Воспоминания Юровского о работе в Ё-бурге. Часть 2
Часть 1
От Февраля к Октябрю
Первые митинги, общественные организации - организация Советов в Екатеринбурге и ближайших заводах и работа их.
Первый большой митинг 3 марта в Большом театре состоял исключительно из солдат. Театр был настолько переполнен, что угрожало обвалом ярусов.
Из т.т. членов партии, руководивших этим митингом, были т.т. Сосновский, Горохов, Клавдия Завьялова, Мрачковский, Малышев и др. Выступали Сосновский, Клавдия Завьялова, как будто анархист Жебенёв и [от] солдат выступал я, т.к. был тогда на военной службе. Там я говорил о правах солдат и отношении между офицерством, используя как материал закон №1 в отношении армии за подписью, кажется тогда, военного министра Временного Правительства Гучкова.
На этом митинге я обратился с призывом к солдатам, чтобы они на следующий день утром собрались на Фетисовской ул. (где был подпольный Комитет). Утром собралось около 150 человек солдат в этом же доме вверху, где т. Медведко достал нам комнату. На этом собрании я обратился к солдатам с речью о значении революции, о необходимости борьбы за неё с точки зрения большевиков. Тут же после речи все солдаты, встав на колени, дали клятву бороться за дело революции и тут же приняли моё предложение о выборе в этот же день представителей от солдат от разных частей, от рот и т.д. в организовавшийся тогда Комитет Общественной Безопасности. В момент, когда солдаты на коленях давали клятву, явились два офицера. Один из них, насколько помню, уже революционный командир 26-го полка, как будто Бегишев. Оба торжественно заявили о своём сочувствии и готовности бороться за дело революции. Этим же вечером в помещении Городской Думы собирались отцы города организовать К-т общественной безопасности. Я явился с депутатами от солдат в Комитет общественной безопасности, [14] тут же я попросил внеочередное слово и сделал заявление о прибывших делегатах в Комитет общественной безопасности [от] солдат, а также о заявлении вышеуказанных двух офицеров, давших клятву о верности революции.
Комитет Общественой безопасности оформлялся, насколько помню, в музыкальном зале Маклецкого на Клубной улице (Первомайской ныне). Не помню, на этом ли или на другом заседании Комитета общественной безопасности было принято решение потребовать от начальника гарнизона полковника Марковец прекратить порку солдат, которая тогда проводилась.
Примерно за месяц или полтора до февральской революции командующим Казанским военным округом генералом Сандецким (кстати сказать, расстрелянного в 1924 году в Москве) был издан приказ, по которому запрещалось отпуск солдат из казармы, при чём были организованы постоянно действующие патрули в количестве до 10 человек с офицером во главе. Приказ требовав ареста и увода в бригаду задержанных, где производилась порка солдат не только не имевших отпускных записок, но подлежали задержанию и имевшие такие записки. Кстати сказать, на один из таких патрулей я, часто ходивший в город в этот период, нарвался на такой патруль на углу Васенцовской улицы и Малаховской. Я пересекал улицу, а в это время патруль направлялся к Малаховской улице, я решил идти напролом (думаю, что меня спасло решительность движения с одной стороны, и хорошая папаха с другой). Я прошёл почти у носа офицера, отдал ему честь, промахнул и завернул в ближайшие ворота и так благополучно избежал ареста. Именно наличием этого приказа и было вызвано постановление Комитета Общественной безопасности. Нужно здесь прибавить, что в то время, как в гражданском, так сказать, мире ещё не было известно об отречении Николая и как будто Михаила, нам наше начальство в войсках об этом объявило.[15]
Я в то время работал в хирургическом отделении Екатеринбургского госпиталя, как окончивший фельдшерскую школу ученик. Не помню точно, получив ли газету, или отдельный экстренный выпуск о событиях в Петербурге, я в тот же день во всём лазарете прочёл это больным солдатам. Нужно сказать, что врачи в лазарете, в частности, Архипов, сын Архипова, тоже бывший военный врачом, причислял себя к эсерам и другие врачи, а также и главврач Белоградский, которого, кстати сказать, ещё месяца за два-три до революции я вместе с другими врачами, в том числе и Архиповым, посадили так сказать главным врачом вместо бывшего до этого главврача большого взяточника генерала Розова. Когда врачам стало известно о том, что я прочёл солдатам, а это было ещё до объявления нам об отречении, они тут же, за исключением Архипова и Белоградского показали своё настоящее лицо. Они стали особенно придирчивы, как ко мне, как к старшему ученику, уже окончившему тогда фельдшером и другим подчинённым мне фельдшерским ученикам, особую требовательность и грубость, которого раньше не было. Я тогда же потребовал от врачей вежливого обращения, ссылаясь на происшедшие перемены. И на их требования о том, что они никаких перемен не знают и знать на желают, я заявил, что сообщу об этом главному врачу и с места в карьер отправился к Белоградскому и заявил ему о недопустимом поведении врачей и тут же ссылаясь на то, что я отпуском не пользовался, а потому требую месячного отпуска. Белоградский мне заявил и я, и мои братья и вообще Белоградские всегда были людьми, которые были против царского режима и сейчас же отдал распоряжение о даче мне месячного отпуска. Мне это, конечно, было необходимо для того, чтобы вести партийную и советскую работу. Надо, кстати, сказать, что спустя некоторое время врачи меня осмотрели и сказали, что мне нужен по состоянию здоровья трёхмесячный отпуск, т.к. это было помимо того, что мои лёгкие [16] действительпо болели, а они хотели, очевидно, использовать это, чтобы избавиться от меня, т.к. я тогда уже был членом первого Екатеринбургского совета и доставлял им иного хлопот в своей работе среди солдат.
Подробности работы комитета общественной безопасности я не крепко помню, помню только, что мы готовясь к организации Советов рабочих и солдатских депутатов, работу комитета общественной безопасности, как организации с цензовыми представителями стали игнорировать.
Организация Советов.
Мы приступили, как на заводах в фабриках в Екатеринбурге и вне Екатеринбурга, так и в казармах к подготовке и работе по выбору депутатов в Советы. Примерно в конце марта или начала апреля, были избраны Советы отдельно солдатских и отдельно рабочих депутатов. В рабочем совете мы, насколько помню, имели большинство. Как будто несколько позже стал оформляться и Совет солдатских депутатов. Первый совет рабочих депутатов был созван в зале дома Поклевского. Кстати сказать, женщин, как будто было очень немного. Помню с фабрики Логинова (спичечной) была в числе депутатов женщина Мария Куренных и ещё две других, фамилию которых не помню.
Заседание первого совета солдатских депутатов состоялось в кино (угол Главного проспекта и Вознесенской ул.). На этом заседании выступил тогда тов. Сосновский с обращением к депутатам совета с предложением объединиться с советом рабочих депутатов. Как будто председателем этого совета был бывший прапорщик Павел Быков. Он выступал за это же объединение от солдат. Taкое объединение состоялось и таким образом мы получили первый Екатеринбургский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. [17]
В первом совете мы большинства не имели, однако Исполком был избран большевистский и, если память мне не изменяет, председателем Исполкома был выбран Павел Быков. С ним же, как помню, мы и оформили захват дома Поклевского по моему предложению.
На пленумах Совета у нас большей частью председательствовал офицер, тогда кадет, Бегишев (с 1918 г. он коммунист). Выбирался он председателем, насколько я помню, потому что вёл он себя прилично и руководил, так сказать, будучи "объективным" и удовлетворявшим, очевидно все партии, а также и группу беспартийных.
Первый Екатеранбургский совет просуществовал как будто до мая или начала июня, здесь кстати сказать, делегатом на первый Всероссийский съезд был послан как кандидатура, выдвинутая нами, именовавший себя интернационалистом Василий Пинжаков, который на съезде примкнул к меньшевикам.
Нужно здесь прибавить, что уже в тот период начинала проявляться травля, правда ещё глухая, против частей войск, находившихся в тыловых частях. В этой связи я помню, хотя и не очень точно, требование, поддерживавшееся несомненно эсерами и меньшевиками, об отправке на фронт товарищей Быкова и большевика Анучина, тоже бывшего офицера, которого впоследствии отправлявшаяся на фронт часть взяла его силою на квартире. Отдельные товарищи напоминали мне, что Быков решительно отказался ехать на фронт как председатель совета (а нужно сказать, что имелось постановление, по которому члены Исполкомов снимаемыми быть не могут именно этим, и мотивировал твёрдо свой отказ Быков), а Анучин, очевидно, не твёрдо вёл свой отказ и этим объясняется, что его все-таки увезли.
Как будто постановлением солдатской секции совета 124-й полк должен был отправиться в Камышлов.[18]
Среди эсеровских лидеров, кроме Моксунова, Успенского, Баробошкина, Доброклонского, Тарабукина и др., в этот период появился эсер Хотимский, являвшимся главным лидером эсеров. Как-то так совпало, что в день отправки 124-го полка было заседание Совета. Нужно думать, что это не было случайным совпадением, а что это эсеры или подготовили, или использовали это заседание. Вместо того, чтобы полку отправиться на вокзал для посадки в вагоны, он в полном вооружении во время заседания совета явился к Большому театру, где совет заседал. С появлением полка Хотимский взял слово, произнёс длинную речь и потребовал роспуска Совета, т.к. де совет в большинстве не большевистский, а руководство большевистское, они требуют роспуска Совета и назначение новых выборов. В самом совете создалось очень бурное настроение. Наши товарищи вышли на балкон, чтобы выслушать требования 124-го полка, а также заверить их, что Совет эти требования рассмотрит, в частности выступал и я. Помню, Доброклонский и меньшевик Шапиро во время моего выступления, кто-то один из них, кто именно не помню, предложил: "Давайте бросимте Юровского на штыки солдатам". Это показывает, как вели свою работу эсеры.
Подобные случаи натравливания и призывы к избиению происходили и на летучих митингах нередко. Особенно отличался солдат эсер Савельев. В результате разговоров и обсуждения в самом заседании Совета было вынесено решение о роспуске и назначение новых выборов. Вновь избранный 2-й совет состоял в своём большинстве из эсеров, меньшевиков, часть беспартийных, которые шли за эсерами-меньшевиками. Исполком был также эсеровско-меньшевистский, председателем этого совета был не то прапорщик, не то поручик Павловский, кстати сказать, один из более или менее приличных тогда эсеров.[19]
Секретарем Совета был солдат Левин и как будто ещё солдат Иванов.
В этот период в казармах солдатские комитеты были почти все эсеровскими. Наша работа среди солдат была сильно затруднена, эсеры мешали или вернее не допускали нас в казармы, и нам с большим трудом приходилось туда пробиваться. Помню, на одном из заседаний совета, было это вероятно в конце очевидно июня, или начала июля, нами было внесено, насколько помню, предложение о роспуске по домам стариков солдат 1889-го года. Это заседание, где наше предложение было принято с большим энтузиазмом галёркой, т.е. собравшимися солдатами-гостями. Они требовали и кричали, что это наше предложение правильно, поднялся невозможный шум, угрозы, все повскакали с мест и в президиуме, и в партере после продолжительного, вероятно получаса, а может быть и больше шума, угроз и т.д., Сосновскому, однако, удалось призвать к порядку и продолжить обсуждение вопроса. Точно я не помню, но очевидно и несомненно, что это решение совета не было принято, т.к. эсеры, как известно, стояли за продолжение войны, а, следовательно, и против роспуска солдат по домам. Работа Совета в этот период, т.е. второго совета, была мало продуктивной, слабо работал Исполком Совета, вяло проходили и заседания пленумов Совета. Да и лозунг "Вся власть Советам" ввиду эсеро-меньшевистского руководства и в центре, мы работу в совете не вели, а вели борьбу против этих не наших советов, отсюда и жалкое их существование.
Помню, на одном из заседаний солдатской секции, где был поставлен вопрос о коалиции, о смертной казни и целый ряд подобного рода митингов и собраний, где мы отстаивали вопросы недопустимости старого отношения офицеров к солдатам, где вели борьбу против правительства Керенского, и выступая против смертной кивни, за выборы командного состава, всегда в таких случаях аудитория в большинстве была за нас.[20]
После июльских дней мы стали разворачивать шире нашу paботу, в этот период, как в казармах, так и на улице были массы импровизированных митингов и летучек, где велась случайно вступавшими в спор товарищами или спор между отдельно встретившихся солдат, завязывались споры, собирались люди и часто нашим товарищам приходилось в этих стычках очень тяжело. В таких случаях кто-нибудь пробегал в Комитет, требуя помощи, и кто-нибудь обязательно отправлялся к месту митинга. Нужно сказать, что наши товарищи никогда не упускали случая и всегда вступали в драку независимо от своих сил, вели эти драки и беспартийные, сочувствующие нам представители союза молодёжи. Так между прочим помню, в 108 полку шел сильный бой в целом ряде отдельных митингов, которые разбивались или отбивались то эсерами, то нами и мне пришлось срочно самому поехать, чтобы кого-нибудь позвать. Я тогда, помню, привёз Якова Шейкмана и Сосновского, и драка велась до поздней ночи, примерно, часов до 11-ти. Таких инцидентов было немало.
Я точно не помню, когда было постановление Всероссийского Совета, которое состоялись в результате давления масс и перевыбора ряда советов, давших большинство большевикам. Этим решением назначались перевыборы всех советов, точно не помню, в конце сентября или начале октября мы приступили на этом основании к перевыборам советов и у нас. Как выше уже было сказано, что солдатские комитеты были эсеровскими, что в казармы нас не пускали, особенно для организационной работы, и, несмотря на постановление совета о перевыборах, появление наше в казармах встречалось в штыки эсеровскими комитетами.
Работу по перевыборам проводил главным образом, я и матрос тов. Хохряков. Кроме того, нам удалось завербовать двух беспартийных прапорщиков, которые нам помогали при перевыборах.[21]
В тех частях, где нам удавалась договориться с Комитетами о назначении предвыборных собраний, а потом и выборных собраний, во время хода самого предвыборного собрания, а особенно, выборного, эсеры устраивали всякие пакости. Так, например, в одной из рот 149-го полка вдруг стали выдавать жалованье солдатам и этим срывали митинг или собрание. В других случаях выдавали то или иное обмундирование. Помню в одной из больших рот, стали выступать ряд офицеров, призывая солдат не слушать большевиков и т.д. Я помню тогда послал за Николаем Уфимцевым. Эсеры видя, что солдаты идут за нами, стали по тем или иным предлогам не давать открывать собрания. Тогда мы с Хохряковым решили пойти на следующий манёвр, мы являлись в казармы сейчас же после обеда, когда солдаты обычно были все в казарме, отдыхая, один из нас отправлялся в Комитет, а другой шёл прямо в казармы и поднимал народ и этот манёвр нам почти везде удавался. Таким образом, мы проводили все выборы.
В одной из рот [1]26-го полка, где была сильная эсеровская крепкая организация, в частности, в этой роте, насколько я помню, был и анархист Жебенёв. В этой роте мы бились трое суток и в конце концов провели своих депутатов. Этот третий совет рабочих, солдатских депутатов Екатеринбурга был в своём большинстве большевистским. Первое заседание этого Совета, если память мне не изменяет, совпало или с кануном Октября, или в день захвата власти в Петербурге. Председателем этого совета был избран под гром аплодисментов, тогда товарищ, Сосновский. Тов. Сосновский председательствовал очень недолго, т.к. события взятия власти большевиками, продовольственные затруднения вообще, в Екатеринбурге в частности, тревожное, в связи с этим, состояние, саботаж почтово-телеграфных чиновников и т.д., тревожное состояние и движение казаков, о которых уже выше упоминалось, привело к тому, что Сосновский очевидно [22] потерял голову. Паника его, как лидера партии тогда, и других, очевидно, отдельных товарищей, не мало содействовали тому, что мы пошли на выше указанную коалицию.
Примерно, через месяц не больше, он обязанности председателя совета с себя сложил и председателем совета был избран Павел Быков. Здесь, кстати нужно сказать, что и анархисты во главе с Жебенёвым выкидывали разные штучки, в том числе захват ими коммерческого собрания, где они обобрали всех там бывших в тот момент и засели в этом собрании. Помню, как приглашённый Жебенёв и другие анархисты товар. Быковым, который предлагал им немедленно очистить захваченное помещение. Однако, анархисты и Жебенёв упорствовали, считая, что они поступили правильно, обобрав дескать картёжников, и очищать собрание отказывались. Нужно сказать, что тов. Быков, выполняя тогда свою роль председателя, довольно крепко, совершенно спокойно и твёрдо заявил Жебенёву, что если он к такому-то часу не очистит помещение, то он сделает это силою. И действительно, пришлось направить воинские части с пулемётами и тогда анархистов выбили и, очевидно, точно я этого не помню, разоружили.
Как выше уже было сказано, после знаменитой коалиции, власть уже твёрдо оставалась в руках совета.
Первые дни Октября.
В Октябре проводился приказ о призыве из отпусков и т.д. солдат. У нас было решение, по которому мы также все должны были явиться в части. В день 25 октября, когда о взятии власти нам не было ещё известно, ряд товарищей, в том числе и я, отправились к воинскому начальнику. Зайдя от воинского начальника не то в комитет, не то кого-то встретив, я узнал об образовании Совета Народных Комиссаров в Петербурге. В этот же день на Коковинской площади происходил огромный митинг солдат. Митинг [23] этот был организован в связи с приездом представителей Центрального Исполнительного комитета Всероссийского Совета, которые имели своей задачей предъявить требования к екатеринбургскому совету об отправке на фронт Екатеринбургского гарнизона с целью заменить уставших на фронте, а так как мы были против войны и за заключение мира, мы, конечно, отстаивали не смену, а возвращение солдат в результате заключения мира. Эсеры и меньшевики на этом митинге , конечно, неистоствовали. Зная, что ряд ответственных товарищей и, в частности, Сосновский, были на этом митинге, я взял лошадь с конского запаса и поехал сообщить об образовании Совета Народных Комиссаров товарищам.
Не помню точно, сообщил ли я об этом, когда приехал на площадь, тогда говорил тов. Сосновский. (Отдельные товарищи напоминают мне, что телеграмма эта была оглашена т. Хохряковым).
Отдельные эпизоды.
В связи с тревожным состоянием первого периода октябрьских дней, которое угрожало вылиться в кровавое столкновение, залы совета в доме Поклевского были превращены в лагерь вооружённой силы. Примерно в течение, вероятно не менее 10 дней, красногвардейцы и солдаты несли постоянное дежурство. Кроме упоминавшихся уже причин, вызывавших тревожное настроение, опасаясь, что солдаты ,а вместе с тем с ними и другие, захватят винные склады ,в которых было как будто тысяч девять вёдер вина, хотя там и была поставлена охрана, тем не менее однако, напор становился всё больше и больше и поэтому решено было вино, точнее спирт спустить в пруд Ольховку, но ухитрились это сделать так, что весь спирт пошел до льду. Солдаты и население стали этот спирт собирать, возили кадками, бочками. Я тогда, помню, с другим товарищем отправился на завод Ятеса, чтобы потребовать спустить воду, подняв шлюзы плотины. Это встретило не мало затруднения со стороны администраций, но в конце концов сделать это нам удалось.[24]
В течение трех суток нам пришлось вести эту тяжелую борьбу. День и ночь все были на ногах, охрана солдат, поставленная на пруду, сами частью спивались и, таким образом, пьянство принимало угрожающие размеры. Помню, ночью я с солдатом Ивановым, членом Исполкома, отправились объехать, осмотреть, что творится. Мы на всём своём пути встречали группы солдат, которые шли шинель внакидку, пряча под шинелью чайники с вином. Мы тут же тем или иным путем заставляли их выливать на землю спирт и уговорить солдат отправляться в казармы, а трезвых из них убеждали удерживать других солдат от таскания водки.
После этого я взял десять человек конных, отправился в Мелькову, расположенную вблизи пруда, и целую ночь работали, выливая наполненные кадки, почти в каждом доме в кадках, корчагах, везде всё было наполнено спиртом. Нужно сказать, что и солдаты моего отряда нет-нет, а схлёбывали понемногу. Помню, в одном доме, мне сказали, что хранится бочонок чистого спирта, ключ найти не удалось, и я решил спуститься через сеновал в погребушку. Тут и мои люди никак не могли равнодушно отнестись к вину и, когда я выливал из бочонка спирт, они подставляли ладони и выпивали, а когда я этому помешал, то уже начали раздаваться голоса: "Давайте прихлопнем его, что он нам не даёт выпить". Мне с трудом удалось вылезти из этой ловушки и пришлось под каким, точно не помню предлогом, отряд отвести, заменив его другим.
Здесь я, разумеется, рассказал очень немногое, т.к. борьба из-за этого спирта была очень тяжёлая и очень длительная, и эпизодов всяческих, конечно, было не мало. Помню также, как около Окружного суда лошадь тов. Иванова наступила на ногу одному из группы солдат, с большим трудом нам тогда удалось уехать от этой группы целыми и невредимыми.[25]
Часть 3
От Февраля к Октябрю
Первые митинги, общественные организации - организация Советов в Екатеринбурге и ближайших заводах и работа их.
Первый большой митинг 3 марта в Большом театре состоял исключительно из солдат. Театр был настолько переполнен, что угрожало обвалом ярусов.
Из т.т. членов партии, руководивших этим митингом, были т.т. Сосновский, Горохов, Клавдия Завьялова, Мрачковский, Малышев и др. Выступали Сосновский, Клавдия Завьялова, как будто анархист Жебенёв и [от] солдат выступал я, т.к. был тогда на военной службе. Там я говорил о правах солдат и отношении между офицерством, используя как материал закон №1 в отношении армии за подписью, кажется тогда, военного министра Временного Правительства Гучкова.
На этом митинге я обратился с призывом к солдатам, чтобы они на следующий день утром собрались на Фетисовской ул. (где был подпольный Комитет). Утром собралось около 150 человек солдат в этом же доме вверху, где т. Медведко достал нам комнату. На этом собрании я обратился к солдатам с речью о значении революции, о необходимости борьбы за неё с точки зрения большевиков. Тут же после речи все солдаты, встав на колени, дали клятву бороться за дело революции и тут же приняли моё предложение о выборе в этот же день представителей от солдат от разных частей, от рот и т.д. в организовавшийся тогда Комитет Общественной Безопасности. В момент, когда солдаты на коленях давали клятву, явились два офицера. Один из них, насколько помню, уже революционный командир 26-го полка, как будто Бегишев. Оба торжественно заявили о своём сочувствии и готовности бороться за дело революции. Этим же вечером в помещении Городской Думы собирались отцы города организовать К-т общественной безопасности. Я явился с депутатами от солдат в Комитет общественной безопасности, [14] тут же я попросил внеочередное слово и сделал заявление о прибывших делегатах в Комитет общественной безопасности [от] солдат, а также о заявлении вышеуказанных двух офицеров, давших клятву о верности революции.
Комитет Общественой безопасности оформлялся, насколько помню, в музыкальном зале Маклецкого на Клубной улице (Первомайской ныне). Не помню, на этом ли или на другом заседании Комитета общественной безопасности было принято решение потребовать от начальника гарнизона полковника Марковец прекратить порку солдат, которая тогда проводилась.
Примерно за месяц или полтора до февральской революции командующим Казанским военным округом генералом Сандецким (кстати сказать, расстрелянного в 1924 году в Москве) был издан приказ, по которому запрещалось отпуск солдат из казармы, при чём были организованы постоянно действующие патрули в количестве до 10 человек с офицером во главе. Приказ требовав ареста и увода в бригаду задержанных, где производилась порка солдат не только не имевших отпускных записок, но подлежали задержанию и имевшие такие записки. Кстати сказать, на один из таких патрулей я, часто ходивший в город в этот период, нарвался на такой патруль на углу Васенцовской улицы и Малаховской. Я пересекал улицу, а в это время патруль направлялся к Малаховской улице, я решил идти напролом (думаю, что меня спасло решительность движения с одной стороны, и хорошая папаха с другой). Я прошёл почти у носа офицера, отдал ему честь, промахнул и завернул в ближайшие ворота и так благополучно избежал ареста. Именно наличием этого приказа и было вызвано постановление Комитета Общественной безопасности. Нужно здесь прибавить, что в то время, как в гражданском, так сказать, мире ещё не было известно об отречении Николая и как будто Михаила, нам наше начальство в войсках об этом объявило.[15]
Я в то время работал в хирургическом отделении Екатеринбургского госпиталя, как окончивший фельдшерскую школу ученик. Не помню точно, получив ли газету, или отдельный экстренный выпуск о событиях в Петербурге, я в тот же день во всём лазарете прочёл это больным солдатам. Нужно сказать, что врачи в лазарете, в частности, Архипов, сын Архипова, тоже бывший военный врачом, причислял себя к эсерам и другие врачи, а также и главврач Белоградский, которого, кстати сказать, ещё месяца за два-три до революции я вместе с другими врачами, в том числе и Архиповым, посадили так сказать главным врачом вместо бывшего до этого главврача большого взяточника генерала Розова. Когда врачам стало известно о том, что я прочёл солдатам, а это было ещё до объявления нам об отречении, они тут же, за исключением Архипова и Белоградского показали своё настоящее лицо. Они стали особенно придирчивы, как ко мне, как к старшему ученику, уже окончившему тогда фельдшером и другим подчинённым мне фельдшерским ученикам, особую требовательность и грубость, которого раньше не было. Я тогда же потребовал от врачей вежливого обращения, ссылаясь на происшедшие перемены. И на их требования о том, что они никаких перемен не знают и знать на желают, я заявил, что сообщу об этом главному врачу и с места в карьер отправился к Белоградскому и заявил ему о недопустимом поведении врачей и тут же ссылаясь на то, что я отпуском не пользовался, а потому требую месячного отпуска. Белоградский мне заявил и я, и мои братья и вообще Белоградские всегда были людьми, которые были против царского режима и сейчас же отдал распоряжение о даче мне месячного отпуска. Мне это, конечно, было необходимо для того, чтобы вести партийную и советскую работу. Надо, кстати, сказать, что спустя некоторое время врачи меня осмотрели и сказали, что мне нужен по состоянию здоровья трёхмесячный отпуск, т.к. это было помимо того, что мои лёгкие [16] действительпо болели, а они хотели, очевидно, использовать это, чтобы избавиться от меня, т.к. я тогда уже был членом первого Екатеринбургского совета и доставлял им иного хлопот в своей работе среди солдат.
Подробности работы комитета общественной безопасности я не крепко помню, помню только, что мы готовясь к организации Советов рабочих и солдатских депутатов, работу комитета общественной безопасности, как организации с цензовыми представителями стали игнорировать.
Организация Советов.
Мы приступили, как на заводах в фабриках в Екатеринбурге и вне Екатеринбурга, так и в казармах к подготовке и работе по выбору депутатов в Советы. Примерно в конце марта или начала апреля, были избраны Советы отдельно солдатских и отдельно рабочих депутатов. В рабочем совете мы, насколько помню, имели большинство. Как будто несколько позже стал оформляться и Совет солдатских депутатов. Первый совет рабочих депутатов был созван в зале дома Поклевского. Кстати сказать, женщин, как будто было очень немного. Помню с фабрики Логинова (спичечной) была в числе депутатов женщина Мария Куренных и ещё две других, фамилию которых не помню.
Заседание первого совета солдатских депутатов состоялось в кино (угол Главного проспекта и Вознесенской ул.). На этом заседании выступил тогда тов. Сосновский с обращением к депутатам совета с предложением объединиться с советом рабочих депутатов. Как будто председателем этого совета был бывший прапорщик Павел Быков. Он выступал за это же объединение от солдат. Taкое объединение состоялось и таким образом мы получили первый Екатеринбургский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. [17]
В первом совете мы большинства не имели, однако Исполком был избран большевистский и, если память мне не изменяет, председателем Исполкома был выбран Павел Быков. С ним же, как помню, мы и оформили захват дома Поклевского по моему предложению.
На пленумах Совета у нас большей частью председательствовал офицер, тогда кадет, Бегишев (с 1918 г. он коммунист). Выбирался он председателем, насколько я помню, потому что вёл он себя прилично и руководил, так сказать, будучи "объективным" и удовлетворявшим, очевидно все партии, а также и группу беспартийных.
Первый Екатеранбургский совет просуществовал как будто до мая или начала июня, здесь кстати сказать, делегатом на первый Всероссийский съезд был послан как кандидатура, выдвинутая нами, именовавший себя интернационалистом Василий Пинжаков, который на съезде примкнул к меньшевикам.
Нужно здесь прибавить, что уже в тот период начинала проявляться травля, правда ещё глухая, против частей войск, находившихся в тыловых частях. В этой связи я помню, хотя и не очень точно, требование, поддерживавшееся несомненно эсерами и меньшевиками, об отправке на фронт товарищей Быкова и большевика Анучина, тоже бывшего офицера, которого впоследствии отправлявшаяся на фронт часть взяла его силою на квартире. Отдельные товарищи напоминали мне, что Быков решительно отказался ехать на фронт как председатель совета (а нужно сказать, что имелось постановление, по которому члены Исполкомов снимаемыми быть не могут именно этим, и мотивировал твёрдо свой отказ Быков), а Анучин, очевидно, не твёрдо вёл свой отказ и этим объясняется, что его все-таки увезли.
Как будто постановлением солдатской секции совета 124-й полк должен был отправиться в Камышлов.[18]
Среди эсеровских лидеров, кроме Моксунова, Успенского, Баробошкина, Доброклонского, Тарабукина и др., в этот период появился эсер Хотимский, являвшимся главным лидером эсеров. Как-то так совпало, что в день отправки 124-го полка было заседание Совета. Нужно думать, что это не было случайным совпадением, а что это эсеры или подготовили, или использовали это заседание. Вместо того, чтобы полку отправиться на вокзал для посадки в вагоны, он в полном вооружении во время заседания совета явился к Большому театру, где совет заседал. С появлением полка Хотимский взял слово, произнёс длинную речь и потребовал роспуска Совета, т.к. де совет в большинстве не большевистский, а руководство большевистское, они требуют роспуска Совета и назначение новых выборов. В самом совете создалось очень бурное настроение. Наши товарищи вышли на балкон, чтобы выслушать требования 124-го полка, а также заверить их, что Совет эти требования рассмотрит, в частности выступал и я. Помню, Доброклонский и меньшевик Шапиро во время моего выступления, кто-то один из них, кто именно не помню, предложил: "Давайте бросимте Юровского на штыки солдатам". Это показывает, как вели свою работу эсеры.
Подобные случаи натравливания и призывы к избиению происходили и на летучих митингах нередко. Особенно отличался солдат эсер Савельев. В результате разговоров и обсуждения в самом заседании Совета было вынесено решение о роспуске и назначение новых выборов. Вновь избранный 2-й совет состоял в своём большинстве из эсеров, меньшевиков, часть беспартийных, которые шли за эсерами-меньшевиками. Исполком был также эсеровско-меньшевистский, председателем этого совета был не то прапорщик, не то поручик Павловский, кстати сказать, один из более или менее приличных тогда эсеров.[19]
Секретарем Совета был солдат Левин и как будто ещё солдат Иванов.
В этот период в казармах солдатские комитеты были почти все эсеровскими. Наша работа среди солдат была сильно затруднена, эсеры мешали или вернее не допускали нас в казармы, и нам с большим трудом приходилось туда пробиваться. Помню, на одном из заседаний совета, было это вероятно в конце очевидно июня, или начала июля, нами было внесено, насколько помню, предложение о роспуске по домам стариков солдат 1889-го года. Это заседание, где наше предложение было принято с большим энтузиазмом галёркой, т.е. собравшимися солдатами-гостями. Они требовали и кричали, что это наше предложение правильно, поднялся невозможный шум, угрозы, все повскакали с мест и в президиуме, и в партере после продолжительного, вероятно получаса, а может быть и больше шума, угроз и т.д., Сосновскому, однако, удалось призвать к порядку и продолжить обсуждение вопроса. Точно я не помню, но очевидно и несомненно, что это решение совета не было принято, т.к. эсеры, как известно, стояли за продолжение войны, а, следовательно, и против роспуска солдат по домам. Работа Совета в этот период, т.е. второго совета, была мало продуктивной, слабо работал Исполком Совета, вяло проходили и заседания пленумов Совета. Да и лозунг "Вся власть Советам" ввиду эсеро-меньшевистского руководства и в центре, мы работу в совете не вели, а вели борьбу против этих не наших советов, отсюда и жалкое их существование.
Помню, на одном из заседаний солдатской секции, где был поставлен вопрос о коалиции, о смертной казни и целый ряд подобного рода митингов и собраний, где мы отстаивали вопросы недопустимости старого отношения офицеров к солдатам, где вели борьбу против правительства Керенского, и выступая против смертной кивни, за выборы командного состава, всегда в таких случаях аудитория в большинстве была за нас.[20]
После июльских дней мы стали разворачивать шире нашу paботу, в этот период, как в казармах, так и на улице были массы импровизированных митингов и летучек, где велась случайно вступавшими в спор товарищами или спор между отдельно встретившихся солдат, завязывались споры, собирались люди и часто нашим товарищам приходилось в этих стычках очень тяжело. В таких случаях кто-нибудь пробегал в Комитет, требуя помощи, и кто-нибудь обязательно отправлялся к месту митинга. Нужно сказать, что наши товарищи никогда не упускали случая и всегда вступали в драку независимо от своих сил, вели эти драки и беспартийные, сочувствующие нам представители союза молодёжи. Так между прочим помню, в 108 полку шел сильный бой в целом ряде отдельных митингов, которые разбивались или отбивались то эсерами, то нами и мне пришлось срочно самому поехать, чтобы кого-нибудь позвать. Я тогда, помню, привёз Якова Шейкмана и Сосновского, и драка велась до поздней ночи, примерно, часов до 11-ти. Таких инцидентов было немало.
Я точно не помню, когда было постановление Всероссийского Совета, которое состоялись в результате давления масс и перевыбора ряда советов, давших большинство большевикам. Этим решением назначались перевыборы всех советов, точно не помню, в конце сентября или начале октября мы приступили на этом основании к перевыборам советов и у нас. Как выше уже было сказано, что солдатские комитеты были эсеровскими, что в казармы нас не пускали, особенно для организационной работы, и, несмотря на постановление совета о перевыборах, появление наше в казармах встречалось в штыки эсеровскими комитетами.
Работу по перевыборам проводил главным образом, я и матрос тов. Хохряков. Кроме того, нам удалось завербовать двух беспартийных прапорщиков, которые нам помогали при перевыборах.[21]
В тех частях, где нам удавалась договориться с Комитетами о назначении предвыборных собраний, а потом и выборных собраний, во время хода самого предвыборного собрания, а особенно, выборного, эсеры устраивали всякие пакости. Так, например, в одной из рот 149-го полка вдруг стали выдавать жалованье солдатам и этим срывали митинг или собрание. В других случаях выдавали то или иное обмундирование. Помню в одной из больших рот, стали выступать ряд офицеров, призывая солдат не слушать большевиков и т.д. Я помню тогда послал за Николаем Уфимцевым. Эсеры видя, что солдаты идут за нами, стали по тем или иным предлогам не давать открывать собрания. Тогда мы с Хохряковым решили пойти на следующий манёвр, мы являлись в казармы сейчас же после обеда, когда солдаты обычно были все в казарме, отдыхая, один из нас отправлялся в Комитет, а другой шёл прямо в казармы и поднимал народ и этот манёвр нам почти везде удавался. Таким образом, мы проводили все выборы.
В одной из рот [1]26-го полка, где была сильная эсеровская крепкая организация, в частности, в этой роте, насколько я помню, был и анархист Жебенёв. В этой роте мы бились трое суток и в конце концов провели своих депутатов. Этот третий совет рабочих, солдатских депутатов Екатеринбурга был в своём большинстве большевистским. Первое заседание этого Совета, если память мне не изменяет, совпало или с кануном Октября, или в день захвата власти в Петербурге. Председателем этого совета был избран под гром аплодисментов, тогда товарищ, Сосновский. Тов. Сосновский председательствовал очень недолго, т.к. события взятия власти большевиками, продовольственные затруднения вообще, в Екатеринбурге в частности, тревожное, в связи с этим, состояние, саботаж почтово-телеграфных чиновников и т.д., тревожное состояние и движение казаков, о которых уже выше упоминалось, привело к тому, что Сосновский очевидно [22] потерял голову. Паника его, как лидера партии тогда, и других, очевидно, отдельных товарищей, не мало содействовали тому, что мы пошли на выше указанную коалицию.
Примерно, через месяц не больше, он обязанности председателя совета с себя сложил и председателем совета был избран Павел Быков. Здесь, кстати нужно сказать, что и анархисты во главе с Жебенёвым выкидывали разные штучки, в том числе захват ими коммерческого собрания, где они обобрали всех там бывших в тот момент и засели в этом собрании. Помню, как приглашённый Жебенёв и другие анархисты товар. Быковым, который предлагал им немедленно очистить захваченное помещение. Однако, анархисты и Жебенёв упорствовали, считая, что они поступили правильно, обобрав дескать картёжников, и очищать собрание отказывались. Нужно сказать, что тов. Быков, выполняя тогда свою роль председателя, довольно крепко, совершенно спокойно и твёрдо заявил Жебенёву, что если он к такому-то часу не очистит помещение, то он сделает это силою. И действительно, пришлось направить воинские части с пулемётами и тогда анархистов выбили и, очевидно, точно я этого не помню, разоружили.
Как выше уже было сказано, после знаменитой коалиции, власть уже твёрдо оставалась в руках совета.
Первые дни Октября.
В Октябре проводился приказ о призыве из отпусков и т.д. солдат. У нас было решение, по которому мы также все должны были явиться в части. В день 25 октября, когда о взятии власти нам не было ещё известно, ряд товарищей, в том числе и я, отправились к воинскому начальнику. Зайдя от воинского начальника не то в комитет, не то кого-то встретив, я узнал об образовании Совета Народных Комиссаров в Петербурге. В этот же день на Коковинской площади происходил огромный митинг солдат. Митинг [23] этот был организован в связи с приездом представителей Центрального Исполнительного комитета Всероссийского Совета, которые имели своей задачей предъявить требования к екатеринбургскому совету об отправке на фронт Екатеринбургского гарнизона с целью заменить уставших на фронте, а так как мы были против войны и за заключение мира, мы, конечно, отстаивали не смену, а возвращение солдат в результате заключения мира. Эсеры и меньшевики на этом митинге , конечно, неистоствовали. Зная, что ряд ответственных товарищей и, в частности, Сосновский, были на этом митинге, я взял лошадь с конского запаса и поехал сообщить об образовании Совета Народных Комиссаров товарищам.
Не помню точно, сообщил ли я об этом, когда приехал на площадь, тогда говорил тов. Сосновский. (Отдельные товарищи напоминают мне, что телеграмма эта была оглашена т. Хохряковым).
Отдельные эпизоды.
В связи с тревожным состоянием первого периода октябрьских дней, которое угрожало вылиться в кровавое столкновение, залы совета в доме Поклевского были превращены в лагерь вооружённой силы. Примерно в течение, вероятно не менее 10 дней, красногвардейцы и солдаты несли постоянное дежурство. Кроме упоминавшихся уже причин, вызывавших тревожное настроение, опасаясь, что солдаты ,а вместе с тем с ними и другие, захватят винные склады ,в которых было как будто тысяч девять вёдер вина, хотя там и была поставлена охрана, тем не менее однако, напор становился всё больше и больше и поэтому решено было вино, точнее спирт спустить в пруд Ольховку, но ухитрились это сделать так, что весь спирт пошел до льду. Солдаты и население стали этот спирт собирать, возили кадками, бочками. Я тогда, помню, с другим товарищем отправился на завод Ятеса, чтобы потребовать спустить воду, подняв шлюзы плотины. Это встретило не мало затруднения со стороны администраций, но в конце концов сделать это нам удалось.[24]
В течение трех суток нам пришлось вести эту тяжелую борьбу. День и ночь все были на ногах, охрана солдат, поставленная на пруду, сами частью спивались и, таким образом, пьянство принимало угрожающие размеры. Помню, ночью я с солдатом Ивановым, членом Исполкома, отправились объехать, осмотреть, что творится. Мы на всём своём пути встречали группы солдат, которые шли шинель внакидку, пряча под шинелью чайники с вином. Мы тут же тем или иным путем заставляли их выливать на землю спирт и уговорить солдат отправляться в казармы, а трезвых из них убеждали удерживать других солдат от таскания водки.
После этого я взял десять человек конных, отправился в Мелькову, расположенную вблизи пруда, и целую ночь работали, выливая наполненные кадки, почти в каждом доме в кадках, корчагах, везде всё было наполнено спиртом. Нужно сказать, что и солдаты моего отряда нет-нет, а схлёбывали понемногу. Помню, в одном доме, мне сказали, что хранится бочонок чистого спирта, ключ найти не удалось, и я решил спуститься через сеновал в погребушку. Тут и мои люди никак не могли равнодушно отнестись к вину и, когда я выливал из бочонка спирт, они подставляли ладони и выпивали, а когда я этому помешал, то уже начали раздаваться голоса: "Давайте прихлопнем его, что он нам не даёт выпить". Мне с трудом удалось вылезти из этой ловушки и пришлось под каким, точно не помню предлогом, отряд отвести, заменив его другим.
Здесь я, разумеется, рассказал очень немногое, т.к. борьба из-за этого спирта была очень тяжёлая и очень длительная, и эпизодов всяческих, конечно, было не мало. Помню также, как около Окружного суда лошадь тов. Иванова наступила на ногу одному из группы солдат, с большим трудом нам тогда удалось уехать от этой группы целыми и невредимыми.[25]
Часть 3