чужого упроси
За табачок, за триста граммов хлеба,
Но только труп не оставляй в снегу,
Порадоваться не давай врагу.
Ведь это тоже сила и победа
В такие дни похоронить соседа!
На метры вглубь промерзшая земля
Не поддается лому и лопате.
Пусть ветер валит с ног, пускай прохватит
Сорокаградусною стужей февраля,
Пускай к железу примерзает кожа,
Молчать я не хочу, Я не могу,
Через рогатки я кричу врагу:
"Проклятый, там ты коченеешь тоже!
Ты это хорошенько все запомни,
И детям ты, и внукам закажи
Глядеть сюда, за наши рубежи...
Да, ты пытал нас мором и огнем,
Да, ты бомбил и разбомбил наш дом,
Но разве мы от этого бездомней?
Ты за снарядом посылал снаряд,
И это - двадцать месяцев подряд,
Но разве ты нас научил бояться?
Нет, мы спокойнее, чем год назад,
Запомни, этот город - Ленинград,
Запомни, эти люди - ленинградцы!"
Выходит на поверку, что тогда
Мы просто лгали близким и знакомым, -
Мы говорили: "невская вода",
Мы говорили - "в двух шага от дома".
А эти два шага - четыре сотни.
Да плюс четырнадцать по подворотне.
Здесь не ступени - ледяные глыбы!
Ты просишь пить, а ноги отекли,
Их еле отрываешь от земли.
Дорогу эту поместить могли бы
В десятом круге в Дантовом аду...
Ты просишь пить - и я опять иду
И принесу - хотя бы полведра...
Не отступиться б только, как вчера!
Вода, которая совсем не рядом,
Вода, отравленная трупным ядом,
Ее необходимо кипятить,
А в доме даже щепки не найти...
Есть передышка - мы передохнем,
нет передышки - снова будем драться,
за город, пожираемый огнем,
за милый мир, за все, что было в нем.
…За милый мир, за все, что будет в нем,
за город наш, испытанный огнем,
за право называться ленинградцем!
Летом 1942 года Александр Фадеев вместе со своими родными вывез в Москву на самолете больную тяжелой дистрофией Шишову с сыном, почти сразу ее сына призовут на фронт и направят в Сталинград. Вскоре в Москве вышли «Блокада» и «Джек-соломинка». Свой приключенческий роман она тоже писала в блокадные дни. Поэтессу в послеблокадном Ленинграде искал американский журналист Гаррисон Солсбери, автор книги "900 дней. Блокада Ленинграда", опубликованной на русском языке в 1993 году. В его книге приведены ее неизданные стихи (...о людоедах знали мы).
Зинаида Шишова стала прототипом Лики, оной из героинь пьесы Нины Воронель "Оглянись в слезах" о подмосковном Доме творчества "Голицыно". Красивая седая дама с синими глазами постоянно повторяет: "Все, кто меня любил - умерли".
Ленинградские адреса поэтессы определить сложно. В поэме "Блокада" упоминаются свирьстроевский на три квартала дом (Свирьстрой находится недалеко от Лодейного Поля), часто упоминаются "кировские" топонимы - "на Кировском попали под обстрел", "ведь мы-то где - на Кировском заводе", "над Кировским стоит такой закат". Кировский завод (бывший Путиловский) находится на проспекте Стачек, район и сейчас называется Кировским. Но, скорее всего, блокадный адрес Шишовой стоит искать где-то на Петроградке, поскольку в стихах упоминается дом каторжан ("дом каторжан шатался и звенел"), больница на площади Льва Толстого, а Кировским проспектом во время войны назывался Каменноостровский).
Лучше обстоит дело с одесским периодом поэтессы, в Одессе ее помнят и уважают как минимум за то, что она жена брата Остапа Бендера. Память о ней сохраняет Одесский литературный музей, в 2011 г. издана книга Зинаиды Шишовой «Сильнее любви и смерти», в которой составители постарались собрать все материалы о жизни и творчестве поэтессы и писательницы. Фильм о Зинаиде Шишовой из серии "О странностях любви" можно посмотреть здесь.
Были еще поэтессы военного времени, жизнь которых связана с блокадой - Елена Вечтомова, Полина Каганова, Елена Рывина, которая написала в 1942 году:
Ленинградцы ворот не открыли
И не вышли к стене городской.
Без воды, без тепла, без света.
День похож на черную ночь.
Может, в мире и силы нету,
Чтобы все это превозмочь?
Была поэтесса Маргарита Алигер, которая хоть и не жила в Блокаде, но прилетала в Ленинград в командировки в качестве военной журналистки:
Ленинград! Ленинград! Ленинград!
Да прославится хлеб его черствый,
и безмолвье ослепших громад,
и дыханье крутых баррикад,
и людей непрощающий взгляд,
и сердец возмужавших упорство.
Но все же именно эти 5 поэтесс, жившие в блокадном кольце и изнутри прочувствовавшие все, что происходило в городе, оставили самые глубокие и трагичные стихи о блокадном Ленинграде.
Начало:
Блокадные поэтессы. Часть 1. Ольга Берггольц
Блокадные поэтессы. Часть 2. Анна Ахматова
Блокадные поэтессы. Часть 3. Наталья Крандиевская-Толстая
Блокадные поэтессы. Часть 4. Вера Инбер
Послесловие
Уже довольно давно я набрела на несколько книг о блокаде, относительно современных, в которых было собрано много документальных материалов и которые приоткрывали истинный масштаб блокадной катастрофы. Среди них книги Солсбери, Даниила Гранина. Тогда же я прочла и "Воспоминания" Дмитрия Лихачева и перечитала блокадную поэзию, хотя поэзия никогда не входила в круг моих увлечений. Меня все это тогда ошеломило. Наверное, до конца уже невозможно будет восстановить документально-исторически всю картину происшедшего и страшную блокадную статистику. Берггольц пишет о двух миллионах погибших. Был ли еще хоть один город на земле, в котором бы так массово и трагично погибало бы гражданское население? Больше всего меня поразили стихи блокадных поэтесс, которые, более всех других чувствовали истинный трагизм происходившего. Они смогли в это немое время найти высокие и правдивые слова, поддерживающие душевные силы умирающих людей. Эти стихи, словно величественный и трагический плач-молитва по миллионам умирающих неотпетыми людей в городе, который покинул Бог. Блокада похожа на принесение гигантской человеческой жертвы страшному языческому божеству.
В жизни каждой из поэтесс происходило то, что они считали жертвой или платой за блокаду, за право писать о ней. Что-такое, за что они обязаны сделать сверхвозможное, чтобы оправдать свою жизнь. Берггольц пишет, что такой платой была жизнь ее мужа Николая Молчанова - было многое другое, просто именно такие строчки из дневника мне запомнились. Вера Инбер пишет о своем внуке, которым она заплатила за блокаду. Крандиевская тяжело переживает потерю главной и единственной в жизни любви. Ахматова, терявшая близких людей еще во времена репрессий, приняла свою трагическую миссию и честь стоять у креста. Она осознает трагизм всего XX века через блокадное кольцо, ставшее в ее поэзии символом века. Все поэтессы разные и я не ставлю себе задачей литературный анализ и тому подобное. Я встаю на скользкй путь мистики, которая часто возникает там, где человеческий разум (или только мой) бессилен.
Поэтическое предвидение, провидение часто поражает. Гумилевский рабочий, который "...занят отливаньем пули, / что меня с землею разлучит". Слова Багрицкого о стихах, которые убивают, сказанные за год до своей смерти - он единственный из одесских поэтов остался верен поэзии и ушел первым из прославденных одесских писателей. Поэты сами видят и понимают связь слов и, особенно, поэзии c тонким миром и судьбой - "Нет, я беды тебе не накликала" у Зинаиды Шишовой. Истинный поэтический дар это не награда, это терновый венец. Где проходит эта грань?
Удивительно, хотя, возможно, это всего лишь порождение фантазии, но постоянно на глаза мне попадаются совпадения - болевые точки, персечения параллелей и меридианов, связывающие 5 блокадных поэтесс. Николай Молчанов, муж Ольги Берггольц умирает 29 января 1942 в госпитале на Песчаной, где живет Вера Инбер, которая за два дня до этого сделает запись в дневнике, что ее внуку исполнился год, еще не зная, что он мертв. В феврале она получит затерявшееся на почте декабрьское письмо от дочери, в которой дочь сообщает о смерти внука Миши. Перед войной еще Ольга Берггольц прибегает в Детском Селе к Алексею Толстому просить машину для умирающей дочери - а в это время из этого дома уже ушла Наталья Крандиевская.
Архитектор Андрей Оль построил дом-коммуну на Троицкой (ныне Рубинштейна), где сейчас установлена мемориальная доска в память об Ольге Берггольц, он же построил дом на углу профессора Попова и Аптекарского проспекта, где жила Вера Инбер во время блокады, он же архитектор Большого дома на Литейном,4, а сам он встретил войну в доме Бенуа, где в это же время живет Н.Крандиевская. Там же жил Дмитрий Шостакович, о чем напоминает установленный бюст. Его выступление по радио будет транслироваться из Дома радио - блкадного радиокомитета, где живет и работает Ольга Берггольц. А впервые радио в Петербурге заговорило тоже на Песчаной, по этой причине ее и переименуют в улицу профессора Попова. И изобретатель радио Попов, и архитектор Оль, и Ольга Берггольц похоронены на Волковском кладбище. И этот список случайных и не случайных совпадений можно еще долго продолжать. Почему у меня получилось 5 поэтесс? Я долго искала еще двух. Но может и правда 5 имеет значение? Цифра звезды и пентакля.
Стоит только подумать, что Вера Инбер похожа одновременно и на Людочку и на Маргариту Павловну из Покровских ворот, как вспоминается "писательская пристройка" на канале Грибоедова, где жил Михаил Козаков, режиссер фильма. Что там одно время жила Ахматова и там же записывалось ее обращение к жителям блокадного города. Там же жил Зощенко и сейчас находится его музей. В этот дом к Кетлинской часто прибегала Берггольц из нынешнего Дома радио, благо он находится всего в двух кварталах. Может я что-то накрутила - много лет я жила в доме напротив Дома радио (и сейчас там числюсь) и много раз, выходя из арки на Итальянскую, вспоминала о том, как шла по засыпанной снегом улице Ольга Берггольц к Кетлинской на канал Грибоедова, когда споткнулась о мертвеца у филармонии и услышала над головой свой собственный голос, ввергнувший ее в ступор. Потом она поняла, что голос доносится из репродуктора на здании гостиницы Европейская.
Мне хотелось собрать сведения о поэтессах только во время блокады, но оказалось, что эта часть неразрывно связана со всей их жизнью. К тому же, если биография Ахматовой, например, хорошо изучена и известна, а в биографии Берггольц все больше и больше открывается новых сведений, которые постоянно привлекают к ней внимание, то, к примеру, о Зинаиде Шишовой сейчас вообще никто не помнит. Когда-то мне довелось попасть на встречи "Былое и думы", которые организовывал Никита Алексеевич Толстой и Евгений Белодубоский. Н.А.Толстой говорил, что, вспоминая незаслуженно забытые имена, мы возвращаем их в нашу жизнь. На встречи приходили сопричастные с героем встречи люди. Посвящались встречи Анне Ахматовой, Николаю Гумилеву, Михаилу Лозинскому, Михаилу Зощенко, Александру Блоку, Николаю Заболоцкому, Марии Петровой - которая тоже была голосом блокадного Ленинграда. Я помню, что относилась к этому, как к форме "шаманизма" - атмосфера была простой и почти домашней, и герои встреч оживали, появлялось ощущение знакомства. Из этих встреч я вынесла для себя, что слово и даже мысль одного человека имеют значение.
Вера Инбер получила свою долю славы еще при жизни и получила за "Пулковский меридиан" Сталинскую премию. Берггольц, кстати, получила Сталинскую премию не за блокадные стихи, а за книжку про Сталина. Ахматова при жизни узнала о своем международном признании - она была названа лучшей поэтессой XX века. О Наталье Крандиевской не услышали те, кто мог бы ее оценить в полной мере - ее книги были изданы только в 1985 году. Послевоенные гонения на ленинградских поэтов и литераторов коснулись, в том числе, блокадной поэзии Ахматовой, Бергольц, Крандиевской и Шишовой. Блокадную поэзию, как написал Дмитрий Лихачев, превраили в "сюсюк". История и критики уже вынесли всем свои приговоры. Мне дороги все эти поэтессы и радует, что их все чаще начинают вспоминать и говорить о них.
М.П.
Литература:
Одним дыханьем с Ленинградом. Л., 1989.
Историческое прошлое и настоящее Ленинграда. Л., 1960.
Гаррисон Солсбери. 900 дней. М., 1993.
Всеволод Азаров. О друзьях-товарищах.// С пером и автоматом. Писатели и журналисты Ленинграда в дни блокады. Л., 1964.
Мелуа А. И. Блокада Ленинграда. М.-СПб., 1999.
Венок славы / Подвиг Ленинграда. М. 1983.
Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 1995.
«Ленинградская блокадная поэзия была женской» Росбалт. Новости Петербурга. 27.01.2004
Лихачев Д.С. Избранное: Воспоминания. Блокада.
Даниил Гранин. Тайный знак Петербурга. СПб., 2000.
Рядом с героями. Воспоминания ленинградских писателей о войне. Л., 1967.
Ольга Берггольц. Дневные звезды. Л., 1985.
Николай Крыщук. Моление о чаше. Молчание о чаше.
Дарина Тимофеева. День памяти Ольги Берггольц // Новости Петербурга», № 47 (163) ноябрь 2000
Константин Поздняев, "Расстрел по лимиту. Мифы и правда о трагической гибели Бориса Корнилова"; "Литературное Обозрение", 1993.
Александр Рубашкин. Четверть века без Ольги Берггольц. Лит. газета. 2000
Евгений Пятунин. Дело «Литературной группы». Как была истреблена вятская писательская организация //Независимая газета. 28.06.2001. Вятка.
Елена Седунова. Дни и ночи с Ольгой Берггольц (об Ольге Оконевской и Ольге Берггольц) // Журнал «Русский дом», № 5, май 2000
Василий Павлович Астапов. Последняя встреча // газета «Событие» №26 24 июня - 30 июня 2004 г
Дмитрий Шерих. По Невскому без скуки. СПб., 2003.
Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. М. 1990.
Евгений Ефимов. Неизвестная статья Ольги Берггольц об Анне Ахматовой. «Знамя» 2001, №10
В.А. Мануйлов. Записки счастливого человека. - СПб.: Европейский дом, 1999.
Аманда Хейт. Анна Ахматова. Поэтическое странствие
Вадим Шефнер "Среди живых. Памяти Анны Ахматовой. Вечерний Ленинград, 9 марта 1966 года
Александр Ольбик. У времени в плену. Вторая беседа с Александром Межировым, состоявшаяся в Доме творчества писателей в Дубулты, летом 1990 года Ностальгические хроники (сборник интервью)
Вера Инбер. Душа Ленинграда. Л., 1979.
Вера Инбер. Почти три года (Ленинградский дневник) // Избранные произведения. Том 3. М., 1958.
Владимир Купченко. Максимилиан Волошин в Одессе.
Алена Яворская. Парижские моды. Советские годы.
Анри Волохонский Забытые песни.//Митин журнал.
Знаменитые одесситы / Вера Инбер.
Евгений Голубовский. Вера Инбер. Цветы на асфальте.
Елена Каракина. По следам «Юго-Запада». Правое дело. №№ 52-53 (308-309).
Л.Поляк. Вера Инбер о Ленинграде. "Знамя", №4
Мария Белкина. Скрещение судеб. М., 1988.
Вадим Лебедев. Секретное досье Остапа. «Совершенно секретно» № 47 (365) 19.11.1999
Алена Яворская. История любви и смерти.
Евгений Голубовский, Александр Розенбойм.
Наталья Крандиевская-Толстая. Лирика // Библиотека «Огонек». 1989, № 8.
Н.Крандиевская-Толстая. Воспоминания. Л., 1977.
101 поэтесса Серебряного века, СПб., «Деан», 2000 г.,
Александр Руднев. Здравствуй, принц далеких стран. Литературная Россия №11. 18.03.2005
Виктория Работнова, Двенадцать поколений Толстых. № 9 2003 РФ сегодня (журнал «Российская федерация сегодня»)
Татьяна Шитякова: "Яблоко, надкушенное Евой…" Сайт: "People's History"
Анна Александрова. Буратино и его четыре мачехи. Журнал «Карьера».
Евгений Голубовский. Благословенны вечной новизной. Всемирный клуб одесситов
В.Д.Привалов. Каменоостровский проспект. СПб., 2003.
Михаил Ардов. Вокруг Ордынки. Новый Мир, №.6, 1999.
Лидия Либединская. Жизнь поэта замкнулась, как кольцо. Русский Ювелир, 1998 год. №4 (9).
Валерий Нетребский Легкой жизни не пророчат мне. (К 85-летию Маргариты Алигер). Общественно-политическая газета Слово.
Маргарита Алигер. Что же такое подвиг? В последний раз. // Тропинка во ржи. М., 1980.