ПАМЯТНИК ПЕРЕЖИТОЙ, НО НЕ ОСМЫСЛЕННОЙ ЭПОХЕ
Особенности общественного развития Челябинской области в 1996 - 2010 годах: миф о «народном губернаторе», политика «возрождения Урала», деиндустриализация региона и влияние этих факторов на сегодняшнюю ситуацию - нужно ли брать за образец социально-экономическое наследие Петра Сумина?
Инициатива поставить в Челябинске памятник бывшему «партийному и государственному деятелю», а также экс-губернатору П. Сумину по своей поспешности и невнятной аргументации вызывает невольные ассоциации с быстрым «увековечиванием» памяти последних руководителей КПСС, вроде вскоре безнадежно забытого генсека К.Черненко. Практика времен краха советской системы реставрируется, правда в масштабах не страны, а отдельно взятой Челябинской области: эта аналогия, как и сегодняшняя ностальгия по временам «застоя», выглядит весьма символично. Впрочем, неоднозначными памятниками в последнее время нас не удивить: на Алом поле в центре Челябинска, в ста метрах от мемориала Ленина, ожидается памятник государю императору - и это тоже станет символом нашей странной эпохи.
Мы говорим сейчас не об оценках противоречивой личной роли П. Сумина в новейшей челябинской истории. Важнее то, что ситуация с памятником невольно отразила всю сложность общественных и управленческих проблем в Челябинской области, во многом унаследованных от «эпохи Сумина». К сожалению, этот непростой опыт так и остался не осмысленным, а потому слишком много аналогичных управленческих и политических ошибок, ложных экономических стратегий и тактик повторяются и реализуются у нас год за годом, на все новом уровне. А так как по большинству социально-экономических параметров «эпоха Сумина» относилась к периоду «нового челябинского застоя», целый ряд возникших тогда проблем актуальны и сейчас. Эта перекличка «эпох застоя» заслуживает внимательного анализа.
Миф о «народном губернаторе»: рождение идеологии провинциальной исключительности
Петр Сумин руководил областью довольно долго - общий срок его пребывания на посту главы региона превысил 13 лет (с 5 января 1997 по 22 апреля 2010 года).На губернаторских выборах Сумин побеждал дважды - в 1996 и в 2000 годах (попытка проведения выборов в 1993 году не состоялась). Однако вопреки бытующему мифу, он никогда не заручался поддержкой даже 30% жителей области. От общего числа избирателей в 1996 году его поддержали лишь 27% (50,8% голосов при явке в 53%), а в 2000 году - 29% (58,7% голосов при явке 50%). Для сравнения, в том же 1996 году мэр Москвы Ю. Лужков получил более 60% процентов голосов от общего числа избирателей (88,5% голосов при явке 68%). «Народным губернатором» окружение Сумина начало презентовать его публике много позже, когда результаты выборов стали забываться, а сам он был лишь одним из назначаемых Президентом РФ губернаторов.
П. Сумин пришел к власти в конце 90 -х на волне недовольства населения ходом федеральных рыночных реформ, при поддержке компартии РФ, с популистскими обещаниями пересмотра в отдельно взятой Челябинской области ряда федеральных решений и «восстановления социальной справедливости» (вплоть до отмены результатов приватизации). Приход к власти П. Сумина и его партийно-комсомольско-коммерческой «команды» означал заметный разворот курса развития индустриального региона (его предшественник В. Соловьев был сторонником активных рыночных реформ, хотя и с серьезными оговорками в части той же приватизации). Впрочем, оценками стратегических перспектив такого маневра в отдельно взятой области новые власти не озадачивались даже на уровне концепции и анализа рисков. Предпочтение отдавалось популистской риторике о восстановлении справедливости, социальной поддержке населения и уральской исключительности в псевдонародной стилистике движения «За возрождение Урала», собравшем под своей крышей множество представителей партийно-советской номенклатуры, оказавшихся не у дел. Наибольшую поддержку на выборах такая демагогия получила у населения сельских районов и малых депрессивных городов (см. рис 1).
Рис. 1. Поддержка населением П. Сумина на выборах Главы администрации Челябинской области 1995 года», % «за» от общего числа избирателей на фоне среднего уровня по региону при разбивке:
- по крупным и средним городам и территориям с городским населением,
- по территориям малых городских и сельских населенных пунктов,
Вскоре после выборов стала очевидной тенденция к реставрации системы управления по образу советско-партийного прошлого, но с очевидными коммерческими интересами многих участников «новой-старой» областной власти, вернувшейся к рычагам управления (В.Уткин, В.Буравлев, Н.Рязанов, Л.Попова и др.), а также более «новой волны» из бывших комсомольцев с уже приличным стажем коммерческой деятельности (А.Косилов, В.Тимашов и др.). Даже ключевой публичный лозунг губернатора, заключенный в названии ставшего на какое-то время «партией Сумина» «народного движения» «За Возрождение Урала» недвусмысленно отсылал в прошлое. Неудивительно, что в соседней Свердловской области у губернатора Э. Росселя идея «Преображения Урала» дала совсем другие результаты, поскольку содержала позиционирование открытого региона, нового центра притяжения и модернизации Урала. Тогда как в Челябинске провозглашались приоритеты периферийно-провинциального саморазвития, изоляционизма, искусственного ограничения конкуренции (что часто оборачивалось банальной коррупцией, мотивируемой необходимостью «поддержки своих»). Многие помнят ожесточенную кампанию «команды Сумина» против прихода регион свердловской УГМК - «мародеры» было не самым крепким выражением губернатора, отстаивавшего интересы «своей» креатуры.
Впрочем, риторика удельного княжества (развернутая П. Суминым еще в его бытность председателем облсовета в формате провозглашения «Южно-Уральской республики»), всегда была для внутреннего обывательского потребления и на российский уровень не выносилась из опасений перед санкциями Москвы. Также, несмотря на многочисленные декларации с акцентом на идеалы социализма, каких-либо значимых для достаточно тяжело жившего в то время населения области решений администрацией П. Сумина не принималось. Наоборот, были свернуты социально значимые для 90-х годов инициативы губернатора В.Соловьева - такие, как разрешение ярмарочной торговли для минимизации цен и поддержки местных сельхозпроизводителей на городских площадях или бесплатный проезд в общественном транспорте Миасса с 1991 по 2001 годы (инициатива впавшего в немилость мэра В. Григориади) и др.
Весьма специфическая, заточенная на личность «народного губернатора» провинциально-консервативная политика с сильной примесью популизма на продолжительное время стала тормозом развития области. В условиях изменившейся к началу 2000 -х экономической реальности попытки реставрации административных партийно-советских практик периода «позднего застоя» с соответствующей кадровой политикой были бесперспективными и вредными для рыночных преобразований в регионе, наращивания его конкурентоспособности.
«Вытоптанные поляны» и бюрократизация управления
Несмотря на многочисленные проблемы в осуществлении реформ, ситуация в экономике страны в целом постепенно нормализовалась и к 1997 году в Челябинской области уже обозначился некоторый рост (см. рис. 2). Серьезные проблемы возникли позже и они во многом были связаны с кадровой и управленческой политикой «команды Сумина».
Рис. 2. Объем промышленной продукции (в деноминированных млрд. руб., в ценах 1995 г.)
Смена курса и перемены в управлении регионом в 1996 году не обрели внятной концепции за исключением простого деления на «своих» и «чужих». Выстраивая управленческую систему области «под себя» П. Сумин добросовестно «зачистил» ее от сотрудников своего предшественника В. Соловьева. Хотя для срочных кадровых перемен, вплоть до выдавливания по «партийному» признаку специалистов среднего звена, объективных предпосылок не было - наоборот, опытных специалистов всегда не хватало. В период первой «зачистки» попали в опалу, а затем покинули область многие известные управленцы, включая будущего вице - премьера России В. Христенко и многих его коллег по правительству Соловьева.
В последующих «зачистках» пострадали уже не в меру амбициозные сподвижники П. Сумина, который старался не допускать даже тени конкуренции на политическом поле региона. После открытого конфликта регион покинул бывший председатель областного правительства В.Уткин. Первый заместитель губернатора В. Тимашев был осужден за коррупцию, позже на фоне множества коррупционных скандалов скоропостижно скончался заместитель губернатора К. Бочкарев. Тихо исчезли «коммерческие» или «технические» фигуры (предшественники нынешних «технократов») вроде заместителей губернатора И.Сербинова и В. Букрина. Разнообразные внутренние коллизии и скандалы чаще всего быстро «заминались» (даже такие курьезные, как попадание в вытрезвитель руководителя аппарата губернатора Н. Рязанова).
Подобная сборка управленческой команды не под функции и профессиональные компетенции, а по признаку абсолютной лояльности главе области неизбежно порождала несбалансированную систему управления и множество скрытых до поры внутренних проблем. Постепенно в Челябинской области формировался некий суррогат непрерывно, как на дрожжах растущей «партийно-хозяйственной» номенклатуры: с1996 по 2010 год численность работников органов государственной власти Челябинской области (без федеральных структур) практически удвоилась, подойдя к рубежу в 4 тысячи человек. При этом аппарат приобрел сохраняющиеся по сей день качества оторванности от действительности, подмены реальных дел бумажными отчетами и пиаром в СМИ, бесконечной демагогии и угодливости по отношению к главе области при вопиющей неэффективности и регулярных коррупционных скандалах. Были введены практики щедрых «золотых парашютов» для чиновников и обширные автопарки персональных и прочих служебных иномарок. Число персонально закрепленных автомобилей с особыми номерами увеличилось на порядок (их счет пошел на сотни - немыслимое число в сравнении с советским периодом). Все это характерно и для сегодняшних практик областной власти.
В условиях вытоптанной политической и управленческой поляны и отсутствия какой-либо внутренней конкуренции, такая модель развития связана со стремительным разрастанием «квазигосударственной» формы собственности, находящейся в распоряжении отдельных групп аппарата управления, вне государственного и общественного контроля. Именно тогда, пятнадцать лет назад в Челябинской области появились ставшие символами расточительства бюджетов, управленческой неэффективности и коррупции «индустриальный парк Малая Сосновка», различные «бизнес-инкубаторы», «подведомственные учреждения», фонды содействия развитию чего-нибудь, транспортные и иные МУПы (особенно прославилось такими «дочками» Минэкономразвития области при Р. Гаттарове в последующую и очень похожую «эпоху Дубровского»). Скандальные истории с «освоением» бюджетных средств во множестве таких организаций - «прокладок» Челябинской области еще очень далеки от завершения.
Результатом описанных выше и других «преобразований» «команды Сумина», стала запутанная и малоэффективная управленческая конструкция. В ней формально объединялось множество разнородных непрозрачных государственных, бюджетных и околобюджетных структур. Эта система все дальше уходила от реальной жизни области в бесконечные бюрократические игры: «стратегии», отчеты, бессмысленный пиар, а также обоснования значимости (и необходимости все нового финансирования) собственной деятельности. Практики времен «застоя» возрождались.
Перестроенная на провинциальных, «местечковых» приоритетах и личных предпочтениях, с оглядкой на архаичные советские практики, система управления Челябинской области в лучшем случае работала на поддержание статус-кво. Она оказалось малопригодной в сложных изменчивых условиях, будь то кризис или высокий рост (закономерный результат реализации принципа ставки на собственные ограниченные возможности и небольшой круг «своих людей»). На фоне роста и быстрой смены новых глобальных и национальных трендов, большие и малые провалы в развитии региона были предопределены. Отдельные «косметические» преобразования мало что меняли: негативный «эффект колеи» и политики «вытоптанных полян» оказался более чем серьезным и хорошо заметен сегодня, спустя более чем десятилетие.
Региональный кризис и необратимость деиндустриализации
Серьезные социально-экономические осложнения, связанные с банкротством многих прежде ведущих предприятий области проявились уже в 2001 -2002 годах. Масштабы этого явления указывали на структурный кризис в регионе. Он оказался наиболее заметен в машиностроении, отрасли с наибольшим тогда числом предприятий и занятых в них людей. Для многих заводов и фабрик Челябинской области, которые успешно пережили «лихие 90-е», сохранив свой потенциал и коллективы, период «возрождения» региона оказался последним.
Именно в начале «нулевых», с молчаливого согласия областной власти произошел настоящий «разгром» машиностроительного комплекса региона в формате массовых банкротств (часто неоднократных для одного предприятия). Это были ЧТЗ, «Станкомаш», «Булат», завод им. Колющенко, Юрюзанский механический завод, Автоматно-механический завод, «Калибр», Челябинский и Златоустовский часовые заводы, Троицкий дизельный завод и десятки других, менее известных. Ни одно из этих предприятий не возродилось.
Бесконтрольность кризисных процессов в регионе была очевидна. Рабочих мест лишались тысячи и даже десятки тысяч человек, в том числе на конверсионных производствах, где традиционно были сосредоточены лучшие специалисты. Масштабы допущенной тогда властями области региональной социально-экономической драмы хорошо демонстрирует фрагмент бизнес-атласа Челябинской области 1997 года с указанием кратких характеристик продукции и численности персонала предприятий, навсегда потерянных областью примерно через пять лет (см. рис. 3).
Рис. 3. Фрагмент перечня ведущих предприятий машиностроения из бизнес-атласа Челябинской области: отмечена численность работающих по данным 1997 года.
Показательна судьба крупнейшего машиностроительного предприятия области - Челябинского тракторного завода (ЧТЗ или АО «Уралтрак»). Проблемы у предприятия обозначились уже к 1998 году, когда завод непродолжительное время находился под контролем одного из оппонентов П. Сумина, предпринимателя В.Кичеджи (затем покинувшего регион и успешно работавшего на многих государственных постах РФ). После силового выдавливания «командой Сумина» с предприятия его собственника (под лозунгами «возвращения завода трудящимся», конечно), оно стремительно деградировало и растаскивалось. Со временем от бывшего гиганта осталась лишь бледная тень: после целой череды «разборок», банкротств и уголовных дел, потеряв до 90% численности, жалкие остатки ЧТЗ были поглощены «Уралвагонзаводом».
Следует отметить, что в это же время в соседней Свердловской области, «Уралвагонзавод» (как и другие машиностроительные предприятия области) не только успешно преодолел кризисный период и сохранил численность в 30 тысяч человек, но постепенно стал одним из лидеров российского высокотехнологичного машиностроения.
При этом судьба ЧТЗ оказалась далеко не самой худшей. От многих больших заводов (начиная с другого знакового предприятия Челябинска - «Станкомаша») остались только промплощадки и корпуса с остатками не вывезенного еще металлолома.
Неспособность областной власти избежать самых жестоких последствий структурного кризиса, свертывание целого ряда крупных производств и уход массы специалистов высокой квалификации кардинально изменили статус и стратегические перспективы региона. Следствием стала частичная деиндустриализация и структурная деформация экономики региона. Потери производственных мощностей и, что более важно, трудового, интеллектуального потенциала были необратимыми.
Именно это стало определяющим фактором для дальнейших перспектив Челябинской области. Проблемы радикальных экономических преобразований, традиционно относимые на «лихие девяностые», в регионе проявились позже, накануне начала периода высокого экономического роста. К этому моменту база для восстановительного роста существенно сократилась. Вскоре, причем в наиболее благоприятные с точки зрения динамики эконмического роста годы, Челябинская область начала быстро отставать, ее сползание в регионы «второго плана» стало реальностью.
Исключительная форма структурного кризиса Челябинской области с субъективными управленческими предпосылками (которые многократно усилили объективные экономические) стала итогом первой половины «эпохи Сумина». Крах политики «командного провинциального изоляционизма» - стремления минимизировать все неподконтрольные управленческие и социально-экономические процессы, неизбежно привел к их несбалансированности, а далее - довольно редкому явлению социально-экономической бифуркации (ухода в зону ниже уровня стабильности, потери устойчивости с хаотизацией многих процессов) и в итоге к частичному «обрушению» всей региональной системы. Выход области на очередное «дно» сбалансированности экономики и качества жизни во многом стал следствием длительного торможения динамики развития, которое продолжилась и после достижения «точки невозврата».
(Продолжение см. ниже)
Инициатива поставить в Челябинске памятник бывшему «партийному и государственному деятелю», а также экс-губернатору П. Сумину по своей поспешности и невнятной аргументации вызывает невольные ассоциации с быстрым «увековечиванием» памяти последних руководителей КПСС, вроде вскоре безнадежно забытого генсека К.Черненко. Практика времен краха советской системы реставрируется, правда в масштабах не страны, а отдельно взятой Челябинской области: эта аналогия, как и сегодняшняя ностальгия по временам «застоя», выглядит весьма символично. Впрочем, неоднозначными памятниками в последнее время нас не удивить: на Алом поле в центре Челябинска, в ста метрах от мемориала Ленина, ожидается памятник государю императору - и это тоже станет символом нашей странной эпохи.
Мы говорим сейчас не об оценках противоречивой личной роли П. Сумина в новейшей челябинской истории. Важнее то, что ситуация с памятником невольно отразила всю сложность общественных и управленческих проблем в Челябинской области, во многом унаследованных от «эпохи Сумина». К сожалению, этот непростой опыт так и остался не осмысленным, а потому слишком много аналогичных управленческих и политических ошибок, ложных экономических стратегий и тактик повторяются и реализуются у нас год за годом, на все новом уровне. А так как по большинству социально-экономических параметров «эпоха Сумина» относилась к периоду «нового челябинского застоя», целый ряд возникших тогда проблем актуальны и сейчас. Эта перекличка «эпох застоя» заслуживает внимательного анализа.
Миф о «народном губернаторе»: рождение идеологии провинциальной исключительности
Петр Сумин руководил областью довольно долго - общий срок его пребывания на посту главы региона превысил 13 лет (с 5 января 1997 по 22 апреля 2010 года).На губернаторских выборах Сумин побеждал дважды - в 1996 и в 2000 годах (попытка проведения выборов в 1993 году не состоялась). Однако вопреки бытующему мифу, он никогда не заручался поддержкой даже 30% жителей области. От общего числа избирателей в 1996 году его поддержали лишь 27% (50,8% голосов при явке в 53%), а в 2000 году - 29% (58,7% голосов при явке 50%). Для сравнения, в том же 1996 году мэр Москвы Ю. Лужков получил более 60% процентов голосов от общего числа избирателей (88,5% голосов при явке 68%). «Народным губернатором» окружение Сумина начало презентовать его публике много позже, когда результаты выборов стали забываться, а сам он был лишь одним из назначаемых Президентом РФ губернаторов.
П. Сумин пришел к власти в конце 90 -х на волне недовольства населения ходом федеральных рыночных реформ, при поддержке компартии РФ, с популистскими обещаниями пересмотра в отдельно взятой Челябинской области ряда федеральных решений и «восстановления социальной справедливости» (вплоть до отмены результатов приватизации). Приход к власти П. Сумина и его партийно-комсомольско-коммерческой «команды» означал заметный разворот курса развития индустриального региона (его предшественник В. Соловьев был сторонником активных рыночных реформ, хотя и с серьезными оговорками в части той же приватизации). Впрочем, оценками стратегических перспектив такого маневра в отдельно взятой области новые власти не озадачивались даже на уровне концепции и анализа рисков. Предпочтение отдавалось популистской риторике о восстановлении справедливости, социальной поддержке населения и уральской исключительности в псевдонародной стилистике движения «За возрождение Урала», собравшем под своей крышей множество представителей партийно-советской номенклатуры, оказавшихся не у дел. Наибольшую поддержку на выборах такая демагогия получила у населения сельских районов и малых депрессивных городов (см. рис 1).
Рис. 1. Поддержка населением П. Сумина на выборах Главы администрации Челябинской области 1995 года», % «за» от общего числа избирателей на фоне среднего уровня по региону при разбивке:
- по крупным и средним городам и территориям с городским населением,
- по территориям малых городских и сельских населенных пунктов,
Вскоре после выборов стала очевидной тенденция к реставрации системы управления по образу советско-партийного прошлого, но с очевидными коммерческими интересами многих участников «новой-старой» областной власти, вернувшейся к рычагам управления (В.Уткин, В.Буравлев, Н.Рязанов, Л.Попова и др.), а также более «новой волны» из бывших комсомольцев с уже приличным стажем коммерческой деятельности (А.Косилов, В.Тимашов и др.). Даже ключевой публичный лозунг губернатора, заключенный в названии ставшего на какое-то время «партией Сумина» «народного движения» «За Возрождение Урала» недвусмысленно отсылал в прошлое. Неудивительно, что в соседней Свердловской области у губернатора Э. Росселя идея «Преображения Урала» дала совсем другие результаты, поскольку содержала позиционирование открытого региона, нового центра притяжения и модернизации Урала. Тогда как в Челябинске провозглашались приоритеты периферийно-провинциального саморазвития, изоляционизма, искусственного ограничения конкуренции (что часто оборачивалось банальной коррупцией, мотивируемой необходимостью «поддержки своих»). Многие помнят ожесточенную кампанию «команды Сумина» против прихода регион свердловской УГМК - «мародеры» было не самым крепким выражением губернатора, отстаивавшего интересы «своей» креатуры.
Впрочем, риторика удельного княжества (развернутая П. Суминым еще в его бытность председателем облсовета в формате провозглашения «Южно-Уральской республики»), всегда была для внутреннего обывательского потребления и на российский уровень не выносилась из опасений перед санкциями Москвы. Также, несмотря на многочисленные декларации с акцентом на идеалы социализма, каких-либо значимых для достаточно тяжело жившего в то время населения области решений администрацией П. Сумина не принималось. Наоборот, были свернуты социально значимые для 90-х годов инициативы губернатора В.Соловьева - такие, как разрешение ярмарочной торговли для минимизации цен и поддержки местных сельхозпроизводителей на городских площадях или бесплатный проезд в общественном транспорте Миасса с 1991 по 2001 годы (инициатива впавшего в немилость мэра В. Григориади) и др.
Весьма специфическая, заточенная на личность «народного губернатора» провинциально-консервативная политика с сильной примесью популизма на продолжительное время стала тормозом развития области. В условиях изменившейся к началу 2000 -х экономической реальности попытки реставрации административных партийно-советских практик периода «позднего застоя» с соответствующей кадровой политикой были бесперспективными и вредными для рыночных преобразований в регионе, наращивания его конкурентоспособности.
«Вытоптанные поляны» и бюрократизация управления
Несмотря на многочисленные проблемы в осуществлении реформ, ситуация в экономике страны в целом постепенно нормализовалась и к 1997 году в Челябинской области уже обозначился некоторый рост (см. рис. 2). Серьезные проблемы возникли позже и они во многом были связаны с кадровой и управленческой политикой «команды Сумина».
Рис. 2. Объем промышленной продукции (в деноминированных млрд. руб., в ценах 1995 г.)
Смена курса и перемены в управлении регионом в 1996 году не обрели внятной концепции за исключением простого деления на «своих» и «чужих». Выстраивая управленческую систему области «под себя» П. Сумин добросовестно «зачистил» ее от сотрудников своего предшественника В. Соловьева. Хотя для срочных кадровых перемен, вплоть до выдавливания по «партийному» признаку специалистов среднего звена, объективных предпосылок не было - наоборот, опытных специалистов всегда не хватало. В период первой «зачистки» попали в опалу, а затем покинули область многие известные управленцы, включая будущего вице - премьера России В. Христенко и многих его коллег по правительству Соловьева.
В последующих «зачистках» пострадали уже не в меру амбициозные сподвижники П. Сумина, который старался не допускать даже тени конкуренции на политическом поле региона. После открытого конфликта регион покинул бывший председатель областного правительства В.Уткин. Первый заместитель губернатора В. Тимашев был осужден за коррупцию, позже на фоне множества коррупционных скандалов скоропостижно скончался заместитель губернатора К. Бочкарев. Тихо исчезли «коммерческие» или «технические» фигуры (предшественники нынешних «технократов») вроде заместителей губернатора И.Сербинова и В. Букрина. Разнообразные внутренние коллизии и скандалы чаще всего быстро «заминались» (даже такие курьезные, как попадание в вытрезвитель руководителя аппарата губернатора Н. Рязанова).
Подобная сборка управленческой команды не под функции и профессиональные компетенции, а по признаку абсолютной лояльности главе области неизбежно порождала несбалансированную систему управления и множество скрытых до поры внутренних проблем. Постепенно в Челябинской области формировался некий суррогат непрерывно, как на дрожжах растущей «партийно-хозяйственной» номенклатуры: с1996 по 2010 год численность работников органов государственной власти Челябинской области (без федеральных структур) практически удвоилась, подойдя к рубежу в 4 тысячи человек. При этом аппарат приобрел сохраняющиеся по сей день качества оторванности от действительности, подмены реальных дел бумажными отчетами и пиаром в СМИ, бесконечной демагогии и угодливости по отношению к главе области при вопиющей неэффективности и регулярных коррупционных скандалах. Были введены практики щедрых «золотых парашютов» для чиновников и обширные автопарки персональных и прочих служебных иномарок. Число персонально закрепленных автомобилей с особыми номерами увеличилось на порядок (их счет пошел на сотни - немыслимое число в сравнении с советским периодом). Все это характерно и для сегодняшних практик областной власти.
В условиях вытоптанной политической и управленческой поляны и отсутствия какой-либо внутренней конкуренции, такая модель развития связана со стремительным разрастанием «квазигосударственной» формы собственности, находящейся в распоряжении отдельных групп аппарата управления, вне государственного и общественного контроля. Именно тогда, пятнадцать лет назад в Челябинской области появились ставшие символами расточительства бюджетов, управленческой неэффективности и коррупции «индустриальный парк Малая Сосновка», различные «бизнес-инкубаторы», «подведомственные учреждения», фонды содействия развитию чего-нибудь, транспортные и иные МУПы (особенно прославилось такими «дочками» Минэкономразвития области при Р. Гаттарове в последующую и очень похожую «эпоху Дубровского»). Скандальные истории с «освоением» бюджетных средств во множестве таких организаций - «прокладок» Челябинской области еще очень далеки от завершения.
Результатом описанных выше и других «преобразований» «команды Сумина», стала запутанная и малоэффективная управленческая конструкция. В ней формально объединялось множество разнородных непрозрачных государственных, бюджетных и околобюджетных структур. Эта система все дальше уходила от реальной жизни области в бесконечные бюрократические игры: «стратегии», отчеты, бессмысленный пиар, а также обоснования значимости (и необходимости все нового финансирования) собственной деятельности. Практики времен «застоя» возрождались.
Перестроенная на провинциальных, «местечковых» приоритетах и личных предпочтениях, с оглядкой на архаичные советские практики, система управления Челябинской области в лучшем случае работала на поддержание статус-кво. Она оказалось малопригодной в сложных изменчивых условиях, будь то кризис или высокий рост (закономерный результат реализации принципа ставки на собственные ограниченные возможности и небольшой круг «своих людей»). На фоне роста и быстрой смены новых глобальных и национальных трендов, большие и малые провалы в развитии региона были предопределены. Отдельные «косметические» преобразования мало что меняли: негативный «эффект колеи» и политики «вытоптанных полян» оказался более чем серьезным и хорошо заметен сегодня, спустя более чем десятилетие.
Региональный кризис и необратимость деиндустриализации
Серьезные социально-экономические осложнения, связанные с банкротством многих прежде ведущих предприятий области проявились уже в 2001 -2002 годах. Масштабы этого явления указывали на структурный кризис в регионе. Он оказался наиболее заметен в машиностроении, отрасли с наибольшим тогда числом предприятий и занятых в них людей. Для многих заводов и фабрик Челябинской области, которые успешно пережили «лихие 90-е», сохранив свой потенциал и коллективы, период «возрождения» региона оказался последним.
Именно в начале «нулевых», с молчаливого согласия областной власти произошел настоящий «разгром» машиностроительного комплекса региона в формате массовых банкротств (часто неоднократных для одного предприятия). Это были ЧТЗ, «Станкомаш», «Булат», завод им. Колющенко, Юрюзанский механический завод, Автоматно-механический завод, «Калибр», Челябинский и Златоустовский часовые заводы, Троицкий дизельный завод и десятки других, менее известных. Ни одно из этих предприятий не возродилось.
Бесконтрольность кризисных процессов в регионе была очевидна. Рабочих мест лишались тысячи и даже десятки тысяч человек, в том числе на конверсионных производствах, где традиционно были сосредоточены лучшие специалисты. Масштабы допущенной тогда властями области региональной социально-экономической драмы хорошо демонстрирует фрагмент бизнес-атласа Челябинской области 1997 года с указанием кратких характеристик продукции и численности персонала предприятий, навсегда потерянных областью примерно через пять лет (см. рис. 3).
Рис. 3. Фрагмент перечня ведущих предприятий машиностроения из бизнес-атласа Челябинской области: отмечена численность работающих по данным 1997 года.
Показательна судьба крупнейшего машиностроительного предприятия области - Челябинского тракторного завода (ЧТЗ или АО «Уралтрак»). Проблемы у предприятия обозначились уже к 1998 году, когда завод непродолжительное время находился под контролем одного из оппонентов П. Сумина, предпринимателя В.Кичеджи (затем покинувшего регион и успешно работавшего на многих государственных постах РФ). После силового выдавливания «командой Сумина» с предприятия его собственника (под лозунгами «возвращения завода трудящимся», конечно), оно стремительно деградировало и растаскивалось. Со временем от бывшего гиганта осталась лишь бледная тень: после целой череды «разборок», банкротств и уголовных дел, потеряв до 90% численности, жалкие остатки ЧТЗ были поглощены «Уралвагонзаводом».
Следует отметить, что в это же время в соседней Свердловской области, «Уралвагонзавод» (как и другие машиностроительные предприятия области) не только успешно преодолел кризисный период и сохранил численность в 30 тысяч человек, но постепенно стал одним из лидеров российского высокотехнологичного машиностроения.
При этом судьба ЧТЗ оказалась далеко не самой худшей. От многих больших заводов (начиная с другого знакового предприятия Челябинска - «Станкомаша») остались только промплощадки и корпуса с остатками не вывезенного еще металлолома.
Неспособность областной власти избежать самых жестоких последствий структурного кризиса, свертывание целого ряда крупных производств и уход массы специалистов высокой квалификации кардинально изменили статус и стратегические перспективы региона. Следствием стала частичная деиндустриализация и структурная деформация экономики региона. Потери производственных мощностей и, что более важно, трудового, интеллектуального потенциала были необратимыми.
Именно это стало определяющим фактором для дальнейших перспектив Челябинской области. Проблемы радикальных экономических преобразований, традиционно относимые на «лихие девяностые», в регионе проявились позже, накануне начала периода высокого экономического роста. К этому моменту база для восстановительного роста существенно сократилась. Вскоре, причем в наиболее благоприятные с точки зрения динамики эконмического роста годы, Челябинская область начала быстро отставать, ее сползание в регионы «второго плана» стало реальностью.
Исключительная форма структурного кризиса Челябинской области с субъективными управленческими предпосылками (которые многократно усилили объективные экономические) стала итогом первой половины «эпохи Сумина». Крах политики «командного провинциального изоляционизма» - стремления минимизировать все неподконтрольные управленческие и социально-экономические процессы, неизбежно привел к их несбалансированности, а далее - довольно редкому явлению социально-экономической бифуркации (ухода в зону ниже уровня стабильности, потери устойчивости с хаотизацией многих процессов) и в итоге к частичному «обрушению» всей региональной системы. Выход области на очередное «дно» сбалансированности экономики и качества жизни во многом стал следствием длительного торможения динамики развития, которое продолжилась и после достижения «точки невозврата».
(Продолжение см. ниже)