Ла Мартиньер: колдуны, единороги, цари и грибы (1)

[umbloo]

Путешествия судового врача Лэмюэля Гулливера знакомы, в общем, всем. Приключения судового врача Пьера-Мартина де ла Мартиньера куда менее известны - хотя местами столь же удивительны. Он побывал в Африке, в Северном Ледовитом океане, в России и обо всех своих странствиях охотно писал и издавал воспоминания. (Также у него выходили книги по специальности - медицина, разбавленная астрологией и кабалистикой.) И некоторые его книги снабжены впечатляющими гравюрами - которые мы, собственно, и хотим показать. Но сперва немного о самом ла Мартиньере.

Известно о нём очень немногое - и почти всё с его собственных слов. Родился он, предположительно, в Нормандии, где-то в первой четверти XVII века, но когда именно - неизвестно; неизвестен и год его смерти (точно после 1671 года, когда вышло заведомо прижизненное издание одной из его книг). Выучился на хирурга (и якобы был так знаменит, что задолго до путешествия в Россию ему предлагали устроиться придворным врачом в Москве; впрочем, среди французских врачей он никакой особой славы не обрёл). Работал на разных судах - что, собственно, не очень подтверждает его учёные успехи. Написал толковую книгу о разделении хирургии и терапии. В молодости совершил по меньшей мере два путешествия «к маврам», в северную Африку. Там, по его словам, скот комолый, а вот среди местных племён встречаются рогатые люди: это и есть африканские единороги:



Но подробнее всего им описано «Путешествие в северные страны», куда он ходил на датском судне Северной Торговой компании. В путь пустились в начале 1653 года, ла Мартиньер к тому времени был уже опытным врачом и мореходом. Побывал в Норвегии, Лапландии, России, Сибири, добрался даже до Новой Земли, а потом - до Исландии. И довольно подробно, хотя и не всегда внятно, описал виденное.


Позднее его часто ругали (знакомый нам Литке, например) за выдумки и неточности. Спору нет, ла Мартиньер был человеком суеверным, а иностранные языки понимал с пятого на десятое (и географические названия расслышивал и передавал потом в очень искажённом виде (в Тамбуле, столица Сибири, ещё можно узнать Тобольск, но вот посещённый и подробно описанный ла Мартиньером русский Папингород очень нескоро опознали как село Ляпино...). Но врал он, кажется, мало, и то в основном не о том, что видел своими глазами, а о том, что знал понаслышке.

Итак, посмотрим картинки к изданию «Путешествия в северные страны…» («Voyage des pais septentrionaux. Dans lequel se void les moeurs, maniere de vivre, et superstitions des Norweguiens, Lappons, Kiloppes, Borandiens, Syberiens, Samojedes, Zembliens et Islandois.»). И почитаем отрывки из самой книги (её около ста лет назад перевел на русский В.Семенкович.)
Сперва - Норвегия; датчанам она была прекрасно знакома, а вот французу было интересно:
«Норвежские крестьяне простодушны и гостеприимны, все рыболовы. Они ловят: сельдей, устриц, осетров, треску и др. рыбу, и это составляет главный предмет торговли; рыба продается в свежем, соленом и в сушеном виде. Крестьяне находятся в крепостной зависимости у дворян.
Женщины очень красивы, хотя и рыжеволосы, любят иностранцев и хорошие хозяйки. Они прядут, ткут полотно для семьи, занимаются скотоводством, которое не уступает французскому. Тут множество дичи, как-то: лосей, оленей, коз, кабанов, серн, диких козлов, кроликов зайцев и разнообразнейших пернатых, а также выдр, бобров, рысей и диких кошек, различных цветов.
Вся Норвегия - страна гористая, неудобная для хлебопашества, и хлеб идет из-за границы, на судах; в замен этого она изобилует пастбищами и лесами. […]
… по дороге встретили дворянина, с двумя слугами и собаками, который ехал на охоту. Узнав моего спутника, он предложил и нам присоединиться к нему, на что мы согласились. […] Охота уже была приготовлена загонщиками накануне, и мы, удалившись от опушки леса на пистолетный выстрел, встретили лося, который бежал перед нами и вдруг упал, не будучи никем подстрелен. На вопрос о причине этого странного явления, мне объяснили, что лось, очевидно, страдал падучей болезнью, которая не редкость между ними, поэтому лосей и называют «elend», что значит «несчастный». Это животное было с большую лошадь ростом, похоже на оленя, но тучнее и длиннее, на высоких ногах, с широким и раздвоенным копытом, косматое, с широкими рогами, как у лани, но не с такими ветвистыми, как у оленя, и если бы не его болезнь, нам было бы много хлопот его свалить: в этом я убедился немного позже, когда мы встретили другого лося. Мы гонялись за ним без результата более двух часов, и если бы и этот, как и первый, не оказался тоже с падучей болезнью, от которой и пал, мы едва ли бы его добыли: он убил передними ногами трех лучших наших собак. Эта потеря так огорчила дворянина, что он прекратил охоту. […] Узнав от моего спутника, что я иностранец, из датской Компании, он принял меня очень радушно и даже предложил взять с собою левые задние ноги убитых нами лосей, уверяя, что это лучшее средство от падучей болезни. На это я возразил, смеясь, что я сильно сомневаюсь в целебных свойствах этих ног: животные именно от этой болезни и погибли, хотя имели ноги всегда при себе. Дворянин, оценивши мой ответ, рассмеялся и сказал, что и ранее он давал многим лосиные ноги от падучей, но это никакого полезного результата не имело. «Но, - присовокупил он, - таков народный предрассудок»
Посетили серебряные и медные рудники: «прибыли на рудник ночью, где и устроились на ночлег в печах. Согласно обычаю, нам предложили табаку, водки и пива, и теперь предстояло нам немножко покутить. […] Позавтракав все втроем, мы со служащим, говорящим по-французски, и старшим шахтером спустились в шахту, чтобы осмотреть работы. Шагах в 50 от печей, которые были расположены на горе, находился спуск в шахту, над которым была устроена подъемная машина, приводимая в движение двумя людьми, посредством двух больших колес, вроде той, какие употребляются около Парижа для подъема камней и глины для кирпичей. Мы поместились с шахтером в деревянном ящике, окованном железными полосами и накрепко привязанном, в котором и спустились в рудник, глубиною в 50 туазов. Достигнув дна, я вообразил себя в царстве Плутона, ничего не видя кругом, кроме огромных пробоин в стенах, искусственного света и рудокопов, напоминающих чертей, одетых в черную кожу, имеющих на голове короткую накидку, - вроде тех, что носят зимой наши священники, - кусок такой же кожи, ниспадающей от самого носа до груди и передник, как представлено на рисунке.»



Двинувшись дальше, добрались до первых финнов и лапландцев, известных колдунов (их ла Мартиньер даже обзывает «некромантами»). Как было этим не воспользоваться? «Зная, что жители этих мест, равно как и обитатели финских шхер, все колдуны и умеют распоряжаться ветрами по своему усмотрению, мы послали шлюпку к ближайшей деревне, чтобы «купить» ветер. Мы обратились к главному колдуну и сказав, куда нам надо идти, спросили, не может ли он нам дать ветер до Мурманского берега? Он ответил, что не может, так как его могущество распространяется только до мыса Рукселла, до которого нам еще очень далеко, а оттуда мы можем свободно идти до Нордкапа; ему предложили отправиться на судно, чтобы с ним сторговаться. Он вместе с тремя товарищами сел на рыбачий челнок и прибыл на корабль, где и сторговался дать нам ветер за 10 крон (20 французских ливров), и фунт табаку. Тогда он привязал к концу паруса фок-мачты лоскут полотна, длиной в треть локтя, шириной в 4 пальца, на котором было три узла; затем он уехал в своей лодке. Только что он отвалил от борта, капитан развязал первый узел и этого было достаточно, чтобы подул самый приятный западно-северо-западный ветер, который нес нас и остальные корабли нашей Компании миль 30 за Мальштрём, и нам не нужно было развязывать других узлов.»
Но, конечно, как и положено в таких историях, третий узел был развязан некстати, разразилась буря, и корабли едва уцелели. Суда разметало, то, на котором плыл ла Мартиньер, остановилось чиниться уже собственно в Лапландии.

«Эти лапландцы, хотя и лютеране по религии и имеют пасторов, не перестают знаться с дьяволом, так как почти все колдуны и столь суеверны, что если встретят зверя, который им подозрителен, они идут обратно и не выходят из дома целый день; или, если во время рыбной ловли, забросив сети, вытащат только одну рыбу, считают это дурным предзнаменованием и возвращаются домой, не продолжая лова.
Как мужчины, так и женщины - маленького роста, но сильны и ловки, имеют широкое лицо, плоское, смуглое и курносое, но не в такой степени, как другие жители севера; маленькие, свиные глазки, веки сильно оттянуты к вискам: они глуповаты, не цивилизованы и очень сладострастны, особенно женщины, отдающиеся первому встречному, когда могут это сделать без ведома своих мужей.



Женщины одеваются - одни в грубое сукно, другие в оленьи шкуры, шерстью вверх, имея такие же чулки; башмаки из рыбьей кожи вместе с чешуей, но без ушков, которые есть y сабо. Причесываются они как жительницы Норвегии, нося волосы в две косы, одна из которых падает на одно плечо, a другая на другое; на голове носят род чепчика из грубейшего полотна, такого же, как и прочее их белье, причем некоторые обвязывают голову куском меха, шириной в 8 пальцев, вроде египтянок, - как видно на приложенном рисунке (1). Что касается мужчин, то все их платье сделано из оленьих шкур, шерстью вверх, короткое, на подобие камзола, спускающегося до средины ляжек; потом штаны и чулки из такой же кожи, мехом наружу, а сверху сапоги из рыбьей кожи, хотя и неуклюжие, но столь хорошо сшитые, что незаметно швов. Многие не носят сапог, а башмаки, как у женщин; на голове круглая шапка, вроде матросской, из оленьей кожи, шерстью вверх, опушенная внизу полосой лисьего меха, у одних белого, у других серого цвета, - как видно на рисунке (2). […] Они не делают себе постелей для спанья, - равно как и другие лапландцы, борандайцы, самоеды, сибиряки, новоземельцы, исландцы и прочие жители полярных стран, - располагаясь каждый вечером посредине жилища на земле, на медвежьих шкурах, на которых и спят; хозяин, хозяйка, дети, слуги и служанки - все вместе, безо всякого стеснения; утром, встав, они убирают шкуры на свое место.
В каждом доме есть большая черная кошка, которой они оказывают большой почет, разговаривают с нею, как если бы это был человек, не делают ничего, не посоветовавшись с ней, для чего каждый вечер выходят из хижины, они верят, что кошка им оказывает помощь в их делах, и берут ее с собою на рыбную ловлю и на охоту. Хотя по внешнему виду это - обыкновенная кошка, только страшная, - но я верил и сейчас верю, что это домашний дьявол.»
Починившись, двинулись к мурманскому берегу. А по дороге покатались на оленях: «мы попросили хозяина запрячь оленей, чтобы отвезти нас дальше. Он тотчас взял рожок и, выйдя из хижины, стал трубить, чтобы созвать оленей; которые и пришли, в числе 14 или 15; шесть из них он запряг в шестеро саней, сделанных в виде гондолы, поддерживаемой четырьмя подпорками (копылья), которые укреплены в деревянном бруске (полоз), на два фута более длинном, чем сани. Мы погрузили наши товары на одни сани и, отпустив двух проводников, которым заплатили табаком, оставили одного, - именно того, который бывал в Московской Лапландии и который умел говорить тамошним наречием, а также с килопами, [кочевыми саами] - чтобы он служил нам и там проводником. Мы поместились каждый в свои сани, одетые, как лапландцы, в одежду, которую мы тут выменяли; кроме того каждого из нас покрыли медвежьей шкурой; потом нас привязали оленьими ремнями к задку саней и дали нам по глотку водки; в каждую руку нам дали по палке с железным наконечником, на случай, если нам попадется какой-нибудь пень, сук или камень - чтобы отталкиваться и не перевернуться.
Приготовив все к отправке, хозяин, которому принадлежали все олени, пошептал на ухо каждому из них несколько слов, говоря им, как я полагаю, куда нас надо отвезти, - и они понеслись с такой быстротой, что мы думали, будто летим на чертях; так они бежали через горы и долины, без дорог, весь день, до 7 часов вечера, пока не добежали до деревни, довольно большой, но очень невзрачной, расположенной между горами, возле большого озера, где они остановились почему-то как раз у четвертой хижины и начали все вместе бить ногами по земле, что и было услышано хозяином и его слугами, которые вышли нас развязать. Один из слуг принес небольшой жбан из можжевелового дерева, наполненный водкой, прежде чем мы сошли с саней и успели придти в себя, и дал нам выпить по полной чашке, сделанной из того же дерева, так как проводник наш сказал, что мы сильно перепугались, будучи непривычны нестись на оленях с такой скоростью.
Эти олени, как самцы, так и самки, имеют рога немного большие, чем у наших оленей и более загнутые, развесистые, но с меньшим числом отростков; цвет - такой же, как и наших; ростом они не больше, копыто у них раздвоено, ноги толстые, как у быков; питаются они только мохом, которого в этих странах изобилие. Самки дают молоко, как коровы, из которого делают очень хорошее масло и сыр. Запрягают их в пару постромок, которые прикреплены к саням ремнем из оленьей кожи, - почти так же, как мы запрягаем лошадей в повозку, - и они бегут с невероятной скоростью, везя вас самостоятельно, никем неуправляемые, прямо туда, куда надо, - как видно на приложенном рисунке.»



«Сойдя с саней, мы вошли в хижину, которая, как и все другие, была очень невелика, низка, покрыта древесной корой и, как и в Норвегии, получала свет только сверху. Здешние лапландцы имели более длинное платье, чем датские, также из оленьего меха, шерстью вверх; женщины одеваются в тот же мех, косы заплетают, как и те, что мы раньше видели; шапки у них круглые, из оленьего меха, шерстью вверх, как и на платье.»

К середине мая добрались до Колы: «Это - небольшой городок, скорее пригород, очень захолустный, построенный между горами, на берегу небольшой речки, удаленный от Северного моря приблизительно на 10 льё; на восток от города - огромные леса и пустыни, на запад - Мурманское море, a на юг очень высокие горы. Все дома очень низенькие, построены из дерева, крыши очень чисто сделаны из рыбьих костей; наверху, спереди, есть на крыше отверстие, чрез которое и проникает свет; здесь всего одна улица. Жители, как все московиты, сердиты, подозрительны и так ревнивы, что запирают своих жен, чтобы иностранцы их не видали.»
Местной религии и обрядам тоже уделено внимание:
«Выпив с нами пару чарок своей водки, хозяин предложил нам пойти с ним посмотреть погребальную церемонию, совершаемую над его соседом, умершим около четырех часов тому назад; мы, конечно, охотно согласились, желая посмотреть на особенности их погребального обряда.
Прибыв в жилище покойника, мы увидали, что шестеро из ближайших друзей подняли его с медвежьих шкур, на которых он лежал, и положили в деревянный гроб, одев предварительно в белье; ему оставили открытым лицо и руки, в одну из которых вложили кошелек с деньгами, чтобы заплатить за вход в рай, а в другую - паспорт, подписанный священником, для передачи святому Петру при входе. С покойником положили также маленький бочонок водки, немного сушеной рыбы, оленьего мяса, чтобы пить и есть дорогой, которая довольно таки длинна. Затем они зажгли вокруг гроба множество сосновых факелов, плача, причитая и делая множество странных жестов.
Приготовив все таким образом, они стали обходить несколько раз вокруг гроба процессией, спрашивая покойника: отчего он умер? не обманула ли его жена, не нуждался ли он в чем-нибудь, не голодал ли, не умер ли от жажды, не было ли у него неудачи на охоте или рыбной ловле, не был ли он плохо одет? Все плакали, прихрамывали и делали другие телодвижения, как потерявшие рассудок; священник был зрителем этих погребальных церемоний, кропя, время от времени, святой водой покойника; то же делали плачущие родные.
Я забыл сказать, что, особенно почитая св. Николая и будучи, подобно всем московитам, николаистами по религии, они кладут изображения этого святого на покойника, вместо распятия.


Это не тот епископ Николай, которого почитают во Франции, но один из тех семи диаконов, которые упоминаются в Деян. Апостолов. Изображение этого святого они облачают в длинную ризу с пелериной, с ниспадающей мантией, и подпоясывают по талии широким поясом, с посохом в руке, - как изображено на рисунке.»
Хотя на самом деле, конечно, это был тот самый «епископ Николай, которого почитают во Франции» - Мирликийский. Гравюра, разумеется, делалась по описанию в тексте.

И снова в путь. По дороге ла Мартиньер продолжает наблюдать местных жителей:
«Проезжая между двумя гребнями гор, заметили мы лапландца, идущего на охоту, который нас догнал, скользя по снегу так же быстро, как мы ехали. Он почти не оставлял следов на снежной равнине, катясь на лыжах, сделанных из деревянных пластин, длиной футов в 6 1/2, а шириной всего пальца в 4, плоских снизу и с углублением на тех местах, где к ним прикреплялись ноги. Охотник был одет, как все - в олений мех, шерстью вверх; шапка, рукавицы. верхнее платье, штаны и самые сапоги были расшиты оловом; он был подпоясан оленьим ремнем. В одной руке он держал дротик, в другой лук, а за спиной у него висел колчан, полный стрел; за ним бежала жирная черная кошка, - как вы видите на приложенном рисунке. Охотник-лапландец провожал нас около 1/2 льё и отстал только при подъеме на одну гору, повернувши в одну сторону, а мы в другую.»


«Лапландцы, хотя и очень бедны, грубы и в большинстве колдуны, однако очень верны и ничуть не склонны к воровству, что составляет их главную добродетель. Они так ловки в метании дротиков, что на 30 шагов попадают в серебряное экю и бросают их столь сильно, что могут пробить человека насквозь. Из лука они по желанию бьют зверей тоже без промаха. Они не идут в военную службу, и когда короли датский и шведский или великий князь московский желают их силой завербовать, они покидают свои жилища и уходят в леса, Они разводят домашнюю птицу, как-то: гусей, уток, кур и пр., которых кормят не можжевеловыми ягодами, но семенами какого-то растения, а также рыбой. Большинство лапландской дичины белого цвета, как то: медведи, волки, лисицы, зайцы и пр.; даже вороны здесь белесоватого цвета, а у лебедя только черный клюв и лапы.
Рыба, которую они в сушеном виде употребляют вместо хлеба, очень жирна, длиной от 2 до 3 французских локтей, без плавников, за исключением большого; плавник этот очень вкусен, питателен и жирен, и его называют Raff. Кроме того они имеют множество сортов другой рыбы, которую едят и вареной. Они употребляют только медную и деревянную посуду. Хотя они и не употребляют соли, которая им противна, однако они иногда варят мясо в соленой морской воде.
Собаки их так малы, что самая большая не более фута длиной, высотой в ладонь; шерсть длиной в палец, грубая и всклокоченная, цветом светло-рыжая, уши стоячие, вроде волчьих, голова и морда, как у крысы; они очень ловко ловят мышей, которых пожирают, охотясь за ними, как наши кошки; за это лапландцы очень ценят своих собак, хотя они очень безобразны, а хвост у них завернут колечком и похож на свиной, как вы видите на фиг. 1. Здесь водится также один вид дикой птицы, светло-серого цвета, толстой и огромной, как баран; голова у нее круглая, как y кошки, глаза очень блестящие, красные, клюв орлиный, так же как и лапы с когтями, при помощи коих она таскает зайцев и прочую мелкую дичь, как видно на фигуре 2 приложенного рисунка.»



Потом ла Мартиньер вернулся в варангерскую гавань, и дальше пошли морем, через бури и плавучие льды. На Шпицберген удалось посмотреть только издалека, зато потом удалось вновь встретиться с потерянными в колдовскую бурю спутниками - все три судна, как выяснилось, уцелели. И поплыли торговать с самоедами близ острова Борондай (Верендей).
«Приблизившись к ним, я был очень удивлен, что они были еще ниже ростом, чем лапландцы; у них такие же глаза но белок желтовато-красный; лицо плоское и широкое, голова большая, нос очень курносый; они смуглы лицом до невозможности, и с большими ногами. Платье их состояло из очень узких штанов и из камзола до колен, из чулок и шапки, - все из шкур белых медведей, шерстью вверх, и из башмаков из древесной коры. Их жилища все выстроены из рыбьих костей и костями же покрыты, сверху очень низкие, овальной формы; свет проникает в них только чрез входное отверстие, которое напоминает устье нашей печи. Эти люди живут только рыбной ловлей и охотой, едят всякое мясо жареным и без соли, с сушеной рыбой, пьют простую воду, наливаемую в кадушку из можжевелового дерева и настоянную на можжевеловых ягодах, которые придают воде кисловатый и приятный вкус. Женщины столь же безобразны, как и мужчины, одеваются точно так же, столь же хорошо охотятся и ловят рыбу. Они не имеют никакой религии и живут, как скоты. Мы променяли им весь табак и водку, которую взяли для своего продовольствия, на шкуры волков, лисиц и горностаев.»
На оленях съездили вглубь суши, там ещё поторговали и нашли русского приказчика, который проводил датчан в Печору. «Почора - маленький городок, расположенный на берегу небольшого моря, которое носит его имя. Мы отправились в замок представиться губернатору, который, собственно говоря, ничто иное, как приказчик великого князя; все воеводы страны, которою владеет великий князь Московитский, таковы, так как между Московитами нет никакой знати: по этой причине, думается мне все они такая деревенщина, необразованы, ревнивы, - свойства, которых дворянство не может проявлять.
Этот воевода был московит, одетый, по моде своей страны, в цветное сукно, отливавшее фиолетово-красным цветом; с ним мы выпили превосходного меду, сладкого и крепкого, как испанское вино, и водки с пряниками. Так как тут, были магазины и управление по сбору соболей для царя, то мы спросили воеводу, не продаст ли он нам этих соболей, и он согласился, спросив, сколько нам надо? Мы ответили, что купим, все что у него есть, если только он назначит подходящую цену. […] Когда мы купили все меха, отмеченные печатью великого царя, какие только у него нашлись, он решил нас угостить и для этого отправил две лодки, чтобы наловить свежей рыбы, велел заколоть молодую самку оленя и вместе с дичью, которую люди принесли с охоты, он устроил для нас великолепное угощение из мяса, рыбы и хорошего московского печенья. Стол длился 8 часов, пили мед и водку; все это ударило нам в голову и заставило нас лечь спать на медвежьих шкурах, за неимением постелей. Проспав 6 или 7 часов, мы опохмелились по чашке водки, потом пошли по городу, в сопровождении слуги, данного нам воеводой…»
Здесь же и договорились о санях и проводниках, так как дальше в Сибирь решено было отправиться на оленях. Путь лежал в Папингород (Ляпин городок, он же село Ляпино, не очень далеко от меньшиковского Берёзова, в мансийских краях.

(Продолжение будет)