Сказка о неполоманном детстве -1
"В рюкзаке моём сало и спички,
и Тургенева восемь томов..."
Последняя станция в сборах перед поездкой за границу - книжный шкаф.
Книги и места завязаны намертво и вложены друг в друга в бесконечной рекурсии: в начале было место, потом - слово о месте, потом - место стало тянуться к своему отблеску в слове. Города отражаются в книгах, но это отражение со временем становится частью реальности, меняя архитектуру города, стиль жизни, речи, одежды и еды его жителей, и, по прошествии нескольких десятилетий или веков, уже становится всё труднее и труднее различить где кончается искусство и начинается судьба. Да и зачем?
Иногда решение какие книги брать с собой сложное - как, скажем, с Прагой. Майринк или Кафка, Гашек или Кундера. Иногда - как с Венецией - очень сложным. Я бы даже сказал, тяжёлым. Имеется в виду не столько тяжесть принятия решения,сколько вес чемодана в килограммах после его принятия. Бывает лёгкий выбор: Брюгге - Тиль. А бывает единственно возможный: Корфу - Даррелл.
Детство.
Юный натуралист, член голубого патруля, Минский птичий рынок - Сторожевка - воскресная дыра во времени, пространстве и кошельке. Вчера была среда, сегодня - понедельник. Вроде бы пять минут назад ещё было воскресное утро, и я только свернул в в рыночный проулок, а вот уже вечер, в левом кармане шевелится пакет с мотылём и трубочником, а в правом что-то пищит, шипит или побулькивает, и первая фраза дома будет "Ээээ... А правда он красивый... И совсем не воняет.. А убирать буду я...". Даррелл прочитан весь, включая последние нудные книги о становлении Джерсийского зоопарка. 84-й год, мне десять лет, приезд Даррелла в Союз. Официальные интервью в "Мире животных" и неофициальные слухи о том, что во время визита в Березинский заповедник Даррелл и сопровождавший его лесник взаимно удивили друг друга: немаленьких габаритов Даррелл был поражён, когда лесник тащил его вместе с женой на себе по какому-то белорусскому болоту, а лесник пребывал в восхищении от способности зарубежного гостя держать банку во время после-болотного обсыхания методом непрерывного разлива из этой самой банки.
Я не помню сколько раз я перечитывал даррелловскую трилогию про Корфу. Другое дело, что в разном возрасте причины, чтобы ещё раз достать книгу с полки, могли меняться. Сначала пропускалось всё, кроме эпизодов со зверями, которые только что не конспектировались, потом - родственники и гости заслонили зверей, да и вообще плывет клипер, на клипере шкипер, у шкипера триппер. А потом... Потом я просто нырял в книгу, как в бассейн с живой водой чистого и незамутнённого счастья. Когда на сердце тяжесть и холодно в груди. Как мысли чёрные к тебе придут. Это подзарядка наших батарей.
А потом я обнаружил, что в сорок два года подзаряжать батарейки тяжелее, чем в тридцать, просто книгой тут не отделаешься, и хоть чучелом, хоть тушкой, но ехать - надо. И был Корфу, и был вечер, и было утро. А утром за калиткой обнаружилось море, в нём - дети, на столике - рюмка с узо, и литературоведением стало заниматься гораздо интереснее.
Собственно, чтение Даррелла в то время, когда сам находишься на Корфу, к литературе имеет очень косвенное отношение. Граница между погружением в текст и погружением в остров стирается, и ты не столько читаешь, сколько пробуешь поймать редкие проблески книжных слов через щели той толстой туристской оболочки, которая наросла с тех пор, как эти слова были написаны. Поймать такие лучи получается редко, но это не так уж и важно. Гораздо важнее постоянное ожидание чуда, которое обязательно должно произойти прямо сейчас, и если не за ближайшим поворотом, то уж за следующим - точно. Корфу - это не праздник, который всегда с тобой. Это предвкушение праздника, которое всегда с тобой и которое не заканчивается. Вернее, которое в твоих силах не закончить. Маленький ребёнок, нагруженный по какой-то глупой ошибке взрослым опытом, стоит вечным предновогодним вечером перед неплотно закрытой дверью и подсматривает в замочную скважину, как смутно знакомые ему тени, шелестя бумагой и пакетами, складывают что-то прекрасное в своей неясности и неясное в своей прекрасности под ёлку. Можно зайти в комнату в любой момент, но зачем?.. Всё равно счастье от размытого движения силуэтов и шелеста обёрточной бумаги будет больше, чем от того, что случится, когда все обёртки будут сорваны.
Это - первая мысль. А вторая - вопрос. Как?! Ну как, как у этого семейства получилось подарить подарить десятилетнему Джерри, а также, что не менее важно, самим себе, пять лет абсолютного детского счастья. И в паузах между вылавливанием детей из моря, бассейна и стаканчиков с мороженным я начал пробовать разбить этот рецепт счастья на отдельные ингредиенты и аккуратно разложить их по полочкам.
Полочка номер раз - деньги. Отец Даррелла, колониальный дорожный инженер, умер, в 1928-м году от рака, когда Джерри было три года, оставив, если переводить на нынешние деньги где-то пол-миллиона фунтов плюс пенсию. Грустная мысль номер раз - как ни крути, но, чтобы каша счастья начала булькать для остальной семьи, кому-то надо долго и занудно строить дороги. Грустная мысль номер два - не факт, что, если бы он остался жив, то всё это счастье получилось бы. Очень сложно расслабиться, когда кто-то из близких долго и занудно строит дороги под боком. Если брать в качестве примера старшего брата - Ларри, то суровая отцовская длань в принятии решений о том, как должно выглядеть его воспитание с образованием, чувствуется очень сильно. Всё должно быть как у людёв, и в одиннадцать лет Ларри был отправлен из Индии в Англию, сменил много частных школ, так и не прижившись ни в одной из них. Тому факту, что после окончании школы он нашёл в себе силы соскочить с колеи и, несмотря на более чем настойчивые наставления родителей, не пойти в университет, а нырнуть литературную неизвестность, мы обязаны, что на свет появился писатель Лоуренс Даррелл. Матери, кстати он так и не простил до конца, что в во всех решениях о том, как должно было проходить его детство, она была на стороне отца. Насколько Джерри, у которого всегда были проблемы с формальным образованием и школьными рамками, смог бы пройти тот же путь и не сломаться - это вопрос. Не факт. Далеко не факт.
Полочка номер два - "Разумеется, Ларри все это и затеял.."
Ёж птица гордая: пока не пнёшь - не полетит. Чтобы семья оказалась на Корфу, кто-то должен был её пнуть. И этим кем-то оказался Ларри. В книге он изображён вполне себе в стиле раздолбайского писателя немного не от мира сего, но, похоже, у этого человека был очень трезвый взгляд на вещи и постукивающие при ходьбе яйца. Кроме приведённого выше примера по выбору наперекор родителям стиля жизни, можно ещё много рассказывать о той части биографии Ларри, когда он работал в Египте и на Кипре в тех департаментах Foreign Office, где уже тяжело сказать это ещё дипломатия или уже гораздо более прикладная её часть. Собственно, странно не то, что у него получилось быть полу-дипломатом полу-Штирлицем. Это как раз у английских джентльменов всегда хорошо получалось. Странно, что он при этом не расплескал себя и смог продолжать писать.
На самом деле, на Корфу Дарреллы проедали не только отцовскую пенсию, но и первые серьёзные гонорары Ларри. В 1934-м выходит «Гамельнская дудочка любви», издательство заключает с Ларри договор на три его будущие книги и даже выплачивает серьёзный аванс. Вместо того, чтобы, как и положено каждому уважающему себя писателю, быстро пропить его его в ближайшем пабе, споря о том, кто кого уважает, он очень трезво выбирает место, где можно будет устроить себе растянутую по времени Болдинскую осень, едет туда сам вместе с женой и вытаскивает всё остальное семейство. Так что всё произошло не совсем так, как описано в начале книги, где .."Резкий ветер задул июль, как свечу, и над землей повисло свинцовое августовское небо..." (о, как по-издевательски звучит это предложение, когда читаешь его посреди израильского июля!), но это не важно. Важно то, что у него получилось второй раз выбить свою жизнь из колеи, и на этот раз захватить с тобой всех остальных. Для того, чтобы решиться на авантюру в семье должен найтись человек, сочетающий в себе трезвую голову, настойчивость страхового агента и пропеллер в заднице. Даррелам повезло дважды: у них был Ларри, сочетающий в себе все эти качества, а у Ларри за годы частных школ не растерялось желание кидаться в авантюры вместе со своей семьёй.
Полочка номер три - Корфу
Легко выбрать дешёвую страну, где даже не сильно высокие доходы дадут возможность спокойно прожить достаточно долгое время. Гораздо тяжелее найти место, которое плюс к этому качеству будет ещё совпадающим с твоими представлениями о приятном климате, безопасным, добрым, не заставляющим в корне менять свой образ жизни и вообще приветливым к чужакам. Корфу отвечал всем этим требованиям плюс идеально совпадал с общим характером Дарреллов: раздолбайство семьи вошло в резонанс с раздолбайством острова, и из этого резонанса вплыла ещё одна составляющая счастья - тебе не надо соответствовать никому и ничему. Стандарты поведения расплываются в полуденной жаре и заглушаются шумом прибоя. В сад. Все - в сад...
Полочка номер четыре - Спирро.
Раздолбайство страны, в которую приехал, может быть смешным, колоритным и приятным только при одном условии: когда есть проводник, который возьмёт тебя за руку и проведёт за собой. Мне кажется, что в одном из тайных чуланов нашего мира обязательно должен стоять потрёпанный сундук, где хранятся страховочные сетки для тех, кто всё таки решился прыгнуть. Их мало, они в заплатках и затёрты до дыр. И, понятное дело, пряников сладких всегда не хватает на всех. Но они есть. Это один из пунктов моей личной и персональной религии. А то... Без этого всё тоскливое, что видишь вокруг, становится тоскливым уже на безнадёжном уровне.
"..Взявшись однажды нас опекать, Спиро так и остался с нами. За несколько часов он превратился из шофера такси в нашего защитника, а через неделю стал нашим проводником, философом и другом. Очень скоро мы уже воспринимали его как члена нашей семьи, и без него не обходилось почти ни одно событие, ни одна затея. Он всегда был под рукой со своим громовым голосом и сдвинутыми бровями, устраивал наши дела, говорил, сколько за что платить, внимательно следил за нами и сообщал маме все, что, по ее мнению, она должна была знать. Грузный, нескладный ангел с дубленой кожей, он охранял нас так нежно и заботливо, словно мы были неразумные дети..."
Правда, наверное, одного Спирро тут было бы недостаточно. Чтобы спокойно смотреть на бардак вокруг, зная, что этот милый раздолбайский рай может повернуться гораздо менее приятной стороной, если вдруг свалится что-то связанное со здоровьем, проблемами с законом или какими-то ещё моментами, в которых, собственно и проявляются отличия между цивильными странами и теми, которые не, надо обладать очень редким талантом пофигизма. Дарреллы оказались на редкость талантливой в этом плане семьёй..
Болтаясь по острову, я пробовал высмотреть Спирро. Это одна из моих любимых игр в путешествиях - искать лица из книг среди прохожих. Не нашёл. Точно также я не смог найти Человека с Бронзовками и многих других персонажей книги. Наверное, это правильно. Спирро появляется только к тем, кто решился и сделал прыжок..
Полочка номер пять - взаимная подъёбка, как стиль разговора и стиль жизни
«Мы взяли машину на уик-энд. Мне очень хотелось познакомиться с этой семьей, потому что Ларри все драматизировал- сумасшедшая мать, ужасные дети, мать-пьяница, пустила на ветер все их состояние, продала все... ужасная, глупая, сумасбродная женщина. Я считала, что все это звучит очень увлекательно, и безумно хотела познакомиться с его семьей. Дом не отличался особыми архитектурными изысками, но комнаты были просторными и довольно удобными, если можно считать беспорядок удобным. В гостиной стояло несколько простых стульев и диван, полы были покрыты коврами, повсюду валялись разные вещи. Беспорядок царил страшный. Но я помню, что мне понравился этот дом - понравился царящий в нем бедлам, понравились люди, которые жили ради жизни, а не ради порядка в доме. Вы сразу же чувствовали, что эти люди не придерживаются сковывающих их условностей, как все остальные. Они ели в любое время, они кричали друг на друга, не задумываясь. Никто никем не командовал. Я впервые попала в настоящую семью - в веселую семью. Я впервые смогла сказать, что мне нравится. В этом доме никому не запрещали высказываться. Это стало для меня настоящим открытием. Мне было непривычно слышать, как они свободно обзывают друг друга и отругиваются до последнего. Это было прекрасно!.."
Это из воспоминаний Нэнси, первой жены Ларри, и речь идёт о её первом знакомстве с Дарреллами.
Плотное общение с родственниками редко способствует душевному спокойствию. Всё равно происходит ли это в малотиражной хрущобе или в доме на берегу моря и под оливами. По статистике после периодов праздников и многочисленных общесемейных сборищ возрастает количество самоубийств. Есть только один способ не поубивать друг друга - постоянное фехтование колкостями , как единственно возможное средство общения. Всё равно же подерёмся, так давайте сразу возьмём подушки, тогда и головы будут целы, и ничего тяжелее перьев по дому летать не будет. Это редко какой семье удаётся. У Даррелов - получилось.
"Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо - это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!"
И да, сигареты и алкоголь, как смазка для жизни вообще и для родственных отношений в частности. Виски, джин, вино, анисовка... Кстати, "анисовка" - это из русского перевода книги. Я долго не мог понять о какой ещё анисовке идёт речь, пока ближе к концу очередной бутылки узо до меня наконец дошло, что я сейчас пил именно её. Я, не тормоз, я очень медленный газ. Пить вредно, конечно. Но иногда гораздо вреднее этого не делать.
Полочка номер шесть - мама.
Стиль взаимной подъёбки - вещь, конечно, хорошая, но всех участников регаты периодически заносит за флажки, и он работает только если есть кто-то, кто может сгладить, смягчить и принять удар на себя. На протяжении всей книги, мама говорит достаточно односложные фразы, не может никого переспорить и очень слабо контролирует действительность. Но как-то при этом абсолютно понятно, что если вытащить этот гвоздик - развалится всё
“Любопытно, хотя никто из нас этого тогда не понимал, но мама позволяла нам жить. Она беспокоилась о нас, она давала нам советы (когда мы спрашивали у нее советов). И советы ее всегда заканчивались словами: «Но в любом случае, милый, ты должен поступать так, как считаешь нужным». Это было своеобразное внушение, своего рода наставничество. Она открывала нам новый взгляд на проблему, который позволял нам открыть что-то новое. Мы могли справиться с проблемой или нет, но это новое намертво поселялось в наших душах. Мне никогда не читали нравоучений, меня никогда не ругали”.
Полочка номер семь - безвременье. Без временье. Без.
Корфу - это немного город Зерро. Он затягивает и не отпускает. Это чувствуется даже в режиме короткого отпуска и посреди магазинов с туристскими сувенирами, но это должно чувствоваться в сто раз больше, когда нет даты возвращения, и ты знаешь, что никуда возвращаться не надо.
"Мало-помалу остров незаметно, но властно подчинял нас своим чарам. Каждый день нес в себе такое спокойствие, такую отрешенность от времени, что хотелось удержать его навсегда. Но потом ночь опять сбрасывала свои темные покровы, и нас ждал новый день, блестящий и яркий, как детская переводная картинка, и с тем же впечатлением нереальности."
Это очень большое детское счастье - засыпать в предвкушении новой переводной картинки. Ещё большее - не считать при этом сколько ещё этих картинок осталось в наборе..
Полочка номер восемь - учителя
Отдельным пунктом моего восхищения перед талантом не напрягаться, которым обладала мама из даррелловской книги - это её отношение к образованию Джерри. Это уже не было пофигизмом - она искала и находила учителей, но тот факт, что каждый новый учитель добавлял гораздо больше забавных эпизодов в ежедневную жизнь, чем знаний - в голову ребёнка, похоже, совсем не приводил её в ужас и не менял главного - Джерри мог делать то, что он хотел. Тут дело даже не только в собственно учёбе. На протяжении всей книги (а также всех остальных, посвящённых детству и подростковому возрасту) у Джерри нет ни одного друга-сверстника. Вообще. Ни одного. Он общается или со зверями, или со взрослыми, и это никому не мешает. Можно себе представить то внимание, которое получил бы от родителей, социальных работников и детских психологов такой ребёнок сегодня. В семье Дарреллов, если кого-то и тревожит факт полного невписывания Джерри в любой детский коллектив, то это остаётся за рамками. Не хочет - не надо.
Зато каждый из учителей-раздолбаев остался отдельной яркой переводной картинкой в наборе детского счастья. Джордж с его танцевальным фехтованием и уроками зоологической истории во время купания. Живущий в еврейском квартале бельгийский консул, франт с нафабренными усиками и доходящей до убийства из жалости любовью к кошкам. Питер, чья суровая оксфордовская убеждённость в необходимости зубодробильной учёбы потихоньку растапливается и оплывает под воздействием солнца, моря и Марго. Элегантный горбун Кралевский с его птицами, мамой, французской борьбой и фантазиями о спасении прекрасной Леди.
Я не знаю, где проходит граница между необходимостью дать ребёнку достаточную базу знаний и желанием дать ему заниматься тем, что он хочет. Эту тонкую линию каждый рисует себе сам и, с учётом того, что моим дочкам сейчас только четыре и шесть, у меня пока мало опыта в танцах на этой линии. Но знаю одно - у меня не хватит смелости подарить детям такие воспоминания, рискуя тем, что мало что останется в сухом остатке учебного багажа, кроме них. У мамы Даррелла такой смелости хватило. Кроме чистой воды восхищения у меня это не вызывает ничего.
...и, как награда за эту смелость, ещё одна страховочная сетка из пыльного сундука на задворках мироздания - Теодор. Он, как и Спирро, наверное тоже полагается только тем, у кого хватило сил похерить "как надо" и прыгнуть. Проблема в том, что и в этом случае на тысячу прыгнувших приходиться не больше одной спасительной сетки.
Он идёт отдельно от всех остальных учителей. Это уже другой уровень - ближе к идеалу Наставника из Стругацких, только с поправкой на расслабленную ироничность Корфу. Человек, который "общался со мной как с равным не только по возрасту, но и по знаниям" и, несмотря на это (а, может быть как раз-таки благодаря этому) сумевший дать Джерри и эти знания, и подход к тому как и где их искать дальше самому.
Интересно, что при всей своей деликатности и постоянном пребывании в полу-смущённом состоянии, этот человек успел повоевать в первой мировой войне и в последствии уйдёт воевать на вторую. Впрочем удивителен не столько этот факт участия - и, судя по всему очень достойного участия - этого гнилого интеллигента в войнах, а то что что он не растерял там ни грамма своей мягкости и умения подшучивать над всем и всеми, начиная с себя. Кстати, один из других учителей Джерри - смешной герой-любовник Питер - тоже потом окажется героем греческого Сопротивления. Может это и есть отгадка тому, как у Средиземнонорья получается не растерять своей расслабленности, несмотря на более чем жестокую историю: здесь переход от драки до ласковой подъёбки за стаканом молодого вина, от крови до любовной интрижки, от водевиля до трагедии незаметен и одинаково легко и непринуждённо происходит в обоих направлениях.
“Желаю тебе всего хорошего, искренне твой Тео Стефанидес.
Р. S. Если в четверг ты ничем не занят и захочешь прийти ко мне на чашку чая, я смогу показать тебе свои кое-какие препараты…”
Пост превысил максимальный жж-шный размер и был разбит на две части.
Продолжение - здесь.
и Тургенева восемь томов..."
Последняя станция в сборах перед поездкой за границу - книжный шкаф.
Книги и места завязаны намертво и вложены друг в друга в бесконечной рекурсии: в начале было место, потом - слово о месте, потом - место стало тянуться к своему отблеску в слове. Города отражаются в книгах, но это отражение со временем становится частью реальности, меняя архитектуру города, стиль жизни, речи, одежды и еды его жителей, и, по прошествии нескольких десятилетий или веков, уже становится всё труднее и труднее различить где кончается искусство и начинается судьба. Да и зачем?
Иногда решение какие книги брать с собой сложное - как, скажем, с Прагой. Майринк или Кафка, Гашек или Кундера. Иногда - как с Венецией - очень сложным. Я бы даже сказал, тяжёлым. Имеется в виду не столько тяжесть принятия решения,сколько вес чемодана в килограммах после его принятия. Бывает лёгкий выбор: Брюгге - Тиль. А бывает единственно возможный: Корфу - Даррелл.
Детство.
Юный натуралист, член голубого патруля, Минский птичий рынок - Сторожевка - воскресная дыра во времени, пространстве и кошельке. Вчера была среда, сегодня - понедельник. Вроде бы пять минут назад ещё было воскресное утро, и я только свернул в в рыночный проулок, а вот уже вечер, в левом кармане шевелится пакет с мотылём и трубочником, а в правом что-то пищит, шипит или побулькивает, и первая фраза дома будет "Ээээ... А правда он красивый... И совсем не воняет.. А убирать буду я...". Даррелл прочитан весь, включая последние нудные книги о становлении Джерсийского зоопарка. 84-й год, мне десять лет, приезд Даррелла в Союз. Официальные интервью в "Мире животных" и неофициальные слухи о том, что во время визита в Березинский заповедник Даррелл и сопровождавший его лесник взаимно удивили друг друга: немаленьких габаритов Даррелл был поражён, когда лесник тащил его вместе с женой на себе по какому-то белорусскому болоту, а лесник пребывал в восхищении от способности зарубежного гостя держать банку во время после-болотного обсыхания методом непрерывного разлива из этой самой банки.
Я не помню сколько раз я перечитывал даррелловскую трилогию про Корфу. Другое дело, что в разном возрасте причины, чтобы ещё раз достать книгу с полки, могли меняться. Сначала пропускалось всё, кроме эпизодов со зверями, которые только что не конспектировались, потом - родственники и гости заслонили зверей, да и вообще плывет клипер, на клипере шкипер, у шкипера триппер. А потом... Потом я просто нырял в книгу, как в бассейн с живой водой чистого и незамутнённого счастья. Когда на сердце тяжесть и холодно в груди. Как мысли чёрные к тебе придут. Это подзарядка наших батарей.
А потом я обнаружил, что в сорок два года подзаряжать батарейки тяжелее, чем в тридцать, просто книгой тут не отделаешься, и хоть чучелом, хоть тушкой, но ехать - надо. И был Корфу, и был вечер, и было утро. А утром за калиткой обнаружилось море, в нём - дети, на столике - рюмка с узо, и литературоведением стало заниматься гораздо интереснее.
Собственно, чтение Даррелла в то время, когда сам находишься на Корфу, к литературе имеет очень косвенное отношение. Граница между погружением в текст и погружением в остров стирается, и ты не столько читаешь, сколько пробуешь поймать редкие проблески книжных слов через щели той толстой туристской оболочки, которая наросла с тех пор, как эти слова были написаны. Поймать такие лучи получается редко, но это не так уж и важно. Гораздо важнее постоянное ожидание чуда, которое обязательно должно произойти прямо сейчас, и если не за ближайшим поворотом, то уж за следующим - точно. Корфу - это не праздник, который всегда с тобой. Это предвкушение праздника, которое всегда с тобой и которое не заканчивается. Вернее, которое в твоих силах не закончить. Маленький ребёнок, нагруженный по какой-то глупой ошибке взрослым опытом, стоит вечным предновогодним вечером перед неплотно закрытой дверью и подсматривает в замочную скважину, как смутно знакомые ему тени, шелестя бумагой и пакетами, складывают что-то прекрасное в своей неясности и неясное в своей прекрасности под ёлку. Можно зайти в комнату в любой момент, но зачем?.. Всё равно счастье от размытого движения силуэтов и шелеста обёрточной бумаги будет больше, чем от того, что случится, когда все обёртки будут сорваны.
Это - первая мысль. А вторая - вопрос. Как?! Ну как, как у этого семейства получилось подарить подарить десятилетнему Джерри, а также, что не менее важно, самим себе, пять лет абсолютного детского счастья. И в паузах между вылавливанием детей из моря, бассейна и стаканчиков с мороженным я начал пробовать разбить этот рецепт счастья на отдельные ингредиенты и аккуратно разложить их по полочкам.
Полочка номер раз - деньги. Отец Даррелла, колониальный дорожный инженер, умер, в 1928-м году от рака, когда Джерри было три года, оставив, если переводить на нынешние деньги где-то пол-миллиона фунтов плюс пенсию. Грустная мысль номер раз - как ни крути, но, чтобы каша счастья начала булькать для остальной семьи, кому-то надо долго и занудно строить дороги. Грустная мысль номер два - не факт, что, если бы он остался жив, то всё это счастье получилось бы. Очень сложно расслабиться, когда кто-то из близких долго и занудно строит дороги под боком. Если брать в качестве примера старшего брата - Ларри, то суровая отцовская длань в принятии решений о том, как должно выглядеть его воспитание с образованием, чувствуется очень сильно. Всё должно быть как у людёв, и в одиннадцать лет Ларри был отправлен из Индии в Англию, сменил много частных школ, так и не прижившись ни в одной из них. Тому факту, что после окончании школы он нашёл в себе силы соскочить с колеи и, несмотря на более чем настойчивые наставления родителей, не пойти в университет, а нырнуть литературную неизвестность, мы обязаны, что на свет появился писатель Лоуренс Даррелл. Матери, кстати он так и не простил до конца, что в во всех решениях о том, как должно было проходить его детство, она была на стороне отца. Насколько Джерри, у которого всегда были проблемы с формальным образованием и школьными рамками, смог бы пройти тот же путь и не сломаться - это вопрос. Не факт. Далеко не факт.
Полочка номер два - "Разумеется, Ларри все это и затеял.."
Ёж птица гордая: пока не пнёшь - не полетит. Чтобы семья оказалась на Корфу, кто-то должен был её пнуть. И этим кем-то оказался Ларри. В книге он изображён вполне себе в стиле раздолбайского писателя немного не от мира сего, но, похоже, у этого человека был очень трезвый взгляд на вещи и постукивающие при ходьбе яйца. Кроме приведённого выше примера по выбору наперекор родителям стиля жизни, можно ещё много рассказывать о той части биографии Ларри, когда он работал в Египте и на Кипре в тех департаментах Foreign Office, где уже тяжело сказать это ещё дипломатия или уже гораздо более прикладная её часть. Собственно, странно не то, что у него получилось быть полу-дипломатом полу-Штирлицем. Это как раз у английских джентльменов всегда хорошо получалось. Странно, что он при этом не расплескал себя и смог продолжать писать.
На самом деле, на Корфу Дарреллы проедали не только отцовскую пенсию, но и первые серьёзные гонорары Ларри. В 1934-м выходит «Гамельнская дудочка любви», издательство заключает с Ларри договор на три его будущие книги и даже выплачивает серьёзный аванс. Вместо того, чтобы, как и положено каждому уважающему себя писателю, быстро пропить его его в ближайшем пабе, споря о том, кто кого уважает, он очень трезво выбирает место, где можно будет устроить себе растянутую по времени Болдинскую осень, едет туда сам вместе с женой и вытаскивает всё остальное семейство. Так что всё произошло не совсем так, как описано в начале книги, где .."Резкий ветер задул июль, как свечу, и над землей повисло свинцовое августовское небо..." (о, как по-издевательски звучит это предложение, когда читаешь его посреди израильского июля!), но это не важно. Важно то, что у него получилось второй раз выбить свою жизнь из колеи, и на этот раз захватить с тобой всех остальных. Для того, чтобы решиться на авантюру в семье должен найтись человек, сочетающий в себе трезвую голову, настойчивость страхового агента и пропеллер в заднице. Даррелам повезло дважды: у них был Ларри, сочетающий в себе все эти качества, а у Ларри за годы частных школ не растерялось желание кидаться в авантюры вместе со своей семьёй.
Полочка номер три - Корфу
Легко выбрать дешёвую страну, где даже не сильно высокие доходы дадут возможность спокойно прожить достаточно долгое время. Гораздо тяжелее найти место, которое плюс к этому качеству будет ещё совпадающим с твоими представлениями о приятном климате, безопасным, добрым, не заставляющим в корне менять свой образ жизни и вообще приветливым к чужакам. Корфу отвечал всем этим требованиям плюс идеально совпадал с общим характером Дарреллов: раздолбайство семьи вошло в резонанс с раздолбайством острова, и из этого резонанса вплыла ещё одна составляющая счастья - тебе не надо соответствовать никому и ничему. Стандарты поведения расплываются в полуденной жаре и заглушаются шумом прибоя. В сад. Все - в сад...
Полочка номер четыре - Спирро.
Раздолбайство страны, в которую приехал, может быть смешным, колоритным и приятным только при одном условии: когда есть проводник, который возьмёт тебя за руку и проведёт за собой. Мне кажется, что в одном из тайных чуланов нашего мира обязательно должен стоять потрёпанный сундук, где хранятся страховочные сетки для тех, кто всё таки решился прыгнуть. Их мало, они в заплатках и затёрты до дыр. И, понятное дело, пряников сладких всегда не хватает на всех. Но они есть. Это один из пунктов моей личной и персональной религии. А то... Без этого всё тоскливое, что видишь вокруг, становится тоскливым уже на безнадёжном уровне.
"..Взявшись однажды нас опекать, Спиро так и остался с нами. За несколько часов он превратился из шофера такси в нашего защитника, а через неделю стал нашим проводником, философом и другом. Очень скоро мы уже воспринимали его как члена нашей семьи, и без него не обходилось почти ни одно событие, ни одна затея. Он всегда был под рукой со своим громовым голосом и сдвинутыми бровями, устраивал наши дела, говорил, сколько за что платить, внимательно следил за нами и сообщал маме все, что, по ее мнению, она должна была знать. Грузный, нескладный ангел с дубленой кожей, он охранял нас так нежно и заботливо, словно мы были неразумные дети..."
Правда, наверное, одного Спирро тут было бы недостаточно. Чтобы спокойно смотреть на бардак вокруг, зная, что этот милый раздолбайский рай может повернуться гораздо менее приятной стороной, если вдруг свалится что-то связанное со здоровьем, проблемами с законом или какими-то ещё моментами, в которых, собственно и проявляются отличия между цивильными странами и теми, которые не, надо обладать очень редким талантом пофигизма. Дарреллы оказались на редкость талантливой в этом плане семьёй..
Болтаясь по острову, я пробовал высмотреть Спирро. Это одна из моих любимых игр в путешествиях - искать лица из книг среди прохожих. Не нашёл. Точно также я не смог найти Человека с Бронзовками и многих других персонажей книги. Наверное, это правильно. Спирро появляется только к тем, кто решился и сделал прыжок..
Полочка номер пять - взаимная подъёбка, как стиль разговора и стиль жизни
«Мы взяли машину на уик-энд. Мне очень хотелось познакомиться с этой семьей, потому что Ларри все драматизировал- сумасшедшая мать, ужасные дети, мать-пьяница, пустила на ветер все их состояние, продала все... ужасная, глупая, сумасбродная женщина. Я считала, что все это звучит очень увлекательно, и безумно хотела познакомиться с его семьей. Дом не отличался особыми архитектурными изысками, но комнаты были просторными и довольно удобными, если можно считать беспорядок удобным. В гостиной стояло несколько простых стульев и диван, полы были покрыты коврами, повсюду валялись разные вещи. Беспорядок царил страшный. Но я помню, что мне понравился этот дом - понравился царящий в нем бедлам, понравились люди, которые жили ради жизни, а не ради порядка в доме. Вы сразу же чувствовали, что эти люди не придерживаются сковывающих их условностей, как все остальные. Они ели в любое время, они кричали друг на друга, не задумываясь. Никто никем не командовал. Я впервые попала в настоящую семью - в веселую семью. Я впервые смогла сказать, что мне нравится. В этом доме никому не запрещали высказываться. Это стало для меня настоящим открытием. Мне было непривычно слышать, как они свободно обзывают друг друга и отругиваются до последнего. Это было прекрасно!.."
Это из воспоминаний Нэнси, первой жены Ларри, и речь идёт о её первом знакомстве с Дарреллами.
Плотное общение с родственниками редко способствует душевному спокойствию. Всё равно происходит ли это в малотиражной хрущобе или в доме на берегу моря и под оливами. По статистике после периодов праздников и многочисленных общесемейных сборищ возрастает количество самоубийств. Есть только один способ не поубивать друг друга - постоянное фехтование колкостями , как единственно возможное средство общения. Всё равно же подерёмся, так давайте сразу возьмём подушки, тогда и головы будут целы, и ничего тяжелее перьев по дому летать не будет. Это редко какой семье удаётся. У Даррелов - получилось.
"Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо - это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!"
И да, сигареты и алкоголь, как смазка для жизни вообще и для родственных отношений в частности. Виски, джин, вино, анисовка... Кстати, "анисовка" - это из русского перевода книги. Я долго не мог понять о какой ещё анисовке идёт речь, пока ближе к концу очередной бутылки узо до меня наконец дошло, что я сейчас пил именно её. Я, не тормоз, я очень медленный газ. Пить вредно, конечно. Но иногда гораздо вреднее этого не делать.
Полочка номер шесть - мама.
Стиль взаимной подъёбки - вещь, конечно, хорошая, но всех участников регаты периодически заносит за флажки, и он работает только если есть кто-то, кто может сгладить, смягчить и принять удар на себя. На протяжении всей книги, мама говорит достаточно односложные фразы, не может никого переспорить и очень слабо контролирует действительность. Но как-то при этом абсолютно понятно, что если вытащить этот гвоздик - развалится всё
“Любопытно, хотя никто из нас этого тогда не понимал, но мама позволяла нам жить. Она беспокоилась о нас, она давала нам советы (когда мы спрашивали у нее советов). И советы ее всегда заканчивались словами: «Но в любом случае, милый, ты должен поступать так, как считаешь нужным». Это было своеобразное внушение, своего рода наставничество. Она открывала нам новый взгляд на проблему, который позволял нам открыть что-то новое. Мы могли справиться с проблемой или нет, но это новое намертво поселялось в наших душах. Мне никогда не читали нравоучений, меня никогда не ругали”.
Полочка номер семь - безвременье. Без временье. Без.
Корфу - это немного город Зерро. Он затягивает и не отпускает. Это чувствуется даже в режиме короткого отпуска и посреди магазинов с туристскими сувенирами, но это должно чувствоваться в сто раз больше, когда нет даты возвращения, и ты знаешь, что никуда возвращаться не надо.
"Мало-помалу остров незаметно, но властно подчинял нас своим чарам. Каждый день нес в себе такое спокойствие, такую отрешенность от времени, что хотелось удержать его навсегда. Но потом ночь опять сбрасывала свои темные покровы, и нас ждал новый день, блестящий и яркий, как детская переводная картинка, и с тем же впечатлением нереальности."
Это очень большое детское счастье - засыпать в предвкушении новой переводной картинки. Ещё большее - не считать при этом сколько ещё этих картинок осталось в наборе..
Полочка номер восемь - учителя
Отдельным пунктом моего восхищения перед талантом не напрягаться, которым обладала мама из даррелловской книги - это её отношение к образованию Джерри. Это уже не было пофигизмом - она искала и находила учителей, но тот факт, что каждый новый учитель добавлял гораздо больше забавных эпизодов в ежедневную жизнь, чем знаний - в голову ребёнка, похоже, совсем не приводил её в ужас и не менял главного - Джерри мог делать то, что он хотел. Тут дело даже не только в собственно учёбе. На протяжении всей книги (а также всех остальных, посвящённых детству и подростковому возрасту) у Джерри нет ни одного друга-сверстника. Вообще. Ни одного. Он общается или со зверями, или со взрослыми, и это никому не мешает. Можно себе представить то внимание, которое получил бы от родителей, социальных работников и детских психологов такой ребёнок сегодня. В семье Дарреллов, если кого-то и тревожит факт полного невписывания Джерри в любой детский коллектив, то это остаётся за рамками. Не хочет - не надо.
Зато каждый из учителей-раздолбаев остался отдельной яркой переводной картинкой в наборе детского счастья. Джордж с его танцевальным фехтованием и уроками зоологической истории во время купания. Живущий в еврейском квартале бельгийский консул, франт с нафабренными усиками и доходящей до убийства из жалости любовью к кошкам. Питер, чья суровая оксфордовская убеждённость в необходимости зубодробильной учёбы потихоньку растапливается и оплывает под воздействием солнца, моря и Марго. Элегантный горбун Кралевский с его птицами, мамой, французской борьбой и фантазиями о спасении прекрасной Леди.
Я не знаю, где проходит граница между необходимостью дать ребёнку достаточную базу знаний и желанием дать ему заниматься тем, что он хочет. Эту тонкую линию каждый рисует себе сам и, с учётом того, что моим дочкам сейчас только четыре и шесть, у меня пока мало опыта в танцах на этой линии. Но знаю одно - у меня не хватит смелости подарить детям такие воспоминания, рискуя тем, что мало что останется в сухом остатке учебного багажа, кроме них. У мамы Даррелла такой смелости хватило. Кроме чистой воды восхищения у меня это не вызывает ничего.
...и, как награда за эту смелость, ещё одна страховочная сетка из пыльного сундука на задворках мироздания - Теодор. Он, как и Спирро, наверное тоже полагается только тем, у кого хватило сил похерить "как надо" и прыгнуть. Проблема в том, что и в этом случае на тысячу прыгнувших приходиться не больше одной спасительной сетки.
Он идёт отдельно от всех остальных учителей. Это уже другой уровень - ближе к идеалу Наставника из Стругацких, только с поправкой на расслабленную ироничность Корфу. Человек, который "общался со мной как с равным не только по возрасту, но и по знаниям" и, несмотря на это (а, может быть как раз-таки благодаря этому) сумевший дать Джерри и эти знания, и подход к тому как и где их искать дальше самому.
Интересно, что при всей своей деликатности и постоянном пребывании в полу-смущённом состоянии, этот человек успел повоевать в первой мировой войне и в последствии уйдёт воевать на вторую. Впрочем удивителен не столько этот факт участия - и, судя по всему очень достойного участия - этого гнилого интеллигента в войнах, а то что что он не растерял там ни грамма своей мягкости и умения подшучивать над всем и всеми, начиная с себя. Кстати, один из других учителей Джерри - смешной герой-любовник Питер - тоже потом окажется героем греческого Сопротивления. Может это и есть отгадка тому, как у Средиземнонорья получается не растерять своей расслабленности, несмотря на более чем жестокую историю: здесь переход от драки до ласковой подъёбки за стаканом молодого вина, от крови до любовной интрижки, от водевиля до трагедии незаметен и одинаково легко и непринуждённо происходит в обоих направлениях.
“Желаю тебе всего хорошего, искренне твой Тео Стефанидес.
Р. S. Если в четверг ты ничем не занят и захочешь прийти ко мне на чашку чая, я смогу показать тебе свои кое-какие препараты…”
Пост превысил максимальный жж-шный размер и был разбит на две части.
Продолжение - здесь.