Уральское казачье войско. 2. Общественный и частный быт. Населенные пункты
Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба: Уральское казачье войско. Ч. 1. / Составил Генерального штаба поручик А. Рябинин. - СПб., 1866.
ЧАСТЬ 1
Путешествия П. П. Свиньина, 1820-е гг. Пикник на берегу Индерского соляного озера
Общественный и частный быт жителей
Рассказы старых людей, свидетельство Палласа и исторические указания рисуют довольно верную картину общественной и домашней жизни яицких казаков в прежние времена.
По словам их, Яицкий городок был единственным живым местом, где кипела деятельность и куда стремилось все свободное казачье население. На форпостах жили только служащие казаки, а по хуторам - занимавшиеся скотоводством. Следовательно, в городке сосредоточивалась административная деятельность и вся общественная жизнь с ее интересами, развлечениями и пр., тут же рядом с ними шел незаметно частный быт и семейные отношения, одним словом, здесь видна была жизнь казака во всей ее полноте, во всей сумме ее проявлений.
Причина этому очевидна. Самоуправление делало каждого казака участником вопросов, касавшихся общества. Производились ли выборы атамана и старшин, получался ли новый указ Военной коллегии, вызывались ли охотники в наемку, назначались ли сроки для рыболовства и сенокошения, приезжали ли русские люди и гости с товаром или за покупкою рыбы, каждый казак отдавался всем своим существом этим вопросам и спешил решить их, всем миром, в кругах. Круги были самым полным и верным проявлением тогдашней общественной жизни, и так как в Яицком городке жили все главные местные власти, то казачьи круги только и сзывались здесь. Поэтому все городское население (тысяч до 15 мужчин) спешило сюда - узнать новости, послушать рассуждения и толки людей опытных и бывалых, и порешить, какой стороны следует держаться в том или другом вопросе.
Паллас был очевидцем подобных собраний и передает о них некоторые подробности. Круги или назначались заранее в известные дни, или собирались колокольным звоном; но последнее делалось только в случаях крайней, неотлагательной надобности. Перед домом войсковой избы собиралась густая толпа народа, в ожидании атамана и старшин. Как только двери избы растворялись, говор толпы затихал и все с нетерпением ждали выхода начальников. Впереди показывались есаулы с жезлами в руках, за ними следовал атаман с насекой или булавой, окруженный старшинами, и позади шел дьяк с указом коллегии или с каким-либо делом (о котором возбуждался вопрос), по которому нужно было выслушать народное решение. Все снимали перед народом шапки и кланялись ему в пояс, есаулы клали перед ним жезлы. «Атаманы-молодцы, позвольте речь держать», - спрашивал атаман у казаков. «Держи», - отвечала толпа. Тогда начиналось или словесное изложение дела, или же выходил вперед дьяк и читал бумагу. Если это был царский указ или предписание Военной коллегии, то толпа снимала шапки во время чтения. По окончании чтения или речи, атаман обращался снова к народу: «Любо ли, атаманы-молодцы?» В случае согласия народ отвечал любо, в случае неудовольствия или несогласия - нелюбо. Таким же порядкам производились выборы нового атамана, старшин и других должностных лиц, с тою разницею, что если народ был недоволен действиями начальника, желал его удалить и заменить другим, то собирался сам в круги и потом посылал за виновным, чтобы тот явился к ответу. Ответ нередко оканчивался приговором, который приводился вслед за сим в исполнение.
[…]
Прежние казаки незнакомы были с трудом. Рыболовство доставляло им не только пропитание, но даже избыток. Поэтому время, не занятое службой, оставалось вполне праздным. Полудикая, могучая натура казака находила сперва исход в промыслах, разбоях, грабежах, набегах; когда же нельзя и некого было грабить, праздное время стало тратиться на пьянство и игры. В особенности первое было распространено повсюду; пили все от мала до велика, от атамана до последнего казака: перед этим гомерическим пьянством останавливается в изумлении иностранец Паллас, не знакомый с железным организмом простого русского человека.
Женились здесь рано. В 20 и 22 года казак был почти всегда семьянином, но семейная жизнь не могла остепенить его: он так же отдавался веселью и разгулу, так же искал опасностей. Домашнее хозяйство и воспитание детей лежало на обязанности жен, которые, несмотря на видимое пренебрежение, с каким с ними обходились мужья, пользовались большим влиянием в семье. Оставленная в тени, незаметная, лишенная свободы, жена, тем не менее, управляла всем домом, детьми и, почти всегда, мужем. Девушки пользовались несравненно большею свободою, чем в других местах России. Терем не имел здесь темничного характера: молодые люди часто сходились вместе с девушками на вечерках, на улицах, разговаривали, смеялись, пели, водили хороводы. С выходом в замужство для женщины начиналась трудовая жизнь, и заботы о семье отвлекали ее от всяких общественных удовольствий. Отношения родителей к детям и детей к родителям, хотя и твердо держались на началах семейной подчиненности, но не имели в себе того мертвящего деспотизма, каким отличались в России. Военная служба несколько уравнивала эти отношения: нередко и отец, и сын стояли в одних и тех же рядах, подчинялись в одинаковой мере всем требованиям и распоряжениям начальника, делили вместе труды, так что семейная связь слабела и заменялась боевым товариществом. Дочери находились в большей зависимости от родителей и родственников, но, пользуясь возможностью сближаться с молодыми людьми, они чаще делали удачный выбор и раньше выходили замуж, а потому семейный гнет не успевал убивать всех сил молодой души.
Паллас упоминает, между прочим, об одном обычае, который существовал, по всей вероятности, в самые отдаленные времена и дошел до него как предание; он состоял в том, что муж, не желавший держать своей жены, выводил ее на площадь и продавал любому охотнику приобрести этот товар. Трудно утвердительно сказать, насколько справедлив рассказ, но, по крайней мере, ни в преданиях, ни песнях народных мы не встречаем и тени намека на эту черту народных нравов.
Одежда тогдашнего казака состояла из бухарского халата, короткого и стеганого на вате, из широких синих или темных шаровар, длинных сапогов, поверх шаровар, и шапки, большей частью с малиновым верхом. В праздничные дни надевались разноцветные чекмени красного, малинового цвета, обшитые позументом; менее богатые носили цвета не такие яркие и без галунов. Седло, уздечка, сабля, ружье составляли предмет щегольства, были разукрашены золотою и серебряною насечкою и, добытые на войне, передавались как наследство от отца к сыну. Женщины носили сарафаны парчовые, глазетовые, украшенные посредине пуговицами сверху и донизу и обшитые в два ряда галуном. Шерстяные темно-зеленые и черные носились женщинами бедного состояния. Под сарафаном надевались рубахи пестрые и красные, на голове в обыкновенные дни замужние женщины носили волосник, род шелкового чепца, сшитого шапкой и покрывавшего голову от темени до затылка. В праздники на голову надевали сороки, убор вроде кокошников, с тою разницею, что верхняя плоскость его шла не понижаясь, но, напротив, повышаясь, так что нижний или задний край были выше переднего. Сороки иногда украшались жемчугом и драгоценными камнями, так, говорят старожилы, что один этот убор ценился от 8-12 т. рублей по тогдашнему курсу. Люди бедные или вовсе не носили сорок, или носили убранные стеклярусом, бусами и пр. Незамужние женщины не надевали ничего на голову, причесывались гладко и волосы заплетали в одну косу, вплетая в ее ленты, расшитые шелками, бисером и золотом.
Свадебные обряды, похороны, крестины совершались почти так же, как и везде в России, с примесью некоторых местных оттенков; напр., при сватанье и бракосочетании соблюдался такой обряд, что к невесте каждый вечер собирались подруги, пели песни, плясали и затеивали разные игры с молодыми людьми, которые допускались также на вечерки. Это происходило почти ежедневно, до самого венчания, и во все это время жених обращался с невестой, почти как муж с женой. Накануне сватьбы, в девичник, жених обязан был поднести невесте подарок, большею частью платье, и весь женский головной убор; невеста, в свою очередь, отдаривала его шапкой, сапогами, рубахой и штанами. После венчания невесту сажали в телегу, и мать ее со свахой (у которой на всех пальцах должны быть надеты кольца), садясь вместе с невестой, держали над нею покрывало или фату, а иногда и простой ручник, но так, чтобы никто из посторонних не мог видеть ее лица. Жених с отцом и дружкой шли или ехали верхом впереди телеги, сзади же телеги ехали верхом гости и родственники, один из которых обязан был держать на длинном шесте полосатую юбку (или плахту, какую носили малороссийские казачки). По приезде в дом жениха, молодых заводили обыкновенно за стол, и тут начинался свадебный пир с пением, пляской, угощением и пьянством, которое переходило нередко в безобразную оргию. Когда молодых клали спать, гости продолжали пировать на улице. На другой и на третий день, а иногда и всю неделю, происходило то же самое, с тою только разницею, что угощали поочередно родственники молодых и гости.
С тех пор изменилось многое. Время принесло с собой другой порядок общинного управления, другие насущные вопросы и потребности, но основания казачьего быта и домашняя жизнь сохранили черты прежних лет. Мы скажем о них впоследствии.
Когда было отнято самоуправление, войско перестало принимать участие в административным вопросах, а с прекращением обязательного расселения вдоль Нижней линии и с развитием хозяйственных занятий жители начали переселяться из Уральска и из низовых форпостов внутрь страны - в хутора и уметы, на постоянное жительство. Уральск принял вид полугубернского-полууездного города с неизбежными принадлежностями этих городов: чиновниками, торговцами и мещанами. В самом войске образовались сословия совершенно противуположных стремлений и интересов, и весьма часто открыто враждебные друг другу: сословие дворян-чиновников и сословие простых, или рядовых казаков.
Мы видели, в силу каких исторических судеб некоторые роды возвысились и приобрели значение в войске, во время народного самоуправления; мы видели также, какую вражду успели поселить они к себе своими действиями и какую борьбу возбудили в войске. Из них-то и образовался впоследствии тот чиновничий класс, который в начале 30-х годов нынешнего столетия очень напоминал собою русских помещиков-крепостников XVIII века. Начало и развитие чиновничьего сословия в войске официально положено было указами 9 апреля 1799, 26 декабря 1803 и 14 июня 1845 года. С приобретением дворянского достоинства, они получили также право владеть землею и населенными имениями в русских губерниях, а в войске и дворовыми людьми, что сделало быт их еще более сходным с бытом наших помещиков.
Чиновники занимают все офицерские места в строевой службе и все должности по внутреннему гражданскому управлению войска. Эта привилегия дает им особый вес и значение, которым они, к, сожалению, не всегда удачно пользуются. Их служебная деятельность грешит более всего недостатком бескорыстия и честности. Приезжайте в Уральск, и вам покажут очень много лиц, которые, пробыв лет 8-10 начальниками дистанций, успели сколотить себе капиталец и теперь, оставив службу, проводят мирно дни свои в тишине и спокойствии или пустились в различные торговые обороты, приумножая добытое на службе. Мне удалось слышать от молодых офицеров рассказ, который бросает довольно яркий свет на понятия, разделяемые без исключения всеми простыми казаками: «На второй или третий год по выходе из корпусов, - говорили они, - нас нередко назначают начальниками какого-нибудь форпоста или помощниками к начальникам дистанций. Жители обыкновенно очень скоро знакомятся с новым командиром и всячески стараются угождать ему. Попробуйте тогда отказаться от разных подарков и услуг или принимать их не иначе как за деньги - и вы погибший человек. Вы не только утратите расположение и доверие казаков, но испортите все. Начиная с того, что вам не станут продавать ничто на форпосте или будут запрашивать за все баснословные цены, так что остается или жить на сухоядении, или посылать за всякой безделицей на ближайший базар или в город, что, по удаленности этих мест, крайне неудобно. Станете принимать эти подарки - новая беда: к вам повадятся ходить с просьбами, довольно часто не совсем законного свойства. Казаки более любят тех начальников, которые не брезгают их приношениями. „Он хоть возьмет, да дело сделает, - скажут они обыкновенно, - а что проку, когда гордится да ломается, да нашим добром гнушается: этакой-то для нашего брата ничего не поделает“». Вообще, на чиновников здесь смотрят казаки недружелюбно: старые воспоминания и образ действий чиновников в различных хозяйственных вопросах, напр., при введении морских рыболовств, при определении правил, относящихся до скотоводства и нек. др., поселили к ним недоверие и отчуждение.
Большая часть чиновничьего сословия, как из служащих, так и из отставных, живут с семействами в Уральске. Вследствие этого, здесь проявляется нечто намекающее на общественную жизнь, хотя общественные отношения сложились как-то неуклюже и натянуто. Причина проста: давно уже замечено, что местные власти наши чрезвычайно любят поощрять общественные удовольствия, в том внимании, что это сближает и оживляет провинциальное общество. Такой же манией страдали и наказные атаманы, которые выбивались из сил, заводили театры, балы, вечера, клубы и даже маскарады, отдавали полуофициальные приказания собираться на них семействам чиновников и богатых казаков. Не довольствуясь этим, некоторые из атаманов назначали, по очереди, дни, когда каждый из достаточных лиц города должен был устроивать вечера и принимать, волей-неволей, гостей. Ведя таким образом уральское общество по дороге к цивилизации и прогрессу, достигли довольно странных результатов: не говоря о том, что собрания напоминали Петровские ассамблеи, полудикое чуждающееся друг друга сословие чиновников и торговых казаков стало смотреть на это как на стеснение свободы, но так как ослушаться атаманского приказания было опасно, то кончилось тем, что оно внесло в эти собрания все свои привычки целиком, так что пьянство, ссоры и драки стали случаться ежедневно не только в клубах, но и на балах. В последние три или четыре года это несколько изменилось, благодаря иному духу времени и некоторым мерам, принятым против скандалов; теперь на балах и в собраниях попоек и драк не случается, и гости ведут себя с таким же знанием приличий, как и в любых уездных или губернских собраниях.
Семейная, домашняя жизнь чиновников еще безотраднее и скучнее. Ничего нового, оригинального не проглядывает в ней - все тот же принцип деспотизма, напоминающий купеческий быт комедий Островского; умственного движения и воспитания не существует, но зато наряды и моды стоят на первом плане. Сарафан и волосник оставлены для парижских мод, чепчиков и кринолинов; только в редких случаях надевается прежний национальный костюм. Мужчины ходят большею частью в форменных кафтанах, и редкие из отставных в гражданском платье. Удобство домов, за весьма немногими исключениями, чрезвычайно просто: стулья в залах, неизбежный диван и перед ним стол в гостиной, потом, спальня с комодом и зеркалом, наконец, детская и кухня. Как на особенность здешних домов можно указать на подвальные этажи, которые отделываются в виде двух, трех и более комнат и носят здесь общее название палатки. В эти палатки семейства, живущие в городе, переселяются летом, ради прохлады от жаров и защиты от мух и комаров, которые докучают смертельно во все теплое время года.
У чиновников много досужего времени, но тратится оно совершенно непроизводительно. Псовая охота, карты, попойки - единственно известные здесь развлечения: чтение - только в крайнем случае. Это относится до молодежи, о которой мы имели уже случай высказать наше мнение; чиновники живут между собой недружелюбно, по большей части особняком, оттого выезды, посещения и приемы редко случаются. Вообще, живется как-то вяло, сонно, без особенных тревог, но зато и без особенных удовольствий.
Жизнь простого казака полнее. Наемка на службу, хозяйственные заботы, рыболовства - представляют общественный интерес, которому казак отдается душою и телом. К концу зимы, когда наряд из войска на службу делается известным, в Уральск съезжаются служащие казаки для найма охотников на разные командировки. Тут на всех перекрестках и площадях, преимущественно же около Белой церкви (собор Казанской Божией Матери), происходят буквальные торги, споры, переторжки, магарычи, одним словом, базарная жизнь со всеми удовольствиями. Покончив это дело, войско торопится на севрюжью плавню, один из самых модных и доступных ловов, потом подходят сроки сенокошения, потом осенняя плавня, наконец зимние рыболовства, так что не успеет казак оглянуться, а года как не бывало, среди трудов и хозяйственных занятий. Хлебопашество и скотоводство, в свою очередь, берут много времени у тех, кто ими промышляет; ярмарочное время, базары представляют также немало интереса для всего войска.
Зато в свободное время казак мастер погулять. О святках и на масляницу вечерки не прекращаются и молодежь веселится тут до упаду. Больше всего в ходу песни и игры, подобие фантов, когда-то бывших в такой моде в нашем обществе. Тут и золото хоронят, и гадают, и вызывают монаха и монахиню, и выбирают соседей, и задают загадки, и под шумок высказывают и поверяют сердечные тайны и делают выбор суженой или суженого. Люди степенные и старики сходятся отдельно, и здесь-то, среди россказней и воспоминаний, под влиянием вдохновительной косушки, вырываются те старинные яицкие песни, которые поются строгим, монотонным и заунывным ритмом, оставляя после себя какое-то раздумье и заставляя не одного старика понурить седую голову: здесь-то можно видеть удалой, бесшабашный казачок, напоминающий дикий разгул давно минувшего для всего казачества времени, и который, среди гама, топота и веселья, вытанцовывает подгулявший гость. Если где сохраняется национальность, так это именно между простыми уральцами.
В теперешнем казаке не осталось, правда, прежней удали, он плохо джигитует, плохо владеет своим неудобным, плохим оружием, но служит он честно и хорошо. Кто бывал в степных походах, тот отдает полную справедливость сметливости, усердию, расторопности и уменью переносить труды - уральского казака. На внутренней, кордонной службе он немножко поизбалованнее, распущеннее, чем на внешней, да и то сказать, служба эта обратилась в настоящее время в исполнение одной формальности, потому что набеги кочевых народов давно прекратились.
Домашняя жизнь казака дышит суровою простотой дониконовской Руси и мало разнится от той, какую застал Паллас. Правда, казак живет зажиточнее и чище нашего мужика, но это объясняется сравнительно выгоднейшим материальным положением первого. В северной половине войска, и даже несколько более, до Бударинского форпоста, постройка и домов везде деревянная, с общим расположением крестьянских изб, т. е. сени делят дом на две половины, в каждой по две, редко по три комнаты. В некоторых домах, кроме лавок вдоль стен, можно встретить и стулья и столы, и даже диванчики самодельной работы; везде русская печь, киот с образами старинной живописи; неизбежные лестовки и несколько старопечатных псалтырей и часословов. Надворные постройки просторны и поместительны, двор содержится по большей части чисто. Начиная от Бударинского форпоста, вниз и на Внутренней линии, по недостатку леса и трудности его добывания дома, лавки и пр., за исключением самых значительных построек, напр., церквей, делаются из воздушного кирпича, который чрезвычайно скоро твердеет в этом климате, сухом и лишенном дождей. Есть постройки из воздушного кирпича довольно обширные; так, напр., в Сламихином хуторе (Внутренней линии) кладутся из него даже двухэтажные дома под железной крышей. Расположение комнат незатейливое и однообразное: из сеней входишь направо в чистую половину, налево в хозяйскую или рабочую, отсюда через первую комнату и спальню идет дверь в подклеть или чулан, где складывается домашний скарб. Крыши домов почти плоские, плотно обмазанные глиной. Казаки-инородцы, напр., калмыки и татары, живут грязнее и теснее; их дома также разделяются на две половины, мужскую и женскую, в которых место лавок, стульев и столов вдоль стен идут сделанные из воздушного кирпича низкие нары, крытые кошмами или коврами, смотря по достатку хозяина.
Казаки живут по большей части большими семьями, в особенности в северной полосе войска, где встречаются семейства о 18 и даже 20 душах; в южной, напротив, больше дробления: здесь 5 и 6 душ составляют уже большое семейство. Глава семьи - старик дед или отец, который пользуется властью патриархальною; сыновья и внуки, женатые или холостые, зависят почти всегда от него, женская половина семейства в такой же мере подчиняется бабке или матери, а иногда какой-нибудь тетушке - уставщице, которая играет всегда важную роль в семейных домах. - Простонародье сохранило еще прежний костюм, в особенности женщины, которые по праздникам щеголяют в разноцветных шелковых сарафанах и волосниках, а по будням в темных шерстяных или ситцевых. Из мужчин, служащие носят форменное платье, неслужащие и отставные - бухарские короткие халаты, широкие шаровары в сапоги и смушковую шапку или папаху, а летом почти всегда форменную фуражку с козырьком.
Свадебные обряды, похороны и крестины не отличаются никакими местными, самобытными обычаями. Сваха играет здесь мало роли, потому что молодые люди имеют много случаев сближаться и знакомиться друг с другом, так что, с согласия отца и матери своей, жених делает предложение прямо от себя. Большая часть свадеб совершается после Покрова и до поста; они начинаются вечерками или девичниками, имеющими общий характер, потом венчальным обрядом и свадебным столом, и наконец угощениями и приглашениями ближайших родственников. На всех этих угощениях главную роль играет попойка, так что по количеству выпитого судят о достоинстве свадьбы. - При похоронах соблюдается весь обряд: причитывания и оплакивания добродетелей покойника или покойницы, поминального обеда и пр. Крестины только у зажиточных казаков сопровождаются обедами и угощениями, у бедных этот обряд имеет характер обыденный.
Рождество, новый год, Крещение, масляница и Светлый праздник празднуются так же торжественно, как и везде. В Уральске они сопровождаются официальным молебствием, военными парадами и пр., в городках и форпостах более простоты и задушевной веселости выказывается в эти дни между простым народом. Затеям и веселостям нет конца: молодые казаки и малолетние переряжаются, ходят из дома в дом с песнями и пляской, устраивают катанья на тройках или с гор, гаданья и пр. Иногда устраивают посреди селения ледяную крепость, разделяются на партии и затевают целую войну. Осаждающие пешком или верхом стараются вскочить на вал, осажденные защищаются, сталкивая их вниз или бросая на них комьями снега, старыми сапогами, шапками, рукавицами и чем попало. Говорят, что игра эта оканчивается не всегда благополучно, и зачастую осаждающие возвращаются домой, унося на теле очевидные знаки своей храбрости.
Но странно, что в этом народе, так дорожащим своею национальностью, сохранилось так мало исторических воспоминаний и преданий. Все слышанное или читанное и мною относится предпочтительно к временам прошлого века или начала настоящего. Рассказы эти, по обыкновенной участи всех изустных преданий, никогда не повторяются в одной и той же форме, но всегда с вариантами, нередко сливая два события в одно. Самый лучший и полный сборник народных преданий принадлежит И. Железнову, помещавшему статьи свои в «Москвитянине» и в «Библиотеке для чтения», в течение за несколько лет. Мы считаем совершенно излишним приводить их, потому что они, вероятно, хорошо знакомы читающей публике, но не можем не указать на некоторые в особенности характерные, напр., Маринкин городок, Шилихин пожар, Рыфечка и нек. др.
Неизгладимый след в памяти народа оставил 1772 год и последовавшая затем Пугачевщина, от этого и рассказы о них несравненно живее и согласнее с истиной; но вызвать на рассказы казака нелегко; он недоверчив и несловоохотлив между чужими. В Илецком городке мне удавалось, впрочем, слышать о Пугаче, о кровавых битвах казаков с киргизами, о князе Волконском и о Семе, или Семовой дороге, т. е. предельной черте, далее которой казаки не имели права преследовать киргизов за Уралом. Между казаками, из которых лет 10 тому назад оставались еще современники Пугачева, твердо укоренилось убеждение, что Петр III был сам по себе, а Пугач сам по себе, хотя они действовали и заодно. - Пугач был колдун, заговоренный от пули, от ножа, от яду и др. опасностей, оттого он ни разу даже и ранен не был. «Когда стал он входить в Илецкий городок, - рассказывал мне один почтенный старик, - не захотела идти пушка его на мост. Сколько ни тащили ее, сколько ни припрягали лошадей - и с места сдвинуть не могли. Рассердился тогда Пугач, приказал пушку сечь нагайками, а потом обрубить ей уши и сбросить в Яик-реку. Так что ж ты думаешь, сударь? - говорил старик, обращаясь ко мне. - Как взревет пушка чоловечьим голосом, так только стон да гул пошел по всему городку. Не веришь? - прибавил он, заметив, что я улыбнулся, - спроси у людей, и теперь ину пору в воде стонет, так - что далеко чутко».
[…]
Из памятников и остатков старины в этом крае можно указать на развалины Сарайчика, близ самой Сарайчиковской крепости. Пространство десятин в пять или шесть, покрытое буграми и поросшее жиденькой травой, указывает место прежней ханской столицы; если ехать верхом или ходить здесь, то особый глухой звук явно дает чувствовать, что под этим местом находится пустота. Раскопкой древностей в большом размере никто еще не занимался, но частные изыскания были делаемы не без успеха, так, напр., года три или четыре тому назад найдены были колонны белого мрамора, покрытые татарскими надписями, множество разных монет. Между мусульманами эти развалины пользуются большим уважением: они говорят, что тут погребены люди святой жизни, на поклонение могилам которых приходят иногда издалека.
Следов бывшего Яицкого городка, на которые указывает Паллас, теперь почти не заметно, но старые казаки помнят их и указывают место около Верхнего Кирсанова яра, где, по их словам, была первая оседность казаков. […]
Описание наиболее замечательных пунктов в войске
Г. Уральск, при слиянии Чагана с Уралом, некогда крепость, обнесенная земляным валом, теперь главный город Земли Уральского казачьего войска, с 7.675 жит. обоего пола. Внешность Уральска довольно красива: расположенный на высоком берегу Урала, он оттеняется по краям рощами, растущими по берегу реки; только сторона, прилегающая к Чагану, низменная и голая, напоминает о степном характере местности. Широкие, прямые улицы придают городу вид европейский, но толпы киргизов, навьючивающих верблюдов, странные, полуказачьи-полуазиатские одежды башкиров и других инородцев, киргизский говор на базарах и площадях - все напоминает, что зритель находится довольно далеко за пределами европейской жизни. Почти в центре города устроен небольшой садик с ротондой и летним клубом, где раз в неделю играет музыка и составляются танцы на открытом воздухе; здесь опять все глядит, по внешности, Европой, но вглядевшись ближе, попристальнее, в семейные и общественные отношения танцующей и веселящейся публики, снова подмечаешь знакомые азиатские нравы. И все здесь перемешано таким образом: обычаи и одежда, убеждения и нравы, промышленность и администрация, образование и игра в альчи (бабки), все смотрит двулично, и выходит, что город не удовлетворит вполне ни поклонника европейской цивилизации, ни искателя простоты нравов.
Уральск причислен к разряду больших городов, с предоставлением ему прав и преимуществ этих городов, не более 19 лет (Высоч. пов. 27 авг. 1846 г.); но несмотря на это, торговля его всегда была несравненно значительнее многих из губернских городов. Сюда везли после всех рыболовств рыбу, для оплаты соляного сбора, сюда же везли хлеб из Самары и приволжских пристаней, наконец, сюда съезжались также и скотопромышленники для заключения торговых сделок. Такие съезды сделали Уральск центром войсковой торговли и дали ему довольно почетное место в ряду местных торговых рынков. В последнее время иногородные купцы стали переселяться совсем на житье сюда, строить и покупать дома, открывать магазины и лавки со всяким товаром, так что с промышленно-торговой стороны город преуспевает значительно. В окрестностях и отдаленных частях города появились кирпичные, кожевенные, мыльные и др. заводы.
Из городских улиц самая замечательная - Большая, кончающаяся с одной стороны Оренбургскими воротами, а с другой упирающаяся в берег Чагана. Она широка и в длину идет около 1 вер. с ¼; дома и строения почти все каменные. Из лучших по архитектуре зданий замечательны: собор св. Александра Невского, св. Михаила Архангела и старообрядческая церковь; также дом наказного атамана и войсковой канцелярии; в последней помещается клуб и зал для выборов. Прочие улицы имеют строения по большей части деревянные, но широки и прямы; для стока воды (улицы, за исключением главной, не вымощены) посредине прорыты канавки, чрез которые устроены мосты, а потому большой грязи здесь не бывает.
В окрестностях Уральска замечательны: казенный сад с летним домом наказного атамана, с оранжереями и теплицами - прихоть бесполезная и требующая от войска довольно значительных расходов; фруктовые сады чиновников, по берегу Чагана, Садовской женский скит, отличающийся красивым местоположением, бывший конный завод и лагерь городового полка, на берегу Деркула.
Доходы Уральска вообще незначительны, именно от 9 до 15 т. р.; главные статьи их - однопроцентная сумма с питейного дохода, сбор с содержателей откупов весового, перевозного и прорубного, плата за отдачу лавок, во время ярмарок и на меновом дворе, в наем, акциз с иногородцев за выстроенные на войсковой земле заводы, кузницы и мельницы, за выдаваемые иногородцам свидетельства на право торговли, за торговлю мастями и свидетельство у крепостных дел, явочных актов и пр.
Гурьев городок - второй по значению город в войске. Его положение подле моря было бы еще выгоднее, если бы купеческие суда, приходящие с товарами из Астрахани, могли достигать до самого городка. Но запрещение проходить в устья Урала, чтобы не пугать рыбы, заставляет их останавливаться и разгружаться у Стрелецкой и Ракушечьей пристаней.
Впрочем, несмотря на эти неудобства, торговля Гурьева возрастает, так что в 1859 году, с разрешения правительства, открыта здесь ярмарка, с 25 октября по 10 ноября, хлебом и скотом.
Наружный вид Гурьева непривлекателен: сырой, грязный, с деревянной, незатейливой постройкой, с наводящими уныние окрестностями, он пригоден только для жизни торговца средней руки. Развлечений никаких, и вообще, обстановка жизни здесь не в состоянии сложиться не только удобным, но даже неприхотливым образом. Общество служащих чиновников во всех отношениях непривлекательно; это - повторение того, что встречаешь и в Уральске, но только в худшем виде. Остается народная жизнь, более полная и интересная, но чрез заветную черту, отделяющую здешнего жителя от заезжего, - не всякому удавалось проникнуть.
В Гурьеве есть также несколько фруктовых и виноградных садов, которые держатся искусственным орошением. Почва и климат благоприятны для разведения многих полезных растений, но недостаток влажности убивает растительность.
Доходы Гурьева городка получаются от тех же статей, на какие мы указали при описании Уральска; они достигают в год от 650 до 800 р. и поступают в общий войсковой капитал. Жителей войсковых и иногородных здесь считается до 3.000 душ обоего пола.
Калмыковская крепость, на Урале, по торговле третий пункт в войске. С 1859 г. здесь открыта также ярмарка скотом, с 1-го по 20-е апреля. Жителей в крепости считается до 900 душ обоих полов, как войскового, так и посторонних сословий.
Название крепости она удержала по воспоминаниям, когда существовали оборонительные линии от киргизских набегов. Крепости строились тогда обыкновенно на более возвышенных местах, где все жилые строения обносились невысоким земляным валом, с двумя или четырьмя воротами. Прежде на валу ставились две или три пушки, но впоследствии артиллерия была отобрана у казаков. Калмыковская крепость имеет теперь вид большого и красивого селения зажиточных поселян, в котором военный элемент обнаруживается разве только присутствием часового казака, расхаживающего у арестантской, все же остальное сохраняет совершенно мирный, гражданский характер.
Сламихин хутор, на Внутренней линии, на р. Большом Узене, поселение небольшое, состоящее из одной улицы (вдоль реки) и имеющее не более 289 жит. об. полов. Основанный не более 12 лет тому назад, этот хутор в последнее время стали приобретать торговое значение для войска как пункт, в который удобно съезжаться и букеевцам, и башкирам, и жителям соседних селений Новоузенского уезда. Торговля Линевского форпоста с Ханской Ставкой слабеет по мере того, как торговля Сламихина увеличивается. Жители вообще богаты, живут не только с избытком, но с некоторою роскошью; у многих дома двухэтажные, из воздушного кирпича и даже под железной крышей. Каждый домохозяин, кроме огорода, старается разводить по берегам Узеня садики и рощицы, что замечательно как первая попытка посадки деревьев на глинисто-солонцоватом грунте этой местности.
Илецкий городок, когда-то крепостца, следы укреплений которой и до сих пор остались; теперь же это главный пункт илецких казаков, имеющий вид плохого уездного города. В нем есть лавки, меновой двор, три училища, из которых одно женское. Жителей в нем считается до 3.000 душ об. п. войскового и иногородных сословий. Местоположение Илецкого городка между Уралом и Илеком довольно выгодно, но для здоровья не совсем удовлетворительно, по причине сырой и болотистой местности, окружающей городок. Доходы Илецкого городка простираются от 200 до 400 р., из тех же источников, какие имеются в Уральске и Гурьеве городке; деньги эти причисляются к станичной сумме.
Сакмарский городок, в 29 в. от Оренбурга и 230 от Уральска, на р. Сакмаре; имеет около 3.295 душ об. п. жителей, кое-какие лавки, а по наружному виду уступает даже Илецкому городку; ни в промышленном, ни в торговом отношении он не имеет никакого значения, отчасти по близости Оренбурга, отчасти потому, что станица эта исключительно земледельческая и, за удовлетворением потребностей самих жителей, продает хлеба на незначительную сумму. Доходы Сакмарского городка простираются от 50 до 100 р., не более, и причисляются к станичной сумме.
Все остальные поселения в Уральском войске не имеют никакого особого значения. Хотя они строятся, по большей части, по утвержденному плану, но расположение крайне неудобно, в длинные линии, с тесной постройкой, так что заборы и надворные строения почти касаются друг друга. Это обстоятельство, в соединении с недостатком воды и неимением пожарных труб, следует считать главною причиною гибельных последствий - в случае пожаров. Селения выгорают сплошь, и это случается очень часто. Но несмотря на усилия местной администраций уговорить жителей некоторых форпостов по Уралу завести свои пожарные инструменты и команду, жители постоянно уклонялись от этого под разными предлогами, считая пожарные издержки совершенно лишними и бесполезными.
Населенные пункты Уральской обл.: http://rus-turk.livejournal.com/571614.html
ЧАСТЬ 1
Путешествия П. П. Свиньина, 1820-е гг. Пикник на берегу Индерского соляного озера
Общественный и частный быт жителей
Рассказы старых людей, свидетельство Палласа и исторические указания рисуют довольно верную картину общественной и домашней жизни яицких казаков в прежние времена.
По словам их, Яицкий городок был единственным живым местом, где кипела деятельность и куда стремилось все свободное казачье население. На форпостах жили только служащие казаки, а по хуторам - занимавшиеся скотоводством. Следовательно, в городке сосредоточивалась административная деятельность и вся общественная жизнь с ее интересами, развлечениями и пр., тут же рядом с ними шел незаметно частный быт и семейные отношения, одним словом, здесь видна была жизнь казака во всей ее полноте, во всей сумме ее проявлений.
Причина этому очевидна. Самоуправление делало каждого казака участником вопросов, касавшихся общества. Производились ли выборы атамана и старшин, получался ли новый указ Военной коллегии, вызывались ли охотники в наемку, назначались ли сроки для рыболовства и сенокошения, приезжали ли русские люди и гости с товаром или за покупкою рыбы, каждый казак отдавался всем своим существом этим вопросам и спешил решить их, всем миром, в кругах. Круги были самым полным и верным проявлением тогдашней общественной жизни, и так как в Яицком городке жили все главные местные власти, то казачьи круги только и сзывались здесь. Поэтому все городское население (тысяч до 15 мужчин) спешило сюда - узнать новости, послушать рассуждения и толки людей опытных и бывалых, и порешить, какой стороны следует держаться в том или другом вопросе.
Паллас был очевидцем подобных собраний и передает о них некоторые подробности. Круги или назначались заранее в известные дни, или собирались колокольным звоном; но последнее делалось только в случаях крайней, неотлагательной надобности. Перед домом войсковой избы собиралась густая толпа народа, в ожидании атамана и старшин. Как только двери избы растворялись, говор толпы затихал и все с нетерпением ждали выхода начальников. Впереди показывались есаулы с жезлами в руках, за ними следовал атаман с насекой или булавой, окруженный старшинами, и позади шел дьяк с указом коллегии или с каким-либо делом (о котором возбуждался вопрос), по которому нужно было выслушать народное решение. Все снимали перед народом шапки и кланялись ему в пояс, есаулы клали перед ним жезлы. «Атаманы-молодцы, позвольте речь держать», - спрашивал атаман у казаков. «Держи», - отвечала толпа. Тогда начиналось или словесное изложение дела, или же выходил вперед дьяк и читал бумагу. Если это был царский указ или предписание Военной коллегии, то толпа снимала шапки во время чтения. По окончании чтения или речи, атаман обращался снова к народу: «Любо ли, атаманы-молодцы?» В случае согласия народ отвечал любо, в случае неудовольствия или несогласия - нелюбо. Таким же порядкам производились выборы нового атамана, старшин и других должностных лиц, с тою разницею, что если народ был недоволен действиями начальника, желал его удалить и заменить другим, то собирался сам в круги и потом посылал за виновным, чтобы тот явился к ответу. Ответ нередко оканчивался приговором, который приводился вслед за сим в исполнение.
[…]
Прежние казаки незнакомы были с трудом. Рыболовство доставляло им не только пропитание, но даже избыток. Поэтому время, не занятое службой, оставалось вполне праздным. Полудикая, могучая натура казака находила сперва исход в промыслах, разбоях, грабежах, набегах; когда же нельзя и некого было грабить, праздное время стало тратиться на пьянство и игры. В особенности первое было распространено повсюду; пили все от мала до велика, от атамана до последнего казака: перед этим гомерическим пьянством останавливается в изумлении иностранец Паллас, не знакомый с железным организмом простого русского человека.
Женились здесь рано. В 20 и 22 года казак был почти всегда семьянином, но семейная жизнь не могла остепенить его: он так же отдавался веселью и разгулу, так же искал опасностей. Домашнее хозяйство и воспитание детей лежало на обязанности жен, которые, несмотря на видимое пренебрежение, с каким с ними обходились мужья, пользовались большим влиянием в семье. Оставленная в тени, незаметная, лишенная свободы, жена, тем не менее, управляла всем домом, детьми и, почти всегда, мужем. Девушки пользовались несравненно большею свободою, чем в других местах России. Терем не имел здесь темничного характера: молодые люди часто сходились вместе с девушками на вечерках, на улицах, разговаривали, смеялись, пели, водили хороводы. С выходом в замужство для женщины начиналась трудовая жизнь, и заботы о семье отвлекали ее от всяких общественных удовольствий. Отношения родителей к детям и детей к родителям, хотя и твердо держались на началах семейной подчиненности, но не имели в себе того мертвящего деспотизма, каким отличались в России. Военная служба несколько уравнивала эти отношения: нередко и отец, и сын стояли в одних и тех же рядах, подчинялись в одинаковой мере всем требованиям и распоряжениям начальника, делили вместе труды, так что семейная связь слабела и заменялась боевым товариществом. Дочери находились в большей зависимости от родителей и родственников, но, пользуясь возможностью сближаться с молодыми людьми, они чаще делали удачный выбор и раньше выходили замуж, а потому семейный гнет не успевал убивать всех сил молодой души.
Паллас упоминает, между прочим, об одном обычае, который существовал, по всей вероятности, в самые отдаленные времена и дошел до него как предание; он состоял в том, что муж, не желавший держать своей жены, выводил ее на площадь и продавал любому охотнику приобрести этот товар. Трудно утвердительно сказать, насколько справедлив рассказ, но, по крайней мере, ни в преданиях, ни песнях народных мы не встречаем и тени намека на эту черту народных нравов.
Одежда тогдашнего казака состояла из бухарского халата, короткого и стеганого на вате, из широких синих или темных шаровар, длинных сапогов, поверх шаровар, и шапки, большей частью с малиновым верхом. В праздничные дни надевались разноцветные чекмени красного, малинового цвета, обшитые позументом; менее богатые носили цвета не такие яркие и без галунов. Седло, уздечка, сабля, ружье составляли предмет щегольства, были разукрашены золотою и серебряною насечкою и, добытые на войне, передавались как наследство от отца к сыну. Женщины носили сарафаны парчовые, глазетовые, украшенные посредине пуговицами сверху и донизу и обшитые в два ряда галуном. Шерстяные темно-зеленые и черные носились женщинами бедного состояния. Под сарафаном надевались рубахи пестрые и красные, на голове в обыкновенные дни замужние женщины носили волосник, род шелкового чепца, сшитого шапкой и покрывавшего голову от темени до затылка. В праздники на голову надевали сороки, убор вроде кокошников, с тою разницею, что верхняя плоскость его шла не понижаясь, но, напротив, повышаясь, так что нижний или задний край были выше переднего. Сороки иногда украшались жемчугом и драгоценными камнями, так, говорят старожилы, что один этот убор ценился от 8-12 т. рублей по тогдашнему курсу. Люди бедные или вовсе не носили сорок, или носили убранные стеклярусом, бусами и пр. Незамужние женщины не надевали ничего на голову, причесывались гладко и волосы заплетали в одну косу, вплетая в ее ленты, расшитые шелками, бисером и золотом.
Свадебные обряды, похороны, крестины совершались почти так же, как и везде в России, с примесью некоторых местных оттенков; напр., при сватанье и бракосочетании соблюдался такой обряд, что к невесте каждый вечер собирались подруги, пели песни, плясали и затеивали разные игры с молодыми людьми, которые допускались также на вечерки. Это происходило почти ежедневно, до самого венчания, и во все это время жених обращался с невестой, почти как муж с женой. Накануне сватьбы, в девичник, жених обязан был поднести невесте подарок, большею частью платье, и весь женский головной убор; невеста, в свою очередь, отдаривала его шапкой, сапогами, рубахой и штанами. После венчания невесту сажали в телегу, и мать ее со свахой (у которой на всех пальцах должны быть надеты кольца), садясь вместе с невестой, держали над нею покрывало или фату, а иногда и простой ручник, но так, чтобы никто из посторонних не мог видеть ее лица. Жених с отцом и дружкой шли или ехали верхом впереди телеги, сзади же телеги ехали верхом гости и родственники, один из которых обязан был держать на длинном шесте полосатую юбку (или плахту, какую носили малороссийские казачки). По приезде в дом жениха, молодых заводили обыкновенно за стол, и тут начинался свадебный пир с пением, пляской, угощением и пьянством, которое переходило нередко в безобразную оргию. Когда молодых клали спать, гости продолжали пировать на улице. На другой и на третий день, а иногда и всю неделю, происходило то же самое, с тою только разницею, что угощали поочередно родственники молодых и гости.
С тех пор изменилось многое. Время принесло с собой другой порядок общинного управления, другие насущные вопросы и потребности, но основания казачьего быта и домашняя жизнь сохранили черты прежних лет. Мы скажем о них впоследствии.
Когда было отнято самоуправление, войско перестало принимать участие в административным вопросах, а с прекращением обязательного расселения вдоль Нижней линии и с развитием хозяйственных занятий жители начали переселяться из Уральска и из низовых форпостов внутрь страны - в хутора и уметы, на постоянное жительство. Уральск принял вид полугубернского-полууездного города с неизбежными принадлежностями этих городов: чиновниками, торговцами и мещанами. В самом войске образовались сословия совершенно противуположных стремлений и интересов, и весьма часто открыто враждебные друг другу: сословие дворян-чиновников и сословие простых, или рядовых казаков.
Мы видели, в силу каких исторических судеб некоторые роды возвысились и приобрели значение в войске, во время народного самоуправления; мы видели также, какую вражду успели поселить они к себе своими действиями и какую борьбу возбудили в войске. Из них-то и образовался впоследствии тот чиновничий класс, который в начале 30-х годов нынешнего столетия очень напоминал собою русских помещиков-крепостников XVIII века. Начало и развитие чиновничьего сословия в войске официально положено было указами 9 апреля 1799, 26 декабря 1803 и 14 июня 1845 года. С приобретением дворянского достоинства, они получили также право владеть землею и населенными имениями в русских губерниях, а в войске и дворовыми людьми, что сделало быт их еще более сходным с бытом наших помещиков.
Чиновники занимают все офицерские места в строевой службе и все должности по внутреннему гражданскому управлению войска. Эта привилегия дает им особый вес и значение, которым они, к, сожалению, не всегда удачно пользуются. Их служебная деятельность грешит более всего недостатком бескорыстия и честности. Приезжайте в Уральск, и вам покажут очень много лиц, которые, пробыв лет 8-10 начальниками дистанций, успели сколотить себе капиталец и теперь, оставив службу, проводят мирно дни свои в тишине и спокойствии или пустились в различные торговые обороты, приумножая добытое на службе. Мне удалось слышать от молодых офицеров рассказ, который бросает довольно яркий свет на понятия, разделяемые без исключения всеми простыми казаками: «На второй или третий год по выходе из корпусов, - говорили они, - нас нередко назначают начальниками какого-нибудь форпоста или помощниками к начальникам дистанций. Жители обыкновенно очень скоро знакомятся с новым командиром и всячески стараются угождать ему. Попробуйте тогда отказаться от разных подарков и услуг или принимать их не иначе как за деньги - и вы погибший человек. Вы не только утратите расположение и доверие казаков, но испортите все. Начиная с того, что вам не станут продавать ничто на форпосте или будут запрашивать за все баснословные цены, так что остается или жить на сухоядении, или посылать за всякой безделицей на ближайший базар или в город, что, по удаленности этих мест, крайне неудобно. Станете принимать эти подарки - новая беда: к вам повадятся ходить с просьбами, довольно часто не совсем законного свойства. Казаки более любят тех начальников, которые не брезгают их приношениями. „Он хоть возьмет, да дело сделает, - скажут они обыкновенно, - а что проку, когда гордится да ломается, да нашим добром гнушается: этакой-то для нашего брата ничего не поделает“». Вообще, на чиновников здесь смотрят казаки недружелюбно: старые воспоминания и образ действий чиновников в различных хозяйственных вопросах, напр., при введении морских рыболовств, при определении правил, относящихся до скотоводства и нек. др., поселили к ним недоверие и отчуждение.
Большая часть чиновничьего сословия, как из служащих, так и из отставных, живут с семействами в Уральске. Вследствие этого, здесь проявляется нечто намекающее на общественную жизнь, хотя общественные отношения сложились как-то неуклюже и натянуто. Причина проста: давно уже замечено, что местные власти наши чрезвычайно любят поощрять общественные удовольствия, в том внимании, что это сближает и оживляет провинциальное общество. Такой же манией страдали и наказные атаманы, которые выбивались из сил, заводили театры, балы, вечера, клубы и даже маскарады, отдавали полуофициальные приказания собираться на них семействам чиновников и богатых казаков. Не довольствуясь этим, некоторые из атаманов назначали, по очереди, дни, когда каждый из достаточных лиц города должен был устроивать вечера и принимать, волей-неволей, гостей. Ведя таким образом уральское общество по дороге к цивилизации и прогрессу, достигли довольно странных результатов: не говоря о том, что собрания напоминали Петровские ассамблеи, полудикое чуждающееся друг друга сословие чиновников и торговых казаков стало смотреть на это как на стеснение свободы, но так как ослушаться атаманского приказания было опасно, то кончилось тем, что оно внесло в эти собрания все свои привычки целиком, так что пьянство, ссоры и драки стали случаться ежедневно не только в клубах, но и на балах. В последние три или четыре года это несколько изменилось, благодаря иному духу времени и некоторым мерам, принятым против скандалов; теперь на балах и в собраниях попоек и драк не случается, и гости ведут себя с таким же знанием приличий, как и в любых уездных или губернских собраниях.
Семейная, домашняя жизнь чиновников еще безотраднее и скучнее. Ничего нового, оригинального не проглядывает в ней - все тот же принцип деспотизма, напоминающий купеческий быт комедий Островского; умственного движения и воспитания не существует, но зато наряды и моды стоят на первом плане. Сарафан и волосник оставлены для парижских мод, чепчиков и кринолинов; только в редких случаях надевается прежний национальный костюм. Мужчины ходят большею частью в форменных кафтанах, и редкие из отставных в гражданском платье. Удобство домов, за весьма немногими исключениями, чрезвычайно просто: стулья в залах, неизбежный диван и перед ним стол в гостиной, потом, спальня с комодом и зеркалом, наконец, детская и кухня. Как на особенность здешних домов можно указать на подвальные этажи, которые отделываются в виде двух, трех и более комнат и носят здесь общее название палатки. В эти палатки семейства, живущие в городе, переселяются летом, ради прохлады от жаров и защиты от мух и комаров, которые докучают смертельно во все теплое время года.
У чиновников много досужего времени, но тратится оно совершенно непроизводительно. Псовая охота, карты, попойки - единственно известные здесь развлечения: чтение - только в крайнем случае. Это относится до молодежи, о которой мы имели уже случай высказать наше мнение; чиновники живут между собой недружелюбно, по большей части особняком, оттого выезды, посещения и приемы редко случаются. Вообще, живется как-то вяло, сонно, без особенных тревог, но зато и без особенных удовольствий.
Жизнь простого казака полнее. Наемка на службу, хозяйственные заботы, рыболовства - представляют общественный интерес, которому казак отдается душою и телом. К концу зимы, когда наряд из войска на службу делается известным, в Уральск съезжаются служащие казаки для найма охотников на разные командировки. Тут на всех перекрестках и площадях, преимущественно же около Белой церкви (собор Казанской Божией Матери), происходят буквальные торги, споры, переторжки, магарычи, одним словом, базарная жизнь со всеми удовольствиями. Покончив это дело, войско торопится на севрюжью плавню, один из самых модных и доступных ловов, потом подходят сроки сенокошения, потом осенняя плавня, наконец зимние рыболовства, так что не успеет казак оглянуться, а года как не бывало, среди трудов и хозяйственных занятий. Хлебопашество и скотоводство, в свою очередь, берут много времени у тех, кто ими промышляет; ярмарочное время, базары представляют также немало интереса для всего войска.
Зато в свободное время казак мастер погулять. О святках и на масляницу вечерки не прекращаются и молодежь веселится тут до упаду. Больше всего в ходу песни и игры, подобие фантов, когда-то бывших в такой моде в нашем обществе. Тут и золото хоронят, и гадают, и вызывают монаха и монахиню, и выбирают соседей, и задают загадки, и под шумок высказывают и поверяют сердечные тайны и делают выбор суженой или суженого. Люди степенные и старики сходятся отдельно, и здесь-то, среди россказней и воспоминаний, под влиянием вдохновительной косушки, вырываются те старинные яицкие песни, которые поются строгим, монотонным и заунывным ритмом, оставляя после себя какое-то раздумье и заставляя не одного старика понурить седую голову: здесь-то можно видеть удалой, бесшабашный казачок, напоминающий дикий разгул давно минувшего для всего казачества времени, и который, среди гама, топота и веселья, вытанцовывает подгулявший гость. Если где сохраняется национальность, так это именно между простыми уральцами.
В теперешнем казаке не осталось, правда, прежней удали, он плохо джигитует, плохо владеет своим неудобным, плохим оружием, но служит он честно и хорошо. Кто бывал в степных походах, тот отдает полную справедливость сметливости, усердию, расторопности и уменью переносить труды - уральского казака. На внутренней, кордонной службе он немножко поизбалованнее, распущеннее, чем на внешней, да и то сказать, служба эта обратилась в настоящее время в исполнение одной формальности, потому что набеги кочевых народов давно прекратились.
Домашняя жизнь казака дышит суровою простотой дониконовской Руси и мало разнится от той, какую застал Паллас. Правда, казак живет зажиточнее и чище нашего мужика, но это объясняется сравнительно выгоднейшим материальным положением первого. В северной половине войска, и даже несколько более, до Бударинского форпоста, постройка и домов везде деревянная, с общим расположением крестьянских изб, т. е. сени делят дом на две половины, в каждой по две, редко по три комнаты. В некоторых домах, кроме лавок вдоль стен, можно встретить и стулья и столы, и даже диванчики самодельной работы; везде русская печь, киот с образами старинной живописи; неизбежные лестовки и несколько старопечатных псалтырей и часословов. Надворные постройки просторны и поместительны, двор содержится по большей части чисто. Начиная от Бударинского форпоста, вниз и на Внутренней линии, по недостатку леса и трудности его добывания дома, лавки и пр., за исключением самых значительных построек, напр., церквей, делаются из воздушного кирпича, который чрезвычайно скоро твердеет в этом климате, сухом и лишенном дождей. Есть постройки из воздушного кирпича довольно обширные; так, напр., в Сламихином хуторе (Внутренней линии) кладутся из него даже двухэтажные дома под железной крышей. Расположение комнат незатейливое и однообразное: из сеней входишь направо в чистую половину, налево в хозяйскую или рабочую, отсюда через первую комнату и спальню идет дверь в подклеть или чулан, где складывается домашний скарб. Крыши домов почти плоские, плотно обмазанные глиной. Казаки-инородцы, напр., калмыки и татары, живут грязнее и теснее; их дома также разделяются на две половины, мужскую и женскую, в которых место лавок, стульев и столов вдоль стен идут сделанные из воздушного кирпича низкие нары, крытые кошмами или коврами, смотря по достатку хозяина.
Казаки живут по большей части большими семьями, в особенности в северной полосе войска, где встречаются семейства о 18 и даже 20 душах; в южной, напротив, больше дробления: здесь 5 и 6 душ составляют уже большое семейство. Глава семьи - старик дед или отец, который пользуется властью патриархальною; сыновья и внуки, женатые или холостые, зависят почти всегда от него, женская половина семейства в такой же мере подчиняется бабке или матери, а иногда какой-нибудь тетушке - уставщице, которая играет всегда важную роль в семейных домах. - Простонародье сохранило еще прежний костюм, в особенности женщины, которые по праздникам щеголяют в разноцветных шелковых сарафанах и волосниках, а по будням в темных шерстяных или ситцевых. Из мужчин, служащие носят форменное платье, неслужащие и отставные - бухарские короткие халаты, широкие шаровары в сапоги и смушковую шапку или папаху, а летом почти всегда форменную фуражку с козырьком.
Свадебные обряды, похороны и крестины не отличаются никакими местными, самобытными обычаями. Сваха играет здесь мало роли, потому что молодые люди имеют много случаев сближаться и знакомиться друг с другом, так что, с согласия отца и матери своей, жених делает предложение прямо от себя. Большая часть свадеб совершается после Покрова и до поста; они начинаются вечерками или девичниками, имеющими общий характер, потом венчальным обрядом и свадебным столом, и наконец угощениями и приглашениями ближайших родственников. На всех этих угощениях главную роль играет попойка, так что по количеству выпитого судят о достоинстве свадьбы. - При похоронах соблюдается весь обряд: причитывания и оплакивания добродетелей покойника или покойницы, поминального обеда и пр. Крестины только у зажиточных казаков сопровождаются обедами и угощениями, у бедных этот обряд имеет характер обыденный.
Рождество, новый год, Крещение, масляница и Светлый праздник празднуются так же торжественно, как и везде. В Уральске они сопровождаются официальным молебствием, военными парадами и пр., в городках и форпостах более простоты и задушевной веселости выказывается в эти дни между простым народом. Затеям и веселостям нет конца: молодые казаки и малолетние переряжаются, ходят из дома в дом с песнями и пляской, устраивают катанья на тройках или с гор, гаданья и пр. Иногда устраивают посреди селения ледяную крепость, разделяются на партии и затевают целую войну. Осаждающие пешком или верхом стараются вскочить на вал, осажденные защищаются, сталкивая их вниз или бросая на них комьями снега, старыми сапогами, шапками, рукавицами и чем попало. Говорят, что игра эта оканчивается не всегда благополучно, и зачастую осаждающие возвращаются домой, унося на теле очевидные знаки своей храбрости.
Но странно, что в этом народе, так дорожащим своею национальностью, сохранилось так мало исторических воспоминаний и преданий. Все слышанное или читанное и мною относится предпочтительно к временам прошлого века или начала настоящего. Рассказы эти, по обыкновенной участи всех изустных преданий, никогда не повторяются в одной и той же форме, но всегда с вариантами, нередко сливая два события в одно. Самый лучший и полный сборник народных преданий принадлежит И. Железнову, помещавшему статьи свои в «Москвитянине» и в «Библиотеке для чтения», в течение за несколько лет. Мы считаем совершенно излишним приводить их, потому что они, вероятно, хорошо знакомы читающей публике, но не можем не указать на некоторые в особенности характерные, напр., Маринкин городок, Шилихин пожар, Рыфечка и нек. др.
Неизгладимый след в памяти народа оставил 1772 год и последовавшая затем Пугачевщина, от этого и рассказы о них несравненно живее и согласнее с истиной; но вызвать на рассказы казака нелегко; он недоверчив и несловоохотлив между чужими. В Илецком городке мне удавалось, впрочем, слышать о Пугаче, о кровавых битвах казаков с киргизами, о князе Волконском и о Семе, или Семовой дороге, т. е. предельной черте, далее которой казаки не имели права преследовать киргизов за Уралом. Между казаками, из которых лет 10 тому назад оставались еще современники Пугачева, твердо укоренилось убеждение, что Петр III был сам по себе, а Пугач сам по себе, хотя они действовали и заодно. - Пугач был колдун, заговоренный от пули, от ножа, от яду и др. опасностей, оттого он ни разу даже и ранен не был. «Когда стал он входить в Илецкий городок, - рассказывал мне один почтенный старик, - не захотела идти пушка его на мост. Сколько ни тащили ее, сколько ни припрягали лошадей - и с места сдвинуть не могли. Рассердился тогда Пугач, приказал пушку сечь нагайками, а потом обрубить ей уши и сбросить в Яик-реку. Так что ж ты думаешь, сударь? - говорил старик, обращаясь ко мне. - Как взревет пушка чоловечьим голосом, так только стон да гул пошел по всему городку. Не веришь? - прибавил он, заметив, что я улыбнулся, - спроси у людей, и теперь ину пору в воде стонет, так - что далеко чутко».
[…]
Из памятников и остатков старины в этом крае можно указать на развалины Сарайчика, близ самой Сарайчиковской крепости. Пространство десятин в пять или шесть, покрытое буграми и поросшее жиденькой травой, указывает место прежней ханской столицы; если ехать верхом или ходить здесь, то особый глухой звук явно дает чувствовать, что под этим местом находится пустота. Раскопкой древностей в большом размере никто еще не занимался, но частные изыскания были делаемы не без успеха, так, напр., года три или четыре тому назад найдены были колонны белого мрамора, покрытые татарскими надписями, множество разных монет. Между мусульманами эти развалины пользуются большим уважением: они говорят, что тут погребены люди святой жизни, на поклонение могилам которых приходят иногда издалека.
Следов бывшего Яицкого городка, на которые указывает Паллас, теперь почти не заметно, но старые казаки помнят их и указывают место около Верхнего Кирсанова яра, где, по их словам, была первая оседность казаков. […]
Описание наиболее замечательных пунктов в войске
Г. Уральск, при слиянии Чагана с Уралом, некогда крепость, обнесенная земляным валом, теперь главный город Земли Уральского казачьего войска, с 7.675 жит. обоего пола. Внешность Уральска довольно красива: расположенный на высоком берегу Урала, он оттеняется по краям рощами, растущими по берегу реки; только сторона, прилегающая к Чагану, низменная и голая, напоминает о степном характере местности. Широкие, прямые улицы придают городу вид европейский, но толпы киргизов, навьючивающих верблюдов, странные, полуказачьи-полуазиатские одежды башкиров и других инородцев, киргизский говор на базарах и площадях - все напоминает, что зритель находится довольно далеко за пределами европейской жизни. Почти в центре города устроен небольшой садик с ротондой и летним клубом, где раз в неделю играет музыка и составляются танцы на открытом воздухе; здесь опять все глядит, по внешности, Европой, но вглядевшись ближе, попристальнее, в семейные и общественные отношения танцующей и веселящейся публики, снова подмечаешь знакомые азиатские нравы. И все здесь перемешано таким образом: обычаи и одежда, убеждения и нравы, промышленность и администрация, образование и игра в альчи (бабки), все смотрит двулично, и выходит, что город не удовлетворит вполне ни поклонника европейской цивилизации, ни искателя простоты нравов.
Уральск причислен к разряду больших городов, с предоставлением ему прав и преимуществ этих городов, не более 19 лет (Высоч. пов. 27 авг. 1846 г.); но несмотря на это, торговля его всегда была несравненно значительнее многих из губернских городов. Сюда везли после всех рыболовств рыбу, для оплаты соляного сбора, сюда же везли хлеб из Самары и приволжских пристаней, наконец, сюда съезжались также и скотопромышленники для заключения торговых сделок. Такие съезды сделали Уральск центром войсковой торговли и дали ему довольно почетное место в ряду местных торговых рынков. В последнее время иногородные купцы стали переселяться совсем на житье сюда, строить и покупать дома, открывать магазины и лавки со всяким товаром, так что с промышленно-торговой стороны город преуспевает значительно. В окрестностях и отдаленных частях города появились кирпичные, кожевенные, мыльные и др. заводы.
Из городских улиц самая замечательная - Большая, кончающаяся с одной стороны Оренбургскими воротами, а с другой упирающаяся в берег Чагана. Она широка и в длину идет около 1 вер. с ¼; дома и строения почти все каменные. Из лучших по архитектуре зданий замечательны: собор св. Александра Невского, св. Михаила Архангела и старообрядческая церковь; также дом наказного атамана и войсковой канцелярии; в последней помещается клуб и зал для выборов. Прочие улицы имеют строения по большей части деревянные, но широки и прямы; для стока воды (улицы, за исключением главной, не вымощены) посредине прорыты канавки, чрез которые устроены мосты, а потому большой грязи здесь не бывает.
В окрестностях Уральска замечательны: казенный сад с летним домом наказного атамана, с оранжереями и теплицами - прихоть бесполезная и требующая от войска довольно значительных расходов; фруктовые сады чиновников, по берегу Чагана, Садовской женский скит, отличающийся красивым местоположением, бывший конный завод и лагерь городового полка, на берегу Деркула.
Доходы Уральска вообще незначительны, именно от 9 до 15 т. р.; главные статьи их - однопроцентная сумма с питейного дохода, сбор с содержателей откупов весового, перевозного и прорубного, плата за отдачу лавок, во время ярмарок и на меновом дворе, в наем, акциз с иногородцев за выстроенные на войсковой земле заводы, кузницы и мельницы, за выдаваемые иногородцам свидетельства на право торговли, за торговлю мастями и свидетельство у крепостных дел, явочных актов и пр.
Гурьев городок - второй по значению город в войске. Его положение подле моря было бы еще выгоднее, если бы купеческие суда, приходящие с товарами из Астрахани, могли достигать до самого городка. Но запрещение проходить в устья Урала, чтобы не пугать рыбы, заставляет их останавливаться и разгружаться у Стрелецкой и Ракушечьей пристаней.
Впрочем, несмотря на эти неудобства, торговля Гурьева возрастает, так что в 1859 году, с разрешения правительства, открыта здесь ярмарка, с 25 октября по 10 ноября, хлебом и скотом.
Наружный вид Гурьева непривлекателен: сырой, грязный, с деревянной, незатейливой постройкой, с наводящими уныние окрестностями, он пригоден только для жизни торговца средней руки. Развлечений никаких, и вообще, обстановка жизни здесь не в состоянии сложиться не только удобным, но даже неприхотливым образом. Общество служащих чиновников во всех отношениях непривлекательно; это - повторение того, что встречаешь и в Уральске, но только в худшем виде. Остается народная жизнь, более полная и интересная, но чрез заветную черту, отделяющую здешнего жителя от заезжего, - не всякому удавалось проникнуть.
В Гурьеве есть также несколько фруктовых и виноградных садов, которые держатся искусственным орошением. Почва и климат благоприятны для разведения многих полезных растений, но недостаток влажности убивает растительность.
Доходы Гурьева городка получаются от тех же статей, на какие мы указали при описании Уральска; они достигают в год от 650 до 800 р. и поступают в общий войсковой капитал. Жителей войсковых и иногородных здесь считается до 3.000 душ обоего пола.
Калмыковская крепость, на Урале, по торговле третий пункт в войске. С 1859 г. здесь открыта также ярмарка скотом, с 1-го по 20-е апреля. Жителей в крепости считается до 900 душ обоих полов, как войскового, так и посторонних сословий.
Название крепости она удержала по воспоминаниям, когда существовали оборонительные линии от киргизских набегов. Крепости строились тогда обыкновенно на более возвышенных местах, где все жилые строения обносились невысоким земляным валом, с двумя или четырьмя воротами. Прежде на валу ставились две или три пушки, но впоследствии артиллерия была отобрана у казаков. Калмыковская крепость имеет теперь вид большого и красивого селения зажиточных поселян, в котором военный элемент обнаруживается разве только присутствием часового казака, расхаживающего у арестантской, все же остальное сохраняет совершенно мирный, гражданский характер.
Сламихин хутор, на Внутренней линии, на р. Большом Узене, поселение небольшое, состоящее из одной улицы (вдоль реки) и имеющее не более 289 жит. об. полов. Основанный не более 12 лет тому назад, этот хутор в последнее время стали приобретать торговое значение для войска как пункт, в который удобно съезжаться и букеевцам, и башкирам, и жителям соседних селений Новоузенского уезда. Торговля Линевского форпоста с Ханской Ставкой слабеет по мере того, как торговля Сламихина увеличивается. Жители вообще богаты, живут не только с избытком, но с некоторою роскошью; у многих дома двухэтажные, из воздушного кирпича и даже под железной крышей. Каждый домохозяин, кроме огорода, старается разводить по берегам Узеня садики и рощицы, что замечательно как первая попытка посадки деревьев на глинисто-солонцоватом грунте этой местности.
Илецкий городок, когда-то крепостца, следы укреплений которой и до сих пор остались; теперь же это главный пункт илецких казаков, имеющий вид плохого уездного города. В нем есть лавки, меновой двор, три училища, из которых одно женское. Жителей в нем считается до 3.000 душ об. п. войскового и иногородных сословий. Местоположение Илецкого городка между Уралом и Илеком довольно выгодно, но для здоровья не совсем удовлетворительно, по причине сырой и болотистой местности, окружающей городок. Доходы Илецкого городка простираются от 200 до 400 р., из тех же источников, какие имеются в Уральске и Гурьеве городке; деньги эти причисляются к станичной сумме.
Сакмарский городок, в 29 в. от Оренбурга и 230 от Уральска, на р. Сакмаре; имеет около 3.295 душ об. п. жителей, кое-какие лавки, а по наружному виду уступает даже Илецкому городку; ни в промышленном, ни в торговом отношении он не имеет никакого значения, отчасти по близости Оренбурга, отчасти потому, что станица эта исключительно земледельческая и, за удовлетворением потребностей самих жителей, продает хлеба на незначительную сумму. Доходы Сакмарского городка простираются от 50 до 100 р., не более, и причисляются к станичной сумме.
Все остальные поселения в Уральском войске не имеют никакого особого значения. Хотя они строятся, по большей части, по утвержденному плану, но расположение крайне неудобно, в длинные линии, с тесной постройкой, так что заборы и надворные строения почти касаются друг друга. Это обстоятельство, в соединении с недостатком воды и неимением пожарных труб, следует считать главною причиною гибельных последствий - в случае пожаров. Селения выгорают сплошь, и это случается очень часто. Но несмотря на усилия местной администраций уговорить жителей некоторых форпостов по Уралу завести свои пожарные инструменты и команду, жители постоянно уклонялись от этого под разными предлогами, считая пожарные издержки совершенно лишними и бесполезными.
Населенные пункты Уральской обл.: http://rus-turk.livejournal.com/571614.html