Поездка в Бухару (5/5)
Н. Стремоухов. Поездка в Бухару. (Извлечение из дневника) // Русский вестник, 1875, № 6.
Предыдущие части: [1], [2], [3], [4].
Карабаир и джигит
Управление в Бухаре, как я уже сказал, основано на произволе и на злоупотреблениях - редко встречается честный человек, который добросовестно исполнял бы свои обязанности. Хотя должностных лиц очень много, тем не менее в Бухаре каждый может вмешиваться в государственные дела, отчего и происходит великая путаница. Все заботятся более о соблюдении разных бесполезных церемониалов, которым придают большое значение (местничество особенно развито), чем о делах по управлению страною. Одна политика еще интересует немного, и то потому, что дает обширное поле интригам; остальные дела исполняются весьма плохо и медленно. Между гражданскими и военными чинами точного разграничения нет, так что часто в одном лице соединяются и военные и гражданские обязанности; только духовенство составляет нечто самостоятельное целое.
Не стану утруждать внимание читателя разбором всех частей управления в Бухаре; постараюсь только представить маленькую характеристику этого управления, насколько я успел подметить во время моей поездки.
Центр управления находится в городе Бухаре и сосредоточен в лице кушбеги; в бекствах же ведение дел возложено на владетельных беков. Как первый, так и последние, хотя и имеют в эмире опасного контролера, однако, вследствие неправильно организованного государственного строя, всегда в состоянии много скрыть. Игра эта очень опасна, потому что может иметь трагический конец, но зато и очень выгодна, отчего ей все и предаются на свой риск и страх. Только побывав в Бухаре, можно понять, до каких утонченных злоупотреблений могут дойти люди. Почти каждое дело решается в пользу того, кто больше заплатит, почему бедным нет положительно никакого исхода. Общее правило в Бухаре: каждый захватывает сколько успеет и сумеет, чтобы было чем задабривать других, более сильных. Предосторожность эта не лишняя. Законным основанием для взяток служит древний обычай давать подарки при каждом удобном случае. Главным собирателем подобных подарков может считаться, конечно, сам эмир; только этим способом и можно заслужить его милости.
Считая государство собственным достоянием, эмир не стесняется. Так, когда умирает какой-нибудь чиновник, наследники его обязаны представить подробный список имущества умершего эмиру, который уже решает: оставить все или часть наследникам, или же присвоить себе. Скрывшие что-нибудь подвергаются строгому наказанию. Но имущества отбираются не у одних мертвых, живые также не могут считать свое в безопасности от покушений алчного Музаффара. Я был свидетелем ужасной несправедливости. В Китабе был беком очень умный, влиятельный и, сравнительно с другими, честный человек, Абдул-Гафар-бек (о котором я уже говорил раньше), глава большого семейства. Его богатства давно прельщали эмира, который искал только удобного случая, чтоб ими завладеть. Случай не замедлил представиться: Абдул-Кадыр-бий, зная намерение своего властителя, поспешил угодить ему, оклеветав Гафар-бека, с которым был в личной вражде [вражда произошла от пустяшного обстоятельства. Ипак отказал содержать людей и лошадей посланника во время его пребывания в Китабе]. Он донес Музаффару, что старик бек, не обращая внимания на данное приказание, отвел очень дурное помещение мне и моим спутникам и вообще принял нас дурно. Обвинение это было совершенно незаслуженное. Эмир ухватился за этот донос, немедленно сместил бека и его сыновей, конфисковал имущество всего семейства и повез несчастного старика с собой в Бухару, чтобы заключить на всю жизнь в тюрьму. Как я ни был возмущен такою несправедливостью, не мог, однако, ничего предпринять в пользу осужденных. Не имея никакого права вмешиваться в дела управления, я решился все-таки воспользоваться первым случаем, чтобы смягчить эмира. На последней аудиенции я завел речь об Абдул-Гафаре, очень его хвалил, восхищался приемом который он устроил в мою честь, и в конце прибавил, что, вернувшись в Россию, непременно расскажу все своему начальству, которое, конечно, очень доброжелательно отнесется к этому человеку. Мои слова произвели желаемое действие: потом я узнал, что наказание было отменено и Абдул-Гафару и его семейству подарен дом, с обещанием в скорости назначить его опять куда-нибудь беком.
Подобные действия, конечно, не могли приобрести эмиру симпатию народа и увеличивают только разладицу и беспорядок.
Самым случайным образом мне удалось узнать, что рассказывают здесь о происхождении Сеид-Музаффар-Эддина. В Бухаре появление на свет мальчика празднуется всегда с большим торжеством, рождение же девочки считается немилостью Божиею. Когда у любимой жены эмира Насруллы-Богадур-хана родилась девочка, то бедная женщина, боясь подвергнуться опале или даже смерти, решилась на подлог. Подкупив жену одного плотника, которая в одно время с нею родила мальчика, она взяла, говорят, у нее сына и выдала за своего, а девочку отдала ей. Дочь Насруллы до сих пор живет в неизвестности. Таким образом Музаффар из сына простого плотника превратился в сына владетеля Бухары. Невежественный, трусливый, он с самой ранней юности своей уже обещал мало хорошего в будущем. Молодость его прошла в чувственных наслаждениях (что продолжается без всякого перерыва по настоящее время) среди 30 жен, целого эскадрона бачей, маскарабазов, хафизов [хафиз - поющий стихотворения Хафиза] и пр. Его воспитатель Абдул-Карим диван-беги потерял всякую надежду на его исправление, что и высказывал нередко близким к себе людям. Крайне развратное общество, в котором Музаффар вращался с детства, не могло благодетельно повлиять на его умственное развитие; и теперь на вопрос о познаниях его можно получить всегда одинаковый ответ: что у него мало «савата», то есть что он едва может разбирать писанное. Доступ к нему имели только низкие льстецы, интриганы, вообще люди, вся жизненная цель которых заключалась в быстром обогащении. Насрулла его никогда не любил и хотел уже назначить своим наследником Абдул-Ахат-хана, сына одной из дочерей своих (вышедшей замуж за богатого бухарца Ходжа-Сеид-бека), но преждевременная смерть разрушила его намерения. Про жизни отца своего Музаффар-Эддин еще сдерживался, когда же ему удалось захватить бразды правления, он дал полный ход своим дурным наклонностям. Часть своих противников он засадил в заключение, где они и погибли, других же предательски казнил. Так погибло все семейство Саид-Ахат-хана, который сам успел спастись только бегством в Шахрисябз и оттуда в Ташкент [Сеид-Ахат-хан до сих пор не теряет надежды сделаться когда-нибудь бухарским эмиром, почему и поддерживает переписку со своими сторонниками (довольно многочисленными)].
Семейство Музаффара очень многочисленно; бо́льшая часть городов находится во владении его сыновей. Старший сын, после неудавшейся войны против отца, живет теперь в Кашгаре. Из всех своих сыновей Музаффар любил более всего бека в Кермине, которого, как кажется, прочит себе в наследники. Эмир, подозревая всех, не доверяет также и детям своим (возмущение старшего сына сильно его напугало), вследствие чего озаботился ко всем приставить шпионов для наблюдения за ними.
В настоящее время в Бухаре проживает Назар-хан, сын Суфи-бека, старшего брата настоящего коканского владетеля - Худояр-хана. Судьба этого молодого человека весьма печальная. Биби-Хашия (мать Назар-хана), дочь одного ташкентского жителя Шадман-бая, по смерти Суфи-бека, осталась с тремя сыновьями и двумя дочерьми на руках. Прельстившись красотою последних, Худояр-хан коканский задумал взять их к себе в наложницы, но получил решительный отказ. На его предложение ответили, что девушек согласны отдать ему в жены, но не в наложницы, так как будущность таковых обыкновенно бывает самая ужасная. Рассерженный этим, Худояр засадил все семейство в тюрьму, откуда выпустил только по просьбе родственников и друзей покойного бека. Потом, видя в лице подраставшего Назар-хана опасного для себя соперника, он отправил его к эмиру Бухарскому с просьбою непременно задержать его в Бухаре и ни под каким предлогом не выпускать его. Мать, брат и сестры Назара вскоре присоединились к нему в Бухаре с некоторыми из оставшихся им верными приверженцами. Сперва положение этого семейства было сносно: Назар-хан поступил в военную службу и своим жалованьем мог кое-как поддерживать себя и своих родных. Но к их несчастию и эмир, прослышав о красоте девушек, стал их требовать себе в жены. Ему также ответили: «Вы, вероятно, желаете их для временной забавы, а потом по обыкновению отдадите кому-нибудь из своих прислужников; девушки недостойны такой горькой участи». Несколько раз эмир настаивал на своем намерении, но все безуспешно, тогда он дал волю своему гневу. Назар был немедленно отставлен от службы и со всем семейством засажен под строгим надзором в дом, нарочно для этого назначенный эмиром, с запрещением выходить из него и иметь с кем бы то ни было сношения. Формально было объявлено, под страхом наказания, чтобы никто не смел помогать им и свататься за молодых девушек. Таким образом несчастные были лишены всяких средств к жизни. Младший брат Назара умер в это время; жестокий эмир запретил его хоронить, и труп пролежал несколько дней в доме; с трудом могли испросить позволения закопать его. Конечно, все семейство погибло бы неизбежно, если бы не сжалился над ним один бухарский портной, который тайно доставлял девушкам работу; скудною платой за свое рукоделие последние могли кое-как поддерживать своих родных и избавить их от голодной смерти, которая всем им угрожала. Много прошений было подано эмиру от Назара и его матери, которые просили отпустить их или в Кокан, или в Ташкент, но все было напрасно. Раз как-то Музаффар позволил им выехать, но когда они подъезжали к городским воротам, то их остановил полицейский и вернул опять в заключение. Назар-хану теперь около тридцати лет; он пользуется всеобщею симпатией, одарен большим умом и хорошими качествами, в Кокане очень любим, и бо́льшая часть коканского населения желает иметь его своим ханом. Каратегинский [Каратегин расположен на границе Бухары и Кокана] бек несколько раз подавал эмиру прошения, с многочисленными подписями коканцев, в которых были изложены просьбы содействовать к низвержению Худояра и замещению его Назар-ханом, но Музаффар разрывал прошения и наконец объявил, что если ему еще раз будет подано подобное, то он казнит подателя. Единственное желание семейства Назар-хана - избавиться от жестокостей эмира и верной насильственной смерти, которая в будущем готовится для всех членов этого семейства, а потому они и просят позволения жить у своих родственников в Ташкенте, под охраной русских законов. Никаких политических целей в этом желании не нужно предполагать.
Официально торговля невольниками была запрещена в Бухаре по повелению эмира, и караван-сарай, где продавались невольники, теперь навсегда закрыт; нарушители этого повеления подвергаются даже наказанию, штрафу в тысячу тенег и шестимесячному заключению в тюрьме. Несмотря на это, большое количество людей (большею частью купцы) занимается тайно у себя на дому продажею и покупкой рабов. По-прежнему, главными поставщиками рабов могут назваться туркмены, которых баранты (разбои, набеги) не прекращаются. Большинство попадающих в неволю составляют персияне (я уже говорил, что персиян очень много в войсках эмира Бухарского, это все несчастные, захваченные туркменами). Но особенно велик торг женщинами; их даже из наших пределов бухарцы увозят посредством обмана и всевозможных хитростей и продают секретно в Бухаре, и это совершают так ловко, что положительно нет никакой возможности уследить за ними. Торговлей женщинами занимаются преимущественно татары. Хотя формальное запрещение и существует, но оно существует номинально, так как сам эмир секретно покровительствует этой позорной торговле. К ней его побуждают две причины: во-первых, торг этот доставляет ему новобранцев для войска, и во-вторых, таким способом он может приобретать себе молодых и красивых женщин и избавляться от тех, которые ему уже надоели. Для покупки и продажи рабов и рабынь Музаффар держит особых тайных агентов, которым платит очень значительное содержание.
Труднее всего мне было собрать точные сведения о переправах через реку Аму-Дарью. По этому вопросу бухарцы старались сбить меня с толку и давали самые разноречивые показания. Наконец, Каратаев и Урепев разрешили мои сомнения.
Переправы через Аму-Дарью на всем протяжении бухарских владений находятся во власти бухарцев. Конечно, я говорю здесь о правом береге реки, так как на левом несколько переправ принадлежат авганцам. Переправы около города Чарджуя (через Чарджуй караваны идут в Мешед) в трех местах, а именно в Усте, Черчеке и Бурдалыке, отданы теперь в аренду за сто тридцать восемь тысяч тенег бухарским купцам. Около Ир-Сари, в трех местах переправами владеют туркмены, которые иногда платят Бухаре, но очень редко, дань за право перевоза чрез реку. Большею же частию они стараются избежать этой издержки, а бухарцы положительно не в состоянии принудить их к исполнению условий, которые существуют только номинально. Правительство бухарское оставило в своем распоряжении только одну переправу, самую большую, около города Керки, имеющую довольно важное значение, так как она есть пункт соединения нескольких караванных путей. Эмир находится в постоянном страхе, чтоб авганцы не овладели переправами, тем более что он чувствует себя вполне неспособным им противодействовать.
В настоящее время Сеид-Музаффар-Эддин сильно занят разными нововведениями и начинает обращать большое внимание на управление страною и на положение своих подданных - факт утешительный. Я думаю, что поддержка с нашей стороны, даже самая незначительная, утвердит его в этом благом решении. Такою спасительною для страны переменою эмир, без сомнения, обязан Каратаеву и тем лицам, которые клонят к сближению с Россией. Но это, наверно, совершится не скоро, потому что бухарцам трудно вырваться из застоя, в котором они пребывали неизменно в продолжение нескольких столетий. Покуда эмир, нехотя соглашаясь на некоторые нововведения, продолжает противиться другим. Так, ему несколько раз было предложено устроить правильное почтовое сообщение между Бухарою и Катта-Курганом, выставлены были ему все выгоды, которые могли бы от этого произойти; но все напрасно, он отказал наотрез, доказывая, что русские могут воспользоваться этим средством, чтобы при случае навести свои войска (как будто по почте это легче сделать) в Бухару и завоевать ее. Его постоянно пугает мысль, что Россия непременно овладеет Бухарой, прельстившись ее богатствами.
Невежество Сеид-Музаффара выказывается во всем. Следующий пример может ясно доказать, на какой низкой ступени умственного развития он стоит. Когда в Самарканде был пожар, бухарцы успели, однако, спасти знаменитую Тамерлановскую библиотеку, которую и перевезли в город Бухару. Теперь эта библиотека свалена в подвалы эмирские, и никому не позволяется ею пользоваться. Время, сырость и мыши производят в ней большие опустошения. Кроме того, сам Музаффар, нисколько не дорожа ею, когда является необходимость в деньгах, отправляет довольно часто на базар продавать по пустяшным ценам некоторые книги; сочинения, таким образом, разрознивают, и если не положить этому конца, то скоро от всей библиотеки ничего не останется.
Возвращаюсь к своему путешествию.
9го июля утром мы присутствовали на прощальном завтраке, который мне давали русские доверенные. На этот случай все вина и закуски нарочно были ими выписаны аз Катта-Кургана. Со слезами на глазах провожали нас эти добрые люди, что произвело сильное впечатление на бухарцев. Вечером мы оставили город Бухару, простившись с Абдуд-Кадыром и русскими торговцами. Путеводителем нашим до русской границы был назначен мирза Васих, первый секретарь кушбеги, очень умный, ученый, прямой и честный человек, общество которого было приятным развлечением во все время нашего обратного путешествия. Проехав по густо населенной местности три таша, мы остановились на ночь в кишлаке Куюк-Мазаре [снова пред каждым кишлаком начали выезжать к нам навстречу разные чиновные лица].
10го июля под вечер мы вступили в степь Малекскую. Нам предстояло сделать три с половиною таша по совершенно безводному, песчаному пространству. Погода была сперва великолепная, жар немного спал, и тихий, теплый шамаль [ветер] умерял ночную прохладу, которая в степях бывает очень ощутительна. Но, к нашему несчастию, это не долго продолжалось. Вдруг поднялся сильнейший вихрь, небо совершенно скрылось за черными тучами, и со всех сторон начали взвиваться густые столбы песку, так что мы едва видели друг друга и с большим трудом могли следовать за нашим проводником, быстро подвигавшимся на великолепном иноходце. Опасность была нешуточная, и перспектива погибнуть в безводной стели от жажды и голода далеко не завидная. Мелкий песок проникал всюду, залеплял глаза и мешал смотреть вперед; лошади со страху дрожали и храпели; ветер так сильно дул, что голоса совсем не были слышны. После всего этого легко понять, с каким наслаждением мы въехали в ворота маленького караван-сарая и с каким облегчением развалились под навесом на приготовленных коврах. Хотя нам сказали, что этот переход был в три с половиною таша, но это неверно, так как он занял у нас, несмотря на очень скорую езду, почти всю ночь. Маленькое местечко Малек (всего тридцать домов) находится почти посредине степи. Большой мазар и сторожевая башня свидетельствуют и здесь о любви Абдулла-хана к красивым постройкам и о его заботливости облегчить путешественникам трудности переходов по степным пространствам. В Малеке мы были встречены диван-беги, посланным от бека города Кермине.
11го июля, преследуемые сильным ветром, мы проехали еще два таша по степи и достигли Кермине. Город расположен в долине, густо населенной. Он делится на новый и старый, последний почти совсем покинут, быв несколько раз разорен киргизами. Местоположение его весьма красивое, на берегу реки Заравшана. Вдали темнеют Нуратинские горы. Над городом на горе возвышается большая крепость, построенная еще в те давно прошедшие времена, о которых составилось столько баснословных и поэтических преданий. Нас поместили в летнем дворце бека, поручив попечениям михмандар-баши [Михмандар-баши - придворный чин. На его обязанности лежит прием почетных гостей.] Абдул-Изака-мирахура (племянника Китабского бека). Здесь я познакомился с Василием Юдиным, доверенным ростовского купца Веснина. В Кермине я узнал некоторые подробности о сопровождавшем нас секретаре кушбеги, мурзе Васихе, которые его характеризуют с хорошей стороны. Васих был прежде зякетчием в Кермине и исполнял свои обязанности самым добросовестным образом, за что и подвергнулся большим нападениям своих многочисленных врагов. На него посыпались доносы, вследствие чего он подал в отставку [в Бухаре такой поступок можно назвать редким]. В противность заведенному в Бухаре порядку, он ничего не нажил и долго находился в большой бедности. Потом только его способности были замечены кушбеги, который и взял его к себе чиновником по особым поручениям. Этот человек, наверно, будет играть большую роль в Бухаре.
12го июля нас принимал пятнадцатилетний бек, Сеид-Абдул-Ахат-хан, любимый сын эмира. Весьма умный, развитой и бойкий мальчик, он составляет резкую противоположность со своим братом, беком в Карши. Посадив нас на стулья (что совсем не принято в Бухаре), он осведомился о здоровье Государя Императора и русских генералов; потом очень много расспрашивал о России. Хотя и некрасивое, его выразительное лицо внушает симпатию. Покуда мы находились в его владениях, он входил в мельчайшие подробности и во всем выказывал неподдельное желание нам угодить. После представления мы заезжали к Юдину, а затем провели несколько часов у одного из старших сановников города, Раджиб-мирахура, который устроил в нашу честь базем.
13го июля, сопровождаемые большою свитой, мы отъехали три таша до кишлака Таш-Купрюк и оттуда немного более одного таша до города Зиаддина, где нас принял владетельный бек. Город Зиаддин невелик; дворец бека и крепость построены на небольшом возвышении, у подножия которого широко расстилается быстрый Заравшан; от этой реки зависят богатства всех бухарских владений. Бек полновластен в своих незначительных поместьях и, имея частые сношения с русскими, он успел приобрести некоторый европейский лоск. Все его разговоры клонились к разрешению разных политических вопросов. Он всячески старался выпытать от меня сведения о намерениях России относительно Бухары, но я был настороже и общими фразами отделался от излишней откровенности. Вечером, при свете факелов, он задал нам великолепное представление, насколько это позволило среднеазиатское искусство.
14го июля мы распростились с мирзою Васихом, которому я дал письмо к эмиру (письмо это я написал с целью обезопасить его от всяких нападений), и при ружейных залпах (нам отдавали честь) оставили Зиаддин. К вечеру, сделав два таша, мы прибыли в кишлак Мир, последнее пограничное поселение Бухары.
15го июля, перевалив через Зарыбулакские высоты (прославившиеся битвою, в которой были совершенно разбиты бухарские войска), мы прибыли наконец в Катта-Курган. Отсюда, распростившись с бухарцами, нас сопровождавшими, мы уже в тарантасах поспешили по направлению к Самарканду.
Предыдущие части: [1], [2], [3], [4].
Карабаир и джигит
Управление в Бухаре, как я уже сказал, основано на произволе и на злоупотреблениях - редко встречается честный человек, который добросовестно исполнял бы свои обязанности. Хотя должностных лиц очень много, тем не менее в Бухаре каждый может вмешиваться в государственные дела, отчего и происходит великая путаница. Все заботятся более о соблюдении разных бесполезных церемониалов, которым придают большое значение (местничество особенно развито), чем о делах по управлению страною. Одна политика еще интересует немного, и то потому, что дает обширное поле интригам; остальные дела исполняются весьма плохо и медленно. Между гражданскими и военными чинами точного разграничения нет, так что часто в одном лице соединяются и военные и гражданские обязанности; только духовенство составляет нечто самостоятельное целое.
Не стану утруждать внимание читателя разбором всех частей управления в Бухаре; постараюсь только представить маленькую характеристику этого управления, насколько я успел подметить во время моей поездки.
Центр управления находится в городе Бухаре и сосредоточен в лице кушбеги; в бекствах же ведение дел возложено на владетельных беков. Как первый, так и последние, хотя и имеют в эмире опасного контролера, однако, вследствие неправильно организованного государственного строя, всегда в состоянии много скрыть. Игра эта очень опасна, потому что может иметь трагический конец, но зато и очень выгодна, отчего ей все и предаются на свой риск и страх. Только побывав в Бухаре, можно понять, до каких утонченных злоупотреблений могут дойти люди. Почти каждое дело решается в пользу того, кто больше заплатит, почему бедным нет положительно никакого исхода. Общее правило в Бухаре: каждый захватывает сколько успеет и сумеет, чтобы было чем задабривать других, более сильных. Предосторожность эта не лишняя. Законным основанием для взяток служит древний обычай давать подарки при каждом удобном случае. Главным собирателем подобных подарков может считаться, конечно, сам эмир; только этим способом и можно заслужить его милости.
Считая государство собственным достоянием, эмир не стесняется. Так, когда умирает какой-нибудь чиновник, наследники его обязаны представить подробный список имущества умершего эмиру, который уже решает: оставить все или часть наследникам, или же присвоить себе. Скрывшие что-нибудь подвергаются строгому наказанию. Но имущества отбираются не у одних мертвых, живые также не могут считать свое в безопасности от покушений алчного Музаффара. Я был свидетелем ужасной несправедливости. В Китабе был беком очень умный, влиятельный и, сравнительно с другими, честный человек, Абдул-Гафар-бек (о котором я уже говорил раньше), глава большого семейства. Его богатства давно прельщали эмира, который искал только удобного случая, чтоб ими завладеть. Случай не замедлил представиться: Абдул-Кадыр-бий, зная намерение своего властителя, поспешил угодить ему, оклеветав Гафар-бека, с которым был в личной вражде [вражда произошла от пустяшного обстоятельства. Ипак отказал содержать людей и лошадей посланника во время его пребывания в Китабе]. Он донес Музаффару, что старик бек, не обращая внимания на данное приказание, отвел очень дурное помещение мне и моим спутникам и вообще принял нас дурно. Обвинение это было совершенно незаслуженное. Эмир ухватился за этот донос, немедленно сместил бека и его сыновей, конфисковал имущество всего семейства и повез несчастного старика с собой в Бухару, чтобы заключить на всю жизнь в тюрьму. Как я ни был возмущен такою несправедливостью, не мог, однако, ничего предпринять в пользу осужденных. Не имея никакого права вмешиваться в дела управления, я решился все-таки воспользоваться первым случаем, чтобы смягчить эмира. На последней аудиенции я завел речь об Абдул-Гафаре, очень его хвалил, восхищался приемом который он устроил в мою честь, и в конце прибавил, что, вернувшись в Россию, непременно расскажу все своему начальству, которое, конечно, очень доброжелательно отнесется к этому человеку. Мои слова произвели желаемое действие: потом я узнал, что наказание было отменено и Абдул-Гафару и его семейству подарен дом, с обещанием в скорости назначить его опять куда-нибудь беком.
Подобные действия, конечно, не могли приобрести эмиру симпатию народа и увеличивают только разладицу и беспорядок.
Самым случайным образом мне удалось узнать, что рассказывают здесь о происхождении Сеид-Музаффар-Эддина. В Бухаре появление на свет мальчика празднуется всегда с большим торжеством, рождение же девочки считается немилостью Божиею. Когда у любимой жены эмира Насруллы-Богадур-хана родилась девочка, то бедная женщина, боясь подвергнуться опале или даже смерти, решилась на подлог. Подкупив жену одного плотника, которая в одно время с нею родила мальчика, она взяла, говорят, у нее сына и выдала за своего, а девочку отдала ей. Дочь Насруллы до сих пор живет в неизвестности. Таким образом Музаффар из сына простого плотника превратился в сына владетеля Бухары. Невежественный, трусливый, он с самой ранней юности своей уже обещал мало хорошего в будущем. Молодость его прошла в чувственных наслаждениях (что продолжается без всякого перерыва по настоящее время) среди 30 жен, целого эскадрона бачей, маскарабазов, хафизов [хафиз - поющий стихотворения Хафиза] и пр. Его воспитатель Абдул-Карим диван-беги потерял всякую надежду на его исправление, что и высказывал нередко близким к себе людям. Крайне развратное общество, в котором Музаффар вращался с детства, не могло благодетельно повлиять на его умственное развитие; и теперь на вопрос о познаниях его можно получить всегда одинаковый ответ: что у него мало «савата», то есть что он едва может разбирать писанное. Доступ к нему имели только низкие льстецы, интриганы, вообще люди, вся жизненная цель которых заключалась в быстром обогащении. Насрулла его никогда не любил и хотел уже назначить своим наследником Абдул-Ахат-хана, сына одной из дочерей своих (вышедшей замуж за богатого бухарца Ходжа-Сеид-бека), но преждевременная смерть разрушила его намерения. Про жизни отца своего Музаффар-Эддин еще сдерживался, когда же ему удалось захватить бразды правления, он дал полный ход своим дурным наклонностям. Часть своих противников он засадил в заключение, где они и погибли, других же предательски казнил. Так погибло все семейство Саид-Ахат-хана, который сам успел спастись только бегством в Шахрисябз и оттуда в Ташкент [Сеид-Ахат-хан до сих пор не теряет надежды сделаться когда-нибудь бухарским эмиром, почему и поддерживает переписку со своими сторонниками (довольно многочисленными)].
Семейство Музаффара очень многочисленно; бо́льшая часть городов находится во владении его сыновей. Старший сын, после неудавшейся войны против отца, живет теперь в Кашгаре. Из всех своих сыновей Музаффар любил более всего бека в Кермине, которого, как кажется, прочит себе в наследники. Эмир, подозревая всех, не доверяет также и детям своим (возмущение старшего сына сильно его напугало), вследствие чего озаботился ко всем приставить шпионов для наблюдения за ними.
В настоящее время в Бухаре проживает Назар-хан, сын Суфи-бека, старшего брата настоящего коканского владетеля - Худояр-хана. Судьба этого молодого человека весьма печальная. Биби-Хашия (мать Назар-хана), дочь одного ташкентского жителя Шадман-бая, по смерти Суфи-бека, осталась с тремя сыновьями и двумя дочерьми на руках. Прельстившись красотою последних, Худояр-хан коканский задумал взять их к себе в наложницы, но получил решительный отказ. На его предложение ответили, что девушек согласны отдать ему в жены, но не в наложницы, так как будущность таковых обыкновенно бывает самая ужасная. Рассерженный этим, Худояр засадил все семейство в тюрьму, откуда выпустил только по просьбе родственников и друзей покойного бека. Потом, видя в лице подраставшего Назар-хана опасного для себя соперника, он отправил его к эмиру Бухарскому с просьбою непременно задержать его в Бухаре и ни под каким предлогом не выпускать его. Мать, брат и сестры Назара вскоре присоединились к нему в Бухаре с некоторыми из оставшихся им верными приверженцами. Сперва положение этого семейства было сносно: Назар-хан поступил в военную службу и своим жалованьем мог кое-как поддерживать себя и своих родных. Но к их несчастию и эмир, прослышав о красоте девушек, стал их требовать себе в жены. Ему также ответили: «Вы, вероятно, желаете их для временной забавы, а потом по обыкновению отдадите кому-нибудь из своих прислужников; девушки недостойны такой горькой участи». Несколько раз эмир настаивал на своем намерении, но все безуспешно, тогда он дал волю своему гневу. Назар был немедленно отставлен от службы и со всем семейством засажен под строгим надзором в дом, нарочно для этого назначенный эмиром, с запрещением выходить из него и иметь с кем бы то ни было сношения. Формально было объявлено, под страхом наказания, чтобы никто не смел помогать им и свататься за молодых девушек. Таким образом несчастные были лишены всяких средств к жизни. Младший брат Назара умер в это время; жестокий эмир запретил его хоронить, и труп пролежал несколько дней в доме; с трудом могли испросить позволения закопать его. Конечно, все семейство погибло бы неизбежно, если бы не сжалился над ним один бухарский портной, который тайно доставлял девушкам работу; скудною платой за свое рукоделие последние могли кое-как поддерживать своих родных и избавить их от голодной смерти, которая всем им угрожала. Много прошений было подано эмиру от Назара и его матери, которые просили отпустить их или в Кокан, или в Ташкент, но все было напрасно. Раз как-то Музаффар позволил им выехать, но когда они подъезжали к городским воротам, то их остановил полицейский и вернул опять в заключение. Назар-хану теперь около тридцати лет; он пользуется всеобщею симпатией, одарен большим умом и хорошими качествами, в Кокане очень любим, и бо́льшая часть коканского населения желает иметь его своим ханом. Каратегинский [Каратегин расположен на границе Бухары и Кокана] бек несколько раз подавал эмиру прошения, с многочисленными подписями коканцев, в которых были изложены просьбы содействовать к низвержению Худояра и замещению его Назар-ханом, но Музаффар разрывал прошения и наконец объявил, что если ему еще раз будет подано подобное, то он казнит подателя. Единственное желание семейства Назар-хана - избавиться от жестокостей эмира и верной насильственной смерти, которая в будущем готовится для всех членов этого семейства, а потому они и просят позволения жить у своих родственников в Ташкенте, под охраной русских законов. Никаких политических целей в этом желании не нужно предполагать.
Официально торговля невольниками была запрещена в Бухаре по повелению эмира, и караван-сарай, где продавались невольники, теперь навсегда закрыт; нарушители этого повеления подвергаются даже наказанию, штрафу в тысячу тенег и шестимесячному заключению в тюрьме. Несмотря на это, большое количество людей (большею частью купцы) занимается тайно у себя на дому продажею и покупкой рабов. По-прежнему, главными поставщиками рабов могут назваться туркмены, которых баранты (разбои, набеги) не прекращаются. Большинство попадающих в неволю составляют персияне (я уже говорил, что персиян очень много в войсках эмира Бухарского, это все несчастные, захваченные туркменами). Но особенно велик торг женщинами; их даже из наших пределов бухарцы увозят посредством обмана и всевозможных хитростей и продают секретно в Бухаре, и это совершают так ловко, что положительно нет никакой возможности уследить за ними. Торговлей женщинами занимаются преимущественно татары. Хотя формальное запрещение и существует, но оно существует номинально, так как сам эмир секретно покровительствует этой позорной торговле. К ней его побуждают две причины: во-первых, торг этот доставляет ему новобранцев для войска, и во-вторых, таким способом он может приобретать себе молодых и красивых женщин и избавляться от тех, которые ему уже надоели. Для покупки и продажи рабов и рабынь Музаффар держит особых тайных агентов, которым платит очень значительное содержание.
Труднее всего мне было собрать точные сведения о переправах через реку Аму-Дарью. По этому вопросу бухарцы старались сбить меня с толку и давали самые разноречивые показания. Наконец, Каратаев и Урепев разрешили мои сомнения.
Переправы через Аму-Дарью на всем протяжении бухарских владений находятся во власти бухарцев. Конечно, я говорю здесь о правом береге реки, так как на левом несколько переправ принадлежат авганцам. Переправы около города Чарджуя (через Чарджуй караваны идут в Мешед) в трех местах, а именно в Усте, Черчеке и Бурдалыке, отданы теперь в аренду за сто тридцать восемь тысяч тенег бухарским купцам. Около Ир-Сари, в трех местах переправами владеют туркмены, которые иногда платят Бухаре, но очень редко, дань за право перевоза чрез реку. Большею же частию они стараются избежать этой издержки, а бухарцы положительно не в состоянии принудить их к исполнению условий, которые существуют только номинально. Правительство бухарское оставило в своем распоряжении только одну переправу, самую большую, около города Керки, имеющую довольно важное значение, так как она есть пункт соединения нескольких караванных путей. Эмир находится в постоянном страхе, чтоб авганцы не овладели переправами, тем более что он чувствует себя вполне неспособным им противодействовать.
В настоящее время Сеид-Музаффар-Эддин сильно занят разными нововведениями и начинает обращать большое внимание на управление страною и на положение своих подданных - факт утешительный. Я думаю, что поддержка с нашей стороны, даже самая незначительная, утвердит его в этом благом решении. Такою спасительною для страны переменою эмир, без сомнения, обязан Каратаеву и тем лицам, которые клонят к сближению с Россией. Но это, наверно, совершится не скоро, потому что бухарцам трудно вырваться из застоя, в котором они пребывали неизменно в продолжение нескольких столетий. Покуда эмир, нехотя соглашаясь на некоторые нововведения, продолжает противиться другим. Так, ему несколько раз было предложено устроить правильное почтовое сообщение между Бухарою и Катта-Курганом, выставлены были ему все выгоды, которые могли бы от этого произойти; но все напрасно, он отказал наотрез, доказывая, что русские могут воспользоваться этим средством, чтобы при случае навести свои войска (как будто по почте это легче сделать) в Бухару и завоевать ее. Его постоянно пугает мысль, что Россия непременно овладеет Бухарой, прельстившись ее богатствами.
Невежество Сеид-Музаффара выказывается во всем. Следующий пример может ясно доказать, на какой низкой ступени умственного развития он стоит. Когда в Самарканде был пожар, бухарцы успели, однако, спасти знаменитую Тамерлановскую библиотеку, которую и перевезли в город Бухару. Теперь эта библиотека свалена в подвалы эмирские, и никому не позволяется ею пользоваться. Время, сырость и мыши производят в ней большие опустошения. Кроме того, сам Музаффар, нисколько не дорожа ею, когда является необходимость в деньгах, отправляет довольно часто на базар продавать по пустяшным ценам некоторые книги; сочинения, таким образом, разрознивают, и если не положить этому конца, то скоро от всей библиотеки ничего не останется.
Возвращаюсь к своему путешествию.
9го июля утром мы присутствовали на прощальном завтраке, который мне давали русские доверенные. На этот случай все вина и закуски нарочно были ими выписаны аз Катта-Кургана. Со слезами на глазах провожали нас эти добрые люди, что произвело сильное впечатление на бухарцев. Вечером мы оставили город Бухару, простившись с Абдуд-Кадыром и русскими торговцами. Путеводителем нашим до русской границы был назначен мирза Васих, первый секретарь кушбеги, очень умный, ученый, прямой и честный человек, общество которого было приятным развлечением во все время нашего обратного путешествия. Проехав по густо населенной местности три таша, мы остановились на ночь в кишлаке Куюк-Мазаре [снова пред каждым кишлаком начали выезжать к нам навстречу разные чиновные лица].
10го июля под вечер мы вступили в степь Малекскую. Нам предстояло сделать три с половиною таша по совершенно безводному, песчаному пространству. Погода была сперва великолепная, жар немного спал, и тихий, теплый шамаль [ветер] умерял ночную прохладу, которая в степях бывает очень ощутительна. Но, к нашему несчастию, это не долго продолжалось. Вдруг поднялся сильнейший вихрь, небо совершенно скрылось за черными тучами, и со всех сторон начали взвиваться густые столбы песку, так что мы едва видели друг друга и с большим трудом могли следовать за нашим проводником, быстро подвигавшимся на великолепном иноходце. Опасность была нешуточная, и перспектива погибнуть в безводной стели от жажды и голода далеко не завидная. Мелкий песок проникал всюду, залеплял глаза и мешал смотреть вперед; лошади со страху дрожали и храпели; ветер так сильно дул, что голоса совсем не были слышны. После всего этого легко понять, с каким наслаждением мы въехали в ворота маленького караван-сарая и с каким облегчением развалились под навесом на приготовленных коврах. Хотя нам сказали, что этот переход был в три с половиною таша, но это неверно, так как он занял у нас, несмотря на очень скорую езду, почти всю ночь. Маленькое местечко Малек (всего тридцать домов) находится почти посредине степи. Большой мазар и сторожевая башня свидетельствуют и здесь о любви Абдулла-хана к красивым постройкам и о его заботливости облегчить путешественникам трудности переходов по степным пространствам. В Малеке мы были встречены диван-беги, посланным от бека города Кермине.
11го июля, преследуемые сильным ветром, мы проехали еще два таша по степи и достигли Кермине. Город расположен в долине, густо населенной. Он делится на новый и старый, последний почти совсем покинут, быв несколько раз разорен киргизами. Местоположение его весьма красивое, на берегу реки Заравшана. Вдали темнеют Нуратинские горы. Над городом на горе возвышается большая крепость, построенная еще в те давно прошедшие времена, о которых составилось столько баснословных и поэтических преданий. Нас поместили в летнем дворце бека, поручив попечениям михмандар-баши [Михмандар-баши - придворный чин. На его обязанности лежит прием почетных гостей.] Абдул-Изака-мирахура (племянника Китабского бека). Здесь я познакомился с Василием Юдиным, доверенным ростовского купца Веснина. В Кермине я узнал некоторые подробности о сопровождавшем нас секретаре кушбеги, мурзе Васихе, которые его характеризуют с хорошей стороны. Васих был прежде зякетчием в Кермине и исполнял свои обязанности самым добросовестным образом, за что и подвергнулся большим нападениям своих многочисленных врагов. На него посыпались доносы, вследствие чего он подал в отставку [в Бухаре такой поступок можно назвать редким]. В противность заведенному в Бухаре порядку, он ничего не нажил и долго находился в большой бедности. Потом только его способности были замечены кушбеги, который и взял его к себе чиновником по особым поручениям. Этот человек, наверно, будет играть большую роль в Бухаре.
12го июля нас принимал пятнадцатилетний бек, Сеид-Абдул-Ахат-хан, любимый сын эмира. Весьма умный, развитой и бойкий мальчик, он составляет резкую противоположность со своим братом, беком в Карши. Посадив нас на стулья (что совсем не принято в Бухаре), он осведомился о здоровье Государя Императора и русских генералов; потом очень много расспрашивал о России. Хотя и некрасивое, его выразительное лицо внушает симпатию. Покуда мы находились в его владениях, он входил в мельчайшие подробности и во всем выказывал неподдельное желание нам угодить. После представления мы заезжали к Юдину, а затем провели несколько часов у одного из старших сановников города, Раджиб-мирахура, который устроил в нашу честь базем.
13го июля, сопровождаемые большою свитой, мы отъехали три таша до кишлака Таш-Купрюк и оттуда немного более одного таша до города Зиаддина, где нас принял владетельный бек. Город Зиаддин невелик; дворец бека и крепость построены на небольшом возвышении, у подножия которого широко расстилается быстрый Заравшан; от этой реки зависят богатства всех бухарских владений. Бек полновластен в своих незначительных поместьях и, имея частые сношения с русскими, он успел приобрести некоторый европейский лоск. Все его разговоры клонились к разрешению разных политических вопросов. Он всячески старался выпытать от меня сведения о намерениях России относительно Бухары, но я был настороже и общими фразами отделался от излишней откровенности. Вечером, при свете факелов, он задал нам великолепное представление, насколько это позволило среднеазиатское искусство.
14го июля мы распростились с мирзою Васихом, которому я дал письмо к эмиру (письмо это я написал с целью обезопасить его от всяких нападений), и при ружейных залпах (нам отдавали честь) оставили Зиаддин. К вечеру, сделав два таша, мы прибыли в кишлак Мир, последнее пограничное поселение Бухары.
15го июля, перевалив через Зарыбулакские высоты (прославившиеся битвою, в которой были совершенно разбиты бухарские войска), мы прибыли наконец в Катта-Курган. Отсюда, распростившись с бухарцами, нас сопровождавшими, мы уже в тарантасах поспешили по направлению к Самарканду.