Ла Мартиньер: колдуны, единороги, цари и грибы (2)

[umbloo]

(Продолжение. Начало тут)

По дороге к Папингороду у ла Мартиньера состоялась примечательная встреча: «…мы увидали пять человек, одетых в медвежьи меха по-московитски, выходящих из леса на встречу нам. Каждый из них имел на плече ружье, с боку охотничью сумку, а также нож в ножнах, вроде наших охотничьих; мы велели проводнику остановить оленей, чтобы узнать, кто они такие? Один из них, признавши в нас иностранцев, поздоровался с нами по-немецки, высказав пожелание быть столь же свободным, как и мы. Наш приказчик, родом из Нижней Саксонии, услышав родную речь, спросил: откуда он? Тот ему ответил, и когда оказалось, что они знакомы, приказчик сошел с саней, обнял его и спросил: как он здесь очутился? Саксонец отвечал, что он сослан великим князем охотиться на соболей, что считается наказанием в этой стране, как во Франции ссылка на галеры; одни остаются здесь по 10 лет, другие по 6, иные по 3, кто больше, a кто меньше, а затем, по миновании срока ссылки, они свободны. Это известие заставило всех нас сойти с саней, и не успел я стать на ноги, как один из пятерых меня узнал, взволнованный бросился меня обнимать и спросил по-французски: откуда я? и куда еду? Это меня очень удивило, так как я не узнавал его, благодаря с одной стороны одежде, большой бороде и облысевшей голове, с другой - благодаря худобе его тела, от которого осталась только кожа да кости; видя это, он сообщил мне, что он - лотарингский дворянин, полковник московитского конного полка, который столько раз угощал меня в Стокгольме и хотел даже взять меня в Москву. Роскошное платье, в котором я его видал когда-то, уважение, которое ему тогда все оказывали, как по причине его щедрости, так и ввиду высокого поста, который он занимал, командуя полком и отличаясь беззаветною храбростью, и теперешний его жалкий вид вызвали у меня слезы и вздохи сожаления. Я его снова и снова обнимал, расспрашивая о причине его опалы. Он мне объяснил: произошло это оттого, что великий князь заподозрил его в измене и за это сослал в Сибирь на три года, что он неописуемо страдает, благодаря опасностям, которым подвергаются все ссыльные то на охоте, то от голода и жестоких морозов, которые приходится выносит, или же от встречи с массами диких зверей, которые на них нападают при недостатке пищи в других местах, и им приходится обороняться. Ко всем этим бедам надо прибавить, что если они не добудут того количества соболей, которое им назначено, их жестоко наказывают плетьми из толстой и грубой кожи и бьют по всему обнаженному телу. Знакомец нашего приказчика рассказывал тоже самое, а остальные ссыльные, которые все говорили хорошо по-французски и по-немецки, из коих один занимал высокий пост при великом князе, другой был генерал-лейтенантом, а прочие - значительными чиновниками, - все они оплакивали свои бедствия, уверяя нас, что как только они отбудут свой срок и вернут себе свободу, они удалятся в такие места, где великий князь не имел бы над ними власти. Чтобы утешить этих несчастных, мы достали нашу провизию, расположились все на мху и стали их угощать, уверяя их, что мы готовы способствовать их освобождению. Они благодарили нас за это, но доказывали, что им невозможно спастись, так как их знают воеводы во всех острожках, куда мы должны по неволе заезжать; это навлекло бы на нас смертную казнь, равно как и для них, после страшных пыток, от которых пострадали бы и мы. Эти слова еще более увеличили печаль, которая наполняла наши сердца, ибо мы не могли смягчить бедствия, в котором они находились. Только после беседы, длившейся более четырех часов , мы решили с ними расстаться, дав каждому из них по полфунта табаку и угостив их водкой, сухарями и пряниками, которые мы взяли из Почоры, и солониной. Мы сели в сани и, расставаясь с ними, пожелали, чтобы Бог помог им переносить страдания, выразив надежду скоро видеть их в добром здоровье.»
В Ляпином городке датчан приняли радушно и торговали с ними охотно.
«…я пошел прогуляться по городу, который расположен в красивой местности, в небольшой болотистой котловине, окруженной довольно высокими горами; подле города протекает очень красивая и рыбная река; дома дурно построены, низки, все сделаны из дерева и дерна, щели между бревен проконопачены мохом; а городская мостовая состоит из деревянных пластин, плотно пригнанных одна к другой.»



«Важные обыватели этого города носят штаны, чулки, длинное платье, которое у них спускается до пят, и узкие рукава, - все из сукна, у одних - одного, у других - другого цвета; обувь составляют кожаные сапожки, то синие, то красные, то желтые, с железными подковками на каблуках, как у поляков, а на голове суконная шапка, отороченная то черной лисицей, то белкой, то горностаем, а у некоторых соболем, как видно на рисунке 1. Что касается женщин, то они очень красивы, белы и полны, с темно-русыми волосами и, как все московиты, очень приветливы; подобно своим мужьям, они носят платье до пят из сукна красного, фиолетового или голубого цветов, сшитое на подобие полукафтанья, отороченное белым лисьим или собольим мехом, с длинными висячими рукавами, которые приколоты к платью; других рукавов, куда бы они могли поместить свои руки, у них нет, так как рукава их рубашек необычайно длинны и каждый имеет до 5 локтей длины; сшиты они из очень тонкого полотна и собраны на руках в складки. На голове носят род овального чепчика, а волосы заплетены в косы, украшенные лентами, которые спускаются позади плеч. Башмаки у них из русского сафьяна; они носят также пояса из жемчуга средней величины, как видно на рисунке 2. Что касается до родившихся в Сибири, то они не очень отличаются от самоедов, борандайцев и других северян, как по нравам и костюму, так и по образу жизни.
Все московиты - николаисты по религии; они грузны, крепки, подвижны, ловко стреляют из лука и вовсе не сутяги: так как законы их основаны на полном равенстве, то они сурово наказывают предателей, воров и убийц; они довольно невежественны, любостяжательны, любят выпить, мужиковаты и столь ревнивы, что запирают своих жен, как пленниц, в комнаты, не позволяя им выходить без разрешения: а последние до такой степени порабощены, что не смеют показать никакого знака расположения чужестранцу, и уверены, что мужья их не любят, если не поколачивают время от времени.»

Оттуда поехали торговать с самоедами, которых, впрочем, не сразу удалось уговорить на сделки с непонятными незнакомцами. «Они ничего не хотели слушать, пока мы не напоили их допьяна; тогда они нам продали собольи шкурки, ибо винные пары имели над ними большую силу, чем все красноречие нашего борандайца [проводника]. Мы легли спать в одной из хижин, вместе с хозяином, хозяйкой и детьми, вповалку, как звери, на медвежьих шкурах; через 5 или 6 часов я проснулся от шума, который поднял хозяин, сзывая своих домочадцев, которые встали и вышли наружу. Любопытство заставило меня посмотреть, куда они идут, и я увидал, как позади хижины они становились на колени, поднимая руки к небу и поклоняясь солнцу, которое они почитают за Бога.»




«Самоеды еще коренастее, чем лапландцы и борандайцы, имеют также довольно большие головы, лицо плоское, нос шире и курносый; они не имеют почти никакой растительности [на лице] и землистый цвет [лица]. Одежда мужчин состоит из круглой курчавой шапки, как бы сделанной из бараньей шкурки, из штанов и верхнего платья из шкур белых медведей, доходящего только до колен, подпоясанного ниже живота поясом в 4 пальца ширины; чулки и башмаки из той же кожи, шерстью вверх; на башмаки надевают они род коньков из древесной коры, длиною в два фута, на подобие гондолы; на них они очень быстро двигаются по снегу, которого так много на горах. Они носят, вроде манто, черную шкуру со всеми четырьмя лапами, которую накидывают чаще на левое плечо, чем на правое, a поверх этой шкуры повешен колчан, как вы видите на рисунке 1. Женщины самоедские еще более безобразны, чем мужчины; они крайне слабосильны, но очень заботятся обучить своих детей ловкости на охоте, которой они живут, а не чему-нибудь другому. Одеты они так же, как мужчины, только верхнее платье немного длиннее, да не имеют накидок на плечах; головной убор совершенно такой же, но волосы заплетают в один пучок (косу), перевязанный внизу лентой из древесной коры, и она свешивается у них на спину; они ходят на охоту, наравне с мужчинами, вооруженные луками и стрелами, как вы видите на рисунке 2.»
Вернувшись на Борондай, снова вышли в море и отправились к Новой земле. Там « увидали мы толпу людей, человек в 30, с луками на спинах, опустившихся на колени на берегу моря и поклоняющихся солнцу; это обстоятельство побудило наших капитанов и приказчика держать совет, как им поступить, чтобы завязать торговые сношения с этими людьми, которые им казались еще более дикими, чем прочие. Для этой цели они решили спустить в море три шлюпки, с 10 человеками в каждой, хорошо вооруженными, чтобы оборониться в случае нападения, и я был также назначен в эту поездку. Мы направились к берегу и когда остановились примерно на четверть льё, все эти дикари, стоявшие на коленях, выпрямились, принялись кричать, выстрелили в нас из луков и побежали, как лани, преследуемые охотником, но никого из нас не ранили, так как стреляли слишком издалека.
Высадившись на берег, мы бросились туда, куда, казалось нам, они скрылись, в надежде кого-нибудь захватить, но нам не удалось этого сделать, так как они пропали из виду и нельзя было даже определить, в какую сторону они побежали; но это не помешало нам идти до самых гор, покрытых снегом; мы углубились еще дальше в страну, и тут мы увидали на пригорках срубленные деревья, обтесанные в виде человеческих фигур, вырезанных очень грубым рельефом, а пред одной из этих статуй, примерно на льё впереди, мы увидали двух дикарей на коленях и с оружием на земле, которые ему покланялись; заметив нас, они вскочили и убежали, как и те, которых мы видели раньше молящимися солнцу, на берегу моря.
Мы побежали изо всех сил, стараясь их догнать, но они достигли соснового лесу столь ловко, что мы не могли узнать, в которую сторону они удалились, а возвращаясь на суда, мы заметили издали еще двоих, покланявшихся такому же идолу, как изображено на следующем рисунке, которых новоземельцы называют фетицо [fetizot] и в которых вселяется дьявол, дающий прорицания, как нам сообщил наш капитан.»

(На самом деле, конечно, сами новоземельцы своего идола фетишем не называли - это уж капитан его так поименовал на португальский лад).
В эту же пору на судах началась цинга. Ла Мартиньер лечился сам и лечил команду своего корабля в основном уксусом и водкой - и при всей сомнительности этих средств достиг куда лучшей выживаемости, чем на двух других судах. Что и неудивительно: тамошние лекаря поставили на слабительные и кровопускание, «которые при этой болезни равносильны человекоубийству». Заодно ла Мартиньер получил повод похвастаться своими прежними медицинскими успехами, в основном в области венерических болезней, и отослатьк другим своим учёным трудам за подробностями.
Когда больные поправились (ну, кроме тех, кто умер), была устроена большая охота на «морских лошадей». Из описания трудно понять, были это нарвалы (судя по рогу), или моржи (судя по клыкам и соответствующему датскому названию), или вообще разные твари:
«Прошло трое суток, a мы еще ничего не поймали; наконец, мы увидали двух огромных рыб, из которых одна имела рог изрядной длины, и наши рыбаки решили их добыть. Приблизившись на расстояние полета брошенного камня, гарпунщики кинули свои гарпуны, одни с одной стороны, другие - с другой, потравливая веревки, к которым гарпуны были привязаны, и осторожно выбирая эти веревки потом, как вы видите на рисунке.»



«Приближаясь к судну и видя, что рыба плавает поверх воды, что было доказательством ее слабости, они подтягивали ее мало помалу за веревки, к которым были привязаны гарпуны; рыба спокойно подавалась, так как обессилела от потери крови; свежевальщики принялись за свое дело и отрубили ей голову, которую мы сберегли, а остальную тушу бросили в море, так как она не была годна ни в пищу, ни на выварку ворвани: за этой рыбой только и охотятся ради ее клыков, которые служат для всевозможных поделок, как слоновая кость, и даже продаются на вес много дороже последней, как по причине белизны, превосходящей белизну слоновой кости, так и потому, что изделия из этой кости не так скоро желтеют, как сделанные из слоновой кости. Добытый нами рыбий рог был 10 слишком футов длины, очень тяжелый, скрученный спиралью, толщиной у основания в руку, и поднимался на голове рыбы кверху, постепенно утончаясь и оканчиваясь острием, как игла.
Одна шлюпка очень близко подошла ко второй рыбе, и когда брошенный гарпун только ранил ее, рыба так сильно ударила хвостом по шлюпке, что перевернула ее; другие шлюпки не успели во время подойти на помощь, и двое матросов утонули. Это нас сильно огорчило. Рыба была поймана, ей отрезали голову, как первой; я видел ее часа 3 или 4 спустя после поимки: у ней не было рога, но зато клыки были гораздо толще.»
Охотились и на медведей, и на птиц, и не только:
«Его величество, король Дании, приказал нашим капитанам и приказчику, если они увидят жителей Н. Земли, попытаться привезти ему несколько человек, чтобы разузнать от них, что делается в их стране; поэтому мы бросили тут якорь и спустили на море шлюпки […]Только что мы отвалили от кораблей, как увидали, на расстоянии около 1/2 льё от берега, одного новоземельца в челноке, который, заметив, что мы идем к нему, принялся грести с такою силой, что нам невозможно было его настичь; достигнув земли, он необычайно проворно) поднял свою лодку на одно плечо, забрал в другую руку свой лук, дротик и с колчаном за спиной пустился бежать, как вы видите на прилагаемом рисунке.»



«Выйдя на берег, мы побежали за ним к холму, по которому он поднялся; но так как он был проворнее нас, то мы не могли его догнать и, потеряв его из виду, вернулись к шлюпкам, досадуя, что упустили добычу. Возвращаясь на суда, мы увидели в открытом море двух туземцев которые, заметив нас, стали грести к мысам и подводным камням, чтобы за ними скрыться; заметив это, мы налегли на весла и догнали их, хотя они и гребли изо всех сил к одному утесу, где мы их окружили, а они, видя себя в плену, подняли невероятный крик. Мы доставили их к нашему кораблю, на который их подняли на веревках вместе с челноком, - устроенным в форме гондолы, длиною от 15 до 16 фут, шириною 2 1/2, - сделанным очень искусно из рыбьих костей и кожи; внутри кожа была сшита таким образом, что получался как бы мешок от одного конца челнока до другого; внутри такого челнока они были укрыты по пояс, так что вовнутрь лодки не могла попасть ни единая капля воды, и они могут таким образом выдерживать вполне безопасно всякую непогоду. Мы увидали, что один из наших пленников был мужчина, а другой - женщина, и прилагали все усилия, ласкали их, уверяли в наших добрых намерениях, чтобы узнать, где их жилища; но ничего не добившись, мы взяли провизии на несколько дней и высадились на берег, в числе 30 человек, хорошо вооруженные.»
В конце концов удалось захватить ещё пару пленных.
Их одежда была сшита из шкурок пингвина [ла Мартиньер здесь и выше охотно именует пингвинами всех водоплавающих птиц холодного климата], перьями наружу, плотно облегая тело, и состояла из очень узких штанов, доходящих только до колен, и из камзола, рукава которого доходили только до локтей, а остальная часть рук оставалась голой; камзол сзади и спереди спускался на нет, в виде хвоста; шапки были в форме сахарной головы, а сапоги из шкуры морской коровы, коричневато-красного цвета, шерстью вверх. Мы распознали, хотя они и были одеты одинаково, в одном мужчину, а в другом женщину; мужчина был не старше 24 лет; лицо у него, как и у всех прочих, было очень широкое, смугло-коричневое, нос - курносый и широкий, маленькие глаза приподняты к вискам; бороды и волос не было; за плечами у него висел колчан, полный стрел; боевой топор из рыбьей кости он держал одною рукою на плече, а в другой руке - лук, как вы видите на рисунке 1. Женщина была лет двадцати; волосы у нее заплетены в две косы, спускающиеся на плечи; через весь подбородок проведены были голубые линии и три или четыре линии шли по лбу; уши и ноздри были проколоты и в них на колечках из рыбьей кости были подвешены голубые камни, причем подвески в ушах были величиной в крупный лесной орех, а та, что висела под носом - в горошину; в одной руке она держала копье, как видите на рисунке 2.



Мы делали все возможное, чтобы заставить их указать свои жилища, но ничего от них не добились, как и от раньше захваченных вместе с лодкой. Мы были вынуждены отвести дикарей на судно и поместили их вместе с другими, которых они узнали, сколько мы могли приметить, хотя первые не были одеты в перья, но целиком в шкуру морской коровы, шерстью вверх; их камзолы состояли из двух шкур, сшитых вместе, причем хвосты шкур спускались вниз до ляжек, один спереди, а другой сзади, а штаны были очень узки. Старший из туземцев, на вид лет 50, имел круглую бороду темно-русого цвета, но без волос на голове; женщина была лет 30, нос и уши одинаково проколоты и в них также подвешены голубые камни; волосы заплетены в 2 косы, висящие по плечам, а голубые линии виднелись на подбородке и на лбу; те и другие были одинаково безобразны, малы ростом, коренасты, как самоеды, лапландцы, борандайцы и сибиряки; речь их была очень писклива, а изо рта скверно пахло, потому что они едят только мясо без соли и рыбу, обмакнутую в ворвань; пьют они только воду; мы не могли заставить их съесть хоть немножко хлеба, солонины и соленой рыбы, или выпить пива; водки они еще выпили немного, но решительно не выносили запаха табаку.»

От Новой Земли, не сумев пробраться дальше на восток (а конечной целью был именно Северо-Восточный проход и путь в Китай, ради этого датский король и вложился в экспедицию), пустились в обратный путь. Мимо Шпицбергена, где ла Мартиньер полюбовался на работу китобоев, через очередные бури прошли в Исландию. Где, как и положено, ла Мартиньер едва не погиб при извержении Геклы и едва не сварился в гейзере.
Исландцев он описал тоже довольно подробно: «Исландцы по большей части живут в пещерах, высеченных в скалах, а некоторые в таких хижинах, как в Лапландии; одни из хижин построены из рыбьих костей, другие из дерева, a покрыты дерном; скот помещается вместе с хозяевами под одной кровлей. Исландцы довольно безобразны, как и их жены, смуглы, одеваются по большей части как норвежцы, рубахи делают из грубейшего, и никто не одевается в тюленьи шкуры шерстью вверх. Они ведут чрезвычайно простую жизнь, как все приполярные жители; спят на сене, покрытом шкурами, не раздеваясь и вповалку, все домочадцы вместе.
Главное их занятие - рыбная ловля; они грязны, нецивилизованы, грубы и почти все колдуны, покланяются дьяволу, которого называют «Кобальд», который показывается им очень часто в человеческом образе, а также деревянному истукану, вырезанному с помощью ножа и исполненному довольно грубо, отвратительному на вид, которого они редко кому показывают, боясь, чтобы его не отобрали лютеранские пасторы, старающиеся избавить их от ига сатаны. Почти у всех здесь имеются троллы, т. е. обыкновенные черти, которые им верно служат, отвращая от них предстоящие беды и болезни, будят их на рыбную ловлю, когда это нужно, а если они отправятся без их совета, они ничего не поймают. Они так искусны в магии, что показывают иностранцам все, что у них делается дома; даже, по желанию, - отцов, матерей, родных и друзей, как мертвых, так и живых, a также продают ветер морякам для поездки, куда угодно.
Приказчик из Киркебара и другие уверяли меня, что те, кто бывают на рыбной ловле возле Геклы в дни какого угодно сражения в Европе, видят чертей, входящих в гору и выходящих оттуда, таскающих туда души и отправляющихся вновь на поиски. Если умрут какие-нибудь друзья их и они очень об них печалятся, стараясь с ними свидеться, друзья эти являются к соболезнующим, рассказывают о том, как они умерли, и о дьяволе, который является для них жестоким властелином, что его постоянно нужно умолять о снисхождении и что они попадут в Геклу.»

И, наконец, путешественники вернулись в Копенгаген. «его величество был осведомлен, что мы привезли с собой обитателей Новой Земли, и он приказал привести их к нему, что мы и сделали; видя их, король с удивлением рассматривал как их одежды, так и их физическое строение, и отдал приказ кастеляну замка давать им все, что потребуется, стараться заставить их говорить, чтобы они выучились местному языку, a нам повелел рассказать о достопримечательностях той страны, в которой мы были, об обычаях и образе жизни ее жителей. […] Один их главных пайщиков отправился к королю, чтобы от имени Компании поднести ему два рога нарвала, которые мы добыли; король принял их, как вещь, которую невозможно оценить, полагая, что это и есть настоящие рога ликорна [единорога], про качества которых писали многие авторы, и приказал тотчас поместить их в сокровищницу, обещав в награду за это подношение многие привилегии Компании, а кроме того пожаловал подносившему золотую цепь со своим портретом и освободил его от всяких пошлин.»
Далее ла Мартиньер долго рассуждает о целебных свойствах единорожьего рога и приходит к выводу, что на самом деле он скорее вреден, нежели полезен, ибо обладает чрезвычайно сильными вяжущими средствами и сгущает кровь. А потом, вооружённый собственным опытом, обрушивается на разных географов и их выдумки про северные моря (что не мешает ему самому путать Шпицберген с Гренландией, например). Северные народы, однако, удостоены не только дурных слов: «и тот [путешественник], который дал описание государства великого князя Московского, говоря о самоедах, если бы он был в их стране и имел частые с ними сношения, не написал бы, что они поедают иностранцев, что великий князь ссылает преступников на съедение к ним. Ничего подобного нет. Хотя [жители этих стран] плохо сложены телом, скудны умом, не имеют познания о Боге, не боятся мучений в загробном мире, веря, что со смертью тела душа также умирает; хотя они самые несчастные на земле люди, питающиеся летом исключительно мясом медведей, волков, лисиц, соболей, ворон, орлов и другою дикой птицей, которую они поедают на охоте в сыром виде, зимой только прокоптив ее в хижинах, а летом высушив на солнце; этою пищей они запасаются летом, если только им не удастся убить несколько медведей, явившихся, чтобы пожрать их в хижинах, когда в поле нечего взять: тем не менее они остаются всегда гостеприимными, принимая иностранцев, как своих, не обижают их, хотя и выглядят очень жестокими и злыми, но совсем не таковы, а простодушны; и это тем более удивительно, что они живут по соседству с самыми злыми народностями в мире, с татарами и тунгусами, которых часто посещают, торгуют с ними, равно как с сибиряками, борандайцами и лапландцами.»

(Окончание будет)