И.С. Шемановский. Нападение на монастырь и спасение на острове. часть 1
[Ранее опубликованные воспоминания] Леонский, Беловодское,
Азылов, Беловодское,
Бондырева, окрестности Кемина и Токмака,
Бондырев, окрестности Кемина и Токмака,
Скулимовский, русско-китайская граница,
Василий Колмыков, Каркара и Мещанское
А.Алексеенко и С.Савва, Мещанское
А.Ф.Пьянкова, Пржевальский тракт
И.С. Шемановский, Алексеевка и Полтавское
Е.Далдыбаев, долины Текеса и Кегеня
Крестьяне Семеновки и Григорьевки
О том, кто автор данных воспоминаний (хотел бы сказать, что это дневник, но это не так, этот текст написан в январе-феврале 1917 года по дневниковым записям) я уже рассказал здесь. О истории монастыря немного упомянул здесь. Сейчас лишь дополню информацией, которую узнал уже после этого.
Речь идет о единственном мужском монастыре в Семиречье - Иссык-кульском Свято Троицком. Организован он был на берегу Иссык-куля в 1882-м году, в 12 километрах западнее бывшего Преображенского (Тюп) в 15 км восточнее бывшего Алексеевского (Ойтал) в местности Светлый Мыс или Ак Булун, у впадении в Иссык-куль реки Курменты.
Вид на храм и монастырские постройки с противоположной стороны залива Узкого (бухты Курменты) в 1900-м году.
В 1887 году царем монастырю была пожалована земля на берегу озера с тремя заливами и озерцом. Тот залив, что упомянут в тексте как Песчаный на советских картах обозначен как Рогатый, а островок в нем, который архимандрит предлагал назвать островом Спасения, так и остался безымянным. Он существует и поныне, только площадь в два раза больше чем указана в тексте.
Мне встречались слова о том, что во время мятежа все монахи были перебиты, а постройки сожжены, но это оказалось не так. Обе церкви уцелели и уже в 1918-м монахи просили новые власти не отбирать одну из них. Старый (1895) и новый (1897) Троицкие храмы были ликвидированы, скорее всего, тогда же когда и остальные в Семиречье, т.е. в 30-е, хотя точных сведений мне не встретилось.
Храм Троицы Живоначальный расстроенный к 1895 году Валаамскими монахами из временной домовой монастырской церкви возведенной после разрушения первой церкви землетрясением 1887 года. Фото 1910 года после очередного землетрясения.
Новый Свято-Троицкий храм на 400 человек 1895-97 годов постройки.
Большая часть монахов 1916-го года умерла уже в Союзе, причем от рук новой власти и тех кто себя таковой считал погибло их как бы не больше чем от рук киргиз. Последнего из них, насколько я знаю, расстреляли в 1941-м под Алма-Атой. Часть из тех монахов, что упомянуты в тексте канонизированы в 2000-м году и чтутся православными как Киргизии, так и Казахстана.
Руку к ликвидации монастыря (окончательно он был закрыт в марте 1919-го, за год до этого преобразован в религиозную сель-хоз коммуну) приложили не столько киргизы, сколько поляк, чех и то ли русский, то ли украинец по фамилии Гречко.
[Spoiler (click to open)]7-го августа около часа пополудни нам пришлось быть свидетелями жестокого избиения нескольких оставшихся в монастыре на работе киргиз киргизами, прибывшими со стороны. С трудом прекратив драку, я, в присутствии нескольких иноков, установил личности посторонних киргиз, нанесших тяжелые поранения нашим пастухам-киргизам.
Того же 7-го августа ко мне заявились с претензиями на учиненные им со стороны киргиз побои и проживавшие семьи киргиз из монастырских рабочих. Не успели выйти от меня киргизки, как прибыли двое хорошо одетых киргиз - брат Курменинского волостного управителя и Курменинской волости судья Тортубеков. Назвав себя посланцами начальника уезда, обычно окружавшего себя не русскими людьми, а киргизскими, они объявили и о цели своего посещения. Им было поручено полковником Ивановым вернуть монастырю уклонившихся от работы в обители киргиз. Записав фамилии наших беглецов-рабочих, они, извиняясь за их своеволие, будто вызванное потребностями производства работ на маковых плантациях, улыбаясь, удостоверили, что все выбывшие вернутся к месту производства не раньше и не позже 10-го августа (впоследствии оказавшегося первым днем бунта).
Между тем с этого дня усиленно стали циркулировать в монастыре через знакомых киргиз слухи о предстоящем погроме. Но кто мог этому серьезно верить? Я писал Туркестанскому епископу 31-го июля по поводу этих толков, что отклонил устройство охраны, хотя бы в форме усиления караула, потому, что начальник уезда полковник Иванов не извещен о могущей быть опасности и усиление охраны может вызвать всевозможные разговоры, сначала в монастыре, затем в соседних селах, и быть истолковано в неблагоприятном для обители смысле.
Начальник уезда, хвастливо всем и каждому говоривший об идеально поставленной в его уезде «агентуре», теперь мог бы уведомить монастырь о серьезности положения дел. Нельзя же было допустить, что нерасположение его ко мне, к монастырю ли, удержит от долга предупреждения об опасности. Не мог же он не знать, что злоба восставших, если в слухах была бы доля вероятия, распространяясь на русское население, падет и на его голову. По имевшимся в монастыре сведениям, восставшие будто говорили, что сперва зарежут его, полковника Иванова, много им насолившего незаконными поборами.
8-го августа на монастырской экономии между киргизами продолжались взаимные ссоры и побоища. Однако 9-го августа некоторые из рабочих киргиз стали на работу, но в настроении их не ощущалось конца забастовки и начала течения нормального труда. Монашествующие бог весть откуда продолжали получать сведения о надвигающейся опасности с окружающих Иссык-Кульский монастырь гор. В этот день на случай была осмотрена единственная наша запасная лодка для безопасного на ней плавания. Я ожидал тех или иных вестей от начальника уезда на посланные ему казенными заказными письмами три официальных отношения, имевшие прямое отношение к переживавшимся событиям.
В этот день 9-го августа утром приехал в монастырь с женой Ольгой Андреевной и десятилетним сыном Павлом для пользования Иссык-Кульскими водами присяжный поверенный из города Пишпека (Семиреченской области), отбывающий там же воинскую повинность в караульной команде рядовым солдатом, Михаил Васильевич Бутин. Он хотел устроиться на все время своего отпуска у нас в монастыре. Как ни приятно мне было его намерение пожить у нас, мне пришлось отказать ему в гостеприимстве, так как у нас некому было готовить для него пищу, ибо монастырский повар работал с братией на полях.
Я мог ему только обещать отправить его на наших лошадях до следующей почтовой станции, куда, однако, мог доставить его утром 10-го августа. Бутину в силу необходимости пришлось остаться в монастыре гостем. Я знакомил его с монастырским хозяйством, как в обитель приехали новые гости в лице Сазановского священника с женою, двумя детьми и жена Сазановского следователя С.М. Кулакова. Приезд гостей меня несказанно обрадовал. Если они едут в монастырь, то значит не везде ощущается опасность положения и мы далеки от неприятных неожиданностей. Я уговорил Бутиных остаться на 10-е число у меня гостями, совершенно не предполагая, что этот день будет памятным каждому из нас на всю жизнь.
Но теперь я перехожу к своему дневнику и воспоминаниям из времени нашего осадочного положения в Пржевальском уезде.
10-го августа
С раннего утра почти вся братия вышла на полевые работы. Тогда же отправились на рыбалку под предводительством тестя священника Сазановской церкви В.В. Сычки - священник отец Сергий Псарев с детьми и М.В. Бутин. В 9 утра я направился в монастырскую гостиницу за оставшимися гостями, чтобы пригласить их пить чай, приготовленный в так называемом архиерейском помещении. Оказалось, что гости уже пьют чай у себя, приготовленный гостинщиком. Ожидая возвращения с рыбалки своих, они просили меня немного повременить и предложили мне выпить стакан чаю у них. Я согласился.
Около 10 утра прибежал в гостиницу взволнованный о. казначей монастыря посланный Арсений с сообщением, что собравшиеся было на работу наши киргизы - рабочие неожиданно, будто по сигналу, побросав косы и грабли, поубегали в направлении к горам. Приученный еще с июля месяца к таким «неожиданностям», я стал успокаивать отца казначея тем, что грядущая неуборка сена и хлебов, если и отразится на экономическом положении монастыря, то не так жестоко, как может рисоваться теперь. Мы можем, говорил я, продать большую часть скота военному ведомству, ремонтная комиссия которого сейчас скупает для армии лошадей, а в недалеком будущем, надо полагать, имеющему приступить к скупке для нужд той же армии и крупного рогатого скота. Впоследствии времени мы обновим свое коневодство и скотоводство улучшенными породами, и монастырское хозяйство, несомненно, станет еще лучшим. Успокоенный моими доводами отец казначей ушел, а я вновь стал приглашать гостей к себе пить чай. Не успели мы подняться, чтобы идти в монастырь, как в гостиницу опять стремглав вошел казначей с новыми тревожными сведениями. Он передал, что только что в монастырь дали знать о том, что будто взбунтовавшиеся киргизы убили одного из своих почетных представителей, некоего Бурганека, известного в монастыре своим поручительством за наших пастухов, и будто ищут тех почтенных киргиз, которые 7 августа были у меня за получением списка рабочих киргиз на предмет водворения их на места занятия. Мы выслушивали отца казначея уже на ходу в монастырь.
По пути навстречу нам быстро шли гости-рыболовы, тоже напуганные бунтом. Обмениваясь впечатлениями от событий, мы дошли до места предполагавшегося чаепития, как кто-то из монашествующих спешно сообщил новую весть - об убийстве нашего соседа хуторянина Захара Есипенко и что мятежники уже идут в монастырь. Тогда же прибежала со своего хутора с детьми Есипенко его соседка И.Ф. Дуракова, с плачем подтвердившая пока еще слух о действительности убийства упомянутого Захара Есипенко. Началось общее смятение. Что делать, куда деваться, где искать спасения? Эти вопросы подавали всякие предположения.
Мое положение в эти моменты было безвыходным. Бросить гостей и бежать устраивать совещание с братией, вероятно, уже поразбежавшейся? Или остаться с приезжими, оставив на произвол судьбы вверенную моему руководительству братию и попечению монастырь?
В период этих молниеносных размышлений, с другого берега монастырского затона раздался крик прискакавшего на лошади крестьянина А.И. Стародубова с приглашением спасаться на лодках. Мы, находившиеся вдали от берега, не слышали окриков Стародубова, но один из иноков, монах Никодим, стремительно к нам подбежавший, предупредительно нас об этом оповестил. Раздались плач и крики детей и женщин. Все устремились к стоявшей на берегу довольно поместительной лодке. Об установлении порядка посадки в лодку не могло быть и речи. В нее стали садиться первыми те, кто был легче на ноги и здоровее. Убеждения, чтобы в первую очередь были приняты женщины и дети, имели очень малый успех. Но, слава богу, кое-как удалось поместить в лодку большую часть женщин и детей, своим паническим страхом, отчаянными криками и душу раздирающим плачем действовавших и на нас, мужчин. Здесь около импровизированной в несколько минут пристани вблизи хибарки глубокого старца схимника Исихия5 оказалась другая, ему принадлежащая, лодчонка. Была испробована посадка кой-каких людей и в нее, но совершенно неудачно. Самодельная, неуступчивая на ходу, она могла поднять одного, самое многое - двух человек.
Среди нас, оставшихся в монастыре, была и часть моих гостей - М.В. Бутин с женой и сыном. Несколько успокоившись от первых вспышек страха и собравшись с мыслями, я с М.В. пошел в гостиницу за его вещами, среди которых имелся двуствольный дробовик с несколькими фунтами пороху и большим запасом разного калибра дроби. Пройдя монастырские ворота, мы могли видеть далеко вперед по протянувшейся ровно, как стрела, почти двухверстной карагачевой дороге. Ездоков в направлении к монастырю и обратно не было. Ехавшие сюда киргизы, почему-то изменив намерение, уехали прочь. Значит опасность еще впереди, хотя, может быть, и близка.
Возвращаясь из гостиницы в обитель, я встретил духовника иеромонаха Рафаила и еще нескольких братий. Предложили им обсудить вопрос о дальнейших действиях. Отец Рафаил решительно отверг мое предложение искать спасение на стороне. По его уверению, киргизы монахам вреда нанести не могут. Придут, пошумят, награбят и уйдут. Некоторые из бывших тут братий разделяли мнение отца Рафаила, и я понял, что здесь сказывается влияние его на них, как духовника и опытом умудренного старца. Я стал тогда спрашивать монахов порознь о том, поедут ли они в лодке искать спасения вне монастыря. Все это я помню, как во сне. Вероятно, я не упомнил полностью и ответов и тех, к кому обращался с вопрошаниями. Старец схимник Исихий на мое предложение выехать на время из монастыря ответил обвинением отсутствия у меня веры в Бога. Монах Феоктист на то же предложение отрицательно махнул рукой. Иеродиакон Порфирий ответствовал отрицательно, объяснив свой отказ отсутствием времени - надо, мол, ехать посмотреть, что делается в степи. Послушник старец Симеон, вообще не купавшийся, заявил, что некогда, так как идет в Иссык-Куль купаться, и тому прочее.
Я счел свои обязанности в отношении иноков оконченными. Пожелавшие искать спасение от мятежных киргиз на стороне стали собираться в дорогу, а пожелавшие остаться в монастыре отошли к летнему Троицкому собору, который с этого времени с антиминсами, запасными дарами и всею находившеюся в нем церковною утварью мною был передан в полное ведение отца духовника иеромонаха Рафаила. В числе решивших остаться в обители были: иеромонах Рафаил, схимник Исихий, монахи - Досифей, Дорофей, Феоктист, послушники - Никифор0, Федор, Симеон, Михаил, Назарий, Стефан и Александр (Вавилов).
Решив временно, до выяснений обстоятельств, покинуть монастырь, мы избрали местом своего пребывания безымянный монастырский островок, о двух десятинах земли приблизительно, омываемый заливом Песчаным на юго-западе, в трех верстах от монастыря. Казначей иеромонах Арсений хотел вынуть из ящика, хранившегося в ризнице, расходные суммы в количестве 200 с небольшим рублей, но я не дозволил, велел ограничиться на первые наши нужды теми 300 рублями, которые были у него на руках в качестве приготовленных для меня, собиравшегося ехать в город Верный.
К нам, оставшимся пока в монастыре, начали понемногу прибывать беженцы из соседних хуторов. Опять оказались женщины с детьми. Прибыл и юноша Н. Дураков с дробовиком, к живейшему удовольствию М.В. Бутина. Они сразу же занялись набивкой патронов. Жена Бутина с их сыном была устроена в густых камышах. А тут, помнится, о. Рафаил принес и весть, что в монастырь мчатся конные киргизы. Пришлось попрятаться и нам в убежище, откуда, впрочем, скоро все повылезли, так как сидеть спрятавшись гораздо жутче, чем ожидать нападения в открытом месте. Я не знаю, долго ли пришлось ожидать прибытия за нами лодки, но она приплыла, и не одна, а две, и мы благополучно перебрались на них на свой остров. Он оказался великолепнейшим местечком в стратегическом отношении. Только с одной северо-восточной стороны он сравнительно был близок к материку - в 50-70 от него саженях. Зато со всей восточной и северной стороны он с крутыми, обрывистыми берегами и почти кругом, за исключением Южной стороны, озерной части, огражден почти сплошным камышом. Вся же его общая поверхность покрыта, хоть и недостаточно густо, джергаником, являвшимся для нас надежным укреплением, соответствуемым проволочным заграждениям на войне. На острове был полуразрушенный домишко, когда-то сложенный любителями-рыболовами из монахов. Этот домик был нами обращен для дня в мастерскую снарядов, для ночи - в спальню для женщин и детей, и его крыша - в постоянный наблюдательный пункт.
При переезде на остров было выяснено, что у нас кроме двух дробовиков с запасом пороха и дроби еще имеются два бинокля, сослужившие нам и в этот и в последующие дни немалую службу. Вскоре же по водворении нашем на островке из монастыря донесся колокольный звон к вечерне, давший знать, что там, выражаясь языком начальника Пржевальского уезда, «все спокойно».
В монастырь была снаряжена разведочная партия монахов для выяснения, что там происходит, за вещами некоторых монахов и, главным образом, за провизией, так как о ней было позабыто, а мы еще с утра ничего не ели. Разведка и привоз провизии произошли без осложнений. Однако горячую пищу сегодня не готовили, обойдясь чаепитием с некоторой для изгнанников-островитян роскошью, так как заботливая рука какого-то инока приберегла и доставила на остров в общее пользование большой кувшин меду и много яблок.
Глядя с острова на север, в направлении почтовой дороги, нельзя было не чувствовать зловещего положения в крае. Обычно пыльная от почтовой гоньбы, привоза товаров, перегона скота, -эта дорога теперь представлялась совершенно мертвой. Редко, редко показывается на ней одиночный всадник из банды бунтовщиков и скроется в облаках пыли. Редко вдалеке от острова раздается слабый человеческий голос, вероятно киргиза-пастуха, загоняющего чужой скот в горные стойбища повстанцев. Я никогда на Иссык-Куле не чувствовал себя так одиноко, как теперь. Мне вспомнилась пустыня тундра далекого севера, на котором пришлось прослужить долгие годы. Точь-в-точь как там, но там - на полной свободе на много тысяч верст кругом, здесь же - на ограниченных пространствах, взаперти, нет, больше - в ловушке, так как горный враг нас видит отовсюду и укрыться от него нет физической возможности.
Тем не меньше, обезопасенные островною изолированностью, мы в этот день здесь чувствовали себя спокойно. Острота первых переживаний стала слабеть, а утомление от повышенной работы нервов начало обращаться в физическое расслабление. По крайней мере, мне хотелось скорее лечь и забыться сном. Мне не хотелось слышать рассказов о пережитом, хотелось остаться одному совершенно со своими думами, если только посчастливится уснуть. Около 5-ти вечера, когда в монастыре собирались коровы для удоя, начало раздаваться их мычание, свободно достигшее нас. Оно стало раздаваться все сильнее и громче, так как привычные доиться в определенный час наши 200 коров оставались брошенными киргизскими доильщицами. В этом мычании ясно улавливалась грусть животных и жалоба на небрежное к ним отношение. У меня вновь стала появляться жуть на душе, а когда прибежавшие к острову из монастырской экономии собаки стали выть, то сделалось страшно. Этот страх перешел в полный ужас, когда стемнело и в безлунную ночь появилось со стороны Алексеевского села11 огромное зарево пожара. Мы знаем об умерщвлении З. Есипенко, теперь воочию видим зарево огня, охватившего немноголюдный русский поселок. Что-то будет впереди? Ведь мы к защите совсем не готовы. Способное носить оружие население наше давно сражается с немцем. Начальник уезда полковник Иванов со времени объявления войны со всем усердием заботится об отобрании у русских крестьян ружей, нарочито розданных в свое время правительством. Говорит, что правительство этого потребовало. Но почему? Потому что тот же полковник Иванов неизменно осведомлял начальство о пржевальских киргизах как о верноподданнейших из верноподданнейших русскому царю. А теперь благодаря преждевременной заботливости его о благополучии неблагополучного края, русские поселки остались без воинов, без оружия и защиты. Старикам крестьянам и солдаткам грозит, быть может, самая жестокая и злая смерть…
Ужасы наши от зарева пожара в селении Уйтальском увеличились новым пожарищем в направлении кожевенного завода Калугина. Значит, если еще можно было объяснить пожар Уйтальский делом случая в давно сухую погоду, то новый пожар это предположение должен сильно ослабить, если не уничтожить его вовсе.
Но вот, что это?.. Опять зарево там, где расположено село Теплоключинское. Прибыли к нам на собственной лодке в поисках спасения М.П. Григорьев с женою, Т.П. Беспалов и А.М. Стародубов с семейством из 8 душ.
11-го августа
Спал самым тревожным сном. Проснулся на рассвете. Где же это я?.. На острове. Так это действительность, а не наваждение сонное! Монастырь нами оставлен с частью братии, пожелавшей встретиться с врагом в Господнем храме. Не место ли и нам там? Нет, зачем испытывать крепость веры, лучше прилагать заботы о возвращении ея от силы в силу. Живы ли монахи, оставшиеся в монастыре? Вероятно, сегодня узнаем...
На рассвете с острова выбыли в село Преображенское М. Григорьев и Стародубов для разведки и навещания тех из своих родственников, которые там находятся. Уезжая, обещали вернуться, если не удастся к сегодняшнему вечеру, то к рассвету завтрашнего утра. Бог им в помощь! Теперь странны путешествия и дальние разведки.
Киргизы начали восстание не без вооружения. Они давно стали заниматься скупкой у крестьян ружей; а последние охотно продавали им.
Около 9 утра с острова заметили группу человек в 50, всадников, с белым флагом посредине. Многие из островитян, неосторожно становясь на возвышенном открытом месте, утверждали, что это казачий отряд, посланный из Пржевальска. Но вскоре же разъяснилось, что то - не кто иные, как свободно разъезжающие киргизы. Почему же у них белый флаг? Я думал и, как впоследствии подтвердилось, не ошибся, что мятежники пользуются всякими тряпками для флагов, лишь бы он был.
Остановясь на почтовом тракте против нашего острова в 3-4 верстах от нас и потолковав между собой, они вскачь пронеслись к горам на один из монастырских курганов времен Тамерлана или Батыя, откуда, как на ладони, виден и наш остров с монастырем, и хутора наших соседей. Обозрев с курганной высоты всю местность и избрав предметом внимания землянку зажиточных крестьян Колотилиных, киргизы направили к ней своих коней. Где находятся Колотилины? Вчера кто-то говорил о их предположении соединиться с нами на нашем острове в случае опасности нападения. Но вот их нет! Возможно, что по каким-либо соображениям, а может быть, просто не умев переехать к нам, они перебрались на тот крошечный островок, что расположен вблизи их владений. Если это так, то положение Колотилиных незавидно. Их островок значительно ближе к материковой земле, чем наш, и, следовательно, больше доступен не только для обстрела, но и для проникновения на него вплавь.
Через час времени самое большее со стороны Колотилинского хутора раздались пять ружейных выстрелов с промежутками 10-25 секунд. Мы предположили, что стреляет сын старика Колотилина Тихон, но ошиблись. Стрельба принадлежала мятежникам, о чем поведали нам сами Колотилины, не замедлившие приехать к нам в лодке в составе старика В.П., его жены, жены сына Тихона и других. Прибывшие сообщили, что совсем уже было собрались на лошадях ехать к лодке для переезда к нам, как их нашли конные киргизы. Сын старика Колотилина Тихон, сообразив, что если поедет со своими, то [мятежники], настигнув, всех перебьют, для отвлечения их внимания бросился бежать не к озеру, а в свой хутор и этим дал возможность родне уехать, так как мятежники погнались за ним. Все прочие поехали к лодке, успев в нее сесть и оттолкнуться от берега, и только тогда были атакованы безумствовавшей толпой, давшей по ним пять, почти в упор, однако безрезультатных выстрелов. Что сталось с Тихоном, они остались в полном неведении. Но что с ним может статься, как не устранение его, как свидетеля разбоя повстанцев? В этом мы были уверены все, и сам старик Колотилин держался этого же мнения.
Тем временем, киргизы вернулись с Колотилинского хутора на прежний курган, очевидно, обсуждая план дальнейших действий. Мы видели, как они, съехав с курганской насыпи, направили своих коней в сторону селения Озерно-Фольбаумовского. Пытки осадного положения нас вновь миновали. Но надолго ли? Несомненно, дойдет и до нас очередь. Пока же мы еще ничего не сделали в обеспечение безопасности общей.
У нас оказывается не только потребность организации обороны острова, но и внесение порядка. Сейчас все без дела снуют по нему, обнаруживая свои силы. Если киргизы не будут осведомлены, что нас здесь много, то, пожалуй, и не станут обращать внимания, если же узнают, что островной прирост населения увеличивается ежедневно, то не будет удивительной их попытка сделать нам визит. Подготовка к защите острова и урегулирование на нем порядков «по обстоятельствам военного времени» потребовали тщательного обсуждения вопроса о назначении особого коменданта. В этих целях я созвал «военный совет», в составе всего наличного мужского населения. Выяснив непрочность нашего положения без руководства нас опытным начальником, я предложил собранию двух кандидатов в командиры обороны - Михаила Васильевича Бутина, как состоящего на действительной военной службе, и иеромонаха Геннадия, как бывшего артиллериста. Мое предложение было принято охотно, но в довольно оригинальной форме: «быть двоим начальникам обороны нашего острова - М.В. Бутину и о. Геннадию». Тогда, объявив первым из обоих равных Бутина, я объявил Духовный совет Иссык-Кульского монастыря до благоприятного времени закрытым, а самый остров на военном положении.
Избрание командиров острова должно было оказать моральное влияние на островитян. Передача власти в руки военных - надежная опора нашей крепости, мой временный отказ от власти, несомненно, должен был внушить островитянам доверие к новым начальникам, а через это самое внести ободрение в общее настроение, которое у нас менялось, как ветер в чистом поле. Я же, сложивший с себя власть, получил полную свободу заняться делом ведения дневника и собирания материалов по истории бунта.
Комендантам нашей крепости надлежало по возможности сразу же занять твердое среди всех нас положение. Способствовать этому вызвался я личным примером и своим влиянием на монашествующих и мирян. Первым распоряжением наших комендантов было установление постоянного наблюдения за движением киргиз с крыши островного домика и распоряжение вырытия достаточной вместимости, в аршин глубиною, ямы для ночлега женщин и детей в целях ограждения их от вражеских пуль. В этой работе принимали по очереди участие почти все, не выключая женщин с подростками-детьми.
К трем часам пополудни эти работы были окончены. Около этого же времени мы обратили внимание на огромные клубы дыма, подымавшегося над селением Озерно-Фольбаумовским. Дело принимает плохой оборот. Мы стали наблюдать новое движение киргиз со стороны монастырской пасеки к монастырю. Что-то теперь там делается? Жива ли братия? Мы слышали сегодня о ее судьбе пока от монаха Маркелина, ездившего в монастырь. По его словам, он виделся с оставшимися в обители монахами до обедни и «прощался» с ними. Обращался к отцу Рафаилу с предложением от моего имени перебраться на остров для совместной борьбы за спасение и жизнь. Отец Рафаил ему категорически ответил, что из монастыря не выйдет, так как, по его убеждению, положение иноков в монастыре больше безопасно, чем наше островное.
В половине 4-го пополудни показался из монастыря обильный дым. Монастырь в огне. Но церкви ли, другие ли какие здания, определить точно не было возможности. Была явная необходимость предпринять разведку. В смельчаках мы не нуждались. Их много, и они сами так рвались на опасные, но часто совершенно не нужные, разведки, что приходилось удерживать от рискованных экскурсий. Произведенной разведкой было установлено, что киргизы произвели пожар в двух пунктах, на конюшне и скотном дворе, месте удоя монастырских коров. От конюшни он перебросился на хлебопекарню, тотчас сгоревшую, и нельзя было не беспокоиться за судьбу нашего нового, прекрасно отстроенного зернохранилища, расположенного вблизи коровьего двора. О судьбе оставшихся в монастыре монахов ничего не удалось узнать. Проникнуть внутрь монастыря было очень опасно, так как там, по удостоверению разведчиков, бродили одиночные фигуры киргиз. Разделка с монастырем, если не окончена, то во всяком разе начата. Кругом нашего острова за два дня нашего здесь пребывания уже стали образовываться пепелища. Скоро должен настать и наш черед борьбы. Но мы почти не вооружены. Два дробовика и несколько доставленных нам сегодня разведчиками кос и вил - вот все наше орудие. А нам еще надо научиться владеть им. Если вернется из села Преображенского Стародубов, то мы увеличим свое вооружение дробовиком. На предстоящую ночь у нас был установлен караул. Мы сделали сегодня подсчет островитян, переписав всех поименно. Вот этот список: архимандрит Иринарх, иеромонах Арсений, иеромонах Феогност, иеромонах Мельхиседек, иеромонах Геннадий; иеромонах Рувим, иеродиакон Леонид, иеродиакон Пахомий, иеродиакон Порфирий, монах Маркелин, монах Ириней, монах Валентин, монах Савватий, монах Илиодор, монах Никодим, послушник Михаил Гузев, послушник Стефан, послушник Филипп, послушник Константин, послушники Григорий и Иоанн, богомолец Вл. Вас. Свечкин, священник Сазановской церкви Сергий Псарев, его супруга, их дети, Анатолий и Гнаня; М.В. Бутин (комендант острова), его жена Ольга Андреевна, их сын Павел; жена Сазановского судебного следователя А.А. Кулакова; В.П. Колотилин, его жена Ефросинья Яковлевна, жена его сына Тихона - Стеф. Лар., ее дети: Даниил, Иаков, Григорий, Павел; жена С. Колотилина, Ивановна, ее сын Герасим; А.В. Нестеров, его сын Николай; М.С. Есипенко, ее дети Стефан Александра, Евдокия; П.М. Дураков, его жена Ирина; Фомин и [его] дети: Николай, Наталия, Варвара, Таисия; А.М. Стародубов, его жена Мария Титовна, их дети: Мария, Евгения, Любовь, Анастасия, Нина; его сноха Евдокия Евдок., ее сын Иван; Н.А. Нестерова, ее дочь Анна; М.К. Жданова; М.П. Григорьев, его жена Пар. Яков.; А.И. Волошин и Т.П. Беспалов. В числе этих 68 душ островитян было способных носить оружие мужчин 30 человек, считая в этом смысле и монашествующих.