Царевское городище и следы Дешт-Кипчакского царства
А. Терещенко. Окончательное исследование местности Сарая, с очерком следов Дешт-Кипчакского царства // Ученые записки Императорской Академии наук по первому и третьему отделениям. Том 2. Выпуск 1. 1853.
Изразец с персидскими стихами. Царевское городище. XIV в.
Эрмитаж. (http://protatar.ru/epoha-zolotoy-ordyi-arheologiya/)
[Читано в заседании III отделения 8 апреля 1853. Об исследовании местности Сарая было помещено в «Журнале Мин. внутр. дел» 1847 г., ян. 9, под заглавием «Четырехлетние археологические поиски в развалинах Сарая (с 1843-1846)», с приложением плана, и в «Северн. пчеле» 1848 г. №№ 26, 28, 29-31, 240 и 243; 1849 г. №№ 255, 257-260; 1850 г. № 139-140. За последний год только в отрывке.]
Местность Сарая была подвергаема раскопке в 1850 и 1851 годах, во всех возможных направлениях: не только окрестности бывшей столицы, но решительно все средоточие его и древнее магометанское кладбище не остались без расследований. При постоянных усилиях открыть в целости памятники письменные, не было в том успеха, ибо все откапывалось перегоревшим или до того пережженным, что отрытые в пепле камень и металл и вынутые оттуда крошились как пересохшая глина. Иногда нельзя было узнать перегоревшего металла, т. е. благородный ли он или неблагородный, и лишь по блеску беловатому, с золотистыми искрами, можно было заключить, что это был благородный металл. Несмотря на резкие остатки повсеместного истребления огнем, попадались доски, столбы деревянные и каменные, и бревна: последние были длиною около трех саженей. Под ними валялись карнизы, камни из породы гранита, мрамор зеленоватый с крапинами, красный, синеватый, бело-серый и белый, наподобие каррарского. Попадавшиеся же во множестве изразцы голубые, синие, зеленые и белые имели остатки от надписей и узоров. Так, на одном беловатом, разбитом начетверо, находились посредине лилии, а по краям следующие персидские стихи: «О сердце! смотри на мир по твоему желанию. Смотри, как в нем люди подвергаются испытаниям, подобно Ною в течение тысячи лет (его жизни). Смотри, как в мире разведено много садов и цветов. Смотри, сколько воздвигнуто в свете исполинских чертогов и дворцов! Смотри, во сколько тысяч атласу и парчей золотых облекали себя (люди) гордо, и вслед за тем уничтожали их» [Из стихотворений знаменитого поэта Саади, коего сочинения напечатаны вполне 1795 г., в Калькуте, под заглавием «The Persian and Arabick Works of Saadee». Приведенная здесь надпись помещена во II томе, на обороте 222 листа. Саади жил 102, а по другим 120 лет; он умер в Ширазе 691 гиджры, или в 1292 году, и там погребен (т. I, с. X. 111). Почерк письма, находящегося на изразце, можно отнесть к началу XIV века. По этому, не только ученые монгольского царства, но и художники, избиравшие из стихов Саади надписи для своих вещей, были знакомы с современною им поэзиею.].
Изразцы мозаические, находимые между горелым, на стенах зданий обрушенных, в стенах на полу комнат и на самом полу, были перебиты или прокопчены дымом; позолота же на них, украшения, изображения разнообразные и цветы, как то: лилии, тюльпаны, незабудки, звездочки, кружочки и письмена, все это, часто покрытое одним чистым золотом, было прокопчено дымом, отчего слетала позолота при легком дуновении. Цвет красок мозаика - голубой, синий, красноватый, палевый и белый - сохранил большею частию свою прекрасную яркость; но жаль было смотреть на обвалившиеся стены мозаические, погребенные под кучами камней, известки, щебня, уголья и сажи. Иногда ряды карниз и мозаика лежали под спудом перегорелого; там же валялись обломки колонн, расцвеченных голубым, палевым и темно-кирпичным мозаиком. Рисунки на колоннах состояли из одинаковых цветов, как на стенах. Под основаниями зданий и около них откапывались трубы водопроводные. В двух, сравнявшихся с землею, зданиях торчали в углу одной комнаты две печи, из коих в одной найдена глиняная разбитая посуда, скорлупа яичная, косточки бараньи и рыбьи, а в другой была вьюшка железная и горшок с перегоревшим хлебом. По направлению водопроводных труб, лежавших недалеко от высохшего пруда, были два горна, уже разрушенные: внутри их и около были разбросаны слитки металлические и стеклообразные. Иногда на отвалившейся штукатурке виднелись надписи изглаженные или одни остатки от них. Так, на одном осколке было несколько слогов на арабском языке: велаке мен, т. е. «страсть к тебе».
Отрываемый в ямах зерновой хлеб был, так сказать, засыпан угольями, сажею и золою. На ровных местах откапывали тогда горелое, толщиною на аршин, и там попадались пережженные медные чаши, котлы чугунные и сосуды глиняные разнообразные. При открытии одного каменного подвала, были найдены на полу: парча, пронизки цветные, корзины, плетенные из тростника и растения, называемого куга (род тонкого тростника); масло в кувшинах, орешки, печенные из пшеничной муки, и хлеб в кусках: все это было сожжено. Орешки суть четыреугольные, которые доселе в большом употреблении между царевскими татарами, пекущими их на масле. Мне известно, что такими орешками лакомятся и русские. Трудно решить: кто от кого позаимствовал их? - В двух разрушенных комнатах стоял, подле стены, горшок с бараньим жиром, около валялись скорлупа от яиц куриных, кости куриные, шелуха от крупной и мелкой рыбы, мука пережженная, тростник и веревочки перегорелые. На блюде же, зеленоватого цвета и уже разбитом, лежало смолистое вещество, издававшее душистый запах. В углу других комнат лежала в куче писчая бумага, обратившаяся в сажу, и кувшинчик, внутри коего были лоскуточки шелковой материи. Изразцы мозаические, там попадавшиеся, имели остатки от надписей, коих иные буквы величиною до 7 вершков. Весьма много валялось еще изразцов, крытых одним золотом. Противоположно этому зданию было отыскано несколько форм гипсовых, с изображением на них цветов и разводов. На одной форме выставлена по краям надпись, которая изображена наоборот, и слова, по всей вероятности, суть: эль-мюльк - «государство, господство», к коим недостает Аллаг; в соединении с этим слогом можно бы составить тот смысл, что «господство принадлежит Богу».
Кости рогатого скота, лошадиные и верблюжьи, бабки и альчики, находились кучами; некоторые из бабок и альчиков были налиты свинцом. Были кости резаные и приготовленные для черенков, рукояток, набалдашников, прутиков рукодельных и кружков; последние насаживались на черенки вместо украшений. Было найдено несколько зубов от гребня женского, раковин перламутровых и речных мелких, носимых на шее вместо пронизок. В одной раковине перламутровой была тертая синяя краска.
Предметы хозяйственных потребностей отрывались так же, как и прежде; они суть: топоры, обухи, молоты, пилы, серпы, ковыры (коими подчищают растения в садах и огородах), лопатки, обручи, петли дверные, болты и засовы. Краска: бакан, синяя, желтая, голубая, красная, кирпичная, белила, и замазка стекольная. Краска попадалась разбросанною по земле и в разбитых сосудах: чашах, мисках, горшочках и кувшинчиках. Бруски, камни точильные, жернова мельничные и ручные, грифельные обломки, формы гипсовые, каменные, свинцовые; посуда медная, фаянсовая, стеклянная, глиняная простая и разноцветная, чернильницы цветные и стеклянные. Некоторые надписи на кувшинах довольно замечательны; так, например, из отысканных в прежние годы вокруг пояска одного тыквообразного кувшина: Нянг унамим тюкурек алдын алтун таркаби… Сафи ми тултур хкади алтун таркаби, т. е. «Лишив меня чести и славы, ты отнял мою чашу золотую… Наполнив вином золотую чашу, обратил ее в золото». - Чернильницы цветные имели подпись и украшения. На одной персидская надпись, которую читают двояко: а) кавкаби даулет мюльк берадер Ибн-Айдар, т. е. «звезда могущественного царства, брат Ибн-Айдара», и б) мюреккеб дан мелик берадер Ибн-Айдар, т. е. «чернильница царя, брата Ибн-Айдара». На некоторых чашах были узоры с позолотою, а на других следы надписей на арабском, персидском и татарском языках. Откапывались обломки от медных подсвечников, глиняные цельные и разбитые подсвечники, совершенно как малороссийские каганцы, иногда с фитильнею. Попадались между бревнами денежные горшочки и кадки. Одна цельная кадка была вырыта из-под пола кирпичного: она окружностию 62½ вер., в вышину 24½ вер., а в поперечнике около горла 12 вер. Внизу горла клеймо, величиною немного поболее гроша, с татарскою надписью: اندك مز کبیر سز - эндек миз, кебир сиз, т. е. «мы маленькие, а вы великие». Полагать должно, что эта припись сделана художником, подносившим вещь своей работы кому-либо из особ знатных.
Обломки стеклянные от кувшинов, бокалов, кружек и чаш имели цвет голубой, темно-синий, зеленоватый, серебряный и золотой. На одном куске выведены украшения наподобие рококо, с заклинательною надписью на арабском языке из суннитского изречения «нет бога кроме Бога», لا اله الا الله. Буквы величиною около полувершка, оттиснуты правильно и красиво.
Принадлежности украшений: пронизки, кольца, перстни, серьги и пуговицы золоченые, серебряные и простые были почти все повреждены или перетлели, и зеркала металлические. На одном из прежде отысканных зеркал была персидская надпись: Изед, «Бог»; на другом китайская, не совсем разборчивая. По краям стоят изречения: сы бу дань и, т. е. «умирая, не заниматься настоящим и не помышлять о будущем». Чрез несколько знаков следуют: сы бу чждан мао, т. е. «умирая, не затрудняться костью черепахи» (у китайцев издревле и доныне фантастические изображения на черепахе имеют таинственные значения при предсказывании о будущем). Затем еще идут четыре знака: чжи до сы сюн, т. е. «уметь принять смерть, злополучие»… В строке срединного кружка стоит знак древнейшего почерка, называемый чжуань, коего значение есть тень, небо, и, вероятно, относится к властителю (сыну неба). Надпись китайская, по мнению синологов, состоит из знаков почерка ли, коего начало восходит ко II веку по Р. X. Этот почерк весьма сходен с употребляемым ныне в деловых бумагах и отличается только некоторыми изменениями в чертах.
Куски парчи, шелковой материи, холста и тесьмы совершенно истлели. Бубенчики, носимые на епископских мантиях, попадались в золе и саже, отчего немногие сохранились в целости. Такой же участи подверглись вещи рукодельные: наперстки, игольники и ножницы; сапожные орудия: шила, прави́ла (коими выправляют швы у сапог), подковы, гвоздики, коими подбивают сапоги; кожа, скроенная для сапог и башмаков; игорные кости, зерень, шашки шахматные и рыболовные удочки для ловления красной и мелкой рыбы.
На одном почти ровном месте отрылись два в беспорядочном положении скелета. Один остов, обращенный головою на северо-запад, был без рук, а ноги его лежали поперек туловища; другой был без черепа; все кости, за исключением рук, как бы изрублены в мелкие куски и сложены в кучу. Между обоими остовами были набросаны уголья, зола и осколки от глиняной посуды; поверх костей лежал мелкий кирпич. Вдали от них найдено несколько других остатков: иные без черепов, а другие без рук и ног. Под полом здания отрыли в могиле скелет младенца, уже без всяких украшений, но остались признаки парчи с золотыми блестками. В двух аршинах от него лежал кувшин из красноватой глины, имеющий коническую форму, наподобие находимых в развалинах Ольвии, Керчи, Феодосии и других эллинских поселений. Огонь, оставивший повсюду следы своего истребления, коснулся самых могил, ибо было отрыто несколько скелетов пережженных и засыпанных золою. При отрытии одного жилья нашли в нем склеп. Что тут было жилье, это доказывается проведенными по стенам его и под полом водопроводными трубами, соединявшимися с водохранилищем. Пол был устлан голубыми изразцами, а стены покрыты мозаиком с позолотою. Внутри того же здания было найдено много битой стеклянной посуды, пережженной материи, орехов, черносливу, изюму и фиников. Склеп, стоявший там, был обведен гранитною стеною, уцелевшею с одной стороны. По вскрытии склепа, имевшего длину три аршина, нашли в нем дубовый гроб, окованный железными скобами, который, однако же, весь перетлел. В гробу лежал скелет, обернутый в кисею, окаймленную черной шелковою бахромой. Все остальное, и даже некоторые кости, истлели; череп местами перегнил, а зубы пожелтели от гнилости. По чрезмерно поврежденному состоянию остова, можно отнести погребение к глубокой древности, и умершая особа, может быть, из знатного или ханского рода, потому что подобной усыпальницы, окруженной гранитною стеною, не было еще отрываемо; кроме того, усыпальница расположена между предполагаемыми дворцами. На двух стенах, противоположно гранитной, торчали мозаические изразцы с остатками букв: Аллаг и Махмуд, с коими обыкновенно неразлучно суннитское изречение «нет бога кроме Бога, Магомет посланник его». Недалеко от склепа найдены четыре медные подсвечника, два крючка от висячих ламп, крышечка и медная цепочка от лампы.
Монеты отрывались преимущественно медные, частию серебряные; всего отрыто 4.337, а именно: медных 4.083, серебряных 254. Первые до того покрылись ярью венецианскою, что не было возможности свести с них вековой зелени. По некоторым надписям видно, что монеты принадлежат ко временам ханов Узбека, Джанибека, Бирдибека, Кульпы, Невруз-бека, Хызра, Мюрида, Хайра-Пулада, Пулада-Ходжы, Кильдибека, Азиза-Шейха и Тохтамыша, с первой половины XIV до конца того же столетия. Все биты в Сарае, Новом Сарае, Гюлистане и Новом Гюлистане. Некоторые попадались завернутыми в тряпочке, от шести до десяти вместе, времен ханов Джанибека и Хызра. Есть монеты достопримечательные, например, Джанибека 1342 и 1351 годов и Пулада-Ходжы 1364 года.
В числе золотоордынских монет было отрыто несколько серебряных копеек, времен в. к. Иоанна III; две крымские, хана Крым-Гирея, битые в Багче-Сарае; две медные иранские, из дома Гулагу, и четыре медные китайские. Из иранских одна Ануширвана-хана, последнего из династии Гулагу, и бита, как думают, в честь его эшрефом Чобаниди. На краю написано: «Тебриз, 752 гиджры» = 1351 г. по Р. X. Имя хана истерто, посредине находится украшение вроде цветка. На обороте суннитское изречение «нет бога кроме Бога; Магомет посланник его», и вокруг имена первых четырех калифов: Абу-Бекра, Омара, Османа и Али. Монета эта, по мнению знаменитого академика нашего Френа, вовсе неизвестна в нумизматике. Из китайских монет есть одна достопримечательная и редкая. На ней с лицевой стороны написано: джи джен, тун бао, «высшая правота, монета ходячая», а на обороте по-тибетски: кхи, и этот слог имеет здесь значение в смысле редкого. Она принадлежит к 1341 году по Р. X., династии монгольской Юан, чеканена в стране тибетской, в правление Джи-Джен (высшей правоты). На другой монете написано с лицевой стороны: джи юань, «неограниченность управления», а на обороте: тинь бао, «обыкновенная монета»; чеканена 1335 г. по Р. X. На третьей с лицевой стороны: си юань, «верх радости», а на обороте: нин бао, «спокойная драгоценность». На четвертой с лицевой стороны: юань тун, «высшая прозорливость», а на обороте: фен бао, «обильная монета». Почерк на этих древних деньгах называется син шу, «ходячее письмо», доныне употребляемое. Все эти монеты монгольской династии, современны хану Узбеку, который, как известно, есть потомок Чингисхана.
Наибольшая часть отрытых вещей состоит из мозаиков, кувшинов, чаш, из обломков от разных сосудов и украшений, орудий хозяйственных и земледельческих, уже известных по прежним находкам; флакончиков, чернильниц, пуговиц, колечек, бубенчиков, пряжек, подвесок, пронизок, уховерток, подсвечников, медных стрел и т. п., также известных по прежним описаниям. Примечательнейшие находки, кроме вышеисчисленных, суть следующие. Фунтовик складной и весовые доли. Они состоят из фунта, четверти, осьмины и двенадцатой доли, и по сравнению с русским перевешивают 14 золотниками. На одной части фунтовика находится изображение тигра или льва. Кружок медный, вроде печати. На обеих его сторонах следы букв, из коих одни несколько заметны и читаются так: Абдул. Это имя или владетеля этой печати, или, быть может, самого хана Абд-уллы, известного в наших летописях под названием Авдуллы и Овдуллы, царствовавшего с 1362 по 1368 год. Часть как бы от разрубленной пополам печати, со следами букв и с украшениями в кружке. Три литые, с львиными головами, трубки. Литое изображение собачки. Щеколда медная от дверей, состоящая из кружка с ручкою и обруча; последний в виде свернувшейся змеи. Половинка от санджака (знамени), испещренная чернью серебряно-золоченой. Трубочка, украшенная такою же чернью. Пять подсвечников, украшение с начертаниями вроде букв куфических; часть дуги, как бы от инструмента математического; перо из желтой меди, несколько согнутое, с насечкою вокруг, довольно красивою: оно длиною в 6½ в., а в окружности 4½ в. Три кружка, называемые айчик; из них два медные, а третий золотой [Айчик - татарское уменьшительное слово от ай, месяц. Это - женское украшение, носимое на груди, вроде кружков, какие носят доныне татарки и другие азиатские женщины.]. На одном медном находятся с обеих сторон украшения, а на золотом надпись арабская, из Алкорана: Халякту эшхас мяа фикх, т. е.: «я сотворил людей с способностью мыслить». Истуканчик монгольский, сделанный под бронзу; он длиною 2 в., а ширина в самом широком месте 1⅛ вер. Изображение его состоит из совы (премудрость), сидящей на двух павлинах, коих шеи обращены вбок; внизу ее два поклонника, может быть, буддисты, с покрытыми на головах шапками остроконечными. Работа очень хорошая; особенно прекрасно отделаны перья павлинов. Сова и поклонники не совсем отчетливо отделаны. Можно полагать, что это произведение европейских художников, живших в столице золотоордынской. Хан Узбек, восшедший на престол в 1313 г., первый объявил веру мусульманскую господствующею во всем своем царстве монголо-татарском, и если допустим, что это остаток от уничтоженного им идолопоклонства, то памятник был бы значительной древности. Обломок медно-золоченый, как бы от браслета. Девять перстней: один из простой кости, два из слоновой, один медный с насечкою, четыре серебряных поврежденных, с знаком Джучиева дома; один с надписью Янтай бен Тюляй, т. е. «Янтай Туляев»; один золотой перстень, и колечко, крытое черным лаком; три шашки костяные; украшение из белого мрамора, изображающее как бы зайца. Часть донышка от чаши, с изображением птички, крытой золотом; два флакончика стеклянные синего цвета, и кресты. Из крестов суть две половинки от наперсных, с изображениями на одном св. Николая, держащего в правой руке евангелие и облаченного в епископскую одежду, вверху Господь Саваоф, по бокам неизвестно какие святые, на другом распятие Спасителя, а под ним Бог-Отец. Три крестика, из них два медных и один серебряный, и все детские. Серебряный, подобно надеваемому при крещении младенцев, имеет длину около ¾ вер., а ширину около ½ в.; очень красивой формы и был перевязан шнурочком накрест, который перетлел. Он найден между разбитыми черепицами.
Царевский уезд заключает в себе множество могильных насыпей и остатков от жилищ, рассыпанных в степи до пределов Внутренней Киргиз-Кайсацкой орды, в Ахтубинской долине по течению Ахтубы и берегам Волги; потому я предпринял намерение осмотреть, на всем этом пространстве, следы Дешт-Кипчакского царства, именуемого в наших летописях монгольским и татарским. От Царева до глубины равнин киргиз-кайсацких, на протяжении около 200 верст, виднеются овальные холмики, в весьма большом количестве, они вроде могил, какие случалось мне подвергать раскопке. Некоторые из них заросли травою, другие запаханы, а в скором времени и остальные сравняются с землею. Случай может открыть в них не одну вещь ценную не только по металлу, но и для науки, ибо поныне там находят древности. За пограничною чертою уезда, лежащею в двух верстах от деревни Батаевки [Самое имя звучит монгольским названием Бату.], начинается степь киргиз-кайсаков и простирается до Уральского хребта Оренбургской губернии. В стране безлюдной не видно ни кустика, ни птицы; только мелькают табуны овец, рогатого скота, лошадей и верблюдов; между ними раздаются крики кочующих кибиток, появляются скачущие на легкокрылых конях вольные сыны степей, или несущиеся на двухгорбых верблюдах, испускающих пронзительный рев. За три версты от ставки ханской, называемой в простонародии Рын-пески, тянутся глубокие, почти непроезжаемые пески [Рын-пески проименовано русскими, но правильное их название Нарым-кум, слова монголо-татарские: первое значит «узкая полоса земли», а кум - «песок»; потому можно бы перевесть «полоса песчаная», ибо такова она на самом деле.]. Ставка произвела на меня приятное впечатление: это чистенький и красивенький городок, выстроенный покойным ханом Джангером, в 1827 году. Здания в ней, не исключая дворца, все деревянные и красуются правильностию. Лавки, базар и площади наполнены ежедневно покупщиками; улицы прямые и широкие. Из зданий замечательны: училище, домы султанов, дворец ханский и мечеть. Проходя по улицам, любопытно всматриваться в пестроту азиатских одежд, наблюдать за движением полудиких торговцев, встречать повсюду верблюдов, навьюченных товарами, женами и детьми. Внутреннее украшение дворца чисто столичное: для этого достаточно взглянуть на комнаты, убранные со вкусом. Стулья, кресла, диваны, зеркала выписаны из Петербурга, даже картины, которые по закону магометанскому запрещается иметь; по столам разбросаны игрушки или расставлены предметы, относящиеся к наукам. Хан следил за просвещением и участвовал в исследованиях о восточной словесности, как знаток ее; любил русскую литературу и собирал редкости, из коих преимущественно его занимали оружия. В особой комнате, называемой оружейною, помещаются довольно редкие и замечательные азиатские оружия, между ними дарственные сабли от наших царственных особ. В числе вооружений, имеющих надписи татарские, турецкие, персидские, арабские и куфические, сохранился клинок от шашки, которая была жалована одному из предков Джангера царем Михаилом Феодоровичем, с следующею золотою надписью на арабском языке: Бирахмети иляги тааля нахнуль мелик эль азым хан ве эмир кебир Михаил Феодорович мамалике кюль веляята Урус, т. е.: «Мы, Божиею Всемогущею милостию, государь верховный, царь и владетель великий Михаил Феодорович, обладатель всея державы русской». [Описание киргиз-кайсацкой Внутренней орды с улусами калмыков и города Астрахани, коих земли заключались прежде в Дешт-Кипчакском царстве, уже приготовлено мною; но здесь, если я буду говорить об них, то лишь поверхностно, по прикосновенности к исследованию археографическо-археологическому.]
Из Нарым-кум поехал я к большой горе Богдо, чрез однообразную и безжизненную степь, на коей долго не было видно ни землянки, ни хутора кибиточного. Повсюду солончак и грустная трава ковыль, столь памятная в наших народных напевах. Не доезжая Богдо, виднеется голая конусообразная его вершина; у подошвы горы растянулось соляное Баскунчатское озеро. Богдо по-монгольски значит «святой». Калмыки поклоняются ему, как своему богу, и клянутся им: «Пусть задавит меня Богдо!» У уступа горы приносят мелкие вещи в жертву, и верят, что внутри Богдо обитает невидимый дух. Окрестность мертвая на необозримое пространство; лишь верст за 30 пред селением Болхунами (пограничным Черноярского уезда Астраханской губернии), проявляются признаки оседлости; отсюда до городка Селитряного раскинуты на протяжении 118 верст, по левому берегу Ахтубы, деревни и селения; между ними находятся остатки от древних жилищ, которые явственнее начинаются с деревни Саскели, или Сасыкальской; в Селитряном же расстилаются бугры и холмы развалин почти на пять верст в длину. Рассказывали мне, что там находили прежде в большом множестве серебряные и золотые вещи, что в недавнее время были отрыты кувшины с золотыми и серебряными деньгами; а в мою бытность показывали мне прекрасные мозаические изразцы и кольцо сердоликовое.
Место нынешнего городка было долгое время признаваемо за столицу Золотой Орды, но, по всей вероятности, здесь была первоначально временная ставка хана Бату, и там представлялись ему послы от папы и короля французского, Рубруквис и Карпини, первые, видевшие и первые описавшие кочевье завоевателя России. При обозрении развалин городка, нельзя сравнить их с царевскими: первые помещаются на протяжении почти пяти верст в длину, а вторые на 20 верст; первые не имеют ни каналов, ни озер искусственных, а вторые испещрены ими в больших размерах; первые не сохранили в таком множестве насыпей и курганов, а вторые унизаны ими. Самое величие царственного города не могло помещаться на таком малом пространстве, на каком расположен Селитряный; между тем как одно обширное протяжение царевских развалин изобличет столицу могущественных властелинов Золотой Орды.
Из Селитряного идет дорога в владения Хошоутского улуса, иначе называемого Тюменя. До ставки князя Тюменя, считая по прямому пути чрез равнины, около 46 верст. Кроме кибиток и нескольких плетневых мазанок, ничего не представляется для взора. Приближаясь к ставке, приятно видеть деятельность, строения хозяйственные и порядок. Почти на берегу Волги возвышается трехэтажный деревянный дом владетельного князя, построенный по образцу петербургской дачи. Комнаты расположены с прихотливым вкусом и убраны коврами, зеркалами и картинами. Люстра, часы столовые и игрушки, набросанные по модным столикам, выказывают утонченную изысканность. Рассматривая изображения воинов двенадцатого года, я был изумлен, когда увидел в гостиной образ Спасителя и пред ним теплящуюся лампаду, в идолопоклонническом народе! Князья Тюменевы принимают с радушием наших священников, которые совершают в их присутствии молитвословие пред образом Спасителя. Семейство княжеское состоит из вдовствующей княгини Джага, ее сына Церен-Джаба, служащего эсаулом в астраханском казачьем войске, жены его Очирта; брата владельца, Церен-Дорджи, и дяди Церен-Норбо, штабс-ротмистра. Князь Церен-Дорджи, приняв христианскую веру и во св. крещении имя Александра, женился на русской. Несмотря на такой его поступок, родные любят его по-прежнему. Вот образец веротерпимости и родственной любви! Все семейство отличается не одним гостеприимством, но образованием и знанием света, что составляет редкое явление не только в улусе, но даже во многих городах русских. Имев случай беседовать с княгинями, я удивлялся благородной их скромности и прекрасно отчетливым мнениям об образе жизни столичного света. Я с любопытством следил за бытом калмыцким, их обрядами, обычаями, степенью образования и языческим богослужением. Прислушивался к народным напевам и рассказам о бытье-житье их богатырей. Представляю для примера песню в русском переводе [Сообщена владетельным князем Церен-Джабом.]:
Гнедой мой конь, беги и вытянись в рукав,
И к темным сумеркам домой меня доставь,
До места, куда можно рысью добежать.
Мой высокогрудый белый конь!
Доставь меня без устали, галопом,
И дай мне схватить девицу
Близь темного леса, у реки Яргаса.
Конь догоняет,
И молодец девицу на лошадь хватает.
Историческая песня, в которой воспевается красавица, ожидающая хана Джанибека, царствовавшего в Золотой Орде с 1342-1357 г. [Песня эта переведена с калмыцкого знатоком калмыцкого языка Мих. Алексеев. Кондратьевым.]:
При береге Сахарного озера *),
С гербом кристальным в тереме,
Сидит надменная красавица Хара-Шиш,
Коей подобной нет вблизи!
Златоблестящие, как зеркало,
Ее серьги драгоценные бьются по ланитам, -
Такова красавица Хара-Шиш!
Ей сказали, что прибудет к ней Джанабга-хан.
Нежно, томно она улыбается,
Во все стороны озирается.
Расчесанные ее волосы
Застилают место, на коем она сидит.
Красавица девица Хара-Шиш
Сидит на верху барана **).
Она нежно, томно улыбается,
Во все стороны озирается,
Подобно ястребу, когда держат его.
Если же кто захочет пошутить с нею,
Тогда она мягче ткани шелковой;
Если же кто захочет ей посмотреть в лицо,
Тогда она подобна кречету;
Но если сравнить ее с легкостию,
Тогда она мягче перышка.
*) Сахарным называют калмыки то озеро, которое находится в городе Цареве, у развалин Сарая. У царевских жителей то же озеро именуется доныне Сахарным.
**) Баран значит сундуки, поставленные друг на друга и покрытые коврами.
Переехав Волгу у самой ставки Тюменевской, я совершал утомительный путь чрез холмы песчаные. Одно было утешение - встречать сначала, хотя изредка, казачьи станицы, кипевшие народонаселением, которые живописно расположены по течению Волги, усеянной судами, а порою мчится по ней пароход. Ближе к Астрахани, станицы встречались чаще; иногда попадались селения татарские, хотя многолюдные, однако бедные; посредине их торчали деревянные полуобвалившиеся мечети; а там, где ныне урочище Жареный Бугор, в семи верстах от города, я с любопытством останавливался и осматривал всю местность с ее буграми и насыпями могильными. Тут была древняя Астрахань, столица татарского царства: но теперь все изгладилось, кроме воспоминания. Здесь роились ватаги бездомных калмыков, Стеньки Разина, скопища Марины Мнишек, Заруцкого и самозванца Петра; иногда провозглашались там калмыцкие ханы.
Очутившись у самого берега Волги, я искал картинного вида Астрахани: зданий с куполами азиатскими, башень, мечетей; мне думалось услышать призыв муэдзина или по крайней мере песню татарина. Как неприятно разочаровываться! Я увидел деревянные, рассыпанные на противоположном берегу избы, чуть-чуть не похожие на сараи. Некогда торговый город Востока, тот город, чрез который шли к нам товары из Индии, чрез земли дешт-кипчакских ханов, он обратился в кучу мелочных купцов, беднеющих год от году; но стало сердцу легче и веселее, когда я на другой день моего приезда начал рассматривать мусульманскую Терхань, Хаджи-Терхань, или Эски-Терхань, в коей считается жителей до 48.000.
Коснемся, хотя в очерке, города, доселе азиатского. Средина его есть самая лучшая. Там ряды домов каменных, караван-сарай (гостиный двор с жильями), лавки и стечение народа. Там сосредоточиваются присутственные места, городской музей, дом военного губернатора, дом индейский, гимназия и другие хорошие здания. Речка Кутум и канал Варвациев пересекают город; садов нет, по причине солонцоватой почвы и нестерпимой удушливости, от коей постоянно болеют лихорадками гнилыми, и многие, по причине чрезвычайных жаров, подвергаются помешательству. Канал, прорытый благотворительным греком Варвацием, имеет деревянную набережную и кой-где чахлые деревья. В этой части города есть дома красивые, а самая набережная - одно из лучших гуляний для жителей. По каналу плывут беспрерывно лодки, нагруженные зеленью и съестными припасами. Здесь сходбище продавцов разноплеменных, и тут говор и язык вавилонского столпотворения. Недалеко от канала находится астраханский порт, который обязан своим прекрасным устройством контр-адмиралу Г. Г. Басаргину; насупротив порта внутренняя таможня, доведенная до примерного порядка главным начальником ее В. А. Говорецким. По концам города разбросаны остатки от бывших садов; углубляясь внутрь города, видишь монастыри и церкви православные, вокруг их храмы разноверцев: армян, католиков (немецких, французских, польских и других); мечети и молитвенные домы. Храм поразительный своею постройкою, это во имя Успения Божией Матери, находящийся в кремле. Основание его относится к 1582 г.; он стоит на берегу против Волги, построен по образцу московского. При астраханском митрополите Самсоне, построен Успенский собор (в конце XVII в.), коего зодчим был крестьянин Дорофей Мякишев. В кремле погребены святители астраханские; в нем хранятся весьма важные грамоты и богатая ризница. Армянская церковь во имя св. Ап. Петра и Павла есть великолепнейшая по внутреннему украшению и изяществу. Находятся благотворительные заведения, приюты и училища, устроенные на счет пожертвованных сумм. Меня весьма удивило калмыцкое училище, в коем дети-идолопоклонники читают книги на русском языке духовного содержания и сблизились с христианскими понятиями. Попечительностию о воспитании и просвещении обязаны питомцы своему начальнику, генерал-майору М. И. Тагайчинову. В городе находятся три типографии - свидетельство потребности образования. В архиве губернского правления сохранились весьма редкие бумаги и грамоты; этим указанием я обязан К. И. Земмеру, человеку любознательному и споспешествователю полезного. Из числа важных бумаг можно указать на следующие: на указы царя Михаила Феодоровича, купчие и меновые XVII в., челобитные Спасо-Преображенского монастыря, роспись о выдаче жалованья разным служилым и проезжим людям, со второй половины XVII в. до половины XVIII в., таможенные отпуски и явку товарам с начала XVIII в. до половины того же столетия. Донесения из Испагани русского резидента Ивана Колушкина, в 1739 году, императрице Анне; они состоят из известий о походе Надир-шаха в Индию. Известия о персидских делах за 1745 и 1746 годы; в них помещены сведения о торговле и сношениях наших с Персиею. Дело 1719 г. по жалобе петровского коменданта Андрея Ивинского на астрах. губер. Арт. Петр. Волынского, наказавшего его ослопьями (род палок) [Надеюсь сообщить в свое время самую жалобу А. Ивинского.]. Дело царицынского протоиерея Иоанна Космина. Дело об оказании содействия академику Сам. Гмелину, отправившемуся в 1773 г. для исследования восточных берегов Каспийского моря. Дело о самозванце из казаков, беглом Богомолове и Долотине. Архив не рассмотрен с надлежащею точностию, и можно полагать, что в нем хранятся еще дорогие сведения, и, как мне известно, там должно быть дело под заглавием «Об очищении Астрахани от воров, о поимке Заруцкого и Марины Мнишек».
В следующих постах - выдержки из очерков «Следы Дешт-Кипчака и Внутренняя Киргиз-Кайсацкая орда», «Улус Хошотский, или Хошоутовский», «Астрахань», где А. В. Терещенко изложил свои путевые впечатления более подробно.
О Сарае, показанном в фильме «Орда» (2012): http://krumza.livejournal.com/113302.html
Изразец с персидскими стихами. Царевское городище. XIV в.
Эрмитаж. (http://protatar.ru/epoha-zolotoy-ordyi-arheologiya/)
[Читано в заседании III отделения 8 апреля 1853. Об исследовании местности Сарая было помещено в «Журнале Мин. внутр. дел» 1847 г., ян. 9, под заглавием «Четырехлетние археологические поиски в развалинах Сарая (с 1843-1846)», с приложением плана, и в «Северн. пчеле» 1848 г. №№ 26, 28, 29-31, 240 и 243; 1849 г. №№ 255, 257-260; 1850 г. № 139-140. За последний год только в отрывке.]
Местность Сарая была подвергаема раскопке в 1850 и 1851 годах, во всех возможных направлениях: не только окрестности бывшей столицы, но решительно все средоточие его и древнее магометанское кладбище не остались без расследований. При постоянных усилиях открыть в целости памятники письменные, не было в том успеха, ибо все откапывалось перегоревшим или до того пережженным, что отрытые в пепле камень и металл и вынутые оттуда крошились как пересохшая глина. Иногда нельзя было узнать перегоревшего металла, т. е. благородный ли он или неблагородный, и лишь по блеску беловатому, с золотистыми искрами, можно было заключить, что это был благородный металл. Несмотря на резкие остатки повсеместного истребления огнем, попадались доски, столбы деревянные и каменные, и бревна: последние были длиною около трех саженей. Под ними валялись карнизы, камни из породы гранита, мрамор зеленоватый с крапинами, красный, синеватый, бело-серый и белый, наподобие каррарского. Попадавшиеся же во множестве изразцы голубые, синие, зеленые и белые имели остатки от надписей и узоров. Так, на одном беловатом, разбитом начетверо, находились посредине лилии, а по краям следующие персидские стихи: «О сердце! смотри на мир по твоему желанию. Смотри, как в нем люди подвергаются испытаниям, подобно Ною в течение тысячи лет (его жизни). Смотри, как в мире разведено много садов и цветов. Смотри, сколько воздвигнуто в свете исполинских чертогов и дворцов! Смотри, во сколько тысяч атласу и парчей золотых облекали себя (люди) гордо, и вслед за тем уничтожали их» [Из стихотворений знаменитого поэта Саади, коего сочинения напечатаны вполне 1795 г., в Калькуте, под заглавием «The Persian and Arabick Works of Saadee». Приведенная здесь надпись помещена во II томе, на обороте 222 листа. Саади жил 102, а по другим 120 лет; он умер в Ширазе 691 гиджры, или в 1292 году, и там погребен (т. I, с. X. 111). Почерк письма, находящегося на изразце, можно отнесть к началу XIV века. По этому, не только ученые монгольского царства, но и художники, избиравшие из стихов Саади надписи для своих вещей, были знакомы с современною им поэзиею.].
Изразцы мозаические, находимые между горелым, на стенах зданий обрушенных, в стенах на полу комнат и на самом полу, были перебиты или прокопчены дымом; позолота же на них, украшения, изображения разнообразные и цветы, как то: лилии, тюльпаны, незабудки, звездочки, кружочки и письмена, все это, часто покрытое одним чистым золотом, было прокопчено дымом, отчего слетала позолота при легком дуновении. Цвет красок мозаика - голубой, синий, красноватый, палевый и белый - сохранил большею частию свою прекрасную яркость; но жаль было смотреть на обвалившиеся стены мозаические, погребенные под кучами камней, известки, щебня, уголья и сажи. Иногда ряды карниз и мозаика лежали под спудом перегорелого; там же валялись обломки колонн, расцвеченных голубым, палевым и темно-кирпичным мозаиком. Рисунки на колоннах состояли из одинаковых цветов, как на стенах. Под основаниями зданий и около них откапывались трубы водопроводные. В двух, сравнявшихся с землею, зданиях торчали в углу одной комнаты две печи, из коих в одной найдена глиняная разбитая посуда, скорлупа яичная, косточки бараньи и рыбьи, а в другой была вьюшка железная и горшок с перегоревшим хлебом. По направлению водопроводных труб, лежавших недалеко от высохшего пруда, были два горна, уже разрушенные: внутри их и около были разбросаны слитки металлические и стеклообразные. Иногда на отвалившейся штукатурке виднелись надписи изглаженные или одни остатки от них. Так, на одном осколке было несколько слогов на арабском языке: велаке мен, т. е. «страсть к тебе».
Отрываемый в ямах зерновой хлеб был, так сказать, засыпан угольями, сажею и золою. На ровных местах откапывали тогда горелое, толщиною на аршин, и там попадались пережженные медные чаши, котлы чугунные и сосуды глиняные разнообразные. При открытии одного каменного подвала, были найдены на полу: парча, пронизки цветные, корзины, плетенные из тростника и растения, называемого куга (род тонкого тростника); масло в кувшинах, орешки, печенные из пшеничной муки, и хлеб в кусках: все это было сожжено. Орешки суть четыреугольные, которые доселе в большом употреблении между царевскими татарами, пекущими их на масле. Мне известно, что такими орешками лакомятся и русские. Трудно решить: кто от кого позаимствовал их? - В двух разрушенных комнатах стоял, подле стены, горшок с бараньим жиром, около валялись скорлупа от яиц куриных, кости куриные, шелуха от крупной и мелкой рыбы, мука пережженная, тростник и веревочки перегорелые. На блюде же, зеленоватого цвета и уже разбитом, лежало смолистое вещество, издававшее душистый запах. В углу других комнат лежала в куче писчая бумага, обратившаяся в сажу, и кувшинчик, внутри коего были лоскуточки шелковой материи. Изразцы мозаические, там попадавшиеся, имели остатки от надписей, коих иные буквы величиною до 7 вершков. Весьма много валялось еще изразцов, крытых одним золотом. Противоположно этому зданию было отыскано несколько форм гипсовых, с изображением на них цветов и разводов. На одной форме выставлена по краям надпись, которая изображена наоборот, и слова, по всей вероятности, суть: эль-мюльк - «государство, господство», к коим недостает Аллаг; в соединении с этим слогом можно бы составить тот смысл, что «господство принадлежит Богу».
Кости рогатого скота, лошадиные и верблюжьи, бабки и альчики, находились кучами; некоторые из бабок и альчиков были налиты свинцом. Были кости резаные и приготовленные для черенков, рукояток, набалдашников, прутиков рукодельных и кружков; последние насаживались на черенки вместо украшений. Было найдено несколько зубов от гребня женского, раковин перламутровых и речных мелких, носимых на шее вместо пронизок. В одной раковине перламутровой была тертая синяя краска.
Предметы хозяйственных потребностей отрывались так же, как и прежде; они суть: топоры, обухи, молоты, пилы, серпы, ковыры (коими подчищают растения в садах и огородах), лопатки, обручи, петли дверные, болты и засовы. Краска: бакан, синяя, желтая, голубая, красная, кирпичная, белила, и замазка стекольная. Краска попадалась разбросанною по земле и в разбитых сосудах: чашах, мисках, горшочках и кувшинчиках. Бруски, камни точильные, жернова мельничные и ручные, грифельные обломки, формы гипсовые, каменные, свинцовые; посуда медная, фаянсовая, стеклянная, глиняная простая и разноцветная, чернильницы цветные и стеклянные. Некоторые надписи на кувшинах довольно замечательны; так, например, из отысканных в прежние годы вокруг пояска одного тыквообразного кувшина: Нянг унамим тюкурек алдын алтун таркаби… Сафи ми тултур хкади алтун таркаби, т. е. «Лишив меня чести и славы, ты отнял мою чашу золотую… Наполнив вином золотую чашу, обратил ее в золото». - Чернильницы цветные имели подпись и украшения. На одной персидская надпись, которую читают двояко: а) кавкаби даулет мюльк берадер Ибн-Айдар, т. е. «звезда могущественного царства, брат Ибн-Айдара», и б) мюреккеб дан мелик берадер Ибн-Айдар, т. е. «чернильница царя, брата Ибн-Айдара». На некоторых чашах были узоры с позолотою, а на других следы надписей на арабском, персидском и татарском языках. Откапывались обломки от медных подсвечников, глиняные цельные и разбитые подсвечники, совершенно как малороссийские каганцы, иногда с фитильнею. Попадались между бревнами денежные горшочки и кадки. Одна цельная кадка была вырыта из-под пола кирпичного: она окружностию 62½ вер., в вышину 24½ вер., а в поперечнике около горла 12 вер. Внизу горла клеймо, величиною немного поболее гроша, с татарскою надписью: اندك مز کبیر سز - эндек миз, кебир сиз, т. е. «мы маленькие, а вы великие». Полагать должно, что эта припись сделана художником, подносившим вещь своей работы кому-либо из особ знатных.
Обломки стеклянные от кувшинов, бокалов, кружек и чаш имели цвет голубой, темно-синий, зеленоватый, серебряный и золотой. На одном куске выведены украшения наподобие рококо, с заклинательною надписью на арабском языке из суннитского изречения «нет бога кроме Бога», لا اله الا الله. Буквы величиною около полувершка, оттиснуты правильно и красиво.
Принадлежности украшений: пронизки, кольца, перстни, серьги и пуговицы золоченые, серебряные и простые были почти все повреждены или перетлели, и зеркала металлические. На одном из прежде отысканных зеркал была персидская надпись: Изед, «Бог»; на другом китайская, не совсем разборчивая. По краям стоят изречения: сы бу дань и, т. е. «умирая, не заниматься настоящим и не помышлять о будущем». Чрез несколько знаков следуют: сы бу чждан мао, т. е. «умирая, не затрудняться костью черепахи» (у китайцев издревле и доныне фантастические изображения на черепахе имеют таинственные значения при предсказывании о будущем). Затем еще идут четыре знака: чжи до сы сюн, т. е. «уметь принять смерть, злополучие»… В строке срединного кружка стоит знак древнейшего почерка, называемый чжуань, коего значение есть тень, небо, и, вероятно, относится к властителю (сыну неба). Надпись китайская, по мнению синологов, состоит из знаков почерка ли, коего начало восходит ко II веку по Р. X. Этот почерк весьма сходен с употребляемым ныне в деловых бумагах и отличается только некоторыми изменениями в чертах.
Куски парчи, шелковой материи, холста и тесьмы совершенно истлели. Бубенчики, носимые на епископских мантиях, попадались в золе и саже, отчего немногие сохранились в целости. Такой же участи подверглись вещи рукодельные: наперстки, игольники и ножницы; сапожные орудия: шила, прави́ла (коими выправляют швы у сапог), подковы, гвоздики, коими подбивают сапоги; кожа, скроенная для сапог и башмаков; игорные кости, зерень, шашки шахматные и рыболовные удочки для ловления красной и мелкой рыбы.
На одном почти ровном месте отрылись два в беспорядочном положении скелета. Один остов, обращенный головою на северо-запад, был без рук, а ноги его лежали поперек туловища; другой был без черепа; все кости, за исключением рук, как бы изрублены в мелкие куски и сложены в кучу. Между обоими остовами были набросаны уголья, зола и осколки от глиняной посуды; поверх костей лежал мелкий кирпич. Вдали от них найдено несколько других остатков: иные без черепов, а другие без рук и ног. Под полом здания отрыли в могиле скелет младенца, уже без всяких украшений, но остались признаки парчи с золотыми блестками. В двух аршинах от него лежал кувшин из красноватой глины, имеющий коническую форму, наподобие находимых в развалинах Ольвии, Керчи, Феодосии и других эллинских поселений. Огонь, оставивший повсюду следы своего истребления, коснулся самых могил, ибо было отрыто несколько скелетов пережженных и засыпанных золою. При отрытии одного жилья нашли в нем склеп. Что тут было жилье, это доказывается проведенными по стенам его и под полом водопроводными трубами, соединявшимися с водохранилищем. Пол был устлан голубыми изразцами, а стены покрыты мозаиком с позолотою. Внутри того же здания было найдено много битой стеклянной посуды, пережженной материи, орехов, черносливу, изюму и фиников. Склеп, стоявший там, был обведен гранитною стеною, уцелевшею с одной стороны. По вскрытии склепа, имевшего длину три аршина, нашли в нем дубовый гроб, окованный железными скобами, который, однако же, весь перетлел. В гробу лежал скелет, обернутый в кисею, окаймленную черной шелковою бахромой. Все остальное, и даже некоторые кости, истлели; череп местами перегнил, а зубы пожелтели от гнилости. По чрезмерно поврежденному состоянию остова, можно отнести погребение к глубокой древности, и умершая особа, может быть, из знатного или ханского рода, потому что подобной усыпальницы, окруженной гранитною стеною, не было еще отрываемо; кроме того, усыпальница расположена между предполагаемыми дворцами. На двух стенах, противоположно гранитной, торчали мозаические изразцы с остатками букв: Аллаг и Махмуд, с коими обыкновенно неразлучно суннитское изречение «нет бога кроме Бога, Магомет посланник его». Недалеко от склепа найдены четыре медные подсвечника, два крючка от висячих ламп, крышечка и медная цепочка от лампы.
Монеты отрывались преимущественно медные, частию серебряные; всего отрыто 4.337, а именно: медных 4.083, серебряных 254. Первые до того покрылись ярью венецианскою, что не было возможности свести с них вековой зелени. По некоторым надписям видно, что монеты принадлежат ко временам ханов Узбека, Джанибека, Бирдибека, Кульпы, Невруз-бека, Хызра, Мюрида, Хайра-Пулада, Пулада-Ходжы, Кильдибека, Азиза-Шейха и Тохтамыша, с первой половины XIV до конца того же столетия. Все биты в Сарае, Новом Сарае, Гюлистане и Новом Гюлистане. Некоторые попадались завернутыми в тряпочке, от шести до десяти вместе, времен ханов Джанибека и Хызра. Есть монеты достопримечательные, например, Джанибека 1342 и 1351 годов и Пулада-Ходжы 1364 года.
В числе золотоордынских монет было отрыто несколько серебряных копеек, времен в. к. Иоанна III; две крымские, хана Крым-Гирея, битые в Багче-Сарае; две медные иранские, из дома Гулагу, и четыре медные китайские. Из иранских одна Ануширвана-хана, последнего из династии Гулагу, и бита, как думают, в честь его эшрефом Чобаниди. На краю написано: «Тебриз, 752 гиджры» = 1351 г. по Р. X. Имя хана истерто, посредине находится украшение вроде цветка. На обороте суннитское изречение «нет бога кроме Бога; Магомет посланник его», и вокруг имена первых четырех калифов: Абу-Бекра, Омара, Османа и Али. Монета эта, по мнению знаменитого академика нашего Френа, вовсе неизвестна в нумизматике. Из китайских монет есть одна достопримечательная и редкая. На ней с лицевой стороны написано: джи джен, тун бао, «высшая правота, монета ходячая», а на обороте по-тибетски: кхи, и этот слог имеет здесь значение в смысле редкого. Она принадлежит к 1341 году по Р. X., династии монгольской Юан, чеканена в стране тибетской, в правление Джи-Джен (высшей правоты). На другой монете написано с лицевой стороны: джи юань, «неограниченность управления», а на обороте: тинь бао, «обыкновенная монета»; чеканена 1335 г. по Р. X. На третьей с лицевой стороны: си юань, «верх радости», а на обороте: нин бао, «спокойная драгоценность». На четвертой с лицевой стороны: юань тун, «высшая прозорливость», а на обороте: фен бао, «обильная монета». Почерк на этих древних деньгах называется син шу, «ходячее письмо», доныне употребляемое. Все эти монеты монгольской династии, современны хану Узбеку, который, как известно, есть потомок Чингисхана.
Наибольшая часть отрытых вещей состоит из мозаиков, кувшинов, чаш, из обломков от разных сосудов и украшений, орудий хозяйственных и земледельческих, уже известных по прежним находкам; флакончиков, чернильниц, пуговиц, колечек, бубенчиков, пряжек, подвесок, пронизок, уховерток, подсвечников, медных стрел и т. п., также известных по прежним описаниям. Примечательнейшие находки, кроме вышеисчисленных, суть следующие. Фунтовик складной и весовые доли. Они состоят из фунта, четверти, осьмины и двенадцатой доли, и по сравнению с русским перевешивают 14 золотниками. На одной части фунтовика находится изображение тигра или льва. Кружок медный, вроде печати. На обеих его сторонах следы букв, из коих одни несколько заметны и читаются так: Абдул. Это имя или владетеля этой печати, или, быть может, самого хана Абд-уллы, известного в наших летописях под названием Авдуллы и Овдуллы, царствовавшего с 1362 по 1368 год. Часть как бы от разрубленной пополам печати, со следами букв и с украшениями в кружке. Три литые, с львиными головами, трубки. Литое изображение собачки. Щеколда медная от дверей, состоящая из кружка с ручкою и обруча; последний в виде свернувшейся змеи. Половинка от санджака (знамени), испещренная чернью серебряно-золоченой. Трубочка, украшенная такою же чернью. Пять подсвечников, украшение с начертаниями вроде букв куфических; часть дуги, как бы от инструмента математического; перо из желтой меди, несколько согнутое, с насечкою вокруг, довольно красивою: оно длиною в 6½ в., а в окружности 4½ в. Три кружка, называемые айчик; из них два медные, а третий золотой [Айчик - татарское уменьшительное слово от ай, месяц. Это - женское украшение, носимое на груди, вроде кружков, какие носят доныне татарки и другие азиатские женщины.]. На одном медном находятся с обеих сторон украшения, а на золотом надпись арабская, из Алкорана: Халякту эшхас мяа фикх, т. е.: «я сотворил людей с способностью мыслить». Истуканчик монгольский, сделанный под бронзу; он длиною 2 в., а ширина в самом широком месте 1⅛ вер. Изображение его состоит из совы (премудрость), сидящей на двух павлинах, коих шеи обращены вбок; внизу ее два поклонника, может быть, буддисты, с покрытыми на головах шапками остроконечными. Работа очень хорошая; особенно прекрасно отделаны перья павлинов. Сова и поклонники не совсем отчетливо отделаны. Можно полагать, что это произведение европейских художников, живших в столице золотоордынской. Хан Узбек, восшедший на престол в 1313 г., первый объявил веру мусульманскую господствующею во всем своем царстве монголо-татарском, и если допустим, что это остаток от уничтоженного им идолопоклонства, то памятник был бы значительной древности. Обломок медно-золоченый, как бы от браслета. Девять перстней: один из простой кости, два из слоновой, один медный с насечкою, четыре серебряных поврежденных, с знаком Джучиева дома; один с надписью Янтай бен Тюляй, т. е. «Янтай Туляев»; один золотой перстень, и колечко, крытое черным лаком; три шашки костяные; украшение из белого мрамора, изображающее как бы зайца. Часть донышка от чаши, с изображением птички, крытой золотом; два флакончика стеклянные синего цвета, и кресты. Из крестов суть две половинки от наперсных, с изображениями на одном св. Николая, держащего в правой руке евангелие и облаченного в епископскую одежду, вверху Господь Саваоф, по бокам неизвестно какие святые, на другом распятие Спасителя, а под ним Бог-Отец. Три крестика, из них два медных и один серебряный, и все детские. Серебряный, подобно надеваемому при крещении младенцев, имеет длину около ¾ вер., а ширину около ½ в.; очень красивой формы и был перевязан шнурочком накрест, который перетлел. Он найден между разбитыми черепицами.
Царевский уезд заключает в себе множество могильных насыпей и остатков от жилищ, рассыпанных в степи до пределов Внутренней Киргиз-Кайсацкой орды, в Ахтубинской долине по течению Ахтубы и берегам Волги; потому я предпринял намерение осмотреть, на всем этом пространстве, следы Дешт-Кипчакского царства, именуемого в наших летописях монгольским и татарским. От Царева до глубины равнин киргиз-кайсацких, на протяжении около 200 верст, виднеются овальные холмики, в весьма большом количестве, они вроде могил, какие случалось мне подвергать раскопке. Некоторые из них заросли травою, другие запаханы, а в скором времени и остальные сравняются с землею. Случай может открыть в них не одну вещь ценную не только по металлу, но и для науки, ибо поныне там находят древности. За пограничною чертою уезда, лежащею в двух верстах от деревни Батаевки [Самое имя звучит монгольским названием Бату.], начинается степь киргиз-кайсаков и простирается до Уральского хребта Оренбургской губернии. В стране безлюдной не видно ни кустика, ни птицы; только мелькают табуны овец, рогатого скота, лошадей и верблюдов; между ними раздаются крики кочующих кибиток, появляются скачущие на легкокрылых конях вольные сыны степей, или несущиеся на двухгорбых верблюдах, испускающих пронзительный рев. За три версты от ставки ханской, называемой в простонародии Рын-пески, тянутся глубокие, почти непроезжаемые пески [Рын-пески проименовано русскими, но правильное их название Нарым-кум, слова монголо-татарские: первое значит «узкая полоса земли», а кум - «песок»; потому можно бы перевесть «полоса песчаная», ибо такова она на самом деле.]. Ставка произвела на меня приятное впечатление: это чистенький и красивенький городок, выстроенный покойным ханом Джангером, в 1827 году. Здания в ней, не исключая дворца, все деревянные и красуются правильностию. Лавки, базар и площади наполнены ежедневно покупщиками; улицы прямые и широкие. Из зданий замечательны: училище, домы султанов, дворец ханский и мечеть. Проходя по улицам, любопытно всматриваться в пестроту азиатских одежд, наблюдать за движением полудиких торговцев, встречать повсюду верблюдов, навьюченных товарами, женами и детьми. Внутреннее украшение дворца чисто столичное: для этого достаточно взглянуть на комнаты, убранные со вкусом. Стулья, кресла, диваны, зеркала выписаны из Петербурга, даже картины, которые по закону магометанскому запрещается иметь; по столам разбросаны игрушки или расставлены предметы, относящиеся к наукам. Хан следил за просвещением и участвовал в исследованиях о восточной словесности, как знаток ее; любил русскую литературу и собирал редкости, из коих преимущественно его занимали оружия. В особой комнате, называемой оружейною, помещаются довольно редкие и замечательные азиатские оружия, между ними дарственные сабли от наших царственных особ. В числе вооружений, имеющих надписи татарские, турецкие, персидские, арабские и куфические, сохранился клинок от шашки, которая была жалована одному из предков Джангера царем Михаилом Феодоровичем, с следующею золотою надписью на арабском языке: Бирахмети иляги тааля нахнуль мелик эль азым хан ве эмир кебир Михаил Феодорович мамалике кюль веляята Урус, т. е.: «Мы, Божиею Всемогущею милостию, государь верховный, царь и владетель великий Михаил Феодорович, обладатель всея державы русской». [Описание киргиз-кайсацкой Внутренней орды с улусами калмыков и города Астрахани, коих земли заключались прежде в Дешт-Кипчакском царстве, уже приготовлено мною; но здесь, если я буду говорить об них, то лишь поверхностно, по прикосновенности к исследованию археографическо-археологическому.]
Из Нарым-кум поехал я к большой горе Богдо, чрез однообразную и безжизненную степь, на коей долго не было видно ни землянки, ни хутора кибиточного. Повсюду солончак и грустная трава ковыль, столь памятная в наших народных напевах. Не доезжая Богдо, виднеется голая конусообразная его вершина; у подошвы горы растянулось соляное Баскунчатское озеро. Богдо по-монгольски значит «святой». Калмыки поклоняются ему, как своему богу, и клянутся им: «Пусть задавит меня Богдо!» У уступа горы приносят мелкие вещи в жертву, и верят, что внутри Богдо обитает невидимый дух. Окрестность мертвая на необозримое пространство; лишь верст за 30 пред селением Болхунами (пограничным Черноярского уезда Астраханской губернии), проявляются признаки оседлости; отсюда до городка Селитряного раскинуты на протяжении 118 верст, по левому берегу Ахтубы, деревни и селения; между ними находятся остатки от древних жилищ, которые явственнее начинаются с деревни Саскели, или Сасыкальской; в Селитряном же расстилаются бугры и холмы развалин почти на пять верст в длину. Рассказывали мне, что там находили прежде в большом множестве серебряные и золотые вещи, что в недавнее время были отрыты кувшины с золотыми и серебряными деньгами; а в мою бытность показывали мне прекрасные мозаические изразцы и кольцо сердоликовое.
Место нынешнего городка было долгое время признаваемо за столицу Золотой Орды, но, по всей вероятности, здесь была первоначально временная ставка хана Бату, и там представлялись ему послы от папы и короля французского, Рубруквис и Карпини, первые, видевшие и первые описавшие кочевье завоевателя России. При обозрении развалин городка, нельзя сравнить их с царевскими: первые помещаются на протяжении почти пяти верст в длину, а вторые на 20 верст; первые не имеют ни каналов, ни озер искусственных, а вторые испещрены ими в больших размерах; первые не сохранили в таком множестве насыпей и курганов, а вторые унизаны ими. Самое величие царственного города не могло помещаться на таком малом пространстве, на каком расположен Селитряный; между тем как одно обширное протяжение царевских развалин изобличет столицу могущественных властелинов Золотой Орды.
Из Селитряного идет дорога в владения Хошоутского улуса, иначе называемого Тюменя. До ставки князя Тюменя, считая по прямому пути чрез равнины, около 46 верст. Кроме кибиток и нескольких плетневых мазанок, ничего не представляется для взора. Приближаясь к ставке, приятно видеть деятельность, строения хозяйственные и порядок. Почти на берегу Волги возвышается трехэтажный деревянный дом владетельного князя, построенный по образцу петербургской дачи. Комнаты расположены с прихотливым вкусом и убраны коврами, зеркалами и картинами. Люстра, часы столовые и игрушки, набросанные по модным столикам, выказывают утонченную изысканность. Рассматривая изображения воинов двенадцатого года, я был изумлен, когда увидел в гостиной образ Спасителя и пред ним теплящуюся лампаду, в идолопоклонническом народе! Князья Тюменевы принимают с радушием наших священников, которые совершают в их присутствии молитвословие пред образом Спасителя. Семейство княжеское состоит из вдовствующей княгини Джага, ее сына Церен-Джаба, служащего эсаулом в астраханском казачьем войске, жены его Очирта; брата владельца, Церен-Дорджи, и дяди Церен-Норбо, штабс-ротмистра. Князь Церен-Дорджи, приняв христианскую веру и во св. крещении имя Александра, женился на русской. Несмотря на такой его поступок, родные любят его по-прежнему. Вот образец веротерпимости и родственной любви! Все семейство отличается не одним гостеприимством, но образованием и знанием света, что составляет редкое явление не только в улусе, но даже во многих городах русских. Имев случай беседовать с княгинями, я удивлялся благородной их скромности и прекрасно отчетливым мнениям об образе жизни столичного света. Я с любопытством следил за бытом калмыцким, их обрядами, обычаями, степенью образования и языческим богослужением. Прислушивался к народным напевам и рассказам о бытье-житье их богатырей. Представляю для примера песню в русском переводе [Сообщена владетельным князем Церен-Джабом.]:
Гнедой мой конь, беги и вытянись в рукав,
И к темным сумеркам домой меня доставь,
До места, куда можно рысью добежать.
Мой высокогрудый белый конь!
Доставь меня без устали, галопом,
И дай мне схватить девицу
Близь темного леса, у реки Яргаса.
Конь догоняет,
И молодец девицу на лошадь хватает.
Историческая песня, в которой воспевается красавица, ожидающая хана Джанибека, царствовавшего в Золотой Орде с 1342-1357 г. [Песня эта переведена с калмыцкого знатоком калмыцкого языка Мих. Алексеев. Кондратьевым.]:
При береге Сахарного озера *),
С гербом кристальным в тереме,
Сидит надменная красавица Хара-Шиш,
Коей подобной нет вблизи!
Златоблестящие, как зеркало,
Ее серьги драгоценные бьются по ланитам, -
Такова красавица Хара-Шиш!
Ей сказали, что прибудет к ней Джанабга-хан.
Нежно, томно она улыбается,
Во все стороны озирается.
Расчесанные ее волосы
Застилают место, на коем она сидит.
Красавица девица Хара-Шиш
Сидит на верху барана **).
Она нежно, томно улыбается,
Во все стороны озирается,
Подобно ястребу, когда держат его.
Если же кто захочет пошутить с нею,
Тогда она мягче ткани шелковой;
Если же кто захочет ей посмотреть в лицо,
Тогда она подобна кречету;
Но если сравнить ее с легкостию,
Тогда она мягче перышка.
*) Сахарным называют калмыки то озеро, которое находится в городе Цареве, у развалин Сарая. У царевских жителей то же озеро именуется доныне Сахарным.
**) Баран значит сундуки, поставленные друг на друга и покрытые коврами.
Переехав Волгу у самой ставки Тюменевской, я совершал утомительный путь чрез холмы песчаные. Одно было утешение - встречать сначала, хотя изредка, казачьи станицы, кипевшие народонаселением, которые живописно расположены по течению Волги, усеянной судами, а порою мчится по ней пароход. Ближе к Астрахани, станицы встречались чаще; иногда попадались селения татарские, хотя многолюдные, однако бедные; посредине их торчали деревянные полуобвалившиеся мечети; а там, где ныне урочище Жареный Бугор, в семи верстах от города, я с любопытством останавливался и осматривал всю местность с ее буграми и насыпями могильными. Тут была древняя Астрахань, столица татарского царства: но теперь все изгладилось, кроме воспоминания. Здесь роились ватаги бездомных калмыков, Стеньки Разина, скопища Марины Мнишек, Заруцкого и самозванца Петра; иногда провозглашались там калмыцкие ханы.
Очутившись у самого берега Волги, я искал картинного вида Астрахани: зданий с куполами азиатскими, башень, мечетей; мне думалось услышать призыв муэдзина или по крайней мере песню татарина. Как неприятно разочаровываться! Я увидел деревянные, рассыпанные на противоположном берегу избы, чуть-чуть не похожие на сараи. Некогда торговый город Востока, тот город, чрез который шли к нам товары из Индии, чрез земли дешт-кипчакских ханов, он обратился в кучу мелочных купцов, беднеющих год от году; но стало сердцу легче и веселее, когда я на другой день моего приезда начал рассматривать мусульманскую Терхань, Хаджи-Терхань, или Эски-Терхань, в коей считается жителей до 48.000.
Коснемся, хотя в очерке, города, доселе азиатского. Средина его есть самая лучшая. Там ряды домов каменных, караван-сарай (гостиный двор с жильями), лавки и стечение народа. Там сосредоточиваются присутственные места, городской музей, дом военного губернатора, дом индейский, гимназия и другие хорошие здания. Речка Кутум и канал Варвациев пересекают город; садов нет, по причине солонцоватой почвы и нестерпимой удушливости, от коей постоянно болеют лихорадками гнилыми, и многие, по причине чрезвычайных жаров, подвергаются помешательству. Канал, прорытый благотворительным греком Варвацием, имеет деревянную набережную и кой-где чахлые деревья. В этой части города есть дома красивые, а самая набережная - одно из лучших гуляний для жителей. По каналу плывут беспрерывно лодки, нагруженные зеленью и съестными припасами. Здесь сходбище продавцов разноплеменных, и тут говор и язык вавилонского столпотворения. Недалеко от канала находится астраханский порт, который обязан своим прекрасным устройством контр-адмиралу Г. Г. Басаргину; насупротив порта внутренняя таможня, доведенная до примерного порядка главным начальником ее В. А. Говорецким. По концам города разбросаны остатки от бывших садов; углубляясь внутрь города, видишь монастыри и церкви православные, вокруг их храмы разноверцев: армян, католиков (немецких, французских, польских и других); мечети и молитвенные домы. Храм поразительный своею постройкою, это во имя Успения Божией Матери, находящийся в кремле. Основание его относится к 1582 г.; он стоит на берегу против Волги, построен по образцу московского. При астраханском митрополите Самсоне, построен Успенский собор (в конце XVII в.), коего зодчим был крестьянин Дорофей Мякишев. В кремле погребены святители астраханские; в нем хранятся весьма важные грамоты и богатая ризница. Армянская церковь во имя св. Ап. Петра и Павла есть великолепнейшая по внутреннему украшению и изяществу. Находятся благотворительные заведения, приюты и училища, устроенные на счет пожертвованных сумм. Меня весьма удивило калмыцкое училище, в коем дети-идолопоклонники читают книги на русском языке духовного содержания и сблизились с христианскими понятиями. Попечительностию о воспитании и просвещении обязаны питомцы своему начальнику, генерал-майору М. И. Тагайчинову. В городе находятся три типографии - свидетельство потребности образования. В архиве губернского правления сохранились весьма редкие бумаги и грамоты; этим указанием я обязан К. И. Земмеру, человеку любознательному и споспешествователю полезного. Из числа важных бумаг можно указать на следующие: на указы царя Михаила Феодоровича, купчие и меновые XVII в., челобитные Спасо-Преображенского монастыря, роспись о выдаче жалованья разным служилым и проезжим людям, со второй половины XVII в. до половины XVIII в., таможенные отпуски и явку товарам с начала XVIII в. до половины того же столетия. Донесения из Испагани русского резидента Ивана Колушкина, в 1739 году, императрице Анне; они состоят из известий о походе Надир-шаха в Индию. Известия о персидских делах за 1745 и 1746 годы; в них помещены сведения о торговле и сношениях наших с Персиею. Дело 1719 г. по жалобе петровского коменданта Андрея Ивинского на астрах. губер. Арт. Петр. Волынского, наказавшего его ослопьями (род палок) [Надеюсь сообщить в свое время самую жалобу А. Ивинского.]. Дело царицынского протоиерея Иоанна Космина. Дело об оказании содействия академику Сам. Гмелину, отправившемуся в 1773 г. для исследования восточных берегов Каспийского моря. Дело о самозванце из казаков, беглом Богомолове и Долотине. Архив не рассмотрен с надлежащею точностию, и можно полагать, что в нем хранятся еще дорогие сведения, и, как мне известно, там должно быть дело под заглавием «Об очищении Астрахани от воров, о поимке Заруцкого и Марины Мнишек».
В следующих постах - выдержки из очерков «Следы Дешт-Кипчака и Внутренняя Киргиз-Кайсацкая орда», «Улус Хошотский, или Хошоутовский», «Астрахань», где А. В. Терещенко изложил свои путевые впечатления более подробно.
О Сарае, показанном в фильме «Орда» (2012): http://krumza.livejournal.com/113302.html