Маска из храма Сюдзэндзи
На востоке Японии, на полуострове Идзу (префектура Сидзуока) до сих пор стоит древний храм Сюдзэндзи. Основали его, по преданию, сам Ку:кай с учениками в 807 году. Храм был красив и постепенно разрастался, славился входным Красным мостом и восемью малыми храмами, окружавшими главный, как на сингонской мандале окружают будду Дайнити восемь бодхисаттв (до наших дней дожил только главный храм, последний из восьми сопутствующих был закрыт лет сто назад).
Позднее Сюдзэндзи попал под покровительство рода Хо:дзё:, даже считался главным храмом во владениях этого рода. И когда Хо:дзё: пришли к власти и сделали наследственной в своей семье должность сиккэнов, правивших державой от имени своих карманных сёгунов, Сюдзэндзи сделался местом ссылки, насильственного пострига и заточения их врагов. Впрочем, начало этому положил ещё Минамото-но Ёритомо, отправивший в один из храмов-спутников Сюдзэндзи своего брата Нориёри (которого там и убили). Через десять лет вдова Ёритомо, госпожа Масако, и её родичи Хо:дзё: сместили и заставили принять постриг в Сюдзэндзи второго камакурского сёгуна, сына Ёритомо - Минамото-но Ёрииэ. Мы уже знакомы с ним по истории Нитты Тадацунэ; поводом для казни Нитты и заточения Ёритомо был заговор, который эти двое якобы составили против Хо:дзё: Токимасы, сёгунского деда. В «Истории сёгуната в Японии» рассказывается: «Токимаса повсюду разгласил, что Ёрииэ вместе с Тадацунэ посягали на его жизнь и, заставив в конце концов Ёрииэ постричься в монахи, заключил его в Сюдзэндзи, а на его место возвел Сэммана [Санэтомо, брата Ёрииэ]. Томясь скукой заключения, Ёрииэ послал матери и младшему брату письмо, в котором просил приставить к нему несколько человек из его старых, близких ему челядинцев, но ответа на это письмо не последовало; для присмотра же и наблюдения за ним был командирован Миура Ёсимура, причем Ёрииэ была запрещена всякая переписка. В седьмой луне следующего года [2-го года Кэннин - 1202 г.] Токимаса послал к нему убийц. Боясь ловкости Ёрииэ, убийцы выждали, когда он стал принимать ванну; окружив его там, они накинули на него веревочную петлю и, затянув шею, таким образом, убили его; от роду ему было двадцать три года» (Пер. В.М.Мендрина). А в самом храме об этом убийстве рассказывают ещё страшнее: убийцы-де не решились приблизиться к сёгуну, но воспользовались тем, что храм славился своими банями на горячих источниках, купание в которых стало для Ёрииэ единственной радостью и развлечением. Воду в его ванне отравили сырым лаком, лак разъел юноше всё тело, и тот скончался в страшных мучениях. Банями, кстати, эти края славятся по сей день, и покойный Ёрииэ служит своеобразной рекламой.
Минамото-но Ёрииэ
Дабы убитый не явился в виде гневного духа, Масако и её семья сделали храму многочисленный пожертвования, в том числе - изваяние будды Дайнити работы знаменитого мастера Дзиккэя.
В 1275 году Сюдзэндзи из ведения школы Сингон был передан в руки дзэнской школы Риндзай. Непосредственно перед этим там содержался в заточении знаменитый дзэнский проповедник Ранкэй До:рю: (Лань-цзи Дао-лун). Он был китайцем, и его заподозрили в шпионаже в пользу монголов, но потом оправдали, освободили и даже передали ему храм, где он был заточён.
Чуть менее чем через сто лет во время одной из смут на храм с ближайшего замка перекинулся пожар; Сюдзэндзи отстроили, но в 1407 году он сгорел уже дотла. Восстановили его Хо:дзё: только к концу века и передали второй главной дзэнской школе - Со:то:, в ведении которой храм и оставался до конца. И хотя в ХХ веке он пользовался известностью (о нём писали Нацумэ Сосэки, Окамото Кидо:, Симаки Кэнсаку), но число монахов постепенно падало, - когда их осталось меньше десятка, храм даже пришлось закрыть.
Кроме красивых видов, богатой истории и горячих вод храм знаменит своей сокровищницей-музеем. Среди главных ценностей там - та самая статуя работы Дзиккэя и погребальная маска сёгуна Ёрииэ. Именно эта маска и оказалась в центре пьесы Окамото Кидо: «Повесть о Сюдзэндзи» (修善寺物語, «Сюдзэндзи-моногатари», 1911). Эта короткая и стройная пьеса имела большой успех, в 1957 году Накамура Нобору снял по ней фильм (в прокате - «Маска судьбы»), а в Кабуки «Повесть о Сюдзэндзи» охотно ставят по сей день. Есть даже переделка этой пьесы в оперу с сохранением многих приёмов Кабуки.
Вот что там, собственно, происходит.
При храме Сюдзэндзи в том самом злополучном 1204 году живёт и работает знаменитый резчик обрядовых масок по имени Ясао:. Он славится тем, что маски его работы выглядят совсем как живые. У старого мастера - две дочери: старшая, Кацура, и младшая, Каэдэ. Младшая - девушка скромная, добрая и хозяйственная, она замужем за отцовским учеником Харухико и вполне довольна жизнью. А старшая скучает и томится: здесь, при монастыре, жизнь совсем не такая, как в столицах; куда как лучше ей было бы служить в доме какого-нибудь блестящего господина в Киото или в Камакуре! Она ворчит и не внемлет увещеваниям благоразумной сестры и зятя; а отец весь ушёл в работу и не обращает на неё внимания.
Современная постановка. Старшая сестра довела младшую до слёз
В разгар семейной сцены в мастерскую приходит сам ссыльный сёгун Минамото-но Ёрииэ, молодой, красивый, печальный. Он уже давно заказал мастеру маску, изображающую его, Ёрииэ, собственное лицо, а резчик всё тянет время. Вот и теперь Ясао: извиняется: он, мол, в очередной раз начал работу над маской, но и на этот раз ему не удалось добиться, чтобы она выглядела по-настоящему живой, так что он её уничтожит, как и все предыдущие неудачные попытки, и попробует ещё раз с самого начала.
Сцена из довоенной постановки
Сёгун хмурится, и никто не замечает, как посреди речи старика Кацура выскальзывает из комнаты и возвращается, неся ту самую маску - последнюю, которую отец ещё не успел разбить.
Ясао: пытается остановить дочь, но та уже почтительно преподносит свёрток с маской сёгуну.
Ерииэ маска нравится, но ещё больше ему приглянулась красавица Кацура; недолго думая. Он заявляет, что забирает обеих.
Резчик пытается возражать, но старшая дочь заявляет, что стать сёгунской наложницей - её давняя мечта; теперь она приобщится к блеску высшей знати, пока её сестра и зять будут прозябать в простонародной грубости. Ёрииэ грустно качает головою, но всё же уходит, прихватив с собою и маску, и девушку. Ясао: в ярости - не из-за дочери, а из-за того, что та показала заказчику не доведённую до конца, несовершенную работу: какой позор может быть большим для настоящего мастера? Какой он вообще после этого мастер? Одну за другой он крушит все хранящиеся в мастерской маски, а младшая дочь и зять тщетно пытаются его успокоить. «Даже одной совершенной работы достаточно, чтобы человек был признан подлинным искусником - а ты создал их много, и никакая неудача не может этого отменить», - убеждает Каэдэ, но старик безутешен: «Ты же видела эту маску? Она же мёртвая, совершенно мёртвая!»
Ёрииэ знает, что на деле он никакой уже не сёгун, и вместо богатых покоев и многочисленной дружины всё, что у него теперь остаётся, - это скромная келья и несколько верных слуг. Но, как ни странно, Кацура совершенно не разочарована - ей уже не важен блеск, главное, что сам Ёрииэ полюбил её, а уж она-то влюбилась в него с первого взгляда. «Я счастлив провести с тобою свои последние дни, - мрачно отвечает Ёрииэ, - но знай, что моя мать и господа Хо:дзё: не успокоятся, пока не погубят меня. Несколько раз на мою жизнь уже покушались, и только что сообщили, что из Камакуры уже выехал новый отряд убийц». - «День, да наш!» - отвечает девушка.
Но у них нет и дня: прибегает ученик резчика Харухико с дурными вестями. Камакурский отряд уже здесь, новый донос обвиняет бывшего сёгуна в очередном вымышленном заговоре! Молодой резчик пытается помочь свояченице и её возлюбленному бежать, он хорошо знает храм и окрестности - но дом уже окружён, и Харухико с трудом удаётся вырваться в одиночку.
Он пробирается обратно в мастерскую, где Ясао: и Каэдэ тревожатся за дочь и сестру. Ничего утешительного Харухико сообщить им не может. Внезапно дверь отворяется - на пороге стоит, шатаясь, окровавленный юный воин в пышных придворных одеждах; он делает шаг и падает, Харухико едва успевает подхватить его.
Каэдэ склоняется над раненым, чтобы перевязать его - и отшатывается: лицо воина закрывает расколотая маска сёгуна Ёрииэ.
Старый резчик подходит, твёрдой рукой поднимает маску - и видит под нею лицо своей умирающей дочери Кацуры: она переоделась в наряд Ёрииэ, скрыла лицо под его маской и попыталась отвлечь убийц на себя. «Кажется, и на этот раз он уцелел!..» - улыбается она. Но старик, разглядывая маску, грустно качает головой: «Нет. Теперь я понимаю, почему она у меня упорно получалась мёртвой - я делал её для обречённого».
В роли Ясао: - Накамура Китиэмон Второй
У Окамото Кидо: пьеса на этом и заканчивалась, в некоторых позднейших постановках для пущей ясности приходит монах и сообщает, что Ёрииэ всё же погиб, а старый резчик, уже, казалось, поклявшийся оставить своё искусство, не может удержаться и начинает зарисовывать скорбный лик своей умирающей дочери.
На афише, приведённой в начале этого поста, и в большинстве постановок мы видим маску в стиле Но:, изображающую красивого юношу - пусть и со зловещим выражением лица. На гравюре Тории Котондо: узорная маска уже более жуткая.
А вот настоящая маска из храма Сюдзэндзи:
Неужели так выглядел сёгун Ёрииэ?
Едва ли. В старинном японском погребальном обряде использовалась маска божества Камадогами (он же Ко:дзин). Она изображала не покойного, а бога - хранителя домашнего очага, во многом аналогичного китайскому Цзао-вану. Только у Цзао-вана выражение лица благостное, а у Камадогами - грозное и даже страшное, чтобы отпугивать злых духов. У очага её и вешали. Когда умирал хозяин дома, маску Ко:дзина разбивали или разрезали и несли в похоронной процессии, а изредка и захоранивали или сжигали вместе с умершим - предположительно для того, чтобы бог продолжал хранить огонь для хозяина дома и на том свете. (Иногда у Ко:дзина была и жена, её маска вешалась рядом и сопровождала в загробный мир хозяйку дома).
Изображения самих усопших тоже использовались в погребальном и заупокойном обряде - это была уже буддийская традиция. Но такие изображения обычно бывали или рисованными, или в виде портретной статуи, а не маски, и разбивать их было не принято. Так что в нашем случае, скорее всего, речь идёт о маске божества домашнего очага.