Арабский психоаналитик о себе и арабском мире
Благодаря книге Иоахима Бауэра про зеркальные нейроны узнал об интересном ФРГшном психотерапевте и психоаналитике Джехаде Мазарва, по происхождению израильском арабе, и перевёл его интервью Zeit Online 2006 года об особенностях пациентов-мусульман и проблемах психоанализа в арабских странах
Вопрос. Идеал самопознания, к которому устремляется психоанализ [не вполне правда научным образом, зачастую «самовыдумывание» получается, но в известной доле случаев облегчающее реальные психологические проблемы. Которые собственно и интересны, ибо в традиционном обществе принято их скрывать, отрицать наличие, не умеющих или не желающих это делать - травить как «немужчин». В.К.], типично западного происхождения. В арабо-мусульманском мире, напротив, доминируют иерархия, традиция и религия. [то есть, как это обычно в традиционном обществе, «принятые» ритуальные формы самовыражения и самооценки, через которые только индивид может выразить собственные чувства-переживания, не в персональных эмоциях, и лишь тогда, когда «внешняя», общественная оценка ситуации гармонирует с «внутренними» чувствами по её поводу, но никак не противоречит им. В.К.]. Может ли психоанализ в этих странах вообще утвердиться?
Ответ. В мире есть, может быть, 15 психоаналитиков-арабов, и большинство работает за пределами арабского мира. Там [господствует] страх перед просвещением, в том числе биолого-медицинским, перед пониманием себя и других, отличным от общепринятого, традиционного. Там любят говорить: мы не нуждаемся в психоанализе, в нём нуждается только декадентский Запад. Говорить о сексуальности, как это, среди прочего, случается в психоанализе, остаётся непредставимым для большинства. Тем не менее я считаю, что арабский мир не обойдётся без психоанализа и терапии в будущем.
В. Как так?
О. Потому что традиционные структуры в подавляющем большинстве этих стран разрушаются [что есть прогрессивная культурная работа капитализма. В.К.]. Групповая идентичность в виде родов и кланов, к которым принадлежали все и принадлежность к которым чувствовали все, рушится, не получая сколько-нибудь адекватной замены. Плюс к этому происходит быстрое техническое развитие и распространяется секулярное мышление [вплоть до открытого атеизма, несмотря на его уголовное преследование в арабских странах. В.К.]. Это вносит [в «социальное бессознательное»] путаницу, вызывает замешательство и болезненные раздражительность с возбудимостью.
В. Как выражаются раздражение с недовольством?
О. Некоторые находят руководство в религии, некоторые подражают западному стилю жизни, где традиционные ценности вытеснены потреблением. [важный момент, что то и другое «слишком». Обращающиеся к религии подчиняют себя её требованиям сильно больше того, как это может сделать обычный трудовой человек, Ламме Гудзак, не теряя здравого смысла. И подражающие Западу подражают избыточно, по - обезьянски; то и другое «слишком» прямо указывает на болезненность процесса. В.К.]. Шире распространяются алкогольная и наркотическая проблемы. И очень многие страдают психосоматическими расстройствами. В этой культуре появляются [в том смысле, что впервые о них можно говорить, на них жаловаться и пр., до этого эти недуги были необсуждаемы. В.К.] психосоматические желудочные расстройства, мигрени, вплоть до конверсионной истерии, когда некий орган вдруг «перестаёт работать» [«восстановление работы» такого органа психотерапевтическими средствами лежит в основе историй «чудесных исцелений», культивирующихся в авраамических религиях, но тут требуется вера. В.К.]. Это я мог также наблюдать у арабских пациентов в Германии.
В. Как эти пациенты приходят к Вам?
О. Они часто совсем не в курсе, что такое психоанализ. Но они испытывают огромные страдания. Большинство уже побывало у всевозможных врачей, которые ничем не могли им помочь. Некоторые из этих врачей от беспомощности посылают их к психоаналитику - не обязательно по убеждению, скорей всего от беспомощности [вот интересный вопрос - легче ли распознать психосоматическое страдание, «мимикрирующее» под некую чисто телесную болезнь, у людей европейской культуры, где уже 50 лет первое признано как болезнь с отдельными лечащими врачами, и признаваться в этой болезни возможно? И, может, у людей традиционного общества, где первое не признаётся, мимикрия симптоматики более совершенна - почему и немецкие врачи не сразу могли распознать в случае арабов, что это психосоматика? В.К.].
В. Вы работали также и с жертвами пыток. Им психоанализ вообще может помочь?
О. Лишь ограниченно. Сильно травмированного человека Вы не попросите лечь на кушетку. Есть опасность, что [при слишком командном обращении] терапевт будет им причислен к преследователям. У меня был пациент, у которого бритвой вырезали лоскуты кожи. К такому не подойдёшь с психоанализом, его интерпретациями и объяснениями, приходится разбираться в страшной реальности.
В. Позволяют ли себя лечить эти люди?
O. По-настоящему вылечиться эти люди не могут. Кто однажды испытал пыточное бесчестье, не сможет оправиться от него всю жизнь. Я могу лишь попробовать дать им костыль, опираясь на который они смогут дальше идти по жизни [правда, характер «костыля» вызывает нарекания в научном плане - даже полезная фикция остаётся фикцией, а значит, заранее не угадать где и когда станет неполезной. Скажем, дав т.н. синдром ложных воспоминаний (false memory syndrome, J.F.Kihlstrom, 1996, 1997). Психоаналитики часто используют предположение о травмирующих событиях прошлого как полезную фикцию для снятия нынешних душевных страданий клиента, не думая о том, что онтологизируют их, тем самым рождая трагедии. Почему я и не считаю психоанализ наукой. В.К. ]. Или, к примеру, научить, каких [травматических] ситуаций они должны избегать.
В. Есть ли ещё группы пациентов, для которых классический психоанализ отказывает?
О. Да, это правоверные мусульманские женщины. Почему именно они? Посмотрите на их социализацию: в то время как в арабской культуре мальчикам предназначаются отчётливые привилегии, и с очень раннего возраста, девочки с самого начала выучивают, что честь семьи зависит от их девственности [и «скромности». Читал, что во время второй интифады на этом строился метод вербовки террористок-смертниц у «Исламского джихада». Молодые активисты, пользуясь шармом «борцов за палестинское дело», сближались с девушками, соблазняли их, после чего ставили перед выбором - или геройская смерть, или сообщим семье. В.К.].
Когда такие женщины позднее сидят перед мужчиной-арабом [даже психоаналитиком], они в первую очередь себя спрашивают: что он думает [о её скромности], что он скажет моему клану? Немыслимо, чтобы эта женщина рассказала психоаналитику-арабу, что у неё есть сексуальные фантазии. Поэтому арабские женщины предпочитают идти к психоаналитикам-немусульманам. Я знаю от моих коллег-евреев в Израиле, что к ним обращаются молодые палестинцы (и палестинки).
В. Что-что? Арабка и еврей мирно сидят вместе и разговаривают о сексе?
О. Почему нет? Израиль - страна с самой высокой плотностью психоаналитиков в мире. И именно мусульманские женщины чувствуют себя на приёме у евреев порой безопаснее чем у арабских аналитиков. Потому что там они не боятся, что напротив сидящий, чего доброго, что-то расскажет дальше, так что наконец услышит её собственный клан.
В. Здесь, у нас [в ФРГ], мы слышим только о вражде между арабами и евреями в Израиле.
О. Да и я родился в палестинской деревне - и гражданин Израиля. Обе культуры - часть моей личности.
В. Вы были воспитаны в западной или в арабской культуре?
О. В действительности, очень традиционно. На моей родине, в палестинской Тайбе, было 10000 Мазарва. Мой отец и дядя были харизматическими фигурами, управлявшими всеми делами клана. Когда семья прогуливалась, отец, как само собой разумеющееся, был во главе, и никто не смел его обогнать. Такие окостеневшие структуры сдерживают [человека], однако и дают безопасность. Если была допущена ошибка, есть целый клан, чтобы вас поддержать.
В. Почему Вы покинули родину?
О. У меня было много унизительного опыта в Израиле. Например, ребёнком меня послали в соседнюю деревню купить хлеба. Поскольку у меня не было с собой пропуска, израильтяне меня арестовали. Такого рода опыт привёл к тому, что я оставил страну -сперва только для учёбы - и поехал в Европу. Во Фрайбурге я изучал психологию, социологию и криминологию, и вскоре понял для себя, что хочу быть психоаналитиком.
В. Как Ваша психика со всем этим справлялась?
О. Да, у меня были психосоматические нарушения, проблемы с желудком, как у многих иностранцев здесь. Мой собственный психоанализ, сделанный в порядке учёбы, был очень тяжёлый. И [эта ноша] в конце концов с меня по-настоящему свалилась. Мне очень помог мой немецкий аналитик, оставить прежние представления и развить новую, здоровую я-схему.
В. Какие трудности Вы (должны были) преодолеть в связи с этим? Может быть, Вам сперва надо было расстаться с эдиповым комплексом?
О. (смеётся). На самом деле эдиповы истории у арабских пациентов играют наибольшую роль по сравнению с европейцами. В арабской культуре патриарх имеет абсолютно доминирующую роль. Можно сказать, мы, арабы, располагаем так называемым жестким супер-Эго, пресекающим каждый вид (личной) независимости и самостоятельности. Многих мальчиков в семьях как следует бьют, чтобы таким путём сделать их храбрыми мужчинами.
[это бытовое обыкновение традиционного общества потом возвёл в идеологический принцип фашизм, сделав одной из основ воспитания в гитлерюгенде - кто не умеет подчиняться, не может (и не должен) властвовать.
Надо честно сказать, что в фашизме, как во всякой идеологии, есть свои привлекательные и действительно позитивные стороны в общечеловеческом плане - правда, их сильно меньше, чем в конкурирующих доктринах, и они здесь играют роль, скажем так, червячка-приманки у рыбы-удильщика. Примерно как слова об этике и любви к ближнему в разного рода религиях, с которыми фашизм - как и «мягкий» вариант той же идеологии, национализм-консерватизм, - неслучайно везде вступает в союз.
А позитивное и общечеловеческое в фашизме - упор на тот факт, что нет других способов развить свой талант и стать сколько-нибудь настоящим человеком иначе как через стадию подчинения кому-то кто (по данным параметрам) выше и лучше тебя, учителю с большой буквы, без восхищения им и т.д. Поскольку учиться без воспитания (значит, и подчинения воспитующему в смысложизненных вопросах) не получается, ведь основа социальной жизни нашего вида это «обработка людей людьми». Другое дело, что общество должно надзирать за процессом, чтобы воспитующий не лепил уродов по собственной мерке, пресекая процесс в случае нарушений прав ребёнка.
Как это чётко сформулировано в «Оборотной стороне зеркала» Конрада Лоренца (отнюдь не раскаявшегося в нацистских взглядах сильно после ВМВ) «Широко распространенное заблуждение, в котором повинны психоанализ и псевдодемократическая доктрина, состоит в представлении, будто чувства любви и уважения несовместимы. Я попытался перенестись мыслью в мое детство и уяснить себе, кого из моих друзей примерно моего возраста и из моих старших знакомых и учителей я больше всего любил. Среди сверстников я, по меньшей мере столь же часто любил тех, к кому испытывал уважение и даже некоторый страх, как и тех, которые были мне преданными друзьями, но, несомненно, мне подчинялись. Я вполне уверен, что вряд ли кого-нибудь из моих друзей так любил и уважал, как старшего на четыре года бесспорного предводителя нашего альтенбергского детского общества. Еще в младших классах мы усердно играли в индейцев. И я немало его боялся, имея для этого серьезные причины, поскольку предводитель, который был куда сильнее меня, наказывал за прегрешения - прежде всего против индейского кодекса чести.
Этот мальчик был чрезвычайно рыцарственным, в высшей степени ответственным и мужественным вождем. Однажды он спас жизнь моей нынешней жене, рискуя собственной жизнью. Я обязан Эммануэлю Ларошу, моему первому подлинному начальнику, рядом этических правил.
Даже те из моих сверстников, которым я приписал бы по критериям животной социологии низший ранг, как показывает более тщательное размышление, всегда имели в себе нечто импонировавшее мне, в чем они меня превосходили. Я сомневаюсь, можно ли вообще любить человека, на которого смотрят во всех отношениях сверху вниз.
В детской установке по отношению к взрослому положительная корреляция между любовью и уважением выступает еще отчетливее; в установке подростков по отношению к взрослым мужчинам она становится почти абсолютной. Из моих учителей я любил почти исключительно самых строгих, где под строгостью понимается, конечно, не произвольная тирания, а лишь безусловное требование признания их рангового положения». В.К.].
Они живут всегда под авторитарным давлением. Когда они, студентами, попадают в Европу, (для них) очень многое рушится, поскольку этот корсет отсутствует. Сперва они этого не замечают. Однако чем дальше они учатся, тем тяжелей это для них. Многие терпят крах непосредственно перед экзаменами - поскольку никто им не говорит, что надо делать.
В. Объясняет ли это также поведение террористов-смертников?
О. Я думаю, что многие из них уже до этого были потенциальными самоубийцами. Я изучал жизненный путь некоторых из них и везде присутствует общая схема. С первых дней они подвергались насилию в семье, ограничениям, унижениям. Однако ярость им было некуда выплеснуть, поскольку иерархия в (традиционной, но есть и человеческие) арабской семье совершенно недвусмысленна: применять силу может только старший, отец. Что может сделать юноша, не справляющийся с переполняющим его гневом, ещё и направленным вовнутрь? Наложить на себя руки, разумеется, тоже нельзя, в исламе это и запрещено, и «позор». Поэтому такие люди рады, когда-нибудь получить возможность выплеснуть ярость на внешнего врага. Многие религиозные силы поддерживают это и разрешают это, на самом деле запрещённое, действие, стилизовать под подвиг.
[В традиционном обществе у жертв систематического семейного насилия или аналогичного насилия в молодёжных компаниях нет ни легальной возможности освободиться от этого ужаса, ни получить сочувствие / поддержку других, так как париев все избегают. А самоподрыв - «почётный выход», при наличии веры в загробную жизнь на него решиться легко. Как пишет Акоп Погосович Назаретян, «Широковещательные заявления, будто теракты совершают приверженцы «ненастоящей» религии, тогда как «настоящая» вера такого не допускает, - самообман. Я много десятилетий изучаю политические технологии, имею опыт практической работы в разных странах и как профессиональный психолог готов утверждать следующее. Если перед нами не ряженый, не политик-конъюнктурщик, «пиарящий» себя со свечкой перед телекамерами на потребу доверчивым избирателям, и не философ-доброхот с рассуждениями о «трансцендентальных силах», а человек, буквально верящий в загробный мир, то при определённых условиях превратить его в живую бомбу - технологически элементарная задача». В.К.].
Я убеждён, что в следующие 20-30 лет арабский мир без тысяч психотерапевтов и психаналитиков постигнет социальная катастрофа [ну она уже есть, и связана с капитализмом, с навязываемыми им ложными решениями проблем, вроде «арабской весны», «борьбы с диктатурами», «за демократию» и пр. «Тысячи психотерапевтов» в лучшем случае дадут среднему классу успокоиться и расслабиться, но и это отлично - меньше будет интоксикация иллюзями (демократико-либеральными с одной стороны, исламистскими - с другой), плебейско-пролетарских слоёв, трудящихся и учащихся города, они сами найдут верное решение. В.К.].
В. Это звучит, как если бы Вы рассматривали «арабскую душу» как нечто целое.
О. Сказанное насущно для всего арабского мира, также как [там везде ]актуально улучшение уровня знаний о психических процессах и их влиянии на совместную жизнь людей в семье и обществе. Чтобы на индивидуальном уровне проводить психоанализ с мусульманами, надо принять во внимание их традиционный и религиозный бэкграунд. Возьмём к примеру женское обрезание, которое до сих пор ещё практикуется в некоторых исламских [и не только] странах, хотя это строго запрещено. Я всегда стараюсь настолько укрепить женское самосознание [своих пациенток], чтобы они не дали сделать такое со своими дочерьми.
В. Не скажете, сильно верующие женщины поддаются психоанализу?
О. Можно лечить их не аналитически, а психотерапевтически. На эту тему у меня есть собственная концепция, которую я разрабатывал много лет. Во-первых, я по возможности говорю с такими пациентками на их родном языке. Это создаёт доверие. Кроме того, я много работаю с мифами и историями, чтобы пробудить их ассоциации. Когда я говорю от себя, «из [опыта] моего детства», пациент может ответить: да, такое мне знакомо, и начнёт рассказывать свою историю. Но самое главное, чтобы избежать [нанесения душевных] травм, надо говорить очень бережным, ясным и чистым языком.
В. Проще ли психотерапевтическая работа с мужчинами?
О. Нет, я больше люблю работать с женщинами, которые в конце концов более открыты. Вы знаете, когда женщина действительно отваживается прийти к психоаналитику, [то это значит, что у неё] всё очень плохо. И когда она начинает [открыто] говорить о семейной ситуации и сексуальности, несмотря на [вложенные в неё] страх и стыда, это большое достижение. В то время как мужчины играют мачо, но за этим фасадом они часто как будто пустотелые и с большими страхами, именно перед женщинами. До сих пор у меня было немного арабских мужчин, которые довели лечение до конца - в отличие от женщин. Иногда у меня возникает ощущение, что [психологическая ] защита женщин состоит из цемента - у мужчин же из легированной стали.
В. Как сильно следует модифицировать при Вашей работе с мусульманами классическую технику анализа Фрейда? Или иначе: «как много Фрейда» ещё остаётся в Вашей работе?
О. 80%. Учение о бессознательном я не оставлю. Это основа [только что не «природная», а социальная и/или культурная. В.К.]. И я много работаю с толкованием сновидений. Тем более что арабские сонники существовали задолго до Фрейда и являются культурной ценностью, хорошо знакомой многим арабам.
В. Вдохновлялся ли создатель психоанализа в этом пункте чем-то из арабской культуры?
О. Я думаю, да. Толкователь снов - это была отдельная профессия в арабо-мусульманском мире. Каждый арабский государственный деятель имел личного снотолкователя с прорицателем. Многое из того, что я позже прочёл во фрейдовском «Толковании сновидений», я уже знал [из своей национальной культуры]. Разумеется, традиционные снотолкования ещё сильней дифференцированы - когда жителю крупного города снится коза, это означает иное, чем когда бедному крестьянину или жителю гор. не тоже самое,
В. Эта [традиционная] практика ещё сохраняется в арабских странах?
О. На ненаучном уровне. Сегодня скорей наоборот: в арабских странах психотерапевты больше работают по обычной фрейдовской методике снотолкований, чем на основе собственных традиций. Так всё больше они удаляются от собственной культуры. И без того уже сегодня в арабских странах как «действительно хорошее» воспринимается только то, что идёт с Запада.
В. Как это согласуется? С одной стороны западная культура восхищает - с другой демонизируется?
О. Такова суть идеализации. Она быстро превращается в агрессию и деструктивность. Идеализация западных ценностей и представлений пробуждает у людей в арабских странах их собственный комплекс неполноценности, в котором они не желают признаться. Это вселяет ярость. Вместе с тем попытки культурной ассимиляции, «жизни по-западному», ведут к массивным психическим расстройствам. Лучший пример здесь юные турчанки, в тесных брючках и с голым пупком - постоянно страдают от страхов с депрессиями [что скорей связано с растущей исламистской реакцией - и тут есть чего бояться! чем с «отчуждённостью от родной культуры» как таковой. В.К.]. С конфликтом между глубоко сидящими исламскими представлениями и приобретёнными западными стандартами большинство из них не справляется. з а традиционных всё меньше. [ну, к значительной части турок - или тунисцев - это (пока?) не относится. В.К. ].
В. Вы говорили, что Ближнему Востоку нужны тысячи психотерапевтов. Откуда они возьмутся?
О. Особенно у молодёжи [наблюдается] усиливающийся интерес к психоанализу. Но до сих пор недостаточно подлинных учебных центров. Поэтому я дал себе слово, вместе с моими друзьями Rafael Moses (известный психоаналитик из Иерусалима) и Antoine Hani (американец ливанского происхождения), помочь в создании психоаналитических семинаров на Ближнем Востоке. Мы надеялись сделать это в условиях мира. Сейчас нет мира, и Rafael Moses умер 2 года назад. Это большая потеря. Но я рассчитываю впредь, что когда-нибудь станет возможным готовит арабских психоаналитиков в арабских странах, и я смогу внести свой вклад в это дело.
Вопрос. Идеал самопознания, к которому устремляется психоанализ [не вполне правда научным образом, зачастую «самовыдумывание» получается, но в известной доле случаев облегчающее реальные психологические проблемы. Которые собственно и интересны, ибо в традиционном обществе принято их скрывать, отрицать наличие, не умеющих или не желающих это делать - травить как «немужчин». В.К.], типично западного происхождения. В арабо-мусульманском мире, напротив, доминируют иерархия, традиция и религия. [то есть, как это обычно в традиционном обществе, «принятые» ритуальные формы самовыражения и самооценки, через которые только индивид может выразить собственные чувства-переживания, не в персональных эмоциях, и лишь тогда, когда «внешняя», общественная оценка ситуации гармонирует с «внутренними» чувствами по её поводу, но никак не противоречит им. В.К.]. Может ли психоанализ в этих странах вообще утвердиться?
Ответ. В мире есть, может быть, 15 психоаналитиков-арабов, и большинство работает за пределами арабского мира. Там [господствует] страх перед просвещением, в том числе биолого-медицинским, перед пониманием себя и других, отличным от общепринятого, традиционного. Там любят говорить: мы не нуждаемся в психоанализе, в нём нуждается только декадентский Запад. Говорить о сексуальности, как это, среди прочего, случается в психоанализе, остаётся непредставимым для большинства. Тем не менее я считаю, что арабский мир не обойдётся без психоанализа и терапии в будущем.
В. Как так?
О. Потому что традиционные структуры в подавляющем большинстве этих стран разрушаются [что есть прогрессивная культурная работа капитализма. В.К.]. Групповая идентичность в виде родов и кланов, к которым принадлежали все и принадлежность к которым чувствовали все, рушится, не получая сколько-нибудь адекватной замены. Плюс к этому происходит быстрое техническое развитие и распространяется секулярное мышление [вплоть до открытого атеизма, несмотря на его уголовное преследование в арабских странах. В.К.]. Это вносит [в «социальное бессознательное»] путаницу, вызывает замешательство и болезненные раздражительность с возбудимостью.
В. Как выражаются раздражение с недовольством?
О. Некоторые находят руководство в религии, некоторые подражают западному стилю жизни, где традиционные ценности вытеснены потреблением. [важный момент, что то и другое «слишком». Обращающиеся к религии подчиняют себя её требованиям сильно больше того, как это может сделать обычный трудовой человек, Ламме Гудзак, не теряя здравого смысла. И подражающие Западу подражают избыточно, по - обезьянски; то и другое «слишком» прямо указывает на болезненность процесса. В.К.]. Шире распространяются алкогольная и наркотическая проблемы. И очень многие страдают психосоматическими расстройствами. В этой культуре появляются [в том смысле, что впервые о них можно говорить, на них жаловаться и пр., до этого эти недуги были необсуждаемы. В.К.] психосоматические желудочные расстройства, мигрени, вплоть до конверсионной истерии, когда некий орган вдруг «перестаёт работать» [«восстановление работы» такого органа психотерапевтическими средствами лежит в основе историй «чудесных исцелений», культивирующихся в авраамических религиях, но тут требуется вера. В.К.]. Это я мог также наблюдать у арабских пациентов в Германии.
В. Как эти пациенты приходят к Вам?
О. Они часто совсем не в курсе, что такое психоанализ. Но они испытывают огромные страдания. Большинство уже побывало у всевозможных врачей, которые ничем не могли им помочь. Некоторые из этих врачей от беспомощности посылают их к психоаналитику - не обязательно по убеждению, скорей всего от беспомощности [вот интересный вопрос - легче ли распознать психосоматическое страдание, «мимикрирующее» под некую чисто телесную болезнь, у людей европейской культуры, где уже 50 лет первое признано как болезнь с отдельными лечащими врачами, и признаваться в этой болезни возможно? И, может, у людей традиционного общества, где первое не признаётся, мимикрия симптоматики более совершенна - почему и немецкие врачи не сразу могли распознать в случае арабов, что это психосоматика? В.К.].
В. Вы работали также и с жертвами пыток. Им психоанализ вообще может помочь?
О. Лишь ограниченно. Сильно травмированного человека Вы не попросите лечь на кушетку. Есть опасность, что [при слишком командном обращении] терапевт будет им причислен к преследователям. У меня был пациент, у которого бритвой вырезали лоскуты кожи. К такому не подойдёшь с психоанализом, его интерпретациями и объяснениями, приходится разбираться в страшной реальности.
В. Позволяют ли себя лечить эти люди?
O. По-настоящему вылечиться эти люди не могут. Кто однажды испытал пыточное бесчестье, не сможет оправиться от него всю жизнь. Я могу лишь попробовать дать им костыль, опираясь на который они смогут дальше идти по жизни [правда, характер «костыля» вызывает нарекания в научном плане - даже полезная фикция остаётся фикцией, а значит, заранее не угадать где и когда станет неполезной. Скажем, дав т.н. синдром ложных воспоминаний (false memory syndrome, J.F.Kihlstrom, 1996, 1997). Психоаналитики часто используют предположение о травмирующих событиях прошлого как полезную фикцию для снятия нынешних душевных страданий клиента, не думая о том, что онтологизируют их, тем самым рождая трагедии. Почему я и не считаю психоанализ наукой. В.К. ]. Или, к примеру, научить, каких [травматических] ситуаций они должны избегать.
В. Есть ли ещё группы пациентов, для которых классический психоанализ отказывает?
О. Да, это правоверные мусульманские женщины. Почему именно они? Посмотрите на их социализацию: в то время как в арабской культуре мальчикам предназначаются отчётливые привилегии, и с очень раннего возраста, девочки с самого начала выучивают, что честь семьи зависит от их девственности [и «скромности». Читал, что во время второй интифады на этом строился метод вербовки террористок-смертниц у «Исламского джихада». Молодые активисты, пользуясь шармом «борцов за палестинское дело», сближались с девушками, соблазняли их, после чего ставили перед выбором - или геройская смерть, или сообщим семье. В.К.].
Когда такие женщины позднее сидят перед мужчиной-арабом [даже психоаналитиком], они в первую очередь себя спрашивают: что он думает [о её скромности], что он скажет моему клану? Немыслимо, чтобы эта женщина рассказала психоаналитику-арабу, что у неё есть сексуальные фантазии. Поэтому арабские женщины предпочитают идти к психоаналитикам-немусульманам. Я знаю от моих коллег-евреев в Израиле, что к ним обращаются молодые палестинцы (и палестинки).
В. Что-что? Арабка и еврей мирно сидят вместе и разговаривают о сексе?
О. Почему нет? Израиль - страна с самой высокой плотностью психоаналитиков в мире. И именно мусульманские женщины чувствуют себя на приёме у евреев порой безопаснее чем у арабских аналитиков. Потому что там они не боятся, что напротив сидящий, чего доброго, что-то расскажет дальше, так что наконец услышит её собственный клан.
В. Здесь, у нас [в ФРГ], мы слышим только о вражде между арабами и евреями в Израиле.
О. Да и я родился в палестинской деревне - и гражданин Израиля. Обе культуры - часть моей личности.
В. Вы были воспитаны в западной или в арабской культуре?
О. В действительности, очень традиционно. На моей родине, в палестинской Тайбе, было 10000 Мазарва. Мой отец и дядя были харизматическими фигурами, управлявшими всеми делами клана. Когда семья прогуливалась, отец, как само собой разумеющееся, был во главе, и никто не смел его обогнать. Такие окостеневшие структуры сдерживают [человека], однако и дают безопасность. Если была допущена ошибка, есть целый клан, чтобы вас поддержать.
В. Почему Вы покинули родину?
О. У меня было много унизительного опыта в Израиле. Например, ребёнком меня послали в соседнюю деревню купить хлеба. Поскольку у меня не было с собой пропуска, израильтяне меня арестовали. Такого рода опыт привёл к тому, что я оставил страну -сперва только для учёбы - и поехал в Европу. Во Фрайбурге я изучал психологию, социологию и криминологию, и вскоре понял для себя, что хочу быть психоаналитиком.
В. Как Ваша психика со всем этим справлялась?
О. Да, у меня были психосоматические нарушения, проблемы с желудком, как у многих иностранцев здесь. Мой собственный психоанализ, сделанный в порядке учёбы, был очень тяжёлый. И [эта ноша] в конце концов с меня по-настоящему свалилась. Мне очень помог мой немецкий аналитик, оставить прежние представления и развить новую, здоровую я-схему.
В. Какие трудности Вы (должны были) преодолеть в связи с этим? Может быть, Вам сперва надо было расстаться с эдиповым комплексом?
О. (смеётся). На самом деле эдиповы истории у арабских пациентов играют наибольшую роль по сравнению с европейцами. В арабской культуре патриарх имеет абсолютно доминирующую роль. Можно сказать, мы, арабы, располагаем так называемым жестким супер-Эго, пресекающим каждый вид (личной) независимости и самостоятельности. Многих мальчиков в семьях как следует бьют, чтобы таким путём сделать их храбрыми мужчинами.
[это бытовое обыкновение традиционного общества потом возвёл в идеологический принцип фашизм, сделав одной из основ воспитания в гитлерюгенде - кто не умеет подчиняться, не может (и не должен) властвовать.
Надо честно сказать, что в фашизме, как во всякой идеологии, есть свои привлекательные и действительно позитивные стороны в общечеловеческом плане - правда, их сильно меньше, чем в конкурирующих доктринах, и они здесь играют роль, скажем так, червячка-приманки у рыбы-удильщика. Примерно как слова об этике и любви к ближнему в разного рода религиях, с которыми фашизм - как и «мягкий» вариант той же идеологии, национализм-консерватизм, - неслучайно везде вступает в союз.
А позитивное и общечеловеческое в фашизме - упор на тот факт, что нет других способов развить свой талант и стать сколько-нибудь настоящим человеком иначе как через стадию подчинения кому-то кто (по данным параметрам) выше и лучше тебя, учителю с большой буквы, без восхищения им и т.д. Поскольку учиться без воспитания (значит, и подчинения воспитующему в смысложизненных вопросах) не получается, ведь основа социальной жизни нашего вида это «обработка людей людьми». Другое дело, что общество должно надзирать за процессом, чтобы воспитующий не лепил уродов по собственной мерке, пресекая процесс в случае нарушений прав ребёнка.
Как это чётко сформулировано в «Оборотной стороне зеркала» Конрада Лоренца (отнюдь не раскаявшегося в нацистских взглядах сильно после ВМВ) «Широко распространенное заблуждение, в котором повинны психоанализ и псевдодемократическая доктрина, состоит в представлении, будто чувства любви и уважения несовместимы. Я попытался перенестись мыслью в мое детство и уяснить себе, кого из моих друзей примерно моего возраста и из моих старших знакомых и учителей я больше всего любил. Среди сверстников я, по меньшей мере столь же часто любил тех, к кому испытывал уважение и даже некоторый страх, как и тех, которые были мне преданными друзьями, но, несомненно, мне подчинялись. Я вполне уверен, что вряд ли кого-нибудь из моих друзей так любил и уважал, как старшего на четыре года бесспорного предводителя нашего альтенбергского детского общества. Еще в младших классах мы усердно играли в индейцев. И я немало его боялся, имея для этого серьезные причины, поскольку предводитель, который был куда сильнее меня, наказывал за прегрешения - прежде всего против индейского кодекса чести.
Этот мальчик был чрезвычайно рыцарственным, в высшей степени ответственным и мужественным вождем. Однажды он спас жизнь моей нынешней жене, рискуя собственной жизнью. Я обязан Эммануэлю Ларошу, моему первому подлинному начальнику, рядом этических правил.
Даже те из моих сверстников, которым я приписал бы по критериям животной социологии низший ранг, как показывает более тщательное размышление, всегда имели в себе нечто импонировавшее мне, в чем они меня превосходили. Я сомневаюсь, можно ли вообще любить человека, на которого смотрят во всех отношениях сверху вниз.
В детской установке по отношению к взрослому положительная корреляция между любовью и уважением выступает еще отчетливее; в установке подростков по отношению к взрослым мужчинам она становится почти абсолютной. Из моих учителей я любил почти исключительно самых строгих, где под строгостью понимается, конечно, не произвольная тирания, а лишь безусловное требование признания их рангового положения». В.К.].
Они живут всегда под авторитарным давлением. Когда они, студентами, попадают в Европу, (для них) очень многое рушится, поскольку этот корсет отсутствует. Сперва они этого не замечают. Однако чем дальше они учатся, тем тяжелей это для них. Многие терпят крах непосредственно перед экзаменами - поскольку никто им не говорит, что надо делать.
В. Объясняет ли это также поведение террористов-смертников?
О. Я думаю, что многие из них уже до этого были потенциальными самоубийцами. Я изучал жизненный путь некоторых из них и везде присутствует общая схема. С первых дней они подвергались насилию в семье, ограничениям, унижениям. Однако ярость им было некуда выплеснуть, поскольку иерархия в (традиционной, но есть и человеческие) арабской семье совершенно недвусмысленна: применять силу может только старший, отец. Что может сделать юноша, не справляющийся с переполняющим его гневом, ещё и направленным вовнутрь? Наложить на себя руки, разумеется, тоже нельзя, в исламе это и запрещено, и «позор». Поэтому такие люди рады, когда-нибудь получить возможность выплеснуть ярость на внешнего врага. Многие религиозные силы поддерживают это и разрешают это, на самом деле запрещённое, действие, стилизовать под подвиг.
[В традиционном обществе у жертв систематического семейного насилия или аналогичного насилия в молодёжных компаниях нет ни легальной возможности освободиться от этого ужаса, ни получить сочувствие / поддержку других, так как париев все избегают. А самоподрыв - «почётный выход», при наличии веры в загробную жизнь на него решиться легко. Как пишет Акоп Погосович Назаретян, «Широковещательные заявления, будто теракты совершают приверженцы «ненастоящей» религии, тогда как «настоящая» вера такого не допускает, - самообман. Я много десятилетий изучаю политические технологии, имею опыт практической работы в разных странах и как профессиональный психолог готов утверждать следующее. Если перед нами не ряженый, не политик-конъюнктурщик, «пиарящий» себя со свечкой перед телекамерами на потребу доверчивым избирателям, и не философ-доброхот с рассуждениями о «трансцендентальных силах», а человек, буквально верящий в загробный мир, то при определённых условиях превратить его в живую бомбу - технологически элементарная задача». В.К.].
Я убеждён, что в следующие 20-30 лет арабский мир без тысяч психотерапевтов и психаналитиков постигнет социальная катастрофа [ну она уже есть, и связана с капитализмом, с навязываемыми им ложными решениями проблем, вроде «арабской весны», «борьбы с диктатурами», «за демократию» и пр. «Тысячи психотерапевтов» в лучшем случае дадут среднему классу успокоиться и расслабиться, но и это отлично - меньше будет интоксикация иллюзями (демократико-либеральными с одной стороны, исламистскими - с другой), плебейско-пролетарских слоёв, трудящихся и учащихся города, они сами найдут верное решение. В.К.].
В. Это звучит, как если бы Вы рассматривали «арабскую душу» как нечто целое.
О. Сказанное насущно для всего арабского мира, также как [там везде ]актуально улучшение уровня знаний о психических процессах и их влиянии на совместную жизнь людей в семье и обществе. Чтобы на индивидуальном уровне проводить психоанализ с мусульманами, надо принять во внимание их традиционный и религиозный бэкграунд. Возьмём к примеру женское обрезание, которое до сих пор ещё практикуется в некоторых исламских [и не только] странах, хотя это строго запрещено. Я всегда стараюсь настолько укрепить женское самосознание [своих пациенток], чтобы они не дали сделать такое со своими дочерьми.
В. Не скажете, сильно верующие женщины поддаются психоанализу?
О. Можно лечить их не аналитически, а психотерапевтически. На эту тему у меня есть собственная концепция, которую я разрабатывал много лет. Во-первых, я по возможности говорю с такими пациентками на их родном языке. Это создаёт доверие. Кроме того, я много работаю с мифами и историями, чтобы пробудить их ассоциации. Когда я говорю от себя, «из [опыта] моего детства», пациент может ответить: да, такое мне знакомо, и начнёт рассказывать свою историю. Но самое главное, чтобы избежать [нанесения душевных] травм, надо говорить очень бережным, ясным и чистым языком.
В. Проще ли психотерапевтическая работа с мужчинами?
О. Нет, я больше люблю работать с женщинами, которые в конце концов более открыты. Вы знаете, когда женщина действительно отваживается прийти к психоаналитику, [то это значит, что у неё] всё очень плохо. И когда она начинает [открыто] говорить о семейной ситуации и сексуальности, несмотря на [вложенные в неё] страх и стыда, это большое достижение. В то время как мужчины играют мачо, но за этим фасадом они часто как будто пустотелые и с большими страхами, именно перед женщинами. До сих пор у меня было немного арабских мужчин, которые довели лечение до конца - в отличие от женщин. Иногда у меня возникает ощущение, что [психологическая ] защита женщин состоит из цемента - у мужчин же из легированной стали.
В. Как сильно следует модифицировать при Вашей работе с мусульманами классическую технику анализа Фрейда? Или иначе: «как много Фрейда» ещё остаётся в Вашей работе?
О. 80%. Учение о бессознательном я не оставлю. Это основа [только что не «природная», а социальная и/или культурная. В.К.]. И я много работаю с толкованием сновидений. Тем более что арабские сонники существовали задолго до Фрейда и являются культурной ценностью, хорошо знакомой многим арабам.
В. Вдохновлялся ли создатель психоанализа в этом пункте чем-то из арабской культуры?
О. Я думаю, да. Толкователь снов - это была отдельная профессия в арабо-мусульманском мире. Каждый арабский государственный деятель имел личного снотолкователя с прорицателем. Многое из того, что я позже прочёл во фрейдовском «Толковании сновидений», я уже знал [из своей национальной культуры]. Разумеется, традиционные снотолкования ещё сильней дифференцированы - когда жителю крупного города снится коза, это означает иное, чем когда бедному крестьянину или жителю гор. не тоже самое,
В. Эта [традиционная] практика ещё сохраняется в арабских странах?
О. На ненаучном уровне. Сегодня скорей наоборот: в арабских странах психотерапевты больше работают по обычной фрейдовской методике снотолкований, чем на основе собственных традиций. Так всё больше они удаляются от собственной культуры. И без того уже сегодня в арабских странах как «действительно хорошее» воспринимается только то, что идёт с Запада.
В. Как это согласуется? С одной стороны западная культура восхищает - с другой демонизируется?
О. Такова суть идеализации. Она быстро превращается в агрессию и деструктивность. Идеализация западных ценностей и представлений пробуждает у людей в арабских странах их собственный комплекс неполноценности, в котором они не желают признаться. Это вселяет ярость. Вместе с тем попытки культурной ассимиляции, «жизни по-западному», ведут к массивным психическим расстройствам. Лучший пример здесь юные турчанки, в тесных брючках и с голым пупком - постоянно страдают от страхов с депрессиями [что скорей связано с растущей исламистской реакцией - и тут есть чего бояться! чем с «отчуждённостью от родной культуры» как таковой. В.К.]. С конфликтом между глубоко сидящими исламскими представлениями и приобретёнными западными стандартами большинство из них не справляется. з а традиционных всё меньше. [ну, к значительной части турок - или тунисцев - это (пока?) не относится. В.К. ].
В. Вы говорили, что Ближнему Востоку нужны тысячи психотерапевтов. Откуда они возьмутся?
О. Особенно у молодёжи [наблюдается] усиливающийся интерес к психоанализу. Но до сих пор недостаточно подлинных учебных центров. Поэтому я дал себе слово, вместе с моими друзьями Rafael Moses (известный психоаналитик из Иерусалима) и Antoine Hani (американец ливанского происхождения), помочь в создании психоаналитических семинаров на Ближнем Востоке. Мы надеялись сделать это в условиях мира. Сейчас нет мира, и Rafael Moses умер 2 года назад. Это большая потеря. Но я рассчитываю впредь, что когда-нибудь станет возможным готовит арабских психоаналитиков в арабских странах, и я смогу внести свой вклад в это дело.