По Оренбургскому краю (1/2)
В. С. Россоловский. По Оренбургскому краю // Новое время. 1880. № 1623 (4/16 сентября), 1637 (18/30 сентября), 1663 (14/26 октября).
ОКОНЧАНИЕ
Карл Фишер. Оренбург. Здание городской управы. (berdskasloboda.ru)
I
Одним из интереснейших уголков нашего обширного отечества может, бесспорно, почитаться Оренбургский край. Самый город Оренбург - настоящее преддверие в Азию, ворота - уже несколько лет перенесены в Ташкент. В имени его вовсе не так много европейского, как думают те, кто усматривает в Орен немецкое Ohren: Оренбург означает просто город на Ори - славной степной речонке, действительно приютившей на берегах своих, лет полтораста тому назад, первородный Оренбург, с которым она рассталась через несколько лет, не отняв у него своего имени и утешившись тем, что на месте города с полунемецким именем возник и ныне благоденствующий уездный город Орск. Новый Оренбург важничает теперь перед своим старшим братом: тот не повысился в чинах, стоит все в той же глухой степи, а Оренбург сделался центром калифата, придвинулся к Европе и уже около 5-ти лет связан с ней хотя и плохим, но все же рельсовым путем, который теперь, с окончанием моста через Волгу, делается почти непрерывным. Мне не пришлось, однако, подкатить к Оренбургу на дымящихся, плохо смазанных осях жидовской железной дороги - и, признаться, я нисколько об этом не жалел. Подъехав к меновому городу по Уфимскому тракту, на перекладных, в легкой ивовой плетенке, я, правда, порядком-таки изжарился на солнце и наглотался вдоволь пыли, зато не перескочил прямо из иерусалимской Европы в полу-Азию, а предвкусил еще до Оренбурга настоящую Азию, на целых 25-ти верстах отделяющих его от последней станции по этому тракту, Сакмары, или Сакмарского городка. Когда-то - и еще не очень давно - это был один из передовых постов, заслонявший окрестную сторону от набегов киргизской орды; затем он обратился в казачью станицу, которой числится еще и теперь - но было бы напрасно искать в ней следы казачества. Теперь Сакмара скорее род торгового пригорода; довольно оживленная, она красиво расположена по крутому берегу хорошей сплавной речки, Сакмары же, которая если не высохнет, то послужат в будущем к соединению степи с бассейном Камы. Пока в водах Сакмары отражаются затейливые, когда-то золотые купола белостенных минаретов мечети весьма не древней, но зато не лишенной претензии в архитектуре ее. Прорезая постоянно этот водяной негатив, несутся по речке сосновые бревна, сброшенные на произвол ее течения с отрогов Урала, хищнической рукой, хозйничающей в доживающих свой век лесах Горной Башкирии.
Город мены, несомненно, близко: уже попадаются навьюченные верблюды, с мерно раскачивающимися киргизами, усевшимися на седлах, прилаженных к горбам изуродованной лошади (в Киргизской степи существует предание, что Бог, рассердившись на первую созданную им лошадь, проклял ее и пустил в пустыню, где та изуродовала себя; отсюда и произошел верблюд); встречаются конные киргизы, медленно спешащие куда-то с несколькими головами лошадей, которых они гонят перед собой, провожая разъезжающегося с ними путника облаками непроглядной пыли. Вот гонят несколько голов рогатого скота, со свежими черными смоляными знаками на спине и на боках, - это так отметил свою скотину только что приобревший ее новый хозяин; вот гонят несколько десятков овец, с жирными курдюками, встряхивающимися в их меховых мешочках с каждым движением задних ног. Вот везут в город воз сена; вот из города едет верхом наш русский мужичок-переселенец, на новокупленной лошади, которая, пройдя некоторое расстояние, постоянно принимается урсить, т. е. перестает повиноваться седоку, закидывается, что продолжается иногда не только по несколько дней, но и целые месяцы, а порой привычка эта остается за лошадью и навсегда, если конь сразу не попадет в опытные руки. Все встречающиеся лица крайне типичны, не исключая и нашего русского мужика, и если образ его не поражает вас, по силе привычки, то, во всяком случае, он радует сердце, являясь среди диких, оборванных, полунагих фигур монгольского типа: вся эта Азия на первый взгляд внушает к себе мало доверия, но в сущности гораздо добродушнее, чем кажется с вида. Они до крайности характерны в своих малахаях, т. е. в остроконечных шапках с назатыльником и наушниками, из-за которых видны только пара скул с небольшими щурящимися глазами, бронзовым носом и реденькой клинообразной бородкой. Малахаи эти из самого разнообразного материала - меховые, кожаные, суконные, холщовые, ситцевые, часто с самыми затейливыми заплатами. У некоторых, впрочем, и этого нет, а голова просто повязана рваным ситцевым платком, правда, всегда очень характерно. То же разнообразие и в халатах - встречаются и меховые, и толсто выстеганные на вате, и легкие шелковые; случается, что его и вовсе нет, и сухие, мускулистые плечи, совершенно выбронзировавшиеся на жгучем солнце степи, еле прикрываются рваной рубахой. Кругом зной и пыль, пыль и зной, и некуда от них укрыться в течение всего дня. Неопытному глазу кажется, что вдали уже настоящая пустыня, с ее жгучим желтым морем песков - но это только выжженная солнцем трава, а пески - кумы, - еще далеко пока, это только такой же оптический обман, как и те озера, которые внезапно возникают вдали, на местах, где перед этим, казалось, желтели пески: это мираж, солнечное навождение, коварная прелесть степи.
Перед самым въездом в Оренбург, на окраине города, идет приготовление кизяка, местного топлива. Кизяк - это смесь помета с сухой травой, отчасти с землей. Все это смачивают водой, прессуют и режут в куски правильной формы, которые сушатся на солнце и на ветру. Для этого их сначала раскладывают на земле плашмя, оборачивая по несколько раз, а потом складывают в продолговатые пирамидальные кучи, расставляя в шахматном порядке для проветривания. Издали можно принять эти кучи кизяка за грозные кучи ядер - особенно насмотревшись на добычу двенадцатого года, сложенную в Московском Кремле.
* * *
Весной 1879 г., как, полагаю, еще всем памятно, на Оренбург обрушилось страшное бедствие - пожары. Первый и самый сильный случился 16 апреля, днем. Огонь уничтожил в какие-нибудь 4-5 часов времени до 1.500 домов. Загоралось и горело так быстро, что едва успевали выскакивать из домов, у многих обгорали волоса, одежда, были, конечно, и жертвы огня. Нечего было и думать бороться с огнем и не было средств. Пожарный обоз, конечно, оказался недостаточным, мало было и воды, а тут, чтобы остановить огонь, нужно было просто залить, потопить город. Вольные водовозы сбрасывали бочки и накладывали товары, которые хозяева их пытались спасти, платя по 20, 30 и 50 рублей за телегу, в один конец… Через девять дней - новый пожар: сгорело, слава Богу, только 10 домов. Прошло пять дней, и 30 апреля - опять раздался набат: на этот раз горел форштадт и выгорела большая его половина. На следующий день, 1 мая, огонь выхватил сотню домов в местности города, называемой Старой слободкой; 5 мая - в другом углу, около вокзала железной дороги, в Оторвановке, сгорело с лишком 230 домов. Всего в пять пожаров сгорело с лишком до 2.000 строений, выгорела почти четвертая часть всего города, а лучшая его часть с церквами, гостиным двором, лавками, базаром, городскими и общественными зданиями - почти целиком.
Теперь, менее чем через полтора года после пожаров, об этом опустошении свидетельствует только думский архив, в котором хранятся новые дела о вновь разрешенных постройках, да разве еще новый вид построек: Оренбург возродился от огня, возродился замечательно быстро и, конечно, в гораздо лучшем виде. Пожар и ему послужил на украшение. Дома растут и теперь как грибы - на месте прежних деревянных построек являются каменные, обгоревшие стены каменных домов подновляются, надстраиваются, пустые окна заслоняются зеркальными стеклами, на тротуарах появляется асфальт. Кругом города, с севера и запада растет новый городок, о размерах которого можно судить пока по редким домикам, одиноко стоящим там и сям, по направлению будущих улиц. При большинстве этих домов еще не огорожены дворы, кое-где разве - и то не со стороны улицы, а чтобы отделаться от назойливого соседа, возведены дощатые заборы. Ближе к окраине города постройки, особенно нежилые, преимущественно из сырцового кирпича. В этой слободке разбиты новые кварталы на с лишком 500 дворов, куда предложено переселиться тем из жителей, дома которых находились прежде в части города, обязательно украсившейся ныне исключительно каменными постройками с железными крышами. Положим, эти дворцы не велики, в большинстве случаев одноэтажные, в три окна, много в 5.
Чтобы судить о том, как быстро расстроился Оренбург после пожара, недостаточно узнать, что к 15-му июля 1880 г., т. е. через 15 месяцев после пожара, возродилось и возросло вновь до 1300 домов, в том числе около 350 каменных. Уже одна эта цифра указывает, что по внешнему виду Оренбурга нельзя было бы теперь судить о степени пожарного опустошения. Но тотчас после пожара были сняты новые планы городя, на которых сгоревшее и уцелевшее ясно разграничено и которые наглядно воскрешают теперь тяжелое прошлое. Общественная и государственная помощь явилась на выручку погорельцев - и планы пригодились при раздаче вспомоществований и ссуд. Отчасти благодаря этим ссудам, отчасти благодаря премиям, уплаченным не без хлопот и скрепя сердце страховыми обществами владельцам сгоревших домов, постройки двинулись быстро. В неделю представлялось иногда до 90 планов на утверждение городской управы. Архитекторы городские и частные работали и чертили до судорог в пальцах. Но главное затруднение било в материале. Как нарочно, в этот год не было сплава леса по Сакмаре. Оставалась одна надежда на железную дорогу, по которой мог добраться до Оренбурга лес с Волги, но если верить г. Зарудному, который, по-видимому, близко знаком с делами этой дорожки, она еле успевала возить лес еврея Барского, подрядившегося выстроить для дороги два магазина в Оренбурге. Я не желаю верить тому, что большая часть леса, перевезенного с этой целью Барским даром, принадлежала, как утверждает г. Зарудный, не этому оборотливому еврейчику с кухни жида Левенсона, а оренбургским лесопромышленникам, уплачивавшим Барскому по 45 р. с платформы, т. е. несколькими рублями дешевле, чем сколько уплачивали бы они железной дороге, если бы та брала с них за перевозку этого леса деньги, а не возила бы его для Барского даром, конечно, не ради того только, что Барский состоял в фаворе у Левенсона. В оправдание оренбургских лесоторговцев г. Зарудный приводит то, что железная дорога не хотела или не могла возить другого леса, кроме леса Барского, или если и хотела, то так туго, с такими проволочками по очереди, по ожиданию вагонов и т. д., что Оренбург при таком порядке наверно не застроился бы ранее полустолетия. Итак, спасибо г. Зарудному: по крайней мере, мы знаем теперь, что за быстрое возрождение нужно благодарить г. Барского, сумевшего и капитал нажать, и приобрести право на общественную признательность. Город Оренбург не замедлит, конечно, преподнести этому иерусалимскому дворянину почетное гражданство…
Причина, которою можно было бы объяснить, почему Оренбург сгорел еще быстрее, чем он возродился от пожара, - до сих пор не раскрыта. Предположение о поджогах подкрепляется исключительно тем фактом, что пожары начинались почти всегда с крайнего строения по ветру. В апреле уже стоят в Оренбурге сильные жары, господствуют еще более сильные ветры, доходящие до степени урагана. Когда такой ветер начал кидать по сухим деревянным крышам города головни первого пожара, от которых крыши вспыхивали как порох и которые тушить было нечем, по недостатку воды, то понятно, что город почти моментально загорелся чуть ли не со всех концов и многие улицы были наглухо заперты огнем - еле успевали спасаться люди, а скотину, с которой на пожарах всегда трудно справляться, приходилось оставлять жариться в конюшнях и хлевах.
* * *
Пожар побудил оренбуржцев заняться основательно вопросом о водоснабжении города. Не говоря уже о потребностях жителей, много воды нужно здесь не только на случай пожара, но и для поддержания в городе хотя бы некоторой растительности. При таких громадных промежутках между днями, когда раскрываются хляби небесные и льет дождь, - здесь проходит 2, 3 месяца без дождя, - понятно, что без поливки ничто не может расти. В садах, скверах и на бульваре растительность поддерживается благодаря единственно поливке, и в виде роскоши - опрыскиванию деревьев из пожарных труб, дли облегчения дыхания растений, затрудняемого толстым слоем пыли. Городской голова Н. А. Середа, служащий уже второе четырехлетие, весьма обязательно сообщивший мне все необходимые сведения о городском хозяйстве, обратил мое внимание и на то, с каким трудом взращивается в Оренбурге каждое деревцо: вдоль дорожек городского сквера, несколько выше их уровня, уложена целая система глиняных трубок с особым открытым краном, приходящимся к ямке, окружающей каждое дерево, каждый кустик. Не все сады поливаются так роскошно, как оба думские сквера - на это не хватило бы теперь воды - и поливка их допускается только три раза в неделю, в дни, не совпадающие с банными днями. Скоро, через какой-нибудь год, много два - это устранится. Оренбург в деле водопроводов всегда шел тихими, но верными шагами к улучшению: сначала сеть водопроводных труб была деревянная, затем деревянные трубы сменились глиняными, глиняные уступили место чугунным, которые и доставляют городу до 114.000 ведер в сутки. При населении в 54.000 душ этого, очевидно, слишком недостаточно. Это сознавали, впрочем, уже некоторое время и до пожара, и пожар заставил город сразу перескочить на цифру 750.000 ведер. Проект водопровода выработан, воды в Урале, огибающем город с двух сторон, не занимать стать, и нужно надеяться, что скоро Оренбург будет ежедневно обмываться, поливаться и освежаться своими 750.000 ведер в сутки. Если осуществится и проектируемое освещение города, не более не менее как электричеством, то здесь в степи, в глуши, вырастет чисто по-американски маленький Париж - Петербург и Москва недостойны будут сравнения - особенно если пройдет в оренбургской думе и будет свято соблюдаться проект обязательных постановлений, составленный городским головой, и который дума имеет право издать на основании 103 статьи Городового положения. Впрочем, обязательность этих постановлений подкрепляется весьма вескими ссылками на статьи Мирового устава, Устава медицинской полиции, Питейного, о предупреждении и пресечении преступлений и многих других уставов, большинство которых - если не все, за исключением устава Мирового, - вследствие многочисленности своей столь же мало приносят пользы и столь же мало внушают страха и трепета (об уважении же и говорить нечего), как китайцам их картонные драконы. Если бы не эта сторона дела, то, конечно, достаточно было бы точного исполнения и половины тех 203 статей вновь проектированных обязательных правил для обращения Оренбурга если не в земной рай, то в райский город. Из этих 203 статей обязательных постановлений, добрая сотня начинается словом «воспрещается». Конечно, здесь нельзя перечислить всего, что «воспрещается» этим проектом правил, но позволительно думать, что этот проект много выиграл бы с исключением из него статьи вроде «воспрещается ездить по тротуарам, водить по ним лошадей, волов, коров и другой скот, возить ручные тележки, санки» (13), «воспрещается портить воду в колодезях и засаривать их чем бы то ни было» (22), «воспрещается рабочим производить убой скота или птицы иначе, как одетыми в чистое платье и занавешенными спереди чистыми фартуками из белого (?) холста» (49), «воспрещается разогревать самовары в сенях, на галереях и под лестницами» (127), «воспрещается поить больной скот из одной посуды с здоровым» (159) и т. п. Позволительно спросить, каким образом полагает городское управление уследить за тем, чтобы не делалось то, что предполагается воспретить. Положим, что очень полезно напомнить и даже постоянно напоминать, что следует «самовары разогревать в кухне или на каминке и при переноске наблюдать крайнюю осторожность» (127), «не бросать нагоревшей светильни на пол» (128), «золу из печей вынимать когда совершенно остынет, горячую же и теплую отнюдь не выносить и под крышами домов, строений и в других опасных местах отнюдь не высыпать» (106) и т. д. Но ведь это относится уже к области общеполезных сведений и назидательных советов, и едва ли есть основание вводить такого рода истины в свод обязательных постановлений. Ужели многочисленные примеры административной опеки, вылившейся в статьях разных мертворожденных уставов, которыми так отзываются проектированные для оренбургских жителей обязательные постановления, - ужели примеры эти не могут удержать оренбургское городское управление от вступления на безжизненную почву полицейской опеки? Или, быть может, при разношерстности городского населения, при его неразвитости и при безграмотности почти ⅔, если не всех ¾ его, полицейско-городская опека, простирающаяся до таких мелочей жизни, как указано выше, необходима? Я позволю себе в этом сомневаться, пока не буду вполне уверен, что городское управление Оренбурга получает ежегодно подробные и точные сведения о том, где каждый из жителей его разогревал свой самовар, куда он высыпал золу, выгребенную из печки и т. п.; думаю, что до этого я не доживу. Иное дело те статьи проекта, в которых излагаются постановления, действительно достигающие цели, как, например, постановления, которыми не допускается возведение деревянных зданий в некоторых частях города - что отчасти уже исполнено и отчасти исполняется; постановление, которым определяется наименьший размер дворовых мест, с целью устранения тесноты построек, - исполнимое, так как владельцам маломерных мест отводятся городом бесплатно, в новых кварталах, дворовые места полной меры; или, например, постановление, также уже исполненное, о переносе за город кузниц, каретных заведений, складов дровяных, угольных и вообще с легковоспламеняющимися веществами; или, например, другое постановление, также уже исполненное, о перемещении в иное место мясных и бакалейных деревянных лавок. Следить за тем, чтобы постановления этого рода были исполнены, - понятно, дело нетрудное: ожидает ли оренбургское городское управление, что и его назидательные общеполезные советы о самоварах и золе будут выполняться с такой же точностью - неизвестно, но можно смело утверждать, что если бы на наблюдение за этим шли те 40.000 рублей, которые теперь составляют избыток доходов над расходами города, то это были бы деньги, брошенные на ветер.
II
Оренбург принадлежит к числу тех счастливых городов, в бюджете которых пока нет слова дефицит. При доходе в 240 тыс. руб., город тратит, по смете своей, около 200 тыс., и, таким образом, располагает свободными 40 тыс. руб. на свои экстренные нужды. Впрочем, такого блистательного состояния денежного своего хозяйства Оренбург достиг сравнительна недавно, с тех пор, как доходы его повысились в последние пять лет - на которые выпало и пожарное бедствие - на 87 т. рублей. Этим Оренбург в значительной степени обязан своему голове. Благодаря ему и вескому слову генерал-губернатора, город получил от правительства после пожара беспроцентную ссуду в 150 тыс. рублей, сроком на 12 лет. Эти полтораста тысяч, вместе с долгами разных сроков всего на 72 тыс. руб., за купленные городом земли и здания (театр, женская гимназия, меновой двор, приносящий с лишком 20 тыс. рублей в год) - составляют весь долг города. Если прибавить к этому, что стоимость различных зданий, принадлежащих городу, простирается по крайней мере до одного миллиона рублей [Страховая премия по застраховке имуществ уплачивается с суммы 150 тыс. руб., но действительная стоимость, конечно, более чем в шесть раз. Страховать в действительной сумме невыгодно, приходится переплачивать массу денег страховым обществам. Взаимное страхование плохо прививается, и общество взаимного страхования, учрежденное в Оренбурге, имеет, кажется, всего 4 члена. Нужно думать, что с устройством водопровода на 750 тыс. ведер, когда значительнее увеличатся средства тушения пожаров, общество это, к общей выгоде жителей, войдет в свои права.], что город имеет почти 15 дес. выгонной земли и через несколько десятков лет будет полным собственником прекрасного ряда лавок по главной улице (Николаевской - в Оренбурге Дворянской нет, как во всех других губернских городах), с зеркальными окнами; асфальтовыми тротуарами, безопасными от огня кладовыми, выстроенными на арендном праве на счет торгующих, - то Оренбург можно будет назвать богатым городом. Большею частью своих недвижимых имуществ город обязан также настоящему голове. Конечно, Н. А. Середа не подарил их городу, в буквальном смысле слова, но без его энергии и настойчивости имущества эти, как говорится, улыбнулись бы городу. В первое четырехлетие по введении Городового положения не было сделано ничего для приведения в порядок городского хозяйства - да и чем хозяйничать, не было достаточно известно. С давнего времени хозяйство велось по-домашнему, промеж своих, и немало труда пришлось положить на то, чтобы восстановить права города на то или другое имущество, разрушить семейные соглашения по извлечению доходов из некоторых имуществ, составить инвентари, планы. описи и т. п. Партия недовольных, руководимая деятелями доброго старого времени, палачами, как зовут их здесь, росла, конечно, с каждым днем, и голову, понимающего так своеобразно, для оренбургских Кит Китычей, управление городским имуществом, готовились отсечь - когда обрушились пожары, а с ними голод, нищенство и куча хлопот, затруднений, которые никто из недовольных не решился взвалить на свои плечи. Зато теперь, когда главное сделано, когда затруднения исчезли или разрешение их намечено, «палачи» поднимаются опять духом, начинается глухая агитация против городского головы.
Внешним, осязательным образом агитация эта выражается в местном органе печати - «Оренбургском листке», выходящем 2 раза в неделю. Тут появляются время от времени разные невероятные известия о продаже участков городской земли в новых кварталах в руки крупных капиталистов с целью перепродажи с барышом мелким оренбургским буржуа, то сыпятся громы на городское управление за продажу загородного участка городской земли под паровую мельницу, причем это подводится чуть ли не под растрату городского имущества и т. д. Все это не производит, однако, ожидаемого впечатления и тешит только те две-три личности, которые желали бы, может быть, явиться кандидатами на должность городского головы, председателя и членов управы. Словом, надкладкой всему этому служит известное: ôte-toi de là que je m’y mette. Как мало это преследование местных интересов служит к оживлению оренбургской газеты - можно судить по тому, что отдельной продаже ее №№ не производится - нет спроса, и листок печатается в обрез по числу подписчиков. Мало того - нет даже подписки меньше чем на полгода. Положим, вы приехали на неделю, на две, желаете познакомиться с местной прессой - извольте подписываться на полгода! Впрочем, тот, кто неудержимо желал бы познакомиться с «Оренбургским листком», может прочесть его за 10 коп. в читальной комнате при библиотеке единственного в Оренбурге книжного магазина под фирмой «К. М. Оренбургского учебного округа». Библиотека эта, как и большинство библиотек в губернских городах, наполнена почти исключительно романами, с той разницей, что после пожара, уничтожившего все старые романы, в каталоге ее красуются преимущественно новейшие произведения отечественной и особенно переводной литературы.
Впрочем, и это оказывается слишком роскошной пищей для населения, в котором образованный класс - или, по крайней мере, принимаемый вообще за образованный - не исключая и руководителей юношества, соперничает с необразованным в «мордомочении» - местный термин для питающих слабость к спиртным напиткам. «Мордомочилы» из рабочего класса пьют в праздники и в дни, следующие за праздниками, в дни расчета с хозяевами, пьют, пока не спустят в кабаке не только последний грош, но и последнюю рубашку, так что загородная роща за Уралом всегда полна голышей, вступающих в переговоры с прежними своими хозяевами о доставлении одежды для переселения в город, за что одеваемые обязуются работать не напиваясь в течение известного срока. «Мордомочилы» из класса образованных буржуа и среды чиновной всяких рангов - «мочат морду» обыкновенно и в будни и в праздники ежедневно с 11-ти, 12-ти часов дня, напиваясь, впрочем, тихо, без шума и не производя при этом буйства. Это повальное пьянство людей, причисляющих себя к образованному классу, можно объяснять только полнейшим бездельем, отсутствием достаточной гласности, отсутствием действительно жизненных, а не формальных только интересов в местном обществе, почему и во всех трех клубах, существующих в Оренбурге, все скучают и лечатся преимущественно от головной боли. Иное дело «мочение морды» классом рабочим. Во-первых, в Оренбург действительно сбирается, в качестве рабочего, всякий сброд из внутренних губерний России, народ бесшабашный, которому нипочем степь, все еще пугающая многих работников. Во-вторых, никаких развлечений для этого люда в Оренбурге, как и в других губернских городах, не существует - нет ни воскресных и праздничных чтений, ни воскресных школ, ни народного театра и т. п., так что народу этому некуда деваться в день отдыха, и, напротив, в-третьих, его соблазняют 156 кабаков. Если принять, что из 54 т. человек, составляющих в настоящее время население Оренбурга, одна треть причитается на имеющих менее 16 лет, что из остальных 36 т. половина женского пола и что из 18 т. женщин - 9 т. также не отказывают себе в удовольствии «мочить морду», то на каждый кабак придется всего по 173 человека! А ведь, кроме того, сколько мелких трактиров, белых харчевень и других злачных мест, где представляется возможность «мочить морду»! Против такого соблазна устоять трудно! С будущего года предположено очень крупно сократить число кабаков в Оренбурге и вместо 156 сразу ограничиться 4-мя. Конечно, увеличится число харчевень - но в них идет не одно «мочение морды», а рядом с водкой есть и закуски и чай, все как будто менее соблазну от водки - а город выигрывает значительно на сборе, который с харчевень значительнее, чем с кабаков.
Нужно, однако, быть справедливым и упомянуть, что рядом с пагубной страстью к мочению морды, со стороны отцов, существует общее стремление со стороны оренбургских родителей к доставлению своему потомству различных льгот по образованию. Город тратит на народное образование не особенно много - всего 21 тыс. руб., на которые содержатся сполна 6 приходских училищ и отчасти женская гимназия и прогимназия. В содержании остальных учебных заведений, и то далеко не всех, город принимает слабое участие - отводом, ремонтом и содержанием помещений. В Оренбурге существуют: военная прогимназия и гимназия, классическая гимназия, ремесленное училище, учительский институт и семинария. Стремление к образованию так велико, что названные учебные заведения не могут ему удовлетворить: есть надежда, что при содействии нынешнего генерал-губернатора, которому Оренбург многим обязан именно в деле распространения среднего образования, в Оренбурге учредится еще шестиклассное учебное заведение, в содержании которого примет большое участие город, если только программа этого заведения будет давать не одно общее, но и прикладное знание.
* * *
Читатели, конечно, не ожидают здесь встретиться с описанием Оренбурга в статистическом, промышленном, этнографическом, медицинском и других отношениях. Положим, я мог бы распространиться о том, что в проекте обязательных постановлений медицинская часть не забыта, что предполагается сделать оспопрививание обязательным для всех жителей Оренбурга, что Александровская больница расширена, что при ней устроено отделение для приходящих и родовспомогательное, что местная городская богадельня с 50-ти человек расширена до 100; что устраивается дом для приема подкидышей - что все это лучше, чем ничего, и даже, как уверяют, достаточно, и переполнения больниц не случается. Но я боюсь наскучить читателям. Поэтому только кратко упомяну, что в Оренбурге есть несколько водочных заводов, один пивоваренный (пиво оренбургское вывозятся даже в Самару), одна паровая лесопильня, распиливающая в год до 10 т. бревен, сплавляемых в Оренбург по р. Сакмаре с р. Ика, на который лес попадает не только местный, но и с р. Белой, откуда он доставляется на Ик волоком, на расстоянии около 60-ти в.; из Оренбурга лес сплавляется вниз по Уралу. Существуют здесь и кожевенные, мыловаренные, салотопенные, клейные, изразцовые, кирпичные и др. заводы. Но все это лишь зачатки того промышленного развития, к которому, несомненно, прийдет Оренбургский край. Здесь есть все, кроме свободных капиталов и предприимчивого люда. Кругом в изобилии медная и железная руда лучшего качества, и медная притом такая, что в среднем дает от 5-6 проц. меди, но встречаются руды, дающие до 40 проц. Есть и золотые и серебряные россыпи, возможна добыча и свинца. Поверхностные разведки, произведенные частными лицами, указали на присутствие каменного угля хотя и не очень высокого качества, но вполне годного для обработки руд и отопления, как показали опыты, произведенные на железной дороге. Таким образом, механические, машиностроительные заведения имеют для себя готовый материал. Шерсти и хлопка хватит не на один десяток мануфактур, а сбыт тканей в Среднюю Азию и Сибирь может считаться вполне обеспеченным. Солью своей - и притом почти лучшей солью в Европе - Оренбургский край мог бы засыпать всю Россию. Земледелие уже давно пустило корни в здешних местах, но еще и теперь масса нераспаханных девственных земель, дающих богатейшие сборы пшеницы, проса, льна. В окружной степи вовсе нет того недостатка воды, который можно было бы предполагать, и, напротив, ее имеется достаточно и для устройства мельниц, и для поливки огородов и садов, которые могли бы возникнуть по течению речек, как могли бы возникнуть там и лесные рощи, которые не только сохранили бы будущим поколениям эти речки, но и повлияли бы на климат степи, участив дожди. С заготовкой на зиму хотя некоторого запаса сена и скотоводство могло бы быть вполне обеспечено от таких потрясений, как то, которому оно подверглось в нынешнем году. Строительного материала в виде превосходного качества известняка, алебастра, гипса, огнеупорных глин - не оберешься. Словом, кругом такое разнообразное богатство, что, нет сомнения, в будущем Оренбургский край станет житницей России, и не в одном только хлебном смысле. Только бы выйдти ему, в некоторых отношениях, из-под некоторой опеки, которая закрыла его окончательно русскому переселенцу, только бы дать возможность рабочей руке приложиться к этой богатой почве! Между тем, несмотря на массу необработанных земель, нередко приходилось слышать, что наши переселенцы из внутренних губерний шатаются в здешнем крае по несколько лет, не находя свободной земли для обработки и привыкая к бродяжничеству. Причина тому та, что почти все земли для раздачи поселенцам в Оренбургском крае почти не имеется. Есть земли киргизские и земли казачьи, отчуждению не подлежащие, земли башкирские, ощипанные в пользу лиц, как бы принесших пользу краю, земли этих лиц, земли частных владельцев, но земель, которые могли бы быть представлены переселенцам хотя бы и на тех же основаниях, как жаловались земли чиновному люду, - таких земель нет. И вот почему этот переселенец вместо того, чтобы приносить пользу, жить в довольстве и обогащать край - нищенствует, перебивается и в лучшем случае поселяется на земле, которую он получает в аренду на 12 лет, помня, что через 12 лет опять должны начаться поиски за землей, или покупает ее, но уже уплачивая втридорога ее стоимость какому-нибудь кулаку - скупщику земель. Большинство пожалованных участков принадлежит лицам, которые никогда не видали их в глаза, которые не знают, что предпринять с этой землей, и которые, может быть, охотно уступили бы их переселенцам, на известных безобидных выгодных для обеих сторон условиях. Но переселенцам ехать в Петербург нет возможности, а одаренным землей приятнее съездить в свободную минуту с сохранением содержания и с подъемными для изучения какого-нибудь вопроса - в Карлсбад, Виши, Спа; между нечаянным собственником земли и руками, ищущими приложиться к ней, вырастает какой-нибудь посредник, выжимающий соки из обеих сторон, и так проходят годы. В Оренбурге есть такие пессимисты, которые уверяют, что прежде чем наступит золотой век для Оренбургского края, мы обратим его в пустыню, обезлесим, обезводим, обезлюдим, обесскотим - и тогда примемся поправлять свои ошибки… Может быть, в этом и есть доля правды, а что есть, как говорится, основания для таких предположений - то в этом уже и нельзя сомневаться, как увидим сейчас.
ОКОНЧАНИЕ
Материалы об Оренбурге и других населенных пунктах Оренбургской губернии:
https://rus-turk.livejournal.com/597223.html
ОКОНЧАНИЕ
Карл Фишер. Оренбург. Здание городской управы. (berdskasloboda.ru)
I
Одним из интереснейших уголков нашего обширного отечества может, бесспорно, почитаться Оренбургский край. Самый город Оренбург - настоящее преддверие в Азию, ворота - уже несколько лет перенесены в Ташкент. В имени его вовсе не так много европейского, как думают те, кто усматривает в Орен немецкое Ohren: Оренбург означает просто город на Ори - славной степной речонке, действительно приютившей на берегах своих, лет полтораста тому назад, первородный Оренбург, с которым она рассталась через несколько лет, не отняв у него своего имени и утешившись тем, что на месте города с полунемецким именем возник и ныне благоденствующий уездный город Орск. Новый Оренбург важничает теперь перед своим старшим братом: тот не повысился в чинах, стоит все в той же глухой степи, а Оренбург сделался центром калифата, придвинулся к Европе и уже около 5-ти лет связан с ней хотя и плохим, но все же рельсовым путем, который теперь, с окончанием моста через Волгу, делается почти непрерывным. Мне не пришлось, однако, подкатить к Оренбургу на дымящихся, плохо смазанных осях жидовской железной дороги - и, признаться, я нисколько об этом не жалел. Подъехав к меновому городу по Уфимскому тракту, на перекладных, в легкой ивовой плетенке, я, правда, порядком-таки изжарился на солнце и наглотался вдоволь пыли, зато не перескочил прямо из иерусалимской Европы в полу-Азию, а предвкусил еще до Оренбурга настоящую Азию, на целых 25-ти верстах отделяющих его от последней станции по этому тракту, Сакмары, или Сакмарского городка. Когда-то - и еще не очень давно - это был один из передовых постов, заслонявший окрестную сторону от набегов киргизской орды; затем он обратился в казачью станицу, которой числится еще и теперь - но было бы напрасно искать в ней следы казачества. Теперь Сакмара скорее род торгового пригорода; довольно оживленная, она красиво расположена по крутому берегу хорошей сплавной речки, Сакмары же, которая если не высохнет, то послужат в будущем к соединению степи с бассейном Камы. Пока в водах Сакмары отражаются затейливые, когда-то золотые купола белостенных минаретов мечети весьма не древней, но зато не лишенной претензии в архитектуре ее. Прорезая постоянно этот водяной негатив, несутся по речке сосновые бревна, сброшенные на произвол ее течения с отрогов Урала, хищнической рукой, хозйничающей в доживающих свой век лесах Горной Башкирии.
Город мены, несомненно, близко: уже попадаются навьюченные верблюды, с мерно раскачивающимися киргизами, усевшимися на седлах, прилаженных к горбам изуродованной лошади (в Киргизской степи существует предание, что Бог, рассердившись на первую созданную им лошадь, проклял ее и пустил в пустыню, где та изуродовала себя; отсюда и произошел верблюд); встречаются конные киргизы, медленно спешащие куда-то с несколькими головами лошадей, которых они гонят перед собой, провожая разъезжающегося с ними путника облаками непроглядной пыли. Вот гонят несколько голов рогатого скота, со свежими черными смоляными знаками на спине и на боках, - это так отметил свою скотину только что приобревший ее новый хозяин; вот гонят несколько десятков овец, с жирными курдюками, встряхивающимися в их меховых мешочках с каждым движением задних ног. Вот везут в город воз сена; вот из города едет верхом наш русский мужичок-переселенец, на новокупленной лошади, которая, пройдя некоторое расстояние, постоянно принимается урсить, т. е. перестает повиноваться седоку, закидывается, что продолжается иногда не только по несколько дней, но и целые месяцы, а порой привычка эта остается за лошадью и навсегда, если конь сразу не попадет в опытные руки. Все встречающиеся лица крайне типичны, не исключая и нашего русского мужика, и если образ его не поражает вас, по силе привычки, то, во всяком случае, он радует сердце, являясь среди диких, оборванных, полунагих фигур монгольского типа: вся эта Азия на первый взгляд внушает к себе мало доверия, но в сущности гораздо добродушнее, чем кажется с вида. Они до крайности характерны в своих малахаях, т. е. в остроконечных шапках с назатыльником и наушниками, из-за которых видны только пара скул с небольшими щурящимися глазами, бронзовым носом и реденькой клинообразной бородкой. Малахаи эти из самого разнообразного материала - меховые, кожаные, суконные, холщовые, ситцевые, часто с самыми затейливыми заплатами. У некоторых, впрочем, и этого нет, а голова просто повязана рваным ситцевым платком, правда, всегда очень характерно. То же разнообразие и в халатах - встречаются и меховые, и толсто выстеганные на вате, и легкие шелковые; случается, что его и вовсе нет, и сухие, мускулистые плечи, совершенно выбронзировавшиеся на жгучем солнце степи, еле прикрываются рваной рубахой. Кругом зной и пыль, пыль и зной, и некуда от них укрыться в течение всего дня. Неопытному глазу кажется, что вдали уже настоящая пустыня, с ее жгучим желтым морем песков - но это только выжженная солнцем трава, а пески - кумы, - еще далеко пока, это только такой же оптический обман, как и те озера, которые внезапно возникают вдали, на местах, где перед этим, казалось, желтели пески: это мираж, солнечное навождение, коварная прелесть степи.
Перед самым въездом в Оренбург, на окраине города, идет приготовление кизяка, местного топлива. Кизяк - это смесь помета с сухой травой, отчасти с землей. Все это смачивают водой, прессуют и режут в куски правильной формы, которые сушатся на солнце и на ветру. Для этого их сначала раскладывают на земле плашмя, оборачивая по несколько раз, а потом складывают в продолговатые пирамидальные кучи, расставляя в шахматном порядке для проветривания. Издали можно принять эти кучи кизяка за грозные кучи ядер - особенно насмотревшись на добычу двенадцатого года, сложенную в Московском Кремле.
* * *
Весной 1879 г., как, полагаю, еще всем памятно, на Оренбург обрушилось страшное бедствие - пожары. Первый и самый сильный случился 16 апреля, днем. Огонь уничтожил в какие-нибудь 4-5 часов времени до 1.500 домов. Загоралось и горело так быстро, что едва успевали выскакивать из домов, у многих обгорали волоса, одежда, были, конечно, и жертвы огня. Нечего было и думать бороться с огнем и не было средств. Пожарный обоз, конечно, оказался недостаточным, мало было и воды, а тут, чтобы остановить огонь, нужно было просто залить, потопить город. Вольные водовозы сбрасывали бочки и накладывали товары, которые хозяева их пытались спасти, платя по 20, 30 и 50 рублей за телегу, в один конец… Через девять дней - новый пожар: сгорело, слава Богу, только 10 домов. Прошло пять дней, и 30 апреля - опять раздался набат: на этот раз горел форштадт и выгорела большая его половина. На следующий день, 1 мая, огонь выхватил сотню домов в местности города, называемой Старой слободкой; 5 мая - в другом углу, около вокзала железной дороги, в Оторвановке, сгорело с лишком 230 домов. Всего в пять пожаров сгорело с лишком до 2.000 строений, выгорела почти четвертая часть всего города, а лучшая его часть с церквами, гостиным двором, лавками, базаром, городскими и общественными зданиями - почти целиком.
Теперь, менее чем через полтора года после пожаров, об этом опустошении свидетельствует только думский архив, в котором хранятся новые дела о вновь разрешенных постройках, да разве еще новый вид построек: Оренбург возродился от огня, возродился замечательно быстро и, конечно, в гораздо лучшем виде. Пожар и ему послужил на украшение. Дома растут и теперь как грибы - на месте прежних деревянных построек являются каменные, обгоревшие стены каменных домов подновляются, надстраиваются, пустые окна заслоняются зеркальными стеклами, на тротуарах появляется асфальт. Кругом города, с севера и запада растет новый городок, о размерах которого можно судить пока по редким домикам, одиноко стоящим там и сям, по направлению будущих улиц. При большинстве этих домов еще не огорожены дворы, кое-где разве - и то не со стороны улицы, а чтобы отделаться от назойливого соседа, возведены дощатые заборы. Ближе к окраине города постройки, особенно нежилые, преимущественно из сырцового кирпича. В этой слободке разбиты новые кварталы на с лишком 500 дворов, куда предложено переселиться тем из жителей, дома которых находились прежде в части города, обязательно украсившейся ныне исключительно каменными постройками с железными крышами. Положим, эти дворцы не велики, в большинстве случаев одноэтажные, в три окна, много в 5.
Чтобы судить о том, как быстро расстроился Оренбург после пожара, недостаточно узнать, что к 15-му июля 1880 г., т. е. через 15 месяцев после пожара, возродилось и возросло вновь до 1300 домов, в том числе около 350 каменных. Уже одна эта цифра указывает, что по внешнему виду Оренбурга нельзя было бы теперь судить о степени пожарного опустошения. Но тотчас после пожара были сняты новые планы городя, на которых сгоревшее и уцелевшее ясно разграничено и которые наглядно воскрешают теперь тяжелое прошлое. Общественная и государственная помощь явилась на выручку погорельцев - и планы пригодились при раздаче вспомоществований и ссуд. Отчасти благодаря этим ссудам, отчасти благодаря премиям, уплаченным не без хлопот и скрепя сердце страховыми обществами владельцам сгоревших домов, постройки двинулись быстро. В неделю представлялось иногда до 90 планов на утверждение городской управы. Архитекторы городские и частные работали и чертили до судорог в пальцах. Но главное затруднение било в материале. Как нарочно, в этот год не было сплава леса по Сакмаре. Оставалась одна надежда на железную дорогу, по которой мог добраться до Оренбурга лес с Волги, но если верить г. Зарудному, который, по-видимому, близко знаком с делами этой дорожки, она еле успевала возить лес еврея Барского, подрядившегося выстроить для дороги два магазина в Оренбурге. Я не желаю верить тому, что большая часть леса, перевезенного с этой целью Барским даром, принадлежала, как утверждает г. Зарудный, не этому оборотливому еврейчику с кухни жида Левенсона, а оренбургским лесопромышленникам, уплачивавшим Барскому по 45 р. с платформы, т. е. несколькими рублями дешевле, чем сколько уплачивали бы они железной дороге, если бы та брала с них за перевозку этого леса деньги, а не возила бы его для Барского даром, конечно, не ради того только, что Барский состоял в фаворе у Левенсона. В оправдание оренбургских лесоторговцев г. Зарудный приводит то, что железная дорога не хотела или не могла возить другого леса, кроме леса Барского, или если и хотела, то так туго, с такими проволочками по очереди, по ожиданию вагонов и т. д., что Оренбург при таком порядке наверно не застроился бы ранее полустолетия. Итак, спасибо г. Зарудному: по крайней мере, мы знаем теперь, что за быстрое возрождение нужно благодарить г. Барского, сумевшего и капитал нажать, и приобрести право на общественную признательность. Город Оренбург не замедлит, конечно, преподнести этому иерусалимскому дворянину почетное гражданство…
Причина, которою можно было бы объяснить, почему Оренбург сгорел еще быстрее, чем он возродился от пожара, - до сих пор не раскрыта. Предположение о поджогах подкрепляется исключительно тем фактом, что пожары начинались почти всегда с крайнего строения по ветру. В апреле уже стоят в Оренбурге сильные жары, господствуют еще более сильные ветры, доходящие до степени урагана. Когда такой ветер начал кидать по сухим деревянным крышам города головни первого пожара, от которых крыши вспыхивали как порох и которые тушить было нечем, по недостатку воды, то понятно, что город почти моментально загорелся чуть ли не со всех концов и многие улицы были наглухо заперты огнем - еле успевали спасаться люди, а скотину, с которой на пожарах всегда трудно справляться, приходилось оставлять жариться в конюшнях и хлевах.
* * *
Пожар побудил оренбуржцев заняться основательно вопросом о водоснабжении города. Не говоря уже о потребностях жителей, много воды нужно здесь не только на случай пожара, но и для поддержания в городе хотя бы некоторой растительности. При таких громадных промежутках между днями, когда раскрываются хляби небесные и льет дождь, - здесь проходит 2, 3 месяца без дождя, - понятно, что без поливки ничто не может расти. В садах, скверах и на бульваре растительность поддерживается благодаря единственно поливке, и в виде роскоши - опрыскиванию деревьев из пожарных труб, дли облегчения дыхания растений, затрудняемого толстым слоем пыли. Городской голова Н. А. Середа, служащий уже второе четырехлетие, весьма обязательно сообщивший мне все необходимые сведения о городском хозяйстве, обратил мое внимание и на то, с каким трудом взращивается в Оренбурге каждое деревцо: вдоль дорожек городского сквера, несколько выше их уровня, уложена целая система глиняных трубок с особым открытым краном, приходящимся к ямке, окружающей каждое дерево, каждый кустик. Не все сады поливаются так роскошно, как оба думские сквера - на это не хватило бы теперь воды - и поливка их допускается только три раза в неделю, в дни, не совпадающие с банными днями. Скоро, через какой-нибудь год, много два - это устранится. Оренбург в деле водопроводов всегда шел тихими, но верными шагами к улучшению: сначала сеть водопроводных труб была деревянная, затем деревянные трубы сменились глиняными, глиняные уступили место чугунным, которые и доставляют городу до 114.000 ведер в сутки. При населении в 54.000 душ этого, очевидно, слишком недостаточно. Это сознавали, впрочем, уже некоторое время и до пожара, и пожар заставил город сразу перескочить на цифру 750.000 ведер. Проект водопровода выработан, воды в Урале, огибающем город с двух сторон, не занимать стать, и нужно надеяться, что скоро Оренбург будет ежедневно обмываться, поливаться и освежаться своими 750.000 ведер в сутки. Если осуществится и проектируемое освещение города, не более не менее как электричеством, то здесь в степи, в глуши, вырастет чисто по-американски маленький Париж - Петербург и Москва недостойны будут сравнения - особенно если пройдет в оренбургской думе и будет свято соблюдаться проект обязательных постановлений, составленный городским головой, и который дума имеет право издать на основании 103 статьи Городового положения. Впрочем, обязательность этих постановлений подкрепляется весьма вескими ссылками на статьи Мирового устава, Устава медицинской полиции, Питейного, о предупреждении и пресечении преступлений и многих других уставов, большинство которых - если не все, за исключением устава Мирового, - вследствие многочисленности своей столь же мало приносят пользы и столь же мало внушают страха и трепета (об уважении же и говорить нечего), как китайцам их картонные драконы. Если бы не эта сторона дела, то, конечно, достаточно было бы точного исполнения и половины тех 203 статей вновь проектированных обязательных правил для обращения Оренбурга если не в земной рай, то в райский город. Из этих 203 статей обязательных постановлений, добрая сотня начинается словом «воспрещается». Конечно, здесь нельзя перечислить всего, что «воспрещается» этим проектом правил, но позволительно думать, что этот проект много выиграл бы с исключением из него статьи вроде «воспрещается ездить по тротуарам, водить по ним лошадей, волов, коров и другой скот, возить ручные тележки, санки» (13), «воспрещается портить воду в колодезях и засаривать их чем бы то ни было» (22), «воспрещается рабочим производить убой скота или птицы иначе, как одетыми в чистое платье и занавешенными спереди чистыми фартуками из белого (?) холста» (49), «воспрещается разогревать самовары в сенях, на галереях и под лестницами» (127), «воспрещается поить больной скот из одной посуды с здоровым» (159) и т. п. Позволительно спросить, каким образом полагает городское управление уследить за тем, чтобы не делалось то, что предполагается воспретить. Положим, что очень полезно напомнить и даже постоянно напоминать, что следует «самовары разогревать в кухне или на каминке и при переноске наблюдать крайнюю осторожность» (127), «не бросать нагоревшей светильни на пол» (128), «золу из печей вынимать когда совершенно остынет, горячую же и теплую отнюдь не выносить и под крышами домов, строений и в других опасных местах отнюдь не высыпать» (106) и т. д. Но ведь это относится уже к области общеполезных сведений и назидательных советов, и едва ли есть основание вводить такого рода истины в свод обязательных постановлений. Ужели многочисленные примеры административной опеки, вылившейся в статьях разных мертворожденных уставов, которыми так отзываются проектированные для оренбургских жителей обязательные постановления, - ужели примеры эти не могут удержать оренбургское городское управление от вступления на безжизненную почву полицейской опеки? Или, быть может, при разношерстности городского населения, при его неразвитости и при безграмотности почти ⅔, если не всех ¾ его, полицейско-городская опека, простирающаяся до таких мелочей жизни, как указано выше, необходима? Я позволю себе в этом сомневаться, пока не буду вполне уверен, что городское управление Оренбурга получает ежегодно подробные и точные сведения о том, где каждый из жителей его разогревал свой самовар, куда он высыпал золу, выгребенную из печки и т. п.; думаю, что до этого я не доживу. Иное дело те статьи проекта, в которых излагаются постановления, действительно достигающие цели, как, например, постановления, которыми не допускается возведение деревянных зданий в некоторых частях города - что отчасти уже исполнено и отчасти исполняется; постановление, которым определяется наименьший размер дворовых мест, с целью устранения тесноты построек, - исполнимое, так как владельцам маломерных мест отводятся городом бесплатно, в новых кварталах, дворовые места полной меры; или, например, постановление, также уже исполненное, о переносе за город кузниц, каретных заведений, складов дровяных, угольных и вообще с легковоспламеняющимися веществами; или, например, другое постановление, также уже исполненное, о перемещении в иное место мясных и бакалейных деревянных лавок. Следить за тем, чтобы постановления этого рода были исполнены, - понятно, дело нетрудное: ожидает ли оренбургское городское управление, что и его назидательные общеполезные советы о самоварах и золе будут выполняться с такой же точностью - неизвестно, но можно смело утверждать, что если бы на наблюдение за этим шли те 40.000 рублей, которые теперь составляют избыток доходов над расходами города, то это были бы деньги, брошенные на ветер.
II
Оренбург принадлежит к числу тех счастливых городов, в бюджете которых пока нет слова дефицит. При доходе в 240 тыс. руб., город тратит, по смете своей, около 200 тыс., и, таким образом, располагает свободными 40 тыс. руб. на свои экстренные нужды. Впрочем, такого блистательного состояния денежного своего хозяйства Оренбург достиг сравнительна недавно, с тех пор, как доходы его повысились в последние пять лет - на которые выпало и пожарное бедствие - на 87 т. рублей. Этим Оренбург в значительной степени обязан своему голове. Благодаря ему и вескому слову генерал-губернатора, город получил от правительства после пожара беспроцентную ссуду в 150 тыс. рублей, сроком на 12 лет. Эти полтораста тысяч, вместе с долгами разных сроков всего на 72 тыс. руб., за купленные городом земли и здания (театр, женская гимназия, меновой двор, приносящий с лишком 20 тыс. рублей в год) - составляют весь долг города. Если прибавить к этому, что стоимость различных зданий, принадлежащих городу, простирается по крайней мере до одного миллиона рублей [Страховая премия по застраховке имуществ уплачивается с суммы 150 тыс. руб., но действительная стоимость, конечно, более чем в шесть раз. Страховать в действительной сумме невыгодно, приходится переплачивать массу денег страховым обществам. Взаимное страхование плохо прививается, и общество взаимного страхования, учрежденное в Оренбурге, имеет, кажется, всего 4 члена. Нужно думать, что с устройством водопровода на 750 тыс. ведер, когда значительнее увеличатся средства тушения пожаров, общество это, к общей выгоде жителей, войдет в свои права.], что город имеет почти 15 дес. выгонной земли и через несколько десятков лет будет полным собственником прекрасного ряда лавок по главной улице (Николаевской - в Оренбурге Дворянской нет, как во всех других губернских городах), с зеркальными окнами; асфальтовыми тротуарами, безопасными от огня кладовыми, выстроенными на арендном праве на счет торгующих, - то Оренбург можно будет назвать богатым городом. Большею частью своих недвижимых имуществ город обязан также настоящему голове. Конечно, Н. А. Середа не подарил их городу, в буквальном смысле слова, но без его энергии и настойчивости имущества эти, как говорится, улыбнулись бы городу. В первое четырехлетие по введении Городового положения не было сделано ничего для приведения в порядок городского хозяйства - да и чем хозяйничать, не было достаточно известно. С давнего времени хозяйство велось по-домашнему, промеж своих, и немало труда пришлось положить на то, чтобы восстановить права города на то или другое имущество, разрушить семейные соглашения по извлечению доходов из некоторых имуществ, составить инвентари, планы. описи и т. п. Партия недовольных, руководимая деятелями доброго старого времени, палачами, как зовут их здесь, росла, конечно, с каждым днем, и голову, понимающего так своеобразно, для оренбургских Кит Китычей, управление городским имуществом, готовились отсечь - когда обрушились пожары, а с ними голод, нищенство и куча хлопот, затруднений, которые никто из недовольных не решился взвалить на свои плечи. Зато теперь, когда главное сделано, когда затруднения исчезли или разрешение их намечено, «палачи» поднимаются опять духом, начинается глухая агитация против городского головы.
Внешним, осязательным образом агитация эта выражается в местном органе печати - «Оренбургском листке», выходящем 2 раза в неделю. Тут появляются время от времени разные невероятные известия о продаже участков городской земли в новых кварталах в руки крупных капиталистов с целью перепродажи с барышом мелким оренбургским буржуа, то сыпятся громы на городское управление за продажу загородного участка городской земли под паровую мельницу, причем это подводится чуть ли не под растрату городского имущества и т. д. Все это не производит, однако, ожидаемого впечатления и тешит только те две-три личности, которые желали бы, может быть, явиться кандидатами на должность городского головы, председателя и членов управы. Словом, надкладкой всему этому служит известное: ôte-toi de là que je m’y mette. Как мало это преследование местных интересов служит к оживлению оренбургской газеты - можно судить по тому, что отдельной продаже ее №№ не производится - нет спроса, и листок печатается в обрез по числу подписчиков. Мало того - нет даже подписки меньше чем на полгода. Положим, вы приехали на неделю, на две, желаете познакомиться с местной прессой - извольте подписываться на полгода! Впрочем, тот, кто неудержимо желал бы познакомиться с «Оренбургским листком», может прочесть его за 10 коп. в читальной комнате при библиотеке единственного в Оренбурге книжного магазина под фирмой «К. М. Оренбургского учебного округа». Библиотека эта, как и большинство библиотек в губернских городах, наполнена почти исключительно романами, с той разницей, что после пожара, уничтожившего все старые романы, в каталоге ее красуются преимущественно новейшие произведения отечественной и особенно переводной литературы.
Впрочем, и это оказывается слишком роскошной пищей для населения, в котором образованный класс - или, по крайней мере, принимаемый вообще за образованный - не исключая и руководителей юношества, соперничает с необразованным в «мордомочении» - местный термин для питающих слабость к спиртным напиткам. «Мордомочилы» из рабочего класса пьют в праздники и в дни, следующие за праздниками, в дни расчета с хозяевами, пьют, пока не спустят в кабаке не только последний грош, но и последнюю рубашку, так что загородная роща за Уралом всегда полна голышей, вступающих в переговоры с прежними своими хозяевами о доставлении одежды для переселения в город, за что одеваемые обязуются работать не напиваясь в течение известного срока. «Мордомочилы» из класса образованных буржуа и среды чиновной всяких рангов - «мочат морду» обыкновенно и в будни и в праздники ежедневно с 11-ти, 12-ти часов дня, напиваясь, впрочем, тихо, без шума и не производя при этом буйства. Это повальное пьянство людей, причисляющих себя к образованному классу, можно объяснять только полнейшим бездельем, отсутствием достаточной гласности, отсутствием действительно жизненных, а не формальных только интересов в местном обществе, почему и во всех трех клубах, существующих в Оренбурге, все скучают и лечатся преимущественно от головной боли. Иное дело «мочение морды» классом рабочим. Во-первых, в Оренбург действительно сбирается, в качестве рабочего, всякий сброд из внутренних губерний России, народ бесшабашный, которому нипочем степь, все еще пугающая многих работников. Во-вторых, никаких развлечений для этого люда в Оренбурге, как и в других губернских городах, не существует - нет ни воскресных и праздничных чтений, ни воскресных школ, ни народного театра и т. п., так что народу этому некуда деваться в день отдыха, и, напротив, в-третьих, его соблазняют 156 кабаков. Если принять, что из 54 т. человек, составляющих в настоящее время население Оренбурга, одна треть причитается на имеющих менее 16 лет, что из остальных 36 т. половина женского пола и что из 18 т. женщин - 9 т. также не отказывают себе в удовольствии «мочить морду», то на каждый кабак придется всего по 173 человека! А ведь, кроме того, сколько мелких трактиров, белых харчевень и других злачных мест, где представляется возможность «мочить морду»! Против такого соблазна устоять трудно! С будущего года предположено очень крупно сократить число кабаков в Оренбурге и вместо 156 сразу ограничиться 4-мя. Конечно, увеличится число харчевень - но в них идет не одно «мочение морды», а рядом с водкой есть и закуски и чай, все как будто менее соблазну от водки - а город выигрывает значительно на сборе, который с харчевень значительнее, чем с кабаков.
Нужно, однако, быть справедливым и упомянуть, что рядом с пагубной страстью к мочению морды, со стороны отцов, существует общее стремление со стороны оренбургских родителей к доставлению своему потомству различных льгот по образованию. Город тратит на народное образование не особенно много - всего 21 тыс. руб., на которые содержатся сполна 6 приходских училищ и отчасти женская гимназия и прогимназия. В содержании остальных учебных заведений, и то далеко не всех, город принимает слабое участие - отводом, ремонтом и содержанием помещений. В Оренбурге существуют: военная прогимназия и гимназия, классическая гимназия, ремесленное училище, учительский институт и семинария. Стремление к образованию так велико, что названные учебные заведения не могут ему удовлетворить: есть надежда, что при содействии нынешнего генерал-губернатора, которому Оренбург многим обязан именно в деле распространения среднего образования, в Оренбурге учредится еще шестиклассное учебное заведение, в содержании которого примет большое участие город, если только программа этого заведения будет давать не одно общее, но и прикладное знание.
* * *
Читатели, конечно, не ожидают здесь встретиться с описанием Оренбурга в статистическом, промышленном, этнографическом, медицинском и других отношениях. Положим, я мог бы распространиться о том, что в проекте обязательных постановлений медицинская часть не забыта, что предполагается сделать оспопрививание обязательным для всех жителей Оренбурга, что Александровская больница расширена, что при ней устроено отделение для приходящих и родовспомогательное, что местная городская богадельня с 50-ти человек расширена до 100; что устраивается дом для приема подкидышей - что все это лучше, чем ничего, и даже, как уверяют, достаточно, и переполнения больниц не случается. Но я боюсь наскучить читателям. Поэтому только кратко упомяну, что в Оренбурге есть несколько водочных заводов, один пивоваренный (пиво оренбургское вывозятся даже в Самару), одна паровая лесопильня, распиливающая в год до 10 т. бревен, сплавляемых в Оренбург по р. Сакмаре с р. Ика, на который лес попадает не только местный, но и с р. Белой, откуда он доставляется на Ик волоком, на расстоянии около 60-ти в.; из Оренбурга лес сплавляется вниз по Уралу. Существуют здесь и кожевенные, мыловаренные, салотопенные, клейные, изразцовые, кирпичные и др. заводы. Но все это лишь зачатки того промышленного развития, к которому, несомненно, прийдет Оренбургский край. Здесь есть все, кроме свободных капиталов и предприимчивого люда. Кругом в изобилии медная и железная руда лучшего качества, и медная притом такая, что в среднем дает от 5-6 проц. меди, но встречаются руды, дающие до 40 проц. Есть и золотые и серебряные россыпи, возможна добыча и свинца. Поверхностные разведки, произведенные частными лицами, указали на присутствие каменного угля хотя и не очень высокого качества, но вполне годного для обработки руд и отопления, как показали опыты, произведенные на железной дороге. Таким образом, механические, машиностроительные заведения имеют для себя готовый материал. Шерсти и хлопка хватит не на один десяток мануфактур, а сбыт тканей в Среднюю Азию и Сибирь может считаться вполне обеспеченным. Солью своей - и притом почти лучшей солью в Европе - Оренбургский край мог бы засыпать всю Россию. Земледелие уже давно пустило корни в здешних местах, но еще и теперь масса нераспаханных девственных земель, дающих богатейшие сборы пшеницы, проса, льна. В окружной степи вовсе нет того недостатка воды, который можно было бы предполагать, и, напротив, ее имеется достаточно и для устройства мельниц, и для поливки огородов и садов, которые могли бы возникнуть по течению речек, как могли бы возникнуть там и лесные рощи, которые не только сохранили бы будущим поколениям эти речки, но и повлияли бы на климат степи, участив дожди. С заготовкой на зиму хотя некоторого запаса сена и скотоводство могло бы быть вполне обеспечено от таких потрясений, как то, которому оно подверглось в нынешнем году. Строительного материала в виде превосходного качества известняка, алебастра, гипса, огнеупорных глин - не оберешься. Словом, кругом такое разнообразное богатство, что, нет сомнения, в будущем Оренбургский край станет житницей России, и не в одном только хлебном смысле. Только бы выйдти ему, в некоторых отношениях, из-под некоторой опеки, которая закрыла его окончательно русскому переселенцу, только бы дать возможность рабочей руке приложиться к этой богатой почве! Между тем, несмотря на массу необработанных земель, нередко приходилось слышать, что наши переселенцы из внутренних губерний шатаются в здешнем крае по несколько лет, не находя свободной земли для обработки и привыкая к бродяжничеству. Причина тому та, что почти все земли для раздачи поселенцам в Оренбургском крае почти не имеется. Есть земли киргизские и земли казачьи, отчуждению не подлежащие, земли башкирские, ощипанные в пользу лиц, как бы принесших пользу краю, земли этих лиц, земли частных владельцев, но земель, которые могли бы быть представлены переселенцам хотя бы и на тех же основаниях, как жаловались земли чиновному люду, - таких земель нет. И вот почему этот переселенец вместо того, чтобы приносить пользу, жить в довольстве и обогащать край - нищенствует, перебивается и в лучшем случае поселяется на земле, которую он получает в аренду на 12 лет, помня, что через 12 лет опять должны начаться поиски за землей, или покупает ее, но уже уплачивая втридорога ее стоимость какому-нибудь кулаку - скупщику земель. Большинство пожалованных участков принадлежит лицам, которые никогда не видали их в глаза, которые не знают, что предпринять с этой землей, и которые, может быть, охотно уступили бы их переселенцам, на известных безобидных выгодных для обеих сторон условиях. Но переселенцам ехать в Петербург нет возможности, а одаренным землей приятнее съездить в свободную минуту с сохранением содержания и с подъемными для изучения какого-нибудь вопроса - в Карлсбад, Виши, Спа; между нечаянным собственником земли и руками, ищущими приложиться к ней, вырастает какой-нибудь посредник, выжимающий соки из обеих сторон, и так проходят годы. В Оренбурге есть такие пессимисты, которые уверяют, что прежде чем наступит золотой век для Оренбургского края, мы обратим его в пустыню, обезлесим, обезводим, обезлюдим, обесскотим - и тогда примемся поправлять свои ошибки… Может быть, в этом и есть доля правды, а что есть, как говорится, основания для таких предположений - то в этом уже и нельзя сомневаться, как увидим сейчас.
ОКОНЧАНИЕ
Материалы об Оренбурге и других населенных пунктах Оренбургской губернии:
https://rus-turk.livejournal.com/597223.html