Сказка о золотом веке
«GRIMMLESS»
Режиссёр: Стефано Риччи, Театральная компания «ricci/forte» (Италия)
фестиваль «Территория»
Меня тут частенько укоряют в субъективизме, но на этот раз я прямо предупреждаю, что буду излагать свои личные впечатления, имеющие к спектаклю примерно такое же отношение, как сам спектакль к сказкам приснопоминаемых братьев Гримм.
На сайте фестиваля есть и более зазывные картинки (а также многообещающий трейлер спектакля), но мне не хотелось бы вот так вот с ходу вводить кого-либо в заблуждение насчёт сказочной зрелищности этого действа: до зрелищности тут ещё надо было дожить. А начиналось всё и вовсе кисло. Хотя стреляли громко.
Когда выстрелы утихли и покатились такие знакомые, в зубах навязшие монологи с риторическими вопросами и жалобами на эту жизнь, я мысленно ругнула кураторов «Территории» (из-за которых мне уже пришлось претерпеть шоу под названием «Смертельный двигатель») и, предвкушая ещё одну скукотень, устроилась поудобнее в шавАсане в кресле. Через пять минут после начала спектакля я знала наверняка, что не буду о нём писать, и мысль о замаячившей на горизонте вероятности полноценного восьмичасового сна придала мне бодрости духа. Тем временем пятеро актёров продолжали толкать выспренные экзистенциальные монологи, всё более походившие на бессвязный набор слов. Этот поток сознания был сродни суетному сновидению, в котором мелькают обрывки разговоров минувшего дня, или новостной ленте, уравнивающей глобальную катастрофу со светской хроникой. Постепенно образовалось пять (по числу действующих лиц) информационных потоков, в каждом из которых время от времени всплывало что-то насущное, но в следующее мгновение снова тонуло в словесном мусоре.
Мы тут у себя привыкли к значимости слова вообще и печатного слова в особенности. Поэтому некоторое время у меня ушло на то, чтобы попытаться вникнуть в отрывочные реплики, прилежно переводимые в русские титры, прежде чем я наконец догадалась, что не надо искать в словах никакого смысла - его там нет. В этом и заключался смысл: всё смешалось в этом мире, нарушилась иерархия, главное потерялось среди неглавного, люди заигрались, разменяв себя на пустяки, и сами не поймут теперь, отчего они так растерянны и несчастны.
Идея отложилась, но смотреть было тяжело. После вчерашнего трёхчасового праздника актёрского перевоплощения рассудочная игра итальянцев, невзирая на пламенную декламацию, казалась безнадёжно пресной. Продолжая мысленно растекаться в шавасане, я смотрела на сцену вполглаза, с высоты своего упования на Господа Бога досадуя на недогадливых человеков, бьющихся головой о стену, но не не желающих принять реальность такой, какова он есть, и громоздящих собственные виртуальные вселенные, одна утопичнее другой. Каждый сам за себя, и все друг против друга. У каждого свой гарантированный ад, потому что «ад - это другие».
Не помню, в какой момент я снова заинтересовалась происходящим на сцене. Кажется, я пропустила обе мужские истории и одну женскую - про убийство на почве ревности, что ли. Следующим кругом ада было насилие, показанное самым буквальным образом (здесь вообще все иллюстрации были в лоб). Беспричинная жестокость, ищущая выхода вовне, находила свою очередную жертву; детская игра превращалась в расправу. Последней ипостасью ада было одиночество. История девочки по имени Снежка, которая много раз «умирала»: впервые - когда никто из родителей не помог малышке завязать первые в её жизни шнурки; потом, когда узнала, что папа никогда не развешивал в своей комнате её детских рисунков, и т.д. и т.п. Как ни странно, эти детские воспоминания о первых травматичных соприкосновениях с миром, о вехах взросления, которые у каждого свои, - звучали не менее пронзительно, чем сцена изнасилования. Обиды, насилие, одиночество - привычные лики ада, в сердцевине которого отчаянье и чувство опустошённости.
Окончательно проснувшись, я увидела, как пятеро пассажиров тащат каждый свой крест чемодан, влекомые путеводной звездой, которую они держат перед собой на палочке. Образ надежды, то пропадающей, то вспыхивающей с новой силой. Слёзы усталости и отчаянья, и снова надежда. Наконец, все пятеро упёрлись в стену, рассеялись кто куда и затем собрались вместе для того, очевидно, чтобы похоронить свою (и всякую) надежду окончательно. И над гробом, накрытым итальянским флагом, полились вдруг очистительные золотые слёзы, не то покрывавшие лица, не то смывавшие с них что-то наносное. Тут же, не дожидаясь второго шанса, все пятеро сбросили с себя одёжку, разделись донага и начали обмазывать друг друга золотой краской, с какой-то деловитой серьёзностью, граничившей с упрямством. Пока все пятеро полностью не озолотились. Тогда они облеклись в новые, подвернувшиеся им костюмы, похожие на карнавальные, и пустились в счастливую детскую игру, удивляясь этой нечаянной радости и с каждым мгновением отдаваясь ей всё полнее.
Есть такая древняя мудрость: если у тебя чего-то нет, если ты хочешь чего-то - отдай это. Итальянцы поставили об этом притчу. Уперевшись в стену, пережив крайнюю степень отчуждения и отчаянья, человечество в лице этой пятёрки всё-таки нашло выход из умственного тупика, из персонального и коллективного ада. Герои «Grimmless’a» изнывали от жажды любви до тех пор, пока не сообразили, что сами могут любить. Тут и пришёл конец их страшным сказкам, и настал, в самом деле настал золотой век.
Режиссёр: Стефано Риччи, Театральная компания «ricci/forte» (Италия)
фестиваль «Территория»
Меня тут частенько укоряют в субъективизме, но на этот раз я прямо предупреждаю, что буду излагать свои личные впечатления, имеющие к спектаклю примерно такое же отношение, как сам спектакль к сказкам приснопоминаемых братьев Гримм.
На сайте фестиваля есть и более зазывные картинки (а также многообещающий трейлер спектакля), но мне не хотелось бы вот так вот с ходу вводить кого-либо в заблуждение насчёт сказочной зрелищности этого действа: до зрелищности тут ещё надо было дожить. А начиналось всё и вовсе кисло. Хотя стреляли громко.
Когда выстрелы утихли и покатились такие знакомые, в зубах навязшие монологи с риторическими вопросами и жалобами на эту жизнь, я мысленно ругнула кураторов «Территории» (из-за которых мне уже пришлось претерпеть шоу под названием «Смертельный двигатель») и, предвкушая ещё одну скукотень, устроилась поудобнее в шавАсане в кресле. Через пять минут после начала спектакля я знала наверняка, что не буду о нём писать, и мысль о замаячившей на горизонте вероятности полноценного восьмичасового сна придала мне бодрости духа. Тем временем пятеро актёров продолжали толкать выспренные экзистенциальные монологи, всё более походившие на бессвязный набор слов. Этот поток сознания был сродни суетному сновидению, в котором мелькают обрывки разговоров минувшего дня, или новостной ленте, уравнивающей глобальную катастрофу со светской хроникой. Постепенно образовалось пять (по числу действующих лиц) информационных потоков, в каждом из которых время от времени всплывало что-то насущное, но в следующее мгновение снова тонуло в словесном мусоре.
Мы тут у себя привыкли к значимости слова вообще и печатного слова в особенности. Поэтому некоторое время у меня ушло на то, чтобы попытаться вникнуть в отрывочные реплики, прилежно переводимые в русские титры, прежде чем я наконец догадалась, что не надо искать в словах никакого смысла - его там нет. В этом и заключался смысл: всё смешалось в этом мире, нарушилась иерархия, главное потерялось среди неглавного, люди заигрались, разменяв себя на пустяки, и сами не поймут теперь, отчего они так растерянны и несчастны.
Идея отложилась, но смотреть было тяжело. После вчерашнего трёхчасового праздника актёрского перевоплощения рассудочная игра итальянцев, невзирая на пламенную декламацию, казалась безнадёжно пресной. Продолжая мысленно растекаться в шавасане, я смотрела на сцену вполглаза, с высоты своего упования на Господа Бога досадуя на недогадливых человеков, бьющихся головой о стену, но не не желающих принять реальность такой, какова он есть, и громоздящих собственные виртуальные вселенные, одна утопичнее другой. Каждый сам за себя, и все друг против друга. У каждого свой гарантированный ад, потому что «ад - это другие».
Не помню, в какой момент я снова заинтересовалась происходящим на сцене. Кажется, я пропустила обе мужские истории и одну женскую - про убийство на почве ревности, что ли. Следующим кругом ада было насилие, показанное самым буквальным образом (здесь вообще все иллюстрации были в лоб). Беспричинная жестокость, ищущая выхода вовне, находила свою очередную жертву; детская игра превращалась в расправу. Последней ипостасью ада было одиночество. История девочки по имени Снежка, которая много раз «умирала»: впервые - когда никто из родителей не помог малышке завязать первые в её жизни шнурки; потом, когда узнала, что папа никогда не развешивал в своей комнате её детских рисунков, и т.д. и т.п. Как ни странно, эти детские воспоминания о первых травматичных соприкосновениях с миром, о вехах взросления, которые у каждого свои, - звучали не менее пронзительно, чем сцена изнасилования. Обиды, насилие, одиночество - привычные лики ада, в сердцевине которого отчаянье и чувство опустошённости.
Окончательно проснувшись, я увидела, как пятеро пассажиров тащат каждый свой крест чемодан, влекомые путеводной звездой, которую они держат перед собой на палочке. Образ надежды, то пропадающей, то вспыхивающей с новой силой. Слёзы усталости и отчаянья, и снова надежда. Наконец, все пятеро упёрлись в стену, рассеялись кто куда и затем собрались вместе для того, очевидно, чтобы похоронить свою (и всякую) надежду окончательно. И над гробом, накрытым итальянским флагом, полились вдруг очистительные золотые слёзы, не то покрывавшие лица, не то смывавшие с них что-то наносное. Тут же, не дожидаясь второго шанса, все пятеро сбросили с себя одёжку, разделись донага и начали обмазывать друг друга золотой краской, с какой-то деловитой серьёзностью, граничившей с упрямством. Пока все пятеро полностью не озолотились. Тогда они облеклись в новые, подвернувшиеся им костюмы, похожие на карнавальные, и пустились в счастливую детскую игру, удивляясь этой нечаянной радости и с каждым мгновением отдаваясь ей всё полнее.
Есть такая древняя мудрость: если у тебя чего-то нет, если ты хочешь чего-то - отдай это. Итальянцы поставили об этом притчу. Уперевшись в стену, пережив крайнюю степень отчуждения и отчаянья, человечество в лице этой пятёрки всё-таки нашло выход из умственного тупика, из персонального и коллективного ада. Герои «Grimmless’a» изнывали от жажды любви до тех пор, пока не сообразили, что сами могут любить. Тут и пришёл конец их страшным сказкам, и настал, в самом деле настал золотой век.