ВОЗВРАЩЕНИЕ В БЕССАРАБИЮ (4)
Огюст Раффе. Прибытие в Кишинев. 4 августа 1837 г.
В качестве иллюстраций к этому по́сту мы даем снимки старинных кишиневских домов времен пребывания в городе А.С. Пушкина из статьи румынского историка Петре Константинеску-Яшь (1892-1977): P. Constantinescu-Iaşi «Cele mai vechi case din Chişinău» // «Comisiunea monumentelor istorice». Secţia din Basarabia. Anuar. Vol. III. Chişinău. 1931. P. 19-45.
«…Она была феатром наших вечных войн» (начало)
Вот кишиневский карантин:
Шлагбаум по случаю холеры.
Разбег холмов, кизячий дым.
Остались позади Бендеры,
Остался за плечами Крым.
. . . . . . . . . . . . . . .
Извилист путь среди холмов.
Россия, Питер - дальней далью.
Осенний вечер Кишинев
Уже окутал черной шалью».
Михаил ХАЗИН «Приезд».
Как известно, Пушкин никогда не бывал за границей. Однажды формально он всё же покидал пределы Империи, правда вместе с Армией: в 1829 году в Закавказье. Пребывание его в 1820-1824 гг. на юге в какой-то степени компенсировало эту его жажду видеть иные земли и людей, их населяющих…
Бессарабия открывала окно на Балканы: в Молдавию, Валахию, Грецию, Сербию, Болгарию, Албанию, Турцию… А Одесса - и еще дальше: в Западную Европу; там возможно было общение с выходцами из Франции, Италии, Швейцарии, сохранявшими тесные связи со своей исторической родиной…
Дорога - это то, что стягивало огромные просторы России в единую Империю.
Нужно ли говорить, что Пушкин любил дорогу, охотно отправлялся в путь, имел к этому вкус.
Для того, чтобы лучше осознать это, можно обратиться к «Словарю языка Пушкина», обратившись к языковым гнездам слов «дорога», «колокольчик», «коляска», «кибитка»…
А можно просто почитать его «Дорожные жалобы» или повесть «Мятель»; послушать «Дорогу» Георгия Свиридова…
Известный собиратель пушкинского наследия и создатель музея поэта в Париже А.Ф. Онегин/Отто (1845-1925) заметил однажды в своем дневнике: «Хотя Пушкин не про себя сказал: всю жизнь провел в дороге [об Императоре Александре I], но сам замечательно исколесил Россию. […] Чуть не попал (не желая) в Соловки, просился в Китай - через Сибирь - интересовался Камчаткой, мечтал об Европе… Поедем, я готов…» («Два века с Пушкиным. Материалы об А.С. Пушкине в фондах Отдела рукописей Российской национальной библиотеки. Каталог». СПб. 2004. С. 207).
Вот крайние точки, где удалось побывать поэту: юг - Арзрум, запад - Полоцк и западная граница Бессарабской области, восток - Оренбург; на севере он вряд ли бывал далее Санкт-Петербургской губернии.
А сколько попутешествовал он по Бессарабии?
Дом Загородного (по имени владельца в 1930 г.) в Кишиневе на улице Огородной, 72 (нынешняя ул. Грэдинилор). Построен в 1800-1810 гг. Существовал еще и в 1959 г.
Никак при этом не обойти вопрос, как он попал на Юг…
Как правило, пушкинисты (в особенности советские) излишне драматизировали ситуацию, говоря о «ссылке», «расправе» и т.д.
Однако, если отбросить эмоции, - это был перевод перешедшего грань дозволенного чиновника Коллегии иностранных дел и за то наказанного, причем, учитывая содеянное, весьма мягко:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/418514.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/418821.html
Дом Стоянова (по имени владельца-болгарина) в Кишиневе на улице Бэлческу (до революции Ба́льшевской), ныне не существующей. Построен в конце XVIII в.
Следует также помнить, что в описываемое время А.С. Пушкин был не более чем подающим надежды талантливым молодым человеком, писавшим весьма недурные стихи; не более того.
В последнее время появились, правда, более адекватные оценки случившегося. Первоначально, считают такие исследователи, Император действительно намеревался сослать совершившего непозволительную дерзость молодого поэта в Сибирь или на Соловки, однако в результате хлопот заступников отправил его всё же «в порядке перевода по службе в цветущую Бессарабию» (Л.М. Аринштейн «Пушкин. Непричесанная биография». 4-е изд. М. 2007. С. 248).
Подорожная А.С. Пушкина: «Показатель сего, Ведомства Государственной Коллегии иностранных дел Коллежский секретарь Александр Пушкин отправлен по надобностям службы к Главному попечителю Колонистов Южного края России. Г. Генерал-Лейтенанту Инзову; почему для свободного проезда сей пашпорт из оной Коллегии дан ему в Санкт-Петербурге мая 5 дня 1820-го года».
Документ был приобретен балетмейстером и коллекционером Сержем Лифарем (1905-1986) в 1937 г. на книжном развале на набережной Сены в Париже и в 1961 г. подарен им Пушкинскому дому.
При этом нельзя не учитывать и некоторые особенности характера самого поэта. Один из лучших стилистов своего времени и пропагандист русской литературы, немецкий писатель К.А. Фарнхаген фон Энзе (1785-1858) отметил в своей дневниковой записи (8.3.1842) разницу между попавшими в опалу Пушкиным и Овидием: «Пушкин полон упорства и мужества, второй льстивого подчинения» («Два века с Пушкиным». С. 148).
Следует внести и еще одно важное уточнение: Пушкин ехал не в Молдавию (хотя и это слово он также употреблял), а в Бессарабию.
Какая разница, спросят иные?
Исторически слово Молдавия связано всё же с иной территорией. Все центры Молдавского княжества в разное время находились вне Бессарабии (Бая, Сирет, Сучава, Яссы). Однако не только ядро, но и основная часть территории собственно Молдавии (ее и по сию пору именуют Запрутской Молдовой) находится вне Бессарабии. Последняя же составляла всего лишь восточную часть Княжества, как и всякая вообще окраина или пограничье населенная весьма пестрым людом.
Более того, Бессарабией эти земли стали называться только после присоединения их в 1812 г. к Российской Империи. До этого, с конца XVII в., так (в честь Господаря Валахии Басараба Великого, правившего в начале XIV в.) называлась только южная ее часть - Буджак, захваченный в XVI в. Османской империей и заселенный ею татарами.
Язык, на котором говорило коренное население Княжества, включая Бессарабию, был общим с соседним Валашским княжеством и давно подпавшей под власть Венгрии Трансильванией (Семиградьем).
Вот что писал в связи с этим современник А.С. Пушкина, уроженец Овидиополя Херсонской губернии и выпускник Кишиневской духовной семинарии, профессор Петербургского университета, драгоман Азиатского департамента Российского МИДа Яков Данилович Гинкулов (1807-1870) в предисловии к составленному им учебнику:
«…Название Ромын не есть гадательно До учреждения Воеводства Молдавского жители обоих Княжеств известны были под общим именем Ромынов. В последствии оно осталось в удел югозападным потомкам Ромынов, Валахам, которые и поныне продолжают называть себя Ромынами; северо-восточные же собратья их предпочли имени Ромын название, заимствованное ими от имени новой отчизны Молдавии и однако, в низшем быту народном, все еще изредка повторяют древнее имя предков своих. (Странно только, что Молдаваны, сложивши с себя родовое имя свое, не охотно дают его и своим родичам - Валахам, называя их Мунтянами/Горцами.) - Следственно при общем обозрении ближайших отродий одного и того же племени мы в праве держаться общего названия их; следственно Ромынский может служить общим знаменателем Валахского и Молдавского наречий» (Я. Гинкулов «Начертание правил валахо-молдавской грамматики». СПб. 1840. С. I-II).
Так в самых общих чертах выглядела сцена, куда 21 сентября 1820 г. прибыл А.С. Пушкин. Здесь, в Кишиневе он оставался вплоть до начала июля 1823-го, когда выехал в Одессу, которую он оставил 30 июля 1824 г., отправляясь уже в настоящую ссылку в Михайловское.
Дом на Минковской улице, названной по имени помещика Минку (1818 г.), ныне Георге Кошбука. Владельцы называли дом «турецким», т.е. построенным до 1812 г.
Присоединении Бессарабии к России по Бухарестскому миру, подписанному 16 мая 1812 г., незадолго до того, как разразилась Гроза Двенадцатого года, произошло сто лет спустя после закончившегося неудачей Прутского похода 1711 г., в котором Царь Петр Алексеевич сражался с турками бок о бок со Своим союзником - Господарем Молдавии Димитрием Кантемиром, потерпев тогда поражение.
По общему счету, начиная с XVI в., это была уже восьмая русско-турецкая война (до начала ХХ в. произошло еще четыре). Кампания 1806-1812 гг. сопровождалась резким уменьшением населения будущей Бессарабской области, и не только в результате военных действий…
«…По мере приближения рокового дня выполнения договора, - писал румынский хронист, автор “Истории Молдавии за 500 лет” постельник Манолаке Дрэгич (1801-1887), - народ собирался толпами, ходил взад и вперед по берегам Прута и, как стадо, бродил по деревням. В течение нескольких недель все прощались с отцами, братьями и родственниками… вплоть до того времени, когда им пришлось расстаться, быть может, навсегда» («История XIX века». Под ред. Лависса и Рамбо. Т. 2. М. 1938. С. 209).
Через какое-то время пограничный Прут получил в народе название «Проклятой реки».
Вряд ли стоит, конечно, и преувеличивать национальной самосознание молдавских крестьян начала XIX века, перенося на ту конкретную ситуацию реалии следующей эпохи; идейными носителями новых веяний были уже совершенно иные социальные группы населения. Тогда же, в 1812-м причины безпокойства и горя были более приземленными, зато и более весомыми для молдавских земледельцев. Резали-то ведь по-живому, рушились связи, в том числе наиболее чувствительные - родственные…
Не стоит преувеличивать и реальную непроницаемость границы, экстраполируя более позднюю ситуацию (с «Карацупой и его верным Джульбарсом») на ту давнюю. «…В первой половине XIX века, - читаем в биографии пушкинского знакомого, молдавского писателя К. Стамати, - очень легко проникали через границу России и Задунайских княжеств не только идеи, но и люди. Поэтому между Бессарабией и Запрутской Молдавией была тесная связь, особенно по линии культуры» (Константин Стамати «Избранное». Кишинев. 1959. С. 6).
В системе представлений того времени население завоеванного края представляло скорее объект истории; ни о какой субъектности не могло идти и речи. В лучшем случае о его нуждах задумывались и по мере возможности и в соответствии с господствовавшей моралью (в особенности учитывая единую веру) удовлетворяли.
Получалось примерно так, как писал в одном из своих стихотворений А.С. Пушкин, пусть и имея в виду совершенно иное:
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
(1823).
Кстати уже в ту пору стали подчеркивать, что Бессарабия была отторгнута от Османской империи, а не от Молдавского княжества, ранее захваченного турками. «Тело Турецкой империи, - писал российский генеральный консул в Яссах, а впоследствии директор Царскосельского Лицея В.Ф. Малиновский, - составленное из чужих народов, помертвело. Надлежит отделить зараженное от здорового, дабы всё вместе не пропало» (И.С. Достян «Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов». М. 1980. С. 110). Стоит ли говорить о формальности такой логики, не случайно взятой на вооружение в советское время.
В Александровскую эпоху так, между прочим, думали не одни лишь представители гражданской администрации или военные, но и т.н. передовая, либерально (но не в привычном нам современном смысле) мыслившая часть общества и даже те, кого потом именовали «декабристами».
Не представлял из себя исключения и Пушкин. «Бессарабия, известная в самой глубокой древности, - пишет он в примечаниях к ранней редакции “Цыган”, - должна быть особенно любопытна для нас», уточняя в одном из вариантов: «От Олега и Святослава до Суворова и Кутузова она была феатром наших вечных войн».
И в более раннем послании Е.А. Баратынскому «Из Бессарабии» (1822):
Сия пустынная страна
Священна для души поэта:
Она Державиным воспета
И славой русскою полна.
Всё это, вероятно, отражает не только то, что он ощутил, будучи в Бессарабии, но в какой-то степени и те знания, которые он получил во время учебы в Лицее и позднее, но еще до приезда на Юг. (К этому мы еще вернемся позднее.)
Деревянные резные столбики кишиневских домов Загородного, Стоянова и на улице Минку.
Даже посетивший почти что сто лет спустя те же края В.В. Розанов испытывал примерно те же чувства.
Вот его запись, датированная 9 июля 1916 г. (до крушения Российской Империи оставалось чуть меньше семи месяцев), из «Последних листьев»:
«…“Планетарный характер” “Русской Империи” я впервые в Бессарабии испытывал. […]
Это было имение, с любовью возделываемое обрусевшею молдаванкою госпожею Богдан (румынский аристократический род), - Сахарна.
И вот, смотря на Днестр, на поля, я всё переносился мыслью к “времен Очаковских и покоренья Крыма”. Тут передо мною был кусочек русского завоевания. И, смотря вот тут на эту землю, я как будто видел солдатские сапоги, месившие молдаванскую глину, - впрочем, чернозем, - но вообще грязь невылазную, тяжелую и страшную.
Под солнцем, столь южным.
Спину печет. Ноги вязнут. А говорят:
- Иди!
И солдат шел. Шли полки. Бились. Стреляли. “Сколько вас, солдатушки, убито??”
- А невесть сколько. О те поры не считали.
- А ведь у каждого была матушка, сестрица, невеста была, и кого убили - о том плакали.
- Это мы неведомы. Надо быть, плакали. Не знаем.
- А как же вы месили-то землю?
- Приказано.
И умерли. Сперва уставали. Все месили, все месили. Глядь, ночью пальба - и полегло половина их, половина нас. Но оттягали. И вот - культурное имение. Художество (даровитая до гениальности хозяйка), беседы. Но в основе всего:
- Что топтали те солдатские ноженьки эту землю. И убиты многие. А кто - неведомо.
Даже не запомнено. Даже нет страницы истории. Вырван этот клок бумаги, где бы записать имена.
А был великий труд и великий пот.
И вот здесь, в Бессарабии, я как-то филологически, как бы упав на землю двумя пятернями и впившись ими в грязь - почувствовал, до чего всякий завоеванный клок земли есть великий труд и пот, и мука и кровь, и смерть в безвестии. Мне стало страшно, и грустно, и благодарно (солдатам), и мы вот, “сегодня пьющие кофе”, просто не понимаем, на какой страшной земле сидим… до какой степени мы все “былинка и пустота” около тех страшных и печальных и покорных солдат.
Мне стало страшно и великолепно за русскую историю. Где “столько труда”. […]
Россия - это правда Русское Царство, потому что от Халилы [Императорский санаторий в Великом Княжестве Финляндском. - С.Ф.] до Бессарабии она вся сделана Царскою заботою и солдатским трудом и крестьянским и поповским долготерпением.
И это что-то достойное и великое. Это самостоятельное и сильное, и “ни у кого совета и указания не спрашивает”. Потому что стоит на своих ногах» (В.В. Розанов «Последние листья». М. 2000. С. 170-172).
Дом Стоянова. Юго-восточный угол.
Особость новоприсоединенной территории подчеркивало и ее официальное название - Бессарабская область (не губерния, каковой она стала лишь в 1873 г.).
Ко времени приезда туда Пушкина работа Русской Администрации по интеграции Бессарабии в пространство Российской Империи была еще не вполне завершена, и ему самому довелось принять в этом процессе непосредственное участие.
«Пушкин, живя в одном со мной доме, - докладывал 28 апреля 1821 г. генерал И.Н. Инзов графу И.А. Каподистрии, - ведет себя хорошо. […] Я занял его переводом на русский язык составленных по-французски молдавских законов» («Русская Старина». СПб. 1887. № 1. С. 243).
Ключевым лицом комиссии по составлению свода местных законов для Бессарабской области был Петр Васильевич Манега (1782-1841), наиболее значительные сведения о биографии которого содержатся в трудах бессарабцев: пушкиниста Г.Г. Безвиконного (G. Bezviconi «Profiluri de ieri şi de azi. Articole». Bucureşti. 1943. P. 179-180; G. Bezviconi «Contribuţii la istoria relaţiilor romîno-ruse». Bucureşti. 1962. Р. 293) и Льва Аристидовича Кассо - профессора-цивилиста и государственного деятеля Российской Империи.
Лев Аристидович Кассо (1865-1914) происходил из семьи одного из богатейших помещиков Бессарабии. Родился в Париже, учился там в Лицее Кондорсе (1883-1885) и в Школе права, получив степень бакалавра (1885). Продолжил образование на юридическом факультете Гейдельберского и Берлинского университетов, получив степень доктора гражданского права (1889). Преподавал в Дерптском (с 1892 г.), Харьковском (с 1895 г.) и Московском (1899-1910) университетах. Директор Императорского Лицея в память Цесаревича Николая (1908-1910). Управляющий (сент. 1910) и министр (с фев. 1911) народного просвещения в чине тайного советника. Сторонник консервативной, охранительной линии; известен увольнением в 1911 г. большой группы либеральной профессуры из Московского университета (108 профессоров и 74 приват-доцента). Скончался 26 ноября 1914 г. в санатории в Петербурге в результате полученных 25 июля травм при избиении его немецкими студентами на берлинском вокзале после получения известия о вступлении России в войну. Согласно завещания был похоронен в родовом имении Чутулешты Сорокского уезда. После присоединения Бессарабии к СССР могила была уничтожена.
О Петре Манеге обычно пишут как о греке. В действительности по происхождению он был куцовлах (аромун, македонский румын). Его отец был родом из города Арты, находящейся ныне в составе греческой Македонии (Эпира). На въезде в этот город находится известный по многочисленным преданиям знаменитый «мост Арты», заставляющий нас вспомнить об архетипической румынской «Легенде о Мастере Маноле»:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/149401.html
Сам Петр Манега родился в Валашском княжестве. Хороший знакомый его семьи, бывший архиепископ Артский, а в 1810-1812 гг. митрополит Унгровлахийский в Бухаресте Игнатий, тесно сотрудничавший с русской военной администрацией, рекомендовал его на Венском конгрессе 1815 г. графу И.А. Каподиистрии. Но тогда поступить на русскую государственную службу у него не вышло и Манега отправился в Париж на учебу, где он пробыл вплоть до 1820 г., получив степень бакалавра филологического факультета (1818), а потом кандидата права (1820) в известной Школе права. (Вопреки тому, что он впоследствии сообщал о себе, доктором права он никогда не был.)
Огюст Раффе. Бухарестская митрополия. 1837 г.
В 1820 г. П.В. Манега еще раз решил попытать счастья. Приехав на Конгресс Священного Союза, проходивший в Троппау, он вновь обратился к графу И.А. Каподистрии, на сей раз порекомендовавшего его в письме от 16 октября 1820 г. генералу И.Н. Инзову: «Может быть, познания его в молдавском языке и систематическое исследование прав будут не безполезны комиссии, установленной для Свода местных Законов в Бессарабии». В ответном письме от 21 января 1821 г. генерал подтвердил полезные качества Манеги. Впоследствии его деятельность снискала ему репутацию «человека серьезного и почтенного».
Характерно, что в своем письме от 1 апреля 1821 г. графу И.А. Каподистрии П.В. Манега, получивший юридическое образование в Париже и гораздо лучше владевший французским, нежели русским, просил пригласить в Комиссию «коренного француза для чисто редакционной работы, ибо незнание русского языка всеми членами комиссии, не исключая и Манеги, заставило вначале писать Уложение на молдавском языке, а в последующих работах при участии Манеги прибегать к французскому языку» (Л.А. Кассо «Петр Манега. Забытый кодификатор Бессарабского права». СПб. 1914. С. 14-15).
Роль такого «коренного француза», по всей вероятности, была предоставлена А.С. Пушкину, за блестящее знание этого языка получившего в Лицее, как известно, даже прозвище «Француз». Об этом свидетельствует приведенный нами выше фрагмент из письма генерала Инзова графу Каподистрии, написанного 28 апреля, т.е. более чем через три недели после обращения Манеги к графу.
Таким образом, А.С. Пушкин, несомненно, хорошо знал П.В. Манегу, принимая непосредственное участие в подготовке законов для вновь присоединенной области.
Дом на улице Минку. Вид со двора.
Работа по кодификации велась вплоть до 1825 г.; результат ее был представлен в виде «Проекта Гражданского Уложения для Бессарабии» в четырех книгах на французском языке.
Это был единственный результат так и не осуществленного - из-за смены официального государственного курса - проекта. В 1830 г. Комиссия была закрыта. Ходатайства П.В. Манеги о принятии его на государственную службу не увенчались успехом.
Начиная с 1830 г., П.В. Манега был членом попечительного совета Кишиневской публичной библиотека, на торжественном открытии которой 17 мая 1832 г. он произнес речь на французском языке.
Способствуя формированию ее фонда, в т.ч. книгами из знаменитой библиотеки И.П. Липранди, которой пользовался А.С. Пушкин, он пробыл на этом посту вплоть до 1840 г., когда навсегда покинул Бессарабию и Россию.
Уехав в Яссы, он скончался там уже в августе 1841 года. Как установил известный знаток бессарабской старины профессор Штефан Берекет (1885-1946), могила его находится в ясском монастыре Голия.
Книги Л.А. Кассо о Петре Манеге.
«Трудно объяснить, - писал автор единственной посвященной Петру Манеге книжки, - не зная может быть скрытой причины, почему этот человек, тогда уже близкий к старости, получивший блестящее для того времени и, во всяком случае, редкое в тогдашней Валахии образование, каким образом этот человек, принадлежавший к семье с положением и со средствами, мог провести без определенного дела столько лет в чуждом для него и неприглядном городе, о неустройстве и непривлекательности которого сходятся в своих суждениях русские и иностранцы. Очевидно, здесь тайна, которой не суждено, по всему вероятию, раскрыться» (Л.А. Кассо «Петр Манега». С. 19-20).
Продолжение следует.