Как мы нашли себя в капусте или Назад в Гусинцы.
Просто церковь, не пугайтесь.
Мы в неё уже плавали
год тому, она была развалена и заброшена. Вокруг была вода, лодки и солнце. Теперь церковь холёная, белая, к ней ажурная лесенка переброшена с берега. Лодки вокруг крутятся. А вода...
В прошлом году я ещё наивно считала, что цветение воды - это микроводоросли, хлопающие ресничками инфузории, шарики вольвоксов и прочая нечисть. Однажды я в таком купалась.
Тогда наше семейство вышло из машины подышать к Киевскому водохранилищу, когда папа сделал стойку. В воде призывно белела брюхом неопознанная рыба. Томно покачиваясь в набегающей волне, источала рыбный шанель. Степень свежести номер пять.
Папа у меня страстный рыбак. Не, не так. Папа у меня - стосорок котов. Когда он видит рыбу, он видит рыбу. И больше ничего. Только кончик хвоста подёргивается. Пару лет назад он в феврале рыбачить пошёл, ночью. Мороз был, снег хрусткий, лёд звонкий. Как рассвело, солнышко пригрело. Папа удочки собрал и по льду пошёл к берегу. А тот возьми и тресни.
До берега далеко, вода раскалённая, одежды много, лёд ломается и ломается - никак не забраться. Нахлебался, пока ещё один такой же, с внутренними котами и удочкой, подбежал и хворостину подсунул. Идёт папа по льду, вода с него стекает, а навстречу по февральскому снегу новые рыбаки. Проспавшие. Папа им говорит:
- Мужики, лёд тонкий, не ходите дальше.
- Да ладно, - отвечают, - врать не надо, мы там вчера были.
- А я сегодня был. Провалился, смотрите, - и рукав поднимает. Рукав прихватило корочкой уже, но изнутри ещё льёт.
Не поверили мужики, решили - вспотел. И пошли, посмеиваясь, на середину реки. А папа домой побрёл, аккурат к маме на запах валерьянки.
И вот смотрит он на дохлую рыбу, качающуюся в мутной зелени, а разглядеть не может - кто такая. Надо непременно поближе. Берег крутой и скользкий.
- Ай, - сказал папа, - и замер. Нога поехала, остановился, а двинуться не может - упадёт.
- Стой, я помогу! - скомандовала мама и полезла спасать.
Это было как в сказке про соломенного бычка. К застрявшему папе присоединились мама и я, сестра бегает по берегу и хохочет. Потом спустилась и спасла всех. Но сначала я упала, толкнула маму, мама уронила папу, папа столкнулся нос к носу с рыбой. Насквозь зелёные, мы выбрались наверх и сказали пришедшим людям: не спускайтесь туда, там скользко. От нас так пахло, что люди поняли: нам нельзя верить. Один из них воскликнул:
- Смотрите, там большая рыба!..
Так выглядела цветущая вода до сих пор.
А теперь она выглядит вот так:
Всё водное пространство между островами и церковью заросло чилимом. Листьям тесно, они лезут друг на друга, топорщатся, упираются в рогоз. Мы так основательно застряли в этих капустных грядках, что Крайзер опасался - не выберемся. В узких проходах, где видна вода, курсируют яхты со спущенными парусами. Смотрится это впечатляюще. Примерно как пароход в городской луже.
А чилим - это орех. Съедобный, вот такой формы,
как чёрт с рожками
На верхней фотке - розетка листочков, умильно похожих на берёзовые. Сверху - прошлогодний чёрный чилим, я для красоты положила. А на нижней: это чилим, если его перевернуть кверху пузом. На вздутых воздушных камерах сидят зелёные ещё орешки. Ужасно колючие, внутри - терпковатое ядрышко, после поджаривания очень вкусное, собирать их надо коричневыми, примерно в середине осени. В Гусинцах этого чилима - огромные поля.
Мы нагреблись и устали, полезли отдыхать на Лыску - большой песчаный остров с видом на яхты, церковь и зелёные поля.
Это Крайзер с Изюмой осматривают четырёхметровые камыши, в которые мы причалили. С Изюмой мы для этого похода развиртуализировались, очаровательный человечек! Она героически несла к реке мой огромный рюкзак и свой махонький но тяжелый. Мы подумали, что там кирпичи и заподозрили в ней Герасима. Но из рюкзака ничего не скулило, только заманчиво булькало. И мы успокоились.
Утром на попутном ветру мы поплыли в Балыко-Щучинку. Держались правого берега - в основном, от чилима подальше. Сверились с картой, подумали и поняли, что плыть нам ещё аж до вон того мыса, и надо бы поворачивать. Но я не люблю волну, я вредно рулила к берегу и островам. Ближайший берег торчал в небо какой-то чёрной штукой. Я заподозрила, что это монумент - балыкощучинский. Сначала не поверили своим глазам. Ну не могли мы так быстро доплыть. Потом не поверили биноклю. На всякий случай погребли к берегу. Но так, боком. Ненавязчиво, чтоб не сглазить.
Я до сих пор не совсем верю, но это был тот самый монумент! Ветер нас незаметно пригнал к нужному берегу.
Мы лениво собрались, хлебнули пива и вышли ждать автобус.
На трассе появилась подозрительно большая компания туристов. Я нахмурилась. Чур, на автобус мы первые. Шедший впереди турист принялся кричать что-то про заразу. "Нервный какой-то", - подумала я.
Крайзер балансировал на спинке скамейки, обдирая яблоню. В спину ему ещё раз крикнули:
- Зараза! - знакомым голосом.
- Калашников, - сказала я и заулыбалась. Звучит, как перекличка в дурдоме.
За спиной Калашникова смеялась Наташа, хитро щурился Сметана и сзади подпрыгивали ещё две головы.
Ну вот где бы ещё, на какой другой безлюдной дороге, в каком сонном зажопинске мы бы встретили знакомых?!
Да где угодно!
