Помни о рыбнике! (4)
(Окончание. Начало здесь: 1, 2, 3)
6. Грязь, кровь и вода
Онака, как хорошая дочь, едва утряслось положение с убийствами, отправилась к своему отцу, который уже сильно был напуган её пропажей. А её возлюбленного Сабу решил спрятать не где-нибудь, а просто у себя и своей жены Оцуги дома. Там Исонодзё: должна была ждать приятная неожиданность: Сабу ещё раньше дал приют бежавшей из весёлого дома Котоуре. Особой приятности из этого не вышло: юноша и девушка всё время ссорятся и пререкаются, Котоура не может простить милому измены с купеческой дочкой, у самого Исонодзё: тоже несколько испортился характер после всех последних событий, и он огрызается в ответ. Их ссору подслушивают те самые двое носильщиков, Гон и Хати, которые когда-то выманивали у него деньги, и готовы разнести сплетни по всей округе. А тем временем наступает канун того Летнего праздника, по которому названа вся пьеса.
Молодёжь, как обычно, пререкается и корит друг друга; жена Сабу пытается их утихомирить. Сам Сабу тоже наказывает шуметь поменьше: он постарался всё устроить, но пока никакие обвинения с Исонодзё: не сняты, и ему надо вести себя тише воды, ниже травы. Он и сам по поводу скорого праздника дал обет вести себя смирно и ни в какие драки больше не ввязываться, что его супруга всячески одобряет.
В это время в гости к Сабу приходит Отацу, жена Токубэя, и парочку поспешно загоняют в дальнюю комнату. Она устала от Осаки и собирается вернуться домой, в деревню, в имение господ Тамасима. У самого Токубэя, человека деятельного, ещё много дел в городе, и он с нею отправиться не может; Отацу просит опытного Сабу присмотреть за мужем. Оцуги, жена Сабу, пользуется случаем и предлагает подруге взять с собою в качестве спутника молодого Исонодзё: - хоть отец на него и гневается, а всё же дома парню авось будет безопаснее. Отацу не против, но Сабу недоволен: «Я взялся его прятать - а теперь сплавляю с рук? Бесчестье!» Женщины, однако, настаивают на своём, и Сабу выдвигает новое возражение: «Я чего боюсь-то… Ты, Отацу, баба молода, красивая. Не дело тебе идти в дальний путь вместе с этим малым. Потому что Исонодзё: - девичий пастух, а женщины - существа слабые, ни одна против него не может устоять, судя по опыту».
Сабу в исполнении Итикавы Садандзи Третьего
Лучше бы он этого не говорил. Отацу, верная и добродетельная жена, оскорблена до глубины души. Прежде чем кто-то успевает ей помешать, она выхватывает из очага раскалённую кочергу и прижимает себе к щеке: знайте, мол, какое я слабое создание! И действительно, она выносит боль без единого стона, пока не падает без сознания. Сабу и Оцуги бросаются на помощь и приводят её в чувство, но отныне Отацу обезображена страшным ожогом. «Ну, теперь ты мне доверяешь?» - спрашивает она старика, едва придя в себя. Конечно, у Сабу язык не поворачивается больше ей возражать, и Отацу отправляется знакомиться с Исонодзё: и предупредить его о скором путешествии.
Постановка XVIII века. Вверху слева Отацу с кочергою и потрясённый Сабу. А что происходит внизу - мы сейчас узнаем.
Тем временем объявляются носильщики Гон и Хати - посланцы О:тори Сагаэмона. Они ведут себя нагло и требуют, чтобы Сабу немедленно выдал им беглую Котоуру. Сабу крепится, как может, он не зря дал обет не драться, он даже купил себе чётки, чтобы, перебирая их, успокаиваться и воздерживаться от насилия. Но всему есть предел! Чётки рвутся в его стиснутых от гнева пальцах и рассыпаются по циновкам, Сабу вскакивает и рявкает обоим носильщикам: «А ну, пойдём выйдем!» Во дворе он колотит их с той же лёгкостью, что и прежде; носильщики бросаются наутёк, Сабу - за ними, намереваясь задать трёпку и их покровителю Сагаэмону. Тем временем Отацу вместе с Исонодзё: незаметно выскальзывает из дома.
Не успели они уйти, как является Гихэйдзи, уже знакомый нам жуликоватый тесть Дансити: «Оцуги, мой зять просил меня забрать к нам в дом эту Котоуру - а то её уже ищут по всему городу, и кое-кто уже поговаривает, что она прячется у вас. Я прибыл с закрытыми носилками, чтобы переправить её понезаметнее». Оцуги верит ему, и Котоура, растерянная и заплаканная после внезапного отбытия её милого в обществе страшной обожжённой женщины, усаживается со стариком в носилки и уезжает.
Гравюра Накаю Ёситаки. Двое молодых удальцов и один старый
Возвращается Сабу в компании Дансити и Токубэя - молодые удальцы перехватили старшего по дороге к Сагаэмону и утихомирили: скандал сейчас совершенно не нужен, он только привлечёт внимание к Исонодзё: и Котоуре! Кстати, где они? Оцуги, только что вынесшая всем сакэ и поздравлявшая мужа с победой над безобразниками-носильщиками, простодушно рассказывает, что произошло, и Дансити понимает, что тесть в очередной раз провёл его. В ярости он бросается в погоню за носилками Гихэйдзи, отшвырнув со своего пути бедную Оцуги. «Ой, я расшиблась!» - кричит та, но Дансити только срывает с шеи кисет и бросает ей: «Некогда! Лечись сама!» - и уносится прочь по «цветочной дороге».
Гравюра Хокуэй.
В следующем действии, уже поздно вечером, Дансити удаётся настигнуть тестя; он требует вернуть ему Котоуру. «Даром? - удивлённо переспрашивает Гихэйдзи. - Ты знаешь, сколько за неё отвалит Сагаэмон? Добрую сотню золотых!» - «Конечно, не даром, - ворчит Дансити и показывает ему увесистый свёрток, - когда ты что-нибудь даром делал… Вот серебро». - «Вообще-то я - бескорыстный и честный старик, - возмущается Гихэйдзи, - это ты, наоборот, хулиганистый молодчик, от которого одни неприятности!» Некоторое время они препираются, Дансити даже выносит пощёчину - дело важнее. В конце концов он вручает тестю свёрток, в котором якобы серебра на тридцать золотых, и приказывает носильщикам тащить Котоуру к нему домой. «Так уж и быть, - ворчит Гихэйдзи, вылезая из носилок и принимая свёрток, - только из родственных чувств я соглашаюсь на эти гроши… Стоп, что это?» Он развязывает платок - но вместо серебра оттуда сыплются простые камешки. Старик в ярости - носильщики уже отошли, ему за ними не угнаться; он вцепляется в зятя, осыпает его бранью и колотит по голове деревянной сандалией. Некоторое время Дансити терпит, но в конце концов его взрывной нрав берёт своё - рыбник хватается за меч. «Эге, не грозись, не посмеешь! - дразнится Гихэйдзи. - Убийство тестя приравнивается к отцеубийству, ты прекрасно знаешь, что если всё прочее прежде сходило тебе с рук, то тут уж тебя точно казнят страшной казнью!» Старик приплясывает вокруг Дансити, припевая: «Не посмеешь, не посмеешь! Хочешь, а не посмеешь!» - а тот только вертится, в одной руке держа меч, а другой отмахиваясь от ударов. Гихэйдзи изловчается стукнуть зятя ещё раз - и натыкается на клинок.
Гравюра Тоёхара Кунитика. Сбоку стоит Токубэй, хоть в этой сцене он и не участвует, а за забором уже виднеется праздничное шествие.
Отшатывается, падает в грязь, зажимая рану между рёбер, проводит руками по лицу - правда кровь! - вопит: «Отцеубийца!» - и бросается на зятя, срывая с него одежду. Но теперь уже и Дансити входит в своё знаменитое боевое безумие - начинается неистовая схватка. Старик уворачивается, швыряется камнями, бьёт всем, что подвернётся под руку; полуголый Дансити с распустившимися в драке длинными волосами машет мечом - и, наконец, видит, что враг его уже не сопротивляется, а лежит неподвижно.
Гравюра Утагавы Хиросады
Потрясённый Дансити остаётся стоять, постепенно приходя в себя, весь забрызганный кровью и грязью. Он пытается не поверить своим глазам, проверяет, не во сне ли всё происходит? Нет, он жив, он может двигаться, и грязь настоящая, и кровь тоже, и мёртвое тело старика - а по улице уже надвигается с факелами и фонарями шумное праздничное шествие. Дансити бросается к уличному колодцу, зачерпывает бадью воды, выливает на себя, чтобы смыть кровь (вода и грязь в этой знаменитой сцене самые настоящие) - но понимает, что это не поможет. Мокрый, полубезумный, он хватает в охапку одежду и меч, кланяется мертвецу, прося у него прощения, и исчезает в гуще валящей по улице праздничной толпы.
Сцена с обливанием водою - одна из самых знаменитых. Вот она на гравюрах Куниёси и Тоёкуни Третьего
7. Вверх по течению
С трудом Дансити добирается до дому и валится пластом; он не ранен, но угрызения совести окончательно его вымотали и довели почти до бреда. Из его обрывочных, невнятных слов Окадзи понимает, что произошло: её муж зарезал её отца. Но женщина слишком хорошо знает, что представлял собою Гихэйдзи, и у неё не хватает духа винить Дансити в случившемся. Она ухаживает за ним, трепеща, что вот-вот в двери забарабанит стража. А преступление Дансити действительно приравнивается к отцеубийству, и в таких случаях не поможет никакое заступничество, никакие смягчающие обстоятельства: казнят без пощады! Приходит Токубэй, пытается убедить побратима отправиться вместе с ним домой, во владения господ Тамасима; Дансити отказывается, он боится смерти, но считает, что поделом ему. Тогда Токубэю приходит в голову новая мысль: если Дансити разведётся с женою, получится, что он всё-таки не близкого родича убил - может, удастся добиться помилования! Окадзи соглашается, заставляет мужа дать ей развод и покидает дом с Токубэем и Сабу, забрав с собою сына.
А стража уже окружает дом Дансити - но тот отбивает первый приступ. Токубэй возвращается, подходит к начальнику стражи, уговаривает его: «Дансити Куробэй - человек отважный и сильный, а сейчас ещё и не в себе; при штурме дома вы наверняка потеряете много людей - кому это надо? Я его знакомый, друг, побратим; давайте я войду внутрь и уговорю Дансити сдаться миром». Поколебавшись, начальник стражи соглашается и пропускает Токубэя сквозь оцепление.
Дансити тем временем выбрался на крышу и полубезумным взором обводит окрестности. С трёх сторон от его дома мелькают факелы стражников; с четвёртой - шумит река; зажав меч в зубах, Дансити готовиться прыгнуть в гущу врагов и пасть в бою. Вслед за ним вылезает и его побратим. Токубэй говорит: «Если ты сдашься, тебя убьют просто из страха; если окажешь сопротивление - искрошат на куски или захватят и казнят. Убьёшь себя (а я, конечно, тогда поступлю так же) - значит, бросишь жену и сына на произвол судьбы». Побратимы смотрят друг другу в глаза - и безумие постепенно оставляет Дансити. «Можно по этой реке доплыть до земель Тамасимы?» - глухо спрашивает он. «Если очень повезёт, то да», - отвечает Токубэй. Они берутся за руки и прыгают с крыши в реку.
Гравюра Накаи Ёситаки
В Кабуки, в отличие от кукольного театра, эта сцена на крыше часто играется вообще без слов - только мимикой и жестами. В современных постановках она - последняя. Но у Намики Сэнрю: есть ещё одно, заключительное действие, где в усадьбе Тамасима Хэйдаю: (куда всё-таки доплыли Куробэй и Токубэй) поспешно развязываются все сюжетные линии. Исонодзё: мирится с отцом, когда выясняется, что юношу оклеветал его соперник О:тори Сагаэмон. Хозяину лавки древностей возмещают весь понесённый им ущерб (не считая старшего приказчика, но о нём никто и не жалеет). Что сталось с его дочкой Онакой, не очень понятно - в одних изводах для кукольного театра она воссоединяется с Исонодзё:, а в других после всего пережитого, наконец, охладевает к нему, и отец подыскивает ей достойного жениха-горожанина. Оцуги и Отацу обе исцелены чудодейственным зельем, обнаружившемся в кисете Дансити. А самого рыбника настигает начальник стражи и уже готов повесить, но свидетельства Окадзи и Сабу (хитрость с разводом сработала) вкупе с очередным заступничеством Тамасимы-старшего спасают ему жизнь.
В целом можно представить, с каким удовольствием Намики Сэнрю: сочинял эту необычную для него пьесу - не героическую, а приключенчески-бытовую и местами очень забавную. Ему, уже пятидесятилетнему, оставалось шесть лет жизни - и за эти немногие годы он (с товарищами) написал все остальные свои самые знаменитые вещи. Но первой из них стал всё-таки «Летний праздник».
На видео - отрывки из современной постановки, избранные сцены: целиком пьеса сейчас не ставится.
Click to view