Как я завалил работу над книгой
В 2008 году исполнилось 100 лет со дня рождения Ландау, создателя советской школы теоретической физики, достижения которой уникальны, весомы и общеизвестны. Человек-легенда. Хотя я никогда не видел Ландау своими глазами, меня учили его ученики и последователи.
Незадолго до этого события я получил письмо от доктора Пуа из Сингапура, владельца и генерального директора издательства World Scientific.
http://traveller2.livejournal.com/5271.html
С Пуа я знаком еще с давних времен, по физическим конференциям, до того, как он ушел в бизнес. Пуа пришла в голову идея к юбилею Ландау издать на английском языке сборник воспоминаний учеников и друзей Ландау, которые до этого либо вообще не были опубликованы, либо публиковались только на русском. Воспоминаниям должно было бы предшествовать введение, связывающее эти воспоминания с этапами научного пути Ландау и с его личной жизнью. Сделать этот сборник он предложил мне.
Поразмыслив, я решил, что с научной частью я справлюсь, а вот для личной жизни мне потребуется помощь профессионала. Связался с Геннадием Гореликом, известным "ландауведом", автором многих популярных книг, в том числе недавней "С(о)ветская жизнь Льва Ландау". И закипела работа.
Довольно быстро мы отобрали 100-150 страниц завлекательных но малоизвестных воспоминаний, и нашли переводчика: колоритного американца-пенсионера, женатого на русской женщине, который говорил по-русски не просто великолепно, но и с давно забытым изяществом Тургенева и Набокова.
Введение мы писали по отдельности, каждый свою часть; предполагалось, что они гладко сошьются. Вот тут-то меня и поджидала неожиданность.
Горелик написал восторженную оду: выдающийся, глубокий, пионер, первопроходец, ну и т.д. Все это, разумеется, правда. Ландау выпало счастье жить и работать во время потрясения физических основ мира. И он во многом содействовал научному прорыву - в значительной степени своими работами и, во многом, работами той школы, что он героически создал в тяжелейших условиях.
Но я не хотел, чтобы был один сплошной глянец. Я хотел приоткрыть, хоть немного, дверь на "кухню" реальной жизни. Когда я учился на Физтехе, среди студентов ходили легенды на тему "Ландау и женщины". Тогда все это еще было свежо, в "оперативной" памяти. Ландау никогда не скрывал от своих учеников, что за женщинами он признает только сексуальную привлекательность, и никаких других возможных функций.
Его научная школа функционировала как маленькая империя, с абсолютным монархом Дау во главе (этакий миниатюрный сколок с окружающей его жестокой реальности, только вместо грубого насилия сталинских сатрапов, монархия Дау держалась на непререкаемом научном авторитете Ландау). Он имел право казнить и миловать: если он считал, что кто-то из учеников его школы совершил ошибку по жизни, он такого человека "отлучал" от семинара, на время или навсегда. В воспоминаниях Бориса Лазаревича Иоффе я прочел о таком эпизоде имевшем место в связи с открытием Ландау сохранения комбинированной четности. Тогда совсем еще молодые люди, Иоффе и Галанин, на свой страх и риск стали изучать очень горячий в то время вопрос о несохранении четности в теории поля, и пришли к выводу, что если нарушается Р, то нарушается и С-четность, и наоборот. Ландау вся эта деятельность очень не нравилась, он вообще не верил, что Р-четность может нарушаться. Померанчук с трудом уговорил его выслушать молодых людей. Он их выслушал. К следующему утру появилась работа Ландау о сохранения комбинированной четности. Сначала Иоффе и Галанин в этой работе вообще не упоминались, но под давлением общественности, Ландау все же вставил их в благодарности (в конце статьи).
Я вовсе не хотел на этом заострять внимание. Ландау жил по законам своего трагичного и жестокого времени, был плоть от плоти взрастившей его среды, и если бы он поступал по-другому, то самое главное его детище - школа Ландау - никогда бы не увидело свет. Не в той жизни, кровавой и скудной. Не за это мы его ценим, так же как читая о Пушкине, никому не придет в голову погружаться в вопрос о его крепостных крестьянах. Совсем недавно я уже писал, что нельзя проецировать мораль сегодняшнего дня на прошлую жизнь. Это категорически неправильно. Мораль эволюционирует …
Я считал, тем не менее, что сложность и противоречивость событий, связанных с жизнью Ландау, хотя бы в одном абзаце, отразить нужно. И тут я наткнулся на бетонную стену. Долгие переговоры с Гореликом ни к чему не привели, найти компромиссный вариант текста, который мог бы подписать и он и я, нам не удалось. Проект развалился. Более того, переводчику, который к этому времени перевел уже заметную часть мемуаров, мне пришлось заплатить самому. Он-то не виноват в том, что проект развалился.
