На Крыше Мира: Из Калькутты в Ташкент через Памир
Л. Х. Ревелиоти. Из Калькутты в Ташкент через Кашмир, Гильгит, Хунзу и Памиры / Известия Министерства иностранных дел. 1914. Кн. V, VI.
Л. Ревелиоти, вице-консул в Калькутте. На Крыше Мира. Из Калькутты в Ташкент через Кашмир, Гильгит, Хунзу и Памиры. - Петроград, 1915.
Снаряжение транспорта на Памирах
I
Цель путешествия. Маршрут. Отношение центрального англо-индийского правительства к посещению северо-западной границы Индийской Империи вообще и к моему путешествию в частности. Мой попутчик, майор английского генерального штаба Р. Ст. Клэр Баттин. Приготовления к путешествию.
После пятилетнего пребывания в Египте и Индии я решил воспользоваться полагавшимся мне в 1913 году отпуском, чтобы предпринять путешествие в Россию через Северную Индию и Памиры. Мне казалось крайне интересным и заманчивым увидать ту часть Индийской Империи, которая почти соприкасается с нашими среднеазиатскими владениями и о которой имеется так мало общедоступных сведений. Величественное одиночество Памиров, этой «Крыши Мира», со своеобразной флорой, фауной и населением на средней высоте в 12.000 футов над уровнем моря, привлекало меня неизведанной прелестью ощущений среди высочайших плоскогорий света и широких безлюдных пространств.
Следующий маршрут был мною намечен: Калькутта, Аллахабад, Дели, Умбалла, Лахор, Равальпинди (конечный мой пункт по Северо-Западной индийской железной дороге), Сринагар, озеро Вулар, Бандипур, перевалы Трагбал и Бёрзиль, Астор, Гильгит, Бальтит (Хунза), перевал Минтака, перевал Беик (Памир Тагдумбаш), Кизил-Рабат, пост Памирский, перевал Ак-Байтал, озеро Кара-Куль, перевалы Кизил-Арт и Талдик, Акбосага, Гульча, Ош, Андижан (конечный пункт Среднеазиатской железной дороги) и Ташкент, откуда я предполагал проехать в Константинополь через Самарканд, Бухару, Красноводск, Баку, Батум и Анатолийское побережье.
Упомянув о причинах, побудивших меня задумать описываемое путешествие, я считаю долгом указать также и на главную цель его. Не будучи ни ученым, ни специалистом в какой-нибудь области наук, я был заранее обречен на невозможность добыть те интереснейшие научные данные, которые обыкновенно дают подобные предприятия. Мне оставалось только пополнить свои поверхностные наблюдения и впечатления об Индии знакомством с северной ее частью, сопоставить эти впечатления с уже приобретенными мною за три года интенсивной жизни в Калькутте и Силме - этих главных центрах британского владычества в империи - и во время частых разъездов по стране, а также сравнить характер английской политической системы на окраинах одной из величайших империй мира с характером русской политики в наших среднеазиатских владениях. Помимо этих соображений, меня привлекала и надежда привезти редкий по величине рогов экземпляр заманчивого для охотников и спортсменов Ovis Poli [Эта порода горных баранов была впервые найдена на Памирах в XIV столетии итальянским путешественником Марко Поло и с тех пор носит его имя.], называемого на Памирах «гульджа» или «архар».
Еще в октябре 1912 года, во время моего пребывания в Симле, я обратился частным образом к секретарю по иностранным делам Индии сэру Генри Мак-Магону с просьбою разрешить мне проехать через Гильгит и Хунзу (Канжут) на Памиры. Дорога эта считается запретной, и посещение ее иностранцами вообще не допускается. Ввиду крайней трудности обеспечить нужное для транспорта число носильщиков (заменяющих в Гильгите и Хунзе в весеннее время года вьючных животных), а также вследствие повсеместной бедности страны и населения посещение Гильгита и Хунзы, даже англичанами, признается англо-индийским правительством нежелательным. Лишь трем экспедициям в году разрешается проникнуть, и при этом исключительно с охотничьей целью, в заповедные ущелья Астора и Гильгита, до последних лет славившиеся изобилием редкой дичи (леопардов, барсов, медведей, «маркоров» и т. п.). Поэтому мне было очень лестно услышать, что департамент иностранных дел в Симле согласился допустить для меня исключение из общего правила, правда, с оговоркою, что я обяжусь подчиниться всем требованиям индийского правительства в отношении времени выступления, маршрута и организации моей экспедиции, а также что я постараюсь обставить эту экспедицию условиями полной безопасности. Такие условия, по мнению сэра Генри, были бы обеспечены в случае возможности найти для меня попутчика, знающего страну и местные языки. Попутчик этот был мною вскоре найден. Мой давнишний знакомый по Симле, прикомандированный к генеральному штабу при индийской армии майор 21 Кавалерийского полка Р. Ст. Клэр Баттин (Major R. St. Clair Battine) незадолго перед этим отправил в Лондон просьбу о продолжительном отпуске. Он намеревался использовать часть этого отпуска в нашем Туркестане, куда собирался проехать через Константинополь и Одессу. Отчасти вследствие балканских событий, отчасти будучи страстным охотником, майор Баттин с радостью изменил свой маршрут и изъявил желание примкнуть к моей экспедиции.
Со стороны индийских военных властей я не встретил затруднений к нашему совместному с майором Баттином путешествию и к концу 1912 года получил окончательную санкцию моего маршрута от вице-короля Индии лорда Хардинга, неоднократно оказывавшего мне исключительное внимание и любезность.
Приготовления к выступлению начались в январе, а выступление в путь предполагалось в начале мая. Я не буду останавливаться на описании продолжительных и скучных сборов в дорогу. Скажу лишь, что главная трудность заключалась в курьезном противоречии советов самых разнообразных и бедности практических сведений об условиях путешествия. Нелегко было также решить вопрос относительно точного времени нашего выступления в путь. Индийский департамент иностранных дел сначала поставил нам непременным условием срок выступления из Сринагара не раньше 15 мая. С этого числа Гильгитская дорога считается официально открытою дли движения. Однако британский резидент в Кашмире и политический агент в Гильгите советовали письменно майору Баттину выйти из Сринагара как можно раньше, ввиду предполагавшегося в этом году раннего таяния снегов на высотах Хунзы, и предупреждали, что каждый лишний день, проведенный нами в Кашмире, сделает для нас переход по ущельям Хунзы не только трудным, но и невозможным. Трудным - потому, что непроходимые потоки заставят нас подниматься и спускаться по несколько раз в день на 3000-4000 футов, в поисках дороги. Невозможным - в худшем случае - оттого, что нам вряд ли удастся найти носильщиков (единственный способ передвижения транспорта в Хунзе во время разлива реки), готовых нести тяжелую поклажу по крутизнам без всякой тропы. Департамент иностранных дел, впрочем, скоро сдался на доводы майора Баттина, и я вынужден был заканчивать сборы с лихорадочной поспешностью.
<…>
X
На «Крыше Мира». Памир Тагдумбаш. Сурки. Китайские власти. Первая встреча с оренбургскими казаками. Таджики. Отъезд из Минтака-Караула в Беик. Снаряжение транспорта на Памирах. Русский престиж в Сарыколе и Кашгарии. Перевал Беик (15.078 ф.). Кизил-Рабат. Неудачная охота на Ovis Poli. Отъезд из Кизил-Рабата.
Спуск в долину Тагдумбаша вдоль вытекающего с высот Гиндукуша потока Карачукара был нетруден, и дальнейший наш путь в этот день был бы совсем приятным, если бы постоянные резкие перемены температуры в зависимости от набегавших с порывами ветра буранов не заставляли нас то ежиться от холода, то изнывать от жары, лишь только ветер стихал и показывалось солнце. Такая беспрерывная перемена температуры воздуха - одна из курьезных особенностей Памиров.
Первые живые существа, встретившие нас на китайской территории (Сарыкол), были крупного размера желтовато-бурые сурки, резким свистом оглашавшие долину и быстро прятавшиеся в норы при нашем приближении. Затем навстречу нам появились посланцы ташкурганского амбана, беки-таджики, с русским присяжным аксакалом (тоже из Ташкургана) во главе, и местные власти из ближайшего поселка на Тагдумбаше Минтака-Караула. Эти люди, одетые в странные одеяния, с берданками, приспособленными к рогаткам, за плечами, вручили нам «визитные карточки» ташкурганских властей на красной бумаге с китайскими иероглифами. Мой спутник и я поспешили достать китайские паспорты, которыми мы предусмотрительно запаслись заранее через наши миссии в Пекине, по совету департамента иностранных дел в Симле. Но эта предосторожность оказалась излишней; местные власти отклонили осмотр наших документов и в пространных выражениях, с низкими поклонами, заявили мне через переводчика, что я и «мой гость», английский офицер, - у себя дома.
Действительно, я был у себя дома: на горизонте показались пять неясных точек, по-видимому, всадников. Расстояние между ними и нами было, однако, так велико, что даже в сильные бинокли Цейса нельзя было различить, кто были эти всадники. «Казаки», - вслух подумал я. «Навряд ли, - возразил мой спутник, - здесь, в Сарыколе, так далеко от Ташкургана?» Но я был прав; во весь дух к нам мчались на маленьких коренастых лошадках наши оренбургские казаки, посланные навстречу нам из Ташкургана начальником поста штабс-капитаном Бабушкиным, оказавшим впоследствии мне и моему спутнику неоценимые услуги.
Лишь тот, кто испытал невзгоды и лишения долгого перехода пешком по трудным дорогам, по узким головокружительным тропам и покрытым снегом перевалам среди чуждых племен, поймет мое чувство при виде наших удалых казаков. Обветренные, загорелые лица, непокорные чубы из-под лихо заломленных набекрень фуражек, молодецкая посадка, ясный смелый взгляд при повороте и зычное приветствие… «Вы у себя дома, - сказал только что проводник, - и ваш паспорт не требуется». Да, в самом деле, о каких китайских паспортах или формальностях могла быть речь, когда рядом с нами гарцовали наши казаки? Чувствовалось, что и здесь, в далеком Сарыколе, достаточно нескольких бравых уральцев, чтобы быть у себя, «дома», хотя и в чужой стране. Дальнейшая обстановка подтвердила это первое мое, пока еще неясное впечатление.
Впервые нам пришлось расположиться в юртах (по-тамошнему - кибитках) таджиков. Жители состоявшего из 5 таких юрт поселка, называвшегося Минтака-Караул, приняли нас очень радушно. Нам было оказано полное внимание, и приведенные в подарок бараны не были, как в Нагаре, уведены тотчас же по окончании встречи обратно, а варились в котлах.
Население Памира Тагдумбаша - таджики - оседлый народ арийской семьи. Они принадлежат к секте измаелитов и говорят на местных наречиях - шунганском, ваханском и ишкашимском, а некоторые по-персидски. Население это отличается тем, что, относясь безразлично к вопросам панисламизма, оно не причастно к фанатической пропаганде его идей. Напротив, угнетаемые и преследуемые правоверными мусульманами, таджики тяготеют, несомненно, к русской власти, в которой, забитые и беспомощные, они видят единственную опору.
На следующее утро, 1 июня, мы двинулись в путь верхами, на казачьих лошадях; багаж наш был нагружен на яков и верблюдов. Нам предстояло сделать около 200 верст до Памирского поста. Мой спутник решил попытать охотничье счастье в долине Коктурака на Тагдумбаше, к западу от Минтака-Караула, и у поворота реки Карачукара к востоку мы расстались. Я отрядил двух казаков сопровождать майора на запад и с остальными казаками и беками направился на восток к китайскому посту в Беик, находящийся в 24 верстах от русской границы.
Рамки настоящей работы не позволяют мне, к сожалению, подробно описать мое полуторамесячное пребывание на Памирах. К тому же Памиры хорошо известны, и о них имеется немало исследований и путевых записок. Поэтому я ограничусь графическим изложением моего дальнейшего маршрута и остановлюсь на некоторых подробностях, могущих представить общий интерес.
Тогда как в Гильгите и Канжуте снаряжение транспорта было, как я уже упомянул выше, сопряжено с немалыми затруднениями и крайней поспешностью вследствие того, что население неохотно соглашалось нести повинность за ничтожную плату, в Сарыколе и на Памирах дело обстояло иначе. Таджики и киргизы с полной готовностью угодить и искренним радушием спешили отдать все, что у них имелось, в наше распоряжение. Караван наш снаряжался бодро и с явным удовольствием. При этом плата за вьючных животных, будучи сама по себе невысокой (1 рубль за переходы в 30-40 верст), все же превышала плату за носильщиков в Гильгите (то же расстояние - 63 коп.). Казаки распоряжались быстро, толково, и чувствовалось, что население этой дикой горной местности считает их «начальством», хотя и подчиняется им не только за страх, но и за совесть.
Из разговора с жителями, а также из личных наблюдений я вынес убеждение в том, что наш престиж в Сарыколе и Кашгарии велик. В этой части Китая, где в сущности китайское владычество сомнительно, местные власти имеют весьма туманное представление о центральном китайском правительстве и даже не умеют читать по-китайски. Единственным авторитетом являются для них наши консульские и военные власти в Кашгаре и кашгарский амбан. К нашим казакам население относится весьма дружелюбно и, по-видимому, с ними свыклось.
Казаки-памирцы
Простояв в Беике три дня и убедившись из разведок охотников-таджиков, что в окрестных долинах дичи очень мало, я выступил 4 июня по направлению к нашей границе и, перевалив через Беик (15.078 ф.) на рассвете 5 июня, прибыл на первый русский пост, Кизил-Рабат, 6 июня. Пост оказался безлюдным. Смену казаков с Памирского поста ожидали со дня на день, и пока население этого, открытого для всех ветров широкой долины места состояло из дюжины обитателей трех юрт. Посвятив несколько дней утомительной, бесплодной и монотонной охоте на Ovis Poli («гульджа») и ibex («кииков») в окрестностях Кизил-Рабата и дождавшись майора Баттина, убившего в Коктураке одного «гульджу» с рогами средней величины, я решил двинуться в путь к Памирскому посту, находившемуся от нас на расстоянии 139 верст.
Возвращение с охоты. Памиры
Наш отряд принял внушительные размеры. К ташкурганским оренбургцам присоединились только что прибывший с Памирского поста на смену казачий конвой и волостной старшина Памирского округа - киргиз, с многочисленной свитой своих соплеменников. Жители юрт, окружающих Кизил-Рабат, сочли своим долгом также сопутствовать нам, и, таким образом, за майором Баттином и мною в почтительном отдалении ехали на лошадях, верблюдах и яках по крайней мере 50 человек. За этой кавалькадой тянулся наш обоз из 14 яков и 8 верблюдов, и шествие замыкали 4 казака-памирца. Дорога была прекрасная, годная даже для колес. Дул резкий ветер и падал мокрый снег. Долина Мургаба и окаймляющие ее горы скрылись в тумане.
XI
Пост Памирский. Жизнь наших офицеров и солдат на «Крыше Мира». Долина Мургаба. Переезд от поста Памирского до Бардобы. Киргизы. Озеро Кара-Куль. Моя жизнь на Памирах. Последние Ovis Poli. Таможенный пост в Бардобе. Алайская долина. Акбосага (Ольгин Луг). Переход от Акбосаги до Гульчи. Наш пост в Гульче. Ош. Андижан.
18 июня мы прибыли на Памирский пост и с искренним удовольствием провели там три дня в кругу гостеприимных и милых офицеров: подъесаула Колокольцева, начальника восточных памирских постов, и поручика Добрынина, командира Памирского поста. Ознакомившись с жизнью этих офицеров, заброшенных судьбою так далеко от цивилизации и культуры на «Крышу Мира», я не могу не отдать должного редким их качествам, выносливости и пониманию своей нелегкой задачи. Нельзя не подчеркнуть того, что, несмотря на исключительно неприятные и тяжелые условия, в которые они поставлены в дикой, почти безлюдной горной местности на высоте 12-13.000 ф., - памирцы выполняют свою неблагодарную миссию с бо́льшим успехом, нежели англичане на окраинах Индии. Последние тяготятся отдаленностью своих постов и стараются сократить определенный для них заранее срок стоянки спортивными и другими развлечениями. Они не входят в жизнь и душу солдата, да и не могут войти в такое общение с ним, так как кастовые и религиозные предрассудки туземцев являются непреодолимой преградой для сближения. Наши же офицеры на Памирах, как и вообще на далеких окраинах империи, живут одной жизнью с солдатами, их интересами, радостью и горем.
Я помню, в первый вечер на Памирском посту мы долго любовались полною луною, гуляя по квадратному двору казарм, названному Свэн-Гедином, проезжавшим здесь несколько лет тому назад, палубою корабля, затерянного среди океана. Почти рядом с нами стрелки и казаки, сидя на корточках у немилосердно дымившего костра из тощего памирского топлива, «трескента», пели одну за другой солдатские песни. К удивлению моего спутника, привыкшего к чопорной дисциплине английской военной службы и классовым предрассудкам, подъесаул Колокольцев сел в круг запевал и присоединился к хору громких свежих голосов, странно звучавших среди мертвой тишины этой лунной ночи на «Крыше Мира». Чувствовалось нечто нераздельное, неразрывное, соединяющее русского солдата с офицером, за которого он пойдет в огонь и в воду. Это «нечто» была великая русская душа. И на занесенных снегом Памирах, и на знойных равнинах Ферганы, и в сибирской тундре она останется неизменно той же - любящей, смиренной и могучей в своей кротости.
Долгие годы живет наш памирец вдали от родины, в обстановке, способной заглушить в нем человеческие чувства и озлобить его под гнетом одиночества и иногда непреодолимой тоски. Часто о нем забывают; иногда, в лучшем случае, его переводят в менее глухое место. А солдат отбывает свои три года среди гор и долин, получая 75 копеек «пособия» в месяц, и безропотно свыкается с обстановкой «Крыши Мира». Такая жизнь, однако, еще более сближает русского офицера с солдатом и заставляет его чутко относиться к своему меньшему брату, с которым ему суждено разделять «памирскую тоску». Без настоящего и часто без будущего они свято исполняют свой долг в сознании служения своему Государю и далекой, любимой родине.
Во время пребывания нашего на Памирском посту, мы не раз обходили казармы отряда и беседовали с солдатами, встречавшими нас всегда с искренней радостью. Два раза в день мы пробовали сытную вкусную пищу памирцев. Обстановка жилища офицеров отличалась удивительной простотой и невзыскательностью, но в этих пустых комнатах мне было весело и уютно. Я навсегда сохраню самое светлое воспоминание о дружеских, сердечных беседах в столовой Памирского поста и об энтузиазме, с которым было встречено первое появление майора Баттина и мое среди стрелков и казаков поста. Долго не смолкавшее ура и подбрасывание в воздух, быть может, даже слишком усердное, «от всего сердца», произвели на английского офицера самое лучшее впечатление. Обращенное им к солдатам по-русски теплое, задушевное слово сделало его сразу популярным среди памирцев. В свою очередь и подъесаул Колокольцев, и поручик Добрынин высказали майору Баттину в присутствии солдат самые искренние пожелания дружбы России с Англией и умело, тактично подчеркнули то именно значение моего совместного с английским офицером путешествия по Индии и Памирам, которое нам обоим было желательно ему придать. Распрощавшись не без сожаления с гостеприимными памирцами, 20 июля мы двинулись в путь по направлению к Бардобе через перевал Ак-Байтал, Мусколь, Каракуль и Кизил-Арт. Нам предстояло сделать до Бардобы 188 верст.
А. С. Колокольцев, майор Р. Ст. Клэр Баттин и В. А. Добрынин. Пост Памирский
Переезд этот по прекрасной ровной дороге вдоль еще не разлившегося Мургаба отличался крайним однообразием. Теперь мы не торопились и часто останавливались для охоты, к несчастию, все время неудачной. Долины наших Памиров усеяны сгнившими и высохшими рогами, иногда очень крупными, Ovis Poli, но встретить живого зверя с более или менее большими рогами поблизости к Мургабу нам не пришлось. По-видимому, преследуемые и беспощадно истребляемые населением, эти чуткие животные ушли в недосягаемые ущелья у снеговых вершин и там, на высоте по крайней мере 16.000 ф., скрываются, боясь человека. Убедившись в том, что искать поблизости к долине предмет наших охотничьих вожделений бесполезно, мы приуныли и решили углубиться в горы дальше у Каракульского озера, где, как утверждали киргизы, еще водится особенно крупная порода «гульджи» и «архаров».
Отношение к нам киргизов, номадов «Крыши Мира», было самое лучшее. Население придорожных юрт выезжало нам навстречу, предлагало своеобразное угощение (козье молоко и густые сливки, вроде сметаны, из молока яков-коров, по-местному «кутазов») и считало долгом вежливости сопровождать нас несколько верст за поселком. Мой спутник имел случай составить себе определенное представление о быте населения Памиров, об отношении его к русской власти и об обращении киргизов с казаками - простом, радушном и дружелюбном. Прекрасное состояние дороги, быстрая поставка вьючных животных (яков и верблюдов), точность и аккуратность выступления и прибытия и, в тоже время, возможность остановить на день-другой обоз без боязни, что он разбредется, не могли не произвести самого выгодного впечатления. В особенности же обращали на себя внимание бескорыстие населения и та готовность, даже удовольствие, с которым оно помогало снаряжать наш караван. Вполне удовлетворявшая киргизов плата 1 рубль за переход, иногда в 50 и более верст, за вьючное животное с шести-семипудовым вьюком, конечно, была весьма низкой.
Средняя высота в 11.000-12.000 футов, отсутствие почти всякой растительности, бедность атмосферических осадков, благодаря которой в некоторых долинах толстые пласты снега держатся весь год, тогда как на вершинах ближайших гор он стаял, резкая разница в температуре днем и ночью и постоянные вихри и бураны - делают пребывание на Памирах утомительным и неприятным. В дни охоты приходилось вставать до зари и взбираться на медленно плетущемся яке иногда на высоту в 18.000 футов. Оттуда спускаться в глубокие долины и в результате не видеть ни одного зверя.
Особенно тяжелой была моя стоянка у большого соляного озера Кара-Куль в долине Кара-Джилга. После проведенного в поисках Ovis Poli утра, томительный день проходил в писании дневника и чтении немногих взятых с собою книг. Ночью было нестерпимо холодно, и иногда ветер срывал палатку; ставить ее вновь приходилось в полной темноте. Ни развести костер из верблюжьего помета или «трескента» (корни чахлой травы), ни зажечь свечу - не представлялось на ветру никакой возможности, а электрические лампы давно уже не действовали, так как свежие элементы испортились. Настойчивые поиски, бессонные ночи, морозные зори, проводимые иногда на выступах скалы в созерцании чутких архаров в долине, - были вознаграждены лишь одной парой солидных рогов. И покидая Каракульское озеро, последнее место на нашем пути, вблизи которого водятся эти причудливые животные, - я уносил с собою чувство полного разочарования и затаенной злобы против ни в чем не повинных Ovis Poli.
Путь от Каракульского Рабата до Бардобы был несколько труднее. Пришлось перевалить через Заалайский хребет по неразработанному перевалу Кизил-Арту (13.000 ф.). В узком ущелье этого перевала при спуске к Бардобе было такое невероятное количество сурков, преследовавших нас повсюду на Памирах своим свистом, что было трудно говорить; этот назойливый, резкий свист, которым они и здесь оглашали воздух, не прерывался ни на минуту.
Спустившись по северному склону Заалайского хребта к Бардобе, мы встретили впервые таможенного объездчика. В Индии создалось преувеличенное представление о трудностях и формальностях, сопряженных с проездом через наши таможенные пункты на далеких окраинах, и в особенности в Туркестане. Наше знакомство с таможенными порядками в Бардобе и затем в Гульче было лучшим опровержением этого мнения. Никаких придирок или формальностей при проезде через Бардобу нам встретить не пришлось. Мой спутник, несколько озадаченный предупредительностью и любезностью таможенных объездчиков (единственных таможенных чинов, с которыми нам пришлось встретиться), вынужден был отказаться от своего предубеждения против наших порядков в Туркестане, когда узнал о распоряжении начальника Иркештамской таможни попустить беспрепятственно и беспошлинно его ружья и вещи через таможенные заставы. Такие сами по себе маловажные факты не могут, конечно, не способствовать укреплению добрососедских отношений наших с англичанами в Индии и развитию принципа взаимности при посещении нашими соотечественниками британских владений.
Дальнейший наш переход от Бардобы до Оша (160 верст), сначала через Алайскую долину и затем, после перевала Талдика (11.500 ф.) от Ольгина Луга (Акбосаги), по долине реки Кок-Кия, ведущей к Суфи-Кургану, был в высшей степени интересным и оживленным. Окружающая величественная, но не такая мрачная, как на Памирах, природа постепенно переходила в более мягкие тоны. Уже около Ольгина Луга появились первые кустарники и даже деревья (арча). А от Суфикургана, узкое ущелье со склонами, покрытыми лесом, было последним горным пейзажем до Гульчи. Оттуда горы сменились холмами, и лишь видневшиеся на горизонте подернутые туманом снежные вершины напоминали нам о еще недавнем пребывании на «Крыше Мира». По дороге мы встречали караваны переселявшихся на летние пастбища в Алайскую долину киргизов, в живописных ярких нарядах, особенно женщин и детей, на покрытых коврами и пестрыми материями верблюдах и лошадях. Из Гульчи навстречу нам выехал сын алайской царицы, некогда царствовавшей на Алае; он занимает теперь скромное место волостного старшины в Гульче.
Прибыв в Гульчу 3 июля и проведя там 2 дня в обществе наших офицеров, мы выехали 5 июля в Ош и были там 7 вечером. Я никогда не забуду широкого чисто русского гостеприимства начальника Гульчинского поста Решид-бека Эффендеева и и. о. начальника Ошского уезда капитана Грехова. Ими было сделано все возможное, чтобы заставить нас забыть о недавних лишениях и трудностях в пути. Сердечное спасибо им!
С грустью пришлось нам распрощаться также с бравыми оренбургцами, с которыми мы сдружились на почти полтора месяца совместной жизни на Памирах. 10 июля мы сделали 45 верст в коляске, запряженной четверкой, и к вечеру этого дня увидали железнодорожную станцию Андижана. Распродав почти все свои походные вещи, палатки, патроны, консервы и т. д. за бесценок, 11 июля мы сели налегке в поезд и 12 июля на рассвете были в Ташкенте.
Мною было сделано, таким образом, от Калькутты до Андижана: 2.629 верст по железной дороге, 387 верст в экипаже, 79 верст в плавучем доме, 622 версты пешком и 568 верст верхом на лошади и на яке, не считая переездов во время охоты, всего - 4.285 верст.
XII
Ташкент. Наша туркестанская администрация. Генералы А. В. Самсонов и В. Е. Флуг. Общие заключения.
За шестидневное пребывание в Ташкенте мой спутник и я встретили со стороны местной администрации то же внимание и ту же любезность, что и на Памирах. К майору Баттину был прикомандирован штабс-капитан 4-го Туркестанского стрелкового полка Атаев, выказавший редкий такт и распорядительность.
Генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа генерал Самсонов находился в отпуску, и его временно заменял генерал-лейтенант Флуг. Я не нахожу слов, чтобы выразить как генералу Самсонову, так и генералу Флугу мою глубокую и живейшую признательность за все, что ими было сделано для успеха нашего путешествия по Памирам и Туркестану.
Офицеры Генерального штаба в Ташкенте с генерал-лейтенантом Флугом во главе дали в честь майора Баттина банкет, отличавшийся исключительным оживлением. После обычных тостов за здоровье Его Императорского Величества Государя Императора и Короля-Императора Георга V, и. об. начальника края в прекрасной содержательной речи подчеркнул значение дружеских отношений, соединяющих нас с Англией, и выразил надежду, что совместное путешествие англо-индийского офицера с русским дипломатом по запретным местам Северной Индии и по недоступным для иностранцев Русским Памирам - послужит одним из доказательств укрепившейся дружбы между англичанами и нами. Развив эту мысль, генерал Флуг сказал несколько лестных слов по адресу русской дипломатии и заключил свою речь тостом за английский генеральный штаб и за русское дипломатическое ведомство. Тост этот был покрыт шумными аплодисментами и криками ура. Майор Баттин отвечал исполняющему обязанности начальника края на русском языке и вызвал единодушное одобрение.
Содействие и прием, оказанные английскому офицеру в Ташкенте как военными властями, так, в частности, и представителем Министерства иностранных дел А. Р. Барановским, не остались бесследными. Майор Баттин в самых лестных выражениях отозвался об отношении к нему нашей администрации и населения на Памирах и в Туркестане в сделанных им недавно сообщениях в Военном обществе (Military Society) и Обществе офицеров генерального штаба (Staff College) в Эдинбурге. По полученным мною частным сведениям, главнокомандующий индийской армией был крайне тронут приемом, оказанным нами англо-индийскому офицеру, и приветствовал это новое доказательство англо-русской дружбы.
По приказанию и. об. начальника края, в наше распоряжение был предоставлен для следования по Среднеазиатской железной дороге отдельный вагон, и 18 июля мы выехали из Ташкента в Красноводск, унося самые лучшие воспоминания о пребывании в Туркестане.
Резюмируя впечатления, вынесенные мною из путешествия по Северной Индии, Сарыколу, Памирам и Туркестану, считаю долгом подчеркнуть то обстоятельство, что я был первым русским, увидавшим от начала до конца Гильгитскую военно-транспортную дорогу в том виде, в каком она была закончена Спеддингом. Почти трехлетнее пребывание в Индии и годовое управление нашим генеральным консульством в этой стране, в эпоху коронационного Дурбара, - дали мне возможность получить при помощи моих друзей - англичан разрешение на такое интересное путешествие. Я говорю «интересное» не только по моим личным впечатлениям: о пройденном мною пути и о крайне важном его значении в военном отношении было сказано немало. Между прочим, знаток северной и северо-западной индийской границы полковник Новицкий в своем труде «Военные очерки Индии» так говорит о своих неудачных хлопотах в индийском департаменте иностранных дел по поводу получения разрешения посетить Гильгит: «Министр иностранных дел (Foreign Secretary) приказал уведомить меня, что уже 8 лет тому назад англо-индийское правительство совершенно закрыло для путешественников путь на Гильгит, ввиду настоятельных просьб об этом местной администрации, заявлявшей неоднократно, что вследствие пустынности и бедности страны снабжение путешественников запасами продовольствия, вьючными животными и проводниками сопряжено с чрезвычайными затруднениями. В течение последних двух месяцев пришлось ввиду этого отказать в свободном пропуске в Гильгит некоторым английским офицерам, собиравшимся туда на охоту, а потому не признается возможным делать исключения в пользу русского офицера».
Пропуск по Гильгитской дороге, действительно, очень трудно получить, и иностранцам, как я подчеркнул в начале моей записки, посещение Гильгита обыкновенно не дозволяется. Это могут подтвердить некоторые из моих соотечественников, не так давно еще делавшие неудачные попытки в этом направлении, и среди них - А. Н. Авинов, посетивший Северную Индию в 1912 г. Индийская Империя и наши среднеазиатские владения - величины несоизмеримые, и мне пришлось убедиться в том, что британская административная система на севере Индии имеет мало общего с нашей на Памирах и в Туркестане. Своеобразные религиозные и социальные условия, порождающие в Индии множество каст, у нас отсутствуют, и поэтому наши задачи в Средней Азии проще и легче выполнимы.
Из знакомства с туземцами Туркестана я вынес об их полной преданности русской власти, объясняющейся помимо других причин тем, что они чувствуют себя в наших владениях полноправными гражданами империи, независимо от своей национальности и религии. Фанатической пропаганды ислама среди туземцев нашего Туркестана нет и сознание целесообразности господства русских в крае в них прочно укоренилось. Постепенно сливаясь с завоевателями, живя общими с ними интересами и не встречая противодействия со стороны властей своей религиозной и бытовой самостоятельности, обитатели Туркестана и Памиров не стремятся к обособлению. Поэтому отличительная черта народа в этом крае - отсутствие недовольства господствующим режимом, а также приниженности и забитости.
В заключение я оговорюсь, что пройденный мною путь представляется мне далеко не самым удобным из существующих путей из Индии в Россию. Несомненно, что из возможных направлений - направление Сринагар - Лей - Каракарам и Кашгар - этот избитый караванный путь, является самым подходящим для торгового обмена между Россией, Китаем и Индией. Говорить о стратегических путях через Южную Персию и Афганистан, - конечно, не приходится; и сравнивать их с «козьей тропой» в горах Гильгита и Канжута нельзя. Но все же тропа эта - единственный, свободный выход из Индии к нашим Памирам, где на рубеже трех великих государств и загадочного Афганистана, на страже русских интересов стоит памирец-солдат.
Сенигаллия,
Август-сентябрь 1913
Материалы о населенных пунктах:
Ферганская обл. (Гульча, Ош, Андижан и др.): https://rus-turk.livejournal.com/593631.html
Сырдарьинская обл. (Ташкент и др.): https://rus-turk.livejournal.com/539147.html
Л. Ревелиоти, вице-консул в Калькутте. На Крыше Мира. Из Калькутты в Ташкент через Кашмир, Гильгит, Хунзу и Памиры. - Петроград, 1915.
Снаряжение транспорта на Памирах
I
Цель путешествия. Маршрут. Отношение центрального англо-индийского правительства к посещению северо-западной границы Индийской Империи вообще и к моему путешествию в частности. Мой попутчик, майор английского генерального штаба Р. Ст. Клэр Баттин. Приготовления к путешествию.
После пятилетнего пребывания в Египте и Индии я решил воспользоваться полагавшимся мне в 1913 году отпуском, чтобы предпринять путешествие в Россию через Северную Индию и Памиры. Мне казалось крайне интересным и заманчивым увидать ту часть Индийской Империи, которая почти соприкасается с нашими среднеазиатскими владениями и о которой имеется так мало общедоступных сведений. Величественное одиночество Памиров, этой «Крыши Мира», со своеобразной флорой, фауной и населением на средней высоте в 12.000 футов над уровнем моря, привлекало меня неизведанной прелестью ощущений среди высочайших плоскогорий света и широких безлюдных пространств.
Следующий маршрут был мною намечен: Калькутта, Аллахабад, Дели, Умбалла, Лахор, Равальпинди (конечный мой пункт по Северо-Западной индийской железной дороге), Сринагар, озеро Вулар, Бандипур, перевалы Трагбал и Бёрзиль, Астор, Гильгит, Бальтит (Хунза), перевал Минтака, перевал Беик (Памир Тагдумбаш), Кизил-Рабат, пост Памирский, перевал Ак-Байтал, озеро Кара-Куль, перевалы Кизил-Арт и Талдик, Акбосага, Гульча, Ош, Андижан (конечный пункт Среднеазиатской железной дороги) и Ташкент, откуда я предполагал проехать в Константинополь через Самарканд, Бухару, Красноводск, Баку, Батум и Анатолийское побережье.
Упомянув о причинах, побудивших меня задумать описываемое путешествие, я считаю долгом указать также и на главную цель его. Не будучи ни ученым, ни специалистом в какой-нибудь области наук, я был заранее обречен на невозможность добыть те интереснейшие научные данные, которые обыкновенно дают подобные предприятия. Мне оставалось только пополнить свои поверхностные наблюдения и впечатления об Индии знакомством с северной ее частью, сопоставить эти впечатления с уже приобретенными мною за три года интенсивной жизни в Калькутте и Силме - этих главных центрах британского владычества в империи - и во время частых разъездов по стране, а также сравнить характер английской политической системы на окраинах одной из величайших империй мира с характером русской политики в наших среднеазиатских владениях. Помимо этих соображений, меня привлекала и надежда привезти редкий по величине рогов экземпляр заманчивого для охотников и спортсменов Ovis Poli [Эта порода горных баранов была впервые найдена на Памирах в XIV столетии итальянским путешественником Марко Поло и с тех пор носит его имя.], называемого на Памирах «гульджа» или «архар».
Еще в октябре 1912 года, во время моего пребывания в Симле, я обратился частным образом к секретарю по иностранным делам Индии сэру Генри Мак-Магону с просьбою разрешить мне проехать через Гильгит и Хунзу (Канжут) на Памиры. Дорога эта считается запретной, и посещение ее иностранцами вообще не допускается. Ввиду крайней трудности обеспечить нужное для транспорта число носильщиков (заменяющих в Гильгите и Хунзе в весеннее время года вьючных животных), а также вследствие повсеместной бедности страны и населения посещение Гильгита и Хунзы, даже англичанами, признается англо-индийским правительством нежелательным. Лишь трем экспедициям в году разрешается проникнуть, и при этом исключительно с охотничьей целью, в заповедные ущелья Астора и Гильгита, до последних лет славившиеся изобилием редкой дичи (леопардов, барсов, медведей, «маркоров» и т. п.). Поэтому мне было очень лестно услышать, что департамент иностранных дел в Симле согласился допустить для меня исключение из общего правила, правда, с оговоркою, что я обяжусь подчиниться всем требованиям индийского правительства в отношении времени выступления, маршрута и организации моей экспедиции, а также что я постараюсь обставить эту экспедицию условиями полной безопасности. Такие условия, по мнению сэра Генри, были бы обеспечены в случае возможности найти для меня попутчика, знающего страну и местные языки. Попутчик этот был мною вскоре найден. Мой давнишний знакомый по Симле, прикомандированный к генеральному штабу при индийской армии майор 21 Кавалерийского полка Р. Ст. Клэр Баттин (Major R. St. Clair Battine) незадолго перед этим отправил в Лондон просьбу о продолжительном отпуске. Он намеревался использовать часть этого отпуска в нашем Туркестане, куда собирался проехать через Константинополь и Одессу. Отчасти вследствие балканских событий, отчасти будучи страстным охотником, майор Баттин с радостью изменил свой маршрут и изъявил желание примкнуть к моей экспедиции.
Со стороны индийских военных властей я не встретил затруднений к нашему совместному с майором Баттином путешествию и к концу 1912 года получил окончательную санкцию моего маршрута от вице-короля Индии лорда Хардинга, неоднократно оказывавшего мне исключительное внимание и любезность.
Приготовления к выступлению начались в январе, а выступление в путь предполагалось в начале мая. Я не буду останавливаться на описании продолжительных и скучных сборов в дорогу. Скажу лишь, что главная трудность заключалась в курьезном противоречии советов самых разнообразных и бедности практических сведений об условиях путешествия. Нелегко было также решить вопрос относительно точного времени нашего выступления в путь. Индийский департамент иностранных дел сначала поставил нам непременным условием срок выступления из Сринагара не раньше 15 мая. С этого числа Гильгитская дорога считается официально открытою дли движения. Однако британский резидент в Кашмире и политический агент в Гильгите советовали письменно майору Баттину выйти из Сринагара как можно раньше, ввиду предполагавшегося в этом году раннего таяния снегов на высотах Хунзы, и предупреждали, что каждый лишний день, проведенный нами в Кашмире, сделает для нас переход по ущельям Хунзы не только трудным, но и невозможным. Трудным - потому, что непроходимые потоки заставят нас подниматься и спускаться по несколько раз в день на 3000-4000 футов, в поисках дороги. Невозможным - в худшем случае - оттого, что нам вряд ли удастся найти носильщиков (единственный способ передвижения транспорта в Хунзе во время разлива реки), готовых нести тяжелую поклажу по крутизнам без всякой тропы. Департамент иностранных дел, впрочем, скоро сдался на доводы майора Баттина, и я вынужден был заканчивать сборы с лихорадочной поспешностью.
<…>
X
На «Крыше Мира». Памир Тагдумбаш. Сурки. Китайские власти. Первая встреча с оренбургскими казаками. Таджики. Отъезд из Минтака-Караула в Беик. Снаряжение транспорта на Памирах. Русский престиж в Сарыколе и Кашгарии. Перевал Беик (15.078 ф.). Кизил-Рабат. Неудачная охота на Ovis Poli. Отъезд из Кизил-Рабата.
Спуск в долину Тагдумбаша вдоль вытекающего с высот Гиндукуша потока Карачукара был нетруден, и дальнейший наш путь в этот день был бы совсем приятным, если бы постоянные резкие перемены температуры в зависимости от набегавших с порывами ветра буранов не заставляли нас то ежиться от холода, то изнывать от жары, лишь только ветер стихал и показывалось солнце. Такая беспрерывная перемена температуры воздуха - одна из курьезных особенностей Памиров.
Первые живые существа, встретившие нас на китайской территории (Сарыкол), были крупного размера желтовато-бурые сурки, резким свистом оглашавшие долину и быстро прятавшиеся в норы при нашем приближении. Затем навстречу нам появились посланцы ташкурганского амбана, беки-таджики, с русским присяжным аксакалом (тоже из Ташкургана) во главе, и местные власти из ближайшего поселка на Тагдумбаше Минтака-Караула. Эти люди, одетые в странные одеяния, с берданками, приспособленными к рогаткам, за плечами, вручили нам «визитные карточки» ташкурганских властей на красной бумаге с китайскими иероглифами. Мой спутник и я поспешили достать китайские паспорты, которыми мы предусмотрительно запаслись заранее через наши миссии в Пекине, по совету департамента иностранных дел в Симле. Но эта предосторожность оказалась излишней; местные власти отклонили осмотр наших документов и в пространных выражениях, с низкими поклонами, заявили мне через переводчика, что я и «мой гость», английский офицер, - у себя дома.
Действительно, я был у себя дома: на горизонте показались пять неясных точек, по-видимому, всадников. Расстояние между ними и нами было, однако, так велико, что даже в сильные бинокли Цейса нельзя было различить, кто были эти всадники. «Казаки», - вслух подумал я. «Навряд ли, - возразил мой спутник, - здесь, в Сарыколе, так далеко от Ташкургана?» Но я был прав; во весь дух к нам мчались на маленьких коренастых лошадках наши оренбургские казаки, посланные навстречу нам из Ташкургана начальником поста штабс-капитаном Бабушкиным, оказавшим впоследствии мне и моему спутнику неоценимые услуги.
Лишь тот, кто испытал невзгоды и лишения долгого перехода пешком по трудным дорогам, по узким головокружительным тропам и покрытым снегом перевалам среди чуждых племен, поймет мое чувство при виде наших удалых казаков. Обветренные, загорелые лица, непокорные чубы из-под лихо заломленных набекрень фуражек, молодецкая посадка, ясный смелый взгляд при повороте и зычное приветствие… «Вы у себя дома, - сказал только что проводник, - и ваш паспорт не требуется». Да, в самом деле, о каких китайских паспортах или формальностях могла быть речь, когда рядом с нами гарцовали наши казаки? Чувствовалось, что и здесь, в далеком Сарыколе, достаточно нескольких бравых уральцев, чтобы быть у себя, «дома», хотя и в чужой стране. Дальнейшая обстановка подтвердила это первое мое, пока еще неясное впечатление.
Впервые нам пришлось расположиться в юртах (по-тамошнему - кибитках) таджиков. Жители состоявшего из 5 таких юрт поселка, называвшегося Минтака-Караул, приняли нас очень радушно. Нам было оказано полное внимание, и приведенные в подарок бараны не были, как в Нагаре, уведены тотчас же по окончании встречи обратно, а варились в котлах.
Население Памира Тагдумбаша - таджики - оседлый народ арийской семьи. Они принадлежат к секте измаелитов и говорят на местных наречиях - шунганском, ваханском и ишкашимском, а некоторые по-персидски. Население это отличается тем, что, относясь безразлично к вопросам панисламизма, оно не причастно к фанатической пропаганде его идей. Напротив, угнетаемые и преследуемые правоверными мусульманами, таджики тяготеют, несомненно, к русской власти, в которой, забитые и беспомощные, они видят единственную опору.
На следующее утро, 1 июня, мы двинулись в путь верхами, на казачьих лошадях; багаж наш был нагружен на яков и верблюдов. Нам предстояло сделать около 200 верст до Памирского поста. Мой спутник решил попытать охотничье счастье в долине Коктурака на Тагдумбаше, к западу от Минтака-Караула, и у поворота реки Карачукара к востоку мы расстались. Я отрядил двух казаков сопровождать майора на запад и с остальными казаками и беками направился на восток к китайскому посту в Беик, находящийся в 24 верстах от русской границы.
Рамки настоящей работы не позволяют мне, к сожалению, подробно описать мое полуторамесячное пребывание на Памирах. К тому же Памиры хорошо известны, и о них имеется немало исследований и путевых записок. Поэтому я ограничусь графическим изложением моего дальнейшего маршрута и остановлюсь на некоторых подробностях, могущих представить общий интерес.
Тогда как в Гильгите и Канжуте снаряжение транспорта было, как я уже упомянул выше, сопряжено с немалыми затруднениями и крайней поспешностью вследствие того, что население неохотно соглашалось нести повинность за ничтожную плату, в Сарыколе и на Памирах дело обстояло иначе. Таджики и киргизы с полной готовностью угодить и искренним радушием спешили отдать все, что у них имелось, в наше распоряжение. Караван наш снаряжался бодро и с явным удовольствием. При этом плата за вьючных животных, будучи сама по себе невысокой (1 рубль за переходы в 30-40 верст), все же превышала плату за носильщиков в Гильгите (то же расстояние - 63 коп.). Казаки распоряжались быстро, толково, и чувствовалось, что население этой дикой горной местности считает их «начальством», хотя и подчиняется им не только за страх, но и за совесть.
Из разговора с жителями, а также из личных наблюдений я вынес убеждение в том, что наш престиж в Сарыколе и Кашгарии велик. В этой части Китая, где в сущности китайское владычество сомнительно, местные власти имеют весьма туманное представление о центральном китайском правительстве и даже не умеют читать по-китайски. Единственным авторитетом являются для них наши консульские и военные власти в Кашгаре и кашгарский амбан. К нашим казакам население относится весьма дружелюбно и, по-видимому, с ними свыклось.
Казаки-памирцы
Простояв в Беике три дня и убедившись из разведок охотников-таджиков, что в окрестных долинах дичи очень мало, я выступил 4 июня по направлению к нашей границе и, перевалив через Беик (15.078 ф.) на рассвете 5 июня, прибыл на первый русский пост, Кизил-Рабат, 6 июня. Пост оказался безлюдным. Смену казаков с Памирского поста ожидали со дня на день, и пока население этого, открытого для всех ветров широкой долины места состояло из дюжины обитателей трех юрт. Посвятив несколько дней утомительной, бесплодной и монотонной охоте на Ovis Poli («гульджа») и ibex («кииков») в окрестностях Кизил-Рабата и дождавшись майора Баттина, убившего в Коктураке одного «гульджу» с рогами средней величины, я решил двинуться в путь к Памирскому посту, находившемуся от нас на расстоянии 139 верст.
Возвращение с охоты. Памиры
Наш отряд принял внушительные размеры. К ташкурганским оренбургцам присоединились только что прибывший с Памирского поста на смену казачий конвой и волостной старшина Памирского округа - киргиз, с многочисленной свитой своих соплеменников. Жители юрт, окружающих Кизил-Рабат, сочли своим долгом также сопутствовать нам, и, таким образом, за майором Баттином и мною в почтительном отдалении ехали на лошадях, верблюдах и яках по крайней мере 50 человек. За этой кавалькадой тянулся наш обоз из 14 яков и 8 верблюдов, и шествие замыкали 4 казака-памирца. Дорога была прекрасная, годная даже для колес. Дул резкий ветер и падал мокрый снег. Долина Мургаба и окаймляющие ее горы скрылись в тумане.
XI
Пост Памирский. Жизнь наших офицеров и солдат на «Крыше Мира». Долина Мургаба. Переезд от поста Памирского до Бардобы. Киргизы. Озеро Кара-Куль. Моя жизнь на Памирах. Последние Ovis Poli. Таможенный пост в Бардобе. Алайская долина. Акбосага (Ольгин Луг). Переход от Акбосаги до Гульчи. Наш пост в Гульче. Ош. Андижан.
18 июня мы прибыли на Памирский пост и с искренним удовольствием провели там три дня в кругу гостеприимных и милых офицеров: подъесаула Колокольцева, начальника восточных памирских постов, и поручика Добрынина, командира Памирского поста. Ознакомившись с жизнью этих офицеров, заброшенных судьбою так далеко от цивилизации и культуры на «Крышу Мира», я не могу не отдать должного редким их качествам, выносливости и пониманию своей нелегкой задачи. Нельзя не подчеркнуть того, что, несмотря на исключительно неприятные и тяжелые условия, в которые они поставлены в дикой, почти безлюдной горной местности на высоте 12-13.000 ф., - памирцы выполняют свою неблагодарную миссию с бо́льшим успехом, нежели англичане на окраинах Индии. Последние тяготятся отдаленностью своих постов и стараются сократить определенный для них заранее срок стоянки спортивными и другими развлечениями. Они не входят в жизнь и душу солдата, да и не могут войти в такое общение с ним, так как кастовые и религиозные предрассудки туземцев являются непреодолимой преградой для сближения. Наши же офицеры на Памирах, как и вообще на далеких окраинах империи, живут одной жизнью с солдатами, их интересами, радостью и горем.
Я помню, в первый вечер на Памирском посту мы долго любовались полною луною, гуляя по квадратному двору казарм, названному Свэн-Гедином, проезжавшим здесь несколько лет тому назад, палубою корабля, затерянного среди океана. Почти рядом с нами стрелки и казаки, сидя на корточках у немилосердно дымившего костра из тощего памирского топлива, «трескента», пели одну за другой солдатские песни. К удивлению моего спутника, привыкшего к чопорной дисциплине английской военной службы и классовым предрассудкам, подъесаул Колокольцев сел в круг запевал и присоединился к хору громких свежих голосов, странно звучавших среди мертвой тишины этой лунной ночи на «Крыше Мира». Чувствовалось нечто нераздельное, неразрывное, соединяющее русского солдата с офицером, за которого он пойдет в огонь и в воду. Это «нечто» была великая русская душа. И на занесенных снегом Памирах, и на знойных равнинах Ферганы, и в сибирской тундре она останется неизменно той же - любящей, смиренной и могучей в своей кротости.
Долгие годы живет наш памирец вдали от родины, в обстановке, способной заглушить в нем человеческие чувства и озлобить его под гнетом одиночества и иногда непреодолимой тоски. Часто о нем забывают; иногда, в лучшем случае, его переводят в менее глухое место. А солдат отбывает свои три года среди гор и долин, получая 75 копеек «пособия» в месяц, и безропотно свыкается с обстановкой «Крыши Мира». Такая жизнь, однако, еще более сближает русского офицера с солдатом и заставляет его чутко относиться к своему меньшему брату, с которым ему суждено разделять «памирскую тоску». Без настоящего и часто без будущего они свято исполняют свой долг в сознании служения своему Государю и далекой, любимой родине.
Во время пребывания нашего на Памирском посту, мы не раз обходили казармы отряда и беседовали с солдатами, встречавшими нас всегда с искренней радостью. Два раза в день мы пробовали сытную вкусную пищу памирцев. Обстановка жилища офицеров отличалась удивительной простотой и невзыскательностью, но в этих пустых комнатах мне было весело и уютно. Я навсегда сохраню самое светлое воспоминание о дружеских, сердечных беседах в столовой Памирского поста и об энтузиазме, с которым было встречено первое появление майора Баттина и мое среди стрелков и казаков поста. Долго не смолкавшее ура и подбрасывание в воздух, быть может, даже слишком усердное, «от всего сердца», произвели на английского офицера самое лучшее впечатление. Обращенное им к солдатам по-русски теплое, задушевное слово сделало его сразу популярным среди памирцев. В свою очередь и подъесаул Колокольцев, и поручик Добрынин высказали майору Баттину в присутствии солдат самые искренние пожелания дружбы России с Англией и умело, тактично подчеркнули то именно значение моего совместного с английским офицером путешествия по Индии и Памирам, которое нам обоим было желательно ему придать. Распрощавшись не без сожаления с гостеприимными памирцами, 20 июля мы двинулись в путь по направлению к Бардобе через перевал Ак-Байтал, Мусколь, Каракуль и Кизил-Арт. Нам предстояло сделать до Бардобы 188 верст.
А. С. Колокольцев, майор Р. Ст. Клэр Баттин и В. А. Добрынин. Пост Памирский
Переезд этот по прекрасной ровной дороге вдоль еще не разлившегося Мургаба отличался крайним однообразием. Теперь мы не торопились и часто останавливались для охоты, к несчастию, все время неудачной. Долины наших Памиров усеяны сгнившими и высохшими рогами, иногда очень крупными, Ovis Poli, но встретить живого зверя с более или менее большими рогами поблизости к Мургабу нам не пришлось. По-видимому, преследуемые и беспощадно истребляемые населением, эти чуткие животные ушли в недосягаемые ущелья у снеговых вершин и там, на высоте по крайней мере 16.000 ф., скрываются, боясь человека. Убедившись в том, что искать поблизости к долине предмет наших охотничьих вожделений бесполезно, мы приуныли и решили углубиться в горы дальше у Каракульского озера, где, как утверждали киргизы, еще водится особенно крупная порода «гульджи» и «архаров».
Отношение к нам киргизов, номадов «Крыши Мира», было самое лучшее. Население придорожных юрт выезжало нам навстречу, предлагало своеобразное угощение (козье молоко и густые сливки, вроде сметаны, из молока яков-коров, по-местному «кутазов») и считало долгом вежливости сопровождать нас несколько верст за поселком. Мой спутник имел случай составить себе определенное представление о быте населения Памиров, об отношении его к русской власти и об обращении киргизов с казаками - простом, радушном и дружелюбном. Прекрасное состояние дороги, быстрая поставка вьючных животных (яков и верблюдов), точность и аккуратность выступления и прибытия и, в тоже время, возможность остановить на день-другой обоз без боязни, что он разбредется, не могли не произвести самого выгодного впечатления. В особенности же обращали на себя внимание бескорыстие населения и та готовность, даже удовольствие, с которым оно помогало снаряжать наш караван. Вполне удовлетворявшая киргизов плата 1 рубль за переход, иногда в 50 и более верст, за вьючное животное с шести-семипудовым вьюком, конечно, была весьма низкой.
Средняя высота в 11.000-12.000 футов, отсутствие почти всякой растительности, бедность атмосферических осадков, благодаря которой в некоторых долинах толстые пласты снега держатся весь год, тогда как на вершинах ближайших гор он стаял, резкая разница в температуре днем и ночью и постоянные вихри и бураны - делают пребывание на Памирах утомительным и неприятным. В дни охоты приходилось вставать до зари и взбираться на медленно плетущемся яке иногда на высоту в 18.000 футов. Оттуда спускаться в глубокие долины и в результате не видеть ни одного зверя.
Особенно тяжелой была моя стоянка у большого соляного озера Кара-Куль в долине Кара-Джилга. После проведенного в поисках Ovis Poli утра, томительный день проходил в писании дневника и чтении немногих взятых с собою книг. Ночью было нестерпимо холодно, и иногда ветер срывал палатку; ставить ее вновь приходилось в полной темноте. Ни развести костер из верблюжьего помета или «трескента» (корни чахлой травы), ни зажечь свечу - не представлялось на ветру никакой возможности, а электрические лампы давно уже не действовали, так как свежие элементы испортились. Настойчивые поиски, бессонные ночи, морозные зори, проводимые иногда на выступах скалы в созерцании чутких архаров в долине, - были вознаграждены лишь одной парой солидных рогов. И покидая Каракульское озеро, последнее место на нашем пути, вблизи которого водятся эти причудливые животные, - я уносил с собою чувство полного разочарования и затаенной злобы против ни в чем не повинных Ovis Poli.
Путь от Каракульского Рабата до Бардобы был несколько труднее. Пришлось перевалить через Заалайский хребет по неразработанному перевалу Кизил-Арту (13.000 ф.). В узком ущелье этого перевала при спуске к Бардобе было такое невероятное количество сурков, преследовавших нас повсюду на Памирах своим свистом, что было трудно говорить; этот назойливый, резкий свист, которым они и здесь оглашали воздух, не прерывался ни на минуту.
Спустившись по северному склону Заалайского хребта к Бардобе, мы встретили впервые таможенного объездчика. В Индии создалось преувеличенное представление о трудностях и формальностях, сопряженных с проездом через наши таможенные пункты на далеких окраинах, и в особенности в Туркестане. Наше знакомство с таможенными порядками в Бардобе и затем в Гульче было лучшим опровержением этого мнения. Никаких придирок или формальностей при проезде через Бардобу нам встретить не пришлось. Мой спутник, несколько озадаченный предупредительностью и любезностью таможенных объездчиков (единственных таможенных чинов, с которыми нам пришлось встретиться), вынужден был отказаться от своего предубеждения против наших порядков в Туркестане, когда узнал о распоряжении начальника Иркештамской таможни попустить беспрепятственно и беспошлинно его ружья и вещи через таможенные заставы. Такие сами по себе маловажные факты не могут, конечно, не способствовать укреплению добрососедских отношений наших с англичанами в Индии и развитию принципа взаимности при посещении нашими соотечественниками британских владений.
Дальнейший наш переход от Бардобы до Оша (160 верст), сначала через Алайскую долину и затем, после перевала Талдика (11.500 ф.) от Ольгина Луга (Акбосаги), по долине реки Кок-Кия, ведущей к Суфи-Кургану, был в высшей степени интересным и оживленным. Окружающая величественная, но не такая мрачная, как на Памирах, природа постепенно переходила в более мягкие тоны. Уже около Ольгина Луга появились первые кустарники и даже деревья (арча). А от Суфикургана, узкое ущелье со склонами, покрытыми лесом, было последним горным пейзажем до Гульчи. Оттуда горы сменились холмами, и лишь видневшиеся на горизонте подернутые туманом снежные вершины напоминали нам о еще недавнем пребывании на «Крыше Мира». По дороге мы встречали караваны переселявшихся на летние пастбища в Алайскую долину киргизов, в живописных ярких нарядах, особенно женщин и детей, на покрытых коврами и пестрыми материями верблюдах и лошадях. Из Гульчи навстречу нам выехал сын алайской царицы, некогда царствовавшей на Алае; он занимает теперь скромное место волостного старшины в Гульче.
Прибыв в Гульчу 3 июля и проведя там 2 дня в обществе наших офицеров, мы выехали 5 июля в Ош и были там 7 вечером. Я никогда не забуду широкого чисто русского гостеприимства начальника Гульчинского поста Решид-бека Эффендеева и и. о. начальника Ошского уезда капитана Грехова. Ими было сделано все возможное, чтобы заставить нас забыть о недавних лишениях и трудностях в пути. Сердечное спасибо им!
С грустью пришлось нам распрощаться также с бравыми оренбургцами, с которыми мы сдружились на почти полтора месяца совместной жизни на Памирах. 10 июля мы сделали 45 верст в коляске, запряженной четверкой, и к вечеру этого дня увидали железнодорожную станцию Андижана. Распродав почти все свои походные вещи, палатки, патроны, консервы и т. д. за бесценок, 11 июля мы сели налегке в поезд и 12 июля на рассвете были в Ташкенте.
Мною было сделано, таким образом, от Калькутты до Андижана: 2.629 верст по железной дороге, 387 верст в экипаже, 79 верст в плавучем доме, 622 версты пешком и 568 верст верхом на лошади и на яке, не считая переездов во время охоты, всего - 4.285 верст.
XII
Ташкент. Наша туркестанская администрация. Генералы А. В. Самсонов и В. Е. Флуг. Общие заключения.
За шестидневное пребывание в Ташкенте мой спутник и я встретили со стороны местной администрации то же внимание и ту же любезность, что и на Памирах. К майору Баттину был прикомандирован штабс-капитан 4-го Туркестанского стрелкового полка Атаев, выказавший редкий такт и распорядительность.
Генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа генерал Самсонов находился в отпуску, и его временно заменял генерал-лейтенант Флуг. Я не нахожу слов, чтобы выразить как генералу Самсонову, так и генералу Флугу мою глубокую и живейшую признательность за все, что ими было сделано для успеха нашего путешествия по Памирам и Туркестану.
Офицеры Генерального штаба в Ташкенте с генерал-лейтенантом Флугом во главе дали в честь майора Баттина банкет, отличавшийся исключительным оживлением. После обычных тостов за здоровье Его Императорского Величества Государя Императора и Короля-Императора Георга V, и. об. начальника края в прекрасной содержательной речи подчеркнул значение дружеских отношений, соединяющих нас с Англией, и выразил надежду, что совместное путешествие англо-индийского офицера с русским дипломатом по запретным местам Северной Индии и по недоступным для иностранцев Русским Памирам - послужит одним из доказательств укрепившейся дружбы между англичанами и нами. Развив эту мысль, генерал Флуг сказал несколько лестных слов по адресу русской дипломатии и заключил свою речь тостом за английский генеральный штаб и за русское дипломатическое ведомство. Тост этот был покрыт шумными аплодисментами и криками ура. Майор Баттин отвечал исполняющему обязанности начальника края на русском языке и вызвал единодушное одобрение.
Содействие и прием, оказанные английскому офицеру в Ташкенте как военными властями, так, в частности, и представителем Министерства иностранных дел А. Р. Барановским, не остались бесследными. Майор Баттин в самых лестных выражениях отозвался об отношении к нему нашей администрации и населения на Памирах и в Туркестане в сделанных им недавно сообщениях в Военном обществе (Military Society) и Обществе офицеров генерального штаба (Staff College) в Эдинбурге. По полученным мною частным сведениям, главнокомандующий индийской армией был крайне тронут приемом, оказанным нами англо-индийскому офицеру, и приветствовал это новое доказательство англо-русской дружбы.
По приказанию и. об. начальника края, в наше распоряжение был предоставлен для следования по Среднеазиатской железной дороге отдельный вагон, и 18 июля мы выехали из Ташкента в Красноводск, унося самые лучшие воспоминания о пребывании в Туркестане.
Резюмируя впечатления, вынесенные мною из путешествия по Северной Индии, Сарыколу, Памирам и Туркестану, считаю долгом подчеркнуть то обстоятельство, что я был первым русским, увидавшим от начала до конца Гильгитскую военно-транспортную дорогу в том виде, в каком она была закончена Спеддингом. Почти трехлетнее пребывание в Индии и годовое управление нашим генеральным консульством в этой стране, в эпоху коронационного Дурбара, - дали мне возможность получить при помощи моих друзей - англичан разрешение на такое интересное путешествие. Я говорю «интересное» не только по моим личным впечатлениям: о пройденном мною пути и о крайне важном его значении в военном отношении было сказано немало. Между прочим, знаток северной и северо-западной индийской границы полковник Новицкий в своем труде «Военные очерки Индии» так говорит о своих неудачных хлопотах в индийском департаменте иностранных дел по поводу получения разрешения посетить Гильгит: «Министр иностранных дел (Foreign Secretary) приказал уведомить меня, что уже 8 лет тому назад англо-индийское правительство совершенно закрыло для путешественников путь на Гильгит, ввиду настоятельных просьб об этом местной администрации, заявлявшей неоднократно, что вследствие пустынности и бедности страны снабжение путешественников запасами продовольствия, вьючными животными и проводниками сопряжено с чрезвычайными затруднениями. В течение последних двух месяцев пришлось ввиду этого отказать в свободном пропуске в Гильгит некоторым английским офицерам, собиравшимся туда на охоту, а потому не признается возможным делать исключения в пользу русского офицера».
Пропуск по Гильгитской дороге, действительно, очень трудно получить, и иностранцам, как я подчеркнул в начале моей записки, посещение Гильгита обыкновенно не дозволяется. Это могут подтвердить некоторые из моих соотечественников, не так давно еще делавшие неудачные попытки в этом направлении, и среди них - А. Н. Авинов, посетивший Северную Индию в 1912 г. Индийская Империя и наши среднеазиатские владения - величины несоизмеримые, и мне пришлось убедиться в том, что британская административная система на севере Индии имеет мало общего с нашей на Памирах и в Туркестане. Своеобразные религиозные и социальные условия, порождающие в Индии множество каст, у нас отсутствуют, и поэтому наши задачи в Средней Азии проще и легче выполнимы.
Из знакомства с туземцами Туркестана я вынес об их полной преданности русской власти, объясняющейся помимо других причин тем, что они чувствуют себя в наших владениях полноправными гражданами империи, независимо от своей национальности и религии. Фанатической пропаганды ислама среди туземцев нашего Туркестана нет и сознание целесообразности господства русских в крае в них прочно укоренилось. Постепенно сливаясь с завоевателями, живя общими с ними интересами и не встречая противодействия со стороны властей своей религиозной и бытовой самостоятельности, обитатели Туркестана и Памиров не стремятся к обособлению. Поэтому отличительная черта народа в этом крае - отсутствие недовольства господствующим режимом, а также приниженности и забитости.
В заключение я оговорюсь, что пройденный мною путь представляется мне далеко не самым удобным из существующих путей из Индии в Россию. Несомненно, что из возможных направлений - направление Сринагар - Лей - Каракарам и Кашгар - этот избитый караванный путь, является самым подходящим для торгового обмена между Россией, Китаем и Индией. Говорить о стратегических путях через Южную Персию и Афганистан, - конечно, не приходится; и сравнивать их с «козьей тропой» в горах Гильгита и Канжута нельзя. Но все же тропа эта - единственный, свободный выход из Индии к нашим Памирам, где на рубеже трех великих государств и загадочного Афганистана, на страже русских интересов стоит памирец-солдат.
Сенигаллия,
Август-сентябрь 1913
Материалы о населенных пунктах:
Ферганская обл. (Гульча, Ош, Андижан и др.): https://rus-turk.livejournal.com/593631.html
Сырдарьинская обл. (Ташкент и др.): https://rus-turk.livejournal.com/539147.html