Блокадные поэтессы. Часть 3. Наталья Крандиевская-Толстая
НАТАЛЬЯ КРАНДИЕВСКАЯ-ТОЛСТАЯ
БЛОКАДНАЯ ПОЭТЕССА СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
Иду в темноте вдоль воронок.
Прожекторы щупают небо.
Прохожие. Плачет ребёнок
И просит у матери хлеба.
А мать надорвалась от ноши
И вязнет в сугробах и ямах.
«Не плачь, потерпи, мой хороший» -
И что-то бормочет о граммах.
Их лиц я во мраке не вижу,
Подслушала горе вслепую.
Но к сердцу придвинулась ближе
Осада, в которой живу.
При жизни поэзию Натальи Крандиевской-Толстой, обладающей редкостным лирическим даром, знал лишь узкий круг ценителей. Среди них Бунин, Блок, Горький, Чуковский, Маршак, Слуцкий… Сборники ее стихов выходили в начале века трижды. В 1914 г. она вышла замуж за талантливого молодого прозаика А. Н. Толстого. Жила в эмиграции, по возвращении на родину стихов почти не писала, так продолжалось до 1935 г., до ухода Алексея Толстого из семьи.
В 1941 г. Она оказалась в блокадном Ленинграде. Чудом выжила, написала книгу стихов, вероятно, самую страшную и самую высокую книгу блокадной лирики.
«В кухне крыса пляшет с голоду…»
«После ночи дежурства такая усталость, что не радует даже тревоги отбой…»
«На стене объявление: «Срочно! На продукты меняю фасонный гроб. Размер ходовой…»
«Смерти злой бубенец Зазвенел у двери. Неужели конец? Не хочу. Не верю!..
Отдохни, мой сынок, Сядь на холмик с лопатой, Съешь мой смертный паек, На два дня вперед взятый
Набор книги с блокадными стихами был рассыпан в 1946 г. после доклада А. Жданова об Ахматовой и Зощенко и начала гонений на журналы "Звезда" и "Ленинград". Более чем через 20 лет после ее смерти, в 1985 году, вышли 2 сборника стихов и книга мемуарной прозы «Воспоминания». Но остались почти незамеченными.
В осаде
Сыну моему Мите посвящаю
Недоброй славы не бегу
Пускай порочит тот, кто хочет.
И смерть на Невском берегу
Напрасно карты мне пророчат.
Я не покину город мой,
Венчанный трауром и славой.
Здесь каждый камень мостовой -
Свидетель жизни величавой.
Здесь каждый памятник воспет
Стихом пророческим поэта,
Здесь Пушкина и Фальконета
Вдвойне бессмертен силуэт.
О память! Верным ты верна.
Твой водоем на дне колышет
Знамена, лица, имена, -
И мрамор жив, и бронза дышит.
И променять за бытие,
За тишину в глуши бесславной
Тебя, наследие мое,
Мой город великодержавный?
Нет! Это значило б предать
Себя на вечное сиротство,
За чечевицы горсть отдать
Отцовской крови первородство.
1941
О поэтессе написано спавнительно мало. Пишет о ней Безелянский в книге "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты", статья о ней «Хождение по мукам» вошла в сборник «101 поэтесса Серебряного века». Изучает ее творчество Андрей Чернов (здесь одна из его статей). Оставит воспоминания ее сын Дмитрий Алексеевич Толстой. Ее поэзия никогда не запрещалась, она была женой официально признанного писателя - советского графа Алексея Толстого. Просто ранние ее стихи не вписались в советскую литературу, а потом она долгое время прожила в тени своего известного мужа, посвятила себя ему и детям, стихов не писала. Блокадный цикл открывает совершенно новую грань ее таланта и ставит ее имя в ряд с лучшими именами мировой поэзии.
Наталья Крандиевская-Толстая - единственная блокадная поэтесса, которой было дано испытать счастье материнства, вырастить детей и внуков, пусть не просто, блокаду она пережила просто чудом. Словно, действительно, есть какая-то связь между признанием поэта и жизнью его детей….
Н.Крандиевская и невеста брата Севы, 1907 г.
В своей автобиографии Наталья Крандиевская описывает хлебосольный дом семьи в Москве, в Гранатовом переулке, где прошло ее детство и юность. Отец ее был издателем литературного альманаха, мать - писательницей. Частыми их гостями были многие известные прозаики, поэты, художники конца 19 - начала 20 века. Стихи она писать начала в 7 лет. Максим Горький подарил ей книжку стихов Бунина «Листопад» с надписью: «Вот как писать надо!». С тех пор она полюбит Бунина и будет считать себя его ученицей. Печататься Наталья начала в 14 лет. Но первая книжка стихов с простым названием "Стихотворения" и с обложкой Михаила Добужинского вышла сравнительно поздно, в 1913. Посвятила книжку она своему брату Севе, умершему в 21 год от менингита накануне своей свадьбы.
В 22 года Крандиевская выходит замуж за известного адвоката Федора Акимовича Волькенштейна, дружившего с Керенским, тоже юристом, родился сын Федор, будущий известный физик, член-корреспондент РАН. Еще в 1906 Крандиевская встретила Толстого в редакции одного из журналов. Алексей Толстой читал свои стихи, которые Крандиевской не понравились. «С такой фамилией можно и лучше», - отметила она тогда. Толстому слова передали, он обиделся, но стихи писать перестал. Через много лет, когда ему понадобятся для Золотого ключика куплеты для Пьеро, он попросит жену написать их. Если существуют временные ахматовские связи и точки их пересечений, то ее арлекинада в поэме без героя в этом месте пересечется с другой, толстовской триадой - Буратино - Мальвина - Пьеро. С той разницей, что Крандиевская от роли Судейкиной отказалась. Ее Коломбина будет писать куплеты для Пьерро...
Мальвина бежала в чужие края,
Мальвина пропала, невеста моя…
Рыдаю, не знаю - куда мне деваться…
Не лучше ли с кукольной жизнью расстаться?
Cудьба сведет их вновь и надолго. В 1917 году после сложных для обоих разводов они обвенчаюися. С началом Первой мировой Толстой становится военным журналистом, Крандиевская - сестрой в лазарете. В "Хождении по мукам" прототипом Кати станет Наталья Крандиевская, а Даши - ее сестра Надежда.
В 1917 году у Толстых рождается сын Никита. В 1918-м они уезжают в турне по Украине, в Одессу, а оттуда в эмиграцию, в Париж. Он пишет "Хождение по мукам" и "Детство Никиты", затем еще несколько романов. Крандиевская заканчивает трехмесячные курсы кройки и шитья и шьет пользующиеся большой популярностью модные платья богатым эмигранткам. На какое-то время ее работа стала источником средств существования семьи. Вернувшись в Советский Союз Толстой издает написанные в эмиграции романы. Видно вновь сработали гены Толстых-дипломатов, умеющих налаживать связи с властью. Наталью Васильевну одаренность мужа восхищала и она не скрывала преклонения перед Толстым-писателем. И помогала ему, как могла, теперь уже очевидно, что в ущерб собственному творчеству.
Толстые жили в нынешнем Пушкине, как раньше говорили "на широкую ногу". Толстой признан и обласкан советской властью. Среди многочисленных гостей - писатель Баршев с женой Людмилой, которая станет сначала литературным секретарем, а потом четвертой женой Толстого. Наталья Крандиевская: "Нанятая мной для секретарства Людмила через две недели окончательно утвердилась в сердце Толстого и в моей спальне... Таков свирепый закон любви. Он гласит: если ты стар - ты не прав и ты побежден. Если ты молод - ты прав и ты побеждаешь".
Анна Александрова напишет в книге "Буратино и его четыре мачехи": "У Алексея Николаевича Толстого, третьего Толстого русской литературы, было четыре графини Толстых. Ни одна из них не поколебала ни душевного равновесия эгоцентричного "советского графа", ни основ его уютного домашнего очага…
Осенью 1935 года Толстой окончательно ушел из семьи. Удар, нанесенный ей Толстым, Крандиевская выдержала с трудом. Снова начала писать - и стихи, и прозу, cнова начала печататься - в журналах «Звезда» и «Ленинград» вышли ее воспоминания о Горьком и Бунине, несколько небольших стихотворных подборок. В 1935- 1940 годах она написала цикл стихов «Разлука» - безответный разговор с оставившим ее любимым человеком:
Нет! Это было преступленьем
Так целым миром пренебречь
Для одного тебя, чтоб тенью
У ног твоих покорно лечь…
Она писала "дневник своего сердца". Вот одна из дневниковых записей того периода: "Ночью думала: если поэты - люди с катастрофическими судьбами, то по образу и подобию этой неблагополучной породы людей не зарождена ли я? По-житейски это называется: "всё не как у людей". Я никогда не знала, хорошо ли это, или плохо, если всё не как у людей? Но внутренние законы, по которым я жила и поступала, всегда утрудняли, а не облегчали мой путь. Ну что же! Не грех и потрудиться на этой земле".
Крандиевская любила мужа до конца жизни ждала, что он вернется. Однажды она провидчески напишет: "Но знаю, что пути сомкнутся, И нам не обойти судьбу. Дано мне будет прикоснуться губами к ледяному лбу..." Но судьбе было угодно сделать так, что даже своей смертью Толстой отобрал у Натальи Крандиевской возможность обрести признание.
Н.Крандиевская с сыновьями Никитой и Дмитрием
В годы Второй мировой войны, несмотря на многочисленные предложения уехать, Наталья Васильевна осталась в осаждённом Ленинграде, выжила и писала стихи обо всём, что происходило в те страшные годы блокады, о людях, способных выжить, когда по всем физическим законам человек должен умереть, о том, что даёт ему силы выжить.
Свидание наедине
Назначил и мне командор.
Он в полночь стучится ко мне,
И входит, и смотрит в упор.
Но странный на сердце покой.
Три пальца сложила я в горсть.
Разжать их железной рукой
Попробуй, мой Каменный Гость.
Конечно, Толстой в любой момент мог организовать эвакуацию своей бывшей семьи. Но Наталья Васильевна ответила так: «Ты пишешь письма, ты зовешь, ты к сытой жизни просишь в гости. Ты прав по-своему. Ну что ж! И я права в своем упорстве. …И если надо выбирать Судьбу - не обольщусь другою. Утешусь гордою мечтою - за этот город умирать!»
Гроза над Ленинградом
Гром, старый гром обыкновенный
Над городом загрохотал.
- Кустарщина! - сказал военный,
Махнул рукой и зашагал.
И даже дети не смутились
Блеснувших молний бирюзой.
Они под дождиком резвились,
Забыв, что некогда крестились
Их деды под такой грозой.
И празднично деревья мокли
В купели древнего Ильи,
Но вдруг завыл истошным воплем
Сигнал тревоги, и вдали
Зенитка рявкнула овчаркой,
Снаряд по тучам полыхнул,
Так неожиданно, так жарко
брушив треск, огонь и гул.
- Вот это посерьезней дело! -
Сказал прохожий на ходу,
И все вокруг оцепенело,
Почуя в воздухе беду
В подвалах схоронились дети,
Недетский ужас затая.
На молнии глядела я..
Кого грозой на этом свете
Пугаешь ты, пророк Илья?
1943
Крандиевская вместе с младшим сыном Дмитрием пережила в осажденном врагом городе самые страшные месяцы - как все, получая пайковые 125 граммов хлеба, хороня близких людей… Но и в этом блокадном ужасе она сохранила высоту духа - Дмитрий Алексеевич вспоминает, как мать удержала его от желания вытащить из мусорного ведра черствую французскую булку, выброшенную соседом-партработником: «Будем гордыми!».
"В январе 1942 г. мы с мамой поднимались по черной лестнице к себе домой на пятый этаж дома № 23/59 по Кронверкской улице. Кажется, мы ходили стоять в очереди за хлебом и возвращались, бережно неся каждый свои сто двадцать пять грамм. Сейчас уже не помню, зачем ходили, помню только, как медленно взбирались на пятый этаж. Парадный ход был, вообще говоря, открыт. Но все блокадные жильцы нашего дома пользовались только черным ходом, ибо все жили на кухнях; ведь не было ни воды, ни света, ни отопления, а на кухне у каждого стояла буржуйка...
В тот день подъем по лестнице был особенно тяжел и мучителен. Ноги неохотно повиновались. Мы жили в квартире 110, а под нами, в квартире 108, жила семья главного человека в Ленинграде, как тогда говорили, крупного ответственного работника. Не буду называть его фамилии.
Входя на площадку четвертого этажа, мы с мамой заметили, что входная наружная дверь в квартиру 108 приотворена, и в мусорном ведре, стоящем между двумя дверьми, торчит какой-то странный желтовато-коричневый предмет. Наклонившись к ведру (нами овладело любопытство) мы обнаружили, что желтоватый предмет - это засохшая французская булка или, как теперь говорят, городская булка, которую выкинули в ведро, потому что она раньше времени зачерствела.
Первым, невольным, я бы сказал, инстинктивным побуждением было - схватить эту булку. Но я почему-то остановился и посмотрел на маму. «Знаешь что, - сказала мне мама, - давай будем гордыми». И мы прошли мимо полуотворенной двери." (Из воспоминаний Дмитрия Алексеевича Толстого)
Наталья Васильевна Крандиевская жила в знаменитом доме Бенуа. Почему-то Дмитрий Толстой называет адрес Кронверский, 23, сейчас это адрес фабрики, - либо менялась нумерация домов, либо в текст вкралась опечатка. Адрес дома - Каменноостройский проспект, дом 26-28, Кронверкская улица, 29, Большая Пушкарская, 37. Это огромный дом-квартал с 10 дворами.
В доме жили многие видные политические деятели и военачальники советского времени - Г.Зиновьев, И.Газа, C.Киров, Б.Шапошников, П.Дыбенко. Здесь жил А.Кузнецов, один из руководителей обороны Ленинграда, командующий Ленинградским фронтом генерал Л.Говоров. С 1956 года в здании работает музей Кирова. Здесь находится театр "Остров", в котором находится музей писателя Володина. Среди жильцов дома - режиссеры Бабочкин и Васильев, художник Кибрик. В 33 квартире жила академик Бехтерева. Архитектор А.Оль переедет сюда в 1940 году - к этому времени дом на нынешней улице Рубинштейна, Слеза социализма", будет уже построен, в нем поселится блокадная поэтесса Ольга Берггольц. А потом они оба найдут упокоение на одном кладпище - Волковском.
Композитор Дмитрий Шостакович до эвакуации жил в квартире 5 корпуса по Большой Пушкарской. Здесь он написал первые три части Седьмой (Ленинградской) симфонии. В 1945 году он поселяется в квартире №1 на первом этаже, окнами выходящей на Каменноостровский проспект. По ходатайству Шостаковича часть его квартиры занимают Н.Крандиевская с сыновьями. Со стороны Большой Пушкарской Д.Шостаковичу установлена мемориальная доска, а со стороны Кронверской улицы - его бюст. Судя по воспоминаниям Дмитрия Толстого до квартиры Шостоковича они жили на пятом этаже над квартирой "главного человека" в городе, возможно, Кирова. Дом находится почти напротив Петропавловской крепости - Кронверком назывлось дополнительное укрепление Петропавловской крепости со стороны суши, его давно срыли, но напоминает о нем название улицы и Кронверский канал - о нем вспоминает Н.Крандиевская, "Эту прорубь каждый знает На канале Крепостном".
За водой
Привяжи к саням ведерко
И поедем за водой.
За мостом крутая горка, -
Осторожней с горки той!
Эту прорубь каждый знает
На канале крепостном.
Впереди народ шагает,
Позади звенит ведром.
Опустить на дно веревку,
Лечь ничком на голый лед, -
Видно, дедову сноровку
Не забыл еще народ!
Как ледышки, рукавички,
Не согнуть их нипочем.
Коромысло, с непривычки,
Плещет воду за плечом.
Кружит вьюга над Невою,
В белых перьях, в серебре...
Двести лет назад с водою
Было так же при Петре.
Но в пути многовековом
Снова жизнь меняет шаг,
И над крепостью Петровой
Плещет в небе новый флаг.
Эти стихи, датированные 1941-1943 годами, будь они тогда же опубликованы, вернули бы их автора на очень высокую поэтическую орбиту, но… И нельзя сказать, что Крандиевскую забыли - едва кольцо ленинградской блокады было прорвано и связь со столицей восстановилась, в московском клубе писателей 12 ноября 1943 года прошел ее творческий вечер (авторитетные писатели Маршак и Федин прислали Наталье Васильевне приглашение).
За спиной свистит шрапнель.
Каждый кончик нерва взвинчен.
Бабий голос сквозь метель:
«А у Льва Толстого нынче
Выдавали мервишель!».
Мервишель? У Льва Толстого?
Снится что ли, это бред?
Заметает вьюга след.
Ни фонарика живого,
Ни звезды на небе нет.
Смерти злой бубенец
Зазвенел у двери.
Неужели конец?
Не хочу. Не верю.
Сложат, пятки вперёд,
К санкам привяжут.
«Всем придёт свой черёд», -
Прохожие скажут.
Не легко проволочь
По льду, по ухабам.
Рыть совсем уж не в мочь
От голода слабым.
Отдохни, мой сынок,
Сядь на холмик с лопатой.
Съешь мой смертный паёк,
За два дня вперёд взятый.
Оставалась самая малость - издать книгу, в которую вошли бы и ранние, и написанные в последние годы, самые страшные месяцы, стихи. И Крандиевская составила такой сборник, и название ему дала - «Дорога», и издательство «Советский писатель» даже договор с автором заключило, но…
23 февраля 1945 года умер Толстой. За этим ударом через год последовал другой: после доклада Жданова о Зощенко и Ахматовой и партийных постановлений о журналах «Звезда» и «Ленинград» издательство пересмотрело свои «идеологически неправильные» планы и книга Крандиевской была безвозвратно погублена. Свет она увидела более, чем через два десятилетия после смерти автора, в 1985-м, с предисловием еще одного бунинского ученика, Валентина Катаева.
В кухне жить обледенелой,
Вспоминать свои грехи,
И рукой окоченелой
По ночам писать стихи.
Утром снова суматоха.
Умудри меня, Господь,
Топором владея плохо,
Три полена расколоть!
Не тому меня учили
В этой жизни, вот беда!
Не туда переключили
Силу в юные года.
Печь дымится, еле греет.
В кухне копоть, как в аду,
Трубочистов нет - болеют,
С ног валятся на ходу.
Но нехитрую науку
Кто из нас не превозмог?
В дымоход засунув руку,
Выгребаю чёрный мох.
А потом иду за хлебом,
Становлюсь в привычный хвост.
В темноте сереет небо,
И рассвет угрюм и прост.
С чёрным занавесом сходна,
Вверх взлетает ночи тень,
Обнажая день холодный
И голодный новый день.
Но с младенческим упорством
И с такой же волей жить
Выхожу в единоборство -
День грядущий заслужить.
У судьбы готова красть я,
Да простит она меня,
Граммы жизни, граммы счастья,
Граммы хлеба и огня!
1941
В конце жизни Наталья Васильевна много болела, почти полностью потеряла зрение. Но до последнего дня сохранила живой ум, ироничный взгляд на мир. Наталья Васильевна ни разу не поступилась принципами и всегда оставалась верна себе. Пережив своего мужа А.Н.Толстого, она умерла в Ленинграде 17 сентября 1963 года. Похоронена на Серафимовском кладбище.
Всё, над чем она работала, начиная с 1935 года: воспоминания о культурной жизни России 1910 - 20-х годов, несколько книг для детей, блокадный дневник, сборники стихов "Дорога" и "Вечерний свет", было издано уже после её смерти. Тогда-то и стало понятно, что эту "забытую" поэтессу нужно прочитать заново - и не только последние стихи, но и ранние, понять, как взрослела ее поэзия.
«Поэтом Крандиевскую сделала боль, человеческая боль»,- пишет о ней Евгений Голубовский, - «Она так долго была счастлива в своей семье, в замужестве, в воспитании детей, что уход Алексея Толстого стал для нее трагедией. И боль родила, воскресила в ней поэта. Потом к этому прибавилась горечь блокады Ленинграда, затем - осознание того, что произошло за тридцать-сорок лет не только с ней, со страной... Личная трагедия позволила увидеть трагизм мира. К девочке, писавшей когда-то изящные, красивые стихи, пришла поэтическая воля
Последние стихи Натальи Крандиевской, по словам сына, поражали «тем, что в них теснейшим образом переплеталось личное» и вечное. Все они так или иначе - о таинстве жизни и тайне смерти»:
Я с собой в дорогу дальнюю
Ничего не уношу.
Я в неделю поминальную
Поминанья не прошу.
И оставлю я на память вам
Все, чего не нажила,
Потому что в мире скаредном
Юродивой я слыла...»
Начало серии о блокадных поэтессах здесь
Блокадные поэтессы, часть 2. Анна Ахматова
Блокадные поэтессы, часть 4. Вера Инбер
Блокадные поэтессы, часть 5. Зинаида Шишова
Не так давно вышел фильм: Больше, чем любовь. 037. Алексей Толстой и Наталья Крандиевская. Надеюсь, ссылка будет работать. Советую посмотреть, к сожалению, в нем нет ничего о блокаде, но много о любви.
Click to view