Разбираясь с
«Ковчегом Тамамуси», названном в честь радужного жука, надкрылья которого использованы в отделке, мы обнаружили, что это имя мелькает и в пьесах Кабуки. Присмотрелись - и обнаружилась трогательная история.
В «Повести о доме Тайра» (свиток XI, глава 4) описывается битва при Ясима. Это уже ближе к концу войны, Минамото постепенно побеждают стараниями доблестного Ёсицунэ, близится окончательный разгром Тайра при Данноура. И вот что происходит на побережье:
«Меж тем с окрестных гор, из соседних долин один за другим прибывали к Ёсицунэ отряды по десять, по двадцать всадников, изменивших Тайра и ожидавших прихода воинства Минамото, и вскоре стало их у Ёсицунэ больше трех сотен.
- Сегодня солнце уже садится, исход борьбы решим завтра! - сказал он и хотел было ехать прочь, как вдруг на взморье показалась небольшая, роскошно разукрашенная ладья. Она подплывала все ближе, ближе, и, когда до берега осталось не больше семи или восьми танов, гребцы поставили лодку боком к суше. "Что сие означает?" - недоумевали воины Минамото, разглядывая ладью, как вдруг там появилась девица лет восемнадцати-девятнадцати красоты поистине дивной, в белом кимоно на светло-зеленой подкладке и в алых хакама. Она воткнула между досками борта шест, на котором был укреплен развернутый алый веер с золотым кругом солнца, и, обратившись к берегу, стала призывно махать рукой, как бы приглашая к чему-то.
Ёсицунэ призвал Мотоцунэ Готоо.
- Что это значит? - спросил он.
- Это значит, - отвечал Мотоцунэ, - что они приглашают нас выстрелить и попасть в этот веер... Сдается мне, однако, что сделано это с умыслом: они нарочно подплыли на расстояние полета стрелы, чтобы сам военачальник загляделся на эту девицу, красота которой способна покорять крепость, и тогда кто-нибудь из самых искусных стрелков поразит его стрелою из лука... Но все же хорошо было бы приказать кому-нибудь прострелить этот веер!
- А есть ли среди наших воинов искусный стрелок, способный попасть в веер? - спросил Ёсицунэ.
- Прекрасных стрелков сколько угодно, но самый меткий из всех - Мунэтака Ёити Насу, сын Сукэтаки, уроженца земли Симоса. Ростом он невелик, но стреляет отлично!
- Какие же тому доказательства?
- Когда он целится в летящую по небу стаю, то из трех птиц двух собьет непременно!
- Если так, позвать его! - приказал Ёсицунэ, и Ёити предстал перед господином.
В ту пору было ему лет двадцать, не больше. В темно-синем кафтане, окаймленном алой парчой по вороту и рукавам, в светло-зеленом панцире, опоясанный мечом с серебряной насечкой, преклонил он колени перед Ёсицунэ. Стрелы с орлиным оперением, темные с белой полоской, он почти все уже истратил в сегодняшней битве, но несколько стрел еще оставалось, концы их торчали выше головы из висевшего за спиной колчана, среди них - гудящая стрела "репа", украшенная соколиными и орлиными перьями вперемешку. Шлем Ёити снял и повесил через плечо на шнурах, а под мышкой он держал лук, туго оплетенный лакированным пальмовым волокном.
- Скажи, Мунэтака, сумеешь ли ты послать стрелу в самую сердцевину этого веера? Пусть Тайра увидят наше искусство!
- Ручаться трудно! - почтительно отвечал Ёити. - Но если я промахнусь, я покрою позором все наше войско! Лучше прикажите настоящему умельцу, такому, кто наверняка стреляет без промаха!
Услышав такой ответ, разгневался Ёсицунэ.
- Все воины, покинувшие Камакуру чтобы следовать за мною на запад, должны повиноваться моим приказам! А кто хоть самую малость думает по-другому пусть немедля возвращается домой прямо отсюда! - сказал он.
И Ёити, решив, что негоже отказываться вторично, промолвил:
- Не знаю, сумею ли попасть в веер, но, раз таков ваш приказ, попытаюсь! - И с этими словами он удалился.
Конь у Ёити был вороной масти, рослый, могучий, сбруя увешана кисточками из шелковых нитей, лакированное седло украшено круглыми гербами - с выложенным перламутром цветком омелы. Крепко сжав в руке лук, тронул он коня по направлению к взморью, а товарищи-воины, провожая его глазами, говорили: "Сдается нам, что этот юноша непременно попадет в цель!" - и сам Ёсицунэ тоже взирал на него с надеждой.
Расстояние до веера было, пожалуй, чересчур дальним, и Ёити въехал в воду примерно на целый тан, но все же казалось, что от веера его все еще отделяют не менее семи танов. А дело было в середине второй луны, примерно в час Петуха; как на грех, подул сильный ветер, высокие волны разбивались о берег. Ладья плясала на волнах, то поднимаясь, то опускаясь, да и веер на верхушке шеста не был неподвижным, а трепетал на ветру. Вдали, в море, Тайра, выстроив в ряд корабли, следили за испытанием; вблизи, на суше, Минамото, стремя к стремени равняя коней, смотрели во все глаза. И те и другие с замиранием сердца следили за волнующим зрелищем!
Ранняя (XVII века) гравюра Моросигэ
Зажмурил глаза Ёити и вознес в сердце своем молитву:
"Слава тебе, великий Хатиман, бодхисатва! Славьтесь и вы, боги родного края, - Онамути, Тагокоро, Такахиконэ и ты, Уцу-номия, великий светлый бог - покровитель моей родины, земли Насу в краю Симоцкэ! Молю вас, помогите послать стрелу в самую сердцевину этого веера, ибо если я промахнусь, то сломаю лук и покончу с собой, потому что не посмею взглянуть в лицо людям! Если угодно вам, чтобы я снова увидел родимый край, не дайте пролететь мимо моей стреле!"
Со свитка
И когда он открыл глаза, ветер немного стих, веер перестал трепетать, и стрелять стало удобно. Ёити достал гудящую стрелу "репу", вложил ее в лук и, что было сил натянув тетиву, со свистом спустил стрелу. И хоть был Ёити невысок ростом, но стрела у него была длиной в двенадцать ладоней и три пальца, а лук - мощный. С протяжным гудением полетела стрела, так что звук разнесся над всем заливом, без промаха вонзилась под самую рукоять веера и сшибла его прочь с громким звоном. Стрела пала в море, а веер взлетел ввысь, в небо. Подхваченный порывами весеннего ветра, мгновенье-другое парил он в воздухе, сверкая в лучах заката, но в конце концов упал в воду.
Гравюра Куниёси
Сияло вечернее солнце, алый веер с золотым кругом, увлекаемый белопенным потоком, трепетал на волнах, то всплывая, то погружаясь. Далеко в море Тайра от волнения стучали по дощатой обшивке своих судов, а на суше Минамото восхищенно шумели и стучали в колчаны в знак одобрения.»
Дальше - собственно битва, но именно этот отрывок оказался наиболее любим и авторами более поздних повестей и пьес Кабуки, и иллюстраторами. Неудивительно, что самое большое любопытство, наряду с самим стрелком, вызывала красавица в бело-красном наряде, выставившая веер на шесте. В «Повести о доме Тайра» она больше не упоминается, и авторы продолжений и переделок оказались вольны придумать ей имя, происхождение и биографию на собственный вкус. Имя она получила как раз в честь того самого блестящего жука: госпожа Тамамуси-но Маэ玉虫の前, дочь витязя Тайра-но Томомори (и, соответственно, внучка самого Тайра-но Киёмори), придворная дама. Отец её прославлен во множестве историй и пьес - заклятый враг Минамото и доблестный противник Ёсицунэ, (о том, как он бросился в воду после поражения, привязав себя к якорю, но и после смерти являлся своим недругам в виде призрака, есть множество пьес и гравюр).
Томомори на официальном портрете, в последнем бою (Тоёкуни Третий) и в виде морского привидения (Ёситоси)
Как и положено Тайра, Тамамуси беззаветно предана своему роду, да ещё и отважна: в неё-то попасть из лука (нарочно или нечаянно) было куда проще, чем в веер. Кстати, знаменитый веер, ставший её обязательной приметой, она, по некоторым данным, изготовила сама: в пьесе «Первая каллиграфическая надпись в Новом году, или подписной лист» (筆始観進帳, «Фудэ-хадзимэ кандзинтё:», 1784 год) Тамамуси под чужим, простонародным именем нарочно поступает ученицей в мастерскую по производству вееров.
На гравюре Кацукава Сюнсё: переодетая Тамамуси - слева, а средняя девушка стоит на лаковой коробке для веера.
Но ведь Тамамуси ещё и хэйанская придворная дама, а значит, ей положена любовная история. И кавалер у неё в повестях и пьесах оказался неожиданный - она стала первой (и единственной) женщиной, в которую влюбился монах Бэнкэй, самый верный и доблестный сподвижник Минамото-но Ёсицунэ. Произошло это ещё в его ранней юности, когда Бэнкэй, уже принявший сан и уже приведший в ужас всю братию богатырским буйством, странствовал и показывал свою удаль. Однако Тамамуси сочла, что он не пара такой знатной даме, как она, и осталась холодна, так что своего обета целомудрия Бэнкэй так и не нарушил - но очень расстроился. А вскоре он познакомился и подружился с Ёсицунэ, и ни о каком романе с дамой из Тайра речи больше не было.
Первая встреча Бэнкэя и Ёсицунэ у Куниёси
(Окончание будет)