Из воспоминаний - Поездка в Сибирь
С шестого по десятое октября был в рабочей поездке по Сибири: Иркутск, Забайкальский край, Новокузнецк...
Поездка была напряженной: масса встреч, выступлений, бесед, споров.
Видя, как сегодня изменилась Сибирь, невольно вспомнил далёкое прошлое....
Из воспоминаний
"Поезд тронулся. Перрон серой змеёй заскользил за окном и оборвался: змее отрубили голову - я уезжаю из Ленинграда." Так начиналась моя запись о поездке в Сибирь, сделанная примерно через год после той эпопеи. Рукопись, которую я назвал, ни много ни мало, как "Исповедь", куда-то безвозвратно исчезла, но что интересно, начало той самой исповеди почему-то запомнилось и сейчас я его привёл абсолютно дословно.
Эта история приключилась в 1970-ом году. В 1969-ом, осенью, после того как мы с Толяном ушли из девятого класса, узнав, что в Питере есть Индустриальный техникум, в котором открыт факультет "Геофизические поиски и разведка полезных ископаемых". Узнали мы об этом только в девятом классе, иначе бы ушли в техникум после восьмого. Одним словом, 1 сентября 1969 года мы с ним были студентами индустриального техникума, который находился на улице Толмачёва, сейчас это улица Караванная. Эта улица идёт от цирка мимо Манежа, мимо кинотеатра "Родина", выходит на Невский, практически прямо напротив Дома пионеров. Налево - в нескольких буквально сот метрах Аничков мост, направо - недалеко Елисеевский магазин, площадь Островского, Садовая, Гостиный Двор. Одним словом - самый центр города.
Первый семестр мы окончили неплохо, сдали все экзамены, на каникулах сходили в лыжный поход в Карелию с ночёвками, начался второй семестр. Один из наших однокурсников, который уже отслужил в армии, устроился работать дворником недалеко от БКЗ "Октябрьский". Ему дали служебную отдельную однокомнатную квартиру, вход в комнату был прямо из подъезда, а через комнату можно было пройти на кухню, в углу которой из досок был выгорожен туалет. Эти детали хорошо помнятся, потому что лёд кололи, а осенью листья мели каждый день в 5-6 утра мы все вместе по специальному графику, а затем грелись на квартире чаем, а иногда и не только чаем. Зато на заработанные нашим однокурсником деньги мы иногда по-студенчески кутили. Жизнь была весёлая, студенческая, не буду вдаваться в подробности. Что-то на меня нашло и почему-то я надумал вдруг где-то в феврале, по-моему, после моего дня рождения (а стукнуло мне семнадцать годиков) навсегда уехать куда-нибудь в Сибирь, устроиться в геологическую партию и гори синим пламенем и техникум, и Ленинград, и все друзья - надо срочно начинать серьёзную, взрослую, полевую, геологическую жизнь. Одним словом - типичные проблемы переходного возраста плюс юношеский максимализм.
Маме и сестре я сказал, что завербовался по комсомольской путёвке в Тюмень. Сходу, не заглядывая в атлас, придумал и район, и даже название деревни, в которой якобы я буду работать. Даже попросил маму написать в райком комсомола заявление о том, что она не возражает против поездки сына на комсомольскую стройку. Друзья, конечно, знали, что поехал я на полевые работы в Сибирь, правда, куда конкретно я ещё сам себе плохо представлял.
И вот февральским солнечным деньком, где-то с 20-ю рублями в кармане, с билетом на поезд до Москвы, с чемоданом, в который я положил все свои школьные фотографии и из техникума, новые ботинки, которые купила мне мама, бельё какое-то, механическую бритву "Нева", подаренную батей, ещё какие-то мелочи. Причём перед отъездом я хотел выписаться, но мама отговорила меня, сказав, что, если нужно будет, потом всё мне оформит и сделает. Вот такой был походный "наборчик". Провожать меня пришли все мои друзья. Мы, конечно, сначала посидели в дворницкой, потом всей гурьбой отправились провожать меня на вокзал. Обнялись. Я уже собирался идти в вагон, но Толян немножечко отвёл меня от всех и на ухо сказал: "Серёга, я тебя знаю - отговаривать тебя бесполезно. Я знаю, что ты всё равно вернёшься - может через месяц, может через две недели, может через полгода. Ты только знай одно - я всегда буду тебя ждать, и мне будет хреново без тебя". Я сурово посмотрел на своего лучшего друга: "Что это за нюни такие? Я вообще никогда не вернусь. Если я что решил (я может в то время ещё не знал строчки знаменитой песни Высоцкого про то, что "если я чего решил, я выпью обязательно", но решительность была примерно такой же) …." Как потом эти слова Толяна пригодились мне, возможно, они просто спасли мне жизнь. Одним словом, дальше, как описано: "Скользнула змея платформы…."
Уже поздно вечером я был в Москве на Ленинградском вокзале. Быстро сориентировался, что поезда в Сибирь отправляются с Ярославского, пошёл туда и купил билет в общий вагон на поезд Москва - Хабаровск и хватило мне денег (примерно где-то 17 рублей, а может и меньше, честно говоря, сейчас уже не помню) до Красноярска. Осталось где-то рубля три мелочью. В зале ожидания я прикорнул, чемодан сдал в камеру хранения за 15 копеек. Утром я вышел посмотреть на Москву, в которой, надо сказать, был впервые. Площадь трёх вокзалов - Комсомольская - поразила шумом, гамом и какой-то не питерской суетливостью. Около вокзала я увидел львовский автобус, около которого человек с мегафоном в руке приглашал на экскурсию по городу. Поезд уходил вечером, весь день был впереди. Узнав, что вся экскурсия стоит всего лишь полтинник, я решил посмотреть столицу. Сел в тёплый львовский автобус, который вместе с экскурсоводом повёз нас по Москве. Больше всего запомнилась, конечно же, Красная площадь и про неё расскажу интересный эпизод.
Дело в том, что в детстве, да и в техникуме, мягко говоря, я был хулиганистым подростком. Читатели моего блога уже знают, что в 15 лет я бросил курить, но дурацкая привычка плеваться у меня осталась, и делал это я довольно регулярно и по-хулигански лихо. И вот привозят нас на Красную площадь. Где-то около Василия Блаженного на Васильевском спуске останавливается автобус, мы выходим. Я вижу Спасскую башню, часы на которой в это время, по-моему, сыграли четвертные куранты, машинально плюю на брусчатку и вдруг ловлю себя на мысли, что я сделал что-то очень постыдное и абсолютно недопустимое. Я вдруг понял, что плюнул на КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ(!) - на Святое место для каждого гражданина Советского Союза. С первых картинок в букваре Красная площадь для меня олицетворяла собой всё то, чему меня учили, когда я был октябрёнком, пионером, кстати, в тот момент я был комсомольцем. И удивительно, что у меня, у пушкинского хулигана, уши покраснели от стыда за то, что я плюнул на брусчатку Красной площади. Я поозирался, надеясь на то, что особо никто не заметил. Похоже, так и было.
Вечером, по-моему, было около восьми часов, взяв чемодан, шёл по перрону к своему общему вагону. Не доходя пару вагонов, меня останавливает молодой мужчина, очень интеллигентно одетый, в папахе и взволнованно говорит: "Молодой человек, вы не в этом поезде едете?" На самом деле это был единственный поезд, который стоял на этой платформе и догадаться было не трудно, но это всё я потом понял.
- Да, - говорю, - на этом.
- А вы куда едете?
- До Красноярска.
- Ой, а я до Хабаровска еду, к невесте. И вот беда какая: не хватает буквально нескольких рублей на билет. Вы знаете, меня в Екатеринбурге будут встречать родственники и они мне деньги привезут. Вы не могли бы дать хоть сколько-нибудь, чтобы хватило на билет?
Он говорил это так трогательно, ну какие тут могут быть сомнения? Конечно. Он тут же начал спрашивать какой у меня вагон, место. Я сказал, что места нет, вагон общий. Он спросил, как меня зовут. Я сказал, что Сергей. Он заверил: "Вы знаете, я обязательно вам принесу". "Вот всё, что у меня есть", - и я чистосердечно и простодушно выгреб всё серебро, которое у меня было (около двух рублей), и ссыпал ему в ладонь. Конечно, больше я его никогда не видел. Собственно говоря, я это понял спустя минут пятнадцать. Но он так нахраписто, а главное, интеллигентно и убедительно врал про невесту, что я (сам парень не промах) купился, как последний лох. Ну, Бог с ним. Зато у меня в чемодане была положенная друзьями ещё в Питере бутылка "Столичной" водки и почему-то батон, причём, батон из Питера. В Питере батоном называют то, что москвичи называют булкой. И вот я продолжил поиски своего общего вагона. Когда я зашёл в него, народу было не так много. Я увидел свободный отсек, в котором сидела цыганка и мужичок лет пятидесяти. Я сел, забросил чемодан на третью полку, стал ждать, когда тронется поезд. Вдруг я услышал громкий голос, шутки, прибаутки и слышно, что кто-то пробирается сквозь проходящих в вагон людей, причём против течения. Кто-то беззлобно на него ругался, кто-то похохатывал от его шуток-прибауток. Вскоре этот персонаж возник передо мной. Это был молодой парень лет 28-ми, стриженный наголо, немножко с косинкой, за версту было видно, что сидел, причём, наколок сразу я не увидел, но понял, что он, как тогда говорили, "от хозяина". Ещё удивило, что на улице зима, февраль, а на нём была майка на голое тело, поверх которой не застёгивающаяся (как потом выяснилось - молния не работала) "демократка". Тогда почему-то лёгкие ветровки из плащёвки назывались "демократками". Он весело посмотрел на меня и сказал: "Давай знакомиться, меня зовут Витёк". Я приподнялся:
- А я - Серёга.
- Ну, Серёга, куда едешь?
- До Красноярска.
- А билет-то есть?
- А как же?
- Покажь!
Я достал билет, показал, засунул обратно в свой карман.
- Ну ладно, Серёга, значит, будем ехать вместе.
Почему вместе, я не понял, но этот Витёк мне сразу понравился. Витёк сказал, что сейчас приведёт остальных, и куда-то убежал. Минут через пять я услышал женский визг, опять похохатывание Витька и в нашем отсеке общего вагона появились две девицы, по-моему, навеселе и ещё какой-то "бледный вьюнош" (так я его сразу назвал), как потом оказалось - Санёк, примерно моего возраста. Я-то был, мягко говоря, не Геракл, а это вообще было что-то падающее от дуновения ветерка. Девчонки на каком-то своём тарабарском языке прицепились к цыганке, которая, огрызаясь, быстро встала и ушла, а Витёк буквально на минуту подсел к мужику, который пристроился у окна, что-то на ухо ему шепнул и мужик, матерясь, встал и ушёл. И в купе мы остались впятером. Витёк сказал: "Девчонки, знакомьтесь: это - Серёга. Серёга, это - Санёк. А это - Римка и Галка". За всеми этими разговорами поезд тронулся. И тут Витька командует: "Так, девчонки, в тамбур, пасите кондуктора, потом переходите". Кого пасти, как переходить, я не понял, но девчонки поднялись и ушли. "Санёк, давай наверх". Санёк ящерицей взгромоздился наверх, переложил мой чемодан с одной полки на другую и лёг так, что даже когда я встал, его не было видно. "Ну а ты, Серёга, слушай меня, - сказал Витёк, садясь к окну, - сейчас зайдёт проводник, сунешь ей правой рукой свой билет, когда она его посмотрит, положи билет в правый карман брюк". Я поинтересовался: "Зачем?" "Надо так". Надо, значит, надо. Мы сидим, прислушиваемся, как продвигается проводник, поезд уже стучит во всю. И вот немолодая, усталая женщина подходит к нам: "Мальчики, ваши билеты". Я, как учили, протягиваю правой рукой билет. Она записала что-то себе в книжечку и правой рукой возвращает билет мне, а левой уже тянется к Витьку: "Твой билет". И я с ужасом вижу как Витька вскидывает практически к её носу правую руку с кукишем: "А вот тебе мой билет". И пока он это делает, я чувствую, как он из моей правой руки своей левой берёт мой билет. Только раскрыла рот кондукторша, чтобы заорать на Витька что есть мочи, как он тут же миролюбиво говорит: "Да что ты, вот он билет". И он покрутил перед ней билетом, даже дал ей посмотреть - места там всё равно нет. Она посмотрела, правда, немножко подозрительно, но ничего не сказав, вернула билет Витьку. Честно говоря, с каким-то напрягом я ожидал, что Витёк благополучно сунет этот билет себе в карман, но он благородно вернул его мне. "Ну, - думаю, - слава тебе, Господи!" Буквально через какое-то время вернулись две девчонки, спустился сверху Санёк, начали поближе знакомиться. А чтобы знакомство пошло лучше, я вспомнил, что у меня в чемодане есть бутылка водки, да ещё и батон. Когда я это всё продемонстрировал, радости у коллектива не было предела. За этой бутылочкой, за разговорами выяснилась интересная история. Санёк, оказывается, вроде меня, беглый из дома, только из Москвы, едет куда глаза глядят. Почему он это сделал, так для меня и осталось не ясным, впрочем, как и я особенно не распространялся, почему мне позарезу нужно было ехать в Сибирь.
Витёк, действительно сидел в тюрьме, буквально неделю назад освободился, а теперь едет на Сахалин, где у него батя (страшно даже сказать) первый секретарь Сахалинского обкома партии. С девчонками он познакомился на вокзале, пообещав, что батя их устроит на хорошие деньги - на работу. И мне пообещал работу в геологической партии на Курилах или на Камчатке. Круто! Обе девчонки, на самом деле, молодые женщины, тоже сидели где-то не Севере, работали на рыбопосоле. Нужно сказать, что Римма была очень красивая девушка, а Галка была толстая, неопрятная и некрасивая. Но у обеих были очень страшные руки - они были изъедены солью и даже ногти, по-моему, были изъедены солью и на руки было смотреть неприятно. Правда, на это я вскоре перестал обращать внимание. И вот началось наше интересное путешествие. Очень скоро оказалось, что Витёк - заядлый картёжник. В соседнем вагоне нашлись богатые кавказцы и Витёк регулярно уходил к ним играть, обычно по ночам. Играл он, видимо, неплохо, потому что у нас всё время была еда, был даже иногда коньяк. Ехали мы весело, с песнями. Девчонки оказались вполне нормальными. Однажды был эпизод, который поверг меня и Санька в некий мальчишеский шок, потому что, оказывается, на те деньги, которые девчонки заработали в лагере, они накупили женского белья и в какой-то момент, причём это был не вечер, а день, они вдруг намерились прямо в нашем отсеке всё это примерять, причём, абсолютно на обращая на нас никакого внимания, даже просили иногда что-то застегнуть. Я, честно говоря, очень быстро убежал в тамбур. А Санька, по-моему, так и мучался, хотя, как сказать. И так мы ехали, по-моему, три или четыре дня до Красноярска. Раз в сутки, обычно вечером, ходила бригада проверять билеты, все отрепетировано занимали свои "расчётные" места: Санёк залезал на третью полку, до Красноярска я чинно сидел в купе один, протягивая свой билет, Римма, как более худенькая, пряталась под кучей пальто, которые мы все повесили на одну сторону (хорошо, что никто ни разу не догадался заглянуть под эти пальто), а Галка с Витьком умудрялись бегать из вагона в вагон, изображая всё время, что они из соседнего вагона и у них уже билеты проверяли. Самое удивительное - им это удавалось.
И вот наступил день, когда мы проехали город Красноярск. Так как компания у нас была весёлая, я не очень это заметил, и когда в первый же вечер после Красноярска Витёк (а как-то он чувствовал или знал, когда идут контролёры) дал команду: "Все по местам!", я сначала беспечно остался сидеть на месте. Более того, моя беспечность продолжалась аж до того момента, пока я не услышал голоса контролёров в соседнем отсеке. И вдруг я понял, что билет у меня уже тю-тю: Красноярск был часа три тому назад. Лихорадочно думая: что же делать?, я тут же завалился на полку и решил - притворюсь, что напился и просто-напросто проспал. Подошли контролёры, стали пробовать меня разбудить. Я что-то замычал, перевернулся на другой бок и, самое удивительное, меня так и не разбудили. Поэтому первую проверку билетов я прошёл таким способом. На следующий день я уже по примеру Санька забирался на третью полку, так как комплекцией был не намного крупнее Санька, мне тоже удавалось оставаться незамеченным.
Вот мы проехали Тайшет, Иркутск и повернули огибать Байкал. А ещё, кстати, у меня в чемодане (всё-таки в Сибирь еду) был хороший перочинный ножичек. Мы этим ножичком резали хлеб, открывали консервы, бутылки. Он обычно, даже днём, лежал на столе, но вечером, чтобы не украли, я убирал его в карман брюк или клал под подушку. Спал я, кстати, на второй полке, напротив, тоже на второй полке, спала Римма, Витька спал на нижней, Галка тоже на нижней. Саньке доставалась третья полка, когда Витьки не было, он спал внизу. И вот где-то посреди ночи меня тормошит Витёк:
- Серёга, где у тебя нож?
- Зачем?
- Надо. Я даю ему нож.
Он куда-то убегает, буквально спустя минут десять, я не успел заснуть, смотрю: он прибегает, глянул на меня. Почему-то интуитивно я сделал вид, что сплю, а сам сквозь прищуренные глаза увидел, что он достал задвинутые под нижние полки девичьи сумки, с удивлением вижу, что он оттуда выгребает пакеты с их бельём, кажется, переложил всё в одну из девичьих сумок, схватил пальто Санька и куда-то быстро рванул. Ничего не понимая, я остался лежать. И, вдруг через полчаса - крик, шум, гам, зажёгся свет. Нас стали будить. Тут же оказалась какая-то станция, зашла милиция и сразу же к нам. Выясняется вот какая картина: видимо, Витёк проигрался, что-то там не поделил, прибежал ко мне, взял мой нож и пошёл резать этих кавказцев, похоже, кого-то действительно зарезал. Уж не знаю, насмерть или нет, одним словом - порезал, не постыдился украсть у девчонок купленное на заработанные в лагере деньги бельё и, оказывается, спрыгнул с поезда. Более того, оказалось, что это довольно известный рецидивист, об этом мы уже узнали от милиционера. Я уж не знаю, как на блатном жаргоне называется тот, кто по поездам ходит и грабит, но, оказывается, Витёк этим и промышлял: он действительно иногда играл в карты, а большей частью просто ходил по вагонам и ночью грабил народ. Вот откуда у него деньги всё время были. Похоже, то, что он тратил на еду для нас, это была всего лишь маленькая толика. Витёк сидел и не раз, последняя сидка у него была где-то года полтора назад и всё это время он промышлял по поездам дальнего следования. Естественно, никакой он не сын первого секретаря Сахалинского обкома, может вообще никогда на Сахалине не был. Девицы, поняв, что едут в никуда, а самое главное, что у них украли их вещи, матерились, на чём свет стоит. Санёк приуныл. Еды не было. Вообще всё стало тоскливо. Одним словом - посмотрев по схеме, что ближайший крупный город Чита, я решил, что дальше мне с этой компанией не по пути.
И вот я вышел с чемоданом, без копейки денег в замечательном городе Чита. На привокзальной площади увидел сопки над городом, на двух или трёх из которых стояли локаторы. Был очень сильный мороз, пальтишко у меня было демисезонное, правда, шапка зимняя. Есть уже хотелось сильно, потому что последний раз ел где-то сутки назад. Пошёл было в вокзальную столовую (в те времена ещё хлеб на столах стоял бесплатно), хлеба на столах не было. Покрутился, ничего съестного добыть не удалось. Мешал чемодан. Я стал думать, как бы мне его сдать в камеру хранения, но для этого нужны были 15 копеек. Вспомнил про механическую бритву, подаренную батей, достал и стал всем предлагать купить её за 15 копеек. Желающих не нашлось. Я понимал, что что-нибудь поесть или найти какие-нибудь монетки я смогу только в городе. Есть хотелось очень, поэтому в одном из залов ожидания, в котором было поменьше народу, я нашёл самую дальнюю скамью и задвинул под неё как можно дальше чемодан. Честно говоря, умом я понимал, когда вернусь, очень может быть, что чемодана не будет и поэтому такая практическая мыслишка подсказывала мне: "Достань-ка новые ботинки, обуй их, возьми свежее бельё, сходи, переоденься. Фотографии, может, достань, по карманам рассуй". Но, с другой стороны, это бы означало, что я заранее смирился с тем, что у меня чемодан сопрут. И вот из-за какого-то дурацкого упрямства я ничего этого не сделал, задвинул чемодан подальше и побежал по городу. Причём помню, у меня была абсолютно наивная мысль пойти не куда-нибудь, а в райком комсомола (у меня даже с собой комсомольский билет был) и сказать ребятам, что так и так, оказался в такой ситуации, дайте денег на хлеб. К ужасу своему я никак не мог найти этот райком комсомола, никто не знал, где он находится. Несколько раз заходил в булочные, другие магазины, толкался около касс, пытаясь найти хоть какую-то монетку на полу - ничего нигде не было. Ни солоно хлебавши, возвращаюсь я на вокзал. Войдя в зал ожидания, увидел (а это место было прекрасно издалека видно), что чемодана нет. Самое интересное - грустил я не более пятнадцати секунд, на душе стало весело, потому что этот чемодан нужно было таскать, думать, куда его пристроить, а так - гол как сокол. Паспорт и билет комсомольский у меня с собой, денег не было и нет. Ещё у меня в кармане был атлас железных дорог, ручка и расчёска, и носовой платок, наверное. Вот с таким скарбом я пошёл к схеме железных дорог и стал прикидывать: куда мне дальше податься? Если вы подумали, что, оказавшись без денег и без чемодана, я решил ехать домой, то вы плохо меня знаете. Я решил ехать не куда-нибудь, а в замечательный город Братск, для этого мне нужно было доехать от Читы до Тайшета, а там пересесть на ветку, которая оканчивается в Братске. Там, где-то на севере Иркутской области строилась то ли дорога, то ли рудник какой-то, откуда я это знал, не помню, но план был таков: доехать до Братска, там выйти на большак, взять попутку и ехать толи в Усть-Илимск, ну что-то такое, толи думал, что в этом месте должна была стоять какая-то геологическая партия. Да, наверное, откуда-то я об этом знал.
А ещё забыл сказать, когда ехал с той весёлой компанией, до Тайшета, из Москвы, где-то через два купе ехала моих лет симпатичная светловолосая девчонка. Не помню, как её звали, но на самом деле все дни я проводил в разговорах с ней. Честно говоря, она мне довольно сильно понравилась. Она читала какую-то книжку и закладкой в книжке была открытка, которую ей написала, по-моему, бабушка. Эта девочка училась в Москве в техникуме, но у них что-то в семье случилось и она ехала в Братск. На открытке был обратный адрес: Гидростротель, улица М…… ская и номер дома без квартиры - наверное, частный дом. Я почему-то запомнил этот адрес. Когда я принял решение ехать в Братск, причём понимал, что где-то там должен быть этот "Гидростроитель". Оказывается (она мне рассказала), на карте есть город Братск, а на самом деле это три последовательные железнодорожные станции. По памяти, по-моему, это так: "Братское море", "Падунские пороги" и последняя, конечная станция - "Гидростроитель". И вот я решил, что доеду до Гидростроителя, найду эту девчонку, уж как никак покормит, а может и переночевать позволит, а потом узнаю, как выйти на трассу, возьму попутку и поеду устраиваться в геологическую партию. Вот с таким замечательным планом я стал ждать ближайший поезд, который меня довезёт до Братска. То, что у меня не было денег и не было билета, не смущало, потому что у меня была цель, и я знал, что буду садиться в общие вагоны, обычно на входе билеты не проверяют, потому что все бегом-бегом, поезд стоит мало, а потом уже проводница проходит и спрашивает билеты. Если будут свободны третьи полки, я буду прятаться там. В конце концов, если выяснится, что я без билета, ну ссадят, поезда по Транссибу ходят практически каждый час, сяду в следующий. Собственно говоря, так и сделал, также, по-моему, мне повезло и довольно быстро я доехал, потому что сел в какой-то проходящий поезд и попал в отсек, где ехали пятеро мужиков, как раз одно место было свободным. Как я понял, это были сплавщики, они уже в преддверии весны ехали куда-то готовиться к сплаву. Они сплавляли на плотах брёвна по реке. Ехали они как раз до Тайшета. Я спрятался сначала на третью полку. Проводница прошла, меня не заметила. Я там так и остался лежать. Спустя какое-то время мужики сели ужинать. А ужинали они селёдкой. На пергаментной бумаге они разложили две или три селёдки, аппетитно порезали их ножами, почистили, а ещё у них были две безумно вкусно пахнущие буханки хлеба. Мужики были настоящие - сибиряки, потому что, только начав есть, они позвали меня: "Эй, хлопец, спускайся к нам, присаживайся, поешь". Надо ли говорить, что дважды повторять мне было не нужно. Они мне подкладывали селёдку, а я в основном уминал хлеб. По-моему, я съел больше чем полбуханки, а селёдку только один раз лизнул. Сказал: "Спасибо". Потом всё время бегал в туалет пить воду. На душе повеселело, но это была моя последняя еда на ближайшие то ли шесть, то ли семь суток, но это так, уже забегая вперёд.
Доехал я до Тайшета, там спокойно пересел. И вот где-то уже часов в восемь вечера я оказался в том самом Гидростроителе. Мороз, по-моему, был градусов под 40, ботиночки-то у меня были, хоть и назывались зимними, но я не раз вспомнил про те, которые остались в спёртом чемодане, но что же делать? И стал я бегать по посёлку (причём, именно посёлок), приставать к редким одиноким прохожим с тем: где тут такая улица - на "эМ" начинается и на "ская" кончается, причём, точно помнил, что это не "Московская". Никто не знал. Бегал я, наверное, часа два. И судя по всему, не только замёрз, но и простыл. Не найдя эту "М….скую" улицу, проклиная всё на свете, я вернулся в здание вокзала, которое из себя представляло павильон, к счастью, отапливаемый печкой с дровами, стандартные деревянные кресла-сидения (хорошо что без поручней) на которых можно было вытянуться. На одной из скамеек это уже делал какой-то мужик. Я улёгся и провалился в никуда. Проснулся я от того, что меня тормошили милиционеры, и вдруг почувствовал, что как будто я пьяный. А на самом деле меня бил кашель и, судя по всему, была очень высокая температура. Всё плыло, сам я шатался. Меня сначала действительно милиционеры приняли за пьяного. Я показал им паспорт, они посмотрели на мою ленинградскую прописку. Я им сплёл какую-то историю, сейчас уже не помню, какую, они меня и оставили. Так как это была станция конечная, поезд стоял в тупике, и я знал, что где-то в 8 утра пойдёт этот поезд-подкидыш до Тайшета. Когда поезд подали, шатаясь, кое как забрался в вагон. Проводница, стоя у дверей вагона, притопывая ногами от мороза, спросила: "Билет-то есть?" "Есть, есть", - сказал я и гулко постучал себя по тому месту, где во внутреннем кармане лежал атлас железных дорог. Почему-то это глухое постукивание убедило проводницу, а может не хотелось ей на морозе руки из варежек доставать, одним словом - я проскользнул. Практически я был первым в вагоне, отошёл, чтобы быть не в последнем отсеке, но и подальше от тамбура, рядом с которым купе проводницы, залез на третью полку и стал думать, что дальше делать. Во-первых, понял, что действительно заболел и, похоже, серьёзно. Во-вторых, понял, что никакого Усть-Илимска мне не видать. А, в-третьих, я понял, что больше всего на свете я хочу в Ленинград. И тут спасательным кругом в памяти всплыли слова моего дорогого единственного друга Толяна, который, как в воду глядел, говоря слова, что "я тебя буду ждать". Я знал, что Толян никогда не попрекнёт меня тем, что я вернулся. Просто он действительно очень этого хочет. И потом, наверняка, чувствовал нутром, что так оно и будет. И, приняв это решение, что я возвращаюсь домой, мне стало так легко и так хорошо, что я повалился на эту деревянную полку и заснул. Проснулся от того, что меня даже не проводница, а уже контролёры стаскивали за ногу. У меня были часы, я глянул на них и понял, что еду уже где-то часа три или четыре. А ещё я увидел, что внизу, с удивлением наблюдая за тем, как меня стаскивают, сидит семья: мама, дочка - девчонка моих лет (причём, голодный-голодный, больной-больной, а успел заметить, что симпатичная) и братишка её, наверное, лет пяти. Как раз присутствие симпатичной девчонки почему-то сподвигло меня на поведение некого такого бывало урки. И я начал всякими словами (правда, не матом - в присутствии женщины я никогда бы этого не смог), но, тем не менее, очень грубо отпихиваться, отбрехиваться от них. Они меня потащили в тамбур, где две женщины-контролёра, взяв мой паспорт, с удивлением прочитав, что я из Ленинграда, сказали: "Слушай, ты же ленинградец, что же ты ведёшь себя так?" Мне стало ужасно стыдно. Я им рассказал как есть, сказал, что пытался искать счастья в Сибири, чемодан украли, денег нет, еду домой к маме. При словах, что "еду к маме", сердобольные женщины только что не всплакнули, сказали: "Иди, сынок, садись, только веди себя достойно, как и подобает ленинградцу". А нужно сказать, что ленинградцев всегда уважали, в том числе за вежливость. И потом в геологии я это очень хорошо понял. Я вернулся, но, конечно, не стал садиться там, где сидела та семья.
(продолжение следует)
Поездка была напряженной: масса встреч, выступлений, бесед, споров.
Видя, как сегодня изменилась Сибирь, невольно вспомнил далёкое прошлое....
Из воспоминаний
"Поезд тронулся. Перрон серой змеёй заскользил за окном и оборвался: змее отрубили голову - я уезжаю из Ленинграда." Так начиналась моя запись о поездке в Сибирь, сделанная примерно через год после той эпопеи. Рукопись, которую я назвал, ни много ни мало, как "Исповедь", куда-то безвозвратно исчезла, но что интересно, начало той самой исповеди почему-то запомнилось и сейчас я его привёл абсолютно дословно.
Эта история приключилась в 1970-ом году. В 1969-ом, осенью, после того как мы с Толяном ушли из девятого класса, узнав, что в Питере есть Индустриальный техникум, в котором открыт факультет "Геофизические поиски и разведка полезных ископаемых". Узнали мы об этом только в девятом классе, иначе бы ушли в техникум после восьмого. Одним словом, 1 сентября 1969 года мы с ним были студентами индустриального техникума, который находился на улице Толмачёва, сейчас это улица Караванная. Эта улица идёт от цирка мимо Манежа, мимо кинотеатра "Родина", выходит на Невский, практически прямо напротив Дома пионеров. Налево - в нескольких буквально сот метрах Аничков мост, направо - недалеко Елисеевский магазин, площадь Островского, Садовая, Гостиный Двор. Одним словом - самый центр города.
Первый семестр мы окончили неплохо, сдали все экзамены, на каникулах сходили в лыжный поход в Карелию с ночёвками, начался второй семестр. Один из наших однокурсников, который уже отслужил в армии, устроился работать дворником недалеко от БКЗ "Октябрьский". Ему дали служебную отдельную однокомнатную квартиру, вход в комнату был прямо из подъезда, а через комнату можно было пройти на кухню, в углу которой из досок был выгорожен туалет. Эти детали хорошо помнятся, потому что лёд кололи, а осенью листья мели каждый день в 5-6 утра мы все вместе по специальному графику, а затем грелись на квартире чаем, а иногда и не только чаем. Зато на заработанные нашим однокурсником деньги мы иногда по-студенчески кутили. Жизнь была весёлая, студенческая, не буду вдаваться в подробности. Что-то на меня нашло и почему-то я надумал вдруг где-то в феврале, по-моему, после моего дня рождения (а стукнуло мне семнадцать годиков) навсегда уехать куда-нибудь в Сибирь, устроиться в геологическую партию и гори синим пламенем и техникум, и Ленинград, и все друзья - надо срочно начинать серьёзную, взрослую, полевую, геологическую жизнь. Одним словом - типичные проблемы переходного возраста плюс юношеский максимализм.
Маме и сестре я сказал, что завербовался по комсомольской путёвке в Тюмень. Сходу, не заглядывая в атлас, придумал и район, и даже название деревни, в которой якобы я буду работать. Даже попросил маму написать в райком комсомола заявление о том, что она не возражает против поездки сына на комсомольскую стройку. Друзья, конечно, знали, что поехал я на полевые работы в Сибирь, правда, куда конкретно я ещё сам себе плохо представлял.
И вот февральским солнечным деньком, где-то с 20-ю рублями в кармане, с билетом на поезд до Москвы, с чемоданом, в который я положил все свои школьные фотографии и из техникума, новые ботинки, которые купила мне мама, бельё какое-то, механическую бритву "Нева", подаренную батей, ещё какие-то мелочи. Причём перед отъездом я хотел выписаться, но мама отговорила меня, сказав, что, если нужно будет, потом всё мне оформит и сделает. Вот такой был походный "наборчик". Провожать меня пришли все мои друзья. Мы, конечно, сначала посидели в дворницкой, потом всей гурьбой отправились провожать меня на вокзал. Обнялись. Я уже собирался идти в вагон, но Толян немножечко отвёл меня от всех и на ухо сказал: "Серёга, я тебя знаю - отговаривать тебя бесполезно. Я знаю, что ты всё равно вернёшься - может через месяц, может через две недели, может через полгода. Ты только знай одно - я всегда буду тебя ждать, и мне будет хреново без тебя". Я сурово посмотрел на своего лучшего друга: "Что это за нюни такие? Я вообще никогда не вернусь. Если я что решил (я может в то время ещё не знал строчки знаменитой песни Высоцкого про то, что "если я чего решил, я выпью обязательно", но решительность была примерно такой же) …." Как потом эти слова Толяна пригодились мне, возможно, они просто спасли мне жизнь. Одним словом, дальше, как описано: "Скользнула змея платформы…."
Уже поздно вечером я был в Москве на Ленинградском вокзале. Быстро сориентировался, что поезда в Сибирь отправляются с Ярославского, пошёл туда и купил билет в общий вагон на поезд Москва - Хабаровск и хватило мне денег (примерно где-то 17 рублей, а может и меньше, честно говоря, сейчас уже не помню) до Красноярска. Осталось где-то рубля три мелочью. В зале ожидания я прикорнул, чемодан сдал в камеру хранения за 15 копеек. Утром я вышел посмотреть на Москву, в которой, надо сказать, был впервые. Площадь трёх вокзалов - Комсомольская - поразила шумом, гамом и какой-то не питерской суетливостью. Около вокзала я увидел львовский автобус, около которого человек с мегафоном в руке приглашал на экскурсию по городу. Поезд уходил вечером, весь день был впереди. Узнав, что вся экскурсия стоит всего лишь полтинник, я решил посмотреть столицу. Сел в тёплый львовский автобус, который вместе с экскурсоводом повёз нас по Москве. Больше всего запомнилась, конечно же, Красная площадь и про неё расскажу интересный эпизод.
Дело в том, что в детстве, да и в техникуме, мягко говоря, я был хулиганистым подростком. Читатели моего блога уже знают, что в 15 лет я бросил курить, но дурацкая привычка плеваться у меня осталась, и делал это я довольно регулярно и по-хулигански лихо. И вот привозят нас на Красную площадь. Где-то около Василия Блаженного на Васильевском спуске останавливается автобус, мы выходим. Я вижу Спасскую башню, часы на которой в это время, по-моему, сыграли четвертные куранты, машинально плюю на брусчатку и вдруг ловлю себя на мысли, что я сделал что-то очень постыдное и абсолютно недопустимое. Я вдруг понял, что плюнул на КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ(!) - на Святое место для каждого гражданина Советского Союза. С первых картинок в букваре Красная площадь для меня олицетворяла собой всё то, чему меня учили, когда я был октябрёнком, пионером, кстати, в тот момент я был комсомольцем. И удивительно, что у меня, у пушкинского хулигана, уши покраснели от стыда за то, что я плюнул на брусчатку Красной площади. Я поозирался, надеясь на то, что особо никто не заметил. Похоже, так и было.
Вечером, по-моему, было около восьми часов, взяв чемодан, шёл по перрону к своему общему вагону. Не доходя пару вагонов, меня останавливает молодой мужчина, очень интеллигентно одетый, в папахе и взволнованно говорит: "Молодой человек, вы не в этом поезде едете?" На самом деле это был единственный поезд, который стоял на этой платформе и догадаться было не трудно, но это всё я потом понял.
- Да, - говорю, - на этом.
- А вы куда едете?
- До Красноярска.
- Ой, а я до Хабаровска еду, к невесте. И вот беда какая: не хватает буквально нескольких рублей на билет. Вы знаете, меня в Екатеринбурге будут встречать родственники и они мне деньги привезут. Вы не могли бы дать хоть сколько-нибудь, чтобы хватило на билет?
Он говорил это так трогательно, ну какие тут могут быть сомнения? Конечно. Он тут же начал спрашивать какой у меня вагон, место. Я сказал, что места нет, вагон общий. Он спросил, как меня зовут. Я сказал, что Сергей. Он заверил: "Вы знаете, я обязательно вам принесу". "Вот всё, что у меня есть", - и я чистосердечно и простодушно выгреб всё серебро, которое у меня было (около двух рублей), и ссыпал ему в ладонь. Конечно, больше я его никогда не видел. Собственно говоря, я это понял спустя минут пятнадцать. Но он так нахраписто, а главное, интеллигентно и убедительно врал про невесту, что я (сам парень не промах) купился, как последний лох. Ну, Бог с ним. Зато у меня в чемодане была положенная друзьями ещё в Питере бутылка "Столичной" водки и почему-то батон, причём, батон из Питера. В Питере батоном называют то, что москвичи называют булкой. И вот я продолжил поиски своего общего вагона. Когда я зашёл в него, народу было не так много. Я увидел свободный отсек, в котором сидела цыганка и мужичок лет пятидесяти. Я сел, забросил чемодан на третью полку, стал ждать, когда тронется поезд. Вдруг я услышал громкий голос, шутки, прибаутки и слышно, что кто-то пробирается сквозь проходящих в вагон людей, причём против течения. Кто-то беззлобно на него ругался, кто-то похохатывал от его шуток-прибауток. Вскоре этот персонаж возник передо мной. Это был молодой парень лет 28-ми, стриженный наголо, немножко с косинкой, за версту было видно, что сидел, причём, наколок сразу я не увидел, но понял, что он, как тогда говорили, "от хозяина". Ещё удивило, что на улице зима, февраль, а на нём была майка на голое тело, поверх которой не застёгивающаяся (как потом выяснилось - молния не работала) "демократка". Тогда почему-то лёгкие ветровки из плащёвки назывались "демократками". Он весело посмотрел на меня и сказал: "Давай знакомиться, меня зовут Витёк". Я приподнялся:
- А я - Серёга.
- Ну, Серёга, куда едешь?
- До Красноярска.
- А билет-то есть?
- А как же?
- Покажь!
Я достал билет, показал, засунул обратно в свой карман.
- Ну ладно, Серёга, значит, будем ехать вместе.
Почему вместе, я не понял, но этот Витёк мне сразу понравился. Витёк сказал, что сейчас приведёт остальных, и куда-то убежал. Минут через пять я услышал женский визг, опять похохатывание Витька и в нашем отсеке общего вагона появились две девицы, по-моему, навеселе и ещё какой-то "бледный вьюнош" (так я его сразу назвал), как потом оказалось - Санёк, примерно моего возраста. Я-то был, мягко говоря, не Геракл, а это вообще было что-то падающее от дуновения ветерка. Девчонки на каком-то своём тарабарском языке прицепились к цыганке, которая, огрызаясь, быстро встала и ушла, а Витёк буквально на минуту подсел к мужику, который пристроился у окна, что-то на ухо ему шепнул и мужик, матерясь, встал и ушёл. И в купе мы остались впятером. Витёк сказал: "Девчонки, знакомьтесь: это - Серёга. Серёга, это - Санёк. А это - Римка и Галка". За всеми этими разговорами поезд тронулся. И тут Витька командует: "Так, девчонки, в тамбур, пасите кондуктора, потом переходите". Кого пасти, как переходить, я не понял, но девчонки поднялись и ушли. "Санёк, давай наверх". Санёк ящерицей взгромоздился наверх, переложил мой чемодан с одной полки на другую и лёг так, что даже когда я встал, его не было видно. "Ну а ты, Серёга, слушай меня, - сказал Витёк, садясь к окну, - сейчас зайдёт проводник, сунешь ей правой рукой свой билет, когда она его посмотрит, положи билет в правый карман брюк". Я поинтересовался: "Зачем?" "Надо так". Надо, значит, надо. Мы сидим, прислушиваемся, как продвигается проводник, поезд уже стучит во всю. И вот немолодая, усталая женщина подходит к нам: "Мальчики, ваши билеты". Я, как учили, протягиваю правой рукой билет. Она записала что-то себе в книжечку и правой рукой возвращает билет мне, а левой уже тянется к Витьку: "Твой билет". И я с ужасом вижу как Витька вскидывает практически к её носу правую руку с кукишем: "А вот тебе мой билет". И пока он это делает, я чувствую, как он из моей правой руки своей левой берёт мой билет. Только раскрыла рот кондукторша, чтобы заорать на Витька что есть мочи, как он тут же миролюбиво говорит: "Да что ты, вот он билет". И он покрутил перед ней билетом, даже дал ей посмотреть - места там всё равно нет. Она посмотрела, правда, немножко подозрительно, но ничего не сказав, вернула билет Витьку. Честно говоря, с каким-то напрягом я ожидал, что Витёк благополучно сунет этот билет себе в карман, но он благородно вернул его мне. "Ну, - думаю, - слава тебе, Господи!" Буквально через какое-то время вернулись две девчонки, спустился сверху Санёк, начали поближе знакомиться. А чтобы знакомство пошло лучше, я вспомнил, что у меня в чемодане есть бутылка водки, да ещё и батон. Когда я это всё продемонстрировал, радости у коллектива не было предела. За этой бутылочкой, за разговорами выяснилась интересная история. Санёк, оказывается, вроде меня, беглый из дома, только из Москвы, едет куда глаза глядят. Почему он это сделал, так для меня и осталось не ясным, впрочем, как и я особенно не распространялся, почему мне позарезу нужно было ехать в Сибирь.
Витёк, действительно сидел в тюрьме, буквально неделю назад освободился, а теперь едет на Сахалин, где у него батя (страшно даже сказать) первый секретарь Сахалинского обкома партии. С девчонками он познакомился на вокзале, пообещав, что батя их устроит на хорошие деньги - на работу. И мне пообещал работу в геологической партии на Курилах или на Камчатке. Круто! Обе девчонки, на самом деле, молодые женщины, тоже сидели где-то не Севере, работали на рыбопосоле. Нужно сказать, что Римма была очень красивая девушка, а Галка была толстая, неопрятная и некрасивая. Но у обеих были очень страшные руки - они были изъедены солью и даже ногти, по-моему, были изъедены солью и на руки было смотреть неприятно. Правда, на это я вскоре перестал обращать внимание. И вот началось наше интересное путешествие. Очень скоро оказалось, что Витёк - заядлый картёжник. В соседнем вагоне нашлись богатые кавказцы и Витёк регулярно уходил к ним играть, обычно по ночам. Играл он, видимо, неплохо, потому что у нас всё время была еда, был даже иногда коньяк. Ехали мы весело, с песнями. Девчонки оказались вполне нормальными. Однажды был эпизод, который поверг меня и Санька в некий мальчишеский шок, потому что, оказывается, на те деньги, которые девчонки заработали в лагере, они накупили женского белья и в какой-то момент, причём это был не вечер, а день, они вдруг намерились прямо в нашем отсеке всё это примерять, причём, абсолютно на обращая на нас никакого внимания, даже просили иногда что-то застегнуть. Я, честно говоря, очень быстро убежал в тамбур. А Санька, по-моему, так и мучался, хотя, как сказать. И так мы ехали, по-моему, три или четыре дня до Красноярска. Раз в сутки, обычно вечером, ходила бригада проверять билеты, все отрепетировано занимали свои "расчётные" места: Санёк залезал на третью полку, до Красноярска я чинно сидел в купе один, протягивая свой билет, Римма, как более худенькая, пряталась под кучей пальто, которые мы все повесили на одну сторону (хорошо, что никто ни разу не догадался заглянуть под эти пальто), а Галка с Витьком умудрялись бегать из вагона в вагон, изображая всё время, что они из соседнего вагона и у них уже билеты проверяли. Самое удивительное - им это удавалось.
И вот наступил день, когда мы проехали город Красноярск. Так как компания у нас была весёлая, я не очень это заметил, и когда в первый же вечер после Красноярска Витёк (а как-то он чувствовал или знал, когда идут контролёры) дал команду: "Все по местам!", я сначала беспечно остался сидеть на месте. Более того, моя беспечность продолжалась аж до того момента, пока я не услышал голоса контролёров в соседнем отсеке. И вдруг я понял, что билет у меня уже тю-тю: Красноярск был часа три тому назад. Лихорадочно думая: что же делать?, я тут же завалился на полку и решил - притворюсь, что напился и просто-напросто проспал. Подошли контролёры, стали пробовать меня разбудить. Я что-то замычал, перевернулся на другой бок и, самое удивительное, меня так и не разбудили. Поэтому первую проверку билетов я прошёл таким способом. На следующий день я уже по примеру Санька забирался на третью полку, так как комплекцией был не намного крупнее Санька, мне тоже удавалось оставаться незамеченным.
Вот мы проехали Тайшет, Иркутск и повернули огибать Байкал. А ещё, кстати, у меня в чемодане (всё-таки в Сибирь еду) был хороший перочинный ножичек. Мы этим ножичком резали хлеб, открывали консервы, бутылки. Он обычно, даже днём, лежал на столе, но вечером, чтобы не украли, я убирал его в карман брюк или клал под подушку. Спал я, кстати, на второй полке, напротив, тоже на второй полке, спала Римма, Витька спал на нижней, Галка тоже на нижней. Саньке доставалась третья полка, когда Витьки не было, он спал внизу. И вот где-то посреди ночи меня тормошит Витёк:
- Серёга, где у тебя нож?
- Зачем?
- Надо. Я даю ему нож.
Он куда-то убегает, буквально спустя минут десять, я не успел заснуть, смотрю: он прибегает, глянул на меня. Почему-то интуитивно я сделал вид, что сплю, а сам сквозь прищуренные глаза увидел, что он достал задвинутые под нижние полки девичьи сумки, с удивлением вижу, что он оттуда выгребает пакеты с их бельём, кажется, переложил всё в одну из девичьих сумок, схватил пальто Санька и куда-то быстро рванул. Ничего не понимая, я остался лежать. И, вдруг через полчаса - крик, шум, гам, зажёгся свет. Нас стали будить. Тут же оказалась какая-то станция, зашла милиция и сразу же к нам. Выясняется вот какая картина: видимо, Витёк проигрался, что-то там не поделил, прибежал ко мне, взял мой нож и пошёл резать этих кавказцев, похоже, кого-то действительно зарезал. Уж не знаю, насмерть или нет, одним словом - порезал, не постыдился украсть у девчонок купленное на заработанные в лагере деньги бельё и, оказывается, спрыгнул с поезда. Более того, оказалось, что это довольно известный рецидивист, об этом мы уже узнали от милиционера. Я уж не знаю, как на блатном жаргоне называется тот, кто по поездам ходит и грабит, но, оказывается, Витёк этим и промышлял: он действительно иногда играл в карты, а большей частью просто ходил по вагонам и ночью грабил народ. Вот откуда у него деньги всё время были. Похоже, то, что он тратил на еду для нас, это была всего лишь маленькая толика. Витёк сидел и не раз, последняя сидка у него была где-то года полтора назад и всё это время он промышлял по поездам дальнего следования. Естественно, никакой он не сын первого секретаря Сахалинского обкома, может вообще никогда на Сахалине не был. Девицы, поняв, что едут в никуда, а самое главное, что у них украли их вещи, матерились, на чём свет стоит. Санёк приуныл. Еды не было. Вообще всё стало тоскливо. Одним словом - посмотрев по схеме, что ближайший крупный город Чита, я решил, что дальше мне с этой компанией не по пути.
И вот я вышел с чемоданом, без копейки денег в замечательном городе Чита. На привокзальной площади увидел сопки над городом, на двух или трёх из которых стояли локаторы. Был очень сильный мороз, пальтишко у меня было демисезонное, правда, шапка зимняя. Есть уже хотелось сильно, потому что последний раз ел где-то сутки назад. Пошёл было в вокзальную столовую (в те времена ещё хлеб на столах стоял бесплатно), хлеба на столах не было. Покрутился, ничего съестного добыть не удалось. Мешал чемодан. Я стал думать, как бы мне его сдать в камеру хранения, но для этого нужны были 15 копеек. Вспомнил про механическую бритву, подаренную батей, достал и стал всем предлагать купить её за 15 копеек. Желающих не нашлось. Я понимал, что что-нибудь поесть или найти какие-нибудь монетки я смогу только в городе. Есть хотелось очень, поэтому в одном из залов ожидания, в котором было поменьше народу, я нашёл самую дальнюю скамью и задвинул под неё как можно дальше чемодан. Честно говоря, умом я понимал, когда вернусь, очень может быть, что чемодана не будет и поэтому такая практическая мыслишка подсказывала мне: "Достань-ка новые ботинки, обуй их, возьми свежее бельё, сходи, переоденься. Фотографии, может, достань, по карманам рассуй". Но, с другой стороны, это бы означало, что я заранее смирился с тем, что у меня чемодан сопрут. И вот из-за какого-то дурацкого упрямства я ничего этого не сделал, задвинул чемодан подальше и побежал по городу. Причём помню, у меня была абсолютно наивная мысль пойти не куда-нибудь, а в райком комсомола (у меня даже с собой комсомольский билет был) и сказать ребятам, что так и так, оказался в такой ситуации, дайте денег на хлеб. К ужасу своему я никак не мог найти этот райком комсомола, никто не знал, где он находится. Несколько раз заходил в булочные, другие магазины, толкался около касс, пытаясь найти хоть какую-то монетку на полу - ничего нигде не было. Ни солоно хлебавши, возвращаюсь я на вокзал. Войдя в зал ожидания, увидел (а это место было прекрасно издалека видно), что чемодана нет. Самое интересное - грустил я не более пятнадцати секунд, на душе стало весело, потому что этот чемодан нужно было таскать, думать, куда его пристроить, а так - гол как сокол. Паспорт и билет комсомольский у меня с собой, денег не было и нет. Ещё у меня в кармане был атлас железных дорог, ручка и расчёска, и носовой платок, наверное. Вот с таким скарбом я пошёл к схеме железных дорог и стал прикидывать: куда мне дальше податься? Если вы подумали, что, оказавшись без денег и без чемодана, я решил ехать домой, то вы плохо меня знаете. Я решил ехать не куда-нибудь, а в замечательный город Братск, для этого мне нужно было доехать от Читы до Тайшета, а там пересесть на ветку, которая оканчивается в Братске. Там, где-то на севере Иркутской области строилась то ли дорога, то ли рудник какой-то, откуда я это знал, не помню, но план был таков: доехать до Братска, там выйти на большак, взять попутку и ехать толи в Усть-Илимск, ну что-то такое, толи думал, что в этом месте должна была стоять какая-то геологическая партия. Да, наверное, откуда-то я об этом знал.
А ещё забыл сказать, когда ехал с той весёлой компанией, до Тайшета, из Москвы, где-то через два купе ехала моих лет симпатичная светловолосая девчонка. Не помню, как её звали, но на самом деле все дни я проводил в разговорах с ней. Честно говоря, она мне довольно сильно понравилась. Она читала какую-то книжку и закладкой в книжке была открытка, которую ей написала, по-моему, бабушка. Эта девочка училась в Москве в техникуме, но у них что-то в семье случилось и она ехала в Братск. На открытке был обратный адрес: Гидростротель, улица М…… ская и номер дома без квартиры - наверное, частный дом. Я почему-то запомнил этот адрес. Когда я принял решение ехать в Братск, причём понимал, что где-то там должен быть этот "Гидростроитель". Оказывается (она мне рассказала), на карте есть город Братск, а на самом деле это три последовательные железнодорожные станции. По памяти, по-моему, это так: "Братское море", "Падунские пороги" и последняя, конечная станция - "Гидростроитель". И вот я решил, что доеду до Гидростроителя, найду эту девчонку, уж как никак покормит, а может и переночевать позволит, а потом узнаю, как выйти на трассу, возьму попутку и поеду устраиваться в геологическую партию. Вот с таким замечательным планом я стал ждать ближайший поезд, который меня довезёт до Братска. То, что у меня не было денег и не было билета, не смущало, потому что у меня была цель, и я знал, что буду садиться в общие вагоны, обычно на входе билеты не проверяют, потому что все бегом-бегом, поезд стоит мало, а потом уже проводница проходит и спрашивает билеты. Если будут свободны третьи полки, я буду прятаться там. В конце концов, если выяснится, что я без билета, ну ссадят, поезда по Транссибу ходят практически каждый час, сяду в следующий. Собственно говоря, так и сделал, также, по-моему, мне повезло и довольно быстро я доехал, потому что сел в какой-то проходящий поезд и попал в отсек, где ехали пятеро мужиков, как раз одно место было свободным. Как я понял, это были сплавщики, они уже в преддверии весны ехали куда-то готовиться к сплаву. Они сплавляли на плотах брёвна по реке. Ехали они как раз до Тайшета. Я спрятался сначала на третью полку. Проводница прошла, меня не заметила. Я там так и остался лежать. Спустя какое-то время мужики сели ужинать. А ужинали они селёдкой. На пергаментной бумаге они разложили две или три селёдки, аппетитно порезали их ножами, почистили, а ещё у них были две безумно вкусно пахнущие буханки хлеба. Мужики были настоящие - сибиряки, потому что, только начав есть, они позвали меня: "Эй, хлопец, спускайся к нам, присаживайся, поешь". Надо ли говорить, что дважды повторять мне было не нужно. Они мне подкладывали селёдку, а я в основном уминал хлеб. По-моему, я съел больше чем полбуханки, а селёдку только один раз лизнул. Сказал: "Спасибо". Потом всё время бегал в туалет пить воду. На душе повеселело, но это была моя последняя еда на ближайшие то ли шесть, то ли семь суток, но это так, уже забегая вперёд.
Доехал я до Тайшета, там спокойно пересел. И вот где-то уже часов в восемь вечера я оказался в том самом Гидростроителе. Мороз, по-моему, был градусов под 40, ботиночки-то у меня были, хоть и назывались зимними, но я не раз вспомнил про те, которые остались в спёртом чемодане, но что же делать? И стал я бегать по посёлку (причём, именно посёлок), приставать к редким одиноким прохожим с тем: где тут такая улица - на "эМ" начинается и на "ская" кончается, причём, точно помнил, что это не "Московская". Никто не знал. Бегал я, наверное, часа два. И судя по всему, не только замёрз, но и простыл. Не найдя эту "М….скую" улицу, проклиная всё на свете, я вернулся в здание вокзала, которое из себя представляло павильон, к счастью, отапливаемый печкой с дровами, стандартные деревянные кресла-сидения (хорошо что без поручней) на которых можно было вытянуться. На одной из скамеек это уже делал какой-то мужик. Я улёгся и провалился в никуда. Проснулся я от того, что меня тормошили милиционеры, и вдруг почувствовал, что как будто я пьяный. А на самом деле меня бил кашель и, судя по всему, была очень высокая температура. Всё плыло, сам я шатался. Меня сначала действительно милиционеры приняли за пьяного. Я показал им паспорт, они посмотрели на мою ленинградскую прописку. Я им сплёл какую-то историю, сейчас уже не помню, какую, они меня и оставили. Так как это была станция конечная, поезд стоял в тупике, и я знал, что где-то в 8 утра пойдёт этот поезд-подкидыш до Тайшета. Когда поезд подали, шатаясь, кое как забрался в вагон. Проводница, стоя у дверей вагона, притопывая ногами от мороза, спросила: "Билет-то есть?" "Есть, есть", - сказал я и гулко постучал себя по тому месту, где во внутреннем кармане лежал атлас железных дорог. Почему-то это глухое постукивание убедило проводницу, а может не хотелось ей на морозе руки из варежек доставать, одним словом - я проскользнул. Практически я был первым в вагоне, отошёл, чтобы быть не в последнем отсеке, но и подальше от тамбура, рядом с которым купе проводницы, залез на третью полку и стал думать, что дальше делать. Во-первых, понял, что действительно заболел и, похоже, серьёзно. Во-вторых, понял, что никакого Усть-Илимска мне не видать. А, в-третьих, я понял, что больше всего на свете я хочу в Ленинград. И тут спасательным кругом в памяти всплыли слова моего дорогого единственного друга Толяна, который, как в воду глядел, говоря слова, что "я тебя буду ждать". Я знал, что Толян никогда не попрекнёт меня тем, что я вернулся. Просто он действительно очень этого хочет. И потом, наверняка, чувствовал нутром, что так оно и будет. И, приняв это решение, что я возвращаюсь домой, мне стало так легко и так хорошо, что я повалился на эту деревянную полку и заснул. Проснулся от того, что меня даже не проводница, а уже контролёры стаскивали за ногу. У меня были часы, я глянул на них и понял, что еду уже где-то часа три или четыре. А ещё я увидел, что внизу, с удивлением наблюдая за тем, как меня стаскивают, сидит семья: мама, дочка - девчонка моих лет (причём, голодный-голодный, больной-больной, а успел заметить, что симпатичная) и братишка её, наверное, лет пяти. Как раз присутствие симпатичной девчонки почему-то сподвигло меня на поведение некого такого бывало урки. И я начал всякими словами (правда, не матом - в присутствии женщины я никогда бы этого не смог), но, тем не менее, очень грубо отпихиваться, отбрехиваться от них. Они меня потащили в тамбур, где две женщины-контролёра, взяв мой паспорт, с удивлением прочитав, что я из Ленинграда, сказали: "Слушай, ты же ленинградец, что же ты ведёшь себя так?" Мне стало ужасно стыдно. Я им рассказал как есть, сказал, что пытался искать счастья в Сибири, чемодан украли, денег нет, еду домой к маме. При словах, что "еду к маме", сердобольные женщины только что не всплакнули, сказали: "Иди, сынок, садись, только веди себя достойно, как и подобает ленинградцу". А нужно сказать, что ленинградцев всегда уважали, в том числе за вежливость. И потом в геологии я это очень хорошо понял. Я вернулся, но, конечно, не стал садиться там, где сидела та семья.
(продолжение следует)