Воспоминания Юровского о работе в Ё-бурге. Часть 3
Часть 1
Часть 2
Сложности в установлении советской власти, работа в ЧК, злоключения Куусинена и др.
Организация отделов Облисполкома.
В период тревожных дней, или ещё даже до них, к начальнику Гарнизона полковнику Марковец, был послан комиссар, кто он был, сейчас точно не помню, а одновременно с образовавшейся "коалиции" был нами образован и нечто вроде революционного комитета чисто большевистского состава, это шло по линии организации и овладения военными силами. Туда, насколько я помню, входили следующие товарищи: т. Преображенский, пулемётчик прапорщик Архангельский, прапорщик Акопьянц, я и ещё один товарищ тоже офицер, но фамилии которого я не помню. Как будто в тот же период, повели разговоры, вёл их как будто, Крестинский, что мы пошлём своих людей, и что Марковец должен сложить свою власть, туда направлен был я, и работал некоторое время членом намечавшегося тогда военного отдела, а затем заместителем председателя этого отдела. Туда же я взял с собой солдата 49-го полка Чечелницкого. (потом, как мне рассказывают товарищи, расстрелянного как оказавшегося чужаком). Но в тот период он работал очень активно, был членом Исполкома большевистского совета, он был очень внушительного вида, огромной силы и здоровья человек. В этот период, кстати сказать, нас одолевало мешочничество, его я использовал для освобождения вагонов от этих мешочников. Бедствие тогда этого мешочничества давало себя крепко чувствовать, т.к. они нередко захватывали целые вагоны, а иногда и поезда.
Теперь, в этот же период, начала образовываться в воинских частях выборная власть. Анархисты, эсеры - те, разумеется, действовали по-своему, использовывая наши обещания солдатам о роспуске по домам и ряд других требований, словом требовали, чтобы мы платили до долгам.
В этот период эвакуированных было слишком 4.000 человек. Эвакуированные имели свой комитет инвалидов, председателем этого комитета был унтер-офицер эсер Панов. [26] Он явился ко мне с делегаций с требованием, как к заместителю председателя военного отдела о выполнении обещания роспуска эвакуированных по домам, о выдаче обмундирования, о выплате удержанного ещё при Керенском, выплате жалованья солдатам, а жалованье было "большое" 90 коп. в месяц, однако, в сумме для всего гарнизона денег требовалось много. Нужно сказать, что в тот момент уже существовала власть советская штаба военного Казанского округа и те уже нам диктовали те или иные действия в форме приказов. Мы в СВОЮ очередь не считали, конечно, возможным распускать солдат и принимали всяческие меры, доказывая солдатам, что одно дело было служить власти буржуазии и что другое дело, когда власть в наших собственных руках, указывая солдатам, что теперь, когда мы должны укреплять нашу власть, мы не можем, уходя домой, оставлять винтовки в руках врага, и что, наоборот, мы эту винтовку должны крепко держать в собственных руках, но ведь был уже декрет о земле и это, конечно тянуло солдат домой, боясь остаться без таковой, без земли.
Партийной организацией в этих целях были организованы землячества солдат и мы таких отправили по деревням сотни людей для разъяснения происходящих событии, для организации советской власти, для правильной организации комитетов по разделу земли, но это, разумеется, нами также указывалось солдатам, рвущимся по домам. Однако, Панову удалось провести резолюцию с требованием немедленного отпуска по домам. Тогда я решил созвать митинг эвакуированных, куда просил с собой поехать Н.Н.Крестинского, т.к. борьба предстояла очень тяжёлая. У меня было предложение производить эвакуацию, но производить её постепенно, насколько помню, пачками или отрядами до 150 человек, и что соответственно мы будем предоставлять вагоны, снабжение обмундированием и выплату причитающего жалованья. Эти наши предложения нам удалось на митинге произвести. То, что это не проходило, как мы решили, это само собою [27] понятно. Однако же эвакуация всё же проходила, более или менее планомерно. То же самое было позднее и с другими частями, за исключением наиболее устойчивых и крепко нами охваченных воинских частей.
Нужно сказать, что наряду с роспуском солдат по домам, мы организовывали отдельные части из бывших солдат. Так из конского запаса мы организовала своя конный отряд, во главе которого имели неосторожность в качестве командира поставить прапорщика Ардашева, сына нотариуса Александра Ардашева, кстати сказать, племянника Ленина по линии матери. Примерно в мае, мы имели в Екатеринбурге восстание фронтовиков, они явились в тогда уже организованный военный комиссариат по организации красной армии, согласно декрета об этом, их раскусили и оружие им, разумеется, не дали, тогда они устроили восстание, подбив и отсталую часть рабочих В.-Исетского завода, увязав это дело с вывозом ценностей банков из Екатеринбурга. Помню, как сейчас, примерно часов в 6-7 вечера, в этот день отправлялись в Пермь два поезда - один поезд с золотом, платиной и др. ценностями и другой поезд с архивами нашим и эсеровским, между прочим, в этом поезде по предложению Голощёкина эвакуировалась и моя семья. На В.-Исетской площади собрался огромный митинг из солдат и частью рабочих. Туда выехал Голощёкин, поехал и я туда. Митинг был угрожающий. Мы вынуждены были приготовить на случай пулемёты, вооружённые силы. Митинг требовал ответа, почему, куда и зачем увозятся ценности, митинг удалось закончить, если так можно сказать, тов. Филипп твёрдо, как военный комиссар, заявил, что вывоз ценностей диктуется наличием чехо-словацкого фронта и что мы не считаем возможным оставлять ценности здесь и что ценности будут вывезены куда следует, в безопасное место. К отходу поезда я отправился на вокзал. Поезда имели направление сначала по Горно-заводской линии, но в последний момент, когда в связи с подготовлявшимся восстанием в Екатеринбурге, стало известно о неблагополучии в Невьянске. [28] Там было человек 200 приехавших из центра автомобилистов, они готовили там восстание, очевидно, им было известно об отправке поезда с ценностям и они готовились его захватить. В этот день, кстати сказать, по требованию из Невьянска готовилась отправка двух цистерн бензина, без которого были тогда машины Невьянска. Отправку эту, узнав о готовящемся восстании, они, конечно, задержали. Поэтому, в последний момент, было принято решение отправить ценности по Кунгурской линии, где он благополучно и прибыл в Пермь. Поезд же, в составе которого был вагон, где ехала моя семья с архивом и эсеры тоже с архивом, и ряд других товарищей с разными поручениями, был захвачен в Невьянске восставшими уже тогда, и в поисках золота в этом поезде, вагон этот был отцеплен и уведён на заводской двор в Невьянске, где он и пробыл до момента освобождения, примерно около недели. Здесь, кстати сказать, потребовали у всех сдать оружие, у жены тоже был револьвер, однако она решила револьвера не отдавать, спрятав его где-то временно, а потом позже мой старший сын Шура, которому было тогда 13 лет, разобрал револьвер и вместе с патронами спустил его в бак с водой и, таким образом, сохранил его. В момент освобождения Невьянска, несколько красноармейцев ворвавшись в заводской двор, стали обстреливать вагон. Тогда жена обратилась к прапорщику эсеру Горину, сопровождавшему свой архив, выйти крикнуть, предупредив, что здесь свои, однако он выйти не решился, а в этот период в доме заключения сидело человек 30 наших товарищей и жена хотела предупредить, чтобы поспешили освободить их, опасаясь за их жизнь. Она вышла и стала кричать, прося, чтобы не стреляли, заявив, что ежели мы чужие, то расстрелять вы нас успеете. Один из красноармейцев с расстёгнутой грудью крикнул: "Знаем мы вас сволочей, всех перестреляем". Однако, очевидно, видя это другие, что стоит женщина и кричит, прекратили стрельбу и выслушали её. Однако, когда они пришли в помещение, где были арестованные, помещение забрасывалось бомбами и, таким образом, там же в помещении погибли почти все, за [29] исключением двух-трёх искалеченных товарищей, одного из них по фамилий Матвеев я помню, он с искалеченной рукой работал позже у меня в Москве в ВЧК фамилии других товарищей не помню.
Здесь же в Екатеринбурге, когда я вернулся с вокзала, через полчаса примерно, в В.-Исетском шло восстание, которое, насколько помню, продолжалось около 3-х суток. Командовал как будто одной из частей, если мне память не изменяет, поручик Браницкий, участвовал в этом подавлении также, насколько помню, и наша коммунистическая дружина, именовавшаяся тогда ЧОН. Конный отряд под командованием Ардашева перешёл на сторону восставших.
Организация Красной Гвардии.
Первые части которой, отправились на Дутовский фронт, кажется под командованием Петра Ермакова (в.исетский рабочий), затем, насколько помню, был отправлен отряд в Тюмень, под командованием Мрачковского, позднее был отправлен отряд на Дутовский фронт под командованием Малышева, затем был организован, насколько помню, первый батальон, и как будто потом преобразованный в полк под командованием прапорщика беспартийного Кавского. Дальше шла организация других частей, в частности часть из интернационалистов, также был организован, не помню не то отряд, не то полк из татар, преимущественно как будто, солдат 149-го полка, командиром или комиссаром которого был тогда солдат (бывший по профессии акробат цирка) Саид-Галеев, позже председатель Совнаркома Татреспублики, а затем и председатель Крымской республики, а в настоящее время, кажется, окончивший высшее учебное заведение, работает где-то в одном из промышленных предприятий, точно не помню. (Думаю, что я фамилии его не путаю, а говорю именно о том лице, который имею в виду). Знаю, что он был как будто снят за неверную национальную политику в Татреспублике, но что в настоящее он член партии. Товарищи, напоминающие о галеевщине, имеют в виду Султан, а не Саид-Галеева.[30]
Кстати, вспомнил короткий разговор с нотариусом Александром Ардашевым, как будто в предиюльские дни. Было это, насколько помню, около его же дома на Главном проспекте, против нового гостинного двора, кажется, где я очень часто выступал на летучих митингах. Он мне сказал, примерно следующее: "Да, Ленина ведь я знаю, он даже мой племянник, человек он несомненно честный и бессеребрянник, но расстрелять его надо, т.к. он несёт несомненно зло России".
В этот же период, когда я еще был в военном отделе, мне пришлось вести работу по разоружению казачей сотни, командование которой осмеливалось показываться, насколько я помню отдельными казачьими выездами, демонстрациями. Ко мне от них явилась делегация, позднее для разговоров о том, что мы с ними намерены делать. Я предложил командованию организовать митинг, куда я приеду. На устроенном митинге я выступая, рассказывал казакам, что они, кто они, какие отношения должны быть к командному составу и т.д., какую гнусную роль отводили казакам и указывая на изменения в стране, доказывал им необходимость: отказаться от повиновения старому офицерству и ехать домой. Насколько помню, что слушая со скрежетом зубовным, командный состав всё же вёл себя спокойно внешне. Насколько помню, договорились на том, что мы им оставляем сёдла, а всё остальное от них отбираем и даем им возможность уехать к себе на Дон. Вот все, что я об этом помню.
Существовала до Октября следственная комиссия по революционным делам, председателем которой был меньшевик прапорщик Селянин и его заместитель тоже прапорщик Клевенский. После октября решено было председателем следственной комиссии послать большевика. Вскоре, насколько помню, меня направили председателей этой комиссии.[31]
Несколько позже, насколько помню, на заседании Совета было постановление об организации революционного трибунала. Первым председателем революционного трибунала на этом же заседании был избран один из матросов в своё время присланный (в числе трёх других) Я.М.Свердловым матрос Лобанов. Председателем следственной комиссии революционного трибунала избран был я.
На первых порах революционный трибунал и его следственная комиссия занимались всем. Помню, между прочим, такой случай, когда ко мне в следственную комиссию явилась какая-то женщина, торговка мясом, заявившая, что её брат тоже торговец мясом нарушал какие-то её права, перебив покупку туши мяса что ли. Выслушал я её и послал за братом и вынес решение оштрафовать каждого, по 5.000 рублей. И уж не помню точно, не то брат, не то сестра, заявили, что ежели штрафуют одного из них, то второй готов внести и свою часть, что дескать не обидно, и деньги внесли.
На первых порах к нам обращались и с вопросами брака, рождения, и т.д. и т.п., но нами вскоре была организована специальная следственная комиссия по уголовным делам, председателем которой был товарищ Пятков.
Председатель Ревтрибунала Лобанов оказался не на высоте положения, совершал проступки, за которые решено было его снять и предать суду. Помню, заседание Исполкома, на которое был вызван Лобанов (председателем тогда уже был Сергей Егорович Чуцкаев) Тов. Голощёкин, тогда первый комиссар Юстиции Уральской области, доложил о действиях Лобанова и когда Голощёкин докладывал, Лобанов бросил реплику: "А что ж, ты меня, может быть, хочешь расстрелять". Филипп ответил: "Если нужно и расстреляю". Он тогда же был обезоружен, арестован и отправлен в тюрьму. [32]
Позже, когда в Областное Уральское правительство были допущены левые эсеры, комиссаром Юстиции Уральской области был назначен эсер Поляков, товарищем комиссара я. Эвакуируясь, я распорядился (тогда комиссаром тюрьмы был назначен Челябинский товарищ Морозов) при отступлении уже и тюремного начальства Лобанова отпустить, снабдив его необходимы платьем, что и было исполнено. Но, как мне позже передавали, его белые обнаружили и расстреляли.
Предан был мною суду и председатель Областной следственной комиссии по уголовным делам прапорщик Клевенский, который был также мною арестован, как с ним кончилось, этого я не помню, но арестован он был по заслугам.
Вот ещё несколько слов о том, как мы брали Окружной Суд.
По предложению Голощёкина я отправился разговаривать с председателем Окружного суда, предлагая ему сложить свои обязанности, передав власть суда нам. Он отказался, тогда Филипп взял, насколько помню, Пяткова и отряд красногвардейцев, оставив отряд в корридоре, он пошёл разговаривать и, когда тот отказался, снова, он ввёл отряд, велел собраться сотрудникам, как будто предварительно арестовав председателя окружного суда, заявил сотрудникам и работникам суда, что он как комиссар Юстиции Уральской области предлагает им приступить к работе и что, кто не желает, может уходить. Так мы овладели судом.
Позже, по организации в центре чрезвычайной комиссии, была организована чрезвычайная комиссия и у нас. Первым председателем этой комиссии, как будто бы был "Финн" Ефремов уральский подпольный работник, в частности занимавшийся в подпольный период эксами, за что и отбывал, кажется, 10-ти летнюю каторгу. Затем был назначен председателем Иван Бобылёв и ещё позже был председателем Фёдор Лукоянов, это было уже примерно в начале июня месяца. Я также был назначен членом коллегии областной чрезвычайной комиссии, туда же входил членом коллегии и Сергей Егорович Чуцкаев. [33]
Здесь я, между прочим, помню такой случай. Мы поймали с золотом и расстреляли руководителя, насколько помню, Невьянского восстания, как будто фамилия Васьков, но за точность фамилии не ручаюсь. И случай следующий - пользуясь напряжённым состоянием, один эсер металлист, Петроградский рабочий, эстонец Стенс привёл с собой в чрезвычайную комиссию, тогда она помещалась в быв. Американской гостинице на углу Покровского и Златоустовской улиц. Было это примерно часа в 2 дня в сопровождении двух рабочих двух Финнов и заявил, что эти финны организует белую армию, что у них имеется много денег, что он за ними давно уже наблюдает, что они часто его катали в лодке, угощали и кормили обедами где-то в ресторане около пруда что ли не помню, что у них имеется ещё и сестра.
Фамилия финнов, как после выяснились, одного Кусинен, а второго Палемфельд. Женщина была сестрой Кусинена. Контрреволюционным отделом ЧК ведал тогда бывш. студент Исай Родзинский, а борьбой со спекуляцией я саботажем тоже бывш. студент Горин. Тут же немедленно приступили к следствию по этому делу. Нужно сказать, что внешний вид финнов, а по тому времени это особенно (а кто-то из работников ЧК того времени говорил примерно так: "Ежели привели к тебе человека, посмотри на руки, если ногти чистые, значит контрреволюционер, а домой приедешь, посмотри в печку - если там варится мясо, то это тоже контрреволюционер", не знаю, может быть это и анекдот, но ходячее тогда мнение среди некоторых) был такой, что не внушал доверия - были они лощёные, выхоленные, очень хорошо одетые, как позже выяснилось - это были бывшие члены финского пролетарского правительства. В процессе следствия также выяснилось по заявлению финнов, что у них имеется телеграмма на имя председателя Екатеринбургского Исполкома тов. Чуцкаева от тов. Ленина об оказании им всяческого содействия, но в данный момент Чуцкаева или не было в городе, или где он был не помню, но я предложил тут же послать Ленину телеграмму [34] для проверки их заявления. В ходе следствия также выяснилось и подтвердилось, что у них имеется примерно тысяч 20 денег. В тоже время в ходе следствия, когда тов. Радзинский и Горин крепко наседая на финнов у меня появились сомнения в чистоплотности мотивов приведшего их эстонца, я внёс предложение, чтобы занялись допросом эстонца, взяв конвой и тов. Кусинена отправился к нему на квартиру для производства обыска, когда я заявил сестре, что мы приехали сделать обыск, она возмущённо заявляла, как это можно чтобы у них, у социал-демократов делать обыск. Я, однако, указав на обстоятельства дела, обвинения Кусинена и Палемфельда об организации ими белой гвардии предварительно спросил, какие у них и в каком количестве имеются деньги. Оказалось, что у них не 20, а 25 тысяч рублей. Сделав обыск я вернулся в Чрезвычайную комиссию. Здесь я задал вопрос эстонцу почему и на какой предмет (а к этому моменту уже выяснилось, что у него находятся на руках 5 тыс. рублей денег, принадлежащих финнам) ему были даны деньги (здесь же нужно сказать, что финны почти по-русски не говорили, но немного умела говорить сестра). Он объяснил, что они, имея на руках крупные купюры просили его разменять эти купюры на мелкие денежные знаки, когда я его спросил, а где же деньги, он ответил, что он их в свою очередь отдал какому-то сотруднику датского посольства или консульства, точно не помню, для размена. Это было уже примерно около 12-ти часов ночи. Сомнения мои относительно его чистоплотности всё больше и больше увеличивались. Тогда я взял его и приехал на квартиру, которую он указывал, было это насколько помню, где-то на Васенцовской улице, во дворе, в маленькой избушке. Мы постучались, разбудили хозяйку и я спросил, был ли у них вот этот человек. Она подтвердила - да, был. На вопрос, живёт ли у ней такой-то гражданин, ответила - да, и указала маленькую тёмную комнатку, где спал человек. Я его разбудил и спросил, знает ли он этого [35] человека, указывая на эстонца. Ответил - да. На мой вопрос - видел ли он его сегодня, ответил - нет. На мой вопрос - а где 5.000, которые он дал ему для размена, тот ответил, что таких денег не получал. Тогда я потребовал от эстонца, чтобы он достал деньги оттуда, где он их здесь спрятал. Он полез под матрас и вытащил оттуда деньги, по проверке которых оказалось 5.000 рублей. Тут уже не оставалось сомнений, что всё дело сводилось к тому, что он хотел подвести под расстрел людей, чтобы завладеть их деньгами. Вернувшись в чрезвычайную комиссию, я тут же внес предложение, которое было принято, финнов освободить, деньги им вернуть, эстонца расстрелять, что в ту же ночь было исполнено.
Я выше забыл сказать, что когда по вопросу о Брестском мире, было принято решение Брестского мира не признавать, и кроме того, как будто бы в этот же период, было постановление о национализации банков и, в частности, золота, находящегося в частных руках. В соответствии с решением о непризнании Брестского мира и организации военных сил для борьбы в Германии, деньги были нужны. Помню тогда приступили мы к национализации банков и розыскам золота, в частности т.Хохряков тогда, не помню точно где, где-то вблизи вокзала, по указанию кажется кого-то, а он тогда был начальником центральной организации красногвардейцев, отправился в этот дом и проведя целую ночь, отыскал замурованными в стене около 10 пудов золота. Я тоже нашел у одного владельца ювелирного магазина, кажется Берха, если я не ошибаюсь, и отобрал у него несколько фунтов золота. Я также с отрядом отправился к одному из Агафуровых и потребовал предъявление золота и других ценностей. Агафуровых было в Екатеринбурге несколько братьев, все богатые. Когда мы пришли и нам удалось войти в квартиру, правда не сразу, то мы застали кого-то из них, говорящих по телефону. Я к телефону сейчас поставил красногвардейца, запретил разговаривать и отправил отдельных красногвардейцев [36] в квартиры других Агафуровых. Провозившись пару часов, мы отыскали несколько слитков до двух пудов золота, а также массу ценностей в виде брильянтов, жемчуга, серебра и т.д. Всё это я сложил в один из несгораемых шкафов, взял ключи и на следующий день, насколько помню, передал эти ключи тов. Войкову, (т.к. тогда он, будучи комиссаром снабжения, как будто бы был и комиссаром государственного банка) на предмет изъятия ценностей. По части национализации банков, поскольку управляющие банков сопротивлялись, они были вызваны в Исполком, были арестованы до момента сдачи ими ключей и т.д. И тогда, насколько помню, банки нами были национализированы.
Ещё один эпизод. В доме, где был кажется краеведческий музей, в помещении как будто Горного училища, в связи с нашим требованием и проведения в жизнь выборности командного состава, собралось всё бывшее тогда в Екатеринбурге офицерство, а их было больше двух тысяч человек, для обсуждения вопроса, как им быть в связи с требованием выборности командного состава. Я тогда был заместителем председателя военного отдела. Я договорился с Филиппом Голощёкиным, что пойду послушаю о чём они говорят и что думают делать. Я пришёл, стараясь быть незамеченным, чтобы услышать, чего они хотят. Побыв с полчаса, я вышел, меня тут ожидал Филипп, потолковали мы с ним, что нам делать и что предпринять. И как будто, не то полушутя, не то полусерьезно, Филипп спросил: "А можно вызвать воинскую часть и пулемёты". Я говорю, что можно, но истолковав, решили, что делать этого не следует, и этим дело кончилось, т.к. по сути дела они пытались уяснить для себя своё положение и, конечно, то, что думали заправилы в душе, здесь не излагали.
16.І.34 г. г.Свердловск. Я.Юровский [37]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.28.Л.1-37.
Часть 2
Сложности в установлении советской власти, работа в ЧК, злоключения Куусинена и др.
Организация отделов Облисполкома.
В период тревожных дней, или ещё даже до них, к начальнику Гарнизона полковнику Марковец, был послан комиссар, кто он был, сейчас точно не помню, а одновременно с образовавшейся "коалиции" был нами образован и нечто вроде революционного комитета чисто большевистского состава, это шло по линии организации и овладения военными силами. Туда, насколько я помню, входили следующие товарищи: т. Преображенский, пулемётчик прапорщик Архангельский, прапорщик Акопьянц, я и ещё один товарищ тоже офицер, но фамилии которого я не помню. Как будто в тот же период, повели разговоры, вёл их как будто, Крестинский, что мы пошлём своих людей, и что Марковец должен сложить свою власть, туда направлен был я, и работал некоторое время членом намечавшегося тогда военного отдела, а затем заместителем председателя этого отдела. Туда же я взял с собой солдата 49-го полка Чечелницкого. (потом, как мне рассказывают товарищи, расстрелянного как оказавшегося чужаком). Но в тот период он работал очень активно, был членом Исполкома большевистского совета, он был очень внушительного вида, огромной силы и здоровья человек. В этот период, кстати сказать, нас одолевало мешочничество, его я использовал для освобождения вагонов от этих мешочников. Бедствие тогда этого мешочничества давало себя крепко чувствовать, т.к. они нередко захватывали целые вагоны, а иногда и поезда.
Теперь, в этот же период, начала образовываться в воинских частях выборная власть. Анархисты, эсеры - те, разумеется, действовали по-своему, использовывая наши обещания солдатам о роспуске по домам и ряд других требований, словом требовали, чтобы мы платили до долгам.
В этот период эвакуированных было слишком 4.000 человек. Эвакуированные имели свой комитет инвалидов, председателем этого комитета был унтер-офицер эсер Панов. [26] Он явился ко мне с делегаций с требованием, как к заместителю председателя военного отдела о выполнении обещания роспуска эвакуированных по домам, о выдаче обмундирования, о выплате удержанного ещё при Керенском, выплате жалованья солдатам, а жалованье было "большое" 90 коп. в месяц, однако, в сумме для всего гарнизона денег требовалось много. Нужно сказать, что в тот момент уже существовала власть советская штаба военного Казанского округа и те уже нам диктовали те или иные действия в форме приказов. Мы в СВОЮ очередь не считали, конечно, возможным распускать солдат и принимали всяческие меры, доказывая солдатам, что одно дело было служить власти буржуазии и что другое дело, когда власть в наших собственных руках, указывая солдатам, что теперь, когда мы должны укреплять нашу власть, мы не можем, уходя домой, оставлять винтовки в руках врага, и что, наоборот, мы эту винтовку должны крепко держать в собственных руках, но ведь был уже декрет о земле и это, конечно тянуло солдат домой, боясь остаться без таковой, без земли.
Партийной организацией в этих целях были организованы землячества солдат и мы таких отправили по деревням сотни людей для разъяснения происходящих событии, для организации советской власти, для правильной организации комитетов по разделу земли, но это, разумеется, нами также указывалось солдатам, рвущимся по домам. Однако, Панову удалось провести резолюцию с требованием немедленного отпуска по домам. Тогда я решил созвать митинг эвакуированных, куда просил с собой поехать Н.Н.Крестинского, т.к. борьба предстояла очень тяжёлая. У меня было предложение производить эвакуацию, но производить её постепенно, насколько помню, пачками или отрядами до 150 человек, и что соответственно мы будем предоставлять вагоны, снабжение обмундированием и выплату причитающего жалованья. Эти наши предложения нам удалось на митинге произвести. То, что это не проходило, как мы решили, это само собою [27] понятно. Однако же эвакуация всё же проходила, более или менее планомерно. То же самое было позднее и с другими частями, за исключением наиболее устойчивых и крепко нами охваченных воинских частей.
Нужно сказать, что наряду с роспуском солдат по домам, мы организовывали отдельные части из бывших солдат. Так из конского запаса мы организовала своя конный отряд, во главе которого имели неосторожность в качестве командира поставить прапорщика Ардашева, сына нотариуса Александра Ардашева, кстати сказать, племянника Ленина по линии матери. Примерно в мае, мы имели в Екатеринбурге восстание фронтовиков, они явились в тогда уже организованный военный комиссариат по организации красной армии, согласно декрета об этом, их раскусили и оружие им, разумеется, не дали, тогда они устроили восстание, подбив и отсталую часть рабочих В.-Исетского завода, увязав это дело с вывозом ценностей банков из Екатеринбурга. Помню, как сейчас, примерно часов в 6-7 вечера, в этот день отправлялись в Пермь два поезда - один поезд с золотом, платиной и др. ценностями и другой поезд с архивами нашим и эсеровским, между прочим, в этом поезде по предложению Голощёкина эвакуировалась и моя семья. На В.-Исетской площади собрался огромный митинг из солдат и частью рабочих. Туда выехал Голощёкин, поехал и я туда. Митинг был угрожающий. Мы вынуждены были приготовить на случай пулемёты, вооружённые силы. Митинг требовал ответа, почему, куда и зачем увозятся ценности, митинг удалось закончить, если так можно сказать, тов. Филипп твёрдо, как военный комиссар, заявил, что вывоз ценностей диктуется наличием чехо-словацкого фронта и что мы не считаем возможным оставлять ценности здесь и что ценности будут вывезены куда следует, в безопасное место. К отходу поезда я отправился на вокзал. Поезда имели направление сначала по Горно-заводской линии, но в последний момент, когда в связи с подготовлявшимся восстанием в Екатеринбурге, стало известно о неблагополучии в Невьянске. [28] Там было человек 200 приехавших из центра автомобилистов, они готовили там восстание, очевидно, им было известно об отправке поезда с ценностям и они готовились его захватить. В этот день, кстати сказать, по требованию из Невьянска готовилась отправка двух цистерн бензина, без которого были тогда машины Невьянска. Отправку эту, узнав о готовящемся восстании, они, конечно, задержали. Поэтому, в последний момент, было принято решение отправить ценности по Кунгурской линии, где он благополучно и прибыл в Пермь. Поезд же, в составе которого был вагон, где ехала моя семья с архивом и эсеры тоже с архивом, и ряд других товарищей с разными поручениями, был захвачен в Невьянске восставшими уже тогда, и в поисках золота в этом поезде, вагон этот был отцеплен и уведён на заводской двор в Невьянске, где он и пробыл до момента освобождения, примерно около недели. Здесь, кстати сказать, потребовали у всех сдать оружие, у жены тоже был револьвер, однако она решила револьвера не отдавать, спрятав его где-то временно, а потом позже мой старший сын Шура, которому было тогда 13 лет, разобрал револьвер и вместе с патронами спустил его в бак с водой и, таким образом, сохранил его. В момент освобождения Невьянска, несколько красноармейцев ворвавшись в заводской двор, стали обстреливать вагон. Тогда жена обратилась к прапорщику эсеру Горину, сопровождавшему свой архив, выйти крикнуть, предупредив, что здесь свои, однако он выйти не решился, а в этот период в доме заключения сидело человек 30 наших товарищей и жена хотела предупредить, чтобы поспешили освободить их, опасаясь за их жизнь. Она вышла и стала кричать, прося, чтобы не стреляли, заявив, что ежели мы чужие, то расстрелять вы нас успеете. Один из красноармейцев с расстёгнутой грудью крикнул: "Знаем мы вас сволочей, всех перестреляем". Однако, очевидно, видя это другие, что стоит женщина и кричит, прекратили стрельбу и выслушали её. Однако, когда они пришли в помещение, где были арестованные, помещение забрасывалось бомбами и, таким образом, там же в помещении погибли почти все, за [29] исключением двух-трёх искалеченных товарищей, одного из них по фамилий Матвеев я помню, он с искалеченной рукой работал позже у меня в Москве в ВЧК фамилии других товарищей не помню.
Здесь же в Екатеринбурге, когда я вернулся с вокзала, через полчаса примерно, в В.-Исетском шло восстание, которое, насколько помню, продолжалось около 3-х суток. Командовал как будто одной из частей, если мне память не изменяет, поручик Браницкий, участвовал в этом подавлении также, насколько помню, и наша коммунистическая дружина, именовавшаяся тогда ЧОН. Конный отряд под командованием Ардашева перешёл на сторону восставших.
Организация Красной Гвардии.
Первые части которой, отправились на Дутовский фронт, кажется под командованием Петра Ермакова (в.исетский рабочий), затем, насколько помню, был отправлен отряд в Тюмень, под командованием Мрачковского, позднее был отправлен отряд на Дутовский фронт под командованием Малышева, затем был организован, насколько помню, первый батальон, и как будто потом преобразованный в полк под командованием прапорщика беспартийного Кавского. Дальше шла организация других частей, в частности часть из интернационалистов, также был организован, не помню не то отряд, не то полк из татар, преимущественно как будто, солдат 149-го полка, командиром или комиссаром которого был тогда солдат (бывший по профессии акробат цирка) Саид-Галеев, позже председатель Совнаркома Татреспублики, а затем и председатель Крымской республики, а в настоящее время, кажется, окончивший высшее учебное заведение, работает где-то в одном из промышленных предприятий, точно не помню. (Думаю, что я фамилии его не путаю, а говорю именно о том лице, который имею в виду). Знаю, что он был как будто снят за неверную национальную политику в Татреспублике, но что в настоящее он член партии. Товарищи, напоминающие о галеевщине, имеют в виду Султан, а не Саид-Галеева.[30]
Кстати, вспомнил короткий разговор с нотариусом Александром Ардашевым, как будто в предиюльские дни. Было это, насколько помню, около его же дома на Главном проспекте, против нового гостинного двора, кажется, где я очень часто выступал на летучих митингах. Он мне сказал, примерно следующее: "Да, Ленина ведь я знаю, он даже мой племянник, человек он несомненно честный и бессеребрянник, но расстрелять его надо, т.к. он несёт несомненно зло России".
В этот же период, когда я еще был в военном отделе, мне пришлось вести работу по разоружению казачей сотни, командование которой осмеливалось показываться, насколько я помню отдельными казачьими выездами, демонстрациями. Ко мне от них явилась делегация, позднее для разговоров о том, что мы с ними намерены делать. Я предложил командованию организовать митинг, куда я приеду. На устроенном митинге я выступая, рассказывал казакам, что они, кто они, какие отношения должны быть к командному составу и т.д., какую гнусную роль отводили казакам и указывая на изменения в стране, доказывал им необходимость: отказаться от повиновения старому офицерству и ехать домой. Насколько помню, что слушая со скрежетом зубовным, командный состав всё же вёл себя спокойно внешне. Насколько помню, договорились на том, что мы им оставляем сёдла, а всё остальное от них отбираем и даем им возможность уехать к себе на Дон. Вот все, что я об этом помню.
Существовала до Октября следственная комиссия по революционным делам, председателем которой был меньшевик прапорщик Селянин и его заместитель тоже прапорщик Клевенский. После октября решено было председателем следственной комиссии послать большевика. Вскоре, насколько помню, меня направили председателей этой комиссии.[31]
Несколько позже, насколько помню, на заседании Совета было постановление об организации революционного трибунала. Первым председателем революционного трибунала на этом же заседании был избран один из матросов в своё время присланный (в числе трёх других) Я.М.Свердловым матрос Лобанов. Председателем следственной комиссии революционного трибунала избран был я.
На первых порах революционный трибунал и его следственная комиссия занимались всем. Помню, между прочим, такой случай, когда ко мне в следственную комиссию явилась какая-то женщина, торговка мясом, заявившая, что её брат тоже торговец мясом нарушал какие-то её права, перебив покупку туши мяса что ли. Выслушал я её и послал за братом и вынес решение оштрафовать каждого, по 5.000 рублей. И уж не помню точно, не то брат, не то сестра, заявили, что ежели штрафуют одного из них, то второй готов внести и свою часть, что дескать не обидно, и деньги внесли.
На первых порах к нам обращались и с вопросами брака, рождения, и т.д. и т.п., но нами вскоре была организована специальная следственная комиссия по уголовным делам, председателем которой был товарищ Пятков.
Председатель Ревтрибунала Лобанов оказался не на высоте положения, совершал проступки, за которые решено было его снять и предать суду. Помню, заседание Исполкома, на которое был вызван Лобанов (председателем тогда уже был Сергей Егорович Чуцкаев) Тов. Голощёкин, тогда первый комиссар Юстиции Уральской области, доложил о действиях Лобанова и когда Голощёкин докладывал, Лобанов бросил реплику: "А что ж, ты меня, может быть, хочешь расстрелять". Филипп ответил: "Если нужно и расстреляю". Он тогда же был обезоружен, арестован и отправлен в тюрьму. [32]
Позже, когда в Областное Уральское правительство были допущены левые эсеры, комиссаром Юстиции Уральской области был назначен эсер Поляков, товарищем комиссара я. Эвакуируясь, я распорядился (тогда комиссаром тюрьмы был назначен Челябинский товарищ Морозов) при отступлении уже и тюремного начальства Лобанова отпустить, снабдив его необходимы платьем, что и было исполнено. Но, как мне позже передавали, его белые обнаружили и расстреляли.
Предан был мною суду и председатель Областной следственной комиссии по уголовным делам прапорщик Клевенский, который был также мною арестован, как с ним кончилось, этого я не помню, но арестован он был по заслугам.
Вот ещё несколько слов о том, как мы брали Окружной Суд.
По предложению Голощёкина я отправился разговаривать с председателем Окружного суда, предлагая ему сложить свои обязанности, передав власть суда нам. Он отказался, тогда Филипп взял, насколько помню, Пяткова и отряд красногвардейцев, оставив отряд в корридоре, он пошёл разговаривать и, когда тот отказался, снова, он ввёл отряд, велел собраться сотрудникам, как будто предварительно арестовав председателя окружного суда, заявил сотрудникам и работникам суда, что он как комиссар Юстиции Уральской области предлагает им приступить к работе и что, кто не желает, может уходить. Так мы овладели судом.
Позже, по организации в центре чрезвычайной комиссии, была организована чрезвычайная комиссия и у нас. Первым председателем этой комиссии, как будто бы был "Финн" Ефремов уральский подпольный работник, в частности занимавшийся в подпольный период эксами, за что и отбывал, кажется, 10-ти летнюю каторгу. Затем был назначен председателем Иван Бобылёв и ещё позже был председателем Фёдор Лукоянов, это было уже примерно в начале июня месяца. Я также был назначен членом коллегии областной чрезвычайной комиссии, туда же входил членом коллегии и Сергей Егорович Чуцкаев. [33]
Здесь я, между прочим, помню такой случай. Мы поймали с золотом и расстреляли руководителя, насколько помню, Невьянского восстания, как будто фамилия Васьков, но за точность фамилии не ручаюсь. И случай следующий - пользуясь напряжённым состоянием, один эсер металлист, Петроградский рабочий, эстонец Стенс привёл с собой в чрезвычайную комиссию, тогда она помещалась в быв. Американской гостинице на углу Покровского и Златоустовской улиц. Было это примерно часа в 2 дня в сопровождении двух рабочих двух Финнов и заявил, что эти финны организует белую армию, что у них имеется много денег, что он за ними давно уже наблюдает, что они часто его катали в лодке, угощали и кормили обедами где-то в ресторане около пруда что ли не помню, что у них имеется ещё и сестра.
Фамилия финнов, как после выяснились, одного Кусинен, а второго Палемфельд. Женщина была сестрой Кусинена. Контрреволюционным отделом ЧК ведал тогда бывш. студент Исай Родзинский, а борьбой со спекуляцией я саботажем тоже бывш. студент Горин. Тут же немедленно приступили к следствию по этому делу. Нужно сказать, что внешний вид финнов, а по тому времени это особенно (а кто-то из работников ЧК того времени говорил примерно так: "Ежели привели к тебе человека, посмотри на руки, если ногти чистые, значит контрреволюционер, а домой приедешь, посмотри в печку - если там варится мясо, то это тоже контрреволюционер", не знаю, может быть это и анекдот, но ходячее тогда мнение среди некоторых) был такой, что не внушал доверия - были они лощёные, выхоленные, очень хорошо одетые, как позже выяснилось - это были бывшие члены финского пролетарского правительства. В процессе следствия также выяснилось по заявлению финнов, что у них имеется телеграмма на имя председателя Екатеринбургского Исполкома тов. Чуцкаева от тов. Ленина об оказании им всяческого содействия, но в данный момент Чуцкаева или не было в городе, или где он был не помню, но я предложил тут же послать Ленину телеграмму [34] для проверки их заявления. В ходе следствия также выяснилось и подтвердилось, что у них имеется примерно тысяч 20 денег. В тоже время в ходе следствия, когда тов. Радзинский и Горин крепко наседая на финнов у меня появились сомнения в чистоплотности мотивов приведшего их эстонца, я внёс предложение, чтобы занялись допросом эстонца, взяв конвой и тов. Кусинена отправился к нему на квартиру для производства обыска, когда я заявил сестре, что мы приехали сделать обыск, она возмущённо заявляла, как это можно чтобы у них, у социал-демократов делать обыск. Я, однако, указав на обстоятельства дела, обвинения Кусинена и Палемфельда об организации ими белой гвардии предварительно спросил, какие у них и в каком количестве имеются деньги. Оказалось, что у них не 20, а 25 тысяч рублей. Сделав обыск я вернулся в Чрезвычайную комиссию. Здесь я задал вопрос эстонцу почему и на какой предмет (а к этому моменту уже выяснилось, что у него находятся на руках 5 тыс. рублей денег, принадлежащих финнам) ему были даны деньги (здесь же нужно сказать, что финны почти по-русски не говорили, но немного умела говорить сестра). Он объяснил, что они, имея на руках крупные купюры просили его разменять эти купюры на мелкие денежные знаки, когда я его спросил, а где же деньги, он ответил, что он их в свою очередь отдал какому-то сотруднику датского посольства или консульства, точно не помню, для размена. Это было уже примерно около 12-ти часов ночи. Сомнения мои относительно его чистоплотности всё больше и больше увеличивались. Тогда я взял его и приехал на квартиру, которую он указывал, было это насколько помню, где-то на Васенцовской улице, во дворе, в маленькой избушке. Мы постучались, разбудили хозяйку и я спросил, был ли у них вот этот человек. Она подтвердила - да, был. На вопрос, живёт ли у ней такой-то гражданин, ответила - да, и указала маленькую тёмную комнатку, где спал человек. Я его разбудил и спросил, знает ли он этого [35] человека, указывая на эстонца. Ответил - да. На мой вопрос - видел ли он его сегодня, ответил - нет. На мой вопрос - а где 5.000, которые он дал ему для размена, тот ответил, что таких денег не получал. Тогда я потребовал от эстонца, чтобы он достал деньги оттуда, где он их здесь спрятал. Он полез под матрас и вытащил оттуда деньги, по проверке которых оказалось 5.000 рублей. Тут уже не оставалось сомнений, что всё дело сводилось к тому, что он хотел подвести под расстрел людей, чтобы завладеть их деньгами. Вернувшись в чрезвычайную комиссию, я тут же внес предложение, которое было принято, финнов освободить, деньги им вернуть, эстонца расстрелять, что в ту же ночь было исполнено.
Я выше забыл сказать, что когда по вопросу о Брестском мире, было принято решение Брестского мира не признавать, и кроме того, как будто бы в этот же период, было постановление о национализации банков и, в частности, золота, находящегося в частных руках. В соответствии с решением о непризнании Брестского мира и организации военных сил для борьбы в Германии, деньги были нужны. Помню тогда приступили мы к национализации банков и розыскам золота, в частности т.Хохряков тогда, не помню точно где, где-то вблизи вокзала, по указанию кажется кого-то, а он тогда был начальником центральной организации красногвардейцев, отправился в этот дом и проведя целую ночь, отыскал замурованными в стене около 10 пудов золота. Я тоже нашел у одного владельца ювелирного магазина, кажется Берха, если я не ошибаюсь, и отобрал у него несколько фунтов золота. Я также с отрядом отправился к одному из Агафуровых и потребовал предъявление золота и других ценностей. Агафуровых было в Екатеринбурге несколько братьев, все богатые. Когда мы пришли и нам удалось войти в квартиру, правда не сразу, то мы застали кого-то из них, говорящих по телефону. Я к телефону сейчас поставил красногвардейца, запретил разговаривать и отправил отдельных красногвардейцев [36] в квартиры других Агафуровых. Провозившись пару часов, мы отыскали несколько слитков до двух пудов золота, а также массу ценностей в виде брильянтов, жемчуга, серебра и т.д. Всё это я сложил в один из несгораемых шкафов, взял ключи и на следующий день, насколько помню, передал эти ключи тов. Войкову, (т.к. тогда он, будучи комиссаром снабжения, как будто бы был и комиссаром государственного банка) на предмет изъятия ценностей. По части национализации банков, поскольку управляющие банков сопротивлялись, они были вызваны в Исполком, были арестованы до момента сдачи ими ключей и т.д. И тогда, насколько помню, банки нами были национализированы.
Ещё один эпизод. В доме, где был кажется краеведческий музей, в помещении как будто Горного училища, в связи с нашим требованием и проведения в жизнь выборности командного состава, собралось всё бывшее тогда в Екатеринбурге офицерство, а их было больше двух тысяч человек, для обсуждения вопроса, как им быть в связи с требованием выборности командного состава. Я тогда был заместителем председателя военного отдела. Я договорился с Филиппом Голощёкиным, что пойду послушаю о чём они говорят и что думают делать. Я пришёл, стараясь быть незамеченным, чтобы услышать, чего они хотят. Побыв с полчаса, я вышел, меня тут ожидал Филипп, потолковали мы с ним, что нам делать и что предпринять. И как будто, не то полушутя, не то полусерьезно, Филипп спросил: "А можно вызвать воинскую часть и пулемёты". Я говорю, что можно, но истолковав, решили, что делать этого не следует, и этим дело кончилось, т.к. по сути дела они пытались уяснить для себя своё положение и, конечно, то, что думали заправилы в душе, здесь не излагали.
16.І.34 г. г.Свердловск. Я.Юровский [37]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.28.Л.1-37.