А. В. Нечаев. По Горной Бухаре (2/7)
Проф. А. В. Нечаев. По Горной Бухаре. Путевые очерки. - СПб., 1914.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.
Фиг. 4. Кочевка на вершине перевала Кызыл-Газа
IV. Перевал Чахмаглык. - Наши кони. - Перевал Кызыл-Газа. - Баш-Чарбаг. - Перевал Катман-Чапты.
Рано утром 25 июля двинулись дальше, к Таш-Кургану. Дорога шла через кишлак Куль и значительный перевал Чахмаглык. Склоны перевала крутые, подъем тяжелый. Тропинка идет зигзагами. Лошади то и дело останавливаются для передышки. С перевала живописный вид. Вблизи наверху снежные поля. Внизу вьются речки с кишлаками в их долинах. А прямо в уровень с наблюдателем скалистые уступы, недоступные ущелья. Особенно чудная панорама открывается с восточной стороны перевала. Куда ни взглянете, везде перед вами вертикальные обрывы в сотни метров вышиною, обнаруживающие внутреннее строение тех минеральных масс, из которых сложены громады перевала. Вот к югу от дороги по стенкам глубокого ущелья р. Яккобаг-Дарьи обнаружена слоистая толща яркоцветных пород, изогнутых в эффектные складки. К востоку выступают угрюмые массы серых известняков. Их слои стоят вертикально, а сверху они покрыты горизонтально наслоенной толщей более нового происхождения. К северу глаз различает сдвиги: в слоях перелом, и по этому перелому одна часть горы опущена книзу.
Природные вековые силы раскрывают здесь перед изумленным взором наблюдателя все свое могущество. Глаз не может оторваться от этих скал, ущелий и обрывов, от всего этого величественного в своей дикости ландшафта.
Восточный склон перевала еще круче западного. Спуск к кишлаку Таш-Курган труден: узкая крутая каменистая тропинка лишь местами немного расширяется. Вообще о дорогах в пройденной части Бухары нужно сказать, что они не особенно плохи. По местному масштабу, это хорошие дороги. Они представляют горные тропинки, по которым без затруднения идет верховая лошадь, а также и вьючная. На некоторых тяжелых подъемах и спусках приходилось, правда, лошадей развьючивать и переносить тяжести на руках, но таких пунктов было немного. Если на подобных тропинках участки, пролегающие на краю пропасти, или крутые каменистые скользкие подъемы и спуски над бездонным ущельем попадаются с значительными интервалами, и, проезжая по тропинке, вы не каждую минуту рискуете сломать себе шею, то по-здешнему - это дорога хорошая, «куб-якши».
Приспособиться можно ко всему. Нетрудно привыкнуть и к здешним «хорошим» дорогам. На нас, далеко не лихих наездников, трудности дороги уже на второй день пути не производили никакого особого впечатления. Лишь в наиболее критических местах, при крутых спусках над пропастью, на секунду тоскливо замрет сердце. И то сказать, ведь ответственная роль в преодолении трудностей горной дороги всецело падает на коня. От всадника требуется лишь соблюдать в седле равновесие. Лошадь же, чувствуя опасность, удваивает осторожность и благополучно провозит по таким тропинкам, по которым пешему пройти рискованно. Подъемы, даже весьма крутые и опасные, внушают меньше опасений. На них лошадь взбирается с трудом, но уверенно. Не то спуски. Здесь гораздо бо́льшая возможность поскользнуться, оборваться. Уже один вид пропасти, которая при спусках всегда перед глазами, лишает уверенности в движениях.
Конь коню разница. В таких горных странах, как Восточная Бухара, самое главное для успеха путешествия - это выбор хороших коней. Привычная горная лошадь легко провезет седока по таким убийственным тропинкам, по которым равнинная и одна не проберется. Особенно резко разница между равнинным и горным конем обнаруживается на крутых спусках. Горный конь идет обычной, уверенной поступью, а поступь равнинного коня в этих условиях сильно замедляется. В ней нет уверенности. При каждом шаге, прежде чем ступить, он нащупывает почву. Нам на коней мало посчастливилось. На самаркандском базаре преобладают равнинные кони, не привычные к горным дорожкам. Из пяти купленных нами коней, хорошими верховыми оказались только два, да и теми мы с товарищем не пользовались. Один из них, молодой статный жеребчик (под верх здесь употребляются исключительно жеребцы) с прекрасным мягким ходом был приобретен за 72 рубля. Я взял его для себя. Но, увы, уже во время пробной поездки принужден был отказаться от него. Пуглив до крайности. Встречная арба, всякий куст, камень на дороге приводили его в панику. Вставал на дыбы, делал неожиданные прыжки в сторону. Я не мог с ним справиться и отдал под Ашура. Вначале Ашур был весьма доволен. Гарцовал напоказ. Но так продолжалось лишь пока дорога шла равниной. А на первом же крутом подъеме жеребчик, испугавшись гранитных глыб, чуть не разбился вместе с Ашуром. Пришлось определить его под вьюк.
Второй хороший горный конь из нашего каравана вначале не внушал нам доверия. Это жеребец белой масти, почтенных лет. Он достался нам совсем дешево, всего за 55 рублей. На самаркандском базаре мы покупали лошадей вместе с Ашуром, джигитами и нашим любезным хозяином Н. Е. Ежовым. Ашур был страшно против покупки этого коня. «Ногам слаб, - объяснял он. - В горы приедем, его совсем бросать нужно». Однако знаток лошадей г. Ежов настоял на его покупке. Действительно, конь оказался прекрасный. Вынослив, с чудным ходом, в седле сидишь - что в люльке, шаг широкий, всегда стремится итти впереди каравана. Крутейшие спуски и подъемы он брал уверенно, шутя. «Как козлам прыгает», - хвалился потом Ашур. Вначале он определен был под вьюк, а затем достался Ашуру. Лишь в конце путешествия на него сел товарищ.
Антипатия Ашура к этому коню при покупке объяснилась очень просто. Здесь существует обычай, что посредник при продаже-покупке получает от торговца некоторую мзду. Туземцы подчиняются сему обычаю, и Ашур за купленных нами лошадей сорвал малую толику с их бывших хозяев. Белого же коня продавал русский, и Ашуру от него нельзя ничего было ждать, и действительно ничего не досталось.
Конь, ходивший подо мной, был ниже посредственности. Тряская хода, шаг малый, постоянно отстает от каравана. На подъемах скоро устает. А на спусках одно горе. Помню, как сейчас, один из трудных спусков по дороге из Кызыл-Имчака в Аммаган. Спуск убийственно крут. Тропинка узкая, шириною не более как в две ладони, пролегает непосредственно над пропастью. Затем над пропастью же круто, под прямым углом, меняет направление. Взять в сторону и удалиться от пропасти невозможно: крутой, скользкий косогор. Конь мой идет как слепой, нащупывая каждый шаг. Часто останавливается. А когда подходит к повороту, при котором пропасть оказывается и сбоку и спереди, то совсем теряет самообладание и лезет в сторону от пропасти, а вместе с тем и от тропинки, на косогор. Ноги скользят, того и гляди потеряет равновесие, наконец находит для них хорошую опору и останавливается как вкопанный. Что тут делать? Огреть нагайкой и повернуть на тропинку, на край пропасти, не решаюсь. Спрыгиваю с седла на скользкий косогор, падаю, качусь вниз, но удерживаюсь за ногу оторопевшего коня, поднимаюсь и иду по тропинке, предоставляя заботу о коне подоспевшему Ашуру…
Но под моим товарищем конь был не конь, а казнь египетская. С виду он выглядел молодцом: статный, жилистый, крепкий, красивый. При покупке им все восхищались, Ашур, джигиты, хозяин. Г. Ежов усиленно рекомендовал мне сесть именно на него. Но я, по великодушию, уступил его товарищу. Оказалось: шагу нет, хода ни на что не похожая, трясет точно сейсмограф в Мессинское землетрясение. Сидеть на нем нестерпимая мука. В первые же дни он совершенно разбил моего товарища. К концу путешествия мы этого коня отдали под Ашура. И Ашур как ни лупил его нагайкой, но ходы исправить не мог, а сам через несколько дней оказался разбитым.
Последний, пятый конь нам попался замечательный. Он при покупке предназначался под вьюк. И как вьючный конь вышел образцовый. «Аллах сотворил эту лошадь и сказал: будь ты вьюком», - говорил про него Ашур.
В Таш-Курган приехали еще задолго до солнечного заката. После трудного спуска приятно было отдохнуть, попить чайку, поужинать. Таш-Курган - порядочный кишлачок, расположенный на равнине у края глубокого ущелья речки Яккобаг-Дарьи. Здесь тоже амлякдар. С ним у нашего чиновника вышло крупное недоразумение.
Ранним утром двинулись дальше. Путь наш лежал прямо к югу через перевал Кызыл-Газа в урочище Хатчи. По мостику переехали быструю мутную речку Яккобаг-Дарью и здесь расстались с провожавшею нас свитою амлякдара. Дорога шла в гору по склону ущелья. Подъем крутой и довольно трудный. Но дальше весь день была прекрасная мягкая дорога без головоломных спусков. Кызыл-Газа значит «красный перевал». Он действительно красный. Сложен из слоистых пород, окрашенных в красный цвет. Да и вся наша дорога, почти от самого Таш-Кургана, пролегала по этой полосатой красноцветной толще. Обнаженные склоны холмов, крупные обрывы ущелий несут на себе здесь именно этот красный цвет, эффектно отливающий при ярких лучах летнего солнца. Склоны покрыты арчой. Арча - это лохматое, корявое низкорослое приземистое деревцо из хвойных. Заросли арчи мало похожи на лес: отдельные деревца стоят далеко друг от друга. Лесная тень отсутствует.
С перевала Кызыл-Газа чудный вид. На севере, вдали, красуется за синеватой дымкой снеговая шапка Хазарет-и-Султана. На востоке, совсем близко, в живописном беспорядке нагромождены скалистые горные массивы во главе с горой Ходжа-Акча-Бурун. Ее снеговая вершина эффектно венчает скалистые склоны. На западе уходит вдаль невысокий красивый хребетик Ак-Кия. На перевале расположилась кочевка узбека. В окрестности, на вершинах и по склонам холмов виднеются такие же кочевки. Летом здешние горные кишлаки обыкновенно пустеют. Жители оставляют свои сакли, берут скот, уходят в горы на вольные пастбища и живут в юртах. В кишлаках остаются лишь несколько стариков-караульщиков. Большинство попадавшихся нам по дороге кишлаков были пусты.
Кочевка в Кызыл-Газа состояла из избушки и трех маленьких юрт. Избушка жалкая, сложенная из плит красного песчаника, ничем не скрепленных. Ее стены еле выдерживают на себе тяжесть плоской крыши. Юрты совсем убогие. Неуклюжий остов, составленный из тонких палок, внизу обложен циновками, а сверху прикрыт старыми дырявыми кошмами, да и то не вполне. Внизу юрта опоясана веревкой (фиг. 4).
Здесь мы устроили привал. Скипятили воды и попили чайку. Узбек угощал нас кислым молоком, поданным в грязнейшей чашке. Ашур и сопровождавший нас джигит брали кусок лепешки, макали ее вместе с грязной пятерней в молоко, а затем в рот, лепешку жевали, пальцы облизывали. «Куб якши!»
Ночевали в дачном помещении. В урочище Хатчи аксакал близлежащего кишлака поставил для нашего ночлега две юрты. Ночь провели превосходно. Мы возили с собой обычные солдатские палатки, имея в виду ночлеги вне жилья. Но пользоваться ими не пришлось ни разу. Заботливый Миркара на ночлегах вдали от кишлаков всегда приготовлял удобные юрты.
Следующий день с утра до вечера ехали без остановок хорошей дорогой, лишь по временам сворачивая в открывающиеся ущелья. Ночь опять провели в юртах близ кишлака Баш-Чарбаг на р. Уру-Дарья. В нашей юрте разостланы ковры, навалены подушки. Но нужно заметить, что они достались нашему чиновнику с бою. С ночевки в Хатчи Миркара послал амлякдару в Баш-Чарбаг приказ приготовить ночлег в юртах. Но когда сюда приехал, то увидел: юрты поставлены, а в них пусто - голая земля. Вскипел гневом мирза-баши.
«Я тебя уведомил, а ты ничего не приготовил. У меня бумага от эмира, чтоб везде принимали. Ты как нас принимаешь! Это так ты служишь эмиру? Да я тебе морду наколочу». И пошел выкладывать весь словарь бухарских крепких словечек. Амлякдара привел в панику, дрожит весь бедный, а потом повернул и бегом к кишлаку. Ковры, подушки были мигом доставлены в юрты. Расстались с Миркарой друзьями.
«Сердце не терпит, когда эмиру плохо служат», - объяснял нам Миркара свою вспыльчивость.
От Баш-Чарбаг мы направились к юго-востоку, в город Байсун. На нашем пути это был первый бухарский город. Выехали рано утром и вначале ехали действительно прекрасной равнинной дорогой. В кишлаке Мочай на р. Турган-Дарья остановились пообедать. Названная речка протекает в широкой долине, с обеих сторон окаймленной крутыми высокими склонами. Склон с левой стороны порос растительностью, лишь местами на нем выходят скалистые уступы серых известняков. Правый склон часто стоит почти вертикальной стеной, на которой обнажаются полосатые песчано-глинистые породы, окрашенные в красивые, разнообразные оттенки красного цвета. В долине много кишлаков. Располагаются они у правого склона. Сакли здесь построены из глины, но не из желтой лёссовой - такой здесь нет, - а из красной. И вот перед вами по красному склону лепятся красные сакли. Кишлачок издали почти совсем не заметен, так мало его строения выделяются на общем, одноцветном с ним, фоне.
После обеда нам предстояло пройти ущелье Оллек и перевал Катман-Чапты. Ущелье красивое. Вертикальные стены его состоят из известняка, образующего крутой живописный перегиб. Наверху порядочный ручеек водопадом свергается со скал. Подъем здесь очень крутой, но мягкий и потому не трудный. Совсем иное на перевале Катман-Чапты. Тропинка каменистая, по гладким плитам, часто и на большом протяжении лепится по карнизу над пропастью. Лошади скользят, падают. Труден был подъем, но спуск прямо невозможен. На перевале застигла ночь и весь спуск пришлось пройти в темноте. С коней все слезли и потихоньку, шаг за шагом поплелись по убийственной тропинке. На ночлег в кишлак Авлет прибыли уже в 10 часов ночи.
Намаялись страшно. Особенно плохо чувствовал себя товарищ. Трудности дороги и невыразимое качество коня вконец его доканали. Без посторонней помощи он не мог слезть с седла. Ужин был не в ужин. Лишь чайку попили с удовольствием.
V. Остановка в Байсуне. - Дорога через Банды-Хана в Кокайты. - Бухарская малярия. - Болезнь товарища.
На другой день поднялись очень поздно и выехали только в 9½ часов. От Авлета до Байсуна всего верст 6. Речная долинка на всем этом протяжении представляет сплошной сад.
В Байсуне самого бека не было, уехал собирать подать. Замещал его один из чиновников, и нам было приготовлено особое помещение. В нем стол, накрыт белой скатертью. Вокруг стола венские стулья, старые, с поломанными ножками. У стен стояли три железных кровати. Вся эта роскошь встречается только у беков и предназначена для проезжающих через их резиденцию русских. Там, где последние являются частыми гостями, обстановка сносная - стол настоящий, стулья крепкие, кровати приличные. Так, в Шаршаузе, в Гузаре, в Кулябе комнаты для русских гостей обставлены отлично. А где русский туря появляется редко, там и стол самодельный, прихрамывающий на куриных лапках, и стул о трех ножках. У амлякдаров же в большинстве случаев ни стола, ни стула, ни тем более кроватей. Когда, измученные, мы приехали в Авлет, нам достархан был предложен в саду на утрамбованной площадке: на земле ковер, на ковре скатертка со сластями, как полагается, а по краям скатертки два стула. Но стулья эти были привезены на ишаке из Байсуна и утром вперед нас отправлены обратно. Мы дорогою их обогнали. Но где русские часто ездят, там и у амлякдаров заведены столы.
Достархан в Байсуне делал беку честь: 18 тарелочек. На тарелочках разложено то же, что и у амлякдаров, но более разнообразно. Местные сласти, халва и печение, во многих видах: красные, розовые, желтые, белые в виде шариков и в виде маленьких брусков. Хотел было попробовать этой бухарской стряпни, но не мог раскусить. Ударил геологическим молотком - не берет. Сласти русских фабрик добротнее и также разнообразнее, чем у амлякдаров. Затем, были фисташки, яблоки и виноград. К фруктам мы всегда относились с большой благосклонностью, и просили чиновника устраивать так, чтоб на достархане для нас выставлялись только они. Однако достархан из дешевых местных фруктов без дорогой московской засаленной карамельки или без засиженных мухами галет - это, по местным понятиям, представляет нечто в высшей степени шокирующее. Настоять на своем нам не удалось.
Если гость не скушает выставленный достархан - хозяину большое огорчение. Достархан должен быть уничтожен - съеден, роздан, набит по карманам. Таков обычай. О нем пишут путешественники. Особенно о нем прожужжали нам все уши Ашур и джигиты. Может быть, оно и так по отношению гостей желанных, но по отношению к случайным гостям, какими были мы, это едва ли справедливо. Мне иное удалось подметить. У беков остатки достархана поступали его прислужникам. И если бека не радовало уничтожение гостем достархана, то и печалиться по этому случаю не было причин. Иное дело у амлякдаров. Там я несколько раз замечал, как хозяин, едва только мы, уезжая, поворачивались спиной к трапезе, давал знак прислужнику, и все сласти, особенно дорогие, московские, моментально отправлялись со стола в кладовую. У Ашура с джигитами были свои собственные причины отстаивать этот обычай: домой они привезли различных сластей по порядочному мешку.
В Байсуне решили провести два дня. В отдыхе нуждались все - и люди, и кони. После обеда, отдохнув хорошенько, известили замещающего бека.
Заместитель бека встретил нас на пороге небольшой комнаты. Сказал приветствие, справился о здоровье и, усадив на стулья, сам тоже сел на стул и приказал подать по стакану чаю. Разговор начал хозяин вопросом о здоровье Его Императорского Величества. Я ответил и счел своим долгом поинтересоваться здоровьем Его Высочества Эмира.
На этой первой аудиенции я все время держался серьезного тона, но товарищ портил дело, задавал такие вопросы, что Ашур не решался их перевести.
Через 10 минут окончили визит и ушли в свои апартаменты. Бек помещается в крепости, обнесенной высокой, очень толстой глинобитной стеной, переживающей период разрушения. Дом для гостей выстроен здесь же, в крепости, близ ворот. Это - низенькая глинобитная избушка, с плоскою крышей, поставленная сравнительно на высоком фундаменте. Отведенная нам комната 10 шагов в длину и 5 в ширину. К ней с одной стороны примыкает крытая длинная терраса, а с другой - маленькая комнатка, служащая умывальной. Окон не имеется, но зато шесть дверей. Над боковыми дверями находится по четыреугольному отверстию. В отверстия вставлены рамы, а в рамах вместо стекол пристроены параллельные палочки. Стены побелены и страшно мараются. Пол глиняный, устлан коврами. Потолок состоит из 9 поперечных балок. На балках настланы ровные палочки около 1 вер. в диаметре, тесно одна к другой пригнанные. Потолки в Средней Азии всюду устраиваются таким образом. При этом часто расположение палочек составляет узоры. Палочки расписываются разными красками.
Одной стороной наше помещение выходило на широкий двор, а другой в садик. Здесь перед домом выкопан квадратный бассейн, наполняющийся водою из арыка. В общем помещение недурное, день провели в нем хорошо. А ночью нам предстояло понежиться на кроватях. Кровати железные, с проволочной сеткой. В изголовье красовались азиатские подушки, длинные, почти цилиндрической формы. Кровати были покрыты роскошными одеялами из парчовой материи. Но под одеялами на кроватях ничего не было.
Рассчитывали ночью на отдых, а вышла одна маята. Напала мелкая мошкара и искусала нас страшно. Руки, ноги расчесали в кровь.
На другой день посетили базар. Базар довольно большой. Начинается он у ворот крепости. Товары на нем не разнообразные, убогие. Все привозное страшно дорого. На базаре встретили проповедника. Он расхаживал по террасе перед лавками и орал во все горло, усиленно жестикулируя. Вокруг него собралась толпа. Большие базары в Бухаре не обходятся без таких ораторов. Темой для их публичных рассказов обыкновенно служат жития мусульманских святых, чудеса, совершенные ими, реже мусульманские былины, сказания о богатырях, но часто их проповеди касаются явлений современной жизни. Среди этих базарных проповедников (они называются «маддахи») встречаются увлекательные ораторы, оказывающие на слушателей огромное влияние.
При возвращении в крепость мы обратили внимание на темные ниши в крепостной стене по бокам пересекающего ее прохода. В этих темных конурах сидят закованные в цепи и деревянные колодки преступники. Перед конурами небольшая терраска, на которую заключенных выпускают подышать свежим воздухом. На пропитание заключенных начальство не тратится. Они питаются приношениями родственников и случайных сердобольных прохожих. Большой жалости к ним туземцы не чувствуют и подаяниями не очень их балуют. Но наш Ашур оказался исключением. Во всех городах, где мы останавливались, он при отъезде оделял заключенных лепешками. Жизнь в тюрьмах ужасна. Несчастные узники томятся в затхлом, тесном помещении, вечно голодные. Цепи и колодки натирают мучительные раны и нередко совершенно калечат заключенных.
1-го августа рано утром, одарив людей бека, выехали дальше. Путь наш лежал к югу. До сего времени мы путешествовали среди типичного горного ландшафта, теперь же предстояло пересечь равнину. К северу от Байсуна на горизонте видны высокие горные громады, а к югу - лежит область предгорьев, местность понижается. Дорога идет довольно ровная, среди невысоких увальчиков. Эта область предгорий на юго-востоке ограничивается правильным хребтиком - Актау, протягивающимся в виде слабо выпуклой дуги с северо-востока на юго-запад. Хребтик не высок, но очень правилен, с мелкозубчатой вершиной. С юго-востока непосредственно к его подножию прилегает степь Кызырык-Дара, ровная как скатерть - ни холмика, ни лощинки.
Маленькая речка прорезывает Актау, образуя широкое ущелье Банды-Хана. По этому ущелью шла наша дорога. Ущелье весьма красивое. По бокам его видны вначале слои красных полосатых песчаников, круто падающие, прихотливо обточенные водою. А затем белые слои известняка, серые песчаники и глины, то вертикально поставленные, то живописно изогнутые. Воды в речке немного, да и та соленая.
В этот день мы прошли около 50 верст. Наблюдений делали немного, так как решили поскорее пробраться к р. Пянджу, в область развития интересующих нас палеозойских отложений. Дорога пошла совсем иная. Нет крутых подъемов, нет убийственных спусков, тропинка не лепится по карнизам, перед глазами не зияет пропасть. Но и здесь путника ждут свои специфические трудности. На низкой равнине зной невыносим. Солнце жжет. Мучит страшная жажда, а при дороге ни одного ключика чистой воды. Во рту сухо. Голова налита свинцом. Всякое движение отдается болью во всем теле.
На ночевку остановились верстах в 3-х к востоку от подножия Актау, в маленьком кишлачке Банды-Хана. Кишлак пуст. Все жители в горах на кочевье. И немудрено, в окрестностях кишлака в летнее время нельзя раздобыть питьевой воды, приходится за ней ездить на р. Сурхан, за 20 верст.
Спали в юрте, поставленной для нас посреди широкого чистого двора.
Раннею весною Кызырык-Дара полна жизни. Одевается густым травяным покровом и служит прекрасным пастбищем. Но летом - это пустыня. Вся растительность выжжена. Речки, ручьи, прудики высыхают. Пересекая эту степь, мы видели одних ящериц. Их здесь множество, так и шмыгают под лошадиными копытами. Особенно много попадалось маленьких детенышей.
Ровная тропинка но гладкой степи от Банды-Хана до р. Сурхана была пройдена легко. И еще задолго до полудня мы прибыли в Арка-Пая на берег Сурхана. Напившись чаю и отдохнув немного в тенистом саду, отправились на переправу через Сурхан.
Сурхан - порядочная речка, берущая начало в Гиссарском хребте. Она имеет быстрое течение и мутную-премутную воду, точно не вода перед вами, а кофейная гуща. Долина Сурхана широкая, болотистая. Во время половодья (в конце июня от таяния снегов в горах) большие пространства ее заливаются водой. В густых камышевых зарослях водятся кабаны.
Фиг. 5. Каюк на р. Сурхан
Переехали Сурхан на каюке (фиг. 5). Каюк двигался при помощи шестов, которыми каюкчи отталкивались, упираясь о дно речки. Ночевать остановились в большом кишлаке Кокайты на дворе амлякдара. Было еще очень рано, когда мы уселись за выставленный достархан. До следующего выступления возможно было отдохнуть прекрасно. Но вышел совсем не отдых.
Тотчас по приезде в Кокайты товарищ свалился. С ним начался большой жар. Должно быть, в Байсуне захватил малярию. Малярия - бич культурных оазисов Средней Азии, и особенно Бухары. На всех равнинах, а главным образом в районе речных долин, малярия ежегодно собирает обильную дань. От нее свободны только горные области. Развитию малярии здесь сильно благоприятствует распространенная культура риса. Рис - растение болотное. Для произрастания он требует много влаги. Рисовые поля затопляются водою из арыков и представляют искусственные болота, служащие источником злокачественных лихорадок. Отправляющимся в Среднюю Азию необходимо запасаться возможно большим количеством хины. Она и для себя всегда пригодится, да и местное население частенько обращается к приезжающим с просьбой дать для больных этого целительного порошка.
С целебными свойствами хины туземное население прекрасно знакомо. При остановках в малярийных местностях к нам обыкновенно обращались многие лица за этим дуру́ (лекарством).
В нашем караване за время путешествия все переболели малярией. Только я был пощажен ею. Перед поездкою в Бухару мой доктор несколько раз повторил мне обычные предохранительные против малярии меры. Это: 1) по заходе солнца в малярийных местностях не выходить из комнаты, а в комнатах затворять двери и окна, чтобы избежать укусов носителей заразы - комаров; 2) делать предохранительные приемы хинина. Вторую меру я применял неукоснительно, применение же первой оказалось невозможным. В «комнатах» здесь окон не водится, двери со щелями, над дверьми дыры. В таких комнатах от господ носителей заразы не укроешься.
На другой день по приезде в Кокайты положение больного ухудшилось. Температура к вечеру поднялась свыше 40°. О путешествии нечего было и думать. Наступили мучительно тревожные дни. Больной с температурой, доходившей до 41°, должен был валяться на полу, на коврах, полных пыли. Усиленные приемы хины, по-видимому, не оказывали никакого действия. Закрадывалось сомнение, малярия ли свалила товарища, не более ли серьезное что-нибудь. Сильный внутренний жар в знойной атмосфере крайне изнурял организм. Уже на третий день больной не мог без посторонней помощи шагу ступить. Что было делать? Сиротливое чувство полной изолированности, полной оторванности жгучею болью наполняло сердце. Помощи ждать неоткуда. Даже невозможно никого известить о своей беде. Ни телеграфа, ни почты, ни сносных путей сообщения. Жутко. Действительность рисуется в черных красках.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.
Фиг. 4. Кочевка на вершине перевала Кызыл-Газа
IV. Перевал Чахмаглык. - Наши кони. - Перевал Кызыл-Газа. - Баш-Чарбаг. - Перевал Катман-Чапты.
Рано утром 25 июля двинулись дальше, к Таш-Кургану. Дорога шла через кишлак Куль и значительный перевал Чахмаглык. Склоны перевала крутые, подъем тяжелый. Тропинка идет зигзагами. Лошади то и дело останавливаются для передышки. С перевала живописный вид. Вблизи наверху снежные поля. Внизу вьются речки с кишлаками в их долинах. А прямо в уровень с наблюдателем скалистые уступы, недоступные ущелья. Особенно чудная панорама открывается с восточной стороны перевала. Куда ни взглянете, везде перед вами вертикальные обрывы в сотни метров вышиною, обнаруживающие внутреннее строение тех минеральных масс, из которых сложены громады перевала. Вот к югу от дороги по стенкам глубокого ущелья р. Яккобаг-Дарьи обнаружена слоистая толща яркоцветных пород, изогнутых в эффектные складки. К востоку выступают угрюмые массы серых известняков. Их слои стоят вертикально, а сверху они покрыты горизонтально наслоенной толщей более нового происхождения. К северу глаз различает сдвиги: в слоях перелом, и по этому перелому одна часть горы опущена книзу.
Природные вековые силы раскрывают здесь перед изумленным взором наблюдателя все свое могущество. Глаз не может оторваться от этих скал, ущелий и обрывов, от всего этого величественного в своей дикости ландшафта.
Восточный склон перевала еще круче западного. Спуск к кишлаку Таш-Курган труден: узкая крутая каменистая тропинка лишь местами немного расширяется. Вообще о дорогах в пройденной части Бухары нужно сказать, что они не особенно плохи. По местному масштабу, это хорошие дороги. Они представляют горные тропинки, по которым без затруднения идет верховая лошадь, а также и вьючная. На некоторых тяжелых подъемах и спусках приходилось, правда, лошадей развьючивать и переносить тяжести на руках, но таких пунктов было немного. Если на подобных тропинках участки, пролегающие на краю пропасти, или крутые каменистые скользкие подъемы и спуски над бездонным ущельем попадаются с значительными интервалами, и, проезжая по тропинке, вы не каждую минуту рискуете сломать себе шею, то по-здешнему - это дорога хорошая, «куб-якши».
Приспособиться можно ко всему. Нетрудно привыкнуть и к здешним «хорошим» дорогам. На нас, далеко не лихих наездников, трудности дороги уже на второй день пути не производили никакого особого впечатления. Лишь в наиболее критических местах, при крутых спусках над пропастью, на секунду тоскливо замрет сердце. И то сказать, ведь ответственная роль в преодолении трудностей горной дороги всецело падает на коня. От всадника требуется лишь соблюдать в седле равновесие. Лошадь же, чувствуя опасность, удваивает осторожность и благополучно провозит по таким тропинкам, по которым пешему пройти рискованно. Подъемы, даже весьма крутые и опасные, внушают меньше опасений. На них лошадь взбирается с трудом, но уверенно. Не то спуски. Здесь гораздо бо́льшая возможность поскользнуться, оборваться. Уже один вид пропасти, которая при спусках всегда перед глазами, лишает уверенности в движениях.
Конь коню разница. В таких горных странах, как Восточная Бухара, самое главное для успеха путешествия - это выбор хороших коней. Привычная горная лошадь легко провезет седока по таким убийственным тропинкам, по которым равнинная и одна не проберется. Особенно резко разница между равнинным и горным конем обнаруживается на крутых спусках. Горный конь идет обычной, уверенной поступью, а поступь равнинного коня в этих условиях сильно замедляется. В ней нет уверенности. При каждом шаге, прежде чем ступить, он нащупывает почву. Нам на коней мало посчастливилось. На самаркандском базаре преобладают равнинные кони, не привычные к горным дорожкам. Из пяти купленных нами коней, хорошими верховыми оказались только два, да и теми мы с товарищем не пользовались. Один из них, молодой статный жеребчик (под верх здесь употребляются исключительно жеребцы) с прекрасным мягким ходом был приобретен за 72 рубля. Я взял его для себя. Но, увы, уже во время пробной поездки принужден был отказаться от него. Пуглив до крайности. Встречная арба, всякий куст, камень на дороге приводили его в панику. Вставал на дыбы, делал неожиданные прыжки в сторону. Я не мог с ним справиться и отдал под Ашура. Вначале Ашур был весьма доволен. Гарцовал напоказ. Но так продолжалось лишь пока дорога шла равниной. А на первом же крутом подъеме жеребчик, испугавшись гранитных глыб, чуть не разбился вместе с Ашуром. Пришлось определить его под вьюк.
Второй хороший горный конь из нашего каравана вначале не внушал нам доверия. Это жеребец белой масти, почтенных лет. Он достался нам совсем дешево, всего за 55 рублей. На самаркандском базаре мы покупали лошадей вместе с Ашуром, джигитами и нашим любезным хозяином Н. Е. Ежовым. Ашур был страшно против покупки этого коня. «Ногам слаб, - объяснял он. - В горы приедем, его совсем бросать нужно». Однако знаток лошадей г. Ежов настоял на его покупке. Действительно, конь оказался прекрасный. Вынослив, с чудным ходом, в седле сидишь - что в люльке, шаг широкий, всегда стремится итти впереди каравана. Крутейшие спуски и подъемы он брал уверенно, шутя. «Как козлам прыгает», - хвалился потом Ашур. Вначале он определен был под вьюк, а затем достался Ашуру. Лишь в конце путешествия на него сел товарищ.
Антипатия Ашура к этому коню при покупке объяснилась очень просто. Здесь существует обычай, что посредник при продаже-покупке получает от торговца некоторую мзду. Туземцы подчиняются сему обычаю, и Ашур за купленных нами лошадей сорвал малую толику с их бывших хозяев. Белого же коня продавал русский, и Ашуру от него нельзя ничего было ждать, и действительно ничего не досталось.
Конь, ходивший подо мной, был ниже посредственности. Тряская хода, шаг малый, постоянно отстает от каравана. На подъемах скоро устает. А на спусках одно горе. Помню, как сейчас, один из трудных спусков по дороге из Кызыл-Имчака в Аммаган. Спуск убийственно крут. Тропинка узкая, шириною не более как в две ладони, пролегает непосредственно над пропастью. Затем над пропастью же круто, под прямым углом, меняет направление. Взять в сторону и удалиться от пропасти невозможно: крутой, скользкий косогор. Конь мой идет как слепой, нащупывая каждый шаг. Часто останавливается. А когда подходит к повороту, при котором пропасть оказывается и сбоку и спереди, то совсем теряет самообладание и лезет в сторону от пропасти, а вместе с тем и от тропинки, на косогор. Ноги скользят, того и гляди потеряет равновесие, наконец находит для них хорошую опору и останавливается как вкопанный. Что тут делать? Огреть нагайкой и повернуть на тропинку, на край пропасти, не решаюсь. Спрыгиваю с седла на скользкий косогор, падаю, качусь вниз, но удерживаюсь за ногу оторопевшего коня, поднимаюсь и иду по тропинке, предоставляя заботу о коне подоспевшему Ашуру…
Но под моим товарищем конь был не конь, а казнь египетская. С виду он выглядел молодцом: статный, жилистый, крепкий, красивый. При покупке им все восхищались, Ашур, джигиты, хозяин. Г. Ежов усиленно рекомендовал мне сесть именно на него. Но я, по великодушию, уступил его товарищу. Оказалось: шагу нет, хода ни на что не похожая, трясет точно сейсмограф в Мессинское землетрясение. Сидеть на нем нестерпимая мука. В первые же дни он совершенно разбил моего товарища. К концу путешествия мы этого коня отдали под Ашура. И Ашур как ни лупил его нагайкой, но ходы исправить не мог, а сам через несколько дней оказался разбитым.
Последний, пятый конь нам попался замечательный. Он при покупке предназначался под вьюк. И как вьючный конь вышел образцовый. «Аллах сотворил эту лошадь и сказал: будь ты вьюком», - говорил про него Ашур.
В Таш-Курган приехали еще задолго до солнечного заката. После трудного спуска приятно было отдохнуть, попить чайку, поужинать. Таш-Курган - порядочный кишлачок, расположенный на равнине у края глубокого ущелья речки Яккобаг-Дарьи. Здесь тоже амлякдар. С ним у нашего чиновника вышло крупное недоразумение.
Ранним утром двинулись дальше. Путь наш лежал прямо к югу через перевал Кызыл-Газа в урочище Хатчи. По мостику переехали быструю мутную речку Яккобаг-Дарью и здесь расстались с провожавшею нас свитою амлякдара. Дорога шла в гору по склону ущелья. Подъем крутой и довольно трудный. Но дальше весь день была прекрасная мягкая дорога без головоломных спусков. Кызыл-Газа значит «красный перевал». Он действительно красный. Сложен из слоистых пород, окрашенных в красный цвет. Да и вся наша дорога, почти от самого Таш-Кургана, пролегала по этой полосатой красноцветной толще. Обнаженные склоны холмов, крупные обрывы ущелий несут на себе здесь именно этот красный цвет, эффектно отливающий при ярких лучах летнего солнца. Склоны покрыты арчой. Арча - это лохматое, корявое низкорослое приземистое деревцо из хвойных. Заросли арчи мало похожи на лес: отдельные деревца стоят далеко друг от друга. Лесная тень отсутствует.
С перевала Кызыл-Газа чудный вид. На севере, вдали, красуется за синеватой дымкой снеговая шапка Хазарет-и-Султана. На востоке, совсем близко, в живописном беспорядке нагромождены скалистые горные массивы во главе с горой Ходжа-Акча-Бурун. Ее снеговая вершина эффектно венчает скалистые склоны. На западе уходит вдаль невысокий красивый хребетик Ак-Кия. На перевале расположилась кочевка узбека. В окрестности, на вершинах и по склонам холмов виднеются такие же кочевки. Летом здешние горные кишлаки обыкновенно пустеют. Жители оставляют свои сакли, берут скот, уходят в горы на вольные пастбища и живут в юртах. В кишлаках остаются лишь несколько стариков-караульщиков. Большинство попадавшихся нам по дороге кишлаков были пусты.
Кочевка в Кызыл-Газа состояла из избушки и трех маленьких юрт. Избушка жалкая, сложенная из плит красного песчаника, ничем не скрепленных. Ее стены еле выдерживают на себе тяжесть плоской крыши. Юрты совсем убогие. Неуклюжий остов, составленный из тонких палок, внизу обложен циновками, а сверху прикрыт старыми дырявыми кошмами, да и то не вполне. Внизу юрта опоясана веревкой (фиг. 4).
Здесь мы устроили привал. Скипятили воды и попили чайку. Узбек угощал нас кислым молоком, поданным в грязнейшей чашке. Ашур и сопровождавший нас джигит брали кусок лепешки, макали ее вместе с грязной пятерней в молоко, а затем в рот, лепешку жевали, пальцы облизывали. «Куб якши!»
Ночевали в дачном помещении. В урочище Хатчи аксакал близлежащего кишлака поставил для нашего ночлега две юрты. Ночь провели превосходно. Мы возили с собой обычные солдатские палатки, имея в виду ночлеги вне жилья. Но пользоваться ими не пришлось ни разу. Заботливый Миркара на ночлегах вдали от кишлаков всегда приготовлял удобные юрты.
Следующий день с утра до вечера ехали без остановок хорошей дорогой, лишь по временам сворачивая в открывающиеся ущелья. Ночь опять провели в юртах близ кишлака Баш-Чарбаг на р. Уру-Дарья. В нашей юрте разостланы ковры, навалены подушки. Но нужно заметить, что они достались нашему чиновнику с бою. С ночевки в Хатчи Миркара послал амлякдару в Баш-Чарбаг приказ приготовить ночлег в юртах. Но когда сюда приехал, то увидел: юрты поставлены, а в них пусто - голая земля. Вскипел гневом мирза-баши.
«Я тебя уведомил, а ты ничего не приготовил. У меня бумага от эмира, чтоб везде принимали. Ты как нас принимаешь! Это так ты служишь эмиру? Да я тебе морду наколочу». И пошел выкладывать весь словарь бухарских крепких словечек. Амлякдара привел в панику, дрожит весь бедный, а потом повернул и бегом к кишлаку. Ковры, подушки были мигом доставлены в юрты. Расстались с Миркарой друзьями.
«Сердце не терпит, когда эмиру плохо служат», - объяснял нам Миркара свою вспыльчивость.
От Баш-Чарбаг мы направились к юго-востоку, в город Байсун. На нашем пути это был первый бухарский город. Выехали рано утром и вначале ехали действительно прекрасной равнинной дорогой. В кишлаке Мочай на р. Турган-Дарья остановились пообедать. Названная речка протекает в широкой долине, с обеих сторон окаймленной крутыми высокими склонами. Склон с левой стороны порос растительностью, лишь местами на нем выходят скалистые уступы серых известняков. Правый склон часто стоит почти вертикальной стеной, на которой обнажаются полосатые песчано-глинистые породы, окрашенные в красивые, разнообразные оттенки красного цвета. В долине много кишлаков. Располагаются они у правого склона. Сакли здесь построены из глины, но не из желтой лёссовой - такой здесь нет, - а из красной. И вот перед вами по красному склону лепятся красные сакли. Кишлачок издали почти совсем не заметен, так мало его строения выделяются на общем, одноцветном с ним, фоне.
После обеда нам предстояло пройти ущелье Оллек и перевал Катман-Чапты. Ущелье красивое. Вертикальные стены его состоят из известняка, образующего крутой живописный перегиб. Наверху порядочный ручеек водопадом свергается со скал. Подъем здесь очень крутой, но мягкий и потому не трудный. Совсем иное на перевале Катман-Чапты. Тропинка каменистая, по гладким плитам, часто и на большом протяжении лепится по карнизу над пропастью. Лошади скользят, падают. Труден был подъем, но спуск прямо невозможен. На перевале застигла ночь и весь спуск пришлось пройти в темноте. С коней все слезли и потихоньку, шаг за шагом поплелись по убийственной тропинке. На ночлег в кишлак Авлет прибыли уже в 10 часов ночи.
Намаялись страшно. Особенно плохо чувствовал себя товарищ. Трудности дороги и невыразимое качество коня вконец его доканали. Без посторонней помощи он не мог слезть с седла. Ужин был не в ужин. Лишь чайку попили с удовольствием.
V. Остановка в Байсуне. - Дорога через Банды-Хана в Кокайты. - Бухарская малярия. - Болезнь товарища.
На другой день поднялись очень поздно и выехали только в 9½ часов. От Авлета до Байсуна всего верст 6. Речная долинка на всем этом протяжении представляет сплошной сад.
В Байсуне самого бека не было, уехал собирать подать. Замещал его один из чиновников, и нам было приготовлено особое помещение. В нем стол, накрыт белой скатертью. Вокруг стола венские стулья, старые, с поломанными ножками. У стен стояли три железных кровати. Вся эта роскошь встречается только у беков и предназначена для проезжающих через их резиденцию русских. Там, где последние являются частыми гостями, обстановка сносная - стол настоящий, стулья крепкие, кровати приличные. Так, в Шаршаузе, в Гузаре, в Кулябе комнаты для русских гостей обставлены отлично. А где русский туря появляется редко, там и стол самодельный, прихрамывающий на куриных лапках, и стул о трех ножках. У амлякдаров же в большинстве случаев ни стола, ни стула, ни тем более кроватей. Когда, измученные, мы приехали в Авлет, нам достархан был предложен в саду на утрамбованной площадке: на земле ковер, на ковре скатертка со сластями, как полагается, а по краям скатертки два стула. Но стулья эти были привезены на ишаке из Байсуна и утром вперед нас отправлены обратно. Мы дорогою их обогнали. Но где русские часто ездят, там и у амлякдаров заведены столы.
Достархан в Байсуне делал беку честь: 18 тарелочек. На тарелочках разложено то же, что и у амлякдаров, но более разнообразно. Местные сласти, халва и печение, во многих видах: красные, розовые, желтые, белые в виде шариков и в виде маленьких брусков. Хотел было попробовать этой бухарской стряпни, но не мог раскусить. Ударил геологическим молотком - не берет. Сласти русских фабрик добротнее и также разнообразнее, чем у амлякдаров. Затем, были фисташки, яблоки и виноград. К фруктам мы всегда относились с большой благосклонностью, и просили чиновника устраивать так, чтоб на достархане для нас выставлялись только они. Однако достархан из дешевых местных фруктов без дорогой московской засаленной карамельки или без засиженных мухами галет - это, по местным понятиям, представляет нечто в высшей степени шокирующее. Настоять на своем нам не удалось.
Если гость не скушает выставленный достархан - хозяину большое огорчение. Достархан должен быть уничтожен - съеден, роздан, набит по карманам. Таков обычай. О нем пишут путешественники. Особенно о нем прожужжали нам все уши Ашур и джигиты. Может быть, оно и так по отношению гостей желанных, но по отношению к случайным гостям, какими были мы, это едва ли справедливо. Мне иное удалось подметить. У беков остатки достархана поступали его прислужникам. И если бека не радовало уничтожение гостем достархана, то и печалиться по этому случаю не было причин. Иное дело у амлякдаров. Там я несколько раз замечал, как хозяин, едва только мы, уезжая, поворачивались спиной к трапезе, давал знак прислужнику, и все сласти, особенно дорогие, московские, моментально отправлялись со стола в кладовую. У Ашура с джигитами были свои собственные причины отстаивать этот обычай: домой они привезли различных сластей по порядочному мешку.
В Байсуне решили провести два дня. В отдыхе нуждались все - и люди, и кони. После обеда, отдохнув хорошенько, известили замещающего бека.
Заместитель бека встретил нас на пороге небольшой комнаты. Сказал приветствие, справился о здоровье и, усадив на стулья, сам тоже сел на стул и приказал подать по стакану чаю. Разговор начал хозяин вопросом о здоровье Его Императорского Величества. Я ответил и счел своим долгом поинтересоваться здоровьем Его Высочества Эмира.
На этой первой аудиенции я все время держался серьезного тона, но товарищ портил дело, задавал такие вопросы, что Ашур не решался их перевести.
Через 10 минут окончили визит и ушли в свои апартаменты. Бек помещается в крепости, обнесенной высокой, очень толстой глинобитной стеной, переживающей период разрушения. Дом для гостей выстроен здесь же, в крепости, близ ворот. Это - низенькая глинобитная избушка, с плоскою крышей, поставленная сравнительно на высоком фундаменте. Отведенная нам комната 10 шагов в длину и 5 в ширину. К ней с одной стороны примыкает крытая длинная терраса, а с другой - маленькая комнатка, служащая умывальной. Окон не имеется, но зато шесть дверей. Над боковыми дверями находится по четыреугольному отверстию. В отверстия вставлены рамы, а в рамах вместо стекол пристроены параллельные палочки. Стены побелены и страшно мараются. Пол глиняный, устлан коврами. Потолок состоит из 9 поперечных балок. На балках настланы ровные палочки около 1 вер. в диаметре, тесно одна к другой пригнанные. Потолки в Средней Азии всюду устраиваются таким образом. При этом часто расположение палочек составляет узоры. Палочки расписываются разными красками.
Одной стороной наше помещение выходило на широкий двор, а другой в садик. Здесь перед домом выкопан квадратный бассейн, наполняющийся водою из арыка. В общем помещение недурное, день провели в нем хорошо. А ночью нам предстояло понежиться на кроватях. Кровати железные, с проволочной сеткой. В изголовье красовались азиатские подушки, длинные, почти цилиндрической формы. Кровати были покрыты роскошными одеялами из парчовой материи. Но под одеялами на кроватях ничего не было.
Рассчитывали ночью на отдых, а вышла одна маята. Напала мелкая мошкара и искусала нас страшно. Руки, ноги расчесали в кровь.
На другой день посетили базар. Базар довольно большой. Начинается он у ворот крепости. Товары на нем не разнообразные, убогие. Все привозное страшно дорого. На базаре встретили проповедника. Он расхаживал по террасе перед лавками и орал во все горло, усиленно жестикулируя. Вокруг него собралась толпа. Большие базары в Бухаре не обходятся без таких ораторов. Темой для их публичных рассказов обыкновенно служат жития мусульманских святых, чудеса, совершенные ими, реже мусульманские былины, сказания о богатырях, но часто их проповеди касаются явлений современной жизни. Среди этих базарных проповедников (они называются «маддахи») встречаются увлекательные ораторы, оказывающие на слушателей огромное влияние.
При возвращении в крепость мы обратили внимание на темные ниши в крепостной стене по бокам пересекающего ее прохода. В этих темных конурах сидят закованные в цепи и деревянные колодки преступники. Перед конурами небольшая терраска, на которую заключенных выпускают подышать свежим воздухом. На пропитание заключенных начальство не тратится. Они питаются приношениями родственников и случайных сердобольных прохожих. Большой жалости к ним туземцы не чувствуют и подаяниями не очень их балуют. Но наш Ашур оказался исключением. Во всех городах, где мы останавливались, он при отъезде оделял заключенных лепешками. Жизнь в тюрьмах ужасна. Несчастные узники томятся в затхлом, тесном помещении, вечно голодные. Цепи и колодки натирают мучительные раны и нередко совершенно калечат заключенных.
1-го августа рано утром, одарив людей бека, выехали дальше. Путь наш лежал к югу. До сего времени мы путешествовали среди типичного горного ландшафта, теперь же предстояло пересечь равнину. К северу от Байсуна на горизонте видны высокие горные громады, а к югу - лежит область предгорьев, местность понижается. Дорога идет довольно ровная, среди невысоких увальчиков. Эта область предгорий на юго-востоке ограничивается правильным хребтиком - Актау, протягивающимся в виде слабо выпуклой дуги с северо-востока на юго-запад. Хребтик не высок, но очень правилен, с мелкозубчатой вершиной. С юго-востока непосредственно к его подножию прилегает степь Кызырык-Дара, ровная как скатерть - ни холмика, ни лощинки.
Маленькая речка прорезывает Актау, образуя широкое ущелье Банды-Хана. По этому ущелью шла наша дорога. Ущелье весьма красивое. По бокам его видны вначале слои красных полосатых песчаников, круто падающие, прихотливо обточенные водою. А затем белые слои известняка, серые песчаники и глины, то вертикально поставленные, то живописно изогнутые. Воды в речке немного, да и та соленая.
В этот день мы прошли около 50 верст. Наблюдений делали немного, так как решили поскорее пробраться к р. Пянджу, в область развития интересующих нас палеозойских отложений. Дорога пошла совсем иная. Нет крутых подъемов, нет убийственных спусков, тропинка не лепится по карнизам, перед глазами не зияет пропасть. Но и здесь путника ждут свои специфические трудности. На низкой равнине зной невыносим. Солнце жжет. Мучит страшная жажда, а при дороге ни одного ключика чистой воды. Во рту сухо. Голова налита свинцом. Всякое движение отдается болью во всем теле.
На ночевку остановились верстах в 3-х к востоку от подножия Актау, в маленьком кишлачке Банды-Хана. Кишлак пуст. Все жители в горах на кочевье. И немудрено, в окрестностях кишлака в летнее время нельзя раздобыть питьевой воды, приходится за ней ездить на р. Сурхан, за 20 верст.
Спали в юрте, поставленной для нас посреди широкого чистого двора.
Раннею весною Кызырык-Дара полна жизни. Одевается густым травяным покровом и служит прекрасным пастбищем. Но летом - это пустыня. Вся растительность выжжена. Речки, ручьи, прудики высыхают. Пересекая эту степь, мы видели одних ящериц. Их здесь множество, так и шмыгают под лошадиными копытами. Особенно много попадалось маленьких детенышей.
Ровная тропинка но гладкой степи от Банды-Хана до р. Сурхана была пройдена легко. И еще задолго до полудня мы прибыли в Арка-Пая на берег Сурхана. Напившись чаю и отдохнув немного в тенистом саду, отправились на переправу через Сурхан.
Сурхан - порядочная речка, берущая начало в Гиссарском хребте. Она имеет быстрое течение и мутную-премутную воду, точно не вода перед вами, а кофейная гуща. Долина Сурхана широкая, болотистая. Во время половодья (в конце июня от таяния снегов в горах) большие пространства ее заливаются водой. В густых камышевых зарослях водятся кабаны.
Фиг. 5. Каюк на р. Сурхан
Переехали Сурхан на каюке (фиг. 5). Каюк двигался при помощи шестов, которыми каюкчи отталкивались, упираясь о дно речки. Ночевать остановились в большом кишлаке Кокайты на дворе амлякдара. Было еще очень рано, когда мы уселись за выставленный достархан. До следующего выступления возможно было отдохнуть прекрасно. Но вышел совсем не отдых.
Тотчас по приезде в Кокайты товарищ свалился. С ним начался большой жар. Должно быть, в Байсуне захватил малярию. Малярия - бич культурных оазисов Средней Азии, и особенно Бухары. На всех равнинах, а главным образом в районе речных долин, малярия ежегодно собирает обильную дань. От нее свободны только горные области. Развитию малярии здесь сильно благоприятствует распространенная культура риса. Рис - растение болотное. Для произрастания он требует много влаги. Рисовые поля затопляются водою из арыков и представляют искусственные болота, служащие источником злокачественных лихорадок. Отправляющимся в Среднюю Азию необходимо запасаться возможно большим количеством хины. Она и для себя всегда пригодится, да и местное население частенько обращается к приезжающим с просьбой дать для больных этого целительного порошка.
С целебными свойствами хины туземное население прекрасно знакомо. При остановках в малярийных местностях к нам обыкновенно обращались многие лица за этим дуру́ (лекарством).
В нашем караване за время путешествия все переболели малярией. Только я был пощажен ею. Перед поездкою в Бухару мой доктор несколько раз повторил мне обычные предохранительные против малярии меры. Это: 1) по заходе солнца в малярийных местностях не выходить из комнаты, а в комнатах затворять двери и окна, чтобы избежать укусов носителей заразы - комаров; 2) делать предохранительные приемы хинина. Вторую меру я применял неукоснительно, применение же первой оказалось невозможным. В «комнатах» здесь окон не водится, двери со щелями, над дверьми дыры. В таких комнатах от господ носителей заразы не укроешься.
На другой день по приезде в Кокайты положение больного ухудшилось. Температура к вечеру поднялась свыше 40°. О путешествии нечего было и думать. Наступили мучительно тревожные дни. Больной с температурой, доходившей до 41°, должен был валяться на полу, на коврах, полных пыли. Усиленные приемы хины, по-видимому, не оказывали никакого действия. Закрадывалось сомнение, малярия ли свалила товарища, не более ли серьезное что-нибудь. Сильный внутренний жар в знойной атмосфере крайне изнурял организм. Уже на третий день больной не мог без посторонней помощи шагу ступить. Что было делать? Сиротливое чувство полной изолированности, полной оторванности жгучею болью наполняло сердце. Помощи ждать неоткуда. Даже невозможно никого известить о своей беде. Ни телеграфа, ни почты, ни сносных путей сообщения. Жутко. Действительность рисуется в черных красках.
ПРОДОЛЖЕНИЕ