Черные свитки (часть третья - неличная)
Начало (часть первая) : svetlako.livejournal.com/8615.html
Сейчас, когда возможности самиздата расширились и перекрыли возможности СМИ и бумажных издательств - в дополнение к официальной обобщенной точке зрения и мемуарам военачальников появились из личных архивов впечатления и воспоминания рядовых солдат и младших офицеров, которые раньше не издавались по причине «неактуальности». К несчастью, это действительно становится неактуальным - вспоминать зачастую уже некому. Вот и мне куда проще было бы спросить у своего деда подробности о «чернорубашечниках», но… Делать это нужно было лет 25 назад, когда мне - увы! - хватало для понимания сути войны школьного учебника и фильма со взрывами и танками. Сейчас - не так. Удаляясь от нас, война теряет броневую однозначность оценок, становится сложной - ее не просто ощущают чувством, ее пытаются постичь. Человек не придумал ничего лучшего для этого - чем логика, цифра или формальный анализ. Как применить всё это к воспоминаниям? Оставим цифру - «на потом». Послушаем - слова.
Мой дед не написал о своем личном отношении к людям в грязно-серых рубахах и черных телогрейках. Он как бы просто сказал: «Они были… Воевали как могли и гибли как все». А как к ним относились другие фронтовики, которых успели об этом спросить? По крайней мере, что у них осталось в памяти об этих людях или что они хотели, чтобы теперь о таких бойцах думали с их слов.
Начну не с очевидца, а опять - с Гриневича. Он заявил, что среди советских военных доминировало негативное отношение к тем, кто «отсиживался во время войны в оккупации». Оставим на время тот факт, что среди советских военных, освобождавших, например, днепровское правобережье, были и те, кто три месяца тому назад также, как новые «чернорубашечники», были мобилизованы на левом берегу Северского Донца и остались в той мясорубке в живых. Такие сложные пространственно-временные выводы - не для «историков нового типа» (а вы, надеюсь, уже поняли, что статья Гриневича, с цитирования которой я начал эту статью - едва ли заслуживает права называться объективной). Снова послушаем очевидцев, теперь чуть отдаленных во времени и в пространстве от мест боев 243-й дивизии… Но отдаленных - всего чуть-чуть!
«Самыми тяжелыми за время моего командования стрелковыми подразделениями были, наверное, бои осенью сорок третьего под Запорожьем. Мы были обязаны постоянно атаковать с отвлекающего плацдарма, чтобы не дать немцам перебросить свои войска под Мелитополь. Голая равнина. Перед нами ряды колючей проволоки и минные поля. Мы и в дневное время не могли там головы поднять, не говоря уже о том, чтобы вынести своих раненых с поля боя...А ночью там тоже простреливался каждый метр. Мой НП находился под нашим подбитым танком, стоявшим там с сорок первого года. Штаб батальона расположился в трехстах метрах от нас, в противотанковом рву. Минометчики рядом с ними. И каждый день мы ходили в атаку, иногда без всякой артподготовки.
Бойцы пробегут двести метров вперед, а навстречу такой убийственный огонь! Все залегали, пытались закопаться в землю... Из штаба батальона, по телефону, комбат кроет меня матом: «Почему, такой-растакой, не продвигаешься!? Вперед! Мать - перемать!». Плюнешь на эти «беседы», бросишь трубку телефонисту, и идешь в цепь, пытаешься людей на верную смерть поднять.
Колючая проволока в первых рядах, на протяжении сотен метров вся провисла от висящих на ней тел убитых бойцов. Пополнение шло непрерывно, но после каждой такой атаки от нас оставались «рожки, да ножки». И так в ротах было по 40-50 человек, а после боя!... Пришел штрафной батальон - офицеры без погон. Все полегли на «колючке»и на минах, но прорвать немецкую оборону не смогли. Прислали к нам массивное пополнение из «чернорубашечников». В гражданской одежде. Запомнились их вещмешки из белого холста. Но и они не смогли пройти дальше рядов с колючей проволокой...И такое смертоубийство продолжалось почти месяц. На поле перед нашими окопами было страшно смотреть, столько там лежало убитых. Я уже не надеялся там уцелеть.
…
Поначалу к «чернорубашечникам» относились с недоверием, а иногда и со злобой. Тем более прошел слух, что в соседней дивизии, один взвод, составленный из освобожденных от оккупации украинцев, к немцам перебежал в полном составе.
Только когда заявляют, что «чернорубашечников» гнали в бой без всякой подготовки с одной винтовкой на троих - это полная чушь! Им давали время на боевую подготовку. Не забывайте еще один факт, больше половины из «черной пехоты» были бывшие бойцы Красной Армии сорок первого года, и военное дело знали. Окруженцы, беглые пленные, дезертиры-«примаки»... Всякий там был народ...
Почему относились со злобой?... А какие чувства, например, должен испытывать какой-нибудь солдат, отступавший от самой границы, переживший весь ад первых двух лет войны, весь израненный и вымученный передовой, когда в конце сорок третьего он заходит в освобожденное село и видит среди «примаков» парочку своих бывших сослуживцев по началу войны, которые дезертировали из армии во время отступления? Обнимать он что ли должен был своих «бывших однополчан»? А подобная встреча произошла на моих глазах.
Ведь «чернорубашечники» не у Ковпака партизанили. К бывшим партизанам отношение было братское с первых минут! А это «запорожское» пополнение было из «выжидавших, чем война кончится?». Жили они потихонечку в оккупации, работали, салом с самогоном кормились, семьи заводили, немцам и полицаям до земли кланялись. А в это время в России уже в каждой семье, «похоронка» на отца или сына лежала.
После первых боев, эти мысли уже почти не возникали. Одели их в красноармейскую форму, влились они в наши ряды, притерлись, сдружились со «стариками», и воевали, как правило, не хуже других» (Генкин Г.С.)
Для меня всё вышесказанное больше похоже на правду, чем утверждения Гриневича… Потому что сказано непрямолинейно и неоднозначно - то есть по-человечески, а не по-ученому.
Чужой остается чужим, пока с ним на смерть не сходишь. После этого он - поневоле свой. Были, наверное, командиры, которые так и не справились с недоверием к «побывавшим под немцем». Только воевать такому неумному командиру, кроме как вместе с именно такими людьми, было не с кем, и если не научился он их принимать такими, как есть, то недолго и ему самому воевать оставалось. Ведь там, где рота легла, там и взводные лежат, а оттуда, куда полк на смерть отправили, комбаты не возвращались...
Замечу вам и очень важное фактологическое совпадение с воспоминаниями моего деда. Чернорубашечники и в этих боях появились в части тогда, когда наступление стало самым жестоким по потерям. Вот тогда и тут начали затыкать дыры в ротах - чем попало… Можно было, наверное, по мнению многих сегодняшних «умных и человеколюбивых» - и не наступать, но такое мы попробовали в 41-42 и в итоге - не наступая! - отступили аж до Волги. А назад до Берлина без наступлений, к несчастью, не дойдешь…
Но заметили вы, наверное, и другие важные детали. Наш современник Гриневич говорит про одну винтовку на взвод, а однополчанин «чернорубашечников» называет утверждения о недостатке вооружения в 1943-м «чушью!». Кто же прав? Вроде и мой дед рассказывает о том, что их «чернорубашечников» воевать и стрелять учили. Хоть неделю - но учили. А как учить стрелять без винтовок? Вспомните заодно, как он рассказывает об обороне на вновь занятом плацдарме от контратакующих немцев. Оружия там было брошено много - им и отбивались!
Послушаем еще одного ветерана:
«В декабре 1943 года нас выпустили из училища, присвоили звания младших лейтенантов, и вскоре я оказался в офицерском резерве при отделе кадров 2-го Украинского Фронта. Там уже нас распределяли по частям. Меня направили в 254-ую Стрелковую дивизию, попал командиром стрелкового взвода в 936-ой стрелковый полк… Через час я уже был в своем новом полку, получил назначение на должность командира роты. Дивизия понесла большие потери и находилась во второй линии обороны. Сержантского и рядового личного состава в стрелковых батальонах просто не осталось. И когда прислали пополнение из «чернорубашечников», то моя рота состояла из семидесяти «чернорубушечников», одного сержанта - фронтовика, и меня, еще не имевшего боевого опыта. На вооружении роты 4 пулемета «максим» и винтовки. Вот этих людей я и готовил к грядущим боям. Стрелял хорошо, показал новобранцам, как это надо грамотно делать, и они меня сразу зауважали.
Все «чернорубашечники» были украинцами, 30 - 35 лет от роду, все они спокойно пережили немецкую оккупацию, и были призваны в армию, немедленно после освобождения их сел нашей армией. Без какой-либо проверки в СМЕРШе, без выяснения весьма возможного «темного прошлого», без обучения в запасных полках, их сразу направили в дивизию, «с корабля на бал», то бишь, в передовые армейские части. Благо мы находились во втором эшелоне, и времени на подготовку у нас было более чем предостаточно - два месяца. Обмундировать в полную армейскую форму их так и не успели и в первый свой бой многие из них пошли в домашней одежде, а из армейского «вещевого довольствия» кому-то только досталась только пилотка или армейские галифе. Внешне мы выглядели как партизаны. Жили дружно, отношения у меня с солдатами сложились хорошими. Большинство из них были неплохими людьми, а что они точно и конкретно в оккупации делали, я старался не выяснять. Это было бесполезно, у всех был готов один стандартный ответ.» (Стариков М.А.)
Обмундирования на пополнении по этим мемуарам всё еще нет, но как только появляется время - держат и учат «чернорубашечников» в тылу со всеми вместе. Никто отдельно и специально на смерть не гонит! Не станет времени, пойдут все - и в х/б, и в пиджаке, и русские, и украинцы, и все прочие - помирать. Что там еще Гриневич писал? Командиры не любили, никого не учили? А тут - чуть не так. Опять чуть-чуть, которое решает всё. Отношение у командира - понимающее. Учеба - своим порядком. Так и осталось одно отличие от «других пополнений» - одежда.
Но вот другое свидетельство! Кажется, подтверждающее слова Гриневича.
«Мне было всего 17, когда в октябре 1943 года его вместе с другими подростками привели к противотанковому рву. Нас называли «чернорубашечники» потому что формы военной на нас не было - кто в фуфайке был одет, кто в рубашке. Раздали нам по саперной лопатке и предупредили: кто не окопается до утра, убьют. Потом нам на 18 человек все же принесли 6 ржавых винтовок СВТ с нерабочими затворами. Сказали, чтоб оружие добывали в бою сами, и мы - подростки - с криками «Ура!» пошли в атаку на немца» (Сухинин В.Д.)
Хочется верить человеку всегда, но всегда-всегда не получается… Особенно, если перед этим в той же статье, где цитируются слова Сухинина, пафосно и подробно, с «показаниями очевидцев», рассказывается про поголовную гибель в том же бою - женского штрафбата. Проблема-то в том, что штрафбаты - это части из разжалованных офицеров. Вот штрафроты - это для рядового и младшего комсостава. При одном штрафбате на корпус или армию (но не на все, потому что в гвардейских соединениях штрафных подразделений не полагалось) - откуда в Красной армии нашлось бы столько женщин-офицеров, получивших столь строгое взыскание?! Ладно, пусть человек, не понимая разницы, ошибся и речь шла о штрафроте, которая одна на дивизию… Но вот беда - не было в Красной армии даже штрафрот из женщин-военослужащих! Не было! Не предусмотрена была для женского пола такая мера наказания как штрафбат или штрафрота.
Что там еще напортачил записывавший ту историю журналист, не знаю, но единожды - э-э-э… - перепутав, кто ж тебе поверит. Можно ведь и второй раз «ошибиться». Как с женщинами-штрафниками - так и с 6 винтовками на 18 подростков.
Впрочем, для меня главная причина недоверия не в этом.
Во-первых, заставлять пополнение окапываться - это святое. Неопытный боец может воспринимать такую команду как издевательство, но, действительно, не окопаешься - убьют. Получается, что командир - молодец! Озаботился сохранением вновь прибывшего личного состава. А зачем тогда на ненужную смерть с утра с одной винтовкой на троих послал? Ну ладно - приказ… Но вот ведь возникает «во-вторых»! Как мы видели, необученные чернорубашечники почти всегда оказывались на передовой только в моменты очень кровопролитных боев, причем боев в общей наступательной операции. Боев, в которых потери личного состава достигают 70-80, а то и 100%… В этих условиях красноармейского стрелкового оружия вокруг валяется - именно те самые 70-80%... Команды специальные его собирают вместе с трофейным. Так что о недостатке оружия для меня речи не идет. Не найти 12 винтовок там, где погибли с оружием в руках сотни людей? Вот и непонятно, то ли забылось что-то, то ли приукрасить захотелось - и тоже то ли журналисту, то ли рассказчику…
А вот другая история гибели чернорубашечников из книги Шкиля Н.И."Недовезені соняшники", где описывается ситуация 43-го года, когда новопризванным бойцам поставили задачу переправиться через Днепр на подручных средствах - и большинство остались на дне. Обличительного пафоса там много, и я его осознанно опускаю, оставив только голый факт: гибель новобранцев, недостаточно обеспеченных плавсредствами, при форсировании реки в наступлении. Да, было такое «на подлости войны». Но опять вспомните воспоминания моего деда! Ему, парторгу роты, достается от щедрот солдатских для переправы через Северский Донец при давно ожидавшемся наступлении - всего лишь половая доска. Более чем подручное средство! Наверное, злые командиры, хотели политсостав изничтожить, также как новобранцев, если подходить к этому факту по меркам Шкиля? Отнюдь… Просто переправы действительно тогда обеспечивались из подручных средств - не научились еще подвозить к передовой скрытно штабели лодок для переправы.
Вот из других мемуарах о плавсредствах и героях. Теперь уже действительно украинцах в домашней одежде, единственным оружием которых стали их лодки…
Полковой инженер «со своими двумя помощниками пошел из двора во двор выяснять: у кого есть спрятанные рыбачьи лодки. Когда набралось восемь «посудин», инженер построил владельцев в шеренгу, зачитал текст военной присяги и заставил это сделать всех, стоявших в строю. Инженер поздравил их с зачислением саперами 48-го стрелкового полка. Самым главным их оружием, сказал Чирва, будут их собственные лодки и весла на время переправы полка. Об обмундировании новые служивые даже не заикались. С наступлением темноты на трех повозках лодки перевезли к берегу реки. … Немцы никак не рассчитывали, что мы с ходу решимся форсировать реку на подручных средствах, поэтому не организовали оборонительного рубежа на выгодном возвышающемся берегу. Это был их стратегический просчет.» (Лебединцев А.З.)
Всё сделано совершенно не по Уставу и не по приказам Ставки. Но сколько спасли жизней эти восемь «чернорубашечников» со своими лодками! Снова у правды - две стороны…
Еще одно документированное воспоминание о «чернорубашечниках» - от человека, призванного семнадцатилетним в 43-м году со Ставрополья:
Возвращавшиеся из госпиталей рассказывали, что в полях трупы чернорубашечников (так называли одетых в гражданское) лежат цепями. На пути в госпиталь и я видел такую цепь. Трупов 20 лежало через равные промежутки. Похоже, целый взвод перебит в полном составе.» (Кожин Ю.А.)
Страшная картина, но вспомните другие описания жестоких наступлений и контрнаступлений. Вспомните немцев, которые грудами лежали перед окопами моего деда. Вспомните увешанные телами наших бойцов ряды колючей проволоки под Запорожьем из воспоминаний Генкина, которые читали выше… Нехудожественный «апофеоз войны». Выдержавший паузу умелый пулеметчик действительно мог и сейчас может выкосить одной очередью целый взвод, примеров чему в мемуарах хватает. Очень уж это жутко видеть со стороны - одной очередью в одно мгновение двадцать живых душ. Почему же выделяют и вспоминают отдельно в таких рассказах о косившей всех подряд смерти - именно чернорубашечников?! У меня есть единственное рациональное объяснение, хоть и не хочется употреблять слово «рациональное» по отношению к столь противному человеческому разуму событию - войне.
Именно потому, что в составе советских войск «черных свиток» было мало и были они нетипичны - они и выделялись своей одеждой на общем фоне убитых, бросались в глаза. Западала в память их черная да серая одежонка - на живых и погибших, как западает в память всё режущее глаз своим несоответствием окружающему.
Вечная им память - павшим в той жестокой войне…
Продолжение (часть четвертая) svetlako.livejournal.com/9238.html
Сейчас, когда возможности самиздата расширились и перекрыли возможности СМИ и бумажных издательств - в дополнение к официальной обобщенной точке зрения и мемуарам военачальников появились из личных архивов впечатления и воспоминания рядовых солдат и младших офицеров, которые раньше не издавались по причине «неактуальности». К несчастью, это действительно становится неактуальным - вспоминать зачастую уже некому. Вот и мне куда проще было бы спросить у своего деда подробности о «чернорубашечниках», но… Делать это нужно было лет 25 назад, когда мне - увы! - хватало для понимания сути войны школьного учебника и фильма со взрывами и танками. Сейчас - не так. Удаляясь от нас, война теряет броневую однозначность оценок, становится сложной - ее не просто ощущают чувством, ее пытаются постичь. Человек не придумал ничего лучшего для этого - чем логика, цифра или формальный анализ. Как применить всё это к воспоминаниям? Оставим цифру - «на потом». Послушаем - слова.
Мой дед не написал о своем личном отношении к людям в грязно-серых рубахах и черных телогрейках. Он как бы просто сказал: «Они были… Воевали как могли и гибли как все». А как к ним относились другие фронтовики, которых успели об этом спросить? По крайней мере, что у них осталось в памяти об этих людях или что они хотели, чтобы теперь о таких бойцах думали с их слов.
Начну не с очевидца, а опять - с Гриневича. Он заявил, что среди советских военных доминировало негативное отношение к тем, кто «отсиживался во время войны в оккупации». Оставим на время тот факт, что среди советских военных, освобождавших, например, днепровское правобережье, были и те, кто три месяца тому назад также, как новые «чернорубашечники», были мобилизованы на левом берегу Северского Донца и остались в той мясорубке в живых. Такие сложные пространственно-временные выводы - не для «историков нового типа» (а вы, надеюсь, уже поняли, что статья Гриневича, с цитирования которой я начал эту статью - едва ли заслуживает права называться объективной). Снова послушаем очевидцев, теперь чуть отдаленных во времени и в пространстве от мест боев 243-й дивизии… Но отдаленных - всего чуть-чуть!
«Самыми тяжелыми за время моего командования стрелковыми подразделениями были, наверное, бои осенью сорок третьего под Запорожьем. Мы были обязаны постоянно атаковать с отвлекающего плацдарма, чтобы не дать немцам перебросить свои войска под Мелитополь. Голая равнина. Перед нами ряды колючей проволоки и минные поля. Мы и в дневное время не могли там головы поднять, не говоря уже о том, чтобы вынести своих раненых с поля боя...А ночью там тоже простреливался каждый метр. Мой НП находился под нашим подбитым танком, стоявшим там с сорок первого года. Штаб батальона расположился в трехстах метрах от нас, в противотанковом рву. Минометчики рядом с ними. И каждый день мы ходили в атаку, иногда без всякой артподготовки.
Бойцы пробегут двести метров вперед, а навстречу такой убийственный огонь! Все залегали, пытались закопаться в землю... Из штаба батальона, по телефону, комбат кроет меня матом: «Почему, такой-растакой, не продвигаешься!? Вперед! Мать - перемать!». Плюнешь на эти «беседы», бросишь трубку телефонисту, и идешь в цепь, пытаешься людей на верную смерть поднять.
Колючая проволока в первых рядах, на протяжении сотен метров вся провисла от висящих на ней тел убитых бойцов. Пополнение шло непрерывно, но после каждой такой атаки от нас оставались «рожки, да ножки». И так в ротах было по 40-50 человек, а после боя!... Пришел штрафной батальон - офицеры без погон. Все полегли на «колючке»и на минах, но прорвать немецкую оборону не смогли. Прислали к нам массивное пополнение из «чернорубашечников». В гражданской одежде. Запомнились их вещмешки из белого холста. Но и они не смогли пройти дальше рядов с колючей проволокой...И такое смертоубийство продолжалось почти месяц. На поле перед нашими окопами было страшно смотреть, столько там лежало убитых. Я уже не надеялся там уцелеть.
…
Поначалу к «чернорубашечникам» относились с недоверием, а иногда и со злобой. Тем более прошел слух, что в соседней дивизии, один взвод, составленный из освобожденных от оккупации украинцев, к немцам перебежал в полном составе.
Только когда заявляют, что «чернорубашечников» гнали в бой без всякой подготовки с одной винтовкой на троих - это полная чушь! Им давали время на боевую подготовку. Не забывайте еще один факт, больше половины из «черной пехоты» были бывшие бойцы Красной Армии сорок первого года, и военное дело знали. Окруженцы, беглые пленные, дезертиры-«примаки»... Всякий там был народ...
Почему относились со злобой?... А какие чувства, например, должен испытывать какой-нибудь солдат, отступавший от самой границы, переживший весь ад первых двух лет войны, весь израненный и вымученный передовой, когда в конце сорок третьего он заходит в освобожденное село и видит среди «примаков» парочку своих бывших сослуживцев по началу войны, которые дезертировали из армии во время отступления? Обнимать он что ли должен был своих «бывших однополчан»? А подобная встреча произошла на моих глазах.
Ведь «чернорубашечники» не у Ковпака партизанили. К бывшим партизанам отношение было братское с первых минут! А это «запорожское» пополнение было из «выжидавших, чем война кончится?». Жили они потихонечку в оккупации, работали, салом с самогоном кормились, семьи заводили, немцам и полицаям до земли кланялись. А в это время в России уже в каждой семье, «похоронка» на отца или сына лежала.
После первых боев, эти мысли уже почти не возникали. Одели их в красноармейскую форму, влились они в наши ряды, притерлись, сдружились со «стариками», и воевали, как правило, не хуже других» (Генкин Г.С.)
Для меня всё вышесказанное больше похоже на правду, чем утверждения Гриневича… Потому что сказано непрямолинейно и неоднозначно - то есть по-человечески, а не по-ученому.
Чужой остается чужим, пока с ним на смерть не сходишь. После этого он - поневоле свой. Были, наверное, командиры, которые так и не справились с недоверием к «побывавшим под немцем». Только воевать такому неумному командиру, кроме как вместе с именно такими людьми, было не с кем, и если не научился он их принимать такими, как есть, то недолго и ему самому воевать оставалось. Ведь там, где рота легла, там и взводные лежат, а оттуда, куда полк на смерть отправили, комбаты не возвращались...
Замечу вам и очень важное фактологическое совпадение с воспоминаниями моего деда. Чернорубашечники и в этих боях появились в части тогда, когда наступление стало самым жестоким по потерям. Вот тогда и тут начали затыкать дыры в ротах - чем попало… Можно было, наверное, по мнению многих сегодняшних «умных и человеколюбивых» - и не наступать, но такое мы попробовали в 41-42 и в итоге - не наступая! - отступили аж до Волги. А назад до Берлина без наступлений, к несчастью, не дойдешь…
Но заметили вы, наверное, и другие важные детали. Наш современник Гриневич говорит про одну винтовку на взвод, а однополчанин «чернорубашечников» называет утверждения о недостатке вооружения в 1943-м «чушью!». Кто же прав? Вроде и мой дед рассказывает о том, что их «чернорубашечников» воевать и стрелять учили. Хоть неделю - но учили. А как учить стрелять без винтовок? Вспомните заодно, как он рассказывает об обороне на вновь занятом плацдарме от контратакующих немцев. Оружия там было брошено много - им и отбивались!
Послушаем еще одного ветерана:
«В декабре 1943 года нас выпустили из училища, присвоили звания младших лейтенантов, и вскоре я оказался в офицерском резерве при отделе кадров 2-го Украинского Фронта. Там уже нас распределяли по частям. Меня направили в 254-ую Стрелковую дивизию, попал командиром стрелкового взвода в 936-ой стрелковый полк… Через час я уже был в своем новом полку, получил назначение на должность командира роты. Дивизия понесла большие потери и находилась во второй линии обороны. Сержантского и рядового личного состава в стрелковых батальонах просто не осталось. И когда прислали пополнение из «чернорубашечников», то моя рота состояла из семидесяти «чернорубушечников», одного сержанта - фронтовика, и меня, еще не имевшего боевого опыта. На вооружении роты 4 пулемета «максим» и винтовки. Вот этих людей я и готовил к грядущим боям. Стрелял хорошо, показал новобранцам, как это надо грамотно делать, и они меня сразу зауважали.
Все «чернорубашечники» были украинцами, 30 - 35 лет от роду, все они спокойно пережили немецкую оккупацию, и были призваны в армию, немедленно после освобождения их сел нашей армией. Без какой-либо проверки в СМЕРШе, без выяснения весьма возможного «темного прошлого», без обучения в запасных полках, их сразу направили в дивизию, «с корабля на бал», то бишь, в передовые армейские части. Благо мы находились во втором эшелоне, и времени на подготовку у нас было более чем предостаточно - два месяца. Обмундировать в полную армейскую форму их так и не успели и в первый свой бой многие из них пошли в домашней одежде, а из армейского «вещевого довольствия» кому-то только досталась только пилотка или армейские галифе. Внешне мы выглядели как партизаны. Жили дружно, отношения у меня с солдатами сложились хорошими. Большинство из них были неплохими людьми, а что они точно и конкретно в оккупации делали, я старался не выяснять. Это было бесполезно, у всех был готов один стандартный ответ.» (Стариков М.А.)
Обмундирования на пополнении по этим мемуарам всё еще нет, но как только появляется время - держат и учат «чернорубашечников» в тылу со всеми вместе. Никто отдельно и специально на смерть не гонит! Не станет времени, пойдут все - и в х/б, и в пиджаке, и русские, и украинцы, и все прочие - помирать. Что там еще Гриневич писал? Командиры не любили, никого не учили? А тут - чуть не так. Опять чуть-чуть, которое решает всё. Отношение у командира - понимающее. Учеба - своим порядком. Так и осталось одно отличие от «других пополнений» - одежда.
Но вот другое свидетельство! Кажется, подтверждающее слова Гриневича.
«Мне было всего 17, когда в октябре 1943 года его вместе с другими подростками привели к противотанковому рву. Нас называли «чернорубашечники» потому что формы военной на нас не было - кто в фуфайке был одет, кто в рубашке. Раздали нам по саперной лопатке и предупредили: кто не окопается до утра, убьют. Потом нам на 18 человек все же принесли 6 ржавых винтовок СВТ с нерабочими затворами. Сказали, чтоб оружие добывали в бою сами, и мы - подростки - с криками «Ура!» пошли в атаку на немца» (Сухинин В.Д.)
Хочется верить человеку всегда, но всегда-всегда не получается… Особенно, если перед этим в той же статье, где цитируются слова Сухинина, пафосно и подробно, с «показаниями очевидцев», рассказывается про поголовную гибель в том же бою - женского штрафбата. Проблема-то в том, что штрафбаты - это части из разжалованных офицеров. Вот штрафроты - это для рядового и младшего комсостава. При одном штрафбате на корпус или армию (но не на все, потому что в гвардейских соединениях штрафных подразделений не полагалось) - откуда в Красной армии нашлось бы столько женщин-офицеров, получивших столь строгое взыскание?! Ладно, пусть человек, не понимая разницы, ошибся и речь шла о штрафроте, которая одна на дивизию… Но вот беда - не было в Красной армии даже штрафрот из женщин-военослужащих! Не было! Не предусмотрена была для женского пола такая мера наказания как штрафбат или штрафрота.
Что там еще напортачил записывавший ту историю журналист, не знаю, но единожды - э-э-э… - перепутав, кто ж тебе поверит. Можно ведь и второй раз «ошибиться». Как с женщинами-штрафниками - так и с 6 винтовками на 18 подростков.
Впрочем, для меня главная причина недоверия не в этом.
Во-первых, заставлять пополнение окапываться - это святое. Неопытный боец может воспринимать такую команду как издевательство, но, действительно, не окопаешься - убьют. Получается, что командир - молодец! Озаботился сохранением вновь прибывшего личного состава. А зачем тогда на ненужную смерть с утра с одной винтовкой на троих послал? Ну ладно - приказ… Но вот ведь возникает «во-вторых»! Как мы видели, необученные чернорубашечники почти всегда оказывались на передовой только в моменты очень кровопролитных боев, причем боев в общей наступательной операции. Боев, в которых потери личного состава достигают 70-80, а то и 100%… В этих условиях красноармейского стрелкового оружия вокруг валяется - именно те самые 70-80%... Команды специальные его собирают вместе с трофейным. Так что о недостатке оружия для меня речи не идет. Не найти 12 винтовок там, где погибли с оружием в руках сотни людей? Вот и непонятно, то ли забылось что-то, то ли приукрасить захотелось - и тоже то ли журналисту, то ли рассказчику…
А вот другая история гибели чернорубашечников из книги Шкиля Н.И."Недовезені соняшники", где описывается ситуация 43-го года, когда новопризванным бойцам поставили задачу переправиться через Днепр на подручных средствах - и большинство остались на дне. Обличительного пафоса там много, и я его осознанно опускаю, оставив только голый факт: гибель новобранцев, недостаточно обеспеченных плавсредствами, при форсировании реки в наступлении. Да, было такое «на подлости войны». Но опять вспомните воспоминания моего деда! Ему, парторгу роты, достается от щедрот солдатских для переправы через Северский Донец при давно ожидавшемся наступлении - всего лишь половая доска. Более чем подручное средство! Наверное, злые командиры, хотели политсостав изничтожить, также как новобранцев, если подходить к этому факту по меркам Шкиля? Отнюдь… Просто переправы действительно тогда обеспечивались из подручных средств - не научились еще подвозить к передовой скрытно штабели лодок для переправы.
Вот из других мемуарах о плавсредствах и героях. Теперь уже действительно украинцах в домашней одежде, единственным оружием которых стали их лодки…
Полковой инженер «со своими двумя помощниками пошел из двора во двор выяснять: у кого есть спрятанные рыбачьи лодки. Когда набралось восемь «посудин», инженер построил владельцев в шеренгу, зачитал текст военной присяги и заставил это сделать всех, стоявших в строю. Инженер поздравил их с зачислением саперами 48-го стрелкового полка. Самым главным их оружием, сказал Чирва, будут их собственные лодки и весла на время переправы полка. Об обмундировании новые служивые даже не заикались. С наступлением темноты на трех повозках лодки перевезли к берегу реки. … Немцы никак не рассчитывали, что мы с ходу решимся форсировать реку на подручных средствах, поэтому не организовали оборонительного рубежа на выгодном возвышающемся берегу. Это был их стратегический просчет.» (Лебединцев А.З.)
Всё сделано совершенно не по Уставу и не по приказам Ставки. Но сколько спасли жизней эти восемь «чернорубашечников» со своими лодками! Снова у правды - две стороны…
Еще одно документированное воспоминание о «чернорубашечниках» - от человека, призванного семнадцатилетним в 43-м году со Ставрополья:
Возвращавшиеся из госпиталей рассказывали, что в полях трупы чернорубашечников (так называли одетых в гражданское) лежат цепями. На пути в госпиталь и я видел такую цепь. Трупов 20 лежало через равные промежутки. Похоже, целый взвод перебит в полном составе.» (Кожин Ю.А.)
Страшная картина, но вспомните другие описания жестоких наступлений и контрнаступлений. Вспомните немцев, которые грудами лежали перед окопами моего деда. Вспомните увешанные телами наших бойцов ряды колючей проволоки под Запорожьем из воспоминаний Генкина, которые читали выше… Нехудожественный «апофеоз войны». Выдержавший паузу умелый пулеметчик действительно мог и сейчас может выкосить одной очередью целый взвод, примеров чему в мемуарах хватает. Очень уж это жутко видеть со стороны - одной очередью в одно мгновение двадцать живых душ. Почему же выделяют и вспоминают отдельно в таких рассказах о косившей всех подряд смерти - именно чернорубашечников?! У меня есть единственное рациональное объяснение, хоть и не хочется употреблять слово «рациональное» по отношению к столь противному человеческому разуму событию - войне.
Именно потому, что в составе советских войск «черных свиток» было мало и были они нетипичны - они и выделялись своей одеждой на общем фоне убитых, бросались в глаза. Западала в память их черная да серая одежонка - на живых и погибших, как западает в память всё режущее глаз своим несоответствием окружающему.
Вечная им память - павшим в той жестокой войне…
Продолжение (часть четвертая) svetlako.livejournal.com/9238.html