Моторчик на молочке.
В Полтаву мы ехали ночь - поездом. С чудесным тихим ребёнком. С ним ещё было дитё побольше, называемое мамой. И отдельно от них гигантский строитель. Который сначала сетовал, что водку не взял, а потом запал на маму и оправдывался передо мной: "Я хороший человек, правда, у меня жена есть немножко..."
В Полтаве я нервно спросила проводницу, пойдёт ли поезд дальше Южного вокзала, она уверенно ответила, что нет, а когда поезд остановился, передумала. Пять минут остановка - а потом поезд уходит. Незапакованный рюкзак, байдарка, застрявшая в полке, Крайзер, не желающий просыпаться, и орущая проводница!
Очень не хватало пулемёта...
Выдернулись, рванули (благо - первое купе, бежать всего ничего!), выскочили на перрон. На выпрыге расстегнулся рюкзак, и повалились под поезд мелкие вещи. Я туда же. Под поезд. Я сочувствую Анне Карениной. У неё небось тоже любимый саквояжик под колёса упал, и это было нестерпимо.
Крайзер обнаружил на перроне сонного себя и рассыпавшиеся печеньки. Собрать их все внезапно стало смыслом его жизни. Я попыталась воззвать к его мозгу. Мозг вывесил табличку "Ушла на базу"
Крайзеру показалось, что без печенек мы помрём с голоду на одном сале с хлебом, вермишелью и картофельными пюре.
5:20 утра, послушные мозги в это время спят. Я пошевелила свой мозг, он предложил найти пулемёт.
И я растоптала печеньки, чем нанесла любимому Крайзеру тяжёлую душевную травму.
Сонных (кроме нас) и невменяемых (кроме проводницы) в Полтаве не оказалось. Город кишел деловитыми прохожими и продавцами. Мы захотели свежих овощей на смену печенькам. Со всех сторон кричали:
- Помидо-о-оры, огурцы-ы-ы!
Я кидалась к этим добрым людям, и они радостно предлагали мне зелёные кустики рассады в горшочках. Возле тётечки, продающей саженцы по имени "Фурма жолтая нетёрпкая", я наконец накупила овощей, молока, и пошла к реке, где Крайзер уже надувал байдарку. Людей в полшестого утра на речке - как на Майдане в субботний вечер, пенсионеры зарядку делают, выпускники допивают портвейн...
Мы завтракаем, я запиваю молоком редиску с помидорами. И живот у меня моментально начинает урчать. Громко и ритмично. Как небольшой такой Харлей.
Мы садимся в лодку. Направлениями у нас ведает Крайзер. Топографический кретинизм у нас обоих, но у него бывают просветления, а мне ничто не помогает. Кто не в курсе - я часто на левую ногу красный носок надеваю, чтоб помнить где оно - лево. Крайзера угораздило в Полтаве пожить некоторое время, он тут всё знает и уверенно показывает куда плыть. Течения нет совсем, куда движется русло - не видно.
Я рулю. А когда вы рулите, у вас открывается третий глаз, вас иногда озаряет. Озарившаяся, начинаю бухтеть, что мы не туда плывём. Мне вторит внутренний харлейчик.
В карте я не разобралась, на каком востоке сегодня не спало это полтавское солнце - я не знаю. Но какое-то рулевое чутьё мне не даёт покоя. Как будто против течения плывём. Мне удаётся заронить сомнение в голову Крайзера. Он пересматривает карту, смотрит в небо, вспоминает, где бил шведов. И разворачиваемся. Руль, оказывается, рулит!
Для верности спрашиваем рыбаков. Точно - плыли не в ту сторону! Мы смеёмся и пытаемся предположить, как далеко могли бы заплыть вверх по течению. Заблудиться на речке - это у нас хобби, похоже.
Мимо нас гасает в крохотной гребучей академичке дедуля. Туда-сюда. Мы восхищаемся его скоростью и плавно тащимся в сторону моста. Отдыхающих на берегу немало, в основном мальчишки, увлечённо что-то распутывающие. Рыбаки сидят пугалами-одиночками. Все рыбаки думают, что с лодки против солнца всегда видно леску. И никогда не предупреждают куда не надо плыть. Мой живот непрерывно урчит. Создаётся впечатление, что мы идём на лодке с приглушённым мотором.
Мы благополучно проплываем под мостом и тут же застреваем в завале. Узкий рукав полностью перегорожен огромным упавшим деревом. И веток ещё нанесло.
Мы, конечно, плаваем медленно. На омутах вертимся - всё потому что надувнушка, киля у нас нет. Зато выходить на заросший, очень неудобный для обноса берег нам необязательно! Потому что лодка у нас гибкая!
Раскорячившийся Крайзер сидит на шатком бревне, перетаскивает рывками через дерево байдарку, потом на середине уступает мне место. Со мной не перетащить! Лодка, как переевшая анаконда, тяжело и лениво перелезает через дерево, мы, как две жабки, сидим и толкаем руками-ногами эту тварюку. Я валюсь с бревна на сиденье - ура! проскочили!
Ещё немного вполне обходимых завалов проскакиваем - и рукава сходятся вместе, река расширяется. Солнце, сука, ласковое. Как маньяк. Поймало и гладит. Ты выдираешься, а оно с нажимом так, сцепив зубы, гла-а-адит! Намазались кремами солнцезащитными. Шеи укрыли - вот Крайзер в платочке с черепушками.
Плывём, витыми берегами любуемся. Хорошо и тихо. Если не считать что впереди - дамба. А мы не можем дамбы спокойно воспринимать, у нас водопадофобия. Местные объясняют, сколько нам плыть. Тут полкилометра, рукой подать - и машут своими рыбацкими брехливыми руками. Им надо поехать в Париж и там внимательно рассмотреть эталон километра. Он, говорят, в вакууме в бутылку запаян, чтоб от воздуха не стирался.
Потому что мы нервничаем! А через полкилометра нет, и через полтора - нет! Но вскоре выплывает: правильная, с мостом, со всех сторон видная, плотина.
Обходить далеко и жарко. Зато как приятно снова лечь на водичку, да уже на хорошем течении!
Когда сквозь прозрачную тёплую воду виднеется жёлтое песчаное дно, и стайки рыбок скользят по нему, как по паркету в бальном зале. Речная Рапунцель расплетает изумрудные косы, гладит их водным гребешком... Из локонов выныривает рыба, медленно плывёт рядом с нами, пугая мальков, отбрасывая тень на жёлтое дно. Сантиметров тридцать в длину. Нет, пятьдесят!
Так, чувствую - пора и мне в Париж съездить.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ