А. В. Нечаев. По Горной Бухаре (3/7)
Проф. А. В. Нечаев. По Горной Бухаре. Путевые очерки. - СПб., 1914.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.
Фиг. 6. В кишлаке Кокайты, на дворе амлякдара
VI. Пребывание в Кокайтах. - Гости эмира. - Обычай подарков. - Дорога в Тибау. - Легенда о пустынной степи и об узбеке. - Богатый узбек в Тибау. Баш-Чарбаг.
В начале остановки меня очень беспокоила материальная сторона дела. Забота о нашем продовольствии лежала на амлякдаре. Брать с нас плату он не мог, если бы даже и хотел: ведь мы «гости эмира». Между тем кормить изо дня в день 7 человек и 9 лошадей стоило порядочно. Призвав Ашура, я объяснил ему свое желание избавить амлякдара от расходов на нас и просил разузнать, как это можно было бы устроить. Ашур поговорил с чиновником и вскоре оба явились ко мне. Чиновник был в ажитации, говорил громко, сильно жестикулировал, то и дело хватал и тряс ковры, указывал пальцем на все закоулки широкого амлякдарского двора. В переводе Ашура эта речь обозначала, что туря может не беспокоиться. Все, что он здесь видит - ковры, подушки, постройки - все принадлежит эмиру. И кушает туря не амлякдаровы припасы, а тоже от щедрот эмира.
Так-то… конечно, это правда. Ведь и сам амлякдар, даже каждый правоверный со всеми своими потрохами, полностью принадлежат эмиру. Конституции здесь, слава Богу, нет.
Речь Миркары моего беспокойства не уничтожила. Стал наводить справки по другим источникам. И что же? Оказалось, что он был в значительной доле прав. Постройки и обстановка амлякдаровых дворов, по крайней мере частью, действительно не принадлежат амлякдарам. Это эмировы сооружения. Амлякдарами обыкновенно назначаются лица не из местных обывателей. В большинстве случаев в амлякдары попадают столичные жители из тех кругов, которые околачиваются в чаянии милостей около высшего бухарского чиновничества, служащего поставщиком беков. Добившись милости, вновь испеченный амлякдар приезжает на место служения. А здесь для него эмиром уготована казенная квартира: широкий амлякдарский двор с постройками, часто весьма недурными, по местному масштабу.
Значит, насчет построек и, пожалуй, ковров чиновник прав. Относительно продовольствия в его словах также есть зерно истины. Амлякдары жалованья не получают, а просто «кормятся» около своей должности. Они собирают подати, записывая их в книгу. Подати, не представляя чего-либо определенного, дают широкий простор для кормления. Но кроме того, сдавая беку подать, амлякдар записывает свои расходы, а в том числе и расходы на прием эмировых гостей. Наш чиновник, когда бывал недоволен тем или иным амлякдаром, то, ругая его, не забывал уколоть и тем, что, мол, вот угощения нам ты поставил на 5 рублей, а эмиру напишешь на 50.
Стало быть, об амлякдаровых убытках действительно не следует беспокоиться. Тем более, что Ашур с чиновником указали и способ, коим возможно вознаградить амлякдара за его не убытки, а хлопоты. Во-первых, конечно, дать ему подарок побольше обычного. Это само собою. А затем, можно и денег дать. Не ему, он сильно обидится, а его сынишке. Завернуть деньги в бумажку и преподнести сыну. «Он не знает, деньги он не видит, он так», - и Ашур закрыл глаза рукою, иллюстрируя, как амлякдар не видит, что в бумажке сыну дают деньги. Мне понравился этот способ; очевидно, он выработан практикой. Не отсюда ли идет наше истинно русское выражение - «дать барашка в бумажке».
Убыточим мы эмира. Откровенно говоря, убытки, доставляемые нашей экспедицией Его Высочеству владыке Бухарскому, мало тревожили мою совесть: он свое где-нибудь наквитает. А вот как будто бы эмиром дело не ограничивается. Я заметил, что клевер приносили разные лица: в полдень одни, вечером другие, завтра третьи. И с амлякдаром у них шли разговоры, по-видимому, не особенно дружелюбные. Стал пытать Ашура, и мало-помалу удалось выяснить, что амлякдар для нашего продовольствия забирает припасы у жителей так, не в счет абонемента. Ну, жители некоторые строптивые - ведь всякий народ бывает и в Бухаре - этим недовольны, ругаются. Выходило, что счет эмиру будет представлен сам по себе, а на жителей налог накладывается по случаю нашего приезда тоже сам по себе. Двусторонняя операция.
Принял энергичные меры, стал сам добывать себе фураж. Отправлял Ашура и джигитов в кишлак, и там брали за наличные куриц, яйца, клевер, все, что нам было необходимо и в чем у амлякдара чувствовался недостаток. А потом некоторые из обывателей сами несли нам курицу или яичек и тут же на дворе получали за них от меня «теньги», сколько следовало. Когда при расплате присутствовал амлякдар, то сильно журил продавца и угрожал гневом пророка. «У нас, - говорит, - гость, а ты с него деньги берешь. Разве это по-мусульмански». Продавец на эти громовые речи ухмылялся себе в бороду, бурчал что-то такое самым добродушным тоном и прятал теньгу в кошелек за пазуху. Амлякдару оставалось только возмущаться людскою испорченностью.
В описаниях путешествий по Бухаре обыкновенно указывается, что здесь деньги не в ходу: жители не берут их, так что за услуги приходится расплачиваться подарками, а продовольствие приобретать путем мены на различные товары. В силу этого путешественнику необходимо возить с собою порядочные запасы последних. По моим наблюдениям, эти указания не вполне отвечают действительности. С рядовыми бухарцами я всегда расплачивался деньгами. И расплата происходила без всяких затруднений. Возможно, что за последнее время произошло некоторое изменение нравов: денежное обращение захватывает мало-помалу и Бухару. Но, мне кажется, главным образом указанное противоречие объясняется различием в условиях официальных путешествий по Бухаре в прежнее и теперешнее время. В 80 годах путешествия были редки. Путешественники, получившие разрешение на свою экспедицию от эмира, действительно были как бы его гостями. Брать с них деньги никто из подданных эмира не мог. За этим строго следили сопровождающие экспедицию чиновники. Даже на базарах продавцы с таких путешественников не смели брать денег за забранный товар: «гостю эмира» нужный товар предоставлялся даром. Теперь путешествий множество, на всех не напасешься. Прием эмировых гостей имеет прежнюю силу только для местного начальства.
Ходовой монетой в Бухаре и в русском Туркестане служит серебряная «теньга», равная пятиалтынному. Весь счет здесь идет на теньгу. Хорошая лошадь стоит 600 теньга, халат шелковый - 60 теньга и т. д. Кроме теньги в Бухаре имеется золотая монета «тилля», стоимостью около 7 рубл. Но это редкость, я не видел ее не разу. Из медных монет более употребительна «пуля», равная ¼ коп. Пуля представляет тонкий медный кружок с отверстием посередине. К этой монете даже джигиты наши относились с пренебрежением, и порою встречным нищим, особенно цыганкам, бросали ее пригоршнями. Наша русская монета в Бухаре также в большом ходу.
Но теньга теньгой, а подарки и теперь для путешественника по Бухаре необходимы. Они весьма благоприятствуют установлению хороших отношений с местным населением. Подарок - это до некоторой степени знак отличия. А к последним наши азиаты весьма падки. Каждый бухарец тщательно сохраняет память о всех подарках, когда-либо им полученных, и выкладывает свои воспоминания при всяком удобном и неудобном случае. Из разговоров в первое время получается впечатление, что все бухарцы только подарками и существуют: дарят друг другу - тем и сыты.
Наиболее почетными подарками считаются халат и особенно лошадь. Когда в дар подносится халат, то дарящий, обыкновенно, собственноручно надевает его на одариваемого. А при одаривании лошадью происходит целая церемония. Ашур объяснял, что подаренная лошадь - это не просто лошадь, а как бы друг. Подаренную лошадь продать нельзя. Ее нужно держать и холить до ее смерти. Впрочем, это только теоретический идеал, а на практике сам Ашур преотлично спустил на базаре подаренную ему лошадь.
У нас подарков было запасено изрядно, и довольно разнообразных, но тем не менее на все путешествие их не хватило. Лучшим подарком служит зеркало. Их у нас было немного. Зеркальца хорошенькие, в костяной оправе. Их с удовольствием получал амлякдар, настойчиво выклянчивали амлякдарские писаря и бекские приближенные. А простым обывателям мы их и не дарили: не по чину. Душистое мыло, изящно завернутое в красивую бумажку, духи в фигурных флакончиках - также подарки весьма желанные. Их с удовольствием принимают и беки. Только с этими подарками нужна осторожность. Прежде чем дарить, необходимо навести справки о семейном положении лица, коему предназначаются подарки. Если у амлякдара две жены, то флакончиков необходимо преподнести в числе, кратном от двух. Попробуйте дать три флакончика, и вместо удовольствия вы доставите амлякдару большое огорчение: без скандала между его женами не обойдется. Далее, в числе подарков у нас фигурировали дешевенькие портмоне, аллюминиевые порт-табаки, маленькие компасы с мишурной позолотой. Эти вещички шли и амлякдарам, и заурядным обывателям. Были у нас и зажигательные стекла, на которые мы, основываясь на описаниях путешественников, возлагали большие надежды. Однако надежды наши не сбылись: стекла не производили никакого эффекта. Из предметов местного обихода мы запаслись в Самарканде тюбитейками и платками, - это хорошие подарки. Очень пригодился также запас употребляемого бухарцами зеленого чая (кок-чай), развешенного на восьмушки. Для расплаты за различные мелкие услуги он был весьма кстати.
Вообще, подарки для амлякдаров и зауряд-обывателей у нас вышли ничего себе, почти что на славу. А вот с подарками для беков, нужно признаться, мы оскандалились. Для них была накуплена аллюминиевая посуда: чайницы, сахарницы, чашки, бокалы. Вещички изящные, с красивыми узорами. Обыкновенно они принимались вначале за серебряные, но затем иллюзия быстро рассеивалась и у обладателя подарка возникало досадливое чувство обманутого расчета.
На четвертые сутки пребывания в Кокайтах больной почувствовал облегчение, температура понизилась. Начался период выздоравливания. Свита встрепенулась. Пошли разговоры о скором выступлении. Вынужденное безделие в скучнейшем кишлачишке надоело всем до одури. Хотелось в путь.
А пока мои бухарцы развлекались чем могли. Во вторник, 5-го августа, всею артелью отправились в соседний кишлак на базар. С нами остался один Ашур. На базаре протолкались весь день и вернулись только к солнечному закату. Разговорам и рассказам конца не было. По вечерам приглашали музыканта. Грустью веяло от его тихих тягучих мелодий, извлекаемых из местного струнного инструмента - томбра. Один из вечеров был посвящен устройству фейерверка. О таком выдающемся событии жители кишлака были оповещены заранее, и к вечеру на широком дворе амлякдара собралось почти все мужское население кишлака.
Всего скучнее проходили длинные дни. Жарко, знойно. Наша свита то вразброд лениво слоняется по обширному двору, то, собравшись в кучку, чинно усядется в тени на разостланных коврах (фиг. 6). Иногда затевают шумную игру: сталкивают друг друга в пруд, находящийся посередине двора.
Двор амлякдара типичен: широкий, просторный. Через двор протекает маленький арык. Посередине выкопан четыреугольный бассейн порядочных размеров, обсаженный тальником. Вокруг бассейна утрамбована насыпная площадка, приблизительно на аршин приподнятая над поверхностью двора. В бассейне полощут белье, выкидывают в него отбросы, в то же время воду отсюда берут для пищи. С восточной и западной сторон стоят, одна против другой, две сакли (фиг. 7). Они длинные, узкие, с плоскими крышами, без окон, только с дверями. Стены толстые. Построены из лёссового теста, наложенного толстыми слоями. Внизу стены толще, чем наверху. Одна из саклей построена в одну линию с забором. Глухой стеной она выходит на улицу. К ней с южной стороны примыкают узкие ворота. По сторонам ворот в стене устроены ниши с лежанками, покрытыми циновками. Это «холодок-место». Тут в тени вечерком располагается хозяин с чайником, а к нему поболтать заходят соседи. К воротам с другой стороны примыкает сарай. Амлякдар здесь типичный узбек, здоровенный детина. Имеет двух жен. Дли каждой из них на заднем дворе построена отдельная юрта. Амлякдар ночует в юртах попеременно, строго соблюдая очередь.
Фиг. 7. План амлякдарского двора в кишлаке Кокайты
На седьмые сутки назначили выступление. Правда, больной далеко еще не оправился. Тем не менее мы решили оставить опостылевший кишлачишко и как-нибудь потихоньку, с отдыхами, добраться до Кабадиана. Кабадиан - резиденция бека. Тут можно было рассчитывать на бо́льшие удобства, так необходимые больному.
Вьюки и всю свиту с чиновником во главе отправили вперед в 2 часа пополудни, а сами стали ждать солнечного заката. Дневная жара сильно изнуряла больного, и мы хотели первый переход совершить ночью по холодку. Перед отъездом трогательно простились с амлякдаром. Вручили ему подарки, а его маленькому сынишке дали стопку теньги, завернутую в бумажку. Все честь честью. Амлякдар не видел, что в бумажке деньги. Он очень звал посетить его и на обратном пути.
Выехали в 6 ч. вечера. Дорога шла по гладкой степи с маленьким подъемом. Скоро солнце совсем исчезло за горизонтом. На черном небе ярко разгорелись звездочки. Мы двигались молча, тихим шагом, гуськом в близком расстоянии один от другого. Ночную тишину нарушало лишь фырканье коней. Было грустно…
По пологому склону поднялись на вершину невысокого хребтика - Се-Пая-Тау. Начался спуск по неглубоким ущельям, мелким овражкам. Спуск трудный: кажется, на нем днем и то можно было бы шею сломать. Ничего, потихонечку проехали. А ведь когда я, прежде чем решиться на ночное путешествие, подробно расспрашивал о дороге, то мне говорили одно - дорога гладка как ладонь. Измучился наш больной сильно. На место остановки, в 25 вер. от Кокайты, приехали лишь в 2 часа пополуночи. Юрта нам была готова. Готов был и чай. Выпив по стакану, поторопились залечь спать.
Утром больной чувствовал себя неважно. Решили, отдохнувши днем, в дальнейший путь выехать к вечеру. Во время утреннего чая приехал посланец кабадианского бека. До Кабадиана осталось около 30 верст. Бек давно ждет нас. Его распоряжением на пути в 3-х пунктах выставлены юрты, и в них все необходимое для отдыха. Это бек заботился о больном. В юртах люди бека дежурят целую неделю в ожидании нашего проезда.
Напившись чайку, стали осматриваться. Пункт нашей остановки называется Тибау. На западе виднеется хребтик Се-Пая-Тау, протягивающийся почти в меридиональном направлении. Обращенный к нам склон хребтика крут, обрывист, сложен из белых слоистых известково-мергелистых пород, полосатая толща которых резко выделяется на сером фоне пустынного ландшафта. К востоку от подножия хребтика расстилается равнина. Горячее солнце выжгло ее, иссушило. Ни деревца, ни травки не видно на ней. Нигде не найдете живительного ручейка. Лишь местами как-то странно торчат небольшие группы юрт.
Почва раскалена. Воздух горячий. Ветер не освежает, а больно, едко жжет. Но и здесь есть жизнь. Маленькие ящерицы юрко шмыгают по пустынной поверхности. Черный жук-навозник, поднявшись на задние лапки, солидно катит свои шарики из лошадиного и верблюжьего помета. Неуклюжий верблюд медленно передвигает длинные ноги. Жгучие лучи солнца, раскаленная почва - его стихия. А у юрты, присев на корточки, расположился узбек. И он здесь к месту. Его скуластое широкое лицо ярко лоснится под ослепительными лучами. Жаркий ветер шелестит полами его халата, мелкой жгучей пылью бросает ему в лицо. Но узбек доволен, ленивое блаженство разлито во всей его апатичной позе, сквозит в косых прищуренных глазах.
Меня захватила эта своеобразная поэзия пустыни. Я наслаждался зноем, полною грудью вдыхал раскаленный воздух.
Весною здесь иная картина. Дожди орошают поверхность степи, и ее плодородная почва под живительными лучами ласкового солнца одевается густым травянистым покровом. Наступает раздолье для скотоводов. Всюду разбросаны их юрты. По степи пасутся многочисленные стада их скота.
Поэтическую легенду поведал нам Ашур о такого рода пустынных степях.
Велением Аллаха снизошла на землю весна. С ее приходом все оживилось, но особенно много радости принесла она степи. Степь возликовала. На ней расположились и нашли благополучие верные сыны великого Аллаха со своими стадами. Степь кормила их, жила их жизнью, радовалась их радостью. А когда приходил час намаза и широкое степное раздолье оглашалось молитвами правоверных, то всякая былинка наполнялась благоговейною радостью и неисчерпаемою благодарностью к великому Аллаху и его пророку Магомету.
Но вот наступило знойное лето. Посохли степные травы. Правоверные сложили свои юрты и на высокие горы ушли со стадами. Осталась степь одна-одинешенька. Лишь ветер сердитый гуляет над ее простором. Стосковалась осиротелая степь. Ее голая грудь наполнилась жгучею завистью к прохладным пастбищам горных вершин. Горячие соленые слезы выступили на поверхность. Пустынная, оставленная людьми, взмолилась она Богу: «Великий Боже, зачем ты создал горы?! Они мое несчастие, они - мой ужас! Туда к ним бежит от меня все живое, и я превращаюсь в жалкую, заброшенную пустыню… Боже, уничтожь горы. Всесильный, сотри их с лица земли!»
Жалостью наполнилось сердце Аллаха, сказал он степи: «Не убивайся и не завидуй: я сотворю такого человека, который от тебя никуда не уйдет». И сотворил узбека.
Утром после чая вьюки и всю свиту с чиновником отправили вперед. Сами с Ашуром остались до вечера в Тибау, в юрте у узбека. Старик-узбек, наш хозяин - богатый скотовод, «бай» (бай - богач). Живет он здесь с сыновьями группой юрт. По просьбе бека он оказал нам гостеприимство: снарядил юрты, резал барана, угощал верблюжьим молоком.
Обстановка у этого богача нищенская. Его юрта и ее внутреннее убранство ничем не выделяются из обычной для кочевников убогости. Между тем наш бай обладает большими стадами: у него до 15 тысяч баранов. Весной стада пасутся на равнине Тибау. А летом уходят далеко в горы, главным образом в Киргиз-Алай - в известную Алайскую долину, расположенную у границы Памира за пределами Бухары. Для присмотра за стадами вместе с ними отправляется один из сыновей узбека со штатом наемных пастухов. Плата последним производится натурою: за пастьбу 1000 баранов в течение года пастух получает 20 баранов. Сверх платы полагается подарок, и тоже баранами. Хорошо служивший, сумевший угодить хозяину пастух подарком удваивает свой заработок. Бай хвастался нам, что он многих пастухов своих «людьми сделал». Принял к себе на службу безродных нищих, а отпустил так щедро оделив подарками, что прежние нищие обзаводились юртой, женились и жили себе при подаренных баранах.
Обстановка у бая нищенская, но дух у него вольный, независимый. Проводивши утром чиновника с нашими джигитами и с посланцами кабадианского бека, мы ясно почувствовали резкую разницу между настроением вольного сына степей и наших чиновных попечителей. До сего времени мы вращались исключительно среди служилого люда - амлякдаров, аксакалов и т. д., в атмосфере низкопоклонничества и противного азиатского подхалимства. Слово «эмир» тут произносится с трепетом. Чиновнику эмирскому преподносится лесть самая грубая. Разговоры о беках, куш-беги, эмире полны подобострастия. У узбека же вместо всего этого независимость суждений, критическое отношение к окружающему и сознание собственного достоинства. То же самое мы встретили у узбеков-скотоводов и в других местах.
Порядками бухарскими наш бай сильно недоволен. Казии (судьи) и беки продажны. Справедливости от них не дождешься. Так и норовят, чтобы обобрать человека. Искать у них защиты нечего и думать. С кого больше сорвут, тот у них и прав. Это положение бай иллюстрировал случаями из собственной жизни. Теперешний бек предлагал назначить нашего бая аксакалом. Бай отказался. «И в беки не пойду, - говорил он нам. - Что мне бек? Бек чужим живет, народ грабит. А я сам себе бек, баранами живу».
Всего больше обид беки наносят при сборах податей. При этом сбор податей со скотоводов (зякет) производится особо. Сбором обычных податей в каждом бекстве заведует бек этого бекства. А взимание податей со скотоводов поручается особым, старшим по служебному положению бекам, или особым уполномоченным. И каждому такому сборщику отводится целый район, состоящий из нескольких бекств. Ежегодно соответствующий бек объезжает свой район вместе с чиновниками и стрижет местных баев. О времени наезда последние уведомляются заранее. К этому моменту они обязаны приготовить нужное количество теньги. Учет скота у тех или иных владельцев ведется при помощи записей в податных книгах. Скот оценивается, и в подать берется около 2% общей стоимости.
Другие встреченные нами узбеки в своей критике не останавливались на беках. Их недовольство идет дальше. Даже о самом эмире они весьма нелестного мнения. «Что эмир делает? Заботится о народе? Ничуть. Только с девками забавляется. А Бухару кто караулит? Не эмир, а русские. Если бы не русские, Бухару Афган давно бы взял. Дороги кто проводит? Тоже русские, а эмир народ грабит, в тюрьмы сажает, головы рубит».
При расставании бай поведал, что он очень любит фамильный чай, а достать его негде. Подарили мы ему четвертушку, а также мешочек сахару. Остался доволен.
Выехали вечером, в 4 часа и, сделав только 12 в., остановились на ночлег в приготовленной для нас среди степи юрте. На следующий день, 9-го августа, больной чувствовал себя лучше, так что возможно было одолеть и более трудный переход. К полудню мы добрались до Баш-Чарбаг на р. Кафирниган-Дарья.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.
Фиг. 6. В кишлаке Кокайты, на дворе амлякдара
VI. Пребывание в Кокайтах. - Гости эмира. - Обычай подарков. - Дорога в Тибау. - Легенда о пустынной степи и об узбеке. - Богатый узбек в Тибау. Баш-Чарбаг.
В начале остановки меня очень беспокоила материальная сторона дела. Забота о нашем продовольствии лежала на амлякдаре. Брать с нас плату он не мог, если бы даже и хотел: ведь мы «гости эмира». Между тем кормить изо дня в день 7 человек и 9 лошадей стоило порядочно. Призвав Ашура, я объяснил ему свое желание избавить амлякдара от расходов на нас и просил разузнать, как это можно было бы устроить. Ашур поговорил с чиновником и вскоре оба явились ко мне. Чиновник был в ажитации, говорил громко, сильно жестикулировал, то и дело хватал и тряс ковры, указывал пальцем на все закоулки широкого амлякдарского двора. В переводе Ашура эта речь обозначала, что туря может не беспокоиться. Все, что он здесь видит - ковры, подушки, постройки - все принадлежит эмиру. И кушает туря не амлякдаровы припасы, а тоже от щедрот эмира.
Так-то… конечно, это правда. Ведь и сам амлякдар, даже каждый правоверный со всеми своими потрохами, полностью принадлежат эмиру. Конституции здесь, слава Богу, нет.
Речь Миркары моего беспокойства не уничтожила. Стал наводить справки по другим источникам. И что же? Оказалось, что он был в значительной доле прав. Постройки и обстановка амлякдаровых дворов, по крайней мере частью, действительно не принадлежат амлякдарам. Это эмировы сооружения. Амлякдарами обыкновенно назначаются лица не из местных обывателей. В большинстве случаев в амлякдары попадают столичные жители из тех кругов, которые околачиваются в чаянии милостей около высшего бухарского чиновничества, служащего поставщиком беков. Добившись милости, вновь испеченный амлякдар приезжает на место служения. А здесь для него эмиром уготована казенная квартира: широкий амлякдарский двор с постройками, часто весьма недурными, по местному масштабу.
Значит, насчет построек и, пожалуй, ковров чиновник прав. Относительно продовольствия в его словах также есть зерно истины. Амлякдары жалованья не получают, а просто «кормятся» около своей должности. Они собирают подати, записывая их в книгу. Подати, не представляя чего-либо определенного, дают широкий простор для кормления. Но кроме того, сдавая беку подать, амлякдар записывает свои расходы, а в том числе и расходы на прием эмировых гостей. Наш чиновник, когда бывал недоволен тем или иным амлякдаром, то, ругая его, не забывал уколоть и тем, что, мол, вот угощения нам ты поставил на 5 рублей, а эмиру напишешь на 50.
Стало быть, об амлякдаровых убытках действительно не следует беспокоиться. Тем более, что Ашур с чиновником указали и способ, коим возможно вознаградить амлякдара за его не убытки, а хлопоты. Во-первых, конечно, дать ему подарок побольше обычного. Это само собою. А затем, можно и денег дать. Не ему, он сильно обидится, а его сынишке. Завернуть деньги в бумажку и преподнести сыну. «Он не знает, деньги он не видит, он так», - и Ашур закрыл глаза рукою, иллюстрируя, как амлякдар не видит, что в бумажке сыну дают деньги. Мне понравился этот способ; очевидно, он выработан практикой. Не отсюда ли идет наше истинно русское выражение - «дать барашка в бумажке».
Убыточим мы эмира. Откровенно говоря, убытки, доставляемые нашей экспедицией Его Высочеству владыке Бухарскому, мало тревожили мою совесть: он свое где-нибудь наквитает. А вот как будто бы эмиром дело не ограничивается. Я заметил, что клевер приносили разные лица: в полдень одни, вечером другие, завтра третьи. И с амлякдаром у них шли разговоры, по-видимому, не особенно дружелюбные. Стал пытать Ашура, и мало-помалу удалось выяснить, что амлякдар для нашего продовольствия забирает припасы у жителей так, не в счет абонемента. Ну, жители некоторые строптивые - ведь всякий народ бывает и в Бухаре - этим недовольны, ругаются. Выходило, что счет эмиру будет представлен сам по себе, а на жителей налог накладывается по случаю нашего приезда тоже сам по себе. Двусторонняя операция.
Принял энергичные меры, стал сам добывать себе фураж. Отправлял Ашура и джигитов в кишлак, и там брали за наличные куриц, яйца, клевер, все, что нам было необходимо и в чем у амлякдара чувствовался недостаток. А потом некоторые из обывателей сами несли нам курицу или яичек и тут же на дворе получали за них от меня «теньги», сколько следовало. Когда при расплате присутствовал амлякдар, то сильно журил продавца и угрожал гневом пророка. «У нас, - говорит, - гость, а ты с него деньги берешь. Разве это по-мусульмански». Продавец на эти громовые речи ухмылялся себе в бороду, бурчал что-то такое самым добродушным тоном и прятал теньгу в кошелек за пазуху. Амлякдару оставалось только возмущаться людскою испорченностью.
В описаниях путешествий по Бухаре обыкновенно указывается, что здесь деньги не в ходу: жители не берут их, так что за услуги приходится расплачиваться подарками, а продовольствие приобретать путем мены на различные товары. В силу этого путешественнику необходимо возить с собою порядочные запасы последних. По моим наблюдениям, эти указания не вполне отвечают действительности. С рядовыми бухарцами я всегда расплачивался деньгами. И расплата происходила без всяких затруднений. Возможно, что за последнее время произошло некоторое изменение нравов: денежное обращение захватывает мало-помалу и Бухару. Но, мне кажется, главным образом указанное противоречие объясняется различием в условиях официальных путешествий по Бухаре в прежнее и теперешнее время. В 80 годах путешествия были редки. Путешественники, получившие разрешение на свою экспедицию от эмира, действительно были как бы его гостями. Брать с них деньги никто из подданных эмира не мог. За этим строго следили сопровождающие экспедицию чиновники. Даже на базарах продавцы с таких путешественников не смели брать денег за забранный товар: «гостю эмира» нужный товар предоставлялся даром. Теперь путешествий множество, на всех не напасешься. Прием эмировых гостей имеет прежнюю силу только для местного начальства.
Ходовой монетой в Бухаре и в русском Туркестане служит серебряная «теньга», равная пятиалтынному. Весь счет здесь идет на теньгу. Хорошая лошадь стоит 600 теньга, халат шелковый - 60 теньга и т. д. Кроме теньги в Бухаре имеется золотая монета «тилля», стоимостью около 7 рубл. Но это редкость, я не видел ее не разу. Из медных монет более употребительна «пуля», равная ¼ коп. Пуля представляет тонкий медный кружок с отверстием посередине. К этой монете даже джигиты наши относились с пренебрежением, и порою встречным нищим, особенно цыганкам, бросали ее пригоршнями. Наша русская монета в Бухаре также в большом ходу.
Но теньга теньгой, а подарки и теперь для путешественника по Бухаре необходимы. Они весьма благоприятствуют установлению хороших отношений с местным населением. Подарок - это до некоторой степени знак отличия. А к последним наши азиаты весьма падки. Каждый бухарец тщательно сохраняет память о всех подарках, когда-либо им полученных, и выкладывает свои воспоминания при всяком удобном и неудобном случае. Из разговоров в первое время получается впечатление, что все бухарцы только подарками и существуют: дарят друг другу - тем и сыты.
Наиболее почетными подарками считаются халат и особенно лошадь. Когда в дар подносится халат, то дарящий, обыкновенно, собственноручно надевает его на одариваемого. А при одаривании лошадью происходит целая церемония. Ашур объяснял, что подаренная лошадь - это не просто лошадь, а как бы друг. Подаренную лошадь продать нельзя. Ее нужно держать и холить до ее смерти. Впрочем, это только теоретический идеал, а на практике сам Ашур преотлично спустил на базаре подаренную ему лошадь.
У нас подарков было запасено изрядно, и довольно разнообразных, но тем не менее на все путешествие их не хватило. Лучшим подарком служит зеркало. Их у нас было немного. Зеркальца хорошенькие, в костяной оправе. Их с удовольствием получал амлякдар, настойчиво выклянчивали амлякдарские писаря и бекские приближенные. А простым обывателям мы их и не дарили: не по чину. Душистое мыло, изящно завернутое в красивую бумажку, духи в фигурных флакончиках - также подарки весьма желанные. Их с удовольствием принимают и беки. Только с этими подарками нужна осторожность. Прежде чем дарить, необходимо навести справки о семейном положении лица, коему предназначаются подарки. Если у амлякдара две жены, то флакончиков необходимо преподнести в числе, кратном от двух. Попробуйте дать три флакончика, и вместо удовольствия вы доставите амлякдару большое огорчение: без скандала между его женами не обойдется. Далее, в числе подарков у нас фигурировали дешевенькие портмоне, аллюминиевые порт-табаки, маленькие компасы с мишурной позолотой. Эти вещички шли и амлякдарам, и заурядным обывателям. Были у нас и зажигательные стекла, на которые мы, основываясь на описаниях путешественников, возлагали большие надежды. Однако надежды наши не сбылись: стекла не производили никакого эффекта. Из предметов местного обихода мы запаслись в Самарканде тюбитейками и платками, - это хорошие подарки. Очень пригодился также запас употребляемого бухарцами зеленого чая (кок-чай), развешенного на восьмушки. Для расплаты за различные мелкие услуги он был весьма кстати.
Вообще, подарки для амлякдаров и зауряд-обывателей у нас вышли ничего себе, почти что на славу. А вот с подарками для беков, нужно признаться, мы оскандалились. Для них была накуплена аллюминиевая посуда: чайницы, сахарницы, чашки, бокалы. Вещички изящные, с красивыми узорами. Обыкновенно они принимались вначале за серебряные, но затем иллюзия быстро рассеивалась и у обладателя подарка возникало досадливое чувство обманутого расчета.
На четвертые сутки пребывания в Кокайтах больной почувствовал облегчение, температура понизилась. Начался период выздоравливания. Свита встрепенулась. Пошли разговоры о скором выступлении. Вынужденное безделие в скучнейшем кишлачишке надоело всем до одури. Хотелось в путь.
А пока мои бухарцы развлекались чем могли. Во вторник, 5-го августа, всею артелью отправились в соседний кишлак на базар. С нами остался один Ашур. На базаре протолкались весь день и вернулись только к солнечному закату. Разговорам и рассказам конца не было. По вечерам приглашали музыканта. Грустью веяло от его тихих тягучих мелодий, извлекаемых из местного струнного инструмента - томбра. Один из вечеров был посвящен устройству фейерверка. О таком выдающемся событии жители кишлака были оповещены заранее, и к вечеру на широком дворе амлякдара собралось почти все мужское население кишлака.
Всего скучнее проходили длинные дни. Жарко, знойно. Наша свита то вразброд лениво слоняется по обширному двору, то, собравшись в кучку, чинно усядется в тени на разостланных коврах (фиг. 6). Иногда затевают шумную игру: сталкивают друг друга в пруд, находящийся посередине двора.
Двор амлякдара типичен: широкий, просторный. Через двор протекает маленький арык. Посередине выкопан четыреугольный бассейн порядочных размеров, обсаженный тальником. Вокруг бассейна утрамбована насыпная площадка, приблизительно на аршин приподнятая над поверхностью двора. В бассейне полощут белье, выкидывают в него отбросы, в то же время воду отсюда берут для пищи. С восточной и западной сторон стоят, одна против другой, две сакли (фиг. 7). Они длинные, узкие, с плоскими крышами, без окон, только с дверями. Стены толстые. Построены из лёссового теста, наложенного толстыми слоями. Внизу стены толще, чем наверху. Одна из саклей построена в одну линию с забором. Глухой стеной она выходит на улицу. К ней с южной стороны примыкают узкие ворота. По сторонам ворот в стене устроены ниши с лежанками, покрытыми циновками. Это «холодок-место». Тут в тени вечерком располагается хозяин с чайником, а к нему поболтать заходят соседи. К воротам с другой стороны примыкает сарай. Амлякдар здесь типичный узбек, здоровенный детина. Имеет двух жен. Дли каждой из них на заднем дворе построена отдельная юрта. Амлякдар ночует в юртах попеременно, строго соблюдая очередь.
Фиг. 7. План амлякдарского двора в кишлаке Кокайты
На седьмые сутки назначили выступление. Правда, больной далеко еще не оправился. Тем не менее мы решили оставить опостылевший кишлачишко и как-нибудь потихоньку, с отдыхами, добраться до Кабадиана. Кабадиан - резиденция бека. Тут можно было рассчитывать на бо́льшие удобства, так необходимые больному.
Вьюки и всю свиту с чиновником во главе отправили вперед в 2 часа пополудни, а сами стали ждать солнечного заката. Дневная жара сильно изнуряла больного, и мы хотели первый переход совершить ночью по холодку. Перед отъездом трогательно простились с амлякдаром. Вручили ему подарки, а его маленькому сынишке дали стопку теньги, завернутую в бумажку. Все честь честью. Амлякдар не видел, что в бумажке деньги. Он очень звал посетить его и на обратном пути.
Выехали в 6 ч. вечера. Дорога шла по гладкой степи с маленьким подъемом. Скоро солнце совсем исчезло за горизонтом. На черном небе ярко разгорелись звездочки. Мы двигались молча, тихим шагом, гуськом в близком расстоянии один от другого. Ночную тишину нарушало лишь фырканье коней. Было грустно…
По пологому склону поднялись на вершину невысокого хребтика - Се-Пая-Тау. Начался спуск по неглубоким ущельям, мелким овражкам. Спуск трудный: кажется, на нем днем и то можно было бы шею сломать. Ничего, потихонечку проехали. А ведь когда я, прежде чем решиться на ночное путешествие, подробно расспрашивал о дороге, то мне говорили одно - дорога гладка как ладонь. Измучился наш больной сильно. На место остановки, в 25 вер. от Кокайты, приехали лишь в 2 часа пополуночи. Юрта нам была готова. Готов был и чай. Выпив по стакану, поторопились залечь спать.
Утром больной чувствовал себя неважно. Решили, отдохнувши днем, в дальнейший путь выехать к вечеру. Во время утреннего чая приехал посланец кабадианского бека. До Кабадиана осталось около 30 верст. Бек давно ждет нас. Его распоряжением на пути в 3-х пунктах выставлены юрты, и в них все необходимое для отдыха. Это бек заботился о больном. В юртах люди бека дежурят целую неделю в ожидании нашего проезда.
Напившись чайку, стали осматриваться. Пункт нашей остановки называется Тибау. На западе виднеется хребтик Се-Пая-Тау, протягивающийся почти в меридиональном направлении. Обращенный к нам склон хребтика крут, обрывист, сложен из белых слоистых известково-мергелистых пород, полосатая толща которых резко выделяется на сером фоне пустынного ландшафта. К востоку от подножия хребтика расстилается равнина. Горячее солнце выжгло ее, иссушило. Ни деревца, ни травки не видно на ней. Нигде не найдете живительного ручейка. Лишь местами как-то странно торчат небольшие группы юрт.
Почва раскалена. Воздух горячий. Ветер не освежает, а больно, едко жжет. Но и здесь есть жизнь. Маленькие ящерицы юрко шмыгают по пустынной поверхности. Черный жук-навозник, поднявшись на задние лапки, солидно катит свои шарики из лошадиного и верблюжьего помета. Неуклюжий верблюд медленно передвигает длинные ноги. Жгучие лучи солнца, раскаленная почва - его стихия. А у юрты, присев на корточки, расположился узбек. И он здесь к месту. Его скуластое широкое лицо ярко лоснится под ослепительными лучами. Жаркий ветер шелестит полами его халата, мелкой жгучей пылью бросает ему в лицо. Но узбек доволен, ленивое блаженство разлито во всей его апатичной позе, сквозит в косых прищуренных глазах.
Меня захватила эта своеобразная поэзия пустыни. Я наслаждался зноем, полною грудью вдыхал раскаленный воздух.
Весною здесь иная картина. Дожди орошают поверхность степи, и ее плодородная почва под живительными лучами ласкового солнца одевается густым травянистым покровом. Наступает раздолье для скотоводов. Всюду разбросаны их юрты. По степи пасутся многочисленные стада их скота.
Поэтическую легенду поведал нам Ашур о такого рода пустынных степях.
Велением Аллаха снизошла на землю весна. С ее приходом все оживилось, но особенно много радости принесла она степи. Степь возликовала. На ней расположились и нашли благополучие верные сыны великого Аллаха со своими стадами. Степь кормила их, жила их жизнью, радовалась их радостью. А когда приходил час намаза и широкое степное раздолье оглашалось молитвами правоверных, то всякая былинка наполнялась благоговейною радостью и неисчерпаемою благодарностью к великому Аллаху и его пророку Магомету.
Но вот наступило знойное лето. Посохли степные травы. Правоверные сложили свои юрты и на высокие горы ушли со стадами. Осталась степь одна-одинешенька. Лишь ветер сердитый гуляет над ее простором. Стосковалась осиротелая степь. Ее голая грудь наполнилась жгучею завистью к прохладным пастбищам горных вершин. Горячие соленые слезы выступили на поверхность. Пустынная, оставленная людьми, взмолилась она Богу: «Великий Боже, зачем ты создал горы?! Они мое несчастие, они - мой ужас! Туда к ним бежит от меня все живое, и я превращаюсь в жалкую, заброшенную пустыню… Боже, уничтожь горы. Всесильный, сотри их с лица земли!»
Жалостью наполнилось сердце Аллаха, сказал он степи: «Не убивайся и не завидуй: я сотворю такого человека, который от тебя никуда не уйдет». И сотворил узбека.
Утром после чая вьюки и всю свиту с чиновником отправили вперед. Сами с Ашуром остались до вечера в Тибау, в юрте у узбека. Старик-узбек, наш хозяин - богатый скотовод, «бай» (бай - богач). Живет он здесь с сыновьями группой юрт. По просьбе бека он оказал нам гостеприимство: снарядил юрты, резал барана, угощал верблюжьим молоком.
Обстановка у этого богача нищенская. Его юрта и ее внутреннее убранство ничем не выделяются из обычной для кочевников убогости. Между тем наш бай обладает большими стадами: у него до 15 тысяч баранов. Весной стада пасутся на равнине Тибау. А летом уходят далеко в горы, главным образом в Киргиз-Алай - в известную Алайскую долину, расположенную у границы Памира за пределами Бухары. Для присмотра за стадами вместе с ними отправляется один из сыновей узбека со штатом наемных пастухов. Плата последним производится натурою: за пастьбу 1000 баранов в течение года пастух получает 20 баранов. Сверх платы полагается подарок, и тоже баранами. Хорошо служивший, сумевший угодить хозяину пастух подарком удваивает свой заработок. Бай хвастался нам, что он многих пастухов своих «людьми сделал». Принял к себе на службу безродных нищих, а отпустил так щедро оделив подарками, что прежние нищие обзаводились юртой, женились и жили себе при подаренных баранах.
Обстановка у бая нищенская, но дух у него вольный, независимый. Проводивши утром чиновника с нашими джигитами и с посланцами кабадианского бека, мы ясно почувствовали резкую разницу между настроением вольного сына степей и наших чиновных попечителей. До сего времени мы вращались исключительно среди служилого люда - амлякдаров, аксакалов и т. д., в атмосфере низкопоклонничества и противного азиатского подхалимства. Слово «эмир» тут произносится с трепетом. Чиновнику эмирскому преподносится лесть самая грубая. Разговоры о беках, куш-беги, эмире полны подобострастия. У узбека же вместо всего этого независимость суждений, критическое отношение к окружающему и сознание собственного достоинства. То же самое мы встретили у узбеков-скотоводов и в других местах.
Порядками бухарскими наш бай сильно недоволен. Казии (судьи) и беки продажны. Справедливости от них не дождешься. Так и норовят, чтобы обобрать человека. Искать у них защиты нечего и думать. С кого больше сорвут, тот у них и прав. Это положение бай иллюстрировал случаями из собственной жизни. Теперешний бек предлагал назначить нашего бая аксакалом. Бай отказался. «И в беки не пойду, - говорил он нам. - Что мне бек? Бек чужим живет, народ грабит. А я сам себе бек, баранами живу».
Всего больше обид беки наносят при сборах податей. При этом сбор податей со скотоводов (зякет) производится особо. Сбором обычных податей в каждом бекстве заведует бек этого бекства. А взимание податей со скотоводов поручается особым, старшим по служебному положению бекам, или особым уполномоченным. И каждому такому сборщику отводится целый район, состоящий из нескольких бекств. Ежегодно соответствующий бек объезжает свой район вместе с чиновниками и стрижет местных баев. О времени наезда последние уведомляются заранее. К этому моменту они обязаны приготовить нужное количество теньги. Учет скота у тех или иных владельцев ведется при помощи записей в податных книгах. Скот оценивается, и в подать берется около 2% общей стоимости.
Другие встреченные нами узбеки в своей критике не останавливались на беках. Их недовольство идет дальше. Даже о самом эмире они весьма нелестного мнения. «Что эмир делает? Заботится о народе? Ничуть. Только с девками забавляется. А Бухару кто караулит? Не эмир, а русские. Если бы не русские, Бухару Афган давно бы взял. Дороги кто проводит? Тоже русские, а эмир народ грабит, в тюрьмы сажает, головы рубит».
При расставании бай поведал, что он очень любит фамильный чай, а достать его негде. Подарили мы ему четвертушку, а также мешочек сахару. Остался доволен.
Выехали вечером, в 4 часа и, сделав только 12 в., остановились на ночлег в приготовленной для нас среди степи юрте. На следующий день, 9-го августа, больной чувствовал себя лучше, так что возможно было одолеть и более трудный переход. К полудню мы добрались до Баш-Чарбаг на р. Кафирниган-Дарья.
ПРОДОЛЖЕНИЕ