Таук: Из записной книжки разведчика. IV, V
Н. Н. Каразин. Таук. (Из записной книжки разведчика).
Глава I. Глава II. Глава III. Глава IV. Глава V. Глава VI. Глава VII. Глава VIII. Глава IX. Глава X. Глава XI.
IV. Пришли на Нарын
А ведь дорога-то все идет на спуск! Характер долинных предгорий обозначается ясно. Перевал, очевидно, пройден. Самая высокая точка - это место нашего последнего ночлега. Загляну в свою записную книжечку…
Стало заметно теплее. Перейденный нами хребет стоял за нами прочным заслоном от северо-восточного ветра. В долине, под ногами у нас, лентою вьется туманная полоса, - это Нарын, свободный от льда. Далее за ним чуть видны очертания главного хребта, а влево безобразно громоздятся одна на другую дикие, причудливые высоты. Это - группа Чаргалинских предгорий… Конечно, так!.. Там предгория богаты небольшими долинками, котловинами, где кочуют полунезависимые орды горных киргизов.
- Вы где коней скрали? - спросил я у нового моего спутника. - Там, что ли?
Я указал нагайкою в сторону предгорий.
- А там! - ответил Таук, пристально всматриваясь вдаль. - Послушай, тюра! Нам дорога теперь все правее и правее. Вон туда, где густая арча растет… Не ходи туда влево… не надо!
Шепотом сказал мне это Таук, а Дауд все-таки расслышал.
- Ты что за проводник?! - крикнул он на карлика. - Твое дело?! Это он боится с чаргалинцами встретиться… Я и то жду с минуты на минуту… Чаргалинцы спохватились уже и в погоню за конями своими пошли, - вот он и боится…
- А что мне бояться?.. Меня никто не видал, никто не знает…
- А я вот и укажу на тебя… Вот, мол, берите, это из тех самых!
- Не посмеешь!
Карлик произнес это решительно и с уверенностью в голосе, однако на меня посмотрел такими просящими заступничества глазами, что я поспешил ободрить его утвердительным кивком головы.
И это мое движение не укрылось от глаз наблюдательного Дауда.
- Смотри, тюра, - процедил он сквозь зубы, - наживешь беды с этою чумазою обезьяною!
- С тобою не нажил бы… Что ты про меня знаешь худого, что?
Карлик оживился, глаза его загорелись недобрым огоньком. Он заговорил торопливо, быстро, словно задыхаясь от злости…
- Что знаешь… что?.. - повторил он. - Аблай меня на дороге нашел… Я совсем издох… Он кормил меня, он поил… Он меня редко бил, а ты часто… За что дрался? Я не заманивал Аблая, я не продавал его… А ты это сделал… Ты хуже собаки!.. Ты и этого доброго тюра-уруса продашь… Я тебя по глазам понимаю… «Таук коней стереги, дрова таскай!»… Таука все обижают, а Таук умнее вас всех… Я пропаду, - ты пропадешь раньше… Я все скажу, что знаю… Вот что!..
Признаюсь, эта пылкая тирада меня озадачила, а моего Дауда еще больше. Он вдруг будто смирился, - пожал плечами, улыбнулся и кротко, насколько мог только подделать свой голос на этот лад, произнес:
- Ну что окрысился?.. Я пошутил… Отчего не посмеяться от скуки?..
- То-то! - проворчал Таук и самодовольно повернул своего вьючка на боковую тропинку, круто поворачивавшую вправо и прихотливыми зигзагами спускавшуюся в самую гущу зарослей.
Мы с Даудом последовали за ним.
Как тут хорошо!.. Какая разница с тем обледенелым, опасным карнизом, который мы, слава Богу, уже миновали. Совсем тепло. Я даже сбросил бурку со спины и приторочил ее за седлом. Заросли становились все гуще… По мере того, как мы спускались все ниже и ниже, к арче стали примешиваться и другие виды предгорной растительности; кое-где белелись даже кривые стволики нашей родной березки; круглые, поросшие густым мхом камни проглядывали из-под талого, разрыхленного оттепелью снега… Ноги лошадей местами вязли по колена. Часто в кустах слышался шорох и шумный взлет куропаток… Красавец фазан раза два перебежал нашу тропинку… Сама тропинка была проложена не человеческими, даже не конскими ногами, и на ней виднелись бесчисленные кабаньи следы… Экая дичь! Экое приволье для охотника!..
Я было приготовил свою двустволку…
- Не надо, тюра, не надо! - испуганно остановил меня, поняв мое движение, Таук. - Не надо шуму… надо тихонько!.. Ты выстрелишь здесь, а там, далеко, услышат… Смотришь, - пойдут… Не надо, чтобы тебя видели…
- Да мы и не прячемся… Дауд, расскажи ему, кто мы такие…
- Стану я всякому рассказывать… - отвечал мой джигит. - Он все равно не поймет… Мы вот с ним послы, к самому хану кокандскому едем… Вот кто мы такие!..
- До хана далеко еще - сомнительно покачал головою карлик, - а тут народ такой, что и на хана не посмотрит. Тише пойдем, скоро пройдем… Никто не увидит, - целее будем…
- Тише так тише… Что же, провизии у нас пока довольно!
Однако мы забирались в такую непролазную глушь, что движение наше становилось с каждым часом все труднее и труднее. Лошади уставали заметно. Короткий день догорал, сумерки сгущались быстро… Надо было засветло позаботиться о месте ночлега…
Первое условие стоянки, важнейшее, - это вода поблизости. В настоящем нашем положении - это условие могло быть легко устранено: кругом снег, значит, вода, - становись, где хочешь, где кони стали. Мы на южном склоне, теперь тепло… Сырые облака, впрочем, окутывают нас со всех сторон, медленно ползут, цепляясь за выступы скал, и группы хвойных деревьев, осаживая на наши одежды легкий слой серебристого инея, а все-таки тепло, - не так, как там, на проклятом перевале. Станем хоть тут, здесь вот посуше как будто… Сейчас огонь разложим, чаю заварим, напьемся, да и спать…
Дауд говорит:
- Ну, ты, обезьяна, принимайся за свое дело, - собирай дрова, зажигай огонь!..
- И огня не надо… и так тепло!.. - отвечает карлик. - Огонь ночью далеко видно… Там скажут: что такое там за огонь?.. место нежилое, а огонь!.. Смотреть придут… Не надо на нас смотреть… нехорошо!..
- Да что мы, дьявол ты этакий, воры, что ли? - закричал Дауд. - От кого нам прятаться?.. Теперь бы нам прямо на кишлаки идти, в чай-хане бы с людьми сидели хорошими, разговоры бы вели дельные… Уж и так тюра тебя послушался, в сторону взял, а тебе все мало…
- «С людьми хорошими!» - передразнил его Таук. - С хорошими людьми еще успеешь наговориться. Дай время худым уйти сначала!
- А откуда худые люди пришли? Ты почем знаешь?
- Лисица бежала, - хвостом махала: вот я и понял… Я, ведь и по-лисьему понимаю!..
- Кто такие?
- Сарбазы ханские, краснохалатники, вот кто!
- Видел, что ли?
- Нет, не видал, а по времени ждать надо: семь дней на Рабат стоял, в трубы трубил, горлом громко кричал и бумагой махал… Пять дней Чим-Булан приходил, Шарипа-бая ограбил, две девки увез да шесть баранов… Бумага махал, опять громко кричал и в трубы трубил, два дня на Нарын лошадей купал… Броду нет, каик (лодка) развалился, переправы нет… очень ругался, прочь пошел… Ему на эту сторону надо, а где переправа? Ты знаешь?
- Переправа?.. - Дауд задумался и начал что-то соображать. - Переправа… гм… - повторил он… - Если на Чим-Булане нету, в Кара-су есть…
- А где Кара-су?
- Кара-су?..
- То-то, забыл, должно быть…
- Близко…
- Как раз против нас, внизу… Светло было бы, - видно было бы…
- Вот оно что! Надо тюра моему доложить… - решил мой джигит… - Я вот ему скажу все и посоветую, как дальше идти и что делать надо… Тюра, ты спишь?..
Я откликнулся не сразу. Прилегши на бурку, я притворился дремлющим, а между тем внимательно вслушивался в разговоры моих спутников, хорошо освоившись с их особенным воровским жаргоном. Сообщение Таука о ханских сарбазах меня более чем заинтересовало, даже не на шутку встревожило. Очевидно, в долине бродят ханские отряды. С какою целью?.. «Бумага махал, громко кричал, трубы трубил» - ясно, что с отрядом ездили глашатаи, о чем-то объявляющие народу, а о чем именно?.. Вот тут-то и представляется широкое поле для всяких предположений и опасений… А ну, как дело касается именно меня или моего товарища К., выехавшего месяцем раньше, с подобною же, также замаскированною целью… Положим, что документы мои все в порядке, даже свидетельство коканского посла в Ташкенте с его собственною печатью, а все-таки надо быть очень и очень осторожным… Это вот и карлик смекнул разом, и рассуждает дельно… Конечно, гораздо лучше не встречаться на пути с ханскими сарбазами, да и вообще избегать густонаселенных местностей… Все это хорошо, но очень стеснительно… А все-таки, о чем объявляли ханские глашатаи, - надо узнать непременно… Дауда одного послать разве туда вниз, а самому переждать?..
Слышу, Таук говорит моему джигиту:
- Знаешь что? Ты здесь оставайся с тюра, а я пешком схожу один. Тут меня не знают… то есть, хоть и видали, да худого я ничего не сделал им: песни пел да милостыню собирал, это ничего… Я опять в чай-хане Мурад-бия зайду и все там разузнаю: у Мурада много народу собирается… он на дороге сидит и все знает… Нигде, как у него, сарбазы чай пили… Поразузнаю и приду сюда сказать… Ты посиди здесь, я живо сбегаю: день пройдет, да еще полночи, - я и назад ворочусь… Только напой меня чаем да мяса дай… Таук очень есть хочет!
«План недурен», - подумал я.
- Это я все скажу тюра, ты не в свое дело не суйся! - заметил, подумав немного, Дауд и, подтянувши кушак, снова подошел ко мне:
- Проснись, тюра, дело есть, и даже очень важное дело!
- Ну, что скажешь?
- Да вот, узнал я, что внизу казенный человек…
- Какой казенный?..
- Ну какой? Известно, который самому хану служит, - сарбаз, значит, самый, может, первый у хана человек будет, и ему попадаться на глаза не следует…
- Да ты почем знаешь?
- Кто, я-то?.. - хвастливо воскликнул мой проводник. Да я все знаю, я сквозь землю вижу. Я по звездам могу читать. Вот что! Разве ты меня не знаешь, кто я?
- Знаю.
- То-то… Так чем нам идти вниз, лучше я сам один съезжу, все расспрошу, - ну, и там это окажется… Нам, положим, бояться некого, сами мы не последние люди, а все-таки лучше узнать…
- Съезди…
- Или лучше Таука послать… Пускай скажет там, что, мол, такие-то важные гости к ним едут, чтобы приготовили все, что следует… Я велю, чтобы Таук ехал? Что ему, даром, что ли, хлеб наш жрать? Пускай служит!..
- Ну, скажи Тауку!..
Наглый тон моего слуги положительно начал меня раздражать не на шутку, и я пристально стал вглядываться в глаза Дауда. Тот смутился слегка и стал почему-то усиленно разглаживать складки своего левого рукава.
- Сказать?.. - пробормотал он, потупившись…
- Теперь скоро светать будет! - заговорил я покойно, но только не в тоне сообщения, а прямо в виде приказания. - Вот уже белеет туман наверху. За тем камнем ты разведи самый маленький огонь, - его не видно будет. Согрей чайники и накорми Таука; он очень голоден. Таук не поедет, а пойдет пешком и в полночь назад вернется, он и узнает, что там читали казенные люди, и куда пошли, и сколько их было, - все узнает…
- Ты слышал разве?..
- Я все слышу и больше тебя знаю. Так и помни! Ты подумать еще не успел, а я уж знаю, что у тебя в голове. Ты видел это?
Я протянул правую руку и показал перстень с печатью на своем указательном пальце.
- Знаешь ли ты, что это такое?
- Кольцо… Как же, знаю… - смущенным голосом пробормотал видимо опешивший Дауд.
- Так вот видишь, какое это кольцо. Мне стоит только повернуть его печатью на ладонь, - и я сейчас скажу, что у человека на душе, а захочу, чтобы дурного человека скорчило в три погибели, так сейчас, как подстреленный волк, сдохнет передо мною… Ты знаешь это?
- Я тебе предан, тюра, я за тебя в огонь и в воду… Я знаю, что ты сильный и властный… За что же ты на меня сердишься?..
Сказать откровенно, так я и сам не знал, за что именно я на него рассердился, даже до угроз, но чтобы не уронить себя в глазах моего пройдохи, я покойно добавил:
- Пока я не сержусь, а худо будет, если ты провинишься передо мною… Вот и старайся… Вари чай, да с огнем осторожнее!..
- Слушаю, господин… Сейчас будет готово… - и Дауд принялся за бивуачное хозяйство.
Рассветало. Туман наверху подернулся золотистым отливом утренней зари, стало свежей, и с невидимой еще внизу реки повеяло холодом. Дремавшие лошади стали пофыркивать и шумно отряхивались от насевшего на них за ночь инея. В воздухе протянулась струйка дыма от нашего костра, и аппетитно запахло гарью и копотью медного чайника, дразня усиленный аппетит.
V. Сарбазы
Пока Дауд варил чай, а Таук, чтобы не терять времени, запихивал за обе щеки остатки холодного мяса аркара, я соображал свое настоящее положение.
Обогнув озеро Иссык-Куль с северо-восточной стороны, мы направились на запад, вдоль хребта Терек-Тау, и перевалили на южную его сторону у День-Герме. Затем мы отыскали перевал через Джатым-Тау; этот очень важный перевал - Суок, что значит «холодный», был как раз тот, где мы встретили конокрадов. Перевалив через него мы могли бы сразу спуститься в населенную долину Нарына, но предпочли уклониться от многолюдства и долго шли в полугорье, пока не стали ночлегом на данном месте. Вся долина - под нами, и сквозное сообщение с этою долиною найдено. Более половины моей задачи, именно основная ее часть решена. Все это сделано в самое невыгодное время года, зимою, когда о перевале Суок ходили слухи, что он только летом переходим, и то для пешего человека, в крайнем случае для вьючных ишаков. Открытие бесценное и важное! Собственно говоря, я мог бы с вполне спокойною совестью вернуться назад тою же, уже знакомою дорогою. Можно, положим, рискнуть двинуться в горный лабиринт, лежавший на северо-западе и совершенно не исследованный, держась направления на Аулиэ-Ата, но это слишком рискованно, почти неодолимо. Вернуться назад спокойнее, но зато крайне неудобно по некоторым соображениям, чисто психического свойства. Мы, доверенные приказчики известного торгового дома Хмурова и Комп., едем с целью показать образцы наших товаров, расспросить местных жителей о том, что им именно надо, и вдруг, не видав почти этих жителей, повернем оглобли, да как раз в такую минуту, когда ханские люди ездят и об чем-то объявляют! Неловко! Прямо, значит, более, чем навлечь на себя подозрение, - просто выдать настоящую нашу миссию… Перед кем, однако, выдать? Перед Даудом да этим юродивым карликом? Да хоть бы и перед ними! Впрочем, и то сказать, опасность есть, бесспорно; но разве эта опасность стала больше, чем прежде? Может быть, даже встреча с этими ханскими сарбазами не только для нас не опасна, но даже очень полезна: я сильно возлагаю свои надежды на свидетельство Хаким-бая, коканского посланника в Ташкенте. Именно перед ханскими чиновниками эта бумага должна иметь бо́льшую силу и значение, чем перед безграмотным полукочевым населением гор Агели. Под охраною этих бумаг, мне удастся попасть в такие людные центры ханства, как Наманган, может быть, даже самый Кокан. О, как бы это было хорошо! Какое бы это было блистательное исполнение возложенного на меня поручения! А разве уже это так опасно? Все-таки, пускай сходит, попытается Таук, а когда он вернется, мы тотчас же спустимся на Нарын, переправимся на ту сторону и поедем на настоящую, уже разработанную, культурную дорогу. Дальше видно будет, смотря по обстоятельствам. Но почему только этот карлик думает, что встреча с ханскими чиновниками может иметь роковые для нас последствия? Почему он предполагает, что я должен всеми силами стараться избегать этой встречи? Почему он так видимо оберегает меня от этой встречи? Все это тоже вопросы еще не совсем решенные. Во всяком случае, нужно держаться крайне осмотрительно…
- Я еду, тюра! - перебил мои размышления Таук.
Он дожевывал что-то, и изо рта его валил пар от горячего чая.
- Я еду, тюра! - повторил он и, проходя около меня так близко, что даже задел своим малахаем, шепотом добавил: - А ты Дауду не верь и меня жди… слышишь? Жди!!!
Через минуту он скрылся в чаще арчи, быстро не то сбегая, не то скатываясь по разрытым, усеянным камнями склонам обрыва.
- Верь мне, тюра, - не то обиженно, не то пророчески, во всяком случае очень многозначительно, произнес Дауд. - Этот горбатый черт не доведет до добра… Не к хорошему он к нам привязался… Гнал бы его в шею, а то лучше мне бы позволил спустить его как и куда следует!
- Это не твое дело! - заметил я своему джигиту. - Думай только о том, что, когда я вернусь и буду тобою вполне доволен, то получишь медаль и денег гораздо больше, чем мог бы получить на службе у самого коканского хана… Вот об этом думай. Да помни об этом также!..
И я снова показал ему перстень на пальце.
Дауд даже вздрогнул и, потупясь, произнес:
- А я разве тебе, тюра, не верен?
- Пока - да! Ну, давай и мне чаю… Ты заварил свежего?
- Готово, тюра.
Тем временем солнце высоко взошло над горами, и его животворные лучи окончательно разогнали туман; только высоко, под снежною пеленою глетчеров, неслись золотистые разорванные клочья облаков, отбрасывая на сверкающих гранях скользящие голубые тени. Внизу, под нашими ногами, не более как в одной версте, вилась широкая, сизо-свинцовая лента Нарына, с берегами, поросшими редкою растительностью. Густые камышовые заросли широко расползались в сторону долины, где виднелась почти отвесная стена матерого берега; далее, кое-где прорезывали легкую дымку тумана группы садов, и чернелись закопченные верха кибиток и сакель. Дальше всего поднимался гребень дальних гор, местами оголенных, местами покрытых снегом; в самой долине снег лежал только по впадинам, да по северным склонам невысоких холмов, изредка увенчанных сторожевыми вышками и глинобитными куполами могильных сооружений. В мой сильный бинокль можно было хорошо рассмотреть и узкую полосу дороги, тянувшейся к реке от ближайшего кишлака, и стадо верблюдов, уныло бродившее по оголенной почве. Но что особенно обратило на себя мое внимание, - это конная группа, столпившаяся у самого берега, там, где в камышах виднелись две больших лодки (каика) с тяжелыми носами, кормами и низкими, почти в уровень воды, бортами. Здесь были разложены костры, поднимавшие к небу густые столбы дыма, и стояло несколько шалашей из камыша, покрытых черными, прокопченными войлоками. Люди у берега видны были совершенно ясно, чему особенно помогали их красные халаты. Очевидно, это и были сарбазы; у двоих ярко сверкали на солнце большие медные трубы за плечами. Лошади были на привязях и расставлены просторно: значит, это злые жеребцы, разобщенные, чтобы не бились друг с другом. Дальше виднелись и вьючные, скромные кони, столпившиеся в плотную кучу. Доносился по временам даже неясный гул голосов, особенно в те минуты, когда ветер, повинуясь непонятному капризу, менял направление и дул в нашу сторону.
- Слышал?
- Теперь они по нашему пути вплоть до Суока пойдут… Это они, верно, за теми конокрадами гонятся… Только ау! - Не догнать… Наши теперь уже за вторые горы прошли, они уже далеко теперь. Не догонят… опоздали… ха, ха!..
Дауд видимо радовался, что наши ушли, а тем не догнать, но он, наверное, ошибался. Ошибался не в том, что сарбазам не догнать воровской шайки, а в самой цели следования ханского отряда: стали бы те с такою силою гоняться за несколькими безоружными ворами?!..
- Вот те сарбазы, о которых Таук говорил! - протянул руку Дауд. - Ишь ведь, хорошо, что мы в сторону с дороги сошли, да повыше забрались, а то бы как раз им встретились Они сюда, на нашу сторону переправляться хотят, - надо быть, в чиреевские аулы, больше некуда. Это те аулы, что мы ночью стороною объехали… Еще собаки лаяли… Слышал?
С усиленным нетерпением я ждал ночи и возврата моего посланного, который наверное сообщит мне истинную причину появления военного отряда в этом захолустье.
- Ты думаешь? - улыбнулся я.
- А то зачем же им шляться здесь?.. Они сюда и не заглядывают вовеки. Последний раз, я еще маленьким был, когда приходили сарбазы. Тогда чиреевцы ханского сборщика податей зарезали и казну ограбили. Тогда приходили… Да мы все ушли!.. Что мы, их ждать, что ли, станем?!.. Как прослышали, что идут и ханский гнев несут, мы сейчас все в горы и скотину отогнали. Они пришли, саклюшки пожгли, да ни с чем и ушли; а больше вот по сие время не приходили. Зачем им сюда ходить?
- А ты разве сам чиреевец?
- Я-то? Я-то не здешний, да все равно, я ведь маленький тогда был, сказано, совсем… Я сборщика не резал… Я ведь еще не понимал ничего. Вот Джюра, - тот помнит, да Массол покойный помнил; это он сяркера резал, а я еще маленький был… Я тогда курицу не мог бы зарезать… Где же мне, ребенку глупому?!..
Я успокоил провравшегося слугу, сказав, что мне решительно все равно, резал ли он кого или не резал. Я приказал ему только не увлекаться и не высовываться очень из-за утеса, да лошадей наших убрать куда-нибудь подальше.
Дауд понял, что это давно пора было сделать и, забрав в руки все три чумбура, повел коней выше, в первую попавшуюся расщелину, а я остался на своем удобном наблюдательном посту.
Между тем переправа уже началась. Все вьюки и люди забрались на каики, кроме одного, который разделся донага и, сидя на расседланной белой лошади, смело погнал коня в воду. Несколько человек пеших, оставшихся на берегу, с криком, махая палками и плетьми, погнали весь табун за белою передовою лошадью; слышно было, как вода с плеском раздалась, принимая в себя эту живую кучу конских тел. Первая лодка, полегче, оттолкнулась шестом с отмели и поплыла вслед за табуном; вторая, большая, последовала за ними. Всю плывущую группу сильно сносило по течению. Я рассчитывал, где бы они могли пристать к этому берегу, и, следя вдоль берегового ската, только теперь заметил еще двух человек, тоже конных, но не краснохалатников, которые скакали во всю прыть, ныряя в береговых зарослях, махая руками и указывая плывущим удобное место пристани.
Откуда же эти люди явились? Раньше ли успели переправиться, как местные, знающие жители, или провели ночь на этом берегу вместе с нами, даже так близко?..
- Это не здешние! - заметил Дауд. - И. кони у них не здешние: смотри, какие хорошие! Лучше, чем у сарбазов, казенные! Не знаю, что за люди, а узнать надо… Вот посмотрим, вместе ли пойдут, когда переправятся, или дальше своею дорогою погонят… И что за люди такие появились?..
- Смотри, не шли ли они за нами, по нашему следу? - говорю я.
- За нами - может, а по следу - нет: какой тут след, когда снег метет? Никакого следа нет. Да мы и не дорогою шли, все стороною держались… Я нарочно так вел. Вот погоди, увидим… Хочешь, я поближе подойду, повиднее будет?
- Сиди со мною! Лошадей хорошо ли припрятал?
- Шайтан не скоро найдет… Эк опять задымил, проклятый!
Это уже относилось к остаткам нашего утреннего костра, который Дауд поспешил окончательно притушить комьями грязи со снегом…
- Так-то лучше!
Передовой белый жеребец уже достиг отмели и в галоп вынес своего голого всадника на сухое место. Поднимая тучи водяных брызг, с шумом и плеском выбрался и весь табун, перехваченный всадниками с этого берега… Стали подтягиваться и немного отставшие лодки…
Голый сейчас же соскочил с лошади и стал бегать и кричать, размахивая руками и щелкая себя по бедрам: озяб, должно быть, сильно, бедняга. А один из загадочных всадников спешился тоже и стал набирать сушняка для костра… Я наблюдал внимательно за всем, что происходило внизу… Мне казалось, что отряд ханских сарбазов, переправившись, немедленно оседлает коней и поедет дальше: судя по расположению бивуака на том берегу, они там провели всю ночь, - значит, и сами отдохнули, и лошадей выкормили. Надо бы им пользоваться ясным днем: ведь азиаты никогда по ночам не ездят, а между тем, судя по всему, что творилось, сарбазы, очевидно, готовились стать продолжительным лагерем… Уже не один, а несколько костров ярко пылали на берегу, с вьюков поснимали котлы и приладили их к огню, даже шалаш начали строить и лошадей своих, снова оседланных, расположили в порядке на приколы. Что бы это могло значить? Удивление мое возросло еще более, когда я увидел, что человека три конных, теперь с лошадьми уже, снова разместились на большом каике и тронулись обратно, на тот берег; с ними отправился и один из этих новых всадников: другой остался на этом берегу. Что за причта такая? Что за перемена диспозиции?.. Очевидно также, что виною всему эти двое новых. Оставшийся здесь что-то очень энергично говорит с начальником отряда… Не слыхать только, но зато в мой бинокль видно отлично… А Дауд так и без бинокля лучше моего видит!..
- А ведь я его узнал этого, что в белой чалме, - говорит мой джигит: - это, помнишь ты, тот андижанский купец, что мы в Верном видели. Это он самый… Чего его сюда принесло, собаку?!
Да, конечно, они становятся здесь лагерем… Я даже вздрогнул, и в сердце у меня похолодело: мне показалось, что этот андижанский купец показывает рукою в нашу сторону… Я даже попятился немного. Дауд, - должно быть, ему тоже это показалось, - припал головою к самой земле и затаил дыхание.
Ну, это, положим, вздор… Мы их видим - это точно; но чтобы они могли видеть нас, - это невозможно: мы так хорошо скрыты и этим утесом, и широко расползшимися ветвями арчи, что никакой острый глаз не мог бы открыть нашего убежища… И действительно, это просто случайность… Вот они уже и не смотрят в нашу сторону, а спокойно уселись оба у огня, и старший даже заглянул в котел, открыв на минуту его крышку… Это случайность, не более…
- Это вот он что видел, - шепчет Дауд: - видишь, орел над нами летает, вон и другой тоже… Экие разбойники! Что им, гадинам, надо? Это они орлов увидали… ничего!..
- Должно быть, орлов!
- Когда стемнеет, мы совсем отсюда уйдем. Мы вон туда пойдем, вверх, а после спустимся к воде, верст за двадцать отсюда. Пускай стоят, стерегут, - нам не мешают, и мы им также!
- Вот ночью подождем Таука!
- Не жди ты его, дьявола, тюра: ну его к черту!.. Без него все хорошо было, а с ним - как бы хуже не вышло! Не жди!
Но я все-таки решил дождаться карлика: я был убежден, что мы от него больше узнаем, чем от всех наших догадок и предположений, и опять послал Дауда наведаться к лошадям, не прерывая лично своих наблюдений над всем, что происходило в лагере.
Так прошел томительно длинный день, - хоть и зимний, сравнительно короткий, но мне показавшийся длиннее всякого летнего… Спустилась ночь и с нею неразрывно связанный густой туман. Теперь мы были в полной безопасности. Проголодались мы оба ужасно; последнее мясо было доедено на рассвете. Огонь для чаю разложить вновь было крайне опасно… Горные козы подходили близко, почти на пистолетный выстрел, да стрелять нельзя: положение свое выдать… И не дремлется, сна нет, а Таука тоже нет как нет… Вернется ли еще?..
И самого меня стало одолевать сомнение, не тронуться ли в путь, не теряя времени, подальше от подозрительного лагеря?
- А как ты думаешь, - обратился я к Дауду, - найдет ли нас Таук, если мы уйдем отсюда?
- Лучше бы не находил!
- Ты все свое!
- Жареным будет пахнуть, - найдет… Вот хоть бы так, как оттуда!..
Действительно, снизу, где виднелись три багровых, расплывающих в тумане световых пятна, до нашего голодного носа доносился вкусный запах жареного сала.
- Знаешь что, тюра? - вдруг встрепенулся мой джигит. - Они ночью крепко спят, и часовой заснет… Я знаю, всегда часовые спят, а собак с ними нету. Я тихонько спущусь и все мясо у них выкраду. Право, выкраду… Я раз так из-под носа у сарбазов целого барана унес и еще халат впридачу… Тогда и собаки были, да я их отманил и прирезал, а барана скрал. Я это сделаю. Вот погоди только, уснут покрепче!
Предложение это было очень правдоподобно, но я все-таки строго запретил приводить его в исполнение.
Вдруг к моим ногам подкатилось какое-то жалкое живое существо. И как оно незаметно подкралось?!
- Это я, тюра! - послышался голос Таука, и я почувствовал поцелуй на своей руке. - Это я… Только тише…
- Пришел! - недовольным голосом проговорил Дауд.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие произведения Николая Каразина: [ На далеких окраинах] (роман), [ В камышах] (отрывок из повести), [ Юнуска-головорез], [ Старый Кашкара], [ Богатый купец бай Мирза-Кудлай], [ Докторша], [ Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту], [ Байга], [ Джигитская честь], [ Тюркмен Сяркей], [ Атлар], [ Наурусова яма], [ Кочевья по Иссык-Кулю], [ Три дня в мазарке], [ Писанка], [ От Оренбурга до Ташкента], [ Скорбный путь].
Глава I. Глава II. Глава III. Глава IV. Глава V. Глава VI. Глава VII. Глава VIII. Глава IX. Глава X. Глава XI.
IV. Пришли на Нарын
А ведь дорога-то все идет на спуск! Характер долинных предгорий обозначается ясно. Перевал, очевидно, пройден. Самая высокая точка - это место нашего последнего ночлега. Загляну в свою записную книжечку…
Стало заметно теплее. Перейденный нами хребет стоял за нами прочным заслоном от северо-восточного ветра. В долине, под ногами у нас, лентою вьется туманная полоса, - это Нарын, свободный от льда. Далее за ним чуть видны очертания главного хребта, а влево безобразно громоздятся одна на другую дикие, причудливые высоты. Это - группа Чаргалинских предгорий… Конечно, так!.. Там предгория богаты небольшими долинками, котловинами, где кочуют полунезависимые орды горных киргизов.
- Вы где коней скрали? - спросил я у нового моего спутника. - Там, что ли?
Я указал нагайкою в сторону предгорий.
- А там! - ответил Таук, пристально всматриваясь вдаль. - Послушай, тюра! Нам дорога теперь все правее и правее. Вон туда, где густая арча растет… Не ходи туда влево… не надо!
Шепотом сказал мне это Таук, а Дауд все-таки расслышал.
- Ты что за проводник?! - крикнул он на карлика. - Твое дело?! Это он боится с чаргалинцами встретиться… Я и то жду с минуты на минуту… Чаргалинцы спохватились уже и в погоню за конями своими пошли, - вот он и боится…
- А что мне бояться?.. Меня никто не видал, никто не знает…
- А я вот и укажу на тебя… Вот, мол, берите, это из тех самых!
- Не посмеешь!
Карлик произнес это решительно и с уверенностью в голосе, однако на меня посмотрел такими просящими заступничества глазами, что я поспешил ободрить его утвердительным кивком головы.
И это мое движение не укрылось от глаз наблюдательного Дауда.
- Смотри, тюра, - процедил он сквозь зубы, - наживешь беды с этою чумазою обезьяною!
- С тобою не нажил бы… Что ты про меня знаешь худого, что?
Карлик оживился, глаза его загорелись недобрым огоньком. Он заговорил торопливо, быстро, словно задыхаясь от злости…
- Что знаешь… что?.. - повторил он. - Аблай меня на дороге нашел… Я совсем издох… Он кормил меня, он поил… Он меня редко бил, а ты часто… За что дрался? Я не заманивал Аблая, я не продавал его… А ты это сделал… Ты хуже собаки!.. Ты и этого доброго тюра-уруса продашь… Я тебя по глазам понимаю… «Таук коней стереги, дрова таскай!»… Таука все обижают, а Таук умнее вас всех… Я пропаду, - ты пропадешь раньше… Я все скажу, что знаю… Вот что!..
Признаюсь, эта пылкая тирада меня озадачила, а моего Дауда еще больше. Он вдруг будто смирился, - пожал плечами, улыбнулся и кротко, насколько мог только подделать свой голос на этот лад, произнес:
- Ну что окрысился?.. Я пошутил… Отчего не посмеяться от скуки?..
- То-то! - проворчал Таук и самодовольно повернул своего вьючка на боковую тропинку, круто поворачивавшую вправо и прихотливыми зигзагами спускавшуюся в самую гущу зарослей.
Мы с Даудом последовали за ним.
Как тут хорошо!.. Какая разница с тем обледенелым, опасным карнизом, который мы, слава Богу, уже миновали. Совсем тепло. Я даже сбросил бурку со спины и приторочил ее за седлом. Заросли становились все гуще… По мере того, как мы спускались все ниже и ниже, к арче стали примешиваться и другие виды предгорной растительности; кое-где белелись даже кривые стволики нашей родной березки; круглые, поросшие густым мхом камни проглядывали из-под талого, разрыхленного оттепелью снега… Ноги лошадей местами вязли по колена. Часто в кустах слышался шорох и шумный взлет куропаток… Красавец фазан раза два перебежал нашу тропинку… Сама тропинка была проложена не человеческими, даже не конскими ногами, и на ней виднелись бесчисленные кабаньи следы… Экая дичь! Экое приволье для охотника!..
Я было приготовил свою двустволку…
- Не надо, тюра, не надо! - испуганно остановил меня, поняв мое движение, Таук. - Не надо шуму… надо тихонько!.. Ты выстрелишь здесь, а там, далеко, услышат… Смотришь, - пойдут… Не надо, чтобы тебя видели…
- Да мы и не прячемся… Дауд, расскажи ему, кто мы такие…
- Стану я всякому рассказывать… - отвечал мой джигит. - Он все равно не поймет… Мы вот с ним послы, к самому хану кокандскому едем… Вот кто мы такие!..
- До хана далеко еще - сомнительно покачал головою карлик, - а тут народ такой, что и на хана не посмотрит. Тише пойдем, скоро пройдем… Никто не увидит, - целее будем…
- Тише так тише… Что же, провизии у нас пока довольно!
Однако мы забирались в такую непролазную глушь, что движение наше становилось с каждым часом все труднее и труднее. Лошади уставали заметно. Короткий день догорал, сумерки сгущались быстро… Надо было засветло позаботиться о месте ночлега…
Первое условие стоянки, важнейшее, - это вода поблизости. В настоящем нашем положении - это условие могло быть легко устранено: кругом снег, значит, вода, - становись, где хочешь, где кони стали. Мы на южном склоне, теперь тепло… Сырые облака, впрочем, окутывают нас со всех сторон, медленно ползут, цепляясь за выступы скал, и группы хвойных деревьев, осаживая на наши одежды легкий слой серебристого инея, а все-таки тепло, - не так, как там, на проклятом перевале. Станем хоть тут, здесь вот посуше как будто… Сейчас огонь разложим, чаю заварим, напьемся, да и спать…
Дауд говорит:
- Ну, ты, обезьяна, принимайся за свое дело, - собирай дрова, зажигай огонь!..
- И огня не надо… и так тепло!.. - отвечает карлик. - Огонь ночью далеко видно… Там скажут: что такое там за огонь?.. место нежилое, а огонь!.. Смотреть придут… Не надо на нас смотреть… нехорошо!..
- Да что мы, дьявол ты этакий, воры, что ли? - закричал Дауд. - От кого нам прятаться?.. Теперь бы нам прямо на кишлаки идти, в чай-хане бы с людьми сидели хорошими, разговоры бы вели дельные… Уж и так тюра тебя послушался, в сторону взял, а тебе все мало…
- «С людьми хорошими!» - передразнил его Таук. - С хорошими людьми еще успеешь наговориться. Дай время худым уйти сначала!
- А откуда худые люди пришли? Ты почем знаешь?
- Лисица бежала, - хвостом махала: вот я и понял… Я, ведь и по-лисьему понимаю!..
- Кто такие?
- Сарбазы ханские, краснохалатники, вот кто!
- Видел, что ли?
- Нет, не видал, а по времени ждать надо: семь дней на Рабат стоял, в трубы трубил, горлом громко кричал и бумагой махал… Пять дней Чим-Булан приходил, Шарипа-бая ограбил, две девки увез да шесть баранов… Бумага махал, опять громко кричал и в трубы трубил, два дня на Нарын лошадей купал… Броду нет, каик (лодка) развалился, переправы нет… очень ругался, прочь пошел… Ему на эту сторону надо, а где переправа? Ты знаешь?
- Переправа?.. - Дауд задумался и начал что-то соображать. - Переправа… гм… - повторил он… - Если на Чим-Булане нету, в Кара-су есть…
- А где Кара-су?
- Кара-су?..
- То-то, забыл, должно быть…
- Близко…
- Как раз против нас, внизу… Светло было бы, - видно было бы…
- Вот оно что! Надо тюра моему доложить… - решил мой джигит… - Я вот ему скажу все и посоветую, как дальше идти и что делать надо… Тюра, ты спишь?..
Я откликнулся не сразу. Прилегши на бурку, я притворился дремлющим, а между тем внимательно вслушивался в разговоры моих спутников, хорошо освоившись с их особенным воровским жаргоном. Сообщение Таука о ханских сарбазах меня более чем заинтересовало, даже не на шутку встревожило. Очевидно, в долине бродят ханские отряды. С какою целью?.. «Бумага махал, громко кричал, трубы трубил» - ясно, что с отрядом ездили глашатаи, о чем-то объявляющие народу, а о чем именно?.. Вот тут-то и представляется широкое поле для всяких предположений и опасений… А ну, как дело касается именно меня или моего товарища К., выехавшего месяцем раньше, с подобною же, также замаскированною целью… Положим, что документы мои все в порядке, даже свидетельство коканского посла в Ташкенте с его собственною печатью, а все-таки надо быть очень и очень осторожным… Это вот и карлик смекнул разом, и рассуждает дельно… Конечно, гораздо лучше не встречаться на пути с ханскими сарбазами, да и вообще избегать густонаселенных местностей… Все это хорошо, но очень стеснительно… А все-таки, о чем объявляли ханские глашатаи, - надо узнать непременно… Дауда одного послать разве туда вниз, а самому переждать?..
Слышу, Таук говорит моему джигиту:
- Знаешь что? Ты здесь оставайся с тюра, а я пешком схожу один. Тут меня не знают… то есть, хоть и видали, да худого я ничего не сделал им: песни пел да милостыню собирал, это ничего… Я опять в чай-хане Мурад-бия зайду и все там разузнаю: у Мурада много народу собирается… он на дороге сидит и все знает… Нигде, как у него, сарбазы чай пили… Поразузнаю и приду сюда сказать… Ты посиди здесь, я живо сбегаю: день пройдет, да еще полночи, - я и назад ворочусь… Только напой меня чаем да мяса дай… Таук очень есть хочет!
«План недурен», - подумал я.
- Это я все скажу тюра, ты не в свое дело не суйся! - заметил, подумав немного, Дауд и, подтянувши кушак, снова подошел ко мне:
- Проснись, тюра, дело есть, и даже очень важное дело!
- Ну, что скажешь?
- Да вот, узнал я, что внизу казенный человек…
- Какой казенный?..
- Ну какой? Известно, который самому хану служит, - сарбаз, значит, самый, может, первый у хана человек будет, и ему попадаться на глаза не следует…
- Да ты почем знаешь?
- Кто, я-то?.. - хвастливо воскликнул мой проводник. Да я все знаю, я сквозь землю вижу. Я по звездам могу читать. Вот что! Разве ты меня не знаешь, кто я?
- Знаю.
- То-то… Так чем нам идти вниз, лучше я сам один съезжу, все расспрошу, - ну, и там это окажется… Нам, положим, бояться некого, сами мы не последние люди, а все-таки лучше узнать…
- Съезди…
- Или лучше Таука послать… Пускай скажет там, что, мол, такие-то важные гости к ним едут, чтобы приготовили все, что следует… Я велю, чтобы Таук ехал? Что ему, даром, что ли, хлеб наш жрать? Пускай служит!..
- Ну, скажи Тауку!..
Наглый тон моего слуги положительно начал меня раздражать не на шутку, и я пристально стал вглядываться в глаза Дауда. Тот смутился слегка и стал почему-то усиленно разглаживать складки своего левого рукава.
- Сказать?.. - пробормотал он, потупившись…
- Теперь скоро светать будет! - заговорил я покойно, но только не в тоне сообщения, а прямо в виде приказания. - Вот уже белеет туман наверху. За тем камнем ты разведи самый маленький огонь, - его не видно будет. Согрей чайники и накорми Таука; он очень голоден. Таук не поедет, а пойдет пешком и в полночь назад вернется, он и узнает, что там читали казенные люди, и куда пошли, и сколько их было, - все узнает…
- Ты слышал разве?..
- Я все слышу и больше тебя знаю. Так и помни! Ты подумать еще не успел, а я уж знаю, что у тебя в голове. Ты видел это?
Я протянул правую руку и показал перстень с печатью на своем указательном пальце.
- Знаешь ли ты, что это такое?
- Кольцо… Как же, знаю… - смущенным голосом пробормотал видимо опешивший Дауд.
- Так вот видишь, какое это кольцо. Мне стоит только повернуть его печатью на ладонь, - и я сейчас скажу, что у человека на душе, а захочу, чтобы дурного человека скорчило в три погибели, так сейчас, как подстреленный волк, сдохнет передо мною… Ты знаешь это?
- Я тебе предан, тюра, я за тебя в огонь и в воду… Я знаю, что ты сильный и властный… За что же ты на меня сердишься?..
Сказать откровенно, так я и сам не знал, за что именно я на него рассердился, даже до угроз, но чтобы не уронить себя в глазах моего пройдохи, я покойно добавил:
- Пока я не сержусь, а худо будет, если ты провинишься передо мною… Вот и старайся… Вари чай, да с огнем осторожнее!..
- Слушаю, господин… Сейчас будет готово… - и Дауд принялся за бивуачное хозяйство.
Рассветало. Туман наверху подернулся золотистым отливом утренней зари, стало свежей, и с невидимой еще внизу реки повеяло холодом. Дремавшие лошади стали пофыркивать и шумно отряхивались от насевшего на них за ночь инея. В воздухе протянулась струйка дыма от нашего костра, и аппетитно запахло гарью и копотью медного чайника, дразня усиленный аппетит.
V. Сарбазы
Пока Дауд варил чай, а Таук, чтобы не терять времени, запихивал за обе щеки остатки холодного мяса аркара, я соображал свое настоящее положение.
Обогнув озеро Иссык-Куль с северо-восточной стороны, мы направились на запад, вдоль хребта Терек-Тау, и перевалили на южную его сторону у День-Герме. Затем мы отыскали перевал через Джатым-Тау; этот очень важный перевал - Суок, что значит «холодный», был как раз тот, где мы встретили конокрадов. Перевалив через него мы могли бы сразу спуститься в населенную долину Нарына, но предпочли уклониться от многолюдства и долго шли в полугорье, пока не стали ночлегом на данном месте. Вся долина - под нами, и сквозное сообщение с этою долиною найдено. Более половины моей задачи, именно основная ее часть решена. Все это сделано в самое невыгодное время года, зимою, когда о перевале Суок ходили слухи, что он только летом переходим, и то для пешего человека, в крайнем случае для вьючных ишаков. Открытие бесценное и важное! Собственно говоря, я мог бы с вполне спокойною совестью вернуться назад тою же, уже знакомою дорогою. Можно, положим, рискнуть двинуться в горный лабиринт, лежавший на северо-западе и совершенно не исследованный, держась направления на Аулиэ-Ата, но это слишком рискованно, почти неодолимо. Вернуться назад спокойнее, но зато крайне неудобно по некоторым соображениям, чисто психического свойства. Мы, доверенные приказчики известного торгового дома Хмурова и Комп., едем с целью показать образцы наших товаров, расспросить местных жителей о том, что им именно надо, и вдруг, не видав почти этих жителей, повернем оглобли, да как раз в такую минуту, когда ханские люди ездят и об чем-то объявляют! Неловко! Прямо, значит, более, чем навлечь на себя подозрение, - просто выдать настоящую нашу миссию… Перед кем, однако, выдать? Перед Даудом да этим юродивым карликом? Да хоть бы и перед ними! Впрочем, и то сказать, опасность есть, бесспорно; но разве эта опасность стала больше, чем прежде? Может быть, даже встреча с этими ханскими сарбазами не только для нас не опасна, но даже очень полезна: я сильно возлагаю свои надежды на свидетельство Хаким-бая, коканского посланника в Ташкенте. Именно перед ханскими чиновниками эта бумага должна иметь бо́льшую силу и значение, чем перед безграмотным полукочевым населением гор Агели. Под охраною этих бумаг, мне удастся попасть в такие людные центры ханства, как Наманган, может быть, даже самый Кокан. О, как бы это было хорошо! Какое бы это было блистательное исполнение возложенного на меня поручения! А разве уже это так опасно? Все-таки, пускай сходит, попытается Таук, а когда он вернется, мы тотчас же спустимся на Нарын, переправимся на ту сторону и поедем на настоящую, уже разработанную, культурную дорогу. Дальше видно будет, смотря по обстоятельствам. Но почему только этот карлик думает, что встреча с ханскими чиновниками может иметь роковые для нас последствия? Почему он предполагает, что я должен всеми силами стараться избегать этой встречи? Почему он так видимо оберегает меня от этой встречи? Все это тоже вопросы еще не совсем решенные. Во всяком случае, нужно держаться крайне осмотрительно…
- Я еду, тюра! - перебил мои размышления Таук.
Он дожевывал что-то, и изо рта его валил пар от горячего чая.
- Я еду, тюра! - повторил он и, проходя около меня так близко, что даже задел своим малахаем, шепотом добавил: - А ты Дауду не верь и меня жди… слышишь? Жди!!!
Через минуту он скрылся в чаще арчи, быстро не то сбегая, не то скатываясь по разрытым, усеянным камнями склонам обрыва.
- Верь мне, тюра, - не то обиженно, не то пророчески, во всяком случае очень многозначительно, произнес Дауд. - Этот горбатый черт не доведет до добра… Не к хорошему он к нам привязался… Гнал бы его в шею, а то лучше мне бы позволил спустить его как и куда следует!
- Это не твое дело! - заметил я своему джигиту. - Думай только о том, что, когда я вернусь и буду тобою вполне доволен, то получишь медаль и денег гораздо больше, чем мог бы получить на службе у самого коканского хана… Вот об этом думай. Да помни об этом также!..
И я снова показал ему перстень на пальце.
Дауд даже вздрогнул и, потупясь, произнес:
- А я разве тебе, тюра, не верен?
- Пока - да! Ну, давай и мне чаю… Ты заварил свежего?
- Готово, тюра.
Тем временем солнце высоко взошло над горами, и его животворные лучи окончательно разогнали туман; только высоко, под снежною пеленою глетчеров, неслись золотистые разорванные клочья облаков, отбрасывая на сверкающих гранях скользящие голубые тени. Внизу, под нашими ногами, не более как в одной версте, вилась широкая, сизо-свинцовая лента Нарына, с берегами, поросшими редкою растительностью. Густые камышовые заросли широко расползались в сторону долины, где виднелась почти отвесная стена матерого берега; далее, кое-где прорезывали легкую дымку тумана группы садов, и чернелись закопченные верха кибиток и сакель. Дальше всего поднимался гребень дальних гор, местами оголенных, местами покрытых снегом; в самой долине снег лежал только по впадинам, да по северным склонам невысоких холмов, изредка увенчанных сторожевыми вышками и глинобитными куполами могильных сооружений. В мой сильный бинокль можно было хорошо рассмотреть и узкую полосу дороги, тянувшейся к реке от ближайшего кишлака, и стадо верблюдов, уныло бродившее по оголенной почве. Но что особенно обратило на себя мое внимание, - это конная группа, столпившаяся у самого берега, там, где в камышах виднелись две больших лодки (каика) с тяжелыми носами, кормами и низкими, почти в уровень воды, бортами. Здесь были разложены костры, поднимавшие к небу густые столбы дыма, и стояло несколько шалашей из камыша, покрытых черными, прокопченными войлоками. Люди у берега видны были совершенно ясно, чему особенно помогали их красные халаты. Очевидно, это и были сарбазы; у двоих ярко сверкали на солнце большие медные трубы за плечами. Лошади были на привязях и расставлены просторно: значит, это злые жеребцы, разобщенные, чтобы не бились друг с другом. Дальше виднелись и вьючные, скромные кони, столпившиеся в плотную кучу. Доносился по временам даже неясный гул голосов, особенно в те минуты, когда ветер, повинуясь непонятному капризу, менял направление и дул в нашу сторону.
- Слышал?
- Теперь они по нашему пути вплоть до Суока пойдут… Это они, верно, за теми конокрадами гонятся… Только ау! - Не догнать… Наши теперь уже за вторые горы прошли, они уже далеко теперь. Не догонят… опоздали… ха, ха!..
Дауд видимо радовался, что наши ушли, а тем не догнать, но он, наверное, ошибался. Ошибался не в том, что сарбазам не догнать воровской шайки, а в самой цели следования ханского отряда: стали бы те с такою силою гоняться за несколькими безоружными ворами?!..
- Вот те сарбазы, о которых Таук говорил! - протянул руку Дауд. - Ишь ведь, хорошо, что мы в сторону с дороги сошли, да повыше забрались, а то бы как раз им встретились Они сюда, на нашу сторону переправляться хотят, - надо быть, в чиреевские аулы, больше некуда. Это те аулы, что мы ночью стороною объехали… Еще собаки лаяли… Слышал?
С усиленным нетерпением я ждал ночи и возврата моего посланного, который наверное сообщит мне истинную причину появления военного отряда в этом захолустье.
- Ты думаешь? - улыбнулся я.
- А то зачем же им шляться здесь?.. Они сюда и не заглядывают вовеки. Последний раз, я еще маленьким был, когда приходили сарбазы. Тогда чиреевцы ханского сборщика податей зарезали и казну ограбили. Тогда приходили… Да мы все ушли!.. Что мы, их ждать, что ли, станем?!.. Как прослышали, что идут и ханский гнев несут, мы сейчас все в горы и скотину отогнали. Они пришли, саклюшки пожгли, да ни с чем и ушли; а больше вот по сие время не приходили. Зачем им сюда ходить?
- А ты разве сам чиреевец?
- Я-то? Я-то не здешний, да все равно, я ведь маленький тогда был, сказано, совсем… Я сборщика не резал… Я ведь еще не понимал ничего. Вот Джюра, - тот помнит, да Массол покойный помнил; это он сяркера резал, а я еще маленький был… Я тогда курицу не мог бы зарезать… Где же мне, ребенку глупому?!..
Я успокоил провравшегося слугу, сказав, что мне решительно все равно, резал ли он кого или не резал. Я приказал ему только не увлекаться и не высовываться очень из-за утеса, да лошадей наших убрать куда-нибудь подальше.
Дауд понял, что это давно пора было сделать и, забрав в руки все три чумбура, повел коней выше, в первую попавшуюся расщелину, а я остался на своем удобном наблюдательном посту.
Между тем переправа уже началась. Все вьюки и люди забрались на каики, кроме одного, который разделся донага и, сидя на расседланной белой лошади, смело погнал коня в воду. Несколько человек пеших, оставшихся на берегу, с криком, махая палками и плетьми, погнали весь табун за белою передовою лошадью; слышно было, как вода с плеском раздалась, принимая в себя эту живую кучу конских тел. Первая лодка, полегче, оттолкнулась шестом с отмели и поплыла вслед за табуном; вторая, большая, последовала за ними. Всю плывущую группу сильно сносило по течению. Я рассчитывал, где бы они могли пристать к этому берегу, и, следя вдоль берегового ската, только теперь заметил еще двух человек, тоже конных, но не краснохалатников, которые скакали во всю прыть, ныряя в береговых зарослях, махая руками и указывая плывущим удобное место пристани.
Откуда же эти люди явились? Раньше ли успели переправиться, как местные, знающие жители, или провели ночь на этом берегу вместе с нами, даже так близко?..
- Это не здешние! - заметил Дауд. - И. кони у них не здешние: смотри, какие хорошие! Лучше, чем у сарбазов, казенные! Не знаю, что за люди, а узнать надо… Вот посмотрим, вместе ли пойдут, когда переправятся, или дальше своею дорогою погонят… И что за люди такие появились?..
- Смотри, не шли ли они за нами, по нашему следу? - говорю я.
- За нами - может, а по следу - нет: какой тут след, когда снег метет? Никакого следа нет. Да мы и не дорогою шли, все стороною держались… Я нарочно так вел. Вот погоди, увидим… Хочешь, я поближе подойду, повиднее будет?
- Сиди со мною! Лошадей хорошо ли припрятал?
- Шайтан не скоро найдет… Эк опять задымил, проклятый!
Это уже относилось к остаткам нашего утреннего костра, который Дауд поспешил окончательно притушить комьями грязи со снегом…
- Так-то лучше!
Передовой белый жеребец уже достиг отмели и в галоп вынес своего голого всадника на сухое место. Поднимая тучи водяных брызг, с шумом и плеском выбрался и весь табун, перехваченный всадниками с этого берега… Стали подтягиваться и немного отставшие лодки…
Голый сейчас же соскочил с лошади и стал бегать и кричать, размахивая руками и щелкая себя по бедрам: озяб, должно быть, сильно, бедняга. А один из загадочных всадников спешился тоже и стал набирать сушняка для костра… Я наблюдал внимательно за всем, что происходило внизу… Мне казалось, что отряд ханских сарбазов, переправившись, немедленно оседлает коней и поедет дальше: судя по расположению бивуака на том берегу, они там провели всю ночь, - значит, и сами отдохнули, и лошадей выкормили. Надо бы им пользоваться ясным днем: ведь азиаты никогда по ночам не ездят, а между тем, судя по всему, что творилось, сарбазы, очевидно, готовились стать продолжительным лагерем… Уже не один, а несколько костров ярко пылали на берегу, с вьюков поснимали котлы и приладили их к огню, даже шалаш начали строить и лошадей своих, снова оседланных, расположили в порядке на приколы. Что бы это могло значить? Удивление мое возросло еще более, когда я увидел, что человека три конных, теперь с лошадьми уже, снова разместились на большом каике и тронулись обратно, на тот берег; с ними отправился и один из этих новых всадников: другой остался на этом берегу. Что за причта такая? Что за перемена диспозиции?.. Очевидно также, что виною всему эти двое новых. Оставшийся здесь что-то очень энергично говорит с начальником отряда… Не слыхать только, но зато в мой бинокль видно отлично… А Дауд так и без бинокля лучше моего видит!..
- А ведь я его узнал этого, что в белой чалме, - говорит мой джигит: - это, помнишь ты, тот андижанский купец, что мы в Верном видели. Это он самый… Чего его сюда принесло, собаку?!
Да, конечно, они становятся здесь лагерем… Я даже вздрогнул, и в сердце у меня похолодело: мне показалось, что этот андижанский купец показывает рукою в нашу сторону… Я даже попятился немного. Дауд, - должно быть, ему тоже это показалось, - припал головою к самой земле и затаил дыхание.
Ну, это, положим, вздор… Мы их видим - это точно; но чтобы они могли видеть нас, - это невозможно: мы так хорошо скрыты и этим утесом, и широко расползшимися ветвями арчи, что никакой острый глаз не мог бы открыть нашего убежища… И действительно, это просто случайность… Вот они уже и не смотрят в нашу сторону, а спокойно уселись оба у огня, и старший даже заглянул в котел, открыв на минуту его крышку… Это случайность, не более…
- Это вот он что видел, - шепчет Дауд: - видишь, орел над нами летает, вон и другой тоже… Экие разбойники! Что им, гадинам, надо? Это они орлов увидали… ничего!..
- Должно быть, орлов!
- Когда стемнеет, мы совсем отсюда уйдем. Мы вон туда пойдем, вверх, а после спустимся к воде, верст за двадцать отсюда. Пускай стоят, стерегут, - нам не мешают, и мы им также!
- Вот ночью подождем Таука!
- Не жди ты его, дьявола, тюра: ну его к черту!.. Без него все хорошо было, а с ним - как бы хуже не вышло! Не жди!
Но я все-таки решил дождаться карлика: я был убежден, что мы от него больше узнаем, чем от всех наших догадок и предположений, и опять послал Дауда наведаться к лошадям, не прерывая лично своих наблюдений над всем, что происходило в лагере.
Так прошел томительно длинный день, - хоть и зимний, сравнительно короткий, но мне показавшийся длиннее всякого летнего… Спустилась ночь и с нею неразрывно связанный густой туман. Теперь мы были в полной безопасности. Проголодались мы оба ужасно; последнее мясо было доедено на рассвете. Огонь для чаю разложить вновь было крайне опасно… Горные козы подходили близко, почти на пистолетный выстрел, да стрелять нельзя: положение свое выдать… И не дремлется, сна нет, а Таука тоже нет как нет… Вернется ли еще?..
И самого меня стало одолевать сомнение, не тронуться ли в путь, не теряя времени, подальше от подозрительного лагеря?
- А как ты думаешь, - обратился я к Дауду, - найдет ли нас Таук, если мы уйдем отсюда?
- Лучше бы не находил!
- Ты все свое!
- Жареным будет пахнуть, - найдет… Вот хоть бы так, как оттуда!..
Действительно, снизу, где виднелись три багровых, расплывающих в тумане световых пятна, до нашего голодного носа доносился вкусный запах жареного сала.
- Знаешь что, тюра? - вдруг встрепенулся мой джигит. - Они ночью крепко спят, и часовой заснет… Я знаю, всегда часовые спят, а собак с ними нету. Я тихонько спущусь и все мясо у них выкраду. Право, выкраду… Я раз так из-под носа у сарбазов целого барана унес и еще халат впридачу… Тогда и собаки были, да я их отманил и прирезал, а барана скрал. Я это сделаю. Вот погоди только, уснут покрепче!
Предложение это было очень правдоподобно, но я все-таки строго запретил приводить его в исполнение.
Вдруг к моим ногам подкатилось какое-то жалкое живое существо. И как оно незаметно подкралось?!
- Это я, тюра! - послышался голос Таука, и я почувствовал поцелуй на своей руке. - Это я… Только тише…
- Пришел! - недовольным голосом проговорил Дауд.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие произведения Николая Каразина: [ На далеких окраинах] (роман), [ В камышах] (отрывок из повести), [ Юнуска-головорез], [ Старый Кашкара], [ Богатый купец бай Мирза-Кудлай], [ Докторша], [ Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту], [ Байга], [ Джигитская честь], [ Тюркмен Сяркей], [ Атлар], [ Наурусова яма], [ Кочевья по Иссык-Кулю], [ Три дня в мазарке], [ Писанка], [ От Оренбурга до Ташкента], [ Скорбный путь].