Рембо. Любимое стихотворение
Много-много лет назад, по-моему, ровно 30, мой брат сделал мне совершенно потрясающий подарок. Редко - да никогда больше! - мне не дарили книгу столь удачно. Потому что это была уже не книга - целый мир, бездонный, цветной, влажный, плюс целая жизнь - выпуклая, чужая, дышащая. Впечатления от чтения были потрясающими. Это как если бы он подарил мне - подарил, это теперь моё! - дымящийся после грозы летний луг. Что мне делать с таким раскидистым счастьем?!
Я ничего не знал о печальной судьбе поэта. Источником информации на многие годы стала вступительная статья и сопроводительный аппарат этого сборника, фактически - полного собрания сочинений. Издательство было очень хорошим, с традициями - «Радуга». Я и сейчас готов снять шляпу перед этими интеллигентными людьми, сделавшими такую стильную, выверенную, достойную книгу.
Книги тогда покупали не так, как сейчас. В условиях тотального дефицита, когда их - хорошие - случайно можно было встретить на каких-нибудь точках, вроде выездных лотков на концертах в филармонии или Доме офицеров, в книжном магазине в райцентре, набредший на хорошие книги покупал несколько - себе, в подарок, на обмен. Благо стоили они всё-таки не очень дорого. Рассматриваемый Рембо - 2 рубля 10 копеек. Обычная студенческая стипендия, для сравнения, составляла 40 рублей в месяц, повышенная - 50. Дорого стоили начавшие появляться детективы (да-да, не смейтесь!). За это переводное говно издательства могли установить цену и 9 рублей, и 10, и 11… За Агату Кристи, тьфу! (Вон, у меня на полке стоит первый том «собрания сочинений» Чейза, 1990 год: издательство «Хеловнеба», Тбилиси, кооперативная фирма «Нугеши». Книга печаталась на нашем Смоленском полиграфкомбинате. Не только не указан переводчик ни одного из пяти романов, входящих в книгу - не указано имя самого автора! Только инициалы. Вульгарная обложка… Сколько, думаете, стоило такое «счастье»? 10 рублей за том. Тираж - 200 тысяч экземпляров…)
Артюр Рембо. «Озарения» и «Пора в аду». Да, мне реально перепало счастье - острое читательское и поэтическое счастье. Это было прекрасно - до головокруженья, до подташнивания, до цветных пятен перед глазами. Острое читательское наслаждение ни с чем не сравнить - верно, вы и сами это знаете. Я стал богаче на целую жизнь - жизнь гениального одинокого человека. Давно умершего, но успевшего оставить свои «Озарения», повинуясь высшим силам.
Книга, согласно традициям «Радуги», была двуязычной - русский перевод шёл параллельно оригиналу. Отдельно давались другие варианты переводов. Поскольку я на тот момент ещё что-то помнил из французского (в школе я четыре года прилежно изучал этот красивый язык), я мог наслаждаться звучанием подлинной речи поэта. Это - незабываемо!..
Не могу сказать, что все тексты мне понравились от первой до последней буквы. Нет. Что-то оставило равнодушным, как и должно быть с большой книгой. Но то, что запомнилось, что впечатлило, светит мне в садах моей памяти все эти 30 лет, согревая сердце. Что бы ни случилось. Таких поэтов в моей жизни совсем немного, и иностранец среди них - один-единственный (есть ещё Джон Леннон, но это особый случай).
Конечно, любимых стихотворений у меня там не одно. Одно, кстати, я уже воспроизводил здесь - это « Офелия» (там потрясающая иллюстрация, сейчас лишний раз убедился - взгляните сами). Хочу вспомнить ещё два произведения французского гения - потому что сейчас дождливый тёплый день, потому что я люблю этого человека, потому что это гениальная поэзия, которую нашим удалось перевести. Лето, пик его…
После Потопа (из цикла «Иллюминасьон» - «Озарения»)
Как только утихло подобье Потопа,
Заяц остановился в траве и кивающих колокольчиках и помолился радуге сквозь паутину.
О, потаённые самоцветы - раскрывшиеся цветы!
На грязной широкой улице открылись ларьки; поволокли лодки к морю, отвесному, как на гравюрах.
Хлынула кровь в покоях Синей Бороды, - на бойнях, - и в цирках, где окна бледнели под вставшим в зените господним тавром. Кровь и молоко лились.
Бобры воздвигли плотины. Закипел грог в кабачках.
Из-за струящихся стёкол большого дома смотрели дети в трауре на дивное зрелище.
Хлопнула дверь, - и на деревенской площади ребёнок раскинул руки и сгрёб в охапку все флюгеры и всех петухов с колоколен - под ослепительным ливнем.
Мадам *** установила пианино в Альпах. Шла месса, и шли к первому причастию у ста тысяч алтарей собора.
Отбыли караваны. И Великолепный Отель был возведён средь хаоса льда и полярной ночи.
С тех пор луна стала слышать жалобный вой шакалов в ковыльных степях и эклоги скрипучих сабо в саду. А после в лиловом поющем лесу Эвхарис сказала мне, что настала весна.
Пруд, вскипай, бей ключом, - Пена, хлещи через мосты и леса; - трубы орга’нов, полотнища тьмы - громы и молнии, - вздымайтесь и мчитесь; - Печали и воды, несите и возносите Потопы.
Ведь с тех пор, как они иссякли - о, потаённые самоцветы, раскрывшиеся цветы! - всё скука! И Королева, Колдунья, раздувшая жар в своём глиняном горшке, никогда не пожелает открыть нам то, что ведомо ей и неведомо нам.
Перевод Н. Стрижевской
Из стихотворения «Детство» (цикл «Озарения»)
III
Есть такая птица в лесу - её пенье тебя остановит и в краску вгоняет.
Есть часы, что вовеки не бьют.
Есть логово с выводком белых зверюшек.
Есть пологий собор и отвесное озеро.
Есть повозочка, брошенная на лесосеке, а бывает, что она, вся в лентах, несётся себе вниз по тропинке.
Есть табор бродячих комедиантов - его иногда замечаешь сквозь придорожную поросль.
И, наконец, когда тебе нечего есть и пить, найдётся кто-нибудь, чтобы выставить тебя вон.
Перевод Ю. Стефанова
Артюр Рембо. Ещё несколько строк
Я ничего не знал о печальной судьбе поэта. Источником информации на многие годы стала вступительная статья и сопроводительный аппарат этого сборника, фактически - полного собрания сочинений. Издательство было очень хорошим, с традициями - «Радуга». Я и сейчас готов снять шляпу перед этими интеллигентными людьми, сделавшими такую стильную, выверенную, достойную книгу.
Книги тогда покупали не так, как сейчас. В условиях тотального дефицита, когда их - хорошие - случайно можно было встретить на каких-нибудь точках, вроде выездных лотков на концертах в филармонии или Доме офицеров, в книжном магазине в райцентре, набредший на хорошие книги покупал несколько - себе, в подарок, на обмен. Благо стоили они всё-таки не очень дорого. Рассматриваемый Рембо - 2 рубля 10 копеек. Обычная студенческая стипендия, для сравнения, составляла 40 рублей в месяц, повышенная - 50. Дорого стоили начавшие появляться детективы (да-да, не смейтесь!). За это переводное говно издательства могли установить цену и 9 рублей, и 10, и 11… За Агату Кристи, тьфу! (Вон, у меня на полке стоит первый том «собрания сочинений» Чейза, 1990 год: издательство «Хеловнеба», Тбилиси, кооперативная фирма «Нугеши». Книга печаталась на нашем Смоленском полиграфкомбинате. Не только не указан переводчик ни одного из пяти романов, входящих в книгу - не указано имя самого автора! Только инициалы. Вульгарная обложка… Сколько, думаете, стоило такое «счастье»? 10 рублей за том. Тираж - 200 тысяч экземпляров…)
Артюр Рембо. «Озарения» и «Пора в аду». Да, мне реально перепало счастье - острое читательское и поэтическое счастье. Это было прекрасно - до головокруженья, до подташнивания, до цветных пятен перед глазами. Острое читательское наслаждение ни с чем не сравнить - верно, вы и сами это знаете. Я стал богаче на целую жизнь - жизнь гениального одинокого человека. Давно умершего, но успевшего оставить свои «Озарения», повинуясь высшим силам.
Книга, согласно традициям «Радуги», была двуязычной - русский перевод шёл параллельно оригиналу. Отдельно давались другие варианты переводов. Поскольку я на тот момент ещё что-то помнил из французского (в школе я четыре года прилежно изучал этот красивый язык), я мог наслаждаться звучанием подлинной речи поэта. Это - незабываемо!..
Не могу сказать, что все тексты мне понравились от первой до последней буквы. Нет. Что-то оставило равнодушным, как и должно быть с большой книгой. Но то, что запомнилось, что впечатлило, светит мне в садах моей памяти все эти 30 лет, согревая сердце. Что бы ни случилось. Таких поэтов в моей жизни совсем немного, и иностранец среди них - один-единственный (есть ещё Джон Леннон, но это особый случай).
Конечно, любимых стихотворений у меня там не одно. Одно, кстати, я уже воспроизводил здесь - это « Офелия» (там потрясающая иллюстрация, сейчас лишний раз убедился - взгляните сами). Хочу вспомнить ещё два произведения французского гения - потому что сейчас дождливый тёплый день, потому что я люблю этого человека, потому что это гениальная поэзия, которую нашим удалось перевести. Лето, пик его…
После Потопа (из цикла «Иллюминасьон» - «Озарения»)
Как только утихло подобье Потопа,
Заяц остановился в траве и кивающих колокольчиках и помолился радуге сквозь паутину.
О, потаённые самоцветы - раскрывшиеся цветы!
На грязной широкой улице открылись ларьки; поволокли лодки к морю, отвесному, как на гравюрах.
Хлынула кровь в покоях Синей Бороды, - на бойнях, - и в цирках, где окна бледнели под вставшим в зените господним тавром. Кровь и молоко лились.
Бобры воздвигли плотины. Закипел грог в кабачках.
Из-за струящихся стёкол большого дома смотрели дети в трауре на дивное зрелище.
Хлопнула дверь, - и на деревенской площади ребёнок раскинул руки и сгрёб в охапку все флюгеры и всех петухов с колоколен - под ослепительным ливнем.
Мадам *** установила пианино в Альпах. Шла месса, и шли к первому причастию у ста тысяч алтарей собора.
Отбыли караваны. И Великолепный Отель был возведён средь хаоса льда и полярной ночи.
С тех пор луна стала слышать жалобный вой шакалов в ковыльных степях и эклоги скрипучих сабо в саду. А после в лиловом поющем лесу Эвхарис сказала мне, что настала весна.
Пруд, вскипай, бей ключом, - Пена, хлещи через мосты и леса; - трубы орга’нов, полотнища тьмы - громы и молнии, - вздымайтесь и мчитесь; - Печали и воды, несите и возносите Потопы.
Ведь с тех пор, как они иссякли - о, потаённые самоцветы, раскрывшиеся цветы! - всё скука! И Королева, Колдунья, раздувшая жар в своём глиняном горшке, никогда не пожелает открыть нам то, что ведомо ей и неведомо нам.
Перевод Н. Стрижевской
Из стихотворения «Детство» (цикл «Озарения»)
III
Есть такая птица в лесу - её пенье тебя остановит и в краску вгоняет.
Есть часы, что вовеки не бьют.
Есть логово с выводком белых зверюшек.
Есть пологий собор и отвесное озеро.
Есть повозочка, брошенная на лесосеке, а бывает, что она, вся в лентах, несётся себе вниз по тропинке.
Есть табор бродячих комедиантов - его иногда замечаешь сквозь придорожную поросль.
И, наконец, когда тебе нечего есть и пить, найдётся кто-нибудь, чтобы выставить тебя вон.
Перевод Ю. Стефанова
Артюр Рембо. Ещё несколько строк