АВГУСТЕЙШАЯ ЖЕРТВА РЕСТАВРАЦИИ (9)
Покушение на Герцога Беррийского. Париж. 13 февраля 1820 г.
РЕГИЦИД
Продолжим, однако, историю с Пушкиным. Некоторые именно с этой выходкой в театре с демонстрацией изображения Лувеля связывают саму высылку поэта из Петербурга.
Первым, кто из этого инцидента выводил дальнейший резкий поворот в жизни поэта, был П.И. Бартенев.
«…В эту пору, в первые месяцы 1820 года, - писал он еще в 1861 г., - обстоятельства изменились… Тогдашние дела Европы, убиение Августа Коцебу (23 марта 1819 г.), восстание в Испании, смерть Герцога Беррийского, не могли не укоренить в Императоре Александре того убеждения, что, блюдя за спокойствием умов за границей, по обязательствам Священного Союза, Он не может равнодушно смотреть на попытки к раздражению их в России. Почти в это время, Прусское правительство приказало арестовать известного политического писателя Герреса за его статьи в “Рейнском Меркурии”. Итак, следовало унять Пушкина» (П.И. Бартенев «Пушкин в Южной России». С. 12).
Гораздо более решительными и определенными были социально мотивированные советские литературоведы, утверждавшие, что высылка на юг А.С. Пушкина была вызвана «в значительной степени его отношением к громкому террористическому акту» (Л.П. Гроссман «Вокруг Пушкина». М. 1928. С. 3).
Современники поэта, о многом судившие не понаслышке, наоборот, были в своих выводах осторожными.
«Поводом к удалению Пушкина из Петербурга, - писал автор первой его биографии (1855) П.В Анненков, - были его собственная неосмотрительность, заносчивость в мнениях и поступках, которые вовсе не лежали в сущности его характера, но привились к нему по легкомыслию молодости и потому, что проходили тогда почти без осуждения. […] Не раз переступал он черту, у которой остановился бы всякий, более рассудительный человек, и скоро дошел до края той пропасти, в которую бы упал непременно, если бы его не удержали снисходительность и попечительность самого начальства» (П.В. Анненков «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина». М. 2007. С. 63).
В другой своей работе, вышедшей в 1874 г., Павел Васильевич уточнял: «…Над Пушкиным обрушилась давно ожидаемая и предвиденная катастрофа. Подробности дела, кончившегося высылкой Пушкина из Петербурга, не вполне известны, так как составляют еще секрет архивов…» (П.В. Анненков «Пушкин в Александровскую эпоху». М. 2016. С. 110).
Автопортрет А.С. Пушкина 1818-1820 гг.
За прошедшие сто с лишним лет мало что изменилось. Строго говоря, у нас до сих пор «нет достаточных документальных подтверждений того, что эпизод с портретом Лувеля инкриминировался Пушкину при дознании; возможно, они просто не сохранились» (С. Поварцов «“Цареубийственный кинжал”. (Пушкин и мотивы цареубийства в русской поэзии)» // «Вопросы Литературы». М. 2001. № 1. С. 90).
Дерзкая выходка поэта в театре была скорее той каплей, которая переполнила чашу терпения, нежели причиной самой высылки.
Вина Пушкина была ясно обозначена Императором Александром I в разговоре с директором Царскосельского лицея Е.А. Энгельгардтом, состоявшемся 18 апреля 1820 г.. По словам Государя, «он наводнил Россию возмутительными стихами».
Тогда же Царь отдал приказ Петербургскому генерал-губернатору графу М.А. Милорадовичу произвести у Пушкина обыск, а самого его арестовать за противоправительственные стихи.
Император Александр I. Рисунки А.С. Пушкина на черновой рукописи. 1822-1824 гг.
Следует подчеркнуть: далеко не все знакомые и друзья поэта с одобрением относились к образу его мыслей и общественному поведению. Кроме декабристов и других «людей передовых взглядов», были и те, кто, хотя и сожалел об удалении Пушкина из Петербурга, всё же не одобряли присущих его стихам и поведению крайностям.
«Отложенным откликом» на пушкинскую демонстрацию в театре портрета убийцы Герцога Беррийского было стихотворение «Огнем свободы пламенея» (лето 1820) Ф.И. Тютчева, извещенного о театральном инциденте своими друзьями (А.Л. Осповат «Послание Тютчева автору “Вольности” и дело Лувеля» // Великая французская революция и пути русского освободительного движения». Тарту. 1989. С. 50-55):
Огнем свободы пламенея
И заглушая звук цепей,
Проснулся в лире дух Алцея -
И рабства пыль слетела с ней.
От лиры искры побежали
И вседробящею струей,
Как пламень Божий, ниспадали
На чела бедные царей.
Счастлив, кто гласом твердым, смелым,
Забыв их сан, забыв их трон,
Вещать тиранам закоснелым
Святые истины рожден!
И ты великим сим уделом,
О муз питомец, награжден!
Воспой и силой сладкогласья
Разнежь, растрогай, преврати
Друзей холодных самовластья
В друзей добра и красоты!
Но граждан не смущай покою
И блеска не мрачи венца,
Певец! Под царскою парчою
Своей волшебною струною
Смягчай, а не тревожь сердца!
В смягчении участи А.С. Пушкина (в качестве мест его пребывания рассматривались области гораздо более суровые, нежели южные пределы Российской Империи) сыграл уже известный нам граф И.А. Каподистрия - статс-секретарь Коллегии иностранным дел, в которой служил поэт.
«Нет той крайности, - писал Иоанн Антонович, - в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек, - как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований. […]
При величайших красотах концепции и слога, это последнее произведение [ода “Вольность”] запечатлено опасными принципами, навеянными направлением времени или, лучше сказать, той анархической доктриной, которую по недобросовестности называют системою человеческих прав, свободы и независимости народов.
Тем не менее гг. Карамзин и Жуковский, узнав об опасностях, которым подвергся молодой поэт, поспешили предложить ему свои советы, привели его к признанию своих заблуждений и к тому, что он дал торжественное обещание отречься от них навсегда.
Г. Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям. Однако эти его покровители полагают, что раскаяние его искренне и что, удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятие и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государству или, по крайней мере, писателя первой величины» («А.С. Пушкин. Документы к биографии 1799-1829». СПб. 2007. С. 339).
Документ этот, датируемый 4-5 мая 1820 г. и одобренный Императором (на подлиннике стоял росчерк Александра I «Быть по сему»), был адресован Главному попечителю и Председателю Комитета попечения о колонистах Южного края России генералу И.Н. Инзову.
Иными словами, абстрагируясь от чинов и званий, один масон (Каподистрия) передавал Пушкина с рук на руки другому (Инзову). Хлопотали же - продолжая ту же цепочку - еще два вольных каменщика: Карамзин и Жуковский.
Граф И.А. Каподистрия и генерал И.Н. Инзов.
Вернемся, однако, еще раз к самому случаю в театре.
«Какой портрет Лувеля, - писали авторы авторитетнейшего среди пушкинистов издания, - […] показывал Пушкин в театре […] - неизвестно. Гравюрный портрет Лувеля с печатной надписью “Черты злодея Лувеля” был приложен к № 12 “Вестника Европы” за 1820 г., но этот номер вышел 15 июля 1820 г. […], когда Пушкин уже был в ссылке. Выпущена была эта гравюра и отдельно, на листах бумаги разного формата, без текста, без аннотации и без надписи. […]
Специалисты полагают, что гравюра без надписи была, вероятно, выпущена ранее № 12 “Вестника Европы” и она-то и была, очевидно, в руках у Пушкина. Других портретов Лувеля в советских гравюрных фондах не имеется, кроме одного портрета XIX века» («Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина 1799-1826». Сост М.А. Цявловский. Изд. 2-е. Л. 1991. С. 656).
У некоторых современников публикация портрета цареубийцы вызвала возмущение. Известный церковный историк и археограф Владыка Евгений (Болховитинов) писал 23 июля 1820 г. из Пскова: «За поездками номеров 6 “Сына Отечества” и ном. 4 “Вестника Европы” я не читал. По вашему указанию прочел только о злодее Лувеле, недостойном бы никакого журнала; а тут он и изображен» («Псковские письма митрополита Евгения Болховитинова петербургскому библиографу и археологу В.Г. Анастасевичу. 1820-й год» // «Русский Архив». М. 1889. Кн. 7. С. 359).
Изображение Лувеля из «Вестника Европы» и французский его оригинал.
Что до рассуждений составителей пушкинской «Летописи» о том, какое именно изображение Лувеля было в распоряжении поэта, заметим: вряд ли построения, основанные на наличии или отсутствии гравюр на тему убийства в Париже Герцога Беррийского в советских фондах, могут выглядеть сколько-нибудь убедительными.
Не исключено, например, что речь идет об изображениях Лувеля с кинжалом под портретом, о выпуске которых во Франции писал в уже приводившихся нами воспоминаниях граф В.А. Соллогуб (подобные изображения мы также уже приводили ранее). Такие гравюры вполне могли оказаться в распоряжении Пушкина, служившего в описываемое время в Коллегии иностранных дел.
Изображений же таких во Франции было выпущено много, причем выбрать среди них пару между собой схожих - задача, прямо скажем, непростая.
Лувели на любой вкус...
...Такие и вот такие:
Продолжение следует.