Религии Японии в эпоху Камакура-13
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12)
"Нелюдь", соблюдавший заповеди
Мё:эбо: Ко:бэн 明恵高弁 (1173-1232) в начале эпохи Камакура был одним из самых знаменитых японских монахов - не только среди единомышленников, но в широких храмовых и мирских кругах. Ещё при жизни о нём ходили предания как о настоящем подвижнике Закона Будды и как об отшельнике-безумце. Рассказы о нём вошли в «Собрание старого и нового, известного и услышанного» (古今著聞集, «Кокон тёмондзю:», 1254 г.) и другие сборники поучительных историй. Весьма интересны эпизоды с участием Мё:э в «Собрании песка и камней» (沙石集, «Сясэкисю:», 1279-1283 гг.). Есть и несколько житий Мё:э, написанных его учениками.
Статуя Мё:э. XIII в.
Мё:э родился на полуострове Кии (далеко к югу от Столицы, но на том же острове Хонсю:) в воинской семье. Отцом его был Тайра-но Сигэкуни из провинциальной ветви рода Тайра, мать происходила из семьи Юаса - младшего ответвления рода Фудзивара. Детское имя мальчика было Якуси-мару, в честь будды-целителя Якуси. На восьмом году жизни он осиротел, и его отправили на воспитание к дяде по материнской линии, монаху по имени Дзё:гаку 上覚 (1147-1226) из храма Дзингодзи 神護寺, он же Такаосандзи 高尾山寺 на горе Такао в северо-западных окрестностях Столицы.
Храм Такаосандзи
Такаосандзи поначалу был родовым храмом семьи Вакэ和気, много сделавшей для преобразования японского государства и буддийской общины на рубеже VIII-IX вв. (Особенно прославился Вакэ-но Киёмаро: - чиновник-мирянин, который проверил и не побоялся объявить, что бог Хатиман на самом деле не предсказывал монаху До:кё: судьбу стать государем.) С начала IX в. храм Такаосандзи был знаменит как оплот буддийского «тайного учения» школы Сингон; сам Ку:кай (774-835), основатель японских «таинств», некоторое время жил в Такаосандзи и давал здесь «тайные» посвящения монахам и мирянам.
В конце 1160-х гг. храм Такаосандзи, пришедший в запустение, начал восстанавливать знаменитый монах Монгаку (ум. 1203) - неистовый подвижник, учитель будущего первого сёгуна Минамото-но Ёритомо.
Монгаку
В «Повести о доме Тайра» есть впечатляющая сцена - как Монгаку врывается во дворец отрекшегося государя Госиракава-ин, прерывает игру музыкантов и требует средств на починку храма Такаосандзи. Вот эта сцена на рисунке Иваса Матабэя, XVII в.
Когда Мё:э начинал учиться в Такаосандзи, перестройка храмовых зданий ещё продолжалась. В «Собрании старого и нового…» (2, 2, 64) говорится, что в пору ученичества Мё:э убегал в лес, чтобы отдохнуть от постоянного шума строительных работ, - и так научился погружаться в сосредоточение. И Монгаку, и другие монахи в Такаосандзи считали правильным совмещать храмовое служение с подвижничеством в горных лесах, по несколько месяцев каждый год они проводили в странствиях. На протяжении всей жизни Мё:э часто ходил в горы - обычно в родные места на полуострове Кии. Впрочем, горы, пусть и невысокие, начинались сразу за воротами храма Такаосандзи, и в ближнем лесу Мё:э тоже находил себе места для подвижничества.
Самое известное изображение Мё:э, уже взрослого, показывает его сидящим в развилке большого дерева посреди леса: эта картина называется «Досточтимый Мё:э в сидячем созерцании на дереве» 明恵上人樹上座禅, «Мё:э-сё-нин дзюдзё: дзадзэн». Слова дзадзэн, «сидячее созерцание», здесь не случайны. Обычно этот способ подвижничества связывают со школами Дзэн, в Японии главным его приверженцем в XIII веке был До:гэн. Мё:э к традиции дзэн в широком смысле тоже относится; хотя ни к одной из дзэнских школ он не принадлежал, но, по преданию, общался с Эйсаем, одном из основателей Дзэн в Японии, и получил от него наставления по «созерцанию» и семена чая. многие его слова и поступки порой берутся в качестве ко:ан - примеров достигнутого озарения.
Вероятный автор этой картины - ученик Мё:э, монах Энитибо: Дзё:нин (работал в 1210-е - 1240-е гг.).
Учителем Мё:э считался сам настоятель, Монгаку, но, скорее всего, занимался с ним дядя. В Такаосандзи ученикам преподавали и «тайное учение» школы Сингон, и основы других буддийских учений. Позже Мё:э учился также в столичном храме Ниннадзи и в нескольких храмах города Нара. Составители жизнеописаний рассказывают, что часто Мё:э задавал своим учителям вопросы, на которые те ответить не могли. Ответы юноша получал в сновидениях: ему являлись то Ку:кай, то неизвестные по именам индийские монахи, то бодхисаттвы.
Когда Мё:э было тринадцать лет, он попытался отдать себя на съедение волкам. По преданию, Будда в одной из прежних своих жизней, когда его звали Саттва, бросился со скалы, чтобы своей плотью накормить голодную тигрицу. (В Японии этот сюжет известен, например, по изображениям на стенке «Ковчега Тамамуси».) Мё:э хотел последовать примеру Саттвы - заночевал на кладбище и стал ждать, но волки не пришли. Позже Мё:э ещё раз повторил этот опыт, снова неудачно. В другой раз он встретил прокаженного и хотел отдать ему кусок своего мяса - считалось, что человечина помогает от проказы. Ведь и Будда в одном из прежних рождений отдал кусок своей плоти орлу, чтобы тот пощадил голубя… Но пока Мё:э ходил за ножом, больной уже умер. В итоге Мё:э, как сказано в жизнеописаниях, решил: жертвовать собой на благо живым существам нужно как-нибудь иначе.
В 1188 г. Мё:э принял монашеское посвящение в городе Нара в храме То:дайдзи - где по японским общинным правилам давали посвящение всем монахам государственных храмов (за исключением школы Тэндай). Кроме «тайного учения» Мё:э особенно подробно изучал наследие «явной» школы Кэгон, основанное на «Сутре цветочного убранства» (華厳経, «Кэгон-кё:», санскр. «Аватамсака-сутра»). Надо сказать, что без знания учения Кэгон - точнее, его китайских источников, трактатов школы Хуаянь - непонятны сочинения Ку:кая и других наставников «тайного учения». Понятия и способы рассуждения там берутся из запасов Хуаянь, особенно когда речь идёт о самых общих вопросах: сущность и явление, единство и множество и т.п. Два года спустя Дзё:гаку начал давать племяннику посвящения в «таинства», а в 1193 г. Мё:э от учителя своего дяди получил «передачу Закона» - полное «тайное» посвящение, дававшее право быть наставником. В том же году Мё:э был приглашен в храм То:дайдзи как хорошо подготовленный знаток учения Кэгон, могущий представлять школу на придворных диспутах, - однако отказался от этого приглашения.
Позже Мё:э принадлежал к общине храма Такаосандзи, но много времени проводил в странствиях. Сохранилось его письмо, написанное по всем правилам любовных посланий, но обращённое не к человеку - а к острову близ берегов Кии, где Мё:э провел в уединении некоторое время. Основа мира тождественна его внешнему облику, - пишет Мё:э, - и нет ничего, что бы не было просветлено. Тело земли-страны, твоё тело, остров, - одно из десяти тел будды (так сказано у наставников Хуаянь-Кэгон, см. тут). А все десять тел пребывают в единстве. С точки зрения воздаяния «кто мы» и «где мы» - одно и то же; единица и множество - одно. И что ещё мне нужно кроме тебя, раз ты - тело будды? Плачу и тоскую по тебе. Люди скажут, что глупо писать письма острову, реке и всему тому, что не умеет говорить, но такие люди нам не товарищи. Ты мой друг. Обычай древних: выкопать в земле яму и сказать туда, что хочешь сказать. Сейчас я живу в горной обители, где мы ни с кем дела не имеем, и хотя всё пребывает во всём, но я надеюсь, что за этот наш грех нелюдимости не поплатятся все.
Посланца с письмом Мё:э напутствовал так: «Просто встань посреди острова, объяви в пустое небо - вот письмо от Мё:э! - брось письмо и возвращайся».
В 1190-е гг. в краю Кии на горе Сирагами над побережьем Юаса, с видом на Тихий океан, молодые монахи из Такаосандзи во главе с Мё:э основали свою небольшую обитель. Жили они милостыней, но в основном подаяние им приносили родичи Мё:э из семьи Юаса. Хотя Мё:э и «вышел из дому», став монахом, но с семьёй он не порывал - как и большинство монахов его времени.
Правда, о почитаемых буддах и бодхисаттвах Мё:э часто говорит, как о родичах. Будду Сякамуни он почитает как отца и пишет: мой отец ушёл в нирвану, оставил меня в этой маленькой стране на краю света, в этом горящем доме, откуда я не знаю выхода…
Бодхисаттва Буцугэн в «таинствах» - воплощение всевидящего взора будды. Её изображают на мандале «Мира-Чрева» как мать других почитаемых существ и иногда отождествлют с Майей, матерю Сякамуни (при этом «майя», мировое наваждение, и ясное видение, свободное от наваждений, совмещаются в одном существе). Есть и одиночные изображения Буцугэн; такое, вероятно, было у Мё:э. В храме Ко:дзандзи в Тоганоо сохранился свиток, где Буцугэн показана сидящей на цветке лотоса, в белом одеянии, на голове ее венец в виде львиной головы.
В 1196 г. Мё:э перед образом Буцугэн отрезал себе правое ухо. «Деяния досточтимого Мё:э из храма Ко:дзандзи, записанные азбукой» (高山寺明恵上人仮名行状, «Ко:дзандзи Мё:э-сё:нин кана-гё:дзё:») так передают его размышления, приведшие к этому поступку: «Подвижники прежних времён брили головы и надевали лоскутные одежды, чтобы уйти от мирских помрачений. Бодхисаттвы ради закона Будды лишали себя глаз, носов, ушей, рук и ног. А нынешние монахи кичатся блеском своих лысин и подбирают лоскуты для плащей, чтобы красиво сочетались цвета… Эти люди похожи на больных, которые приняли лекарство и продолжают предаваться тем же излишествам, что вызвали болезнь. Я хочу уйти от мира. Но если я выколю себе глаз, мне трудно будет читать сутры. Если отрежу нос, истечения из носовой полости будут пачкать священные свитки. Если отрубить руку - невозможно будет при обряде совершать правильные жесты. Если же отрезать ухо, то слух сохранится». Нанеся себе рану, Мё:э продолжал молиться, потом впал в забытьё. В видении ему явился некий индиец со списком подвижников и занёс его имя в перечень. Очнувшись, Мё:э прочел главу об уровнях совершенствования бодхисаттвы из «Сутры цветочного убранства», затем постарался погрузиться в сосредоточение - и увидел себя в собрании умудрённых бодхисаттв, слушателей этой сутры. Он почувствовал великую радость, свет наполнил всё вокруг, и в этом свете появился бодхисаттва Манджушри верхом на золотом льве.
По собственным словам Мё:э, отрезав себе ухо, он стал «нелюдем», хинин. Словом хинин в Японии обозначали тех «неприкасаемых», кто по установлениям синтоизма считался носителем скверны, а потому должен был жить вне «собственно человеческого» общества. Хинин селились отдельными общинами в предгорьях, на речных и морских берегах и исполняли «нечистую» работу: хоронили умерших, ухаживали за могилами, убирали тела издохших животных, занимались кожевенным ремеслом и т.д. Нищие и лицедеи, собиравшие милостыню на своих представлениях, тоже могли причисляться к хинин.
Среди наказаний за преступления в Японии также были такие, после которых человек считался «нелюдем», в том числе отсечение носа и ушей - за мошенничество, вымогательство и уклонение от податей. (Известно, например, что Минамото-но Ёритомо назначил такое наказание в 1190 г. некой женщине, выдававшей себя за особу из государева рода.) Изувеченных по приговору «нелюдей» нередко оставляли работать при тюрьмах в качестве служителей и палачей. Как и во многих других случаях, здесь вина (тога), грех (цуми) и скверна (кэгарэ) мыслятся как очень близкие, почти не различимые; уже оскверненные «нелюди» признаются годными для того, чтобы избавлять мир от дальнейшей скверны.
Кроме того, «нелюдем» становился человек, чьё тело осквернено болезнью, особенно кожной. Хинин ухаживали за такими больными. Общинам «нелюдей» обычно покровительствовали синтоистские святилища богов ками и буддийские храмы. Для жрецов в святилищах требования чистоты были особенно строги, монахи же отвечали за погребальный обряд; исходно монахи и сами мыслились как нечистые люди, коль скоро они молятся об умерших и принимают подаяние от мирян, а то, что монахи бреют головы, могло восприниматься как намеренное уродование тела. Но по мере сращения храмовых и святилищных обрядов в VIII-XII вв. монахи государственных буддийских храмов всё чаще воздерживались от скверны, передоверяя хинин всевозможные нечистые работы: роль «нелюдей» как святилищных и храмовых служителей становилась всё более важной.
В дальнейшем Мё:э подписывал свои сочинения как хинин, эту подпись переняли и его ученики (хотя неизвестно, наносили они себе увечья или нет). Как и другие монахи из «движения за возрождение уставов и заповедей», Мё:э сам проповедовал для хинин и призывал монахов и мирян заботиться о самых несчастных «нелюдях» - о больных и увечных.
И приверженцы Мёэ, и позднейшие исследователи толковали его самоосквернение по-разному: как попытку поколебать общепринятые предрассудки, как выражение истовой веры или смирения, или как желание раз и навсегда порвать со служилым монашеством - ведь к участию в государственных обрядах изуродованный монах не допускался. Задачу преодолеть односторонность мысли - о чём говорят почти все буддийские наставники - Мёэ понимал практически: не на словах, а на деле подвижник не должен избегать «осквернённых» людей, выбирая себе «чистое» окружение, раз уж он понимает, что скверна и чистота предполагают друг друга.
(Продолжение будет)
"Нелюдь", соблюдавший заповеди
Мё:эбо: Ко:бэн 明恵高弁 (1173-1232) в начале эпохи Камакура был одним из самых знаменитых японских монахов - не только среди единомышленников, но в широких храмовых и мирских кругах. Ещё при жизни о нём ходили предания как о настоящем подвижнике Закона Будды и как об отшельнике-безумце. Рассказы о нём вошли в «Собрание старого и нового, известного и услышанного» (古今著聞集, «Кокон тёмондзю:», 1254 г.) и другие сборники поучительных историй. Весьма интересны эпизоды с участием Мё:э в «Собрании песка и камней» (沙石集, «Сясэкисю:», 1279-1283 гг.). Есть и несколько житий Мё:э, написанных его учениками.
Статуя Мё:э. XIII в.
Мё:э родился на полуострове Кии (далеко к югу от Столицы, но на том же острове Хонсю:) в воинской семье. Отцом его был Тайра-но Сигэкуни из провинциальной ветви рода Тайра, мать происходила из семьи Юаса - младшего ответвления рода Фудзивара. Детское имя мальчика было Якуси-мару, в честь будды-целителя Якуси. На восьмом году жизни он осиротел, и его отправили на воспитание к дяде по материнской линии, монаху по имени Дзё:гаку 上覚 (1147-1226) из храма Дзингодзи 神護寺, он же Такаосандзи 高尾山寺 на горе Такао в северо-западных окрестностях Столицы.
Храм Такаосандзи
Такаосандзи поначалу был родовым храмом семьи Вакэ和気, много сделавшей для преобразования японского государства и буддийской общины на рубеже VIII-IX вв. (Особенно прославился Вакэ-но Киёмаро: - чиновник-мирянин, который проверил и не побоялся объявить, что бог Хатиман на самом деле не предсказывал монаху До:кё: судьбу стать государем.) С начала IX в. храм Такаосандзи был знаменит как оплот буддийского «тайного учения» школы Сингон; сам Ку:кай (774-835), основатель японских «таинств», некоторое время жил в Такаосандзи и давал здесь «тайные» посвящения монахам и мирянам.
В конце 1160-х гг. храм Такаосандзи, пришедший в запустение, начал восстанавливать знаменитый монах Монгаку (ум. 1203) - неистовый подвижник, учитель будущего первого сёгуна Минамото-но Ёритомо.
Монгаку
В «Повести о доме Тайра» есть впечатляющая сцена - как Монгаку врывается во дворец отрекшегося государя Госиракава-ин, прерывает игру музыкантов и требует средств на починку храма Такаосандзи. Вот эта сцена на рисунке Иваса Матабэя, XVII в.
Когда Мё:э начинал учиться в Такаосандзи, перестройка храмовых зданий ещё продолжалась. В «Собрании старого и нового…» (2, 2, 64) говорится, что в пору ученичества Мё:э убегал в лес, чтобы отдохнуть от постоянного шума строительных работ, - и так научился погружаться в сосредоточение. И Монгаку, и другие монахи в Такаосандзи считали правильным совмещать храмовое служение с подвижничеством в горных лесах, по несколько месяцев каждый год они проводили в странствиях. На протяжении всей жизни Мё:э часто ходил в горы - обычно в родные места на полуострове Кии. Впрочем, горы, пусть и невысокие, начинались сразу за воротами храма Такаосандзи, и в ближнем лесу Мё:э тоже находил себе места для подвижничества.
Самое известное изображение Мё:э, уже взрослого, показывает его сидящим в развилке большого дерева посреди леса: эта картина называется «Досточтимый Мё:э в сидячем созерцании на дереве» 明恵上人樹上座禅, «Мё:э-сё-нин дзюдзё: дзадзэн». Слова дзадзэн, «сидячее созерцание», здесь не случайны. Обычно этот способ подвижничества связывают со школами Дзэн, в Японии главным его приверженцем в XIII веке был До:гэн. Мё:э к традиции дзэн в широком смысле тоже относится; хотя ни к одной из дзэнских школ он не принадлежал, но, по преданию, общался с Эйсаем, одном из основателей Дзэн в Японии, и получил от него наставления по «созерцанию» и семена чая. многие его слова и поступки порой берутся в качестве ко:ан - примеров достигнутого озарения.
Вероятный автор этой картины - ученик Мё:э, монах Энитибо: Дзё:нин (работал в 1210-е - 1240-е гг.).
Учителем Мё:э считался сам настоятель, Монгаку, но, скорее всего, занимался с ним дядя. В Такаосандзи ученикам преподавали и «тайное учение» школы Сингон, и основы других буддийских учений. Позже Мё:э учился также в столичном храме Ниннадзи и в нескольких храмах города Нара. Составители жизнеописаний рассказывают, что часто Мё:э задавал своим учителям вопросы, на которые те ответить не могли. Ответы юноша получал в сновидениях: ему являлись то Ку:кай, то неизвестные по именам индийские монахи, то бодхисаттвы.
Когда Мё:э было тринадцать лет, он попытался отдать себя на съедение волкам. По преданию, Будда в одной из прежних своих жизней, когда его звали Саттва, бросился со скалы, чтобы своей плотью накормить голодную тигрицу. (В Японии этот сюжет известен, например, по изображениям на стенке «Ковчега Тамамуси».) Мё:э хотел последовать примеру Саттвы - заночевал на кладбище и стал ждать, но волки не пришли. Позже Мё:э ещё раз повторил этот опыт, снова неудачно. В другой раз он встретил прокаженного и хотел отдать ему кусок своего мяса - считалось, что человечина помогает от проказы. Ведь и Будда в одном из прежних рождений отдал кусок своей плоти орлу, чтобы тот пощадил голубя… Но пока Мё:э ходил за ножом, больной уже умер. В итоге Мё:э, как сказано в жизнеописаниях, решил: жертвовать собой на благо живым существам нужно как-нибудь иначе.
В 1188 г. Мё:э принял монашеское посвящение в городе Нара в храме То:дайдзи - где по японским общинным правилам давали посвящение всем монахам государственных храмов (за исключением школы Тэндай). Кроме «тайного учения» Мё:э особенно подробно изучал наследие «явной» школы Кэгон, основанное на «Сутре цветочного убранства» (華厳経, «Кэгон-кё:», санскр. «Аватамсака-сутра»). Надо сказать, что без знания учения Кэгон - точнее, его китайских источников, трактатов школы Хуаянь - непонятны сочинения Ку:кая и других наставников «тайного учения». Понятия и способы рассуждения там берутся из запасов Хуаянь, особенно когда речь идёт о самых общих вопросах: сущность и явление, единство и множество и т.п. Два года спустя Дзё:гаку начал давать племяннику посвящения в «таинства», а в 1193 г. Мё:э от учителя своего дяди получил «передачу Закона» - полное «тайное» посвящение, дававшее право быть наставником. В том же году Мё:э был приглашен в храм То:дайдзи как хорошо подготовленный знаток учения Кэгон, могущий представлять школу на придворных диспутах, - однако отказался от этого приглашения.
Позже Мё:э принадлежал к общине храма Такаосандзи, но много времени проводил в странствиях. Сохранилось его письмо, написанное по всем правилам любовных посланий, но обращённое не к человеку - а к острову близ берегов Кии, где Мё:э провел в уединении некоторое время. Основа мира тождественна его внешнему облику, - пишет Мё:э, - и нет ничего, что бы не было просветлено. Тело земли-страны, твоё тело, остров, - одно из десяти тел будды (так сказано у наставников Хуаянь-Кэгон, см. тут). А все десять тел пребывают в единстве. С точки зрения воздаяния «кто мы» и «где мы» - одно и то же; единица и множество - одно. И что ещё мне нужно кроме тебя, раз ты - тело будды? Плачу и тоскую по тебе. Люди скажут, что глупо писать письма острову, реке и всему тому, что не умеет говорить, но такие люди нам не товарищи. Ты мой друг. Обычай древних: выкопать в земле яму и сказать туда, что хочешь сказать. Сейчас я живу в горной обители, где мы ни с кем дела не имеем, и хотя всё пребывает во всём, но я надеюсь, что за этот наш грех нелюдимости не поплатятся все.
Посланца с письмом Мё:э напутствовал так: «Просто встань посреди острова, объяви в пустое небо - вот письмо от Мё:э! - брось письмо и возвращайся».
В 1190-е гг. в краю Кии на горе Сирагами над побережьем Юаса, с видом на Тихий океан, молодые монахи из Такаосандзи во главе с Мё:э основали свою небольшую обитель. Жили они милостыней, но в основном подаяние им приносили родичи Мё:э из семьи Юаса. Хотя Мё:э и «вышел из дому», став монахом, но с семьёй он не порывал - как и большинство монахов его времени.
Правда, о почитаемых буддах и бодхисаттвах Мё:э часто говорит, как о родичах. Будду Сякамуни он почитает как отца и пишет: мой отец ушёл в нирвану, оставил меня в этой маленькой стране на краю света, в этом горящем доме, откуда я не знаю выхода…
Бодхисаттва Буцугэн в «таинствах» - воплощение всевидящего взора будды. Её изображают на мандале «Мира-Чрева» как мать других почитаемых существ и иногда отождествлют с Майей, матерю Сякамуни (при этом «майя», мировое наваждение, и ясное видение, свободное от наваждений, совмещаются в одном существе). Есть и одиночные изображения Буцугэн; такое, вероятно, было у Мё:э. В храме Ко:дзандзи в Тоганоо сохранился свиток, где Буцугэн показана сидящей на цветке лотоса, в белом одеянии, на голове ее венец в виде львиной головы.
В 1196 г. Мё:э перед образом Буцугэн отрезал себе правое ухо. «Деяния досточтимого Мё:э из храма Ко:дзандзи, записанные азбукой» (高山寺明恵上人仮名行状, «Ко:дзандзи Мё:э-сё:нин кана-гё:дзё:») так передают его размышления, приведшие к этому поступку: «Подвижники прежних времён брили головы и надевали лоскутные одежды, чтобы уйти от мирских помрачений. Бодхисаттвы ради закона Будды лишали себя глаз, носов, ушей, рук и ног. А нынешние монахи кичатся блеском своих лысин и подбирают лоскуты для плащей, чтобы красиво сочетались цвета… Эти люди похожи на больных, которые приняли лекарство и продолжают предаваться тем же излишествам, что вызвали болезнь. Я хочу уйти от мира. Но если я выколю себе глаз, мне трудно будет читать сутры. Если отрежу нос, истечения из носовой полости будут пачкать священные свитки. Если отрубить руку - невозможно будет при обряде совершать правильные жесты. Если же отрезать ухо, то слух сохранится». Нанеся себе рану, Мё:э продолжал молиться, потом впал в забытьё. В видении ему явился некий индиец со списком подвижников и занёс его имя в перечень. Очнувшись, Мё:э прочел главу об уровнях совершенствования бодхисаттвы из «Сутры цветочного убранства», затем постарался погрузиться в сосредоточение - и увидел себя в собрании умудрённых бодхисаттв, слушателей этой сутры. Он почувствовал великую радость, свет наполнил всё вокруг, и в этом свете появился бодхисаттва Манджушри верхом на золотом льве.
По собственным словам Мё:э, отрезав себе ухо, он стал «нелюдем», хинин. Словом хинин в Японии обозначали тех «неприкасаемых», кто по установлениям синтоизма считался носителем скверны, а потому должен был жить вне «собственно человеческого» общества. Хинин селились отдельными общинами в предгорьях, на речных и морских берегах и исполняли «нечистую» работу: хоронили умерших, ухаживали за могилами, убирали тела издохших животных, занимались кожевенным ремеслом и т.д. Нищие и лицедеи, собиравшие милостыню на своих представлениях, тоже могли причисляться к хинин.
Среди наказаний за преступления в Японии также были такие, после которых человек считался «нелюдем», в том числе отсечение носа и ушей - за мошенничество, вымогательство и уклонение от податей. (Известно, например, что Минамото-но Ёритомо назначил такое наказание в 1190 г. некой женщине, выдававшей себя за особу из государева рода.) Изувеченных по приговору «нелюдей» нередко оставляли работать при тюрьмах в качестве служителей и палачей. Как и во многих других случаях, здесь вина (тога), грех (цуми) и скверна (кэгарэ) мыслятся как очень близкие, почти не различимые; уже оскверненные «нелюди» признаются годными для того, чтобы избавлять мир от дальнейшей скверны.
Кроме того, «нелюдем» становился человек, чьё тело осквернено болезнью, особенно кожной. Хинин ухаживали за такими больными. Общинам «нелюдей» обычно покровительствовали синтоистские святилища богов ками и буддийские храмы. Для жрецов в святилищах требования чистоты были особенно строги, монахи же отвечали за погребальный обряд; исходно монахи и сами мыслились как нечистые люди, коль скоро они молятся об умерших и принимают подаяние от мирян, а то, что монахи бреют головы, могло восприниматься как намеренное уродование тела. Но по мере сращения храмовых и святилищных обрядов в VIII-XII вв. монахи государственных буддийских храмов всё чаще воздерживались от скверны, передоверяя хинин всевозможные нечистые работы: роль «нелюдей» как святилищных и храмовых служителей становилась всё более важной.
В дальнейшем Мё:э подписывал свои сочинения как хинин, эту подпись переняли и его ученики (хотя неизвестно, наносили они себе увечья или нет). Как и другие монахи из «движения за возрождение уставов и заповедей», Мё:э сам проповедовал для хинин и призывал монахов и мирян заботиться о самых несчастных «нелюдях» - о больных и увечных.
И приверженцы Мёэ, и позднейшие исследователи толковали его самоосквернение по-разному: как попытку поколебать общепринятые предрассудки, как выражение истовой веры или смирения, или как желание раз и навсегда порвать со служилым монашеством - ведь к участию в государственных обрядах изуродованный монах не допускался. Задачу преодолеть односторонность мысли - о чём говорят почти все буддийские наставники - Мёэ понимал практически: не на словах, а на деле подвижник не должен избегать «осквернённых» людей, выбирая себе «чистое» окружение, раз уж он понимает, что скверна и чистота предполагают друг друга.
(Продолжение будет)