Царские останки: правда и ложь (2)
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
21.10.2015 18:20
С Войковым Беседовский встречался регулярно по долгу службы на дипломатическом поприще в Варшаве, не раз, вероятно, выпивал с ним. Причем пили как говорится до чёртиков, потому, что только в пьяном состоянии у Войкова развязывался язык, о чем мне тоже сказал Романовский, который был поражен тем, какое количество спиртного при нем выпил Войков. Приведенные ниже воспоминания Григория Беседовского, опубликованные С.И. Ворошилиным, были взяты из переизданной в Москве книги «На пути к термидору»:
«…В ноябре 24 года прибыл в Варшаву новый посланник Войков. С первого же знакомства он произвел на меня отвратительное впечатление. На вокзале, в день приезда, он поздоровался за руку только со мной. Остальным встречавшим чиновникам посольства он отвесил общий театральный поклон провинциального актера-любителя.
Высокого роста, с подчеркнуто выпрямленной фигурой, как у отставного капрала, с неприятными, вечно мутными глазами (как потом оказалось от пьянства и наркотиков), с жеманным тоном, а главное, беспокойно-похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин, он производил впечатление провинциального льва. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Говорил он всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, с пышными эффектными фразами, непременно оглядываясь вокруг, как бы проверяя, произвел ли он должный эффект на слушателей. Глагол «расстрелять» был его любимым словом. Он пускал его в ход кстати и некстати, по любому поводу. О периоде военного коммунизма он вспоминал всегда с глубоким вздохом, говоря о нем как об эпохе, «дававшей простор энергии, решительности, инициативе». По происхождению он был сыном директора керченской гимназии, махрового монархиста и члена «Союза русского народа». Учеником средней школы Войков принимал участие в революционных кружках, был привлечен к ответственности и бежал заграницу, в Швейцарию. Здесь он поступил на естественный факультет, а заодно женился на студентке - дочери богатого варшавского купца, получавшей ежемесячно от родителей около тысячи франков - тогда колоссальную сумму. На эти деньги Войков жил со своей женой, занимаясь слегка политической деятельностью. Эта деятельность состояла, впрочем, преимущественно в распорядительских функциях на благотворительных балах и в любительских выступлениях на благотворительных спектаклях. После революции 1917 года Войков возвратился в Россию, несколько месяцев пробыл в рядах меньшевиков и работал в одном из министерств Временного правительства, а летом уехал на Урал, здесь вступил в ряды большевиков и очень быстро выдвинулся. В 1918 году он был назначен областным комиссаром продовольствия и членом Уральского областного исполнительного комитета. В этом звании Войков принял непосредственное участие в убийстве семьи Романовых, после чего переехал в Москву, был назначен вскоре членом коллегии Наркомторга, затем уволен из-за систематического раскрадывания ценных мехов (он получил за это строгий партийный выговор), которые он дарил своим бесчисленным приятельницам, и попал, в конце концов, на работу в Наркоминдел…
УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
Под новый, 1925 год Войков решил устроить в посольстве танцевальный вечер для сотрудников. Сначала был ужин, с речами и выпивкой, а затем начались танцы. Войков, выпив довольно много вина, очень скоро захмелел.
Навеселе он удалился к себе в кабинет. Там, в шкафу стояла у него батарея коньячных и ликерных бутылок, которые он быстро опустошал. В половине второго ночи я зашел к нему в кабинет, так как из Москвы поступила срочная шифрованная телеграмма. Войков сидел на диване с серо-зеленым лицом и красными, воспаленными глазами. Он почти не слушал меня. В руках он держал кольцо с рубином, переливавшимся цветом крови, и пристально смотрел на него. Увидев мой взгляд, который я бросил на кольцо, Войков посмотрел на меня мутным взглядом и сказал: «Это не мое кольцо. Я взял его в Екатеринбурге в Ипатьевском доме после расстрела царского семейства», фраза эта заинтересовала меня. До самого своего отъезда за границу я работал на Украине, а екатеринбургская трагедия совершилась за много тысяч километров от Украины. Я знал в общих чертах об убийстве. Но я знал, что имеется постановление Политбюро, запрещающее участникам убийства рассказывать о нем или писать мемуары об этом времени, и мне захотелось из уст Войкова узнать все детали.
Я обратился к Войкову с просьбой рассказать мне о екатеринбургских событиях. Он сначала отказывался, затем, приняв таинственный вид, согласился. Тут же он стал предупреждать меня, что рассказ его является конфиденциальным, так как в свое время он дал формальную подписку молчать о происшедшем.
- Вы знаете, - сказал он - эта скотина Юровский (Юровского он не выносил) начал было писать свои мемуары о расстреле царской семьи. Об этом узнали в Политбюро, вызвали его и предложили немедленно сжечь написанное, а после этого Политбюро приняло общее постановление, запрещающее участникам расстрела публиковать о нем мемуары. Действительно, из-за Юровского расстрел был произведен так безобразно, что походил на простую бойню, и прямо стыдно рассказывать, как все происходило.
Вопрос о расстреле Романовых был поставлен по настойчивому требованию Уральского областного Совета, в котором я работал в качестве областного комиссара по продовольствию. Уральский Совет категорическим образом настаивал перед Москвой на расстреле царя, указывая, что уральские рабочие чрезвычайно недовольны оттяжкой приговора и тем обстоятельством, что царская семья живет в Екатеринбурге, «как на даче», в отдельном доме, со всеми удобствами. Центральные московские власти не хотели сначала расстреливать царя, имея в виду использовать его и семью для торга с Германией. В Москве думали, что уступив Романовых Германии, можно будет получить какую-нибудь компенсацию. Особенно надеялись на возможность выторговать уменьшение контрибуции в триста миллионов рублей золотом, наложенной на Россию по Брестскому договору. Эта контрибуция являлась одним из самых неприятных пунктов Брестского договора, и Москва очень желала бы этот пункт изменить. Некоторые из членов ЦК, в частности, Ленин, возражали также и по принципиальным соображениям против расстрела детей. Ленин указывал, что Великая французская революция казнила короля и королеву, но не тронула дофина. Высказывались соображения о том отрицательном впечатлении, которое может произвести за границей, даже в самых радикальных кругах, расстрел царских детей.
Но Уральский областной Совет и областной комитет коммунистической партии продолжали решительно требовать расстрела (Войков сделал при этом театральный жест) - я был одним из самых ярых сторонников этой меры. Революция должна быть жестокой к низверженным монархам, или она рискует потерять популярность в массах. Тем более в уральских массах, представлявших собой тогда сплошной революционный костер. Уральский областной комитет коммунистической партии поставил на обсуждение вопрос о расстреле и решил его окончательно в положительном духе еще с июля 1918 года. При этом ни один из членов областного комитета партии не голосовал против. Постановление было вынесено о расстреле всей семьи, и ряду ответственных уральских коммунистов было поручено провести утверждение в Москве, в Центральном Комитете коммунистической партии. В этом нам больше всего помогли в Москве два уральских товарища - Свердлов и Крестинский. Они оба сохраняли самые тесные связи с Уралом, и в них мы нашли горячую поддержку в проведении в Центральном Комитете партии постановления Уральского областного комитета. Провести это постановление оказалось делом не легким, так как часть членов ЦК продолжала держаться той точки зрения, что Романовы представляют чересчур большой козырь в наших руках для игры с Германией и что поэтому расстаться с таким козырем можно лишь в самом крайнем случае. Уральцам пришлось прибегнуть тогда, к сильно действующему средству. Они заявили, что не ручаются за целость семьи Романовых и за то, что чехи не освободят их в случае дальнейшего своего продвижения на Урал. Последний аргумент подействовал сильнее всего. Все члены ЦК не желали, чтобы Романов попал в руки Антанты. Эта перспектива заставила уступить настояниям уральских товарищей. Судьба царя была решена. Была решена и судьба его семейства…
Когда решение Центрального Комитета партии сделалось известным в Екатеринбурге (его привез из Москвы Голощекин), Белобородое поставил на обсуждение вопрос о проведении расстрела. Дело в том, что ЦК партии вынес постановление и предупредил Екатеринбург о необходимости скрывать факт расстрела членов семьи, так как германское правительство настойчиво добивалось освобождения и выезда в Германию бывшей царицы, наследника и великих княжон. Белобородов предложил следующий план: инсценировать похищение и увоз семьи, кроме царя, и увезенных тайно расстрелять в лесу близ Екатеринбурга. Бывшего царя расстрелять публично, прочитав приговор с мотивировкой расстрела. Однако, Голощекин возражал против этого проекта, считая, что инсценировку будет очень трудно скрыть. Он предложил расстрелять семью за городом, в лесу, побросав трупы в одну из шахт, объявив о расстреле царя и о том, что «семья переведена в другое, более надежное место».
Тут Войков начал мне рассказывать подробно ход прений в областном комитете партии по этому вопросу. Он лично выступал против обоих проектов, предлагая довезти царское семейство до ближайшей полноводной реки и, расстреляв, потопить в реке, привязав гири к телам. Он считал, что его проект был самым «чистым»: расстрел на берегу реки с прочтением приговора и затем «погребением тел с погружением их в воду». Войков считал, что такой способ «погребения» явился бы вполне нормальным и не дискредитирующим проведенное в жизнь революционное мероприятие.
В результате прений областной комитет принял постановление о расстреле царской семьи в доме Ипатьева и о последующем уничтожении трупов. В этом постановлении указывалось также, что состоящие при царской семье доктор, повар, лакей, горничная и мальчик-поваренок обрекли себя на смерть и подлежат расстрелу вместе с семьей. Выполнение постановления поручалось Юровскому, как коменданту Ипатьевского дома. При выполнении должен был присутствовать в качестве делегата областного комитета партии Войков. Ему же, как естественнику и химику, поручалось разработать план полного уничтожения трупов. Войкову поручили также прочитать царскому семейству постановление о расстреле с мотивировкой, состоявшей из нескольких строк, и он действительно разучивал это постановление наизусть, чтобы прочитать его возможно более торжественно, считая, что тем самым он войдет в историю, как одно из главных действующих лиц этой трагедии. Юровский, однако, желавший также «войти в историю», опередил Войкова и, сказав несколько слов, начал стрелять. Из-за этого Войков его смертельно возненавидел и отзывался о нем всегда, как о «скотине, мяснике, идиоте» и т.п.
Вопрос о том, каким оружием действовать при расстреле, также подвергся тщательному обсуждению. Решили расстреливать из револьверов, так как ружейные залпы были бы далеко слышны и привлекли бы внимание жителей Екатеринбурга. Для расстрела Войков приготовил свой маузер, калибра 7.65. Рассказывая об этом, он вынул из кармана и показал мне этот маузер. Такой же маузер был, по его словам, и у Юровского.
Перейдя к описанию самой обстановки убийства, Войков утверждал, что Юровский так хотел поскорее закончить убийство, что очень торопился и из-за этого превратил «торжественный исторический акт» в работу мясника. Тут же Войков добавил, что решение пощадить мальчика-поваренка, было принято Юровским по его, Войкова, инициативе, и с большой неохотой. Юровскому при его жестокости было жалко расставаться с одной из жертв. В ночь на 17 июля Войков явился в дом Ипатьева в 2 часа ночи вместе с председателем Чрезвычайной комиссии Екатеринбурга. Юровский доложил им, что царская семья и все остальные уже разбужены и приглашены сойти вниз, в полуподвальную комнату, откуда должна произойти их дальнейшая «отправка». Им объявлено, что в Екатеринбурге тревожное настроение, с часу на час ожидается нападение на ипатьевский дом, и что поэтому необходимо для безопасности сойти в полуподвальную комнату. Царское семейство сошло вниз в 2 часа 45 минут (Войков смотрел на свои часы). Юровский, Войков, председатель екатеринбургской Чека и латыши из Чека расположились у дверей. Члены царской семьи имели спокойный вид. Они, видимо, уже привыкли к подобного рода ночным тревогам и частым перемещениям. Часть из них сидела на стульях, подложив под сиденья подушки, часть же стояла. Бывший царь прошел несколько вперед по направлению к Юровскому, которого он считал начальником всех собравшихся, и обратился к нему спокойно: «Вот мы и собрались, теперь что же будем делать?» В этот момент Войков сделал шаг вперед и хотел прочитать постановление Уральского областного Совета, но Юровский, опередив его, подошел совсем близко к царю и сказал: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного комитета вы будете расстреляны вместе с вашей семьей». Эта фраза явилась настолько неожиданной для царя, что он совершенно машинально сказал «что?» и, щелкнув каблуками, повернулся в сторону семьи, протянув к ним руки. В эту же минуту Юровский выстрелил в него почти в упор несколько Раз, и он сразу же упал. Почти одновременно начали стрелять все остальные, и расстреливаемые падали один за другим, за исключением горничной и дочерей царя. Дочери продолжали стоять, наполняя комнату ужасными воплями предсмертного отчаяния, причем пули отскакивали от них. Юровский, Войков и часть латышей подбежали к ним поближе и стали расстреливать в упор, в голову. Как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускавшие пуль. Когда все стихло, Юровский, Войков и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по нескольку пуль или протыкая штыками двух принесенных из комендантской комнаты винтовок. Войков сказал мне, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользким, как на бойне. В воздухе появился какой-то странный запах. Юровский этим, однако, не смущался, может быть, вследствие своей фельдшерской специальности и привычки к крови. Он хладнокровно осматривал трупы и снимал с них все драгоценности. Войков также начал снимать кольца с пальцев, но, когда он притронулся к одной из царских дочерей, повернув ее на спину, кровь хлынула у нее изо рта, и послышался при этом какой-то странный звук. На Войкова это произвело такое впечатление, что он отошел совершенно в сторону.
Через короткое время после убийства трупы убитых стали выносить через двор к грузовому автомобилю, стоявшему у подъезда. Сложив трупы на автомобиль, их повезли за город на заранее подготовленное место у одной из шахт. Юровский уехал с автомобилем. Войков же остался в городе, так как он должен был приготовить все необходимое для уничтожения трупов. Для этой работы было выделено пятнадцать ответственных работников екатеринбургской и верх-исетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами того типа, какими пользуются в мясных лавках для разделки туш. Помимо того, Войков приготовил серную кислоту и бензин.
Уничтожение трупов началось на следующий же день и велось Юровским под руководством Войкова и наблюдением Голощекина и Белобородова, несколько раз приезжавших из Екатеринбурга в лес. Самая тяжелая работа состояла в разрубании трупов. Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта «работа» была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков: рук, ног, туловищ и голов. Эту кровавую массу поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд. Взятых запасов бензина и серной кислоты не хватило. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга новые запасы и сидеть все время в атмосфере горелого человеческого мяса, в дыму, пахнувшем кровью…
- Это была ужасная картина, - закончил Войков. - Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней, и он бы сошел с ума. Под конец мы стали торопиться. Сгребли в кучу все, что осталось от сожженных останков. Бросили в шахту несколько ручных гранат, чтобы пробить в ней никогда не тающий лед, и побросали в образовавшееся отверстие кучу обожженных костей. Затем мы снова бросили с десяток ручных гранат, чтобы разбросать эти кости возможно основательнее, а наверху, на площадке возле шахты, мы перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы скрыть следы костра.
Я сидел, подавленный рассказом Войкова. Когда-то я зачитывался подвигами народовольцев, их жертвенной, героической борьбой с царизмом. Я зачитывался книгами о французской революции, величественными сценами суда над Людовиком XVI. Но что общего имело все это с той картиной, которую мне только что рассказал Войков?
Там трагедия революции, а здесь мрачная картина тайной расправы, воспроизводящая худшие образцы уголовных убийств, расправы трусливой, исподтишка. Расправы с малолетними детьми и с ни в чем не повинными посторонними людьми, оказавшимися случайно в одном доме с бывшим царем…
В мое сознание незаметно для меня вкрадывался тягостный вопрос: оправдает ли история такое убийство?.. И я боялся искать ответа на этот вопрос…»[7].
Однако какие подтверждения существуют этому рассказу Войкова? Существующие документы могли быть сделаны тогда же и сейчас они выглядят как подлинные свидетели тех далеких лет.
***
А вот дальше начинается новая детективная история.
Участники расстрела говорили потом то, что им было велено рассказывать. Да, существуют документы екатеринбургского совета и других организаций, принявших якобы решение о ликвидации царской семьи, которые приведены выше. На самом же деле все было по-другому. И я хочу рассказать то, что мне рассказали и показали в Америке русские эмигранты в 1990 году.
Сообщение о расстреле всех членов царской семьи поступило в адрес секретаря Совнаркома Н.П. Горбунова для Свердлова Я.М. 17 июля 1918 года. Центральные советские газеты сообщили об этом 19 июля:
18-го июля состоялось первое заседание Президиума Ц. И. К. 5-го созыва. Председательствовал тов. Свердлов. Присутствовали члены Президиума: Аванесов, Сосновский, Теодорович, Владимирский, Максимов, Смидович, Розенгольц, Митрофанов и Розин.
Председатель тов. Свердлов оглашает только что полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова.
В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьёзно угрожала опасность приближения чехо-словацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контр-революционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. В виду этого Президиума Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16-го июля.
Жена и сын Николая Романова отправлены в надёжное место. Документы о раскрытом заговоре высланы в Москву со специальным курьером.
Сделав это сообщение, тов. Свердлов напоминает историю перевода Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург после раскрытия такой же организации белогвардейцев, подготавливавшей побег Николая Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последнего времени помешали осуществлению этого.
Президиум Ц. И. К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил:
Всероссийский Ц. И. К., в лице своего Президиума, признаёт решение Уральского Областного Совета правильным»[8].
Как написал в своих записках Лев Троцкий (Бронштейн):
«Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
- Да, а где царь?
- Кончено, - ответил он, - расстрелян.
- А семья где?
- И семья с ним.
- Все? - спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
- Все, - ответил Свердлов, - а что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
- А кто решал? - спросил я.
- Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях»[9].
Троцкий мечтавший играть прокурора в судебном процессе против «тирана», как он это планировал, оказался ни с чем. Позже он сказал, как записал это П. Майков:
«Казнь царской семьи была необходима не только для того, чтобы удручать противника и лишить его всякой надежды, но также, чтобы встряхнуть наших людей и показать им, что нет возврата»[10].
25 июля 1918 года, через восемь дней после расстрела царской семьи, Екатеринбург заняли части Белой армии и отряды белочехов. В доме Ипатьева расположился штаб генерала Гайды, командующего Сибирской армией, начались поиск исчезнувшей царской семьи и расследование убийства.
Военные власти Белой армии образовали следственную комиссию, которая произвела осмотр шахты заброшенного рудника вблизи деревни Коптяки.
30 июля для расследования обстоятельств гибели царской семьи постановлением Екатеринбургского окружного суда был назначен следователь по важнейшим делам А.П. Намёткин. 12 августа 1918 года расследование было поручено вести члену Екатеринбургского окружного суда И.А. Сергееву, который осмотрел дом Ипатьева, в том числе и полуподвальную комнату, где была расстреляна царская семья, собрал и описал вещественные доказательства, найденные в «Доме особого назначения» и на руднике[11].
17 января 1919 года для надзора за расследованием дела об убийстве царской семьи Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак назначил главнокомандующего Западным фронтом генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса. 26 января Дитерихс получил подлинные материалы следствия, проведённого Намёткиным и Сергеевым. Приказом от 6 февраля 1919 года расследование было возложено на следователя по особо важным делам Омского окружного суда Николая Алексеевича Соколова (1882-1924). 7 февраля Соколову в Омск были переданы от Дитерихса подлинное производство и вещественные доказательства по делу. С 8 марта по 11 июля Соколов продолжил следственные действия в Екатеринбурге. По приказу Дитерихса Соколов покинул Екатеринбург 11 июля 1919 года и вывез все акты подлинных следственных производств вместе с вещественными доказательствами.
Соколов кропотливо и самоотверженно вёл порученное ему следствие. В помещении телеграфа он нашел и изъял большие бабины с бумажными лентами, которые большевики не успели забрать с собой, экстренно покидая Екатеринбург. На них находились пропечатанные цифры шрифта.
Уже был расстрелян Колчак, вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а следователь продолжал свою работу в изгнании. С материалами следствия он проделал опасный путь через всю Сибирь на Дальний Восток, Китай, затем в Америку. В эмиграции в Париже Соколов продолжал брать показания у уцелевших свидетелей.
В Париже, среди эмигрантов, он нашел бывшего шифровальщика генерального штаба царской армии. Ему и передал эти бабины с записями. Тот довольно быстро расшифровал большую их часть. Это были переговоры по прямому проводу с Москвой, точнее с Яковом Свердловым, который занимался судьбой бывшего царя и его семьи. Но последние четыре записи оказались написаны другим шифром. Большевики сменили старый шифр на новый. И шифровальщик довольно долго искал пути расшифровки. Соколов уже заканчивал книгу о гибели царской семьи и должен был отдал ее в печать. И тут к нему пришел шифровальщик и принес записи, оказавшиеся на ленте, ему удалось подобрать ключи к новому шифру.
Радость Соколова сменилась ужасом от прочитанных слов. Стало ясно, что еврей Янкель Мовшович Гаухман, он же Свердлин (Свердлов)[12] был лишь маленькой пешкой в руках мирового сионизма. Он вел постоянные переговоры с небезызвестным Яковом Шиффом, главой банкирского дома Kuhn, Loeb & Co, давшего Троцкому деньги на революцию в 1917 году.
Председатель Центрального Исполнительного Комитета Яков Свердлов, направил послание Якову Юровскому, в котором он сообщил, что после того, как он сказал Якову Шиффу в Нью-Йорке о приближении Белой армии, он получил приказ от Шиффа немедленно ликвидировать царя и всю его семью. Этот приказ был доставлен Свердлову американским представительством, которое в то время находилось в городе Вологда.
Свердлов приказал Юровскому исполнить этот приказ. Но на следующий день, Юровский хотел проверить, действительно ли приказ был применим ко всей семье, или только к главе семьи, царю. Свердлов тогда сказал ему, что вся семья должна была быть ликвидирована. Юровский был ответственным за исполнение приказа.
Итак, именно из Нью-Йорка, от Шиффа Свердлов получил приказ уничтожить всю царскую семью, о чем и было сообщение на телеграфной ленте. Соколов тут же написал статью и бросился в редакции эмигрантских газет и журналов. Но везде получал отказ. Вскоре Соколов заметил за собой слежку. Тогда он, никому не говоря, спрятал расшифровки в каком-то тайном месте, о чем сообщил в ноябре в письме лишь своему другу, жившему в Америке. Соколов просил его, если с ним что-то случится, приехать и забрать оставленные им документы.
Его нашли рано утром 23 ноября 1924 года в маленьком дворике у его дома в Сальбри. Как потом писали в некрологах, «он умер от разрыва сердца». Однако было ясно, что его убили из-за имевшейся информации.
Его друг выполнил поручение Соколова. Приехав, спустя какое-то время, во Францию он забрал пакет и молча увез его в Америку. Но познакомившись с содержанием, он понял, что если сведения будут опубликованы, его ждет участь Соколова. И только после его смерти свидетельство Соколова было обнародовано в 1939 году, в периодическом эмигрантском издании в Белграде "Царский Вестник”. Роль Якова Шиффа в этих убийствах была описана в России только в 1990 году. Но это прошло как-то незамеченно[13].
Таким образом, Ленин, на которого валят всю вину за расстрел, не решил все это сам. Эдвард Радзинский, называющий себя историком, пытается утверждать, что именно Ленин был тем, кто отдал приказ на убийство царя и его семьи. Но такой телеграммы не было обнаружено в архивах. Объяснение Радзинского о том, что Ленин эту телеграмму уничтожил, не выдерживает критики, так как существует огромное количество компромата о Ленине, говорящего иначе.
Почему он уничтожил только эту специфическую телеграмму, но не другие столь же обвинительные документы?
Книга Соколова «Убийство царской семьи» была издана в Берлине в 1925 году, но без вышеупомянутой информации. Издатель тоже ее убрал.
***
Возвращаясь к тем останкам, которые нам предлагают как останки царской семьи, хочу привести весьма примечательный факт. Известный Петербургский судмедэксперт профессор В.Л. Попов, проведший челюстно-лицевую экспертизу черепа, предположительно принадлежащего Николаю II, сделал удивительное заключение. Человек, которому принадлежал этот череп, страдал ярко выраженным парадантозом, а его зубы никогда в жизни не видели бормашины, что явно не соответствует подлинной картине и подробному описанию состояния зубов, сделанных в 1917 году в Тобольске местным дантистом Марией Рендель. На том же черепе отсутствует костная мозоль, которая образовалась у царя от сабельного удара, нанесенного маньяком в Японии, во время посещения Николаем Александровичем, тогда еще Наследником, одного японского монастыря8.
На уже названной конференции в Москве выступила О.Н. Куликовская-Романова - вдова Тихона Николаевича, племянника последнего царя, которая отметила: «Я убеждена, что вопрос о так называемых екатеринбургских останках, точнее вопрос о дорасследовании убийства Царской Семьи, является судьбоносным для современной России. Возможность политического подлога в этом деле создает масштабную нравственную проблему. Россия своими многочисленными страданиями в ХХ веке заслужила право на Истину. Меня удивляет то, что этот вопрос никак не обсуждается Государственной Комиссией с ближайшими родственниками Царя и Его Семьи. Мой покойный супруг был родным племянником Царя Мученика Николая Александровича. Он в свое время заявил, что готов предоставить генетический материал для исследования Церковно-государственной Комиссии. До сих пор это предложение игнорируется официальными экспертами. Надеюсь, Президент России его Правительство все же не будут делать необдуманных шагов, которые противоречат здравым и законным требованиям Русской Православной Церкви»[14].
Итак, вопросы, вопросы и еще раз вопросы…
К большому сожалению ни на один из них ответов от Российской Комиссии не последовало. Правда, помощник Вице-Премьера В.В. Аксючиц отметил в своей статье в "Независимой газете” от 31 декабря 1997 г., что "комиссией уже дан утвердительный ответ о принадлежности останков царской семье с наибольшей точностью, которая доступна современной науке. Все остальные проблемы, связанные с императорской семьей, должны решаться, но не комиссией, а учеными, и проблемы эти не должны связываться впрямую с вопросом захоронения…”
А вот фрагмент из статьи С. Иванова «Царское Дело»:
"Некоторое время назад Петербургское телевидение показало передачу, где говорилось, что в свое время ЦРУ разработало операцию, конечной целью которой должно было стать восстановление монархии в России. По замыслу американской разведки этому должно предшествовать сперва обнаружение царских останков, а затем их торжественное захоронение. Показанный сюжет до сих пор никем не был опровергнут или хотя бы опротестован.
Интересное объяснение этой версии бытует в монархических кругах русских эмигрантов, стоящих на соборных позициях. Эту позицию для нашей газеты (речь идет о «Советской России» - В.З.) изложил известный церковный историк В.В. Антонов: «Организаторам было важно привлечь к захоронению Православную церковь - без нее действие лишается сакрального смысла, таинства. Но и у патриархии появились большие сомнения. Допустим, удается уломать Патриарха Алексия II, чтобы Русская Православная церковь освятила обряд упокоения останков. Кроме того, в этом деле будут участвовать сам Б. Ельцин и Б. Немцов как председатель комиссии. В условиях, когда поруганы и ниспровергнуты все святыни, определенная часть народа начинает поклоняться вновь обретенным мощам. И вдруг, представим себе, что спустя какое-то время в СМИ начинается кампания - «а царя-то подменили!». Мол, останки, фальшивые, и все дело сфабриковано. Удар по российскому менталитету, по государственно-образующей структуре русской души, ведь наш народ привык отождествлять царя и державу, царя и высшую справедливость.
В результате - глубочайший психологический надлом людей: еще одна святыня на поверку оказалась фальшивкой. Как итог, в общественном сознании укрепляются цинизм и неверие, народ просто уже не воспримет следующего кумира, неважно - живого или мертвого. Но, помимо всего прочего, окажутся скомпрометированы все те, кто принимал участие в фальшивом погребении, и прежде всего Патриарх, а также Ельцин и Немцов. Таким образом, канонизация сомнительных останков делает всех участников заложниками хозяев СМИ - в любой момент они могут стать «героями» очередного скандала»9 .
30 января 1998 г., в тот день, когда заседала Российская Государственная Комиссия, «Независимая газета» напечатала статью Владимира Малеванного «ДНК особого назначения». В ней сделан обстоятельный обзор проводившихся генетических экспертиз, которые, как оказалось, все эти годы делал один и тот же человек - Павел Иванов. Он не только проводил эти экспертизы, но и «сам же их проверял, руководил координацией всех исследований, толковал результаты на правительственной комиссии от лица судебно-генетических экспертов». Так о какой справедливости может идти речь, если никто из российских ученых-генетиков попросту не был допущен к экспертизам, к работе с материалом?!
Я не буду пересказывать содержание всей интереснейшей статьи В. Малеванного, а позволю себе процитировать лишь ее заключительные строки:
«Если бы данное дело рассматривалось в суде, то оно было бы направлено на доследование за недостаточностью имеющихся ДНК-доказательств» - такой вывод содержится в официальном письме из Центра ДНК-идентификации человека Института общей генетики им. Н.И.Вавилова РАН на имя Ольги Куликовской-Романовой. Отвечая на запрос вдовы и главного исполнителя завещания родного царского племянника, руководитель центра профессор Лев Животовский подвергает сомнению надежность проведенной следствием генетической экспертизы, приводя свои аргументы и количественные расчеты. По мнению Животовского, группой Иванова не рассмотрена, к примеру, такая альтернатива версии следствия, что среди останков имеются «кости других членов семьи Романовых».
В целом, подводит итог профессор, лауреат Госпремии (1996 г.) и премии РАН (1995 г.), без подтверждения независимыми экспертами результаты идентификации не могут быть признаны окончательными».
Однако, несмотря ни на что, Российская Государственная Комиссия 30 января делает заключение, что обнаруженные останки принадлежат членам Дома Романовых. И что никаких сомнений теперь не существует.
Из 23 членов Комиссии, только один - митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий заявил, что у него нет уверенности в том, что данные останки принадлежат Николаю II и членам Его Семьи. Свое заявление митрополит Ювеналий сделал с оговоркой, что это его личное мнение, а не мнение Русской Православной Церкви, которая вынесет свое заключение на очередном заседании Священного Синода, пока же итоги исследования «нельзя принять с абсолютной достоверностью, ибо история науки свидетельствует: то, что сегодня в науке считается самым современным, точным и надежным, завтра может оказаться устаревшим, неточным и ошибочным».
Слава Богу, что у митрополита Ювеналия хватило гражданского мужества на такое заявление.
Окончание
Оригинал: www.zaweru.ru
21.10.2015 18:20
С Войковым Беседовский встречался регулярно по долгу службы на дипломатическом поприще в Варшаве, не раз, вероятно, выпивал с ним. Причем пили как говорится до чёртиков, потому, что только в пьяном состоянии у Войкова развязывался язык, о чем мне тоже сказал Романовский, который был поражен тем, какое количество спиртного при нем выпил Войков. Приведенные ниже воспоминания Григория Беседовского, опубликованные С.И. Ворошилиным, были взяты из переизданной в Москве книги «На пути к термидору»:
«…В ноябре 24 года прибыл в Варшаву новый посланник Войков. С первого же знакомства он произвел на меня отвратительное впечатление. На вокзале, в день приезда, он поздоровался за руку только со мной. Остальным встречавшим чиновникам посольства он отвесил общий театральный поклон провинциального актера-любителя.
Высокого роста, с подчеркнуто выпрямленной фигурой, как у отставного капрала, с неприятными, вечно мутными глазами (как потом оказалось от пьянства и наркотиков), с жеманным тоном, а главное, беспокойно-похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин, он производил впечатление провинциального льва. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Говорил он всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, с пышными эффектными фразами, непременно оглядываясь вокруг, как бы проверяя, произвел ли он должный эффект на слушателей. Глагол «расстрелять» был его любимым словом. Он пускал его в ход кстати и некстати, по любому поводу. О периоде военного коммунизма он вспоминал всегда с глубоким вздохом, говоря о нем как об эпохе, «дававшей простор энергии, решительности, инициативе». По происхождению он был сыном директора керченской гимназии, махрового монархиста и члена «Союза русского народа». Учеником средней школы Войков принимал участие в революционных кружках, был привлечен к ответственности и бежал заграницу, в Швейцарию. Здесь он поступил на естественный факультет, а заодно женился на студентке - дочери богатого варшавского купца, получавшей ежемесячно от родителей около тысячи франков - тогда колоссальную сумму. На эти деньги Войков жил со своей женой, занимаясь слегка политической деятельностью. Эта деятельность состояла, впрочем, преимущественно в распорядительских функциях на благотворительных балах и в любительских выступлениях на благотворительных спектаклях. После революции 1917 года Войков возвратился в Россию, несколько месяцев пробыл в рядах меньшевиков и работал в одном из министерств Временного правительства, а летом уехал на Урал, здесь вступил в ряды большевиков и очень быстро выдвинулся. В 1918 году он был назначен областным комиссаром продовольствия и членом Уральского областного исполнительного комитета. В этом звании Войков принял непосредственное участие в убийстве семьи Романовых, после чего переехал в Москву, был назначен вскоре членом коллегии Наркомторга, затем уволен из-за систематического раскрадывания ценных мехов (он получил за это строгий партийный выговор), которые он дарил своим бесчисленным приятельницам, и попал, в конце концов, на работу в Наркоминдел…
УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
Под новый, 1925 год Войков решил устроить в посольстве танцевальный вечер для сотрудников. Сначала был ужин, с речами и выпивкой, а затем начались танцы. Войков, выпив довольно много вина, очень скоро захмелел.
Навеселе он удалился к себе в кабинет. Там, в шкафу стояла у него батарея коньячных и ликерных бутылок, которые он быстро опустошал. В половине второго ночи я зашел к нему в кабинет, так как из Москвы поступила срочная шифрованная телеграмма. Войков сидел на диване с серо-зеленым лицом и красными, воспаленными глазами. Он почти не слушал меня. В руках он держал кольцо с рубином, переливавшимся цветом крови, и пристально смотрел на него. Увидев мой взгляд, который я бросил на кольцо, Войков посмотрел на меня мутным взглядом и сказал: «Это не мое кольцо. Я взял его в Екатеринбурге в Ипатьевском доме после расстрела царского семейства», фраза эта заинтересовала меня. До самого своего отъезда за границу я работал на Украине, а екатеринбургская трагедия совершилась за много тысяч километров от Украины. Я знал в общих чертах об убийстве. Но я знал, что имеется постановление Политбюро, запрещающее участникам убийства рассказывать о нем или писать мемуары об этом времени, и мне захотелось из уст Войкова узнать все детали.
Я обратился к Войкову с просьбой рассказать мне о екатеринбургских событиях. Он сначала отказывался, затем, приняв таинственный вид, согласился. Тут же он стал предупреждать меня, что рассказ его является конфиденциальным, так как в свое время он дал формальную подписку молчать о происшедшем.
- Вы знаете, - сказал он - эта скотина Юровский (Юровского он не выносил) начал было писать свои мемуары о расстреле царской семьи. Об этом узнали в Политбюро, вызвали его и предложили немедленно сжечь написанное, а после этого Политбюро приняло общее постановление, запрещающее участникам расстрела публиковать о нем мемуары. Действительно, из-за Юровского расстрел был произведен так безобразно, что походил на простую бойню, и прямо стыдно рассказывать, как все происходило.
Вопрос о расстреле Романовых был поставлен по настойчивому требованию Уральского областного Совета, в котором я работал в качестве областного комиссара по продовольствию. Уральский Совет категорическим образом настаивал перед Москвой на расстреле царя, указывая, что уральские рабочие чрезвычайно недовольны оттяжкой приговора и тем обстоятельством, что царская семья живет в Екатеринбурге, «как на даче», в отдельном доме, со всеми удобствами. Центральные московские власти не хотели сначала расстреливать царя, имея в виду использовать его и семью для торга с Германией. В Москве думали, что уступив Романовых Германии, можно будет получить какую-нибудь компенсацию. Особенно надеялись на возможность выторговать уменьшение контрибуции в триста миллионов рублей золотом, наложенной на Россию по Брестскому договору. Эта контрибуция являлась одним из самых неприятных пунктов Брестского договора, и Москва очень желала бы этот пункт изменить. Некоторые из членов ЦК, в частности, Ленин, возражали также и по принципиальным соображениям против расстрела детей. Ленин указывал, что Великая французская революция казнила короля и королеву, но не тронула дофина. Высказывались соображения о том отрицательном впечатлении, которое может произвести за границей, даже в самых радикальных кругах, расстрел царских детей.
Но Уральский областной Совет и областной комитет коммунистической партии продолжали решительно требовать расстрела (Войков сделал при этом театральный жест) - я был одним из самых ярых сторонников этой меры. Революция должна быть жестокой к низверженным монархам, или она рискует потерять популярность в массах. Тем более в уральских массах, представлявших собой тогда сплошной революционный костер. Уральский областной комитет коммунистической партии поставил на обсуждение вопрос о расстреле и решил его окончательно в положительном духе еще с июля 1918 года. При этом ни один из членов областного комитета партии не голосовал против. Постановление было вынесено о расстреле всей семьи, и ряду ответственных уральских коммунистов было поручено провести утверждение в Москве, в Центральном Комитете коммунистической партии. В этом нам больше всего помогли в Москве два уральских товарища - Свердлов и Крестинский. Они оба сохраняли самые тесные связи с Уралом, и в них мы нашли горячую поддержку в проведении в Центральном Комитете партии постановления Уральского областного комитета. Провести это постановление оказалось делом не легким, так как часть членов ЦК продолжала держаться той точки зрения, что Романовы представляют чересчур большой козырь в наших руках для игры с Германией и что поэтому расстаться с таким козырем можно лишь в самом крайнем случае. Уральцам пришлось прибегнуть тогда, к сильно действующему средству. Они заявили, что не ручаются за целость семьи Романовых и за то, что чехи не освободят их в случае дальнейшего своего продвижения на Урал. Последний аргумент подействовал сильнее всего. Все члены ЦК не желали, чтобы Романов попал в руки Антанты. Эта перспектива заставила уступить настояниям уральских товарищей. Судьба царя была решена. Была решена и судьба его семейства…
Когда решение Центрального Комитета партии сделалось известным в Екатеринбурге (его привез из Москвы Голощекин), Белобородое поставил на обсуждение вопрос о проведении расстрела. Дело в том, что ЦК партии вынес постановление и предупредил Екатеринбург о необходимости скрывать факт расстрела членов семьи, так как германское правительство настойчиво добивалось освобождения и выезда в Германию бывшей царицы, наследника и великих княжон. Белобородов предложил следующий план: инсценировать похищение и увоз семьи, кроме царя, и увезенных тайно расстрелять в лесу близ Екатеринбурга. Бывшего царя расстрелять публично, прочитав приговор с мотивировкой расстрела. Однако, Голощекин возражал против этого проекта, считая, что инсценировку будет очень трудно скрыть. Он предложил расстрелять семью за городом, в лесу, побросав трупы в одну из шахт, объявив о расстреле царя и о том, что «семья переведена в другое, более надежное место».
Тут Войков начал мне рассказывать подробно ход прений в областном комитете партии по этому вопросу. Он лично выступал против обоих проектов, предлагая довезти царское семейство до ближайшей полноводной реки и, расстреляв, потопить в реке, привязав гири к телам. Он считал, что его проект был самым «чистым»: расстрел на берегу реки с прочтением приговора и затем «погребением тел с погружением их в воду». Войков считал, что такой способ «погребения» явился бы вполне нормальным и не дискредитирующим проведенное в жизнь революционное мероприятие.
В результате прений областной комитет принял постановление о расстреле царской семьи в доме Ипатьева и о последующем уничтожении трупов. В этом постановлении указывалось также, что состоящие при царской семье доктор, повар, лакей, горничная и мальчик-поваренок обрекли себя на смерть и подлежат расстрелу вместе с семьей. Выполнение постановления поручалось Юровскому, как коменданту Ипатьевского дома. При выполнении должен был присутствовать в качестве делегата областного комитета партии Войков. Ему же, как естественнику и химику, поручалось разработать план полного уничтожения трупов. Войкову поручили также прочитать царскому семейству постановление о расстреле с мотивировкой, состоявшей из нескольких строк, и он действительно разучивал это постановление наизусть, чтобы прочитать его возможно более торжественно, считая, что тем самым он войдет в историю, как одно из главных действующих лиц этой трагедии. Юровский, однако, желавший также «войти в историю», опередил Войкова и, сказав несколько слов, начал стрелять. Из-за этого Войков его смертельно возненавидел и отзывался о нем всегда, как о «скотине, мяснике, идиоте» и т.п.
Вопрос о том, каким оружием действовать при расстреле, также подвергся тщательному обсуждению. Решили расстреливать из револьверов, так как ружейные залпы были бы далеко слышны и привлекли бы внимание жителей Екатеринбурга. Для расстрела Войков приготовил свой маузер, калибра 7.65. Рассказывая об этом, он вынул из кармана и показал мне этот маузер. Такой же маузер был, по его словам, и у Юровского.
Перейдя к описанию самой обстановки убийства, Войков утверждал, что Юровский так хотел поскорее закончить убийство, что очень торопился и из-за этого превратил «торжественный исторический акт» в работу мясника. Тут же Войков добавил, что решение пощадить мальчика-поваренка, было принято Юровским по его, Войкова, инициативе, и с большой неохотой. Юровскому при его жестокости было жалко расставаться с одной из жертв. В ночь на 17 июля Войков явился в дом Ипатьева в 2 часа ночи вместе с председателем Чрезвычайной комиссии Екатеринбурга. Юровский доложил им, что царская семья и все остальные уже разбужены и приглашены сойти вниз, в полуподвальную комнату, откуда должна произойти их дальнейшая «отправка». Им объявлено, что в Екатеринбурге тревожное настроение, с часу на час ожидается нападение на ипатьевский дом, и что поэтому необходимо для безопасности сойти в полуподвальную комнату. Царское семейство сошло вниз в 2 часа 45 минут (Войков смотрел на свои часы). Юровский, Войков, председатель екатеринбургской Чека и латыши из Чека расположились у дверей. Члены царской семьи имели спокойный вид. Они, видимо, уже привыкли к подобного рода ночным тревогам и частым перемещениям. Часть из них сидела на стульях, подложив под сиденья подушки, часть же стояла. Бывший царь прошел несколько вперед по направлению к Юровскому, которого он считал начальником всех собравшихся, и обратился к нему спокойно: «Вот мы и собрались, теперь что же будем делать?» В этот момент Войков сделал шаг вперед и хотел прочитать постановление Уральского областного Совета, но Юровский, опередив его, подошел совсем близко к царю и сказал: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного комитета вы будете расстреляны вместе с вашей семьей». Эта фраза явилась настолько неожиданной для царя, что он совершенно машинально сказал «что?» и, щелкнув каблуками, повернулся в сторону семьи, протянув к ним руки. В эту же минуту Юровский выстрелил в него почти в упор несколько Раз, и он сразу же упал. Почти одновременно начали стрелять все остальные, и расстреливаемые падали один за другим, за исключением горничной и дочерей царя. Дочери продолжали стоять, наполняя комнату ужасными воплями предсмертного отчаяния, причем пули отскакивали от них. Юровский, Войков и часть латышей подбежали к ним поближе и стали расстреливать в упор, в голову. Как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускавшие пуль. Когда все стихло, Юровский, Войков и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по нескольку пуль или протыкая штыками двух принесенных из комендантской комнаты винтовок. Войков сказал мне, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользким, как на бойне. В воздухе появился какой-то странный запах. Юровский этим, однако, не смущался, может быть, вследствие своей фельдшерской специальности и привычки к крови. Он хладнокровно осматривал трупы и снимал с них все драгоценности. Войков также начал снимать кольца с пальцев, но, когда он притронулся к одной из царских дочерей, повернув ее на спину, кровь хлынула у нее изо рта, и послышался при этом какой-то странный звук. На Войкова это произвело такое впечатление, что он отошел совершенно в сторону.
Через короткое время после убийства трупы убитых стали выносить через двор к грузовому автомобилю, стоявшему у подъезда. Сложив трупы на автомобиль, их повезли за город на заранее подготовленное место у одной из шахт. Юровский уехал с автомобилем. Войков же остался в городе, так как он должен был приготовить все необходимое для уничтожения трупов. Для этой работы было выделено пятнадцать ответственных работников екатеринбургской и верх-исетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами того типа, какими пользуются в мясных лавках для разделки туш. Помимо того, Войков приготовил серную кислоту и бензин.
Уничтожение трупов началось на следующий же день и велось Юровским под руководством Войкова и наблюдением Голощекина и Белобородова, несколько раз приезжавших из Екатеринбурга в лес. Самая тяжелая работа состояла в разрубании трупов. Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта «работа» была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков: рук, ног, туловищ и голов. Эту кровавую массу поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд. Взятых запасов бензина и серной кислоты не хватило. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга новые запасы и сидеть все время в атмосфере горелого человеческого мяса, в дыму, пахнувшем кровью…
- Это была ужасная картина, - закончил Войков. - Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней, и он бы сошел с ума. Под конец мы стали торопиться. Сгребли в кучу все, что осталось от сожженных останков. Бросили в шахту несколько ручных гранат, чтобы пробить в ней никогда не тающий лед, и побросали в образовавшееся отверстие кучу обожженных костей. Затем мы снова бросили с десяток ручных гранат, чтобы разбросать эти кости возможно основательнее, а наверху, на площадке возле шахты, мы перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы скрыть следы костра.
Я сидел, подавленный рассказом Войкова. Когда-то я зачитывался подвигами народовольцев, их жертвенной, героической борьбой с царизмом. Я зачитывался книгами о французской революции, величественными сценами суда над Людовиком XVI. Но что общего имело все это с той картиной, которую мне только что рассказал Войков?
Там трагедия революции, а здесь мрачная картина тайной расправы, воспроизводящая худшие образцы уголовных убийств, расправы трусливой, исподтишка. Расправы с малолетними детьми и с ни в чем не повинными посторонними людьми, оказавшимися случайно в одном доме с бывшим царем…
В мое сознание незаметно для меня вкрадывался тягостный вопрос: оправдает ли история такое убийство?.. И я боялся искать ответа на этот вопрос…»[7].
Однако какие подтверждения существуют этому рассказу Войкова? Существующие документы могли быть сделаны тогда же и сейчас они выглядят как подлинные свидетели тех далеких лет.
***
А вот дальше начинается новая детективная история.
Участники расстрела говорили потом то, что им было велено рассказывать. Да, существуют документы екатеринбургского совета и других организаций, принявших якобы решение о ликвидации царской семьи, которые приведены выше. На самом же деле все было по-другому. И я хочу рассказать то, что мне рассказали и показали в Америке русские эмигранты в 1990 году.
Сообщение о расстреле всех членов царской семьи поступило в адрес секретаря Совнаркома Н.П. Горбунова для Свердлова Я.М. 17 июля 1918 года. Центральные советские газеты сообщили об этом 19 июля:
18-го июля состоялось первое заседание Президиума Ц. И. К. 5-го созыва. Председательствовал тов. Свердлов. Присутствовали члены Президиума: Аванесов, Сосновский, Теодорович, Владимирский, Максимов, Смидович, Розенгольц, Митрофанов и Розин.
Председатель тов. Свердлов оглашает только что полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова.
В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьёзно угрожала опасность приближения чехо-словацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контр-революционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. В виду этого Президиума Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16-го июля.
Жена и сын Николая Романова отправлены в надёжное место. Документы о раскрытом заговоре высланы в Москву со специальным курьером.
Сделав это сообщение, тов. Свердлов напоминает историю перевода Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург после раскрытия такой же организации белогвардейцев, подготавливавшей побег Николая Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последнего времени помешали осуществлению этого.
Президиум Ц. И. К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил:
Всероссийский Ц. И. К., в лице своего Президиума, признаёт решение Уральского Областного Совета правильным»[8].
Как написал в своих записках Лев Троцкий (Бронштейн):
«Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
- Да, а где царь?
- Кончено, - ответил он, - расстрелян.
- А семья где?
- И семья с ним.
- Все? - спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
- Все, - ответил Свердлов, - а что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
- А кто решал? - спросил я.
- Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях»[9].
Троцкий мечтавший играть прокурора в судебном процессе против «тирана», как он это планировал, оказался ни с чем. Позже он сказал, как записал это П. Майков:
«Казнь царской семьи была необходима не только для того, чтобы удручать противника и лишить его всякой надежды, но также, чтобы встряхнуть наших людей и показать им, что нет возврата»[10].
25 июля 1918 года, через восемь дней после расстрела царской семьи, Екатеринбург заняли части Белой армии и отряды белочехов. В доме Ипатьева расположился штаб генерала Гайды, командующего Сибирской армией, начались поиск исчезнувшей царской семьи и расследование убийства.
Военные власти Белой армии образовали следственную комиссию, которая произвела осмотр шахты заброшенного рудника вблизи деревни Коптяки.
30 июля для расследования обстоятельств гибели царской семьи постановлением Екатеринбургского окружного суда был назначен следователь по важнейшим делам А.П. Намёткин. 12 августа 1918 года расследование было поручено вести члену Екатеринбургского окружного суда И.А. Сергееву, который осмотрел дом Ипатьева, в том числе и полуподвальную комнату, где была расстреляна царская семья, собрал и описал вещественные доказательства, найденные в «Доме особого назначения» и на руднике[11].
17 января 1919 года для надзора за расследованием дела об убийстве царской семьи Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак назначил главнокомандующего Западным фронтом генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса. 26 января Дитерихс получил подлинные материалы следствия, проведённого Намёткиным и Сергеевым. Приказом от 6 февраля 1919 года расследование было возложено на следователя по особо важным делам Омского окружного суда Николая Алексеевича Соколова (1882-1924). 7 февраля Соколову в Омск были переданы от Дитерихса подлинное производство и вещественные доказательства по делу. С 8 марта по 11 июля Соколов продолжил следственные действия в Екатеринбурге. По приказу Дитерихса Соколов покинул Екатеринбург 11 июля 1919 года и вывез все акты подлинных следственных производств вместе с вещественными доказательствами.
Соколов кропотливо и самоотверженно вёл порученное ему следствие. В помещении телеграфа он нашел и изъял большие бабины с бумажными лентами, которые большевики не успели забрать с собой, экстренно покидая Екатеринбург. На них находились пропечатанные цифры шрифта.
Уже был расстрелян Колчак, вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а следователь продолжал свою работу в изгнании. С материалами следствия он проделал опасный путь через всю Сибирь на Дальний Восток, Китай, затем в Америку. В эмиграции в Париже Соколов продолжал брать показания у уцелевших свидетелей.
В Париже, среди эмигрантов, он нашел бывшего шифровальщика генерального штаба царской армии. Ему и передал эти бабины с записями. Тот довольно быстро расшифровал большую их часть. Это были переговоры по прямому проводу с Москвой, точнее с Яковом Свердловым, который занимался судьбой бывшего царя и его семьи. Но последние четыре записи оказались написаны другим шифром. Большевики сменили старый шифр на новый. И шифровальщик довольно долго искал пути расшифровки. Соколов уже заканчивал книгу о гибели царской семьи и должен был отдал ее в печать. И тут к нему пришел шифровальщик и принес записи, оказавшиеся на ленте, ему удалось подобрать ключи к новому шифру.
Радость Соколова сменилась ужасом от прочитанных слов. Стало ясно, что еврей Янкель Мовшович Гаухман, он же Свердлин (Свердлов)[12] был лишь маленькой пешкой в руках мирового сионизма. Он вел постоянные переговоры с небезызвестным Яковом Шиффом, главой банкирского дома Kuhn, Loeb & Co, давшего Троцкому деньги на революцию в 1917 году.
Председатель Центрального Исполнительного Комитета Яков Свердлов, направил послание Якову Юровскому, в котором он сообщил, что после того, как он сказал Якову Шиффу в Нью-Йорке о приближении Белой армии, он получил приказ от Шиффа немедленно ликвидировать царя и всю его семью. Этот приказ был доставлен Свердлову американским представительством, которое в то время находилось в городе Вологда.
Свердлов приказал Юровскому исполнить этот приказ. Но на следующий день, Юровский хотел проверить, действительно ли приказ был применим ко всей семье, или только к главе семьи, царю. Свердлов тогда сказал ему, что вся семья должна была быть ликвидирована. Юровский был ответственным за исполнение приказа.
Итак, именно из Нью-Йорка, от Шиффа Свердлов получил приказ уничтожить всю царскую семью, о чем и было сообщение на телеграфной ленте. Соколов тут же написал статью и бросился в редакции эмигрантских газет и журналов. Но везде получал отказ. Вскоре Соколов заметил за собой слежку. Тогда он, никому не говоря, спрятал расшифровки в каком-то тайном месте, о чем сообщил в ноябре в письме лишь своему другу, жившему в Америке. Соколов просил его, если с ним что-то случится, приехать и забрать оставленные им документы.
Его нашли рано утром 23 ноября 1924 года в маленьком дворике у его дома в Сальбри. Как потом писали в некрологах, «он умер от разрыва сердца». Однако было ясно, что его убили из-за имевшейся информации.
Его друг выполнил поручение Соколова. Приехав, спустя какое-то время, во Францию он забрал пакет и молча увез его в Америку. Но познакомившись с содержанием, он понял, что если сведения будут опубликованы, его ждет участь Соколова. И только после его смерти свидетельство Соколова было обнародовано в 1939 году, в периодическом эмигрантском издании в Белграде "Царский Вестник”. Роль Якова Шиффа в этих убийствах была описана в России только в 1990 году. Но это прошло как-то незамеченно[13].
Таким образом, Ленин, на которого валят всю вину за расстрел, не решил все это сам. Эдвард Радзинский, называющий себя историком, пытается утверждать, что именно Ленин был тем, кто отдал приказ на убийство царя и его семьи. Но такой телеграммы не было обнаружено в архивах. Объяснение Радзинского о том, что Ленин эту телеграмму уничтожил, не выдерживает критики, так как существует огромное количество компромата о Ленине, говорящего иначе.
Почему он уничтожил только эту специфическую телеграмму, но не другие столь же обвинительные документы?
Книга Соколова «Убийство царской семьи» была издана в Берлине в 1925 году, но без вышеупомянутой информации. Издатель тоже ее убрал.
***
Возвращаясь к тем останкам, которые нам предлагают как останки царской семьи, хочу привести весьма примечательный факт. Известный Петербургский судмедэксперт профессор В.Л. Попов, проведший челюстно-лицевую экспертизу черепа, предположительно принадлежащего Николаю II, сделал удивительное заключение. Человек, которому принадлежал этот череп, страдал ярко выраженным парадантозом, а его зубы никогда в жизни не видели бормашины, что явно не соответствует подлинной картине и подробному описанию состояния зубов, сделанных в 1917 году в Тобольске местным дантистом Марией Рендель. На том же черепе отсутствует костная мозоль, которая образовалась у царя от сабельного удара, нанесенного маньяком в Японии, во время посещения Николаем Александровичем, тогда еще Наследником, одного японского монастыря8.
На уже названной конференции в Москве выступила О.Н. Куликовская-Романова - вдова Тихона Николаевича, племянника последнего царя, которая отметила: «Я убеждена, что вопрос о так называемых екатеринбургских останках, точнее вопрос о дорасследовании убийства Царской Семьи, является судьбоносным для современной России. Возможность политического подлога в этом деле создает масштабную нравственную проблему. Россия своими многочисленными страданиями в ХХ веке заслужила право на Истину. Меня удивляет то, что этот вопрос никак не обсуждается Государственной Комиссией с ближайшими родственниками Царя и Его Семьи. Мой покойный супруг был родным племянником Царя Мученика Николая Александровича. Он в свое время заявил, что готов предоставить генетический материал для исследования Церковно-государственной Комиссии. До сих пор это предложение игнорируется официальными экспертами. Надеюсь, Президент России его Правительство все же не будут делать необдуманных шагов, которые противоречат здравым и законным требованиям Русской Православной Церкви»[14].
Итак, вопросы, вопросы и еще раз вопросы…
К большому сожалению ни на один из них ответов от Российской Комиссии не последовало. Правда, помощник Вице-Премьера В.В. Аксючиц отметил в своей статье в "Независимой газете” от 31 декабря 1997 г., что "комиссией уже дан утвердительный ответ о принадлежности останков царской семье с наибольшей точностью, которая доступна современной науке. Все остальные проблемы, связанные с императорской семьей, должны решаться, но не комиссией, а учеными, и проблемы эти не должны связываться впрямую с вопросом захоронения…”
А вот фрагмент из статьи С. Иванова «Царское Дело»:
"Некоторое время назад Петербургское телевидение показало передачу, где говорилось, что в свое время ЦРУ разработало операцию, конечной целью которой должно было стать восстановление монархии в России. По замыслу американской разведки этому должно предшествовать сперва обнаружение царских останков, а затем их торжественное захоронение. Показанный сюжет до сих пор никем не был опровергнут или хотя бы опротестован.
Интересное объяснение этой версии бытует в монархических кругах русских эмигрантов, стоящих на соборных позициях. Эту позицию для нашей газеты (речь идет о «Советской России» - В.З.) изложил известный церковный историк В.В. Антонов: «Организаторам было важно привлечь к захоронению Православную церковь - без нее действие лишается сакрального смысла, таинства. Но и у патриархии появились большие сомнения. Допустим, удается уломать Патриарха Алексия II, чтобы Русская Православная церковь освятила обряд упокоения останков. Кроме того, в этом деле будут участвовать сам Б. Ельцин и Б. Немцов как председатель комиссии. В условиях, когда поруганы и ниспровергнуты все святыни, определенная часть народа начинает поклоняться вновь обретенным мощам. И вдруг, представим себе, что спустя какое-то время в СМИ начинается кампания - «а царя-то подменили!». Мол, останки, фальшивые, и все дело сфабриковано. Удар по российскому менталитету, по государственно-образующей структуре русской души, ведь наш народ привык отождествлять царя и державу, царя и высшую справедливость.
В результате - глубочайший психологический надлом людей: еще одна святыня на поверку оказалась фальшивкой. Как итог, в общественном сознании укрепляются цинизм и неверие, народ просто уже не воспримет следующего кумира, неважно - живого или мертвого. Но, помимо всего прочего, окажутся скомпрометированы все те, кто принимал участие в фальшивом погребении, и прежде всего Патриарх, а также Ельцин и Немцов. Таким образом, канонизация сомнительных останков делает всех участников заложниками хозяев СМИ - в любой момент они могут стать «героями» очередного скандала»9 .
30 января 1998 г., в тот день, когда заседала Российская Государственная Комиссия, «Независимая газета» напечатала статью Владимира Малеванного «ДНК особого назначения». В ней сделан обстоятельный обзор проводившихся генетических экспертиз, которые, как оказалось, все эти годы делал один и тот же человек - Павел Иванов. Он не только проводил эти экспертизы, но и «сам же их проверял, руководил координацией всех исследований, толковал результаты на правительственной комиссии от лица судебно-генетических экспертов». Так о какой справедливости может идти речь, если никто из российских ученых-генетиков попросту не был допущен к экспертизам, к работе с материалом?!
Я не буду пересказывать содержание всей интереснейшей статьи В. Малеванного, а позволю себе процитировать лишь ее заключительные строки:
«Если бы данное дело рассматривалось в суде, то оно было бы направлено на доследование за недостаточностью имеющихся ДНК-доказательств» - такой вывод содержится в официальном письме из Центра ДНК-идентификации человека Института общей генетики им. Н.И.Вавилова РАН на имя Ольги Куликовской-Романовой. Отвечая на запрос вдовы и главного исполнителя завещания родного царского племянника, руководитель центра профессор Лев Животовский подвергает сомнению надежность проведенной следствием генетической экспертизы, приводя свои аргументы и количественные расчеты. По мнению Животовского, группой Иванова не рассмотрена, к примеру, такая альтернатива версии следствия, что среди останков имеются «кости других членов семьи Романовых».
В целом, подводит итог профессор, лауреат Госпремии (1996 г.) и премии РАН (1995 г.), без подтверждения независимыми экспертами результаты идентификации не могут быть признаны окончательными».
Однако, несмотря ни на что, Российская Государственная Комиссия 30 января делает заключение, что обнаруженные останки принадлежат членам Дома Романовых. И что никаких сомнений теперь не существует.
Из 23 членов Комиссии, только один - митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий заявил, что у него нет уверенности в том, что данные останки принадлежат Николаю II и членам Его Семьи. Свое заявление митрополит Ювеналий сделал с оговоркой, что это его личное мнение, а не мнение Русской Православной Церкви, которая вынесет свое заключение на очередном заседании Священного Синода, пока же итоги исследования «нельзя принять с абсолютной достоверностью, ибо история науки свидетельствует: то, что сегодня в науке считается самым современным, точным и надежным, завтра может оказаться устаревшим, неточным и ошибочным».
Слава Богу, что у митрополита Ювеналия хватило гражданского мужества на такое заявление.
Окончание
Оригинал: www.zaweru.ru