Владея пространством и временем
Продолжение
Начало здесь и здесь
Вадим ходил мрачный, пыхтел и отдувался, но ничего не рассказывал. На танцы в субботу идти со мной он отказался, сославшись на паршивое настроение и недомогание. Он кашлял и крякал, как утка, отхаркивал в платок мокроты громче обычного, злился на всех, и я не стал навязываться, напрашиваясь на комплименты типа «скот», «конь» или более эффектное сравнение, которым он обязательно наградил бы меня, будь я понастырнее.
Ни в пединституте, ни в нашем институте Тони и Люси не было. Я протопал несколько танцев со случайно подвернувшимися девушками и вышел на улицу, конечно не в приподнятом настроении. Я побродил немного около дома, где жила Валя Жмаева, прошёл мимо общежития, надеясь увидеть Люсю или Тоню, но навстречу мне попадались лишь незнакомые девушки и парни. Убедившись в том, что сегодняшний вечер пропал ни за понюшку табака, я уже собрался отправиться домой, как вдруг увидел Люсю и Сашу Коваленко, студента нашего курса и нашей группы, которые стояли напротив кинотеатра им. 30 лет ВЛКСМ и о чём-то оживлённо беседовали. Люся звонко смеялась, что очень удивило меня. С Вадимом они всегда были мрачными, невесёлыми. Я подошёл к ним, поздоровался и сообщил Люсе, что Вадим приболел. Люся нахмурилась, ничего мне не ответила, а Саша предложил ей пройтись по проспекту им. Карла Маркса. Они не спеша пошли по тротуару в направлении бывшего театра, переименованного в дом культуры, а я, как оплёванный, зашагал домой. Вадим не спал. Они с Эдиком играли в шахматы и бранились. Я рассказал Вадиму о встрече с Люсей, но он и ухом не повёл. Несколько позже он рассказал мне следующее.
Люся вместе с Тоней готовились к сдаче госэкзаменов и, следовательно, к скорому отъезду по назначению. Чтобы не попасть по распределению в Станиславскую область, нужно срочно выходить замуж. Вадиму предстояло после этого учиться в институте ещё 2 года и он, естественно, о женитьбе не думал. Он любил Люсю, обнимал и целовал её беспрерывно, домогаясь самого сокровенного желания испытать наслаждение от её близости в интимных отношениях. Он не задумывался о последствиях такой близости, мысли о женитьбе и семье никогда не возникали, и о Люсе он думал как о красивой самке, способной доставить ему животное наслаждение.
Люсе же нужен был муж, будущий отец и глава семейства, любящий и образованный и, естественно, любимый. Она любила Вадима за внешнюю эффектную красоту, и пока не стоял вопрос о необходимости замужества, пока можно было выбирать возлюбленного, она наслаждалась его поцелуями и объятиями.
Такими деяниями Вадим доводил её до такого состояния, что она уже готова была полностью отдаться ему, но в самый последний момент удерживалась от отчаянного поступка, и на то была веская причина. Дело в том, что до встречи с Вадимом Люся дружила с Сашей Коваленко и в один прекрасный момент, когда в парке расцвела душистая белая акация и запели звонкоголосые соловьи, отдалась ему. Это была роковая случайность. Люся потом, как говорится, локти кусала, но изменить ничего не могла. Она презирала себя и Сашу, презирала акации и соловьёв и долго не могла оправиться от стыда. С Сашей она встречаться перестала и, переболев душой, увлеклась Вадимом.
Позволить Вадиму то же самое, что она позволила Саше, значило открыть ему свою девичью порочность и подвергнуть себя позору и возможно стать отверженной, этого себе позволить она не могла. По этой причине она, доведённая даже до нестерпимости желания его страстными поцелуями и запрещёнными жестами и приёмами, в нужный момент овладевала собой и оставалась недотрогой.
Вадим очень страдал от этого: его болезненное состояние длилось не один час после такого свидания, ему трудно было двигаться, и дрожь колотила такая, как в лихорадке. Но это ещё сильнее разжигало его страсть, и желание обладать любимой не покидало его ни на минуту. Люся же в конце концов поняла, что Вадим, хоть и любимый, не для неё создан. Он не созрел до мужа, а ей нужен муж. Саша Коваленко заканчивал институт на следующий год, любил её и практически стал неофициальным мужем. Он не упрекал Люсю в порочности, ибо давно предложил ей руку и сердце. Взвесив все за и против, Люся решила осчастливить Сашу, а моя Тоня - Ваню Гусева. Два друга - я и Вадим, - ещё зелёные, не созревшие до женитьбы, не имели права наслаждаться любовью.
Экзамены сдал я, получив лишь одну тройку.
И вот опять долгожданные каникулы и родимый дом.
<...>
Вадим это лето проводил в Сребном, Черниговской области, где жили родственники его матери Ольги Григорьевны, и потому мы встретились с ним уже в новом учебном году. Мы поселились на новой квартире по ул. Красина, вместе с Эдиком Антоновым и Юрой Вильманом.
Хозяйка Елена Яковлевна, женщина лет сорока, сдавала в наём комнату, а сама с двумя детьми ютилась в передней. Работала она санитаркой в больнице, а муж отбывал наказание в тюрьме за какую-то провинность.
Хозяйские девочки иногда баловались и дразнились, и Вадим их, в особенности меньшую - Жанну, по-отцовски воспитывал ремешком, но обид никаких и ни с чьей стороны никогда не возникало. Я уже был на пятом, а Вадим на четвёртом курсе, и в первую же субботу мы отправились на танцы в свой институт.
Люся Никитина (Коваленко) и Тоня Малютина (Гусева) были далеко, и мы ни на что уже не надеялись, пытаясь разогнать скуку. Я станцевал пару фокстротов с подвернувшимися под руку девушками и вдруг увидел красивую девичью головку с длинной косой, падавшей ниже колен милой особы в белом платье и белых туфельках. Лицо девушки, смугловатое, с правильными, бросающимися в глаза чертами, голубые глаза и алые, как у ребёнка, губки поразили меня как гром. Из радиолы полилась нежная музыка, и Клавдия Шульженко запела «Голубку».
Я рысью подбежал к милой девушке и пригласил её на танго. Она положила мне на плечо свою ручку, я обнял её за талию, и мы пошли по кругу, плавно скользя по дощатому полу вестибюля.
Неля Крайнова, студенточка 1-го курса нашего института, была на 7 лет моложе меня [а мама на пять], но я рискнул поухаживать за нею.
К моей радости, Неля согласилась, чтобы я проводил её домой. Жила она на квартире по улице им. Сталина, занимала одна небольшую меблированную комнату, и действия её никто не контролировал. Мы постояли около её жилища с полчаса и расстались, договорившись о встрече на следующий день.
Неля мне очень понравилась с первого взгляда, и я чуть ли не каждый вечер спешил к ней на свидания. В воскресенье после концерта художественной самодеятельности мы с Нелей прогуливались по улице им. Хмельницкого и почти дошли до её конца.
Больших домов уже не стало видно, вокруг не было никого.
Мы остановились. Я посмотрел Неле в глаза, и по мне пробежала тёплая волна нежности. Я чуть-чуть наклонился, обнял её, осторожно приблизился губами к её губкам и стал жадно и неистово целовать их. Меня всего заполнило такое ощущение, будто я, долго бродивший во дворе в лютую стужу и озябший, вдруг окунулся в тёплую ванну, а сердцу стало так сладко, что словами это чувство передать невозможно.
На обратном пути я без конца целовал возлюбленную и довёл её до изнеможения. Расставшись с нею, и я с трудом дошёл до своего жилища. Меня колотила лихорадка, а переставлять ноги было так больно, будто между ними подвесили челюсти с большими зубами. Мне никогда ещё не приходилось по-настоящему целоваться с любимой девушкой. [Папе на тот момент 25 лет.] Мимолётные знакомства и принуждённые целования с нелюбимыми не вызывали во мне никаких чувств и не пробуждали дремлющий инстинкт полового влечения к женщине, а поцелуи Нели пьянили меня, как крепкое вино, будоражили кровь и наполняли собой всё моё тело. Не знаю, как себя чувствовала Неля, но мне после таких свиданий было не до смеха.
Но я не предпринимал никаких действий для окончательного сближения в интимных условиях, хотя со стороны своей возлюбленной препятствий к этому не обнаруживал. Я не созрел для женитьбы, так как не имел ещё диплома и заработка, а добиваться удовлетворения половой потребности у девушки до супружества считал деянием постыдным и бесчеловечным. Осквернить же такую девушку, как Неля, мне и в голову мысль не приходила.
Однажды после Нового года Неля пригласила меня к себе в комнату, чтобы я помог ей начертить двигатель внутреннего сгорания в разрезе на ватманском листе бумаги. Основные контуры и детали уже были вычерчены ею, но кое-что потребовалось подправить. Неля залезла на стол, на котором был разостлан чертёж, и, ползая по нему на коленях, проводила нужные линии. Я стоял около и любовался её прекрасной фигуркой, источающей аромат молодости и девичьей красоты. Не удержавшись, я подошёл ближе и поцеловал милую в щёчку. Она слезла со стола, села на кровать и залилась нежно-розовым румянцем. Я уселся рядом и обнял её. Мы слились с нею в поцелуе, и она, затрепетав, как осенний лист, легла на кровать и заплакала.
Я ничего не понял сначала и стал утешать её, спрашивая: «Чего ты, миленькая, плачешь? Кто тебя обидел? Не плачь!». Улёгшись рядом, я горячо обнимал и целовал свою любимую и всё приговаривал: «Не плачь, ну успокойся. Чем же я тебя обидел?». Я плотно прижался к ней так, что она могла ощутить что-то слишком твёрдое и упругое, упиравшееся в её живот, и она ещё сильнее затрепетала и заплакала.
Мне стало жаль Нелю. По-видимому, она, видя, что я безрезультатно провожу с нею время, а его остаётся всё меньше и меньше, так как я дипломник, и желая поскорей выйти замуж, решилась на последний шаг: заиметь от меня ребёнка и тем самым связать со мной свою судьбу.
Я же не видел в ней свою невесту, так как ей предстояло ещё долго учиться, а морочил ей голову, наслаждаясь её внешней красотой. В качестве жены мне больше хотелось видеть Валю Жмаеву из пединститута, а Неля была для меня красивой игрушкой. По этой причине несмотря на нестерпимое желание я не тронул Нелю. Она отёрла слёзы и встала с постели. Я поспешил за нею и, нежно обняв за талию, спросил: «Успокоилась, миленькая?». - «Да», - холодно ответила она и продолжала: «Уже поздно. Иди домой. Я провожу тебя».
Я надел пальто и заковылял к выходу. Неля проводила меня за ворота, но поцеловать себя на прощание не разрешила, сославшись на то, что люди увидят.
С той поры мы с Нелей реже встречались, а к весне и вовсе перестали.
[Боже мой, сколько сцилл и харибд должен был пройти мой бедный папочка, - чтобы дать шанс родиться именно мне... Спасибо тебе, боженька, что не оставил меня томиться в ноосфере, заслонённой от белого света всеми этими тонями, валями краснокутскими, мариями, нелями и прочими «голубками»! Ты у меня молодец, папка! Потому что же ещё была опасность с другой стороны - мамин Ваня Ковалёв, неотразимый моряк! Атаку которого ты столь успешно отразил... Но и я у тебя молодец - не факт, что другая дочь публиковала бы теперь твои научные статьи и мемуары!]
Как-то на танцах я увидел Валю Жмаеву и пригласил её на танец. Она танцевала легко, как пушинка, и была такая нежная и красивая, что, казалось, я улетел невесомый и счастливый в волшебный мир, где девушки превратились в прелестных ангелов, и одним из таких ангелов была Валя, воздушная и лёгкая, такая изящная и прекрасная.
С Валей были подружки Инна, Шура и Таня*, с которыми я уже был знаком и потому мы познакомили с ними Вадима.
Таня, Володя, Валя, Вадим, Шура
Вадим внешним видом и хорошими манерами произвёл на них хорошее впечатление, а Таня Барахта с первого взгляда влюбилась в него по уши. Понравился он и Вале Жмаевой, однако Вадим не воспользовался своим преимуществом так, как я когда-то в случае с Тоней Малютиной, и не стал на моей дороге, хотя Валя была среди подружек самой красивой и самой нежной девушкой, и трудно поверить, чтобы она не понравилась ему.
Но друг мой почему-то по-рыцарски предоставил мне возможность беспрепятственно проявить способности обольстителя и завладеть красавицей. Может быть, он не надеялся на успех, узнав, что у Вали Жмаевой есть юный друг, курсант военно-морского училища Ваня Ковалёв, которого она крепко любит и готовится выйти за него замуж, может быть у него ещё не зарубцевались на сердце раны, нанесённые ему Люсей, а может благородство души не позволило ему идти наперекор другу, не знаю, но я никогда не обнаруживал никаких помех с его стороны, а даже постоянно ощущал его содействие.
Ваня Ковалёв
Эдик Антонов имел фотоаппарат, хорошо фотографировал, и мы компанией часто снимались в парке или около института. [Бог ты мой, даже этот мой негласный вопрос папа услышал и дал на него ответ! я постоянно внутренне сетовала, что такой прекрасный фотограф для меня навеки останется безвестным - а ведь я ни разу не спросила у родителей, откуда у них такие чудесные фотографии времён юности, кто фотографировал?]
* Инна Бобылева, Шура Минакова (в замужестве Черных) и Таня Барахта (и Воля Харченко-Зубко, самая закадычная мамина подружка, с которой они вместе жили на квартире у хозяйки во время учёбы в Мелитопольском пединституте): про Таню я узнала из папиных мемуаров, про Волю знала из маминых рассказов (но не знала её девичьей фамилии, узнала опять-таки из папиных мемуаров, а фамилию по мужу - благодаря дарственной надписи на фотографии, сделанной в день бракосочетания Воли и её мужа Георгия Зубко), про Инну же и Шуру узнала благодаря счастливой « случайности» (как мы знаем, не бывает ничего «случайного», если начать «колебать мировые струны», желая получить нужную информацию) - от младшей сестры Инны, Лилии Борисовны Бобылевой.
Окончание здесь
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
Начало здесь и здесь
Вадим ходил мрачный, пыхтел и отдувался, но ничего не рассказывал. На танцы в субботу идти со мной он отказался, сославшись на паршивое настроение и недомогание. Он кашлял и крякал, как утка, отхаркивал в платок мокроты громче обычного, злился на всех, и я не стал навязываться, напрашиваясь на комплименты типа «скот», «конь» или более эффектное сравнение, которым он обязательно наградил бы меня, будь я понастырнее.
Ни в пединституте, ни в нашем институте Тони и Люси не было. Я протопал несколько танцев со случайно подвернувшимися девушками и вышел на улицу, конечно не в приподнятом настроении. Я побродил немного около дома, где жила Валя Жмаева, прошёл мимо общежития, надеясь увидеть Люсю или Тоню, но навстречу мне попадались лишь незнакомые девушки и парни. Убедившись в том, что сегодняшний вечер пропал ни за понюшку табака, я уже собрался отправиться домой, как вдруг увидел Люсю и Сашу Коваленко, студента нашего курса и нашей группы, которые стояли напротив кинотеатра им. 30 лет ВЛКСМ и о чём-то оживлённо беседовали. Люся звонко смеялась, что очень удивило меня. С Вадимом они всегда были мрачными, невесёлыми. Я подошёл к ним, поздоровался и сообщил Люсе, что Вадим приболел. Люся нахмурилась, ничего мне не ответила, а Саша предложил ей пройтись по проспекту им. Карла Маркса. Они не спеша пошли по тротуару в направлении бывшего театра, переименованного в дом культуры, а я, как оплёванный, зашагал домой. Вадим не спал. Они с Эдиком играли в шахматы и бранились. Я рассказал Вадиму о встрече с Люсей, но он и ухом не повёл. Несколько позже он рассказал мне следующее.
Люся вместе с Тоней готовились к сдаче госэкзаменов и, следовательно, к скорому отъезду по назначению. Чтобы не попасть по распределению в Станиславскую область, нужно срочно выходить замуж. Вадиму предстояло после этого учиться в институте ещё 2 года и он, естественно, о женитьбе не думал. Он любил Люсю, обнимал и целовал её беспрерывно, домогаясь самого сокровенного желания испытать наслаждение от её близости в интимных отношениях. Он не задумывался о последствиях такой близости, мысли о женитьбе и семье никогда не возникали, и о Люсе он думал как о красивой самке, способной доставить ему животное наслаждение.
Люсе же нужен был муж, будущий отец и глава семейства, любящий и образованный и, естественно, любимый. Она любила Вадима за внешнюю эффектную красоту, и пока не стоял вопрос о необходимости замужества, пока можно было выбирать возлюбленного, она наслаждалась его поцелуями и объятиями.
Такими деяниями Вадим доводил её до такого состояния, что она уже готова была полностью отдаться ему, но в самый последний момент удерживалась от отчаянного поступка, и на то была веская причина. Дело в том, что до встречи с Вадимом Люся дружила с Сашей Коваленко и в один прекрасный момент, когда в парке расцвела душистая белая акация и запели звонкоголосые соловьи, отдалась ему. Это была роковая случайность. Люся потом, как говорится, локти кусала, но изменить ничего не могла. Она презирала себя и Сашу, презирала акации и соловьёв и долго не могла оправиться от стыда. С Сашей она встречаться перестала и, переболев душой, увлеклась Вадимом.
Позволить Вадиму то же самое, что она позволила Саше, значило открыть ему свою девичью порочность и подвергнуть себя позору и возможно стать отверженной, этого себе позволить она не могла. По этой причине она, доведённая даже до нестерпимости желания его страстными поцелуями и запрещёнными жестами и приёмами, в нужный момент овладевала собой и оставалась недотрогой.
Вадим очень страдал от этого: его болезненное состояние длилось не один час после такого свидания, ему трудно было двигаться, и дрожь колотила такая, как в лихорадке. Но это ещё сильнее разжигало его страсть, и желание обладать любимой не покидало его ни на минуту. Люся же в конце концов поняла, что Вадим, хоть и любимый, не для неё создан. Он не созрел до мужа, а ей нужен муж. Саша Коваленко заканчивал институт на следующий год, любил её и практически стал неофициальным мужем. Он не упрекал Люсю в порочности, ибо давно предложил ей руку и сердце. Взвесив все за и против, Люся решила осчастливить Сашу, а моя Тоня - Ваню Гусева. Два друга - я и Вадим, - ещё зелёные, не созревшие до женитьбы, не имели права наслаждаться любовью.
Экзамены сдал я, получив лишь одну тройку.
И вот опять долгожданные каникулы и родимый дом.
<...>
Вадим это лето проводил в Сребном, Черниговской области, где жили родственники его матери Ольги Григорьевны, и потому мы встретились с ним уже в новом учебном году. Мы поселились на новой квартире по ул. Красина, вместе с Эдиком Антоновым и Юрой Вильманом.
Хозяйка Елена Яковлевна, женщина лет сорока, сдавала в наём комнату, а сама с двумя детьми ютилась в передней. Работала она санитаркой в больнице, а муж отбывал наказание в тюрьме за какую-то провинность.
Хозяйские девочки иногда баловались и дразнились, и Вадим их, в особенности меньшую - Жанну, по-отцовски воспитывал ремешком, но обид никаких и ни с чьей стороны никогда не возникало. Я уже был на пятом, а Вадим на четвёртом курсе, и в первую же субботу мы отправились на танцы в свой институт.
Люся Никитина (Коваленко) и Тоня Малютина (Гусева) были далеко, и мы ни на что уже не надеялись, пытаясь разогнать скуку. Я станцевал пару фокстротов с подвернувшимися под руку девушками и вдруг увидел красивую девичью головку с длинной косой, падавшей ниже колен милой особы в белом платье и белых туфельках. Лицо девушки, смугловатое, с правильными, бросающимися в глаза чертами, голубые глаза и алые, как у ребёнка, губки поразили меня как гром. Из радиолы полилась нежная музыка, и Клавдия Шульженко запела «Голубку».
Click to viewЯ рысью подбежал к милой девушке и пригласил её на танго. Она положила мне на плечо свою ручку, я обнял её за талию, и мы пошли по кругу, плавно скользя по дощатому полу вестибюля.
Неля Крайнова, студенточка 1-го курса нашего института, была на 7 лет моложе меня [а мама на пять], но я рискнул поухаживать за нею.
К моей радости, Неля согласилась, чтобы я проводил её домой. Жила она на квартире по улице им. Сталина, занимала одна небольшую меблированную комнату, и действия её никто не контролировал. Мы постояли около её жилища с полчаса и расстались, договорившись о встрече на следующий день.
Неля мне очень понравилась с первого взгляда, и я чуть ли не каждый вечер спешил к ней на свидания. В воскресенье после концерта художественной самодеятельности мы с Нелей прогуливались по улице им. Хмельницкого и почти дошли до её конца.
Больших домов уже не стало видно, вокруг не было никого.
Мы остановились. Я посмотрел Неле в глаза, и по мне пробежала тёплая волна нежности. Я чуть-чуть наклонился, обнял её, осторожно приблизился губами к её губкам и стал жадно и неистово целовать их. Меня всего заполнило такое ощущение, будто я, долго бродивший во дворе в лютую стужу и озябший, вдруг окунулся в тёплую ванну, а сердцу стало так сладко, что словами это чувство передать невозможно.
На обратном пути я без конца целовал возлюбленную и довёл её до изнеможения. Расставшись с нею, и я с трудом дошёл до своего жилища. Меня колотила лихорадка, а переставлять ноги было так больно, будто между ними подвесили челюсти с большими зубами. Мне никогда ещё не приходилось по-настоящему целоваться с любимой девушкой. [Папе на тот момент 25 лет.] Мимолётные знакомства и принуждённые целования с нелюбимыми не вызывали во мне никаких чувств и не пробуждали дремлющий инстинкт полового влечения к женщине, а поцелуи Нели пьянили меня, как крепкое вино, будоражили кровь и наполняли собой всё моё тело. Не знаю, как себя чувствовала Неля, но мне после таких свиданий было не до смеха.
Но я не предпринимал никаких действий для окончательного сближения в интимных условиях, хотя со стороны своей возлюбленной препятствий к этому не обнаруживал. Я не созрел для женитьбы, так как не имел ещё диплома и заработка, а добиваться удовлетворения половой потребности у девушки до супружества считал деянием постыдным и бесчеловечным. Осквернить же такую девушку, как Неля, мне и в голову мысль не приходила.
Однажды после Нового года Неля пригласила меня к себе в комнату, чтобы я помог ей начертить двигатель внутреннего сгорания в разрезе на ватманском листе бумаги. Основные контуры и детали уже были вычерчены ею, но кое-что потребовалось подправить. Неля залезла на стол, на котором был разостлан чертёж, и, ползая по нему на коленях, проводила нужные линии. Я стоял около и любовался её прекрасной фигуркой, источающей аромат молодости и девичьей красоты. Не удержавшись, я подошёл ближе и поцеловал милую в щёчку. Она слезла со стола, села на кровать и залилась нежно-розовым румянцем. Я уселся рядом и обнял её. Мы слились с нею в поцелуе, и она, затрепетав, как осенний лист, легла на кровать и заплакала.
Я ничего не понял сначала и стал утешать её, спрашивая: «Чего ты, миленькая, плачешь? Кто тебя обидел? Не плачь!». Улёгшись рядом, я горячо обнимал и целовал свою любимую и всё приговаривал: «Не плачь, ну успокойся. Чем же я тебя обидел?». Я плотно прижался к ней так, что она могла ощутить что-то слишком твёрдое и упругое, упиравшееся в её живот, и она ещё сильнее затрепетала и заплакала.
Мне стало жаль Нелю. По-видимому, она, видя, что я безрезультатно провожу с нею время, а его остаётся всё меньше и меньше, так как я дипломник, и желая поскорей выйти замуж, решилась на последний шаг: заиметь от меня ребёнка и тем самым связать со мной свою судьбу.
Я же не видел в ней свою невесту, так как ей предстояло ещё долго учиться, а морочил ей голову, наслаждаясь её внешней красотой. В качестве жены мне больше хотелось видеть Валю Жмаеву из пединститута, а Неля была для меня красивой игрушкой. По этой причине несмотря на нестерпимое желание я не тронул Нелю. Она отёрла слёзы и встала с постели. Я поспешил за нею и, нежно обняв за талию, спросил: «Успокоилась, миленькая?». - «Да», - холодно ответила она и продолжала: «Уже поздно. Иди домой. Я провожу тебя».
Я надел пальто и заковылял к выходу. Неля проводила меня за ворота, но поцеловать себя на прощание не разрешила, сославшись на то, что люди увидят.
С той поры мы с Нелей реже встречались, а к весне и вовсе перестали.
[Боже мой, сколько сцилл и харибд должен был пройти мой бедный папочка, - чтобы дать шанс родиться именно мне... Спасибо тебе, боженька, что не оставил меня томиться в ноосфере, заслонённой от белого света всеми этими тонями, валями краснокутскими, мариями, нелями и прочими «голубками»! Ты у меня молодец, папка! Потому что же ещё была опасность с другой стороны - мамин Ваня Ковалёв, неотразимый моряк! Атаку которого ты столь успешно отразил... Но и я у тебя молодец - не факт, что другая дочь публиковала бы теперь твои научные статьи и мемуары!]
Как-то на танцах я увидел Валю Жмаеву и пригласил её на танец. Она танцевала легко, как пушинка, и была такая нежная и красивая, что, казалось, я улетел невесомый и счастливый в волшебный мир, где девушки превратились в прелестных ангелов, и одним из таких ангелов была Валя, воздушная и лёгкая, такая изящная и прекрасная.
С Валей были подружки Инна, Шура и Таня*, с которыми я уже был знаком и потому мы познакомили с ними Вадима.
Таня, Володя, Валя, Вадим, Шура
Вадим внешним видом и хорошими манерами произвёл на них хорошее впечатление, а Таня Барахта с первого взгляда влюбилась в него по уши. Понравился он и Вале Жмаевой, однако Вадим не воспользовался своим преимуществом так, как я когда-то в случае с Тоней Малютиной, и не стал на моей дороге, хотя Валя была среди подружек самой красивой и самой нежной девушкой, и трудно поверить, чтобы она не понравилась ему.
Но друг мой почему-то по-рыцарски предоставил мне возможность беспрепятственно проявить способности обольстителя и завладеть красавицей. Может быть, он не надеялся на успех, узнав, что у Вали Жмаевой есть юный друг, курсант военно-морского училища Ваня Ковалёв, которого она крепко любит и готовится выйти за него замуж, может быть у него ещё не зарубцевались на сердце раны, нанесённые ему Люсей, а может благородство души не позволило ему идти наперекор другу, не знаю, но я никогда не обнаруживал никаких помех с его стороны, а даже постоянно ощущал его содействие.
Ваня Ковалёв
Эдик Антонов имел фотоаппарат, хорошо фотографировал, и мы компанией часто снимались в парке или около института. [Бог ты мой, даже этот мой негласный вопрос папа услышал и дал на него ответ! я постоянно внутренне сетовала, что такой прекрасный фотограф для меня навеки останется безвестным - а ведь я ни разу не спросила у родителей, откуда у них такие чудесные фотографии времён юности, кто фотографировал?]
* Инна Бобылева, Шура Минакова (в замужестве Черных) и Таня Барахта (и Воля Харченко-Зубко, самая закадычная мамина подружка, с которой они вместе жили на квартире у хозяйки во время учёбы в Мелитопольском пединституте): про Таню я узнала из папиных мемуаров, про Волю знала из маминых рассказов (но не знала её девичьей фамилии, узнала опять-таки из папиных мемуаров, а фамилию по мужу - благодаря дарственной надписи на фотографии, сделанной в день бракосочетания Воли и её мужа Георгия Зубко), про Инну же и Шуру узнала благодаря счастливой « случайности» (как мы знаем, не бывает ничего «случайного», если начать «колебать мировые струны», желая получить нужную информацию) - от младшей сестры Инны, Лилии Борисовны Бобылевой.
Окончание здесь
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.