Из среднеазиатской пограничной жизни. I. Ожидают
Д. Н. Логофет. Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни. (Посвящаются М. А. Фольбауму) // Д. Н. Логофет. Очерки и рассказы из пограничной жизни. Часть II. - Ташкент, 1903.
I. Ожидают. II. Прорвались. III. Задержали. IV. На Каспийском море. V. На верховьях Амударьи.
Д. Н. Логофет (1865-1922)
I. Ожидают
Длинной грядой обнаженных скалистых утесов грязно-красного цвета высится хребет Капет-Даг среди необъятных песчаных равнин Закаспийской области. Начинаясь около самых берегов моря, отроги его, извиваясь, тянутся на громадном пространстве по побережью Каспийского моря. Темные гряды каменных громад вырисовываются на пустынном берегу, лишенном всякой растительности. Неприветлив общий вид побережья. Однообразно плещутся волны о прибрежные скалы, нарушая своим ритмическим плеском общее безмолвие. Необозримые песчаные равнины расстилаются за горами. Порою ветер, проносясь над морем и вспенив его гладкую поверхность, с глухим ревом пролетает через горные ущелья и, вырвавшись на свободу необъятной равнины, поднимает облака песку. На небе ни тучки. Громадным куполом прозрачно-голубого цвета кажется оно путнику. Освещая все нестерпимым ярким светом, льет свои огненные лучи южное солнце, придавая всему желтоватый колорит. За горным хребтом местность кажется еще пустыннее. Безотрадность картины, открывающейся глазу, угнетает путника, случайно попавшего на вершину хребта, с которого видна необъятная страшная пустыня. Мелкая серовато-зеленая колючка лишь кое-где виднеется в ложбинках, и вместе с чахлыми кустами саксаула является представительницею растительности в этой стране, страдающей постоянным недугом - недостатком воды. Песчаные барханы кажутся издали волнующимся морем, а на самом горизонте, меняя постоянно места, появляются озера, окруженные деревьями, - это мираж. Чем дальше внутрь края, тем безотраднее становится местность, тем сильнее охватывает каждого видящего пустыню в первый раз особое щемящее чувство, граничащее с ужасом. Горный хребет кажется мертвым, вырисовываясь постоянно перед глазами. Громадные его скалы, почти лишенные растительности, угрюмо сдвинулись по всей русско-персидской границе. У подножья хребта в некоторых местах виднеются текинские аулы. В беспорядке разбросанные глинобитные сакли чередуются с войлочными кибитками текинцев. Уныло бродят около аулов верблюды, пощипывая колючку. Громадные собаки, как будто изнемогая от палящего зноя, ленивым лаем провожают проходящих. Вдали, на склонах гор, в ущельях и горных впадинах зелеными пятнами на желтоватом фоне гор выделяется растительность. Стада овец под наблюдением чабанов-туркмен смело поднимаются на почти отвесные крутизны, разыскивая себе корм. Порою среди безбрежной степи вырисовываются развалины древних разрушенных городов, а на высоких холмах одиноко стоят мазары, - места успокоения благочестивых людей, святостью своей жизни заслуживших постановку над могилой их памятников-мечетей. Степь кажется мертвою, и лишь в вышине слышится порою клекотание горных орлов, да внизу, между камней и мелкой сожженной солнцем травою, жизнь кипит ключом. Бледно-розовые и желтые ящерицы мелькают среди травы, преследуя мошек; желтовато-черные фаланги устраивают какие-то своеобразные игры, да одинокий, чуждающийся общества скорпион порою выползает на свет Божий, меланхолично постукивая своим хвостом. Днем все, кроме них, прячется от жгучих лучей южного солнца, и только изредка на горизонте вырисовывается медленно идущий караван. Позвякивая громадными бубенцами, привешенными к длинным шеям верблюдов, и раскачиваясь из стороны в сторону, длинной вереницей выступают они по пескам пустыни. Впереди, на небольшом ишаке, храня солидную важность, едет сам караван-баши, мурлыкая себе под нос унылую песню, дикие, гортанные звуки которой далеко разносятся по окрестностям. Ночью степная картина изменяется. Ярко блестят мириады звезд на темном фоне неба, освещая своим мерцающим светом окрестности. Тишина ничем не нарушается и безмерное безмолвие царит в степях. Лишь далеко в горах громкое мяукание барса чередуется с завыванием гиен и лаем шакалов. Освещенная мягким лунным светом песчаная равнина кажется еще необозримее. Вершины гор, искрясь при свете луны, еще резче выделяются на желтоватом фоне пустыни. Жизнь как будто окончательно замирает в этих необъятных диких пространствах, и, случайно попавший в них ночью, путник невольно испытывает некоторую подавленность и благоговение, охватывающее каждого входящего в большую церковь. Пустыня, являющаяся частью необъятного храма Всевышнего, совершенно подавляет своим величием, заставляя человека сосредоточиться, заглянув глубже внутрь себя и, хоть на время ставши ближе к природе, сделаться лучше и восприимчивее.
Порою откуда-то издалека доносятся едва слышные неясные звуки - эти звуки несутся из пограничного кордона, приютившегося у входа в ущелье. Небольшой домик, казарма, как будто пугливо прижался к выступу скалы горного хребта. В нем десятка два солдат пограничной стражи под командою унтер-офицера днем и ночью несут Государеву службу, охраняя границу земли русской.
Тяжела и безотрадна жизнь на кордоне. Со всех сторон расстилаются необозримые песчаные равнины. Вся растительность заключается в нескольких арчовых деревьях, одиноко растущих на склонах гор. Лишь ранней весною появляется кое-где трава, покрывающая своим зеленым ковром окрестности, но не надолго; южное солнце быстро сжигает траву, заботливо придавая всему ровный желтоватый колорит. Из расщелины скалы тонкою струйкою спадает вода в небольшой водоем, ревниво охраняемый всеми людьми поста. Вода - жизнь в пустыне, и драгоценная влага осторожно расходуется под наблюдением начальника поста. Безостановочно круглый год несется постом трудная служба по охране границы. Ежедневно высылаются конные разъезды до соседних постов и внутрь края в пески. Взяв с собою запас фуража и продовольствия, направляются разъезды по определенному пути, держа направление на колодцы, находящиеся среди песков, зная, что никто не может пройти мимо них, так как без воды даже опытные туземцы-туркмены не рискуют пробираться по безводным песчаным пространствам. Уныло мурлыкая себе под нос какой-то однообразный мотив, пристроился на камне против кордона дежурный, сосредоточенно-внимательным взглядом порою осматривающий расстилающуюся перед ним равнину. В стороне, рядом с кордоном у входа в юрту расположились на земле несколько джигитов поста, лениво перебрасывающихся отрывочными фразами. Внутри казармы, изнемогая от палящего зноя, на полу растянулись люди, отдыхая перед выездом на службу.
Начальник поста унтер-офицер Чумаченко вот уже несколько дней как ведет какие-то переговоры с Юнуской-джигитом, таинственно беседуя с ним около родника или же уходя далеко от кордона в горное ущелье. Все люди поста терпеливо ожидают окончания этих переговоров, догадываясь, что дело касается сведения о предполагаемом водворении контрабанды.
- Так, сказываешь, послезавтра перейдут беспременно? - спрашивает Чумаченко, что-то соображая. - Значит, через два дня на Ислимских колодцах в ночь будут, - решает он, глубокомысленно рассматривая свою изуродованную пендинкою руку. - Надо командиру отряда доложить насчет всего этого. Какой приказ будет, так и сделаем, а ты, гололобый, пока ни гу-гу, - добавил он, хлопнув джигита в виде ласки по голове.
- Да никак они сами едут, - добавил он, всматриваясь в даль, где в песках по направлению к кордону двигалось темное облако пыли.
- Беги поднимай людей, чтобы томаши после с ними не было, - отдал он приказание джигиту, направляясь к казарме.
Скоро на дворе и в казарме поднялась усиленная уборка. Люди сметали со всего слои пыли, густо покрывавшие все вещи: выбивали одежду, чистили лошадей, оружие и амуницию. Часа через полтора уже дежурный мог рассмотреть несколько всадников, быстро подвигавшихся к кордону. На отличном рыжем коне текинской породы, в сопровождении двух солдат и джигита, подъезжал командир Караташского отряда ротмистр Одичавший. Сдвинув на затылок фуражку и отирая крупные капли пота, он остановился около крыльца кордона, быстрым внимательным взглядом окинув выстроившихся нижних чинов поста и джигитов.
- Ваше высокородие, на Чаекском посту происшествий никаких не случилось, - отчеканивая каждое слово, отрапортовал Чумаченко, подойдя молодцеватым и уверенным шагом к своему командиру.
Ротмистр Одичавший, осадив коня, легким прыжком спрыгнул на землю и подошел к выстроенным людям.
- Выводить хорошенько лошадей, - отдал он приказание сопровождавшим его джигитам.
Поздоровавшись с людьми и расспросив каждого о всех делах служебного и домашнего обихода, ротмистр попутно взглянул на развешенное для проветривания обмундирование, а затем, приказав вывести лошадей на выводку, тщательно осмотрел каждую, дав несколько указаний о порядке их довольствия и чистки. Чумаченко ловил эти приказания на лету, запоминая старательно каждое слово, сказанное командиром.
- Вечером пеший строй, завтра сделаем езду, да кстати можно и мобилизацию пробную устроить, ну а послезавтра пройдем два упражнения стрельбы, - закончил Одичавший свои приказания.
- Да кстати давай-ка, пока есть время, артельщика с книжкою, тоже нужно проверить, - вспоминал он по очереди отделы хозяйства и, зная, что работы будет в течение трех дней, которые он проведет на посту, по горло, решил пока немного отдохнуть. В казарме давно уже шумел самовар, поставленный услужливыми руками, и несколько минут спустя ротмистр с особым удовольствием пил горячий чай, вытирая обильно струившиеся капли пота и ругая в душе на чем свет стоит палящий зной южного солнца. Чумаченко, почтительно стоя у двери, по очереди докладывал все, что произошло на посту в течение десяти дней, прошедших со времени последнего приезда командира на пост.
- Так что, ваше высокоблагородие, Юнуска сказывал, текины послезавтра ночью из Персии перебросятся. Сказывал, что больно большой караван их пойдет, близко ста верблюдов и конвой при них достаточный, - наконец доложил он последнее по порядку, но первое по важности событие постовой жизни… Одичавший быстро поставил стакан с чаем на стол и внимательно посмотрел на начальника поста.
- Чего же ты, разумная голова, это к концу-то приберег, а не доложил с самого начала? - недовольным тоном спросил он, поднимаясь. - Пошли Юнуску сюда… да и сам приходи.
Через несколько минут в сенях послышался шум, и в отворенную дверь, громко стуча сапогами на высоких каблуках, взошла рослая фигура вольнонаемного джигита Юнуса-Оглы-Сафара. Одетый в пестрый халат и громадную меховую папаху, он по своему костюму отличался от неслужащих текинцев лишь зелеными гарусными жгутами на плечах. Юнус давно уже служил джигитом и поэтому говорил сносно по-русски, исполняя даже обязанности переводчика во всех случаях, когда необходимо было вести переговоры с местными жителями, не понимавшими ни полслова по-русски.
- Так послезавтра пойдут, Юнус? - обратился ротмистр к почтительно стоявшему у двери джигиту.
- Послезавтра, бояр, когда луна над землею станет, Тюря-Ходжа со своим караваном возвратится из Персии. Много товару он везет. Чай, адряс, терияк… Мало-мало сто верблюдов, пятьдесят джигитов с ним, бояр… Старый Ходжа сам с ними идет и весь товар в Хиву везет…
- Так что, вашесродие, окромя Ислими до колодцев дороги больше нет. На колодцах дня через три они в ночь будут, - вставил свои соображения внимательно вслушивавшийся в доклад джигита Чумаченко. Одичавший на минуту задумался, что-то соображая.
- А как они влево перекинутся, так через аул Даш-Верды прорваться могут, - вслух высказал он свои мысли. - Вот что, в таком случае пошли-ка двух джигитов с записками, одну командиру Оглумского отряда поручику Ветрову, а другую нашему вахмистру на пост Нефес. Да чтобы сейчас же коней выкормить, фуража, хлеба да запас воды взять. Перед вечером сегодня пойдем. Дежурного, да еще одного человека ему на смену оставить на посту, - отдал он приказание, принимаясь писать записку соседнему командиру отряда.
На дворе поднялась суета. Люди торопливо насыпали в саквы ячмень, увязывали в снопы ерунджи в сетки и наливали в кожаные турсуки запас воды. Очередные же джигиты галопом уже направлялись на соседние посты, понукая своих лихих скакунов…
Южная ночь разом почти без сумерок покрыла землю, и под ее покровом небольшая команда нижних чинов и джигитов бесшумно выехала в степь, направляясь на север. Ротмистр ехал впереди, внимательно всматриваясь в темноту. Рядом с Чумаченко виднелась характерная голова Юнуса в громадной папахе. Сзади команды, раскачиваясь из стороны в сторону, выступали два верблюда, нагруженные водою и запасами. Люди вполголоса перебрасывались отрывочными фразами. Сделав в течение суток около восьмидесяти верст по направлению Ислимских колодцев и пройдя их, Одичавший остановился среди песчаных барханов и выслал наблюдательный секрет. Люди спешились, отпустили подпруги у седел и, задав корм лошадям, расположились как кому удобнее. Ветер, поднявшийся к вечеру, быстро замел следы, оставленные прошедшим отрядом. Пустыня снова замерла; лишь среди ночи тишина была нарушена подъехавшим поручиком Ветровым, искавшим долго со своими людьми ротмистра, чтобы окончательно условиться о предполагаемом плане задержания контрабанды.
Продолжение: II. Прорвались
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html
I. Ожидают. II. Прорвались. III. Задержали. IV. На Каспийском море. V. На верховьях Амударьи.
Д. Н. Логофет (1865-1922)
I. Ожидают
Длинной грядой обнаженных скалистых утесов грязно-красного цвета высится хребет Капет-Даг среди необъятных песчаных равнин Закаспийской области. Начинаясь около самых берегов моря, отроги его, извиваясь, тянутся на громадном пространстве по побережью Каспийского моря. Темные гряды каменных громад вырисовываются на пустынном берегу, лишенном всякой растительности. Неприветлив общий вид побережья. Однообразно плещутся волны о прибрежные скалы, нарушая своим ритмическим плеском общее безмолвие. Необозримые песчаные равнины расстилаются за горами. Порою ветер, проносясь над морем и вспенив его гладкую поверхность, с глухим ревом пролетает через горные ущелья и, вырвавшись на свободу необъятной равнины, поднимает облака песку. На небе ни тучки. Громадным куполом прозрачно-голубого цвета кажется оно путнику. Освещая все нестерпимым ярким светом, льет свои огненные лучи южное солнце, придавая всему желтоватый колорит. За горным хребтом местность кажется еще пустыннее. Безотрадность картины, открывающейся глазу, угнетает путника, случайно попавшего на вершину хребта, с которого видна необъятная страшная пустыня. Мелкая серовато-зеленая колючка лишь кое-где виднеется в ложбинках, и вместе с чахлыми кустами саксаула является представительницею растительности в этой стране, страдающей постоянным недугом - недостатком воды. Песчаные барханы кажутся издали волнующимся морем, а на самом горизонте, меняя постоянно места, появляются озера, окруженные деревьями, - это мираж. Чем дальше внутрь края, тем безотраднее становится местность, тем сильнее охватывает каждого видящего пустыню в первый раз особое щемящее чувство, граничащее с ужасом. Горный хребет кажется мертвым, вырисовываясь постоянно перед глазами. Громадные его скалы, почти лишенные растительности, угрюмо сдвинулись по всей русско-персидской границе. У подножья хребта в некоторых местах виднеются текинские аулы. В беспорядке разбросанные глинобитные сакли чередуются с войлочными кибитками текинцев. Уныло бродят около аулов верблюды, пощипывая колючку. Громадные собаки, как будто изнемогая от палящего зноя, ленивым лаем провожают проходящих. Вдали, на склонах гор, в ущельях и горных впадинах зелеными пятнами на желтоватом фоне гор выделяется растительность. Стада овец под наблюдением чабанов-туркмен смело поднимаются на почти отвесные крутизны, разыскивая себе корм. Порою среди безбрежной степи вырисовываются развалины древних разрушенных городов, а на высоких холмах одиноко стоят мазары, - места успокоения благочестивых людей, святостью своей жизни заслуживших постановку над могилой их памятников-мечетей. Степь кажется мертвою, и лишь в вышине слышится порою клекотание горных орлов, да внизу, между камней и мелкой сожженной солнцем травою, жизнь кипит ключом. Бледно-розовые и желтые ящерицы мелькают среди травы, преследуя мошек; желтовато-черные фаланги устраивают какие-то своеобразные игры, да одинокий, чуждающийся общества скорпион порою выползает на свет Божий, меланхолично постукивая своим хвостом. Днем все, кроме них, прячется от жгучих лучей южного солнца, и только изредка на горизонте вырисовывается медленно идущий караван. Позвякивая громадными бубенцами, привешенными к длинным шеям верблюдов, и раскачиваясь из стороны в сторону, длинной вереницей выступают они по пескам пустыни. Впереди, на небольшом ишаке, храня солидную важность, едет сам караван-баши, мурлыкая себе под нос унылую песню, дикие, гортанные звуки которой далеко разносятся по окрестностям. Ночью степная картина изменяется. Ярко блестят мириады звезд на темном фоне неба, освещая своим мерцающим светом окрестности. Тишина ничем не нарушается и безмерное безмолвие царит в степях. Лишь далеко в горах громкое мяукание барса чередуется с завыванием гиен и лаем шакалов. Освещенная мягким лунным светом песчаная равнина кажется еще необозримее. Вершины гор, искрясь при свете луны, еще резче выделяются на желтоватом фоне пустыни. Жизнь как будто окончательно замирает в этих необъятных диких пространствах, и, случайно попавший в них ночью, путник невольно испытывает некоторую подавленность и благоговение, охватывающее каждого входящего в большую церковь. Пустыня, являющаяся частью необъятного храма Всевышнего, совершенно подавляет своим величием, заставляя человека сосредоточиться, заглянув глубже внутрь себя и, хоть на время ставши ближе к природе, сделаться лучше и восприимчивее.
Порою откуда-то издалека доносятся едва слышные неясные звуки - эти звуки несутся из пограничного кордона, приютившегося у входа в ущелье. Небольшой домик, казарма, как будто пугливо прижался к выступу скалы горного хребта. В нем десятка два солдат пограничной стражи под командою унтер-офицера днем и ночью несут Государеву службу, охраняя границу земли русской.
Тяжела и безотрадна жизнь на кордоне. Со всех сторон расстилаются необозримые песчаные равнины. Вся растительность заключается в нескольких арчовых деревьях, одиноко растущих на склонах гор. Лишь ранней весною появляется кое-где трава, покрывающая своим зеленым ковром окрестности, но не надолго; южное солнце быстро сжигает траву, заботливо придавая всему ровный желтоватый колорит. Из расщелины скалы тонкою струйкою спадает вода в небольшой водоем, ревниво охраняемый всеми людьми поста. Вода - жизнь в пустыне, и драгоценная влага осторожно расходуется под наблюдением начальника поста. Безостановочно круглый год несется постом трудная служба по охране границы. Ежедневно высылаются конные разъезды до соседних постов и внутрь края в пески. Взяв с собою запас фуража и продовольствия, направляются разъезды по определенному пути, держа направление на колодцы, находящиеся среди песков, зная, что никто не может пройти мимо них, так как без воды даже опытные туземцы-туркмены не рискуют пробираться по безводным песчаным пространствам. Уныло мурлыкая себе под нос какой-то однообразный мотив, пристроился на камне против кордона дежурный, сосредоточенно-внимательным взглядом порою осматривающий расстилающуюся перед ним равнину. В стороне, рядом с кордоном у входа в юрту расположились на земле несколько джигитов поста, лениво перебрасывающихся отрывочными фразами. Внутри казармы, изнемогая от палящего зноя, на полу растянулись люди, отдыхая перед выездом на службу.
Начальник поста унтер-офицер Чумаченко вот уже несколько дней как ведет какие-то переговоры с Юнуской-джигитом, таинственно беседуя с ним около родника или же уходя далеко от кордона в горное ущелье. Все люди поста терпеливо ожидают окончания этих переговоров, догадываясь, что дело касается сведения о предполагаемом водворении контрабанды.
- Так, сказываешь, послезавтра перейдут беспременно? - спрашивает Чумаченко, что-то соображая. - Значит, через два дня на Ислимских колодцах в ночь будут, - решает он, глубокомысленно рассматривая свою изуродованную пендинкою руку. - Надо командиру отряда доложить насчет всего этого. Какой приказ будет, так и сделаем, а ты, гололобый, пока ни гу-гу, - добавил он, хлопнув джигита в виде ласки по голове.
- Да никак они сами едут, - добавил он, всматриваясь в даль, где в песках по направлению к кордону двигалось темное облако пыли.
- Беги поднимай людей, чтобы томаши после с ними не было, - отдал он приказание джигиту, направляясь к казарме.
Скоро на дворе и в казарме поднялась усиленная уборка. Люди сметали со всего слои пыли, густо покрывавшие все вещи: выбивали одежду, чистили лошадей, оружие и амуницию. Часа через полтора уже дежурный мог рассмотреть несколько всадников, быстро подвигавшихся к кордону. На отличном рыжем коне текинской породы, в сопровождении двух солдат и джигита, подъезжал командир Караташского отряда ротмистр Одичавший. Сдвинув на затылок фуражку и отирая крупные капли пота, он остановился около крыльца кордона, быстрым внимательным взглядом окинув выстроившихся нижних чинов поста и джигитов.
- Ваше высокородие, на Чаекском посту происшествий никаких не случилось, - отчеканивая каждое слово, отрапортовал Чумаченко, подойдя молодцеватым и уверенным шагом к своему командиру.
Ротмистр Одичавший, осадив коня, легким прыжком спрыгнул на землю и подошел к выстроенным людям.
- Выводить хорошенько лошадей, - отдал он приказание сопровождавшим его джигитам.
Поздоровавшись с людьми и расспросив каждого о всех делах служебного и домашнего обихода, ротмистр попутно взглянул на развешенное для проветривания обмундирование, а затем, приказав вывести лошадей на выводку, тщательно осмотрел каждую, дав несколько указаний о порядке их довольствия и чистки. Чумаченко ловил эти приказания на лету, запоминая старательно каждое слово, сказанное командиром.
- Вечером пеший строй, завтра сделаем езду, да кстати можно и мобилизацию пробную устроить, ну а послезавтра пройдем два упражнения стрельбы, - закончил Одичавший свои приказания.
- Да кстати давай-ка, пока есть время, артельщика с книжкою, тоже нужно проверить, - вспоминал он по очереди отделы хозяйства и, зная, что работы будет в течение трех дней, которые он проведет на посту, по горло, решил пока немного отдохнуть. В казарме давно уже шумел самовар, поставленный услужливыми руками, и несколько минут спустя ротмистр с особым удовольствием пил горячий чай, вытирая обильно струившиеся капли пота и ругая в душе на чем свет стоит палящий зной южного солнца. Чумаченко, почтительно стоя у двери, по очереди докладывал все, что произошло на посту в течение десяти дней, прошедших со времени последнего приезда командира на пост.
- Так что, ваше высокоблагородие, Юнуска сказывал, текины послезавтра ночью из Персии перебросятся. Сказывал, что больно большой караван их пойдет, близко ста верблюдов и конвой при них достаточный, - наконец доложил он последнее по порядку, но первое по важности событие постовой жизни… Одичавший быстро поставил стакан с чаем на стол и внимательно посмотрел на начальника поста.
- Чего же ты, разумная голова, это к концу-то приберег, а не доложил с самого начала? - недовольным тоном спросил он, поднимаясь. - Пошли Юнуску сюда… да и сам приходи.
Через несколько минут в сенях послышался шум, и в отворенную дверь, громко стуча сапогами на высоких каблуках, взошла рослая фигура вольнонаемного джигита Юнуса-Оглы-Сафара. Одетый в пестрый халат и громадную меховую папаху, он по своему костюму отличался от неслужащих текинцев лишь зелеными гарусными жгутами на плечах. Юнус давно уже служил джигитом и поэтому говорил сносно по-русски, исполняя даже обязанности переводчика во всех случаях, когда необходимо было вести переговоры с местными жителями, не понимавшими ни полслова по-русски.
- Так послезавтра пойдут, Юнус? - обратился ротмистр к почтительно стоявшему у двери джигиту.
- Послезавтра, бояр, когда луна над землею станет, Тюря-Ходжа со своим караваном возвратится из Персии. Много товару он везет. Чай, адряс, терияк… Мало-мало сто верблюдов, пятьдесят джигитов с ним, бояр… Старый Ходжа сам с ними идет и весь товар в Хиву везет…
- Так что, вашесродие, окромя Ислими до колодцев дороги больше нет. На колодцах дня через три они в ночь будут, - вставил свои соображения внимательно вслушивавшийся в доклад джигита Чумаченко. Одичавший на минуту задумался, что-то соображая.
- А как они влево перекинутся, так через аул Даш-Верды прорваться могут, - вслух высказал он свои мысли. - Вот что, в таком случае пошли-ка двух джигитов с записками, одну командиру Оглумского отряда поручику Ветрову, а другую нашему вахмистру на пост Нефес. Да чтобы сейчас же коней выкормить, фуража, хлеба да запас воды взять. Перед вечером сегодня пойдем. Дежурного, да еще одного человека ему на смену оставить на посту, - отдал он приказание, принимаясь писать записку соседнему командиру отряда.
На дворе поднялась суета. Люди торопливо насыпали в саквы ячмень, увязывали в снопы ерунджи в сетки и наливали в кожаные турсуки запас воды. Очередные же джигиты галопом уже направлялись на соседние посты, понукая своих лихих скакунов…
Южная ночь разом почти без сумерок покрыла землю, и под ее покровом небольшая команда нижних чинов и джигитов бесшумно выехала в степь, направляясь на север. Ротмистр ехал впереди, внимательно всматриваясь в темноту. Рядом с Чумаченко виднелась характерная голова Юнуса в громадной папахе. Сзади команды, раскачиваясь из стороны в сторону, выступали два верблюда, нагруженные водою и запасами. Люди вполголоса перебрасывались отрывочными фразами. Сделав в течение суток около восьмидесяти верст по направлению Ислимских колодцев и пройдя их, Одичавший остановился среди песчаных барханов и выслал наблюдательный секрет. Люди спешились, отпустили подпруги у седел и, задав корм лошадям, расположились как кому удобнее. Ветер, поднявшийся к вечеру, быстро замел следы, оставленные прошедшим отрядом. Пустыня снова замерла; лишь среди ночи тишина была нарушена подъехавшим поручиком Ветровым, искавшим долго со своими людьми ротмистра, чтобы окончательно условиться о предполагаемом плане задержания контрабанды.
Продолжение: II. Прорвались
Другие рассказы из сборника:
Очерки и рассказы из пограничной жизни
• Беглый
• По присяге
Очерки и рассказы из среднеазиатской пограничной жизни
• Ожидают. Прорвались. Задержали
• На Каспийском море
• На верховьях Амударьи
Другие произведения Д. Н. Логофета:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html