Мудзю: Итиэн о недостатке сведений и о нехватке средств
Свиток VII рассказ 21
Пристрастность рассеялась благодаря Закону Будды
執心ノ仏法ユエニトケル事, Сю:син-но буппо:-но юэ-ни токэру кото
[319]
Один монах в миру в земле Хитати многие годы был подвижником памятования о будде, слыл человеком, по-настоящему радевшим о будущей жизни. Летом первого года Расширения Спокойствия он умер при моровом поветрии. Сын его, тоже монах, печалился, что помыслы отца в смертный час были нехороши и что тот скончался без должного настроя. Когда тело сжигали, оно сделалось твёрдым, как камень, и не горело в огне, а цветом было словно бронзовый котёл. Подложили побольше лучших дров, но оно так и не загорелось. Тогда сожгли два или три ящика угля, однако тело всё не горело.
И когда уже уголь подёрнулся белым пеплом, сын-монах подумал: должно быть, тело отца отвердело от болезни, и потому не горит? Непонятно, почему так. Или дело в пристрастных помыслах? В древности в Индии жил один приверженец внешнего пути. Он следовал учению о постоянстве - и обратился в каменную глыбу, а ученики Будды догадались, в чём дело, сделали на ней надпись, и камень распался. Наш монах вспомнил, что слышал такой рассказ. Самой надписи он не помнил, но понадеялся, что от пристрастности можно избавиться таким способом, и написал на нижнем крае погребального бумажного стяга четыре строчки стихотворения: «Всё движется, ничто не постоянно…» - и так далее.
Как только он вернул стяг на место, надпись на бумаге загорелась, и в этом пламени отвердевшая плоть вспыхнула, как вспыхивают вещи, облитые маслом, - такой был жаркий огонь. Пока читали один свиток «Сутры о Амиде», тело сгорело без следа. Мне об этом рассказал человек, видевший своими глазами, что делал сын-монах. Он ещё спрашивал, в какой книге подвижник внешнего пути обратился в камень и что была за надпись. Сила Закона и в последний век несомненна!
Примечания
VII-21
«Внешний путь» - одно из древнеиндийских небуддийских учений, в данном случае, «учение о постоянстве» 常論, дзё:рон, санскр. сассата-вада. Согласно ему, душа человека вечна; противоположное «учение о разрушении», санскр. уччхеда-вада, считает, что после смерти от человека не остаётся ничего (в том числе и последствий его деяний, которые предстоит избывать в будущем рождении). Будда следует срединному пути между этими двумя крайностями. К какому источнику отсылает рассказ об индийском подвижнике и учениках Будды, неизвестно
«Всё движется, ничто не постоянно…» - стихотворение из «Сутры о нирване» (涅槃経, кит. «Нэпань-цзин», яп. «Нэхан-гё:», ТСД 12, № 374, 451а):
諸行無常, сёгё: мудзё:Всё движется, ничто не постоянно:是生滅法, дзэ сё:мэцу хо:Таков закон рождения и гибели.生滅滅已, сё:мэцу мэцу иКто погиб и для рождения, и для гибели,寂滅爲樂, дзякумэцу иракуОбретает покой и избавляется от суетных радостей
Об этих стихах в сутре говорится так. В одном из прежних своих рождений Будда предавался суровому подвижничеству в Снеговых горах - Гималаях. Чтобы испытать его, бог Индра в образе демона явился ему и прочёл первые две строки стихотворения. Что же дальше? - спросил юноша. Спрыгнешь со скалы, если я тебе прочту это четверостишие до конца? - спросил демон. Юноша согласился, дослушал стихи и прыгнул в пропасть. Индра принял свой божественный облик и не дал юноше разбиться.
Переложением этого четверостишия считается «песня ИРОХА» - стихотворение, в котором встречаются все буквы японского письма, и каждая только по одному разу; по этому стихотворению разучивали азбуку.
Бумажный стяг 紙旗, камибата, устанавливают в храмах как подношение буддам и на похоронных обрядах - ради благой посмертной участи покойного.
Свиток VII рассказ 22
Выгоняли бедность
貧窮ヲ追タル事, Бингу:-о оитару кото
[320-321]
В земле Овари жил монах по имени Эндзёбо. Весь век он провёл в бедности, и когда ему перевалило за пятьдесят, подумал: я ведь знаю Истинные слова, да ещё умею применять закон Тёмного и Светлого начал! В разговоре со своим учеником-монахом и ещё с каким-то монашком он объявил:
- Много лет я тяжко страдал от бедности, и теперь хочу её изгнать.
И вот, в двенадцатом месяце, в ночь под новый год, он взял в руки ветви персика и такие же ветки дал в руки ученику и тому монашку. Возглашая заклятия, они по очереди выметали из дому весь сор и приговаривали:
- Господин Бедность, сегодня изволь нас покинуть! - вымели сор наружу, а ворота заперли.
Той же ночью во сне Эндзёбо увидел истощённого монаха, сидевшего в ветхом храмовом зале. Тот сказал:
- Много лет я сопровождал тебя. Но раз ты гонишь меня, я ухожу.
Струи дождя скрывали его, но было видно, что он плачет.
Эндзёбо потом рассказывал:
- Это и был Бедность. Как ему, должно быть, было горько! - и сам плакал. Должно быть, жалел его! После этого Эндзёбо остаток жизни прожил в достатке. Так рассказывал человек, доподлинно слышавший всё от него самого. Бедность - это ведь тоже итог деяний, совершённых в прежних рождениях, и даже помощи богов и будд тут недостаточно. Этот случай - удивительное исключение.
Один бедняк с горя решил перебраться в другую страну. Во сне он увидел тощего мальчишку, тот плёл соломенную туфлю.
- Кто ты? - спросил бедняк.
- Я твой слуга, Бедность. Я буду сопровождать тебя в пути.
Монахи с горы Хиэй, товарищи по храму, были очень бедны.
- Уйду в родные места! - сказал один.
- Да что, о монах! - отозвался его наставник. - Кувшин ёмкостью в одну мерку всюду вмещает одну мерку.
Ученик возразил:
- Волнение пылинок в разных местностях разное, вот в чём дело.
В миру обычай таков, что в разных землях неодинаковы и бедность, и счастье. Воздаяние за прежние деяния - причина всех событий - не определено полностью. Определившееся воздаяние изменить трудно. Однако воздаяние за лёгкие деяния меняется смотря по условиям. Силой Закона Будды причина - деяния прежней жизни - может быть устранена, и тогда бедность оборачивается богатством. Отвечая наставнику, ученик указывал на эти путеводные основы.
А Эндзёбо, будучи учителем Истинных слов, знал правила, принятые в школе Сингон. Если подобным способом можно изгонять и недуги, и ложные страсти, и дурные деяния - это замечательно, надо думать!
Примечания
VII-22
О монахе Эндзё:бо 圓浄房 кроме этой истории ничего не известно.
Предновогодний обряд изгнания несчастий есть в народных религиях всех стран Дальнего Востока, см.: [Календарные обычаи 1985]. Как и другие обряды годового цикла, он соединяет в себе мотивы, восходящие к разным учениям, причём обрядовые средства могут подбираться в зависимости от предпочтений исполнителя: в этом рассказе задействуются и буддийские заклинания («Истинные слова»), и подметание жилища персиковыми ветками, вероятно, соотносимое с очистительными и защитными свойствами персика, известными из японских мифов, где бог-прародитель Идзанаги с помощью персиков спасается от погони и завещает им так же беречь людей, как они сберегли бога), а также с древнекитайскими представлениями о персике как священном растении, позже развитыми в даосизме. Как и многие другие японские авторы, Мудзю Итиэн относит даосские практики к «Пути Тёмного и Светлого начал», Оммё:до:.
Монах с горы Хиэй, отвечая наставнику, указывает на то, что волнение «дхарм» всюду в мире разное, то есть в ином краю можно найти лучшие условия для жизни, хотя бедность, предопределённая по закону воздаяния, никуда и не денется.
Свиток VII рассказ 23
Продал свои уши
耳賣タル事, Мими уритару кото
[321-323]
В Южной столице жил знаменитый наставник Закона. Он предложил одному бедному монаху, имевшему толстые мочки ушей:
- Давай я куплю у тебя уши!
- Хорошо, а сколько заплатишь?
- Пять сотен.
- Ну, раз так…
За такую цену бедняк продал свои уши на корню. После этого богатый монах отправился в Столицу, к гадателю по чертам лица. Того бедняка, продавшего ему уши, он позвал с собою.
Гадатель сказал:
- Не вижу у тебя счастливых черт.
- А как насчёт ушей? Уши вон того монаха - мои, я их купил за столько-то.
- Ну, если те уши - твои, то начиная с весны будущего года тебя ждёт исполнение всех твоих замыслов, сердце твоё успокоится.
Так предсказал гадатель. А о монахе, продавшем уши, он сказал:
- Счастливая черта тут - именно уши, других предвестий счастья нет.
Тот монах до сих пор живёт небогато. Казалось бы, продав уши, он должен был бы поправить свои дела, - а вот нет. В Южной столицы жилья у него не было, он перебрался в край Адзума, будучи учёным, стал проповедовать...
Как-то раз знакомый отшельник в разговоре предложил ему:
- Меня пригласили совершить обряд. Добираться долго, сам я стар, сил уже не хватает… Может, уступлю заказ тебе? Особых сложностей тут быть не должно. У тебя, как я знаю, ближайший заказ такой, что дорога до места займёт три дня. Тамошние обряды - дело известное: подношение дадут в двадцать кан, не больше. Пустяк! А вот тебе кое-что получше: в дне пути отсюда служитель одного святилища - человек богатый, у него несколько сыновей. Мне передали, они хотят провести семидневное прижизненное поминовение по отцу, приглашают меня. Выгодно! Если я этот заказ передам тебе, они возражать не будут. Они дают самое меньшее по пять кан в день, а то, пожалуй, и по десять. Возьмёшься?
- Конечно! Три дня пути и двадцать кан дохода - на что они мне? А семьдесят кан в одном дне пути - это я согласен.
Так они и договорились, сообщили заказчикам, кто прибудет. И вот, наш монах, взявшийся за поминки по жрецу, уже пересёк море, прибыл на место. Жрец, старик восьмидесяти с лишним лет, уже давно хворал, не мог есть, лежал на одре болезни. Его сыновья сказали монаху:
- Недуг нашего батюшки длится уже много дней. Надежды нет, и всё же, следуя пути сыновней любви и благодарности, мы бы хотели, чтобы ты сначала помолился за него, с верою прочёл бы «Большую сутру о мудрости». А насчёт прижизненного поминовения потом поглядим. Приступай же скорее!
Монах рассчитал так: сначала возьму награду за «Большую сутру о мудрости». Желая потом договориться и о поминальных чтениях, он сказал:
- Дело нехитрое. Раз уж я сюда прибыл, скоро всё будет сделано.
- Дозволишь ли поднести тебе браги?
Вообще-то монах был большой любитель выпить. Но если признаешься, что пьёшь, - чего доброго, упадёшь во мнении заказчика. Сохраняя важный вид и думая, как бы получить побольше подношений, он отвечал:
- Браги я не пью.
- Ну, тогда… - и поднесли ему тёплые колобки моти.
И вот, монах произнёс вводные слова к «Сутре о мудрости». Съел один колобок и молвил:
- Вот пища Закона, вкус мудрости, благое снадобье бессмертия. Отведай!
И подал другой колобок больному. Жрец лёжа сложил ладони:
- Замечательно! Это милость Трёх Сокровищ! Лекарство, дарованное великими светлыми божествами! - и съел кусочек.
Старик давно ничего не ел, он подавился, захрипел. Женщины, что сидели с ним, обхватили его и пытались помочь, но ничего не получилось. Вскоре он перестал дышать, пособить ему ничем не смогли.
- Пришла пора похорон, - и монаха отослали.
Тот двинулся в обратный путь: был сильный ветер, волны вздымались, одежда его вся промокла, он еле остался жив. А меж тем, сыновья покойного решили: надо бы вернуть этого монаха, пусть он всё-таки проведёт поминовение и возьмёт дары, - и послали людей за ним вдогонку. А монах решил, что это пираты, велел лодочнику: гони! - тот стал грести быстрее, буря была жестокая, монах едва не погиб. А после услышал, что за поминки там подношение дали в пятьдесят кан…
Сердца людей пусть будут чисты. Когда сердце мутно, нечисто, из-за этого случаются такие вот дела. Мне эти подробности рассказал знакомый того монаха, который продал уши, свои счастливые уши, и с тех пор считал, что все его несчастья из-за продажи ушей. Удивительное дело!
Примечания
VII-23
Монах-богач в этом рассказе действует по схеме, которая была давно отработана для гаданий и обрядов, относящихся к «Пути Тёмного и Светлого начал». Так, известно, что уже в X-XI вв. в Столице чиновники порой совершали фиктивные сделки со своими усадьбами: продавали их или дарили кому-либо, но оставались жить в них сами. Целью при этом было - жить «не в своём» доме, чтобы все дурные предзнаменования, касающиеся жилища данного человека, не относились к его действительному месту жительства..
Сыновья жреца, вопреки предварительному уговору, просят, чтобы монах для начала совершил 祈祷, кито:, моление о чуде в здешнем мире, - вероятно, об исцелении старика - а поминовение откладывают на будущее. Они просят задействовать «Большую сутру о мудрости», один из самых крупных текстов китайского буддийского канона. Скорее всего, предполагалось читать не всю её, а только выдержки, которые монах помнит наизусть.
Колобки моти делаются из очень плотного и вязкого рисового теста, подавиться ими может и здоровый человек.
Пристрастность рассеялась благодаря Закону Будды
執心ノ仏法ユエニトケル事, Сю:син-но буппо:-но юэ-ни токэру кото
[319]
Один монах в миру в земле Хитати многие годы был подвижником памятования о будде, слыл человеком, по-настоящему радевшим о будущей жизни. Летом первого года Расширения Спокойствия он умер при моровом поветрии. Сын его, тоже монах, печалился, что помыслы отца в смертный час были нехороши и что тот скончался без должного настроя. Когда тело сжигали, оно сделалось твёрдым, как камень, и не горело в огне, а цветом было словно бронзовый котёл. Подложили побольше лучших дров, но оно так и не загорелось. Тогда сожгли два или три ящика угля, однако тело всё не горело.
И когда уже уголь подёрнулся белым пеплом, сын-монах подумал: должно быть, тело отца отвердело от болезни, и потому не горит? Непонятно, почему так. Или дело в пристрастных помыслах? В древности в Индии жил один приверженец внешнего пути. Он следовал учению о постоянстве - и обратился в каменную глыбу, а ученики Будды догадались, в чём дело, сделали на ней надпись, и камень распался. Наш монах вспомнил, что слышал такой рассказ. Самой надписи он не помнил, но понадеялся, что от пристрастности можно избавиться таким способом, и написал на нижнем крае погребального бумажного стяга четыре строчки стихотворения: «Всё движется, ничто не постоянно…» - и так далее.
Как только он вернул стяг на место, надпись на бумаге загорелась, и в этом пламени отвердевшая плоть вспыхнула, как вспыхивают вещи, облитые маслом, - такой был жаркий огонь. Пока читали один свиток «Сутры о Амиде», тело сгорело без следа. Мне об этом рассказал человек, видевший своими глазами, что делал сын-монах. Он ещё спрашивал, в какой книге подвижник внешнего пути обратился в камень и что была за надпись. Сила Закона и в последний век несомненна!
Примечания
VII-21
«Внешний путь» - одно из древнеиндийских небуддийских учений, в данном случае, «учение о постоянстве» 常論, дзё:рон, санскр. сассата-вада. Согласно ему, душа человека вечна; противоположное «учение о разрушении», санскр. уччхеда-вада, считает, что после смерти от человека не остаётся ничего (в том числе и последствий его деяний, которые предстоит избывать в будущем рождении). Будда следует срединному пути между этими двумя крайностями. К какому источнику отсылает рассказ об индийском подвижнике и учениках Будды, неизвестно
«Всё движется, ничто не постоянно…» - стихотворение из «Сутры о нирване» (涅槃経, кит. «Нэпань-цзин», яп. «Нэхан-гё:», ТСД 12, № 374, 451а):
諸行無常, сёгё: мудзё:Всё движется, ничто не постоянно:是生滅法, дзэ сё:мэцу хо:Таков закон рождения и гибели.生滅滅已, сё:мэцу мэцу иКто погиб и для рождения, и для гибели,寂滅爲樂, дзякумэцу иракуОбретает покой и избавляется от суетных радостей
Об этих стихах в сутре говорится так. В одном из прежних своих рождений Будда предавался суровому подвижничеству в Снеговых горах - Гималаях. Чтобы испытать его, бог Индра в образе демона явился ему и прочёл первые две строки стихотворения. Что же дальше? - спросил юноша. Спрыгнешь со скалы, если я тебе прочту это четверостишие до конца? - спросил демон. Юноша согласился, дослушал стихи и прыгнул в пропасть. Индра принял свой божественный облик и не дал юноше разбиться.
Переложением этого четверостишия считается «песня ИРОХА» - стихотворение, в котором встречаются все буквы японского письма, и каждая только по одному разу; по этому стихотворению разучивали азбуку.
Бумажный стяг 紙旗, камибата, устанавливают в храмах как подношение буддам и на похоронных обрядах - ради благой посмертной участи покойного.
Свиток VII рассказ 22
Выгоняли бедность
貧窮ヲ追タル事, Бингу:-о оитару кото
[320-321]
В земле Овари жил монах по имени Эндзёбо. Весь век он провёл в бедности, и когда ему перевалило за пятьдесят, подумал: я ведь знаю Истинные слова, да ещё умею применять закон Тёмного и Светлого начал! В разговоре со своим учеником-монахом и ещё с каким-то монашком он объявил:
- Много лет я тяжко страдал от бедности, и теперь хочу её изгнать.
И вот, в двенадцатом месяце, в ночь под новый год, он взял в руки ветви персика и такие же ветки дал в руки ученику и тому монашку. Возглашая заклятия, они по очереди выметали из дому весь сор и приговаривали:
- Господин Бедность, сегодня изволь нас покинуть! - вымели сор наружу, а ворота заперли.
Той же ночью во сне Эндзёбо увидел истощённого монаха, сидевшего в ветхом храмовом зале. Тот сказал:
- Много лет я сопровождал тебя. Но раз ты гонишь меня, я ухожу.
Струи дождя скрывали его, но было видно, что он плачет.
Эндзёбо потом рассказывал:
- Это и был Бедность. Как ему, должно быть, было горько! - и сам плакал. Должно быть, жалел его! После этого Эндзёбо остаток жизни прожил в достатке. Так рассказывал человек, доподлинно слышавший всё от него самого. Бедность - это ведь тоже итог деяний, совершённых в прежних рождениях, и даже помощи богов и будд тут недостаточно. Этот случай - удивительное исключение.
Один бедняк с горя решил перебраться в другую страну. Во сне он увидел тощего мальчишку, тот плёл соломенную туфлю.
- Кто ты? - спросил бедняк.
- Я твой слуга, Бедность. Я буду сопровождать тебя в пути.
Монахи с горы Хиэй, товарищи по храму, были очень бедны.
- Уйду в родные места! - сказал один.
- Да что, о монах! - отозвался его наставник. - Кувшин ёмкостью в одну мерку всюду вмещает одну мерку.
Ученик возразил:
- Волнение пылинок в разных местностях разное, вот в чём дело.
В миру обычай таков, что в разных землях неодинаковы и бедность, и счастье. Воздаяние за прежние деяния - причина всех событий - не определено полностью. Определившееся воздаяние изменить трудно. Однако воздаяние за лёгкие деяния меняется смотря по условиям. Силой Закона Будды причина - деяния прежней жизни - может быть устранена, и тогда бедность оборачивается богатством. Отвечая наставнику, ученик указывал на эти путеводные основы.
А Эндзёбо, будучи учителем Истинных слов, знал правила, принятые в школе Сингон. Если подобным способом можно изгонять и недуги, и ложные страсти, и дурные деяния - это замечательно, надо думать!
Примечания
VII-22
О монахе Эндзё:бо 圓浄房 кроме этой истории ничего не известно.
Предновогодний обряд изгнания несчастий есть в народных религиях всех стран Дальнего Востока, см.: [Календарные обычаи 1985]. Как и другие обряды годового цикла, он соединяет в себе мотивы, восходящие к разным учениям, причём обрядовые средства могут подбираться в зависимости от предпочтений исполнителя: в этом рассказе задействуются и буддийские заклинания («Истинные слова»), и подметание жилища персиковыми ветками, вероятно, соотносимое с очистительными и защитными свойствами персика, известными из японских мифов, где бог-прародитель Идзанаги с помощью персиков спасается от погони и завещает им так же беречь людей, как они сберегли бога), а также с древнекитайскими представлениями о персике как священном растении, позже развитыми в даосизме. Как и многие другие японские авторы, Мудзю Итиэн относит даосские практики к «Пути Тёмного и Светлого начал», Оммё:до:.
Монах с горы Хиэй, отвечая наставнику, указывает на то, что волнение «дхарм» всюду в мире разное, то есть в ином краю можно найти лучшие условия для жизни, хотя бедность, предопределённая по закону воздаяния, никуда и не денется.
Свиток VII рассказ 23
Продал свои уши
耳賣タル事, Мими уритару кото
[321-323]
В Южной столице жил знаменитый наставник Закона. Он предложил одному бедному монаху, имевшему толстые мочки ушей:
- Давай я куплю у тебя уши!
- Хорошо, а сколько заплатишь?
- Пять сотен.
- Ну, раз так…
За такую цену бедняк продал свои уши на корню. После этого богатый монах отправился в Столицу, к гадателю по чертам лица. Того бедняка, продавшего ему уши, он позвал с собою.
Гадатель сказал:
- Не вижу у тебя счастливых черт.
- А как насчёт ушей? Уши вон того монаха - мои, я их купил за столько-то.
- Ну, если те уши - твои, то начиная с весны будущего года тебя ждёт исполнение всех твоих замыслов, сердце твоё успокоится.
Так предсказал гадатель. А о монахе, продавшем уши, он сказал:
- Счастливая черта тут - именно уши, других предвестий счастья нет.
Тот монах до сих пор живёт небогато. Казалось бы, продав уши, он должен был бы поправить свои дела, - а вот нет. В Южной столицы жилья у него не было, он перебрался в край Адзума, будучи учёным, стал проповедовать...
Как-то раз знакомый отшельник в разговоре предложил ему:
- Меня пригласили совершить обряд. Добираться долго, сам я стар, сил уже не хватает… Может, уступлю заказ тебе? Особых сложностей тут быть не должно. У тебя, как я знаю, ближайший заказ такой, что дорога до места займёт три дня. Тамошние обряды - дело известное: подношение дадут в двадцать кан, не больше. Пустяк! А вот тебе кое-что получше: в дне пути отсюда служитель одного святилища - человек богатый, у него несколько сыновей. Мне передали, они хотят провести семидневное прижизненное поминовение по отцу, приглашают меня. Выгодно! Если я этот заказ передам тебе, они возражать не будут. Они дают самое меньшее по пять кан в день, а то, пожалуй, и по десять. Возьмёшься?
- Конечно! Три дня пути и двадцать кан дохода - на что они мне? А семьдесят кан в одном дне пути - это я согласен.
Так они и договорились, сообщили заказчикам, кто прибудет. И вот, наш монах, взявшийся за поминки по жрецу, уже пересёк море, прибыл на место. Жрец, старик восьмидесяти с лишним лет, уже давно хворал, не мог есть, лежал на одре болезни. Его сыновья сказали монаху:
- Недуг нашего батюшки длится уже много дней. Надежды нет, и всё же, следуя пути сыновней любви и благодарности, мы бы хотели, чтобы ты сначала помолился за него, с верою прочёл бы «Большую сутру о мудрости». А насчёт прижизненного поминовения потом поглядим. Приступай же скорее!
Монах рассчитал так: сначала возьму награду за «Большую сутру о мудрости». Желая потом договориться и о поминальных чтениях, он сказал:
- Дело нехитрое. Раз уж я сюда прибыл, скоро всё будет сделано.
- Дозволишь ли поднести тебе браги?
Вообще-то монах был большой любитель выпить. Но если признаешься, что пьёшь, - чего доброго, упадёшь во мнении заказчика. Сохраняя важный вид и думая, как бы получить побольше подношений, он отвечал:
- Браги я не пью.
- Ну, тогда… - и поднесли ему тёплые колобки моти.
И вот, монах произнёс вводные слова к «Сутре о мудрости». Съел один колобок и молвил:
- Вот пища Закона, вкус мудрости, благое снадобье бессмертия. Отведай!
И подал другой колобок больному. Жрец лёжа сложил ладони:
- Замечательно! Это милость Трёх Сокровищ! Лекарство, дарованное великими светлыми божествами! - и съел кусочек.
Старик давно ничего не ел, он подавился, захрипел. Женщины, что сидели с ним, обхватили его и пытались помочь, но ничего не получилось. Вскоре он перестал дышать, пособить ему ничем не смогли.
- Пришла пора похорон, - и монаха отослали.
Тот двинулся в обратный путь: был сильный ветер, волны вздымались, одежда его вся промокла, он еле остался жив. А меж тем, сыновья покойного решили: надо бы вернуть этого монаха, пусть он всё-таки проведёт поминовение и возьмёт дары, - и послали людей за ним вдогонку. А монах решил, что это пираты, велел лодочнику: гони! - тот стал грести быстрее, буря была жестокая, монах едва не погиб. А после услышал, что за поминки там подношение дали в пятьдесят кан…
Сердца людей пусть будут чисты. Когда сердце мутно, нечисто, из-за этого случаются такие вот дела. Мне эти подробности рассказал знакомый того монаха, который продал уши, свои счастливые уши, и с тех пор считал, что все его несчастья из-за продажи ушей. Удивительное дело!
Примечания
VII-23
Монах-богач в этом рассказе действует по схеме, которая была давно отработана для гаданий и обрядов, относящихся к «Пути Тёмного и Светлого начал». Так, известно, что уже в X-XI вв. в Столице чиновники порой совершали фиктивные сделки со своими усадьбами: продавали их или дарили кому-либо, но оставались жить в них сами. Целью при этом было - жить «не в своём» доме, чтобы все дурные предзнаменования, касающиеся жилища данного человека, не относились к его действительному месту жительства..
Сыновья жреца, вопреки предварительному уговору, просят, чтобы монах для начала совершил 祈祷, кито:, моление о чуде в здешнем мире, - вероятно, об исцелении старика - а поминовение откладывают на будущее. Они просят задействовать «Большую сутру о мудрости», один из самых крупных текстов китайского буддийского канона. Скорее всего, предполагалось читать не всю её, а только выдержки, которые монах помнит наизусть.
Колобки моти делаются из очень плотного и вязкого рисового теста, подавиться ими может и здоровый человек.