Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 2
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж Часть 1
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж
Оригинал взят у gloriaputina в Почему Россия не Англия
http://pages.nes.ru/vpopov/documents/China-Rise-%20zhurnal%20Novoy%20Ekonomicheskoy%20Assotsiatsii-2012.pdf
Япония), не менее значительные, чем расхождения в подушевом ВВП между странами с колониальным прошлым. Как объяснить эти различия в странах без колониального прошлого?
Выход из мальтузианской ловушки
Альтернативная гипотеза, объясняющая генезис институтов и их эволюцию, состоит в следующем. Мальтузианский режим роста, в котором находились все страны до XVI в., характеризовался среди прочего низким неравенством доходов. Собственно говоря, неравенство и не могло быть существенным, так как при среднем доходе порядка 500 долл. В год на душу населения (в долларах 1990 г.) рост неравенства был связан с ростом доли населения, находящегося ниже прожиточного минимума. При предположении, что прожиточный минимум составлял половину среднего дохода, получается, что критический или максимально возможный уровень неравенства, достигаемый без вымирания населения, примерно соответствует коэффициенту Джини на уровне менее 50% (inequality possibility frontier) (Milanovic, Lindert, Williamson, 2008). Если фактический уровень неравенства превышал критический, население просто переставало расти или даже сокращалось (в результате снижения рождаемости и роста смертности). В мальтузианском режиме роста, когда богатство и мощь страны определялись численностью жителей и армии, это чаще всего означало поражение в будущей войне. Успех же страны выражался в быстром росте населения - как в Китае при императоре Цяньлуне, правление которого (1736-1795) ознаменовалось небывало быстрым ростом населения (доля Китая в мировом населении увеличилась с 23% в 1700 г. до 37% в 1820 г. (Maddison, 2008)).
Незначительное неравенство обеспечивали коллективистские институты, прежде всего община, но также и государство, руководствовавшиеся «азиатскими» ценностями - приоритетом интересов коллектива над интересами индивидуума. А незначительное неравенство означало низкую норму сбережений и инвестиций (так как бедная часть населения физически не могла делать сбережения), что создавало порочный круг: низкие сбережения и инвестиции ^ низкая и не повышающаяся капиталовооруженность ^ низкая и не растущая производительность труда ^ низкая норма накопления6. Даже если производительность труда и/или норма накопления по какой-то причине и возрастали, вступал в силу другой механизм: ускорение роста населения при повышении уровня жизни, «съедавшее» повышение капиталовооруженности и производительности труда.
Попытки выйти из мальтузианской ловушки предпринимались не раз, в том числе и в Древней Греции, и в Риме, и в Византии, но, видимо, они вели только к поражениям этих стран в войнах с более примитивными, но и более приверженными «азиатским» (общинным,
1 Модель Солоу основана на производственной функции с экзогенным техническим прогрессом (A не объясняется, а предполагается данным). В моделях с эндогенным техническим прогрессом А зависит от темпов накопления капитала (инвестиции в НИОКР и инновации ускоряют технический прогресс), так что более высокий уровень инвестиций ведет к ускорению роста не только из-за повышения капиталовооруженности, K/L, но и в результате повышения технического уровня производства, A.
-------------------
коллективным) ценностям захватчиками. Разрушение традиционных (общинных) институтов и приоритетная защита интересов индивидуума, а не общины вели к росту доходного и имущественного неравенства, что позволяло увеличить сбережения, инвестиции, капиталовооруженность и производительность труда, но лишь ценой поляризации общества, замедления роста и даже сокращения численности населения - основы могущества наций в мальтузианском режиме роста.
«Великая цивилизация не завоевывается извне прежде, чем не разрушит себя изнутри», - отметил американский историк У. Дюрант
о Римской империи (Durant, 1980). Этот диагноз, видимо, может объяснить падение и многих других амбициозных цивилизаций, в которых индивидуальные права ставились выше коллективных интересов, что давало простор для роста неравенства доходов, подрывало социальный мир и снижало число рекрутов.
Такой эксперимент при низком уровне доходов мог быть успешным только случайно - нужно было, чтобы два-три столетия драматических социальных перемен с ростом неравенства и крайней бедности не привели ни к разрушительным внутренним бунтам, ни к ослаблению государства и иностранному завоеванию. И, похоже, такая случайность превратилась в действительность в Англии в XVI-XVIII вв., в период огораживания, а затем и в остальной Северо-Западной Европе. Механизм выхода Запада из мальтузианской ловушки начиная с XVI в. был совсем не уникальным (попытки выхода предпринимались и до этого). Уникальным, однако, было то, что Запад смог продержаться два-три века, не будучи завоеван соседями с более традиционными институтами, - до тех пор, пока производительность труда не выросла к началу XIX в. более чем в два раза, - с соответствующими последствиями для военной мощи (первый выход из мальтузианской ловушки - рис. 7).
Многочисленные факты подтверждают такую гипотезу. Несмотря на ускорение роста производительности труда в 15001800 гг. В Великобритании (до 0,2% в год, так что за три века подушевой ВВП более чем удвоился7), уровень жизни населения (потребление) не повысился. «Самый важный стилизованный факт состоит в том, - пишет об этом Дж. Голдстоун, - что у нас нет никаких свидетельств сколько-нибудь значительного повышения материального благосостояния среднего работника нигде в мире до 1830 г.» (Goldstone, 2007). Даже в Англии, переживавшей промышленную революцию, реальные заработки на самом деле даже сократились в 1500-1800 гг. (Saito, 2009). Это косвенное подтверждение гипотезы растущего неравенства в эпоху огораживания и первоначального накопления капитала, которое привело к кардинальному росту доли сбережений и инвестиций в ВВП с 6% в 1760 г. до 12% в 1831 г. (Galor, 2008). Это также согласуется с тем фактом, что еще в XVIII в. уровень жизни в Китае был сопоставим с европейским: по уровню здравоохранения
1 Подушевой ВВП в Великобритании в постоянных долларах 1990 г. увеличился с 714 долл. в 1500 г. до 974 долл. в 1600 г., 1250 долл. в 1700 г. и 1706 долл. в 1820 г. (Maddisonf 2008).
---------------------
Рис. 7
Три выхода из мальтузианского режима роста
и санитарных условий, медицины, калорийности питания, продолжи-тельности жизни, внутреннего потребления Китай не уступал главным европейским странам (Pomeranz, 2000).
Кардинальное перераспределение собственности (земли) в Англии и отсутствие такого перераспределения в Китае видно из данных о величине фермерских хозяйств: в Британии их средний размер увеличился с 14 акров в XIII в. до 75 акров в 1600-1700 гг. и до 151 акра в 1800 г., тогда как в Китае он снизился с 4 акров в 1400 г. до
3,4 акра в 1650 г. и до 2,5 в 1800 г. (в дельте Янцзы - с 4 акров в 1400 г. до 2 акров в 1600-1700 гг. и до 1 акра в 1800 г.). В Китае растущему сельскому населению предоставлялась земля за счет существующих владельцев, в Англии, напротив, фермеры сгонялись с земли и превра¬щались в пролетариев (Brenner, Isett, 2002, table 1). Доля городского населения в Англии повысилась с 6% в 1600 г. до 13% в 1700 г. и 24% в 1800 г., в то время как в Китае она сократилась с более 20% в XIII в. до всего лишь 5% (!) в начале XIX в. (Brenner, Isett, 2002, table 4).
В XVI-XVIII вв., таким образом, Европа и Китай (да и весь Юг) разошлись не столько в динамике потребления, сколько в динамике имущественного и доходного неравенства, сбережений и инвести¬ций. В Англии к 1800 г. две трети работников были уже пролетариями
(работающими по найму), а в Китае - только 10% (Pomeranz, 2008).
По наблюдению Р. Бреннера и К. Айсетта, в Англии «экономические фигуры, распространенные в дельте Янцзы, такие, как крестьяне-соб-ственники и землевладельцы, получающие ренту с помощью внеэко-номического ------------------------------
внеэко¬номического принуждения, преобладали в средневековый период, но затем сошли с исторической сцены... Главные агенты в экономике, особенно фермеры-арендаторы, теперь хоть и владели средствами производства (сельхозинвентарь, скот и прочее), но были отделены от условий своего собственного полного экономического воспроиз¬водства, именно от земли» (Brenner, Isett, 2002, p. 614).
Издержки такого перераспределения собственности и повы¬шения неравенства были исключительно высокими - продолжитель¬ность жизни в Англии снизилась с 35-40 лет в конце XVI в. до 30-35 в начале XVIII в. (рис. 8). Темпы роста населения упали с 0,7% в 1000¬1500 гг. до 0,4% в XVI в. и до 0,3% в XVII в., прежде чем выросли до 0,9% в XVIII в. и XIX в. Для 29 западноевропейских стран соответству¬ющие цифры составили: 0,8; 0,3; 0,1; 0,5 и 0,7% (Maddison, 2008).
Но и переориентация всей экономической машины с потре¬бления на накопление стала, несомненно, крупнейшим социальным изменением за тысячелетия. Ведь прежде, до XVI в., доля сбережений и инвестиций в ВВП едва доходила до 5% и была едва достаточна для возмещения изношенного основного капитала и создания новых рабо¬чих мест для растущего населения.
Годы
Рис. 8
Уровень смертности и продолжительности жизни в Англии в период начальной урба¬низации и индустриализации, 1566-1871 гг.
Источник: Wringley, Schofield, 1981.---------------------------
Египетские пирамиды, Великая Китайская стена и прочие мас-штабные сооружения древности, конечно, поражают воображение, но, похоже, вполне могли быть построены при норме сбережений порядка 5% ВВП. Оценка стоимости строительства пирамиды Хеопса сегодня (на которую пошло бы почти столько же бетона, сколько на плотину Гувера в Неваде (в долларах 2012 г. она оценивается в 729 млн долл.)) варьирует от 250 млн до 5 млрд долл. (How Staff Works Express, 2012; Wolchover, 2012). ВВП же Египта в первом тысячелетии нашей эры (более ранних данных нет) составлял порядка 2,5-2,7 млрд долл. В ценах 1990 г., т.е. почти 5 млрд долл. В ценах 2012 г. Если даже взять верхнюю оценку стоимости строительства (5 млрд долл.) и принять, что пирамида и правда строилась всего 20 лет (сейчас считают, что дольше), то на строительство как раз должны были уйти все нацио¬нальные сбережения при норме сбережений 5%. Конечно, основной производственный капитал - ирригационные сооружения, при том что весь национальный фонд сбережений съедался строительством пирамиды, деградировал, и, согласно одной из теорий, истощение ресурсов Египта для постройки великой гробницы фараона привело к ослаблению государства и падению Четвертой династии. Ну так, по одной из теорий (Нуреев, 1993), это и есть имманентный цикл разви¬тия азиатского способа производства: использование всех сбереже¬ний деспотом на войну или строительство культовых сооружений ^ деградация ирригационных сооружений и падение уровня жизни ^ восстание или иностранное завоевание, ведущее к появлению новых правителей, которые до поры до времени тратят сбережения на про¬изводственные инвестиции, но затем снова начинают тратить их на войну или на строительство пирамид.
На строительстве Великой Китайской стены во времена Цинь Шихуанди (221-210 гг. до н.э.), первого императора, объединившего страну и начавшего строительство Стены, работало, как утверждается, около 1 млн человек (Cent, 2012; How Many People, 2012) при тогдаш¬нем населении в 20 млн человек (Duan Chang-Qun et al., 1998), т.е. около 10% рабочей силы (что приблизительно соответствует норме накопления в 10%). Но такое было возможно, видимо, только в тече¬ние нескольких лет, после чего наступило разрушение основного производственного капитала. Оценки численности рабочих на строи¬тельстве Стены в VI-VII вв. н.э. (1,0-1,8 млн человек (Cent, 2012)) при численности населения Китая, в то время равной 50-60 млн человек, соответствуют 3-7% трудоспособного населения.
В Корее и Индии даже в начале XX в. доля сбережений все еще была на уровне 4-7% ВВП. В 1870-1999 гг. В Австралии, Канаде, Японии, Великобритании норма сбережений составляла всего 9-14% ВВП (Maddison, 1992). Как видно из рис. 9, доля сбережений в Аргентине в конце XIX - начале XX в., вплоть до Второй миро¬вой войны не превышала 10%. А во многих бедных странах Африки
--------------------------
Рис. 9
Доля частных сбережений в Аргентине, % ВВП в 1885-1995 гг. Источник: Maddison, 1992.
и Южной Азии доля сбережений и инвестиций и сегодня находится на уровне 5-10%. Выход же из мальтузианской ловушки и достижение темпов роста производительности, измеряемых десятыми долями процента и выше, с необходимостью предполагают повышение сбере¬жений сверх этого уровня.
Запад, таким образом, вырвался из мальтузианской ловушки не столько благодаря своей изобретательности, рожденной свободными университетами и правовыми гарантиями, сколько благодаря жесто¬кости в переделе собственности, который позволил повысить норму сбережений, затрачивать больше средств на изобретения и реализо¬вать эти изобретения «в металле» через возросшие инвестиции.
Известно, что большая часть открытий в фундаментальной науке делалась отнюдь не в погоне за прибылью. Как быстро делаются новые открытия и изобретения, видимо, определяется не столько вознаграждением ученых, сколько объемом средств, затрачиваемых на НИОКР. Сегодня ведущие страны (США, Япония, Южная Корея, крупные европейские державы) затрачивают на НИОКР порядка 2-3% ВВП, но и при затратах менее 1% ВВП скорость прогресса в фун¬даментальной науке может быть очень значительной. Во многих древ¬них обществах уровень знаний и фундаментальной науки значительно превышал уровень применявшихся в производстве технологий. Шелк и компас, порох и бумага, фарфор, доменные печи и книгопечатание - все это было изобретено в Китае в Средние века или даже еще раньше, но не получило широкого применения, так как скорость распростра¬нения изобретений определяется именно материализацией конструк¬торских разработок «в металле».
--------
------------------------------------
Если бы дело было только в изобретениях, то развивающиеся страны уже давно догнали бы Запад по производительности труда - в африканских деревнях земля до сих пор обрабатывается мотыгами не потому, что никто не знает про трактор, а потому, что нет денег, чтобы его купить. Для быстрого распространения нововведений норма накопления (инвестирования) должна не просто превышать 5% ВВП (примерный уровень возмещения выбытия и создания новых рабочих мест для растущего населения), но, видимо, быть на уровне 20% и выше. В противном случае обновление основного капитала не будет поспевать за темпами материализации изобретений в развитых странах, так что развивающиеся страны будут обречены на постоян¬ное отставание.
Используя сравнение П. Кругмана, сделанное по другому поводу8, можно утверждать, что Запад разбогател не благодаря вдох¬новению (inspiration), но благодаря «поту и крови» (perspiration), или, чтобы быть более точным, благодаря безжалостному «большому толчку» - ускорению накопления капитала, которое стало возможным только в результате роста неравенства после экспроприации мелких земельных собственников и которое вызвало обнищание масс, рост смертности и страданий.
Траектории институционального развития в странах Юга
После выхода Запада из мальтузианской ловушки прочие страны (Юг), включая самые развитые (Китай), еще долгое время оставались в мальтузианском режиме роста, сохраняя традиционные, общинные институты и показывая очень медленное - сотые доли процента - повышение производительности в результате роста (пусть даже едва заметного) технического уровня производства. Можно только гадать, чем бы закончилась конкуренция между странами и цивилизациями в мальтузианском режиме роста, когда численность населения была главным критерием успеха, так как колониальная экспансия Запада не позволила этой тенденции развиться до логического завершения.
Эта колониальная экспансия разделила страны Юга на две группы. В странах Африки южнее Сахары, странах Латинской Америки, во многих странах бывшего СССР произошло полное или почти полное разрушение традиционных институтов (общины); они были заменены, но только частично, новыми институтами личной ответственности, импортированными с Запада. Напротив, Восточная Азия, Ближний и Средний Восток и в значительной степени Южная Азия смогли, вопреки колониализму, в большей степени сохранить традиционные коллективистские институты. Можно предположить, что страны и регионы, сохранившие традиционные институты, не испытали роста неравенства доходов и нормы накопления. В то же время они смогли сохранить преемственность институтов, которая
8 П. Кругман говорил о восточноазиатском «экономическом чуде» - быстром росте Японии, Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга, который, как он полагал, был вызван ускоренным накоплением капитала в результате высокой доли инвестиций в ВВП (экстенсивные факторы роста - perspiration), а не ускорен¬ным ростом совокупной производительности факторов (inspiration). Иными словами, П. Кругман считал, что никакого «чуда», по сути, не было.
-------------------------
обеспечила их высокое качество. Другие страны мировой периферии, которые попытались воспроизвести западную модель выхода из маль¬тузианской ловушки и где развитие традиционных институтов было прервано, заплатили цену в виде ухудшения качества и эффективно¬сти этих институтов.
Трансплантация институтов - сложный процесс; он оказыва¬ется успешным лишь тогда, когда импортируемые институты приспо¬соблены к местным потребностям и к существующим траекториям институционального развития и не прерывают институциональной преемственности (Полтерович, 2001). В противном случае качество институтов серьезно ухудшается, так как возникает нежизнеспособ-ная смесь из старых национальных и новых иностранных институтов. Если только старые институты не уничтожаются полностью вместе с населением, как это произошло во многих переселенческих коло¬ниях - США, Канаде, Австралии.
Если институциональный потенциал государства (качество госу¬дарственных институтов) определить как способность правительства добиваться исполнения законов и предписаний, то его естественными измерителями будут доля теневой экономики и уровень преступности, а еще лучше - уровень убийств, так как полнота регистрации преступлений сильно варьирует по странам, а тяжкие преступления все-таки регистри¬руются довольно полно даже в развивающихся странах (Popov, 2011).
Западным странам понадобилось 500 лет, чтобы снизить число убийств с 50-100 до 1-3 на 100 тыс. человек населения (рис. 10). Как видно, в XVI-XVII вв. уровень убийств в Западной Европе в основном превышал 10 человек на 100 тыс. жителей - значительно больше, чем во многих развивающихся странах со схожим уровнем ВВП на душу населения сегодня. На самом деле в развивающемся мире в настоящее время мы находим два типа стран - с относительно низким уровнем неравенства, теневой экономики и убийств (1-3 человека на 100 тыс. жителей - Восточная Европа, Восточная Азия и Ближний и Средний Восток) и с относительно высоким уровнем неравенства, теневой экономики и убийств (15-75 человек на 100 тыс. жителей - в европей¬ских республиках бывшего СССР и Казахстане, в странах Латинской Америки и Африки южнее Сахары) (рис. 11-12).
Страны Южной (Индия, Бангладеш, Шри-Ланка) и Юго¬Восточной Азии (Малайзия, Индонезия, Таиланд, Вьетнам) занимают промежуточное положение - 5-10 убийств на 100 тыс. жителей (за исключением Филиппин, где уровень убийств составляет 21 человек на 100 тыс. жителей). Страны Восточной Европы с низким уровнем убийств (1-3 человека) более похожи в этом отношении на страны Западной Европы, а такие регионы бывшего СССР, как Закавказье и Средняя Азия, более похожи на традиционные общества (тоже 1-3 убийства на 100 тыс. жителей) (рис. 11-12)9.
9 Другое свидетельство сохранения традиционных институтов в странах Восточной и Южной Азии и на Ближ¬нем и Среднем Востоке - почти полное отсутствие городских трущоб (Pomeranz, 2008) и бездомных детей, наличие которых можно наблюдать в избытке в Латинской Америке, Африке южнее Сахары и России. В Рос¬сии в 2010 г. насчитывалось 700 тыс. сирот - больше, чем после Великой Отечественной войны (Achmatova 2010), и больше, чем в Китае, - 600 тыс. (Faces of the Abandoned, 2007).
---------------------------------
№3 (15), 2012, с. 35-64
-Италия
«Германия и Швейцария
10
5S
S
■Бельгия и Нидерланды
S
1
-Англия
1Л
Сї
t-O
Сї
Сї
сч
оо
о
о
1Л
о
о
о
1Л
t-O
о
о
о
1Л
о
о
оо
оо
Сї
оо
сч
о
1Л
оо
1Л
оо
о
о
1Л
сч
о
1Л
1Л
Годы
Рис. 10
Число убийств на 100 тыс. жителей (логарифмическая шкала) в Западной Европе в 1500-2000 гг.
Источник: Eisner, 2003.
Оригинал взят у serg70p в Почему Россия не Англия -Лучшая статья за месяцы в жж
Оригинал взят у gloriaputina в Почему Россия не Англия
http://pages.nes.ru/vpopov/documents/China-Rise-%20zhurnal%20Novoy%20Ekonomicheskoy%20Assotsiatsii-2012.pdf
Япония), не менее значительные, чем расхождения в подушевом ВВП между странами с колониальным прошлым. Как объяснить эти различия в странах без колониального прошлого?
Выход из мальтузианской ловушки
Альтернативная гипотеза, объясняющая генезис институтов и их эволюцию, состоит в следующем. Мальтузианский режим роста, в котором находились все страны до XVI в., характеризовался среди прочего низким неравенством доходов. Собственно говоря, неравенство и не могло быть существенным, так как при среднем доходе порядка 500 долл. В год на душу населения (в долларах 1990 г.) рост неравенства был связан с ростом доли населения, находящегося ниже прожиточного минимума. При предположении, что прожиточный минимум составлял половину среднего дохода, получается, что критический или максимально возможный уровень неравенства, достигаемый без вымирания населения, примерно соответствует коэффициенту Джини на уровне менее 50% (inequality possibility frontier) (Milanovic, Lindert, Williamson, 2008). Если фактический уровень неравенства превышал критический, население просто переставало расти или даже сокращалось (в результате снижения рождаемости и роста смертности). В мальтузианском режиме роста, когда богатство и мощь страны определялись численностью жителей и армии, это чаще всего означало поражение в будущей войне. Успех же страны выражался в быстром росте населения - как в Китае при императоре Цяньлуне, правление которого (1736-1795) ознаменовалось небывало быстрым ростом населения (доля Китая в мировом населении увеличилась с 23% в 1700 г. до 37% в 1820 г. (Maddison, 2008)).
Незначительное неравенство обеспечивали коллективистские институты, прежде всего община, но также и государство, руководствовавшиеся «азиатскими» ценностями - приоритетом интересов коллектива над интересами индивидуума. А незначительное неравенство означало низкую норму сбережений и инвестиций (так как бедная часть населения физически не могла делать сбережения), что создавало порочный круг: низкие сбережения и инвестиции ^ низкая и не повышающаяся капиталовооруженность ^ низкая и не растущая производительность труда ^ низкая норма накопления6. Даже если производительность труда и/или норма накопления по какой-то причине и возрастали, вступал в силу другой механизм: ускорение роста населения при повышении уровня жизни, «съедавшее» повышение капиталовооруженности и производительности труда.
Попытки выйти из мальтузианской ловушки предпринимались не раз, в том числе и в Древней Греции, и в Риме, и в Византии, но, видимо, они вели только к поражениям этих стран в войнах с более примитивными, но и более приверженными «азиатским» (общинным,
1 Модель Солоу основана на производственной функции с экзогенным техническим прогрессом (A не объясняется, а предполагается данным). В моделях с эндогенным техническим прогрессом А зависит от темпов накопления капитала (инвестиции в НИОКР и инновации ускоряют технический прогресс), так что более высокий уровень инвестиций ведет к ускорению роста не только из-за повышения капиталовооруженности, K/L, но и в результате повышения технического уровня производства, A.
-------------------
коллективным) ценностям захватчиками. Разрушение традиционных (общинных) институтов и приоритетная защита интересов индивидуума, а не общины вели к росту доходного и имущественного неравенства, что позволяло увеличить сбережения, инвестиции, капиталовооруженность и производительность труда, но лишь ценой поляризации общества, замедления роста и даже сокращения численности населения - основы могущества наций в мальтузианском режиме роста.
«Великая цивилизация не завоевывается извне прежде, чем не разрушит себя изнутри», - отметил американский историк У. Дюрант
о Римской империи (Durant, 1980). Этот диагноз, видимо, может объяснить падение и многих других амбициозных цивилизаций, в которых индивидуальные права ставились выше коллективных интересов, что давало простор для роста неравенства доходов, подрывало социальный мир и снижало число рекрутов.
Такой эксперимент при низком уровне доходов мог быть успешным только случайно - нужно было, чтобы два-три столетия драматических социальных перемен с ростом неравенства и крайней бедности не привели ни к разрушительным внутренним бунтам, ни к ослаблению государства и иностранному завоеванию. И, похоже, такая случайность превратилась в действительность в Англии в XVI-XVIII вв., в период огораживания, а затем и в остальной Северо-Западной Европе. Механизм выхода Запада из мальтузианской ловушки начиная с XVI в. был совсем не уникальным (попытки выхода предпринимались и до этого). Уникальным, однако, было то, что Запад смог продержаться два-три века, не будучи завоеван соседями с более традиционными институтами, - до тех пор, пока производительность труда не выросла к началу XIX в. более чем в два раза, - с соответствующими последствиями для военной мощи (первый выход из мальтузианской ловушки - рис. 7).
Многочисленные факты подтверждают такую гипотезу. Несмотря на ускорение роста производительности труда в 15001800 гг. В Великобритании (до 0,2% в год, так что за три века подушевой ВВП более чем удвоился7), уровень жизни населения (потребление) не повысился. «Самый важный стилизованный факт состоит в том, - пишет об этом Дж. Голдстоун, - что у нас нет никаких свидетельств сколько-нибудь значительного повышения материального благосостояния среднего работника нигде в мире до 1830 г.» (Goldstone, 2007). Даже в Англии, переживавшей промышленную революцию, реальные заработки на самом деле даже сократились в 1500-1800 гг. (Saito, 2009). Это косвенное подтверждение гипотезы растущего неравенства в эпоху огораживания и первоначального накопления капитала, которое привело к кардинальному росту доли сбережений и инвестиций в ВВП с 6% в 1760 г. до 12% в 1831 г. (Galor, 2008). Это также согласуется с тем фактом, что еще в XVIII в. уровень жизни в Китае был сопоставим с европейским: по уровню здравоохранения
1 Подушевой ВВП в Великобритании в постоянных долларах 1990 г. увеличился с 714 долл. в 1500 г. до 974 долл. в 1600 г., 1250 долл. в 1700 г. и 1706 долл. в 1820 г. (Maddisonf 2008).
---------------------
Рис. 7
Три выхода из мальтузианского режима роста
и санитарных условий, медицины, калорийности питания, продолжи-тельности жизни, внутреннего потребления Китай не уступал главным европейским странам (Pomeranz, 2000).
Кардинальное перераспределение собственности (земли) в Англии и отсутствие такого перераспределения в Китае видно из данных о величине фермерских хозяйств: в Британии их средний размер увеличился с 14 акров в XIII в. до 75 акров в 1600-1700 гг. и до 151 акра в 1800 г., тогда как в Китае он снизился с 4 акров в 1400 г. до
3,4 акра в 1650 г. и до 2,5 в 1800 г. (в дельте Янцзы - с 4 акров в 1400 г. до 2 акров в 1600-1700 гг. и до 1 акра в 1800 г.). В Китае растущему сельскому населению предоставлялась земля за счет существующих владельцев, в Англии, напротив, фермеры сгонялись с земли и превра¬щались в пролетариев (Brenner, Isett, 2002, table 1). Доля городского населения в Англии повысилась с 6% в 1600 г. до 13% в 1700 г. и 24% в 1800 г., в то время как в Китае она сократилась с более 20% в XIII в. до всего лишь 5% (!) в начале XIX в. (Brenner, Isett, 2002, table 4).
В XVI-XVIII вв., таким образом, Европа и Китай (да и весь Юг) разошлись не столько в динамике потребления, сколько в динамике имущественного и доходного неравенства, сбережений и инвести¬ций. В Англии к 1800 г. две трети работников были уже пролетариями
(работающими по найму), а в Китае - только 10% (Pomeranz, 2008).
По наблюдению Р. Бреннера и К. Айсетта, в Англии «экономические фигуры, распространенные в дельте Янцзы, такие, как крестьяне-соб-ственники и землевладельцы, получающие ренту с помощью внеэко-номического ------------------------------
внеэко¬номического принуждения, преобладали в средневековый период, но затем сошли с исторической сцены... Главные агенты в экономике, особенно фермеры-арендаторы, теперь хоть и владели средствами производства (сельхозинвентарь, скот и прочее), но были отделены от условий своего собственного полного экономического воспроиз¬водства, именно от земли» (Brenner, Isett, 2002, p. 614).
Издержки такого перераспределения собственности и повы¬шения неравенства были исключительно высокими - продолжитель¬ность жизни в Англии снизилась с 35-40 лет в конце XVI в. до 30-35 в начале XVIII в. (рис. 8). Темпы роста населения упали с 0,7% в 1000¬1500 гг. до 0,4% в XVI в. и до 0,3% в XVII в., прежде чем выросли до 0,9% в XVIII в. и XIX в. Для 29 западноевропейских стран соответству¬ющие цифры составили: 0,8; 0,3; 0,1; 0,5 и 0,7% (Maddison, 2008).
Но и переориентация всей экономической машины с потре¬бления на накопление стала, несомненно, крупнейшим социальным изменением за тысячелетия. Ведь прежде, до XVI в., доля сбережений и инвестиций в ВВП едва доходила до 5% и была едва достаточна для возмещения изношенного основного капитала и создания новых рабо¬чих мест для растущего населения.
Годы
Рис. 8
Уровень смертности и продолжительности жизни в Англии в период начальной урба¬низации и индустриализации, 1566-1871 гг.
Источник: Wringley, Schofield, 1981.---------------------------
Египетские пирамиды, Великая Китайская стена и прочие мас-штабные сооружения древности, конечно, поражают воображение, но, похоже, вполне могли быть построены при норме сбережений порядка 5% ВВП. Оценка стоимости строительства пирамиды Хеопса сегодня (на которую пошло бы почти столько же бетона, сколько на плотину Гувера в Неваде (в долларах 2012 г. она оценивается в 729 млн долл.)) варьирует от 250 млн до 5 млрд долл. (How Staff Works Express, 2012; Wolchover, 2012). ВВП же Египта в первом тысячелетии нашей эры (более ранних данных нет) составлял порядка 2,5-2,7 млрд долл. В ценах 1990 г., т.е. почти 5 млрд долл. В ценах 2012 г. Если даже взять верхнюю оценку стоимости строительства (5 млрд долл.) и принять, что пирамида и правда строилась всего 20 лет (сейчас считают, что дольше), то на строительство как раз должны были уйти все нацио¬нальные сбережения при норме сбережений 5%. Конечно, основной производственный капитал - ирригационные сооружения, при том что весь национальный фонд сбережений съедался строительством пирамиды, деградировал, и, согласно одной из теорий, истощение ресурсов Египта для постройки великой гробницы фараона привело к ослаблению государства и падению Четвертой династии. Ну так, по одной из теорий (Нуреев, 1993), это и есть имманентный цикл разви¬тия азиатского способа производства: использование всех сбереже¬ний деспотом на войну или строительство культовых сооружений ^ деградация ирригационных сооружений и падение уровня жизни ^ восстание или иностранное завоевание, ведущее к появлению новых правителей, которые до поры до времени тратят сбережения на про¬изводственные инвестиции, но затем снова начинают тратить их на войну или на строительство пирамид.
На строительстве Великой Китайской стены во времена Цинь Шихуанди (221-210 гг. до н.э.), первого императора, объединившего страну и начавшего строительство Стены, работало, как утверждается, около 1 млн человек (Cent, 2012; How Many People, 2012) при тогдаш¬нем населении в 20 млн человек (Duan Chang-Qun et al., 1998), т.е. около 10% рабочей силы (что приблизительно соответствует норме накопления в 10%). Но такое было возможно, видимо, только в тече¬ние нескольких лет, после чего наступило разрушение основного производственного капитала. Оценки численности рабочих на строи¬тельстве Стены в VI-VII вв. н.э. (1,0-1,8 млн человек (Cent, 2012)) при численности населения Китая, в то время равной 50-60 млн человек, соответствуют 3-7% трудоспособного населения.
В Корее и Индии даже в начале XX в. доля сбережений все еще была на уровне 4-7% ВВП. В 1870-1999 гг. В Австралии, Канаде, Японии, Великобритании норма сбережений составляла всего 9-14% ВВП (Maddison, 1992). Как видно из рис. 9, доля сбережений в Аргентине в конце XIX - начале XX в., вплоть до Второй миро¬вой войны не превышала 10%. А во многих бедных странах Африки
--------------------------
Рис. 9
Доля частных сбережений в Аргентине, % ВВП в 1885-1995 гг. Источник: Maddison, 1992.
и Южной Азии доля сбережений и инвестиций и сегодня находится на уровне 5-10%. Выход же из мальтузианской ловушки и достижение темпов роста производительности, измеряемых десятыми долями процента и выше, с необходимостью предполагают повышение сбере¬жений сверх этого уровня.
Запад, таким образом, вырвался из мальтузианской ловушки не столько благодаря своей изобретательности, рожденной свободными университетами и правовыми гарантиями, сколько благодаря жесто¬кости в переделе собственности, который позволил повысить норму сбережений, затрачивать больше средств на изобретения и реализо¬вать эти изобретения «в металле» через возросшие инвестиции.
Известно, что большая часть открытий в фундаментальной науке делалась отнюдь не в погоне за прибылью. Как быстро делаются новые открытия и изобретения, видимо, определяется не столько вознаграждением ученых, сколько объемом средств, затрачиваемых на НИОКР. Сегодня ведущие страны (США, Япония, Южная Корея, крупные европейские державы) затрачивают на НИОКР порядка 2-3% ВВП, но и при затратах менее 1% ВВП скорость прогресса в фун¬даментальной науке может быть очень значительной. Во многих древ¬них обществах уровень знаний и фундаментальной науки значительно превышал уровень применявшихся в производстве технологий. Шелк и компас, порох и бумага, фарфор, доменные печи и книгопечатание - все это было изобретено в Китае в Средние века или даже еще раньше, но не получило широкого применения, так как скорость распростра¬нения изобретений определяется именно материализацией конструк¬торских разработок «в металле».
--------
------------------------------------
Если бы дело было только в изобретениях, то развивающиеся страны уже давно догнали бы Запад по производительности труда - в африканских деревнях земля до сих пор обрабатывается мотыгами не потому, что никто не знает про трактор, а потому, что нет денег, чтобы его купить. Для быстрого распространения нововведений норма накопления (инвестирования) должна не просто превышать 5% ВВП (примерный уровень возмещения выбытия и создания новых рабочих мест для растущего населения), но, видимо, быть на уровне 20% и выше. В противном случае обновление основного капитала не будет поспевать за темпами материализации изобретений в развитых странах, так что развивающиеся страны будут обречены на постоян¬ное отставание.
Используя сравнение П. Кругмана, сделанное по другому поводу8, можно утверждать, что Запад разбогател не благодаря вдох¬новению (inspiration), но благодаря «поту и крови» (perspiration), или, чтобы быть более точным, благодаря безжалостному «большому толчку» - ускорению накопления капитала, которое стало возможным только в результате роста неравенства после экспроприации мелких земельных собственников и которое вызвало обнищание масс, рост смертности и страданий.
Траектории институционального развития в странах Юга
После выхода Запада из мальтузианской ловушки прочие страны (Юг), включая самые развитые (Китай), еще долгое время оставались в мальтузианском режиме роста, сохраняя традиционные, общинные институты и показывая очень медленное - сотые доли процента - повышение производительности в результате роста (пусть даже едва заметного) технического уровня производства. Можно только гадать, чем бы закончилась конкуренция между странами и цивилизациями в мальтузианском режиме роста, когда численность населения была главным критерием успеха, так как колониальная экспансия Запада не позволила этой тенденции развиться до логического завершения.
Эта колониальная экспансия разделила страны Юга на две группы. В странах Африки южнее Сахары, странах Латинской Америки, во многих странах бывшего СССР произошло полное или почти полное разрушение традиционных институтов (общины); они были заменены, но только частично, новыми институтами личной ответственности, импортированными с Запада. Напротив, Восточная Азия, Ближний и Средний Восток и в значительной степени Южная Азия смогли, вопреки колониализму, в большей степени сохранить традиционные коллективистские институты. Можно предположить, что страны и регионы, сохранившие традиционные институты, не испытали роста неравенства доходов и нормы накопления. В то же время они смогли сохранить преемственность институтов, которая
8 П. Кругман говорил о восточноазиатском «экономическом чуде» - быстром росте Японии, Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга, который, как он полагал, был вызван ускоренным накоплением капитала в результате высокой доли инвестиций в ВВП (экстенсивные факторы роста - perspiration), а не ускорен¬ным ростом совокупной производительности факторов (inspiration). Иными словами, П. Кругман считал, что никакого «чуда», по сути, не было.
-------------------------
обеспечила их высокое качество. Другие страны мировой периферии, которые попытались воспроизвести западную модель выхода из маль¬тузианской ловушки и где развитие традиционных институтов было прервано, заплатили цену в виде ухудшения качества и эффективно¬сти этих институтов.
Трансплантация институтов - сложный процесс; он оказыва¬ется успешным лишь тогда, когда импортируемые институты приспо¬соблены к местным потребностям и к существующим траекториям институционального развития и не прерывают институциональной преемственности (Полтерович, 2001). В противном случае качество институтов серьезно ухудшается, так как возникает нежизнеспособ-ная смесь из старых национальных и новых иностранных институтов. Если только старые институты не уничтожаются полностью вместе с населением, как это произошло во многих переселенческих коло¬ниях - США, Канаде, Австралии.
Если институциональный потенциал государства (качество госу¬дарственных институтов) определить как способность правительства добиваться исполнения законов и предписаний, то его естественными измерителями будут доля теневой экономики и уровень преступности, а еще лучше - уровень убийств, так как полнота регистрации преступлений сильно варьирует по странам, а тяжкие преступления все-таки регистри¬руются довольно полно даже в развивающихся странах (Popov, 2011).
Западным странам понадобилось 500 лет, чтобы снизить число убийств с 50-100 до 1-3 на 100 тыс. человек населения (рис. 10). Как видно, в XVI-XVII вв. уровень убийств в Западной Европе в основном превышал 10 человек на 100 тыс. жителей - значительно больше, чем во многих развивающихся странах со схожим уровнем ВВП на душу населения сегодня. На самом деле в развивающемся мире в настоящее время мы находим два типа стран - с относительно низким уровнем неравенства, теневой экономики и убийств (1-3 человека на 100 тыс. жителей - Восточная Европа, Восточная Азия и Ближний и Средний Восток) и с относительно высоким уровнем неравенства, теневой экономики и убийств (15-75 человек на 100 тыс. жителей - в европей¬ских республиках бывшего СССР и Казахстане, в странах Латинской Америки и Африки южнее Сахары) (рис. 11-12).
Страны Южной (Индия, Бангладеш, Шри-Ланка) и Юго¬Восточной Азии (Малайзия, Индонезия, Таиланд, Вьетнам) занимают промежуточное положение - 5-10 убийств на 100 тыс. жителей (за исключением Филиппин, где уровень убийств составляет 21 человек на 100 тыс. жителей). Страны Восточной Европы с низким уровнем убийств (1-3 человека) более похожи в этом отношении на страны Западной Европы, а такие регионы бывшего СССР, как Закавказье и Средняя Азия, более похожи на традиционные общества (тоже 1-3 убийства на 100 тыс. жителей) (рис. 11-12)9.
9 Другое свидетельство сохранения традиционных институтов в странах Восточной и Южной Азии и на Ближ¬нем и Среднем Востоке - почти полное отсутствие городских трущоб (Pomeranz, 2008) и бездомных детей, наличие которых можно наблюдать в избытке в Латинской Америке, Африке южнее Сахары и России. В Рос¬сии в 2010 г. насчитывалось 700 тыс. сирот - больше, чем после Великой Отечественной войны (Achmatova 2010), и больше, чем в Китае, - 600 тыс. (Faces of the Abandoned, 2007).
---------------------------------
№3 (15), 2012, с. 35-64
-Италия
«Германия и Швейцария
10
5S
S
■Бельгия и Нидерланды
S
1
-Англия
1Л
Сї
t-O
Сї
Сї
сч
оо
о
о
1Л
о
о
о
1Л
t-O
о
о
о
1Л
о
о
оо
оо
Сї
оо
сч
о
1Л
оо
1Л
оо
о
о
1Л
сч
о
1Л
1Л
Годы
Рис. 10
Число убийств на 100 тыс. жителей (логарифмическая шкала) в Западной Европе в 1500-2000 гг.
Источник: Eisner, 2003.