Риторика реакции и выступления масс
Как показывает в одноимённой книге Альберт О. Хиршман [1], со времён Бёрка риторика реакции практически не изменилась. С одной стороны, это запугивание обывателей "красным террором" или "бесчинством толпы". С другой - представление восставших против угнетения криминальным сбродом, которых в восстание привлекает «реализация преступных наклонностей» и не более.
Надо сказать, что и вне восстаний, в мирное время, важной частью социального расизма господствующих классов и "их" интеллигенции является криминализация социальных проблем, где страдания бедняков и других угнетённых (женщины, нацменьшинства) объясняются их порочностью [2], с последующим морализированием как подменой.
Причём, что как писал известный американский криминолог: «Мораль, которую навязывают беднякам, чтобы заставить их поддерживать систему, покровительствующую богатым, никогда не навязывается в той же мере богатым, чтобы заставить их охранять интересы бедняков. Эта ситуация ставит духовенство в трудное положение, когда оно вынуждено использовать религиозные догмы, чтобы привить конформизм по отношению к общественным нормам. Если, как вполне может случиться, эти нормы будут действовать в пользу людей, обладающих привилегиями и властью, религия может обрести черты еще одного инструмента защиты официальных интересов"
Так или иначе, обе риторические фигуры, используемые реакцией для стигматизации революционных масс, - "ужасы красного террора" и "сборище негодяев, которых [в восстание] привлекает возможность реализовать свои преступные наклонности" раз за разом оказывается банальной ложью. Так, в эпоху империализма и социалистических революций последние (все проявления которых клеймятся реакционерами как «красный террор») неизменно несут меньше жертв, чем контрреволюция (в среднем в 10 раз меньше), даже в экстремальной обстановке гражданской войны. Что в нашей стране, что за рубежом.
Просто потому, что на её стороне - правда, за ней - большинство населения, те самые трудящиеся, которые стараются скинуть гнёт «старого порядка», к тому времени давно отжившего и невыносимого. Иначе бы революция не произошла - она происходит тогда, когда реальные ужасы "мирного" продолжения старого порядка в сознании масс перевешивают возможные жертвы будущей революции. На стороне контрреволюции - меньшинство, цепляющееся за старый порядок ради собственных привилегий, почти всегда в месте с иностранными хозяевами, которым даны определённые обязательства.
И естественно, что неправая сторона может победить (и заставить побеждённых склониться) только исключительной, небывалой жестокостью, поскольку идёт против «мнения народного» вооружённой силой. Отсюда гражданскую войну (-ы) развязывают и начинают «белые», «красные» до конца рассчитывают на мирное развитие событий. К слову, другое проявление той же пропорции - если оценивать риски, то внутренний, классовый враг, неизменно опаснее врага внешнего, ибо «в мирное время» классовая война никуда не девается.
Недавно из книги Дж.Рюде "Народные низы в истории" (М.: Прогресс, 1984) узнал, что точно такой же паттерн поведения повстанческих масс, с одной стороны, подавляющих их сторонников старого порядка, с другой, наблюдался совершенно в другую эпоху - раннего капитализма и буржуазных революций 1789-1848 гг. В отличие от гражданских войн ХХ века плебейские, полупролетарские и пролетарские массы действовали в других условиях и иначе - восставали против отдельных, особо мерзких притеснений и нужды, ставшей невыносимой, не против системы угнетения в целом, и стихийно, без руководства организованными группами революционеров.
Несмотря на всё это, они а) несказанно реже прибегали к насилию, чем сторонники Старого порядка (разница не на порядок, а более), б) состояли из обычных трудовых элементов и скорей исключали преступников. См.
а)
б)
в) о ситуативности руководителей выступлений
К слову, отсюда следует, что восстание против угнетения [3] есть во многом (или преимущественно) "автоматическая реакция" на популяционный сигнал "о невыносимости гнёта" (что по ту сторону классового разделения значит "о риске утраты нашего положения") и одновременно о том, "где какая сторона".
Деятельность организации революционеров лишь усиливает и соединяет "искры", иначе вспыхивающие и гаснущие, в мощное пламя, определяет нужный момент и контекст и пр. Известно, что люди умеют ловить подобный сигнал и "автоматически" реагировать на него (подобно "автоматизмам" реакции шахматистов, только поле решений и мотивация другие).
В следующих постах я попробую проанализировать, что это за сигнал, и как, реагируя на него, люди определяют сторону в борьбе для себя ("своих") и "других" (которые "не мы"). Подобно тому, как классовое деление и угнетение объективируются социально-психологическими и социологическими исследованиями, хочу объективировать массовые движения, направленные на борьбу с угнетением, в изменениях социальной структуры и следующих отсюда поведенческих сдвигах.
[1] Из аннотации: «следуя за политической и социальной теорией последних трех столетий, Хиршман выявляет и формулирует три аргумента реакции, характерных для каждого нового этапа прогресса, высшим проявлением которого предстает послевоенное социальное государство. Глубокая убежденность в неотвратимом росте равенства и демократических прав, однако, не мешает ему признавать постоянную воспроизводимость этих "императивов" реакции, таких изменчивых и гибких в деталях, но неизменных в своей структуре. Реакционная риторика, схожая с тем, что Манхейм называет "политическим стилем", получает новые импульсы в тот момент, когда старое обнаруживает себя в ситуации столкновения - или, используя понятие Сореля, "поле битвы" старого с новым.
Даже те, кто никогда не читал Берка и Токвиля и ничего не слышал о Моске и Парето, способен с неменьшим энтуазиазмом( хотя и с меньшей изысканностью) повторять эти аргументы:
"Извращение" - всякое желание радикально улучшить систему в конечном итоге приводит к прямо противоположным результатам,
"Тщетность" - то же самое желание приводит лишь к тому, что все остается на своих местах,
"Опасность" - изменения способны привести к непредсказуемым результатам, которые могут поставить под удар все, достигнутое ранее.
Возникая в исторической последовательности, эти аргументы находятся в сложном взаимодействии друг с другом, временами вступая в неразрешимые противоречия, или находя новые формы успешного синтеза. Успех каждого из этих аргументов заключается в том, что имея очевидное историческое происхождение, каждый из них пытается представить себя в качестве внеисторического продукта здравого смысла [курсив мой - В.К.]. И мастерски выявляя генеалогию каждого из них, Хиршман пытается лишить их права на такое представительство - по умолчанию, однако, оставляя монополию на здравый смысл за собственной, вполне определенной, политической позицией. Эта претензия, на мой взгляд, в целом является крайне сомнительной и вряд ли способна привести к окончательной победе над трехголовой гидрой реакции. По крайней мере, стремительный крах защищаемого Хиршманом "социального государства" говорит не в пользу подобной стратегии».
Я бы добавил - необходима научность, а не здравый смысл, тем более первая отнюдь не следует второму, а находится в контрапункте с ним. Поэтому, собственно, я марксист и коммунист; а марксизм даёт иной вектор общественного прогресса, в рамках которого «социальное государство» - преходящий этап, сохранявшийся лишь в силу страха перед примером СССР с другими соцстранами и оберчённый на разрушение после гибели СССР. Ну а высший этап - советский (гдровский, кубинский) социализм, который в рамках пилообразности исторического развития (" новое появляется дважды") будет восстановлен «на повышенном основании», так сказать, на следующем витке диалектической спирали.
[2] Угнетённым, увы, присущи симметричные предрассудки в виде антиинтеллектуализма и других форм контрпродуктивного недоверия к "господской" науке (медицине) и её достижениям. Сейчас это, скажем, ГМОфобия или демонстративный отказ властей ЮАР от научно-обоснованных методов лечения СПИДа (вроде бы, к счастью, преодолённый). 150 лет назад - убийство врачей во время холерных бунтов, «поскольку они разносят заразу», 80 лет назад - когда режут скот перед вступлением в колхоз, мол, не моё - не доставайся же ты никому. Или когда после вступления воруют в колхозе, т.е. у самих же себя, или не обрабатывают землю как следует, так что уменьшение урожая бьёт по всем сразу. И если господские предрассудки естественным образом "сбиваются" революцией по принципу "кулак судьбы открыл ему глаза", то трудящимся, угнетённым, надо одолевать их самим. Если к ним относиться сколько-нибудь терпимо, они заблокируют движение вперёд, ибо приспособлены именно к ситуации "старого порядка", когда управляющий слой с его специалистами и учёными - это сугубые враги, не товарищи и учителя.
[3] также как личный выбор индивида - присоединиться к восставшим, к подавляющим восстание, к пока пассивному слою, симпатизирующему первым либо вторым и пополняющему их членов в процессе выбытия.