Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 3
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 2
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 1
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж
Оригинал взят у gloriaputina в Почему Россия не Англия
http://pages.nes.ru/vpopov/documents/China-Rise-%20zhurnal%20Novoy%20Ekonomicheskoy%20Assotsiatsii-2012.pdf
•
Ирак
•
Аз ер байджан
Арави^ Кита^ [1]Иордания
Ливия • Сирия •
Ливан ф Маврикий
•
Йемен
t
Кабо-Верде Словакия ® енгрия • • ^Оман
а
в
о
р
т
с
о
£
в
о
н
о
2
о
л
о
С
„ • «1унис
Боснияи #
•
Хорватия | • Корея •
Герцеговина
•
•
• •
Монако
•
^ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА*
Египет • • •• _ •
Югославия
V
Израиль •
” Фиджи А ®
• ••
Тонга
t
•
• •
• Ямайка Япония
® Кипр
Саудовская Болгария
1
0
-2,0 -1,5 -1,0 -0,5 0,0 0,5 1,0 1,5 2,0 2,5 Индекс эффективности правительства
Рис. 11
Число убийств на 100 тыс. жителей и индекс эффективности правительства в 2002 г. - страны с числом убийств 1-3 чел. на 100 тыс. жителей Источники: Worldwide Governance Indicators; WHO database.
Данные, хотя и отрывочные, о неравенстве в распределении доходов в разные исторические эпохи и в разных странах дают еще одно подтверждение наличия трех выходов из мальтузианской ловушки и двух траекторий институционального развития развиваю-
щихся стран. Разрушение традиционных институтов в западных странах вызвало резкий рост неравенства: в Англии коэффициент Джини - неравенства в распределении доходов - вырос с 46% в 1688 г. до 53% в 1860-е годы (Saito, 2009). По другим данным (Milanovic, Lindert, Williamson, 2008), в Англии и Уэльсе, Голландии и Испании коэффициент Джини достигал уже в XVIII в. 50-60% (рис. 13) - чрезвычайно высокий уровень как по современным стандартам, так и по стандартам докапиталистического общества (менее 40% в Древнем Риме в I в. н.э. и в Византии в 1000 г.).
I
Колумбия
65
-2,0
-1,5
-1,0
-0,5
0,0
0,5
1,0
1,5
2,0
2,5
Индекс эффективности правительства
Рис. 12
Число убийств на 100 тыс. жителей и индекс эффективности правительства в 2002 г. - страны с числом убийств более 15 чел. на 100 тыс. жителей
Источники: Worldwide Governance Indicators; WHO database.
По уровню неравенства доходов, как и по уровню смертности и теневой экономики, развивающиеся страны сегодня можно разделить на две группы (рис. 14) - страны Латинской Америки, Африки южнее Сахары и Россия, где коэффициент Джини составляет, как правило, 40-60%, - с одной стороны, и страны Восточной и Южной Азии и Ближнего и Среднего Востока, где коэффициент Джини обычно находится на уровне ниже 40%, - с другой.
В первой группе стран рост коэффициента Джини, как и на Западе в период первоначального накопления капитала, был связан с разрушением традиционных институтов. По имеющимся оценкам (регрессии, связывающие коэффициент Джини с подушевым ВВП, плотностью населения, урбанизацией и колониальным статусом), колониализм повысил коэффициент Джини на 13 процентных пунктов (Williamson, 2009).
США
Англия
Неаполитанское королевство/ Италия
Старая
Кастилья/Испания
Сербия
Голландия
Швеция
Япония
Рис. 13
Коэффициент Джини распределения доходов в развитых странах в 1290-2000 гг., %
Источник: Milanovic, Lindert, Williamson, 2008.
Годы
Рис. 14
Коэффициент Джини распределения доходов в развивающихся странах в 18002000 гг., %
Источник: Milanovic, Lindert, Williamson, 2008.
J55k
В странах Латинской Америки реконструированный на основе этих регрессий коэффициент Джини вырос с 22,5% в 1491 г. до более 60% в 1929 г. (рис. 15). Напротив, Индия, Китай и Япония в XVIII- XIX вв. имели относительно низкое неравенство доходов (см. рис. 14) (Ротегам, 2000; Saito, 2009)10. В целом в странах Ближнего и Среднего Востока, Восточной и Южной Азии неравенство, особенно до 1990-х годов, было существенно ниже.
Годы
Рис. 15
Реконструированный коэффициент Джини (неравенства в распределении доходов) в Латинской Америке в 1491-1929 гг., %
Источник: Williamson, 2009.
Даже в Индии и Китае (последний стал полуколонией Запада после «опиумных войн» середины XIX в.) колониализм принес с собой рост неравенства и голодных смертей, так как до колониализма эгалитарные институты позволяли более равномерно распределять меньшее количество продовольствия. В Индии даже в первые 100 лет британского колониального господства число эпизодов массового голода превысило число таких случаев за предыдущие 2 тысячи лет. По самым надежным имеющимся оценкам, во время голода 1876-1878 гг. В Индии погибло 6-8 млн человек, а «двойной голод» 1896-1897 и 1899-1900 гг. унес жизни еще 17-20 млн человек, так что за последнюю четверть XIX в. - период наивысшего расцвета британского колониального господства в Индии - от голода в среднем погибало по
1 млн человек в год (Chibber, 2005). В Китае в 1644-1795 гг. В среднем в год от голода погибало 8 тыс. человек, в 1796-1871 гг. - 57 тыс. человек, в 1871-1911 гг. - 325 тыс. человек, а в 1911-1947 гг., уже в период Республики, - 583 тыс. человек. Только один голод 1876-1879 гг. унес жизни 10 млн человек - вдвое больше, чем все случаи голода с 1644 г. (подсчеты Минфан Ся, цитируемые в (Pomeranz, 2008)).
1 В Японии коэффициент Джини повысился с 34% в 1860 г., накануне революции Мэйдзи, до 56% в 1940 г., но
затем упал до 30-40% в 1960-1990 гг. (Бако, 2009).
Неравенство же в распределении доходов, как известно, связано с подрывом качества институтов, если измерять это качество уровнем преступности (рис. 16) и долей теневой экономики.
Две страны - Россия и Китай - могут служить примером двух разных выходов из мальтузианской ловушки. Россия пошла по пути вестернизации как минимум со времен Петра I, с начала XVIII в., причем реформа 1861 г. резко ускорила этот процесс и привела к скачкообразному
усилению неравенства. Как видно из данных таблицы, доля крестьян- середняков в общей массе крестьян, остававшаяся на стабильном уровне (порядка 50%) в 1600-1860 гг., резко снизилась к концу XIX в. (до 23%) за счет повышения доли кулаков и бедняков. Число крестьянских волнений выросло с 10-30 в год в начале XIX в. до 300 в год накануне реформы 1861 г. и до 3 тыс. В год во время Первой русской революции 1905-1907 гг., а число преступлений на 100 тыс. человек населения выросло в 1850-1910 гг. более чем в 3 раза - с 500 до свыше
1,5 тыс. (Turchin, Nefedov, 2009, p. 285-286).
Таблица
Изменение социальной структуры российского крестьянства в 1600-1900 гг. - доля зажиточных крестьян, середняков и бедняков,
% общей численности
Годы
Зажиточные
Середняки
Бедняки
1600-1750
15
53
32
1751-1800
10
48
42
1801-1860
16
56
30
1896-1900
18
23
59
Источник: Turchin, Nefedov, 2009, p. 277.
Социалистический же эксперимент (1917-1991) - смелая попытка восстановления коллективистских институтов - действительно привел и к снижению имущественного, доходного и социального неравенства, и к снижению преступности, но ненадолго, так как был в значительной степени чуждым предыдущей логике институционального развития.
В Китае же, напротив, кратковременная (100 лет) и безуспешная попытка вестернизации (со времени «опиумных войн» до революции 1949 г.), приведшая к ослаблению институтов, превращению Китая в полуколонию, «боксерскому» и тайпинскому восстаниям и фактическому развалу страны (1915-1927), завершилась в конце концов - с приходом к власти коммунистов и образованием КНР - возвращением на долговременную траекторию «азиатских» ценностей и коллективистских институтов.
Китайская революция 1949 г., конечно, была сродни российской Октябрьской революции 1917 г. как потому, что коммунисты пришли к власти, так и потому, что они восстановили коллективистские институты, разрушенные предшествующей вестернизацией. Но что было преходящим эпизодом и отклонением от магистральной тенденции трансплантации западных институтов в России, то в Китае оказалось возвращением на траекторию долгосрочного институционального развития. Даже после рыночных реформ Дэн Сяопина резко возросшее неравенство в распределении доходов в Китае все же не привело к такому драматическому подрыву эффективности институтов, как это наблюдалось в России (судя по данным о теневой экономике и убийствах).
Выводы
Западные страны преодолели мальтузианскую ловушку роста путем разрушения традиционных институтов (общины), что повлекло за собой рост неравенства, бедности и смертности, но также и рост доли сбережений и инвестиций в ВВП (за счет сокращения потребления) и ускорение экономического роста. Запад, таким образом, вырвался из мальтузианской ловушки не столько благодаря своей изобретательности, рожденной свободными университетами и правовыми гарантиями, сколько вследствие жестокости в переделе собственности, который позволил повысить норму сбережений, затрачивать больше средств на изобретения и реализовать эти изобретения «в металле» через рост инвестиций.
Когда эта западная модель была распространена на развивающиеся страны (через колониальный нажим «сверху» или добровольное подражание «снизу» - страны Африки южнее Сахары, Латинской Америки и Российская империя), она также привела к повышению нормы накопления, но и к увеличению неравенства и снижению качества институтов, что ухудшило стартовые позиции для экономического роста. Другие районы развивающегося мира, менее подверженные колониальному влиянию и лучше сохранившие традиционные институты (страны Восточной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии), имели низкую норму накопления и пребывали в мальтузианской ловушке до ХХ в., однако сумели избежать ослабления государственных институтов. Постепенное и очень медленное повы-
шение ВВП на душу населения в результате технического прогресса в XVI-XIX вв. позволило им найти другой выход из мальтузианской ловушки - повысить норму накопления без роста неравенства, бедности, смертности и подрыва институтов.
Если такая интерпретация верна, то послевоенный экономический рост стран Восточной Азии, видимо, является поворотным моментом в мировой экономической истории. Не столько потому, что в Восточной Азии живет треть мирового населения, сколько потому, что догоняющее развитие впервые оказалось и оказывается успешным, и потому, что оно основано на принципиально иной, отличной от западной экономической модели и способе выхода из мальтузианской ловушки. Это - модель сохранения коллективных («азиатских») ценностей, относительно низкого неравенства и институциональной преемственности, обеспечивающей более высокое качество институтов.
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 1
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж
Оригинал взят у gloriaputina в Почему Россия не Англия
http://pages.nes.ru/vpopov/documents/China-Rise-%20zhurnal%20Novoy%20Ekonomicheskoy%20Assotsiatsii-2012.pdf
•
Ирак
•
Аз ер байджан
Арави^ Кита^ [1]Иордания
Ливия • Сирия •
Ливан ф Маврикий
•
Йемен
t
Кабо-Верде Словакия ® енгрия • • ^Оман
а
в
о
р
т
с
о
£
в
о
н
о
2
о
л
о
С
„ • «1унис
Боснияи #
•
Хорватия | • Корея •
Герцеговина
•
•
• •
Монако
•
^ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА*
Египет • • •• _ •
Югославия
V
Израиль •
” Фиджи А ®
• ••
Тонга
t
•
• •
• Ямайка Япония
® Кипр
Саудовская Болгария
1
0
-2,0 -1,5 -1,0 -0,5 0,0 0,5 1,0 1,5 2,0 2,5 Индекс эффективности правительства
Рис. 11
Число убийств на 100 тыс. жителей и индекс эффективности правительства в 2002 г. - страны с числом убийств 1-3 чел. на 100 тыс. жителей Источники: Worldwide Governance Indicators; WHO database.
Данные, хотя и отрывочные, о неравенстве в распределении доходов в разные исторические эпохи и в разных странах дают еще одно подтверждение наличия трех выходов из мальтузианской ловушки и двух траекторий институционального развития развиваю-
щихся стран. Разрушение традиционных институтов в западных странах вызвало резкий рост неравенства: в Англии коэффициент Джини - неравенства в распределении доходов - вырос с 46% в 1688 г. до 53% в 1860-е годы (Saito, 2009). По другим данным (Milanovic, Lindert, Williamson, 2008), в Англии и Уэльсе, Голландии и Испании коэффициент Джини достигал уже в XVIII в. 50-60% (рис. 13) - чрезвычайно высокий уровень как по современным стандартам, так и по стандартам докапиталистического общества (менее 40% в Древнем Риме в I в. н.э. и в Византии в 1000 г.).
I
Колумбия
65
-2,0
-1,5
-1,0
-0,5
0,0
0,5
1,0
1,5
2,0
2,5
Индекс эффективности правительства
Рис. 12
Число убийств на 100 тыс. жителей и индекс эффективности правительства в 2002 г. - страны с числом убийств более 15 чел. на 100 тыс. жителей
Источники: Worldwide Governance Indicators; WHO database.
По уровню неравенства доходов, как и по уровню смертности и теневой экономики, развивающиеся страны сегодня можно разделить на две группы (рис. 14) - страны Латинской Америки, Африки южнее Сахары и Россия, где коэффициент Джини составляет, как правило, 40-60%, - с одной стороны, и страны Восточной и Южной Азии и Ближнего и Среднего Востока, где коэффициент Джини обычно находится на уровне ниже 40%, - с другой.
В первой группе стран рост коэффициента Джини, как и на Западе в период первоначального накопления капитала, был связан с разрушением традиционных институтов. По имеющимся оценкам (регрессии, связывающие коэффициент Джини с подушевым ВВП, плотностью населения, урбанизацией и колониальным статусом), колониализм повысил коэффициент Джини на 13 процентных пунктов (Williamson, 2009).
США
Англия
Неаполитанское королевство/ Италия
Старая
Кастилья/Испания
Сербия
Голландия
Швеция
Япония
Рис. 13
Коэффициент Джини распределения доходов в развитых странах в 1290-2000 гг., %
Источник: Milanovic, Lindert, Williamson, 2008.
Годы
Рис. 14
Коэффициент Джини распределения доходов в развивающихся странах в 18002000 гг., %
Источник: Milanovic, Lindert, Williamson, 2008.
J55k
В странах Латинской Америки реконструированный на основе этих регрессий коэффициент Джини вырос с 22,5% в 1491 г. до более 60% в 1929 г. (рис. 15). Напротив, Индия, Китай и Япония в XVIII- XIX вв. имели относительно низкое неравенство доходов (см. рис. 14) (Ротегам, 2000; Saito, 2009)10. В целом в странах Ближнего и Среднего Востока, Восточной и Южной Азии неравенство, особенно до 1990-х годов, было существенно ниже.
Годы
Рис. 15
Реконструированный коэффициент Джини (неравенства в распределении доходов) в Латинской Америке в 1491-1929 гг., %
Источник: Williamson, 2009.
Даже в Индии и Китае (последний стал полуколонией Запада после «опиумных войн» середины XIX в.) колониализм принес с собой рост неравенства и голодных смертей, так как до колониализма эгалитарные институты позволяли более равномерно распределять меньшее количество продовольствия. В Индии даже в первые 100 лет британского колониального господства число эпизодов массового голода превысило число таких случаев за предыдущие 2 тысячи лет. По самым надежным имеющимся оценкам, во время голода 1876-1878 гг. В Индии погибло 6-8 млн человек, а «двойной голод» 1896-1897 и 1899-1900 гг. унес жизни еще 17-20 млн человек, так что за последнюю четверть XIX в. - период наивысшего расцвета британского колониального господства в Индии - от голода в среднем погибало по
1 млн человек в год (Chibber, 2005). В Китае в 1644-1795 гг. В среднем в год от голода погибало 8 тыс. человек, в 1796-1871 гг. - 57 тыс. человек, в 1871-1911 гг. - 325 тыс. человек, а в 1911-1947 гг., уже в период Республики, - 583 тыс. человек. Только один голод 1876-1879 гг. унес жизни 10 млн человек - вдвое больше, чем все случаи голода с 1644 г. (подсчеты Минфан Ся, цитируемые в (Pomeranz, 2008)).
1 В Японии коэффициент Джини повысился с 34% в 1860 г., накануне революции Мэйдзи, до 56% в 1940 г., но
затем упал до 30-40% в 1960-1990 гг. (Бако, 2009).
Неравенство же в распределении доходов, как известно, связано с подрывом качества институтов, если измерять это качество уровнем преступности (рис. 16) и долей теневой экономики.
Две страны - Россия и Китай - могут служить примером двух разных выходов из мальтузианской ловушки. Россия пошла по пути вестернизации как минимум со времен Петра I, с начала XVIII в., причем реформа 1861 г. резко ускорила этот процесс и привела к скачкообразному
усилению неравенства. Как видно из данных таблицы, доля крестьян- середняков в общей массе крестьян, остававшаяся на стабильном уровне (порядка 50%) в 1600-1860 гг., резко снизилась к концу XIX в. (до 23%) за счет повышения доли кулаков и бедняков. Число крестьянских волнений выросло с 10-30 в год в начале XIX в. до 300 в год накануне реформы 1861 г. и до 3 тыс. В год во время Первой русской революции 1905-1907 гг., а число преступлений на 100 тыс. человек населения выросло в 1850-1910 гг. более чем в 3 раза - с 500 до свыше
1,5 тыс. (Turchin, Nefedov, 2009, p. 285-286).
Таблица
Изменение социальной структуры российского крестьянства в 1600-1900 гг. - доля зажиточных крестьян, середняков и бедняков,
% общей численности
Годы
Зажиточные
Середняки
Бедняки
1600-1750
15
53
32
1751-1800
10
48
42
1801-1860
16
56
30
1896-1900
18
23
59
Источник: Turchin, Nefedov, 2009, p. 277.
Социалистический же эксперимент (1917-1991) - смелая попытка восстановления коллективистских институтов - действительно привел и к снижению имущественного, доходного и социального неравенства, и к снижению преступности, но ненадолго, так как был в значительной степени чуждым предыдущей логике институционального развития.
В Китае же, напротив, кратковременная (100 лет) и безуспешная попытка вестернизации (со времени «опиумных войн» до революции 1949 г.), приведшая к ослаблению институтов, превращению Китая в полуколонию, «боксерскому» и тайпинскому восстаниям и фактическому развалу страны (1915-1927), завершилась в конце концов - с приходом к власти коммунистов и образованием КНР - возвращением на долговременную траекторию «азиатских» ценностей и коллективистских институтов.
Китайская революция 1949 г., конечно, была сродни российской Октябрьской революции 1917 г. как потому, что коммунисты пришли к власти, так и потому, что они восстановили коллективистские институты, разрушенные предшествующей вестернизацией. Но что было преходящим эпизодом и отклонением от магистральной тенденции трансплантации западных институтов в России, то в Китае оказалось возвращением на траекторию долгосрочного институционального развития. Даже после рыночных реформ Дэн Сяопина резко возросшее неравенство в распределении доходов в Китае все же не привело к такому драматическому подрыву эффективности институтов, как это наблюдалось в России (судя по данным о теневой экономике и убийствах).
Выводы
Западные страны преодолели мальтузианскую ловушку роста путем разрушения традиционных институтов (общины), что повлекло за собой рост неравенства, бедности и смертности, но также и рост доли сбережений и инвестиций в ВВП (за счет сокращения потребления) и ускорение экономического роста. Запад, таким образом, вырвался из мальтузианской ловушки не столько благодаря своей изобретательности, рожденной свободными университетами и правовыми гарантиями, сколько вследствие жестокости в переделе собственности, который позволил повысить норму сбережений, затрачивать больше средств на изобретения и реализовать эти изобретения «в металле» через рост инвестиций.
Когда эта западная модель была распространена на развивающиеся страны (через колониальный нажим «сверху» или добровольное подражание «снизу» - страны Африки южнее Сахары, Латинской Америки и Российская империя), она также привела к повышению нормы накопления, но и к увеличению неравенства и снижению качества институтов, что ухудшило стартовые позиции для экономического роста. Другие районы развивающегося мира, менее подверженные колониальному влиянию и лучше сохранившие традиционные институты (страны Восточной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии), имели низкую норму накопления и пребывали в мальтузианской ловушке до ХХ в., однако сумели избежать ослабления государственных институтов. Постепенное и очень медленное повы-
шение ВВП на душу населения в результате технического прогресса в XVI-XIX вв. позволило им найти другой выход из мальтузианской ловушки - повысить норму накопления без роста неравенства, бедности, смертности и подрыва институтов.
Если такая интерпретация верна, то послевоенный экономический рост стран Восточной Азии, видимо, является поворотным моментом в мировой экономической истории. Не столько потому, что в Восточной Азии живет треть мирового населения, сколько потому, что догоняющее развитие впервые оказалось и оказывается успешным, и потому, что оно основано на принципиально иной, отличной от западной экономической модели и способе выхода из мальтузианской ловушки. Это - модель сохранения коллективных («азиатских») ценностей, относительно низкого неравенства и институциональной преемственности, обеспечивающей более высокое качество институтов.