Воспоминания Ф.Ветошкина о его мытарствах. Часть 5. В борьбе с японцами
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Перебежчики, большое ограбление поезда, японские пленные, взятие Никольска, мирное сосуществование, разгром
В конце Декабря 19 года получаем сообщение, что Шкотовский гарнизон ушёл в сопки, забрав с собой оружие и припасы, и направляется к нам. Быстро оседлали лошадей, и конница во главе с Дёминым едет в Петруши на встречу Шкотовцам, дабы скорее выяснить происшедшее. Пешие отправились в Боголюбовку и там ждали. Я должен был ехать для передачи полученных сведений отряду Степаненко.
Встретив Шкотовцев, Дёмин условился с ними, прежде чем запустить их в Петруши, они должны были сдать нам три своих пулемёта. Они на это согласились, и пулемёты были в наших руках, не было сомнения, что они действительно совсем перешли к нам. Мы ликовали при виде пулемётов и 300-400 человек, вооружённых с ног до головы, в новом обмундировании. Чёрт возьми, да это целая Армия! Они были рады то-же не меньше нашего, так как мы в сопках чувствовали себя, как дома, а они не знали, что тут делать, имея с собой запасы с"естных припасов и снаряжения.
К вечеру шкотовцы был уже в Боголюбовке и заняли все квартиры, а на другой день собрались все парт-отряды, и Боголюбовка из себя представляла не самую дрянную деревушку, а что-то вроде военного городка. Надо было распределить пришедших по отрядам. Это было необходимо, т.к. каждый отряд занимал определённый район, в границах которого он и кормился и поддерживал свой порядок. Мелкому отряду было гораздо лучше, у него меньше следов, меньше шума, он внезапно появляется, также внезапно и исчезает.
Погода была хорошая, и с ранняго утра все парт-отряды выстроились на улице по одной стороне, а по другой были построены Шкотовцы. Интересно было смотреть издали на столь не виданное доселе в глуши наших лесов скопление партизанских сил. Было видно, что не долго осталось нам сидеть в сопках, это думал каждый. Поблагодарив Шкотовцев за славный и сознательно сделанный ими шаг, было прииступлено к распределению людей и оружия. Наш отряд после распределения был в составе 120 человек. После чего, провожая один другого, отряды кричали: "Ура!" - и долго и радостно разносилось это "ура", далеко по лесу. В оружии недостатка не было, и работа закипела. Ежедневно линия ж.д. была порвана в нескольких местах, движение поездов было почти остановлено, а карательные отряды прекратили свои действия, боясь заглядывать, хотя бы в ближайшие к городу деревни.
5 Января 20 года был особенно сильный налёт на железную дорогу, но без всяких выстрелов нам удалось остановить товарный поезд с японским грузом шедший с Никольскоуссурийска в Хабаровск. Как только поезд был остановлен, как из близь лежащих деревень со всех концов потянулись подводы крестьян в надежде, чем либо поживиться. Состав поезда имел груз: мануфактуру, английские кэпи, посуда разных сортов, керосин, свечи, мыло, чай масло, сало, топоры всех сортов, верёвка, дёготь, смола и много других товаров. Выгрузив необходимое отряду, мы отправили в своё Интенданство, а остальное, наприм.: верёвки и топоры, и часть других товаров были предоставлены крестьянам, и в один миг вагоны были пусты. Тогда в назидание япошкам поезд был пущен полным ходом дальше без машинистов и кондукторов. Последние, забрав кой-что из товаров под мышку, пошли пешком вслед за поездом. Но раньше, чем остановить поезд, мы задержали трёх японцев, делающих обход по линии, и теперь взяли их в Боголюбовку.
Боголюбовка была наполнена товаром, но половина была отправлена далеко в лес на всякий случай. Японцев посадили в одну из свободных хат, и всё население собралось смотреть, в надежде узнать из них ранее стоявших в Боголюбовке японцев. В дверях стояли часовые и в избушку не пускали, можно было смотреть через открытые двери и окна. Вдруг врывается один из местных мужичков (часовые не успели задержать) подходит к одному из японцев и, размахиваясь, ударяет его: "У, собака! Убью!" Часовые хватают его, и оказывается, что ударенный им японец был ранее в Боголюбовке, побил его сынишку, а также забирал у него овёс и сено без всяких разрешений. В Штабе в это время был Совет, как поступить с японцами. Было постановлено поздно вечером их расстрелять.
Через несколько часов в Боголюбовку прибыли Американцы в количестве трёх человек, привезшие нам валенок других подарков, а в ближайшее время обещали привезти несколько пулемётов. Американцы уже не первый раз посещали наши отряды и каждый раз что нибудь привозили. Они изучали нас в беседе с нами и вреда нам ни какого не причиняли. Один из них был корреспондент Американских газет и двое русских, живущих в Канаде по 15-16 лет, кажется, уроженцы Орловской губ.
Узнав, что мы имеем трёх пленных японцев, они просили нас передать им пленных и доказывали, что возвращение из нашего плена японцев в свои части морально повлияет на взгляды и отношения Японских солдат к партизанам. От расстрела же их мы действительно ни чего не получали и с удовольствием передали их Американцам. Японцы, узнав о их освобождении, [13] благодарили нас, говоря: "Русский барсука! Короша! Наша тоже барсука!" (*что, интересно, он имел в виду?) На прощание Американцы подарили т. Дёмину карманные часы и уехали.
Каждый день к нам с Никольска приходили пешком, верхом на лошадях, даже с обозами бежавшие из полков солдаты, каждый тащил что-либо с собой, зная, что в лесу пригодится. Так у нас появились бинокли, а в штабе пишущая машинка.
26 Января было приказано всем парт-отрядам в полном составе собраться в деревне Раковке, а оттуда должны были общими силами повести наступление на Никольск-Уссурийский. Из Владивостока была получена информация о положении на Востоке и в России. Сообщалось о прибытии во Владивосток представителя Сов. России тов. Виленского, который и привёз информацию. Трудно вообразить радость партизан в предчувствии конца жизни в сопках, всяким лишениям и невзгодам. Но во всяком случае до конца было далеко.
Из Раковки двинулись на Глуховку и там ожидали наступления ночи. Командовал сводным отрядом тов. Андреев. Нас было около 1200 человек.
Часа в 2 в Глуховку прибыл Полковник для переговоров о добровольной сдаче Никольска. Они уже знали о нашем наступлении, но сил в гарнизоне было мало, а солдаты воевать с партизанами отказались, и надо было принимать меры к сохранению своей офицерской шкуры. Он предложил нам свои условия. Город будет занят партизанами, последние и будут нести гарнизонную службу, а части бывшие Колчака сохраняются и полным составом во главе со всеми офицерами переходят в подчинение нашему Комвойсками. Но все офицеры остаются на своих постах и по прежнему несут службу в новых условиях. Разумеется, мы на такие условия согласиться не могли, а потому и отклонили их. Полковник Враштель со своей стороны на наши условия не соглашался. Нашим опорным пунктом было расформирование всех частей белой армии и назначение комсостава по усмотрению нашего командования. Так и уехал полковник, приехав в количестве 6 человек, а уехал вдвоём. Четверо не поехали обратно в Никольск и оставили у себя лошадь с телегой. Не по себе было от этого полковнику, но ни чего не сделаешь, прошли, видно, золотые денёчки. Так смеялись ребята вслед уезжающему Полковнику.
Часов в 12 ночи тихо двинулись к Никольску, перевалили через холм, и пред нами предстал Никольск, залитый электрическим светом. Спустились к корейским фанзам, здесь, обождав ещё не много, разделились на три отряда. Обоз оставили у фанз и пошли в город, было решено войдти с трех сторон. Наш отряд наступал на вогзал.
Часа в 4 утра раздались орудийные выстрелы и несколько залпов в центре города. Два других отряда были уже там и стреляли по кучке офицеров, в руках которых была батарея (они не хотели добровольно сдаться), но не более 15 минут продолжались выстрелы, и всё смолкло. Мы лежали в цепи, окружив вогзал, ожидая окончания переговоров с японцами, с которыми, согласно распоряжения свыше, мы не хотели вступать в борьбу.
Только к часу дня мы вошли в город. Переговоры с японцами были кончены, и было достигнуто соглашение. Японцам давалась полная свобода передвижений, как по железной дороге, так и внутри Никольска. Остатки Колчаковских полков перешли на нашу сторону и оставались на службе. Были выпущены из тюрем и лагерей все политические и быстро вооружались.
Уставив достаточное количество людей нести гарнизонную службу и для охраны порядка, мы наступали на Раздольное. Заняв его, стали в нём гарнизоном. Началась формировка и организация Армии, Штабов и местных Управлений. Наш отряд в Раздольном был реорганизован и представлял из себя Отдельный батальон Особого Назначения. Мне с товарищем Хениным было поручено организовать Штаб баталиона, и работа закипела.
На другой день было первое организационное партийное собрание, на котором и распределили работу в отделах гражданских Управлений.
Жизнь стала входить в нормальную колею, части были обмундированы, у всех было новое обмундирование, и каждый день ходили на учения на площадь. Так почти в один день во всём Приморском крае от Владивостока до границы Китая ст. Пограничной и до Благовещенска по другой ветке власть перешла в руки партизан.
Японцы сначала дико смотрели на нас, и частые их манёвры внутри селения, перебежка цепями и т.д. казались нам подозрительными, но мало по малу привыкли и к ним, и перестали обращать внимание на все их проделки, что и отразилось впоследствии на наших спинах.
Население требовало восстановления Советской власти и самовольно без всякого созыва выбирало и посылало своих делегатов в Никольск. А международное положение вообще Сов. России, а в частности Дальнего Востока, тем более Приморья, диктовало другое, и мы получили директивы воздержаться от официальной Советизации Края, так как надо было бояться Японцев. В то время они имели силу в Крае, занимали его своими гарнизонами от Владивостока вплоть до Бллаговещенска. Они боялись коммунистического духу, а потому власть была в руках Земства, но идейное направление всё-таки давала партия. Японцы с течением времени поняли это. Коммунистический дух от соприкосновения с нашими солдатами Японских солдат стал переходить и к ним. Они часто, где нибудь разговаривая с ребятами, вынимали из кармана красные банты и картавили: [13об] "Русский барсука. Шибко кароше, наш тоже рабочий и тоже барсука".
Японское командование не могло не заметить всё это, и из Владивостока многих Японских солдат, замеченных в чём нибудь предосудительном и даже с красным бантом на груди, расстреливали, а некоторых отправляли в Корею для освежения и муштровки. Два медведя, злых друг на друга, никогда не будут сидеть в одной берлоге, так и здесь надо было ожидать какого нибудь выпада со стороны Японцев, но они вели хитрую политику и каждый день заверяли наше командование в своём искреннем расположении к нам. И наконец Японцы эвакуировали Благовещенск и были только в Хабаровске.
Как-то раз из под самого носа Японцев из Владивостока были увезены танки в количестве нескольких штук и были отправлены в Благовещенск. (Танки были получены из Франции для Колчака, но к несчастию для него поздно). И вот, заметив пропажу танок во Владивостоке, Япошки взбеленились и у нас в Никольске поймали на станции Никольск нашего Ком-войсками тов. Андреева, арестовали его. Часов пять велись переговоры, и мир был восстановлен. Но положение было натянутое. Не смотря на происшедшее, Японцы продолжали изо дня в день заверять нас в своей дружбе.
Выбранные населением делегаты собрались в Никольск и требовали открытия С"езда. Наше командование и партийные органы оттягивали время открытия С"езда, выжидая и стараясь путём частных бесед убедить делегатов в невозможности в данное время восстановления в Крае Советской власти. Но напрасно было уговаривать, население видело в этом лишь нашу не искренность по отношению к крестьянам и рабочим. Многие из них говорили: "Так мы Вас кормили, надеялись на Вас, а Вы, пожалуйте, какое то Земство, оно нам не нужно, а давайте Советы. Довольно ждать, пока уйдут Японцы, что нам они". И так волей неволей С"езд должен был открыться.
Я в это время был командирован в Штаб Комвойсками за получением необходимых для штаба принадлежностей и распоряжений по реорганизации. Надо было сделать заказ на штампы и печати Штаба. Сделав всё необходимое, получив из Главного Штаба все директивы, я в ночь с 4 на 6 апреля с почтовым поездом выехал из Никольска. И находясь между Барановским раз"ездом и Никольском, мы слышали как в Никольске началась орудийная стрельба, и пока мы ехали до раз"езда, не смолкала. Через несколько минут послышались орудийные выстрелы и в Раздольном. В этот вечер с"езд (под названием С"езда трудящихся) открылся, и Японцы выступили разом от Владивостока на всём протяжении до Хабаровска.
Долго не смолкали выстрелы орудий, поезд стоял на Раз"езде, ехать было не куда. Мы вышли из вагонов, и я, спрятав печати и все бумаги в укромное место на берегу реки Суйфуна, решил отправиться в Раздольное. В это время со стороны Никольска показался поезд, обративший на себя наше внимание. Мы не знали, кого в нём ожидать - Японцев или своих. И когда он был близко, мы увидели, что теплушки полны японцев. Очевидно, в Никольске они главное закончили и спешили на помощь в Раздольное. Видя столпившихся на вогзале людей, они, не доезжая, стали выгружаться, надо было утекать, и мы бросились через Сайфун на другой берег, где была деревня. Переправившись, с высоты видели, как Японцы начали переправляться через реку, а остальные направились в Раздольное пешком, до него было 12 вёрст. Мы как пассажиры поезда не имели оружия, кроме имевшихся кой-у кого Наганов, а потому спешили уйдти. За нами бежали бабы, мужики и ребятишки, громко кричали и ругались, оставляя свою деревню.
Так дошли до какой-то деревушки, где уже было человек полтораста прибежавших из Раздольного. Были у них и пулемёты, и все были вооружены. Спрашиваю, как это началось. Отвечают, что ночью, внезапно окружив наши казармы, открыли по ним огонь, требовали сдаться. В ответ на это наши с оружием в руках бросились из казармы, дали залп и, прорвав цепь Японцев, ушли. Много попало в плен, много осталось и убитых. Японские пулемёты работали во всю вслед отступающим. Это одна рота, а как другие - не знали, отступали кто куда. Спрашиваю: "Из наших ребят никого не убили?" Кто-то сказал, что видел убитым Чуфелина и кого-то раненым, а некоторые попали в плен. Жаль было Чуфелина, славный парень и хороший честный работник, каких сейчас не много. Но и наше положение ещё не выяснено, может все не сегодня, так завтра будем убиты.
Публика всё подходила и подходила по одному и по два, громко ругаясь и размахивая руками.
- Мерзавцы, подлецы, да их … - слышались крепкие словечки, - бить надо, как собак, они вон что делают, а мы не смей их стрелять, да их давно надо было перебить, а теперь вот опять в сопках, пожалуйте, простор, гуляй во всю. Ладно, что хоть лето опять наступает, а то плохо было-бы, - так рассуждали ребята.
А некоторые говорили:
- А я, брат, ничего, человек 10, наверное, ссадил. Забрался в кусты один себе, они тут возятся с нашими, забирая их в плен, а я соп да соп на мушку. Он кувырк и нет, но, думаю, заметят, и ушёл.
- Вот у нас приказ не стрелять в Японцев, а если они начнут наступать и откроют огонь, мы должны без выстрела отступать. На, мол, мы не хочем с Вами воевать, хотя Вы в нас и стреляете. А они ведь этого совершенно не понимают, да что может понять Мокака?
- Нет, всё-таки не правильно делают наши командиры, но что же, делать нечего, может, что и выйдет из этой политики, но больше нас не проведёшь, шалишь. Они шатаются всю ночь по городу, как будто [14] так и надо, а мы хлопаем глазами, вот и дохлопались. Надо было хотя ночью быть на стороже, а ведь давно было заметно, что Японцы что-то затевают. Говорили мы об этом и командиру, но не знаю, принял он во внимание или нет. Но всё-таки мне кажется, что уследить за ними можно было бы, это уже вина наших командиров.
Так говорили везде, где собиралась кучка людей, а публика всё прибывала и прибывала, были раненые. Дав отдохнуть людям, отряд двинулся, держа направление на Манчжурскую дорогу. Командир отряда хотел провести отряд, если можно, обходом до озера Ханка, а там расчитывали уехать на пароходах по реке Уссура.
По дороге, нагоняем отряд Кокушкина в 400 человек и в какой то деревушке останавливаемся на ночёвку. На другой день отряды делятся на двое, и пришедшие вперёд идут сейчас же, а через некоторое время пошли и мы.
Останавливаемся в дер. Абрамовке для непродолжительного отдыха. Выстроились для разбивки по квартирам. Вдруг с другого конца деревни скачет наша конная разведка, спешно передаёт, что в полверсте от деревни двигается японский отряд тоже на Абрамовку. Команда "кругом", и мы несёмся через огороды и заборы на встречу Японцам, которые были за увалом. Выбежав на увал, мы видела, как они двигались на встречу нам. У них была и пехота, и конница. Не знаю почему, но мы по команде быстро повернули назад и чуть не бегом прошли на другую сторону деревни. Направились по дороге на деревню Григорьевку.
Только что отошли около полверсты, Японцы в это время поставили пулемёт и открыли по нам огонь. Но был перелёт, и пули высоко летели, пролетая дальше. У нас раненых не было. Показалась японская кавалерия. Мы повернулась, дали залп, и она скрылась.
Мы спешно отошли к деревне Григорьевке, где нас ждал первый отряд. Услышав стрельбу, наши рассыпались на горох. На улицах деревни для нас был готов походный обед. Кто на ногах, кто как, на ходу быстро пообедали. Жители деревни по случаю первого дня Пасхи тащили нам, кто-что мог: яйца, сыр, масло, молоко и всевозможное печение. Наполнив свои утробы, мы рассыпались на высотах, окружающих деревню, и таким образом оцепили её со всех сторон.
Японцы быстро двигались, а так как некоторые возвышенности не имели лесу, Японцы решили использовать и направили на нас кавалерию. Она быстро скакала. Расстояние между ими и нами было не более, как сто сажен, когда затрещали наши пулемёты. Кубарем покатились японцы с лошадей, а уцелевшие ускакали назад. Тогда видим - наставляют на нас орудие. Трах… и снаряд рвётся далеко сзади.
Так япошки палили до тех пор, пока не наступила темнота, а мы были уже далеко от Григорьевки, орудийный выстрел всё ещё продолжал греметь по Григорьевским высотам.
Через два дня переходим Манчжурскую линию жел. дороги и двигаемся к Камене-Рыбалову. Это село находится на берегу озера Ханка, вблизи Китайской границы, а самое озеро одной стороной вдалось в территорию Китая. Здесь мы надеялись застать свои пароходы и на них отплыть по Хабаровска. Но когда мы пришли, на озере кроме лодок не было ничего. Тогда начала вести переговоры с Китайцами о пропуске нас через их территорию. Китайцы пред"явили свои условия: сдать всё оружие им в уплату за наш пропуск. Разумеется, мы на это не могли согласиться и двинулись обратно вёрст 40 до деревни Хорол.
Дорога была… да можно сказать, что не было дороги. Была весна и место болотистое, и все дороги и поля были покрыты водой, и где вплавь, где по пояс в воде шли, проклиная на чём свет стоит всех и вся, в то же время превращая всякие невзгоды в шутку.
- Ну, как, плывёшь? - спрашивает один другого.
- А ведь благодать, ей богу благодать, только вот не-много холодновато. Вот бы сейчас Японцы. А! Чёрт возьми, поплавали бы, ха, ха, ха. Залп и в воду - ищи, Мокака.
- Да их сюда и палками не загонишь, а не только что сами прийдут. Выгнали нас из городов-то, ну и живут теперь во Славу Божию.
Так шли водой вёрст 12. Наконец прибыли в Хорол, разместились по домам. Я пошёл гулять по селу. Была пасхальная неделя, и население праздновало, кругом были пьяные, что не преминуло отразиться и на нас. Но большинство были трезвые и совершенно не пили.
Было сделано собрание, на котором и выяснилось, что определённого положения у нас нет, т.к. связь со Штабом прервана, да и сами Штабы не известно - может, сохранились, а может, их и совсем не существует. Но было известно, что все главные силы и все отряды отступали за Амур, за Хабаровск, где не было Японцев. И так наш отряд, в котором волей судьбы мне пришлось быть, был оторван от всего мира, и ни кто не знал о его существовании. Ввиду создавшегося положения и было об"явлено, что кто не желает оставаться в отряде ввиду неопределенности его положения, может идти куда угодно. А оставшиеся будут вести переговоры с Японцами о пропуске их в Онучино, а там может и в Хабаровск. Но надеяться, что Японцы согласятся на пропуск, было бы крайне ошибочно. И так выяснив затруднительное положение отряда, публика разошлась по местам.
Ввиду того, что отряд, к которому принадлежал я, был уже за Амуром, я решил пробраться туда один или взяв с собой 2-3 человек, что и было сделано. И на другой день мы втроём двинулись к Китайской границе, надеясь не заметно пройти по берегу озера Ханка. [14об]
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Перебежчики, большое ограбление поезда, японские пленные, взятие Никольска, мирное сосуществование, разгром
В конце Декабря 19 года получаем сообщение, что Шкотовский гарнизон ушёл в сопки, забрав с собой оружие и припасы, и направляется к нам. Быстро оседлали лошадей, и конница во главе с Дёминым едет в Петруши на встречу Шкотовцам, дабы скорее выяснить происшедшее. Пешие отправились в Боголюбовку и там ждали. Я должен был ехать для передачи полученных сведений отряду Степаненко.
Встретив Шкотовцев, Дёмин условился с ними, прежде чем запустить их в Петруши, они должны были сдать нам три своих пулемёта. Они на это согласились, и пулемёты были в наших руках, не было сомнения, что они действительно совсем перешли к нам. Мы ликовали при виде пулемётов и 300-400 человек, вооружённых с ног до головы, в новом обмундировании. Чёрт возьми, да это целая Армия! Они были рады то-же не меньше нашего, так как мы в сопках чувствовали себя, как дома, а они не знали, что тут делать, имея с собой запасы с"естных припасов и снаряжения.
К вечеру шкотовцы был уже в Боголюбовке и заняли все квартиры, а на другой день собрались все парт-отряды, и Боголюбовка из себя представляла не самую дрянную деревушку, а что-то вроде военного городка. Надо было распределить пришедших по отрядам. Это было необходимо, т.к. каждый отряд занимал определённый район, в границах которого он и кормился и поддерживал свой порядок. Мелкому отряду было гораздо лучше, у него меньше следов, меньше шума, он внезапно появляется, также внезапно и исчезает.
Погода была хорошая, и с ранняго утра все парт-отряды выстроились на улице по одной стороне, а по другой были построены Шкотовцы. Интересно было смотреть издали на столь не виданное доселе в глуши наших лесов скопление партизанских сил. Было видно, что не долго осталось нам сидеть в сопках, это думал каждый. Поблагодарив Шкотовцев за славный и сознательно сделанный ими шаг, было прииступлено к распределению людей и оружия. Наш отряд после распределения был в составе 120 человек. После чего, провожая один другого, отряды кричали: "Ура!" - и долго и радостно разносилось это "ура", далеко по лесу. В оружии недостатка не было, и работа закипела. Ежедневно линия ж.д. была порвана в нескольких местах, движение поездов было почти остановлено, а карательные отряды прекратили свои действия, боясь заглядывать, хотя бы в ближайшие к городу деревни.
5 Января 20 года был особенно сильный налёт на железную дорогу, но без всяких выстрелов нам удалось остановить товарный поезд с японским грузом шедший с Никольскоуссурийска в Хабаровск. Как только поезд был остановлен, как из близь лежащих деревень со всех концов потянулись подводы крестьян в надежде, чем либо поживиться. Состав поезда имел груз: мануфактуру, английские кэпи, посуда разных сортов, керосин, свечи, мыло, чай масло, сало, топоры всех сортов, верёвка, дёготь, смола и много других товаров. Выгрузив необходимое отряду, мы отправили в своё Интенданство, а остальное, наприм.: верёвки и топоры, и часть других товаров были предоставлены крестьянам, и в один миг вагоны были пусты. Тогда в назидание япошкам поезд был пущен полным ходом дальше без машинистов и кондукторов. Последние, забрав кой-что из товаров под мышку, пошли пешком вслед за поездом. Но раньше, чем остановить поезд, мы задержали трёх японцев, делающих обход по линии, и теперь взяли их в Боголюбовку.
Боголюбовка была наполнена товаром, но половина была отправлена далеко в лес на всякий случай. Японцев посадили в одну из свободных хат, и всё население собралось смотреть, в надежде узнать из них ранее стоявших в Боголюбовке японцев. В дверях стояли часовые и в избушку не пускали, можно было смотреть через открытые двери и окна. Вдруг врывается один из местных мужичков (часовые не успели задержать) подходит к одному из японцев и, размахиваясь, ударяет его: "У, собака! Убью!" Часовые хватают его, и оказывается, что ударенный им японец был ранее в Боголюбовке, побил его сынишку, а также забирал у него овёс и сено без всяких разрешений. В Штабе в это время был Совет, как поступить с японцами. Было постановлено поздно вечером их расстрелять.
Через несколько часов в Боголюбовку прибыли Американцы в количестве трёх человек, привезшие нам валенок других подарков, а в ближайшее время обещали привезти несколько пулемётов. Американцы уже не первый раз посещали наши отряды и каждый раз что нибудь привозили. Они изучали нас в беседе с нами и вреда нам ни какого не причиняли. Один из них был корреспондент Американских газет и двое русских, живущих в Канаде по 15-16 лет, кажется, уроженцы Орловской губ.
Узнав, что мы имеем трёх пленных японцев, они просили нас передать им пленных и доказывали, что возвращение из нашего плена японцев в свои части морально повлияет на взгляды и отношения Японских солдат к партизанам. От расстрела же их мы действительно ни чего не получали и с удовольствием передали их Американцам. Японцы, узнав о их освобождении, [13] благодарили нас, говоря: "Русский барсука! Короша! Наша тоже барсука!" (*что, интересно, он имел в виду?) На прощание Американцы подарили т. Дёмину карманные часы и уехали.
Каждый день к нам с Никольска приходили пешком, верхом на лошадях, даже с обозами бежавшие из полков солдаты, каждый тащил что-либо с собой, зная, что в лесу пригодится. Так у нас появились бинокли, а в штабе пишущая машинка.
26 Января было приказано всем парт-отрядам в полном составе собраться в деревне Раковке, а оттуда должны были общими силами повести наступление на Никольск-Уссурийский. Из Владивостока была получена информация о положении на Востоке и в России. Сообщалось о прибытии во Владивосток представителя Сов. России тов. Виленского, который и привёз информацию. Трудно вообразить радость партизан в предчувствии конца жизни в сопках, всяким лишениям и невзгодам. Но во всяком случае до конца было далеко.
Из Раковки двинулись на Глуховку и там ожидали наступления ночи. Командовал сводным отрядом тов. Андреев. Нас было около 1200 человек.
Часа в 2 в Глуховку прибыл Полковник для переговоров о добровольной сдаче Никольска. Они уже знали о нашем наступлении, но сил в гарнизоне было мало, а солдаты воевать с партизанами отказались, и надо было принимать меры к сохранению своей офицерской шкуры. Он предложил нам свои условия. Город будет занят партизанами, последние и будут нести гарнизонную службу, а части бывшие Колчака сохраняются и полным составом во главе со всеми офицерами переходят в подчинение нашему Комвойсками. Но все офицеры остаются на своих постах и по прежнему несут службу в новых условиях. Разумеется, мы на такие условия согласиться не могли, а потому и отклонили их. Полковник Враштель со своей стороны на наши условия не соглашался. Нашим опорным пунктом было расформирование всех частей белой армии и назначение комсостава по усмотрению нашего командования. Так и уехал полковник, приехав в количестве 6 человек, а уехал вдвоём. Четверо не поехали обратно в Никольск и оставили у себя лошадь с телегой. Не по себе было от этого полковнику, но ни чего не сделаешь, прошли, видно, золотые денёчки. Так смеялись ребята вслед уезжающему Полковнику.
Часов в 12 ночи тихо двинулись к Никольску, перевалили через холм, и пред нами предстал Никольск, залитый электрическим светом. Спустились к корейским фанзам, здесь, обождав ещё не много, разделились на три отряда. Обоз оставили у фанз и пошли в город, было решено войдти с трех сторон. Наш отряд наступал на вогзал.
Часа в 4 утра раздались орудийные выстрелы и несколько залпов в центре города. Два других отряда были уже там и стреляли по кучке офицеров, в руках которых была батарея (они не хотели добровольно сдаться), но не более 15 минут продолжались выстрелы, и всё смолкло. Мы лежали в цепи, окружив вогзал, ожидая окончания переговоров с японцами, с которыми, согласно распоряжения свыше, мы не хотели вступать в борьбу.
Только к часу дня мы вошли в город. Переговоры с японцами были кончены, и было достигнуто соглашение. Японцам давалась полная свобода передвижений, как по железной дороге, так и внутри Никольска. Остатки Колчаковских полков перешли на нашу сторону и оставались на службе. Были выпущены из тюрем и лагерей все политические и быстро вооружались.
Уставив достаточное количество людей нести гарнизонную службу и для охраны порядка, мы наступали на Раздольное. Заняв его, стали в нём гарнизоном. Началась формировка и организация Армии, Штабов и местных Управлений. Наш отряд в Раздольном был реорганизован и представлял из себя Отдельный батальон Особого Назначения. Мне с товарищем Хениным было поручено организовать Штаб баталиона, и работа закипела.
На другой день было первое организационное партийное собрание, на котором и распределили работу в отделах гражданских Управлений.
Жизнь стала входить в нормальную колею, части были обмундированы, у всех было новое обмундирование, и каждый день ходили на учения на площадь. Так почти в один день во всём Приморском крае от Владивостока до границы Китая ст. Пограничной и до Благовещенска по другой ветке власть перешла в руки партизан.
Японцы сначала дико смотрели на нас, и частые их манёвры внутри селения, перебежка цепями и т.д. казались нам подозрительными, но мало по малу привыкли и к ним, и перестали обращать внимание на все их проделки, что и отразилось впоследствии на наших спинах.
Население требовало восстановления Советской власти и самовольно без всякого созыва выбирало и посылало своих делегатов в Никольск. А международное положение вообще Сов. России, а в частности Дальнего Востока, тем более Приморья, диктовало другое, и мы получили директивы воздержаться от официальной Советизации Края, так как надо было бояться Японцев. В то время они имели силу в Крае, занимали его своими гарнизонами от Владивостока вплоть до Бллаговещенска. Они боялись коммунистического духу, а потому власть была в руках Земства, но идейное направление всё-таки давала партия. Японцы с течением времени поняли это. Коммунистический дух от соприкосновения с нашими солдатами Японских солдат стал переходить и к ним. Они часто, где нибудь разговаривая с ребятами, вынимали из кармана красные банты и картавили: [13об] "Русский барсука. Шибко кароше, наш тоже рабочий и тоже барсука".
Японское командование не могло не заметить всё это, и из Владивостока многих Японских солдат, замеченных в чём нибудь предосудительном и даже с красным бантом на груди, расстреливали, а некоторых отправляли в Корею для освежения и муштровки. Два медведя, злых друг на друга, никогда не будут сидеть в одной берлоге, так и здесь надо было ожидать какого нибудь выпада со стороны Японцев, но они вели хитрую политику и каждый день заверяли наше командование в своём искреннем расположении к нам. И наконец Японцы эвакуировали Благовещенск и были только в Хабаровске.
Как-то раз из под самого носа Японцев из Владивостока были увезены танки в количестве нескольких штук и были отправлены в Благовещенск. (Танки были получены из Франции для Колчака, но к несчастию для него поздно). И вот, заметив пропажу танок во Владивостоке, Япошки взбеленились и у нас в Никольске поймали на станции Никольск нашего Ком-войсками тов. Андреева, арестовали его. Часов пять велись переговоры, и мир был восстановлен. Но положение было натянутое. Не смотря на происшедшее, Японцы продолжали изо дня в день заверять нас в своей дружбе.
Выбранные населением делегаты собрались в Никольск и требовали открытия С"езда. Наше командование и партийные органы оттягивали время открытия С"езда, выжидая и стараясь путём частных бесед убедить делегатов в невозможности в данное время восстановления в Крае Советской власти. Но напрасно было уговаривать, население видело в этом лишь нашу не искренность по отношению к крестьянам и рабочим. Многие из них говорили: "Так мы Вас кормили, надеялись на Вас, а Вы, пожалуйте, какое то Земство, оно нам не нужно, а давайте Советы. Довольно ждать, пока уйдут Японцы, что нам они". И так волей неволей С"езд должен был открыться.
Я в это время был командирован в Штаб Комвойсками за получением необходимых для штаба принадлежностей и распоряжений по реорганизации. Надо было сделать заказ на штампы и печати Штаба. Сделав всё необходимое, получив из Главного Штаба все директивы, я в ночь с 4 на 6 апреля с почтовым поездом выехал из Никольска. И находясь между Барановским раз"ездом и Никольском, мы слышали как в Никольске началась орудийная стрельба, и пока мы ехали до раз"езда, не смолкала. Через несколько минут послышались орудийные выстрелы и в Раздольном. В этот вечер с"езд (под названием С"езда трудящихся) открылся, и Японцы выступили разом от Владивостока на всём протяжении до Хабаровска.
Долго не смолкали выстрелы орудий, поезд стоял на Раз"езде, ехать было не куда. Мы вышли из вагонов, и я, спрятав печати и все бумаги в укромное место на берегу реки Суйфуна, решил отправиться в Раздольное. В это время со стороны Никольска показался поезд, обративший на себя наше внимание. Мы не знали, кого в нём ожидать - Японцев или своих. И когда он был близко, мы увидели, что теплушки полны японцев. Очевидно, в Никольске они главное закончили и спешили на помощь в Раздольное. Видя столпившихся на вогзале людей, они, не доезжая, стали выгружаться, надо было утекать, и мы бросились через Сайфун на другой берег, где была деревня. Переправившись, с высоты видели, как Японцы начали переправляться через реку, а остальные направились в Раздольное пешком, до него было 12 вёрст. Мы как пассажиры поезда не имели оружия, кроме имевшихся кой-у кого Наганов, а потому спешили уйдти. За нами бежали бабы, мужики и ребятишки, громко кричали и ругались, оставляя свою деревню.
Так дошли до какой-то деревушки, где уже было человек полтораста прибежавших из Раздольного. Были у них и пулемёты, и все были вооружены. Спрашиваю, как это началось. Отвечают, что ночью, внезапно окружив наши казармы, открыли по ним огонь, требовали сдаться. В ответ на это наши с оружием в руках бросились из казармы, дали залп и, прорвав цепь Японцев, ушли. Много попало в плен, много осталось и убитых. Японские пулемёты работали во всю вслед отступающим. Это одна рота, а как другие - не знали, отступали кто куда. Спрашиваю: "Из наших ребят никого не убили?" Кто-то сказал, что видел убитым Чуфелина и кого-то раненым, а некоторые попали в плен. Жаль было Чуфелина, славный парень и хороший честный работник, каких сейчас не много. Но и наше положение ещё не выяснено, может все не сегодня, так завтра будем убиты.
Публика всё подходила и подходила по одному и по два, громко ругаясь и размахивая руками.
- Мерзавцы, подлецы, да их … - слышались крепкие словечки, - бить надо, как собак, они вон что делают, а мы не смей их стрелять, да их давно надо было перебить, а теперь вот опять в сопках, пожалуйте, простор, гуляй во всю. Ладно, что хоть лето опять наступает, а то плохо было-бы, - так рассуждали ребята.
А некоторые говорили:
- А я, брат, ничего, человек 10, наверное, ссадил. Забрался в кусты один себе, они тут возятся с нашими, забирая их в плен, а я соп да соп на мушку. Он кувырк и нет, но, думаю, заметят, и ушёл.
- Вот у нас приказ не стрелять в Японцев, а если они начнут наступать и откроют огонь, мы должны без выстрела отступать. На, мол, мы не хочем с Вами воевать, хотя Вы в нас и стреляете. А они ведь этого совершенно не понимают, да что может понять Мокака?
- Нет, всё-таки не правильно делают наши командиры, но что же, делать нечего, может, что и выйдет из этой политики, но больше нас не проведёшь, шалишь. Они шатаются всю ночь по городу, как будто [14] так и надо, а мы хлопаем глазами, вот и дохлопались. Надо было хотя ночью быть на стороже, а ведь давно было заметно, что Японцы что-то затевают. Говорили мы об этом и командиру, но не знаю, принял он во внимание или нет. Но всё-таки мне кажется, что уследить за ними можно было бы, это уже вина наших командиров.
Так говорили везде, где собиралась кучка людей, а публика всё прибывала и прибывала, были раненые. Дав отдохнуть людям, отряд двинулся, держа направление на Манчжурскую дорогу. Командир отряда хотел провести отряд, если можно, обходом до озера Ханка, а там расчитывали уехать на пароходах по реке Уссура.
По дороге, нагоняем отряд Кокушкина в 400 человек и в какой то деревушке останавливаемся на ночёвку. На другой день отряды делятся на двое, и пришедшие вперёд идут сейчас же, а через некоторое время пошли и мы.
Останавливаемся в дер. Абрамовке для непродолжительного отдыха. Выстроились для разбивки по квартирам. Вдруг с другого конца деревни скачет наша конная разведка, спешно передаёт, что в полверсте от деревни двигается японский отряд тоже на Абрамовку. Команда "кругом", и мы несёмся через огороды и заборы на встречу Японцам, которые были за увалом. Выбежав на увал, мы видела, как они двигались на встречу нам. У них была и пехота, и конница. Не знаю почему, но мы по команде быстро повернули назад и чуть не бегом прошли на другую сторону деревни. Направились по дороге на деревню Григорьевку.
Только что отошли около полверсты, Японцы в это время поставили пулемёт и открыли по нам огонь. Но был перелёт, и пули высоко летели, пролетая дальше. У нас раненых не было. Показалась японская кавалерия. Мы повернулась, дали залп, и она скрылась.
Мы спешно отошли к деревне Григорьевке, где нас ждал первый отряд. Услышав стрельбу, наши рассыпались на горох. На улицах деревни для нас был готов походный обед. Кто на ногах, кто как, на ходу быстро пообедали. Жители деревни по случаю первого дня Пасхи тащили нам, кто-что мог: яйца, сыр, масло, молоко и всевозможное печение. Наполнив свои утробы, мы рассыпались на высотах, окружающих деревню, и таким образом оцепили её со всех сторон.
Японцы быстро двигались, а так как некоторые возвышенности не имели лесу, Японцы решили использовать и направили на нас кавалерию. Она быстро скакала. Расстояние между ими и нами было не более, как сто сажен, когда затрещали наши пулемёты. Кубарем покатились японцы с лошадей, а уцелевшие ускакали назад. Тогда видим - наставляют на нас орудие. Трах… и снаряд рвётся далеко сзади.
Так япошки палили до тех пор, пока не наступила темнота, а мы были уже далеко от Григорьевки, орудийный выстрел всё ещё продолжал греметь по Григорьевским высотам.
Через два дня переходим Манчжурскую линию жел. дороги и двигаемся к Камене-Рыбалову. Это село находится на берегу озера Ханка, вблизи Китайской границы, а самое озеро одной стороной вдалось в территорию Китая. Здесь мы надеялись застать свои пароходы и на них отплыть по Хабаровска. Но когда мы пришли, на озере кроме лодок не было ничего. Тогда начала вести переговоры с Китайцами о пропуске нас через их территорию. Китайцы пред"явили свои условия: сдать всё оружие им в уплату за наш пропуск. Разумеется, мы на это не могли согласиться и двинулись обратно вёрст 40 до деревни Хорол.
Дорога была… да можно сказать, что не было дороги. Была весна и место болотистое, и все дороги и поля были покрыты водой, и где вплавь, где по пояс в воде шли, проклиная на чём свет стоит всех и вся, в то же время превращая всякие невзгоды в шутку.
- Ну, как, плывёшь? - спрашивает один другого.
- А ведь благодать, ей богу благодать, только вот не-много холодновато. Вот бы сейчас Японцы. А! Чёрт возьми, поплавали бы, ха, ха, ха. Залп и в воду - ищи, Мокака.
- Да их сюда и палками не загонишь, а не только что сами прийдут. Выгнали нас из городов-то, ну и живут теперь во Славу Божию.
Так шли водой вёрст 12. Наконец прибыли в Хорол, разместились по домам. Я пошёл гулять по селу. Была пасхальная неделя, и население праздновало, кругом были пьяные, что не преминуло отразиться и на нас. Но большинство были трезвые и совершенно не пили.
Было сделано собрание, на котором и выяснилось, что определённого положения у нас нет, т.к. связь со Штабом прервана, да и сами Штабы не известно - может, сохранились, а может, их и совсем не существует. Но было известно, что все главные силы и все отряды отступали за Амур, за Хабаровск, где не было Японцев. И так наш отряд, в котором волей судьбы мне пришлось быть, был оторван от всего мира, и ни кто не знал о его существовании. Ввиду создавшегося положения и было об"явлено, что кто не желает оставаться в отряде ввиду неопределенности его положения, может идти куда угодно. А оставшиеся будут вести переговоры с Японцами о пропуске их в Онучино, а там может и в Хабаровск. Но надеяться, что Японцы согласятся на пропуск, было бы крайне ошибочно. И так выяснив затруднительное положение отряда, публика разошлась по местам.
Ввиду того, что отряд, к которому принадлежал я, был уже за Амуром, я решил пробраться туда один или взяв с собой 2-3 человек, что и было сделано. И на другой день мы втроём двинулись к Китайской границе, надеясь не заметно пройти по берегу озера Ханка. [14об]
Часть 6
Часть 7
Часть 8