Генри Миллер «Размышления о писательстве». Часть вторая
Питер Пауль РУБЕНС «Охота на гиппопотама и крокодила». Около 1616 г.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО - здесь.
Обо мне говорили, что я революционер, но если так, то произошло это помимо моей воли. Я не восстаю против установлений мира. О себе я мог бы сказать словами Блеза Сандрара: «Я революционизирую». А это не то же самое, что быть революционером. Я мог бы жить и по ту сторону перегородки, разделяющей положительное и отрицательное. В общем-то мне кажется, что я поднялся над такими разделениями и создаю некую гармонию двух этих начал, выраженную - пластически, но не в категориях этики - тем, что я пишу. Считаю, что необходимо стоять вне сферы искусства и вне его воздействия. Искусство - только один из способов жизни, а жизнь щедрее, чем оно. И само по себе оно не является жизнью, превосходящей обычную жизнь. Оно лишь указывает путь, а этого часто не понимают не только зрители, но и сам художник. Становясь целью, оно себя предаёт. А художники чаще всего предают жизнь своими усилиями взять над ней верх. Они расщепляют то, что должно быть целым, как яйцо. Я совершенно убеждён, что когда-нибудь всё искусство исчезнет. Но художник останется, а жизнь будет не «областью искусства», но самим искусством, решительно и навсегда заместив собой то, что к искусству относится. Говоря по существу, мы, конечно, ещё не начинали жить. Мы уже не животные, но, несомненно, ещё не люди. С той поры, как возникло искусство, об этом твердил нам каждый великий художник, но сколь мало тех, кто это понял. Как только искусство обретёт истинное признание, оно исчезнет. Ведь оно только подмена, язык символов, посредством которого воссоздаётся то, что мы не в состоянии выразить непосредственно. Но чтобы такое свершилось, нужно, чтобы человек стал по-настоящему религиозным: не прихожанином, а действительно носителем веры, истинным богом - без всяких метафор. И он им в конце концов неизбежно станет. А из всех троп, которые выводят к этой главной дороге, искусство самая важная, проложенная в самом надёжном направлении и более всех других вознаграждающая путника. Художник, который и вправду понял своё назначение, по этой причине перестаёт быть художником. И всё клонится к тому, что должно прийти это понимание, это ослепляющее, как вспышка, новое сознание, постигшее, что в сегодняшней жизни ничто, включая даже искусство, не способно к расцвету.
Кто-то сочтёт все эти рассуждения мистификацией, но я лишь излагаю то, в чём сейчас действительно убеждён. Разумеется, необходимо помнить, что есть неизбежное несоответствие между истинным положением вещей и тем, как мы осознаём это положение, даже наше собственное положение; впрочем, помнить надо и о столь же явном несоответствии между истинным положением вещей и тем, как его представляет себе кто-то другой. Но между субъективным и объективным жизненно важных различий не существует. Всё иллюзорно и более или менее эфемерно. Все явления, включая человека с его мыслями о самом себе, - не более чем набор знаков, изменчивый и непостоянный. Твёрдых фактов, которых можно было бы придерживаться, нет. А оттого и в книге, пусть я осознанно буду стремиться к искажению и деформации, вовсе не обязательно конечный результат окажется дальше от истины, чем было бы в противоположном случае. Можно быть совершенно правдивым и искренним, при этом ничуть не скрывая, что врёшь напропалую. Фикция, вымысел - они вплетены в самую ткань жизни. Истину ничуть не колеблют никакие яростные пертурбации духа.
Оттого, каких бы эффектов ни достигал я с помощью того или иного профессионального приёма, они ни в коем случае не являются просто кунштюком, но точно передают колебания моего сейсмографа, фиксирующего хаотичный, многомерный, таинственный, непостижимый опыт, которым меня одарила жизнь, и пока я пишу книгу, этот опыт я переживаю наново - по-иному, может быть, ещё более хаотично, непостижимо, таинственно. Так называемый пласт бесспорных фактов, являющихся отправным пунктом и всё время воссоздаваемых, укоренён во мне очень глубоко, и, сколько ни пытайся, я не могу ни освободиться от него, ни что-то в нём переделать, ни выдать его за нечто другое. Но вместе с тем он всё-таки меняется, подобно тому как меняется внешний облик мира - каждое мгновенье, с каждым нашим выдохом и вдохом. А из этого следует, что запечатлевать мир можно, лишь создавая двойную иллюзию, - ты останавливаешь движение и ты же доносишь его непрерывность. И вот этот, скажем, двойной трюк производит впечатление, что перед нами фальсификация, но ведь суть искусства и состоит в такого рода лжи, в том, что оно создаёт подвижную, метаморфическую маску. Ты бросаешь якорь посреди потока; ты соглашаешься носить маску лжеца, чтобы выразить истину.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ, и это сущий эликсир!
Reflections on Writing, 1941. Перевод А. Зверева.
Генри Миллер «Избранное». Вильнюс - Москва, 1995 год.
Признаться, это самая тёмная часть эссе. Я то не понимаю, о чём пишет Миллер, то его опыт не соответствует моему. Однако из песни слов не выкинешь, я сохранил текст в полном объёме. Кто знает, может, полгода спустя я стану считать эти строки подлинным откровением и буду всё время перечитывать их, утирая слезу благодарности…
Решил выкинуть коленце: украсил текст иллюстрацией, которая здесь вовсе не нужна. Ей-ей, смотри веселей!