Из степных впечатлений (2)
А. А. Кауфман. В среднеазиатских степях. (Из летних впечатлений) // Мир Божий, 1904, № 9.
Другие отрывки: [ Бродячая Русь], [ По Среднеазиатской дороге], [ В колониях меннонитов: Ам-Тракт и Аулие-Ата].
НАЧАЛО
Вечереет. Жар начинает спадать, и только на несколько минут по степи проносится горячий, как из печки, ветер, от которого захватывает дыхание и кровь приливает к голове. Неподалеку, в вечерней дымке, виднеется вытянувшаяся вдоль какой-то речки густая цепь зимовок; кое-где около самих зимовок - кучки куполообразных юрт и каких-то палаток, а по степи, то там, то сям, пасутся огромные стада.
От одной из зимовок отделяется фигура верхом и несется вскачь, наперерез нам. Оказывается - взъерошенный, до крайности оборванный киргиз, с двумя длинными, только что начавшими подживать, ранами или царапинами на лице и шее. Быстро и взволнованно он что-то рассказывает по-киргизски, все время показывая то в сторону зимовок, то на пасущиеся табуны.
- Что такое? - спрашиваем ямщика.
- Адаевцы, - отвечает тот. - Стали на лугах, все вытравили - вон скота какая сила!.. Стали их сживать, а они драться; ишь как его ножами исполосовали…
Через посредство ямщика мы объясняем израненному киргизу, что не можем ничем помочь его беде. Киргиз потихоньку плетется назад, а мы едем своею дорогою.
- Сладу нет с этими адаевцами, - продолжает ямщик, - придут с табунами и станут, хоть тебе тут покос, хоть что. Учнут им чего говорить, а они: не троньте, мол, нас, драться будем. И ничего с ними поделать не могут: свой управитель у них - ищи его! здешние волостные их не знают, а кого и знают - боятся. А пока до уездного дойдет, они и откочуют - не сыщешь. Так им все и сходит!..
Вот и Уил - бывшее Уильское укрепление. В центре небольшая, совсем новая каменная церковка: справа - большой крестьянский поселок, с правильно расположенными домами, крытыми то тесом или железом, то соломою; еще правее - обнесенная валиком старая крепость, где и сейчас стоит небольшая казачья команда. Слева - обширная ярмарочная площадь, а посреди нее - большое каменное здание с помещениями для управления ярмарки и для многочисленного, съезжающегося на ярмарку, начальства.
Мы заезжаем в это здание, и какой-то не то сторож, не то писарь начинает хлопотать о самоваре.
- Удачно прошла ярмарка? - спрашиваем.
- Ничего… Народу больше всех годов съехалось - киргиз тысяч за пятьдесят было, торговцев тоже много. Хохлы в поселке большие деньги нажили.
- На чем это?
- Как на чем! Они на ярмарке и хлебом торгуют, и яйцами. Народу-то сколько съезжается, а кроме них и взять не у кого… Ну, и брали: за хлеб по восемь да по десять копеек фунт, за десяток яиц по сорока да по пятидесяти копеек. Хорошее им житье!.. Им бы и хлеба сеять не надо: одними ярмарками да базарами будут сыты…
Куяндинско-Ботовская ярмарка (Семипалатинская область)
- А все-таки сеют?..
- Сеют. Только плохо здесь для пашни: кругом то все под ярмарку отведено, а крестьянский надел в одну сторону в семи верстах, в другую - все десять. И земля тоже: там вот - собеседник наш показал рукою в одну сторону - песок гольный, а там - горы да глина. Не выпал вовремя дождь - и без хлеба. И от адаевцев плохо: того и гляди все вытравят. Много хлопот тут с этими адаевцами, - продолжал наш собеседник, - то у них с торговцами-татарами джанджал [Скандал, драка по-киргизски.] выйдет - ноньче вот из-за возжи такое вышло… еле татар отбили! - то с здешними киргизами, то с крестьянами из-за потравы. Ну, а хохлы, те тоже спуску не дают: изловят у адаевцев скот на потраве - вдесятеро сдерут: и за себя, мол, и за других. Много начальству возни с адаевцами - ни одна ярмарка не пройдет, чтобы казаков не вывели. В прошедшем годе такая вышла драка с хохлами… мы располагали, нам всем конец пришел; ведь казаков-то полсотни, да еще кони у них на траве ходили, - а их вон какая сила!..
- Ну, и что же?
- Да ничего - пронес Господь.
Адаевцы - это больной вопрос и для киргиз средней полосы Уральской области, и для русских поселенцев, где такие есть, и для местного начальства. И корень этого больного вопроса - в столкновении двух культур: первобытной кочевой, в лице ее типичных представителей - адаевцев, и оседло-земледельческой, сделавшей большие успехи на севере и в средней части Уральской области.
Киргизская корова
Еще не так давно вся миллионная масса киргиз свободно кочевала по необъятному пространству степей, от реки Чу и озера Зайсана до границ Тобольской губернии, и от Оренбурга и Троицка до Сырдарьи и хивинских владений. Киргизы не имели оседлости, и даже зиму проводили в юртах, обкладывая их, на холодное время, снегом и навозом. Земледелия вовсе не было. Скотоводство (все больше бараны и верблюды; лошадей держали немного, а рогатого и вовсе не было) было совершенно первобытное: киргизы не косили сена, и скот всю зиму оставался на подножном корму. На зиму кочевник-киргиз уходил на юг - на Чу, на Сырдарью, в хивинские владения, где легче было перетерпеть сравнительно мягкую зиму, а главное - где скот зимой мог добывать из-под неглубокого снега отросшую после осенних дождей траву. При первых признаках весны, в марте или в феврале, киргиз снимался с зимового стойбища, навьючивал свой скарб на верблюдов и со своим скотом спешил на север, чтобы перекочевать по свежей весенней траве через безводные и бесплодные, в течение всего лета, степи и пустыни, отделяющие лежащие на юге зимовочные районы от тучных ковыльных пастбищ северной степи, и захватить при этом высыхающую позже снеговую воду. На северных летовках киргизы проводили два, три или четыре летних месяца, а с приближением осени откочевывали на юг, чтобы во время осенних дождей перейти обратно чрез «голодные» степи и пустыни и вовремя добраться до песков, где киргизы охотнее всего становились на зимовку.
В те времена вся степь была как бы один, для всех открытый, кочевой путь, необъятный и беспредельный; каждый киргиз мог кочевать, как вздумается, и пасти свой скот, где ему угодно и удобно, хотя привычка и соображения практического удобства заставляли каждого держаться какого-нибудь одного пути и становиться на летовку на одних и тех же урочищах: на своем обычном пути киргиз доподлинно знал, где можно найти воду и удобное место для ночлега, где искать корма для своих стад; главное же - на этом пути он мог всегда найти своих родовичей, а потому не чувствовал себя одиноким и беспомощным среди необъятного степного простора.
Теперь совсем не то. Отчасти благодаря примеру русских, с которыми киргизы приходили все в более близкое соприкосновение, главным же образом под влиянием прироста населения и сокращения прежнего безграничного земельного простора, киргизы понемногу стали заниматься земледелием и параллельно с этим - переходить к оседлому быту. У громадного большинства киргиз северных областей - формы быта у сырдарьинских киргиз пока совершенно иные - теперь уже есть постоянные зимние жилища, зимовки, и при них крытые помещения для скота; громадное большинство киргиз косить сено на зиму, и все больше и больше распространяется среди них земледелие.
Зимовка
У большинства киргиз это все пока - на зачаточной ступени: зимовки - жалкие землянки, напоминающие жилища троглодитов; скот проводить зиму в легких шалашах, на зиму обкладываемых дерном и снегом; сено косится только для дойных кобылиц и рогатого скота; остальной скот круглый год ходит на подножном корму, и только больные и слабые животные кое-как подкармливаются сеном; земледелие - ничтожные посевы проса на кое-как поцарапанной допотопным омачем земле. Но во многих местностях эволюция киргизского хозяйства ушла уже значительно дальше. Поезжайте хотя бы в Актюбинский уезд, Тургайской области. Вдоль Илека вы увидите сплошную цепь киргизских селений, с аккуратно сложенными саманными домами, с такими же, теплыми хлевами, и каждая киргизская усадьба окружена огромными стогами сена и ометами обмолоченной соломы. Сена каждый киргиз в этой местности накашивает тысячи пудов, и сотни тысяч пудов проса и другого зерна продаются киргизами на ближайших базарах.
Омач - орудие для вспашки земли
Параллельно изменяется весь хозяйственный и домашний быт киргиз: хлеб, правда, не печеный (киргизы еще не выучились печь хлеба!), а в виде похлебки или лепешек, становится предметом первой необходимости; кумыс заменяется айраном - кислым коровьим молоком, разбавленным водою; в обиход киргиз все больше проникают фабричные материи, и где-нибудь поблизости Уральска не редкость увидеть на киргизе русскую жилетку; среди киргиз, особенно среди богатых и влиятельных, уж немало таких, которые тяготятся верховою ездою, предпочитая ездить в «ходке» или крытом тарантасе, а для перекочевок и для перевозки кладей, вместо вьючных верблюдов, употребляются арбы или телеги, которые запрягают верблюдами или быками. И что особенно важно - совершенно изменяется самый характер, так сказать, размах перекочевок. Киргиз, который косит сено и сеет хлеб, уже не может откочевывать, как прежде, за сотни верст от своих зимовок, покосов и полей: в апреле он должен пахать и сеять, в конце июня начинается покос, который затягивается до поздней осени, чередуясь с уборкою хлеба. Свободны от полевых работ какие-нибудь два месяца, которые киргиз и проводит на ближайших летовках, в тридцати, много в пятидесяти верстах от своей зимовки. К началу сенокоса киргиз уже прикочевывает к зимовкам и покосам - и только у богатых пастухи с частью скота остаются на летовке, как прежде, до глубокой осени.
Попутно с этим оседанием киргиз идет постепенное освоение отдельных участков степи, раньше составлявшей общее киргизское владение. Исключительным достоянием отдельных аулов, этих мельчайших ячеек киргизского общежития, а то и просто отдельных семей, становятся прежде всего места под зимовками и прилегающее к ним пастбище - овечий тебень; затем - сенокосы, которых сравнительно мало и которыми, поэтому, дорожат несравненно больше, нежели степными пастбищами, и даже больше, чем землею, годною для распашки. Необъятная степь мало-помалу испещряется множеством обособленных усадебных, пахотных, покосных владений, - и кочевать становится неудобно даже и по тем, все еще необъятным, пространствам, которые продолжают, пока, числиться общим достоянием. Чуть распустить табун - он забредет на чужую пашню или сенокос, а потому, вместо прежней вольной пастьбы, поневоле приходится держать скот под постоянным надзором пастухов.
Летний аул
Адаевцы - одно из самых многочисленных киргизских племен - последние могикане старого, чисто кочевого быта и хозяйства. Без постоянных зимних жилищ, они круглый год живут в юртах или даже джуламейках - небольших двускатных войлочных палатках. Превосходные овцеводы и коневоды - адаевские лошади на славе и в Оренбурге, и в Уральске! - они еще не сеют хлеба и не косят сена, а потому, в поисках подножного корма и воды, до сих пор продолжают совершать тысячеверстные перекочевки: к зиме - они уходят в пески и камыши Аральского побережья и Закаспийской области, к началу лета прикочевывают на ковыльные и полынные степи в окрестности Уила и Темира. Здесь, на ярмарках, они променивают лишний скот и шерсть своих баранов на те немногие покупные продукты, которые уже вошли в круг их несложного потребления. Но с каждым годом им все больше приходится сталкиваться с новыми формами хозяйства и владения землею: где еще недавно было общее пастбище - там, оказывается, выросла чья-нибудь зимовка, распахана пашня, поставлены стоги. Уверенные в своем исконном кочевом праве, адаевцы все же разбивают свои джуламейки, где летовали их деды и отцы; скот их, не привыкший к стеснениям, разбредается во все стороны, не разбирая ни пашен, ни покосов. Отсюда бесконечные потравы и непрерывные распри, в которых всегда вооруженные, смелые, как истые кочевники, адаевцы не останавливаются и перед насилием, а их полуосевшие сородичи охотнее, нежели к оружию, обращаются к защите «подлежащего начальства». И нетрудно предвидеть, чем кончится эта борьба. И адаевцы осядут, как осели северные киргизы; уже теперь они ходатайствуют об отводе мест под зимовки - и может быть, через немного лет и они сделаются такими же полуоседлыми полуземледельцами, какими стали уже киргизы средней полосы Уральской и Тургайской области.
Другие материалы о казахах-адайцах:
• Среди казахов Мангышлака (Р. Карутц);
• В аулах казахов-адайцев (А. К. Гейнс);
• Просьба аксакала (А. К. Гейнс).
Другие отрывки: [ Бродячая Русь], [ По Среднеазиатской дороге], [ В колониях меннонитов: Ам-Тракт и Аулие-Ата].
НАЧАЛО
Вечереет. Жар начинает спадать, и только на несколько минут по степи проносится горячий, как из печки, ветер, от которого захватывает дыхание и кровь приливает к голове. Неподалеку, в вечерней дымке, виднеется вытянувшаяся вдоль какой-то речки густая цепь зимовок; кое-где около самих зимовок - кучки куполообразных юрт и каких-то палаток, а по степи, то там, то сям, пасутся огромные стада.
От одной из зимовок отделяется фигура верхом и несется вскачь, наперерез нам. Оказывается - взъерошенный, до крайности оборванный киргиз, с двумя длинными, только что начавшими подживать, ранами или царапинами на лице и шее. Быстро и взволнованно он что-то рассказывает по-киргизски, все время показывая то в сторону зимовок, то на пасущиеся табуны.
- Что такое? - спрашиваем ямщика.
- Адаевцы, - отвечает тот. - Стали на лугах, все вытравили - вон скота какая сила!.. Стали их сживать, а они драться; ишь как его ножами исполосовали…
Через посредство ямщика мы объясняем израненному киргизу, что не можем ничем помочь его беде. Киргиз потихоньку плетется назад, а мы едем своею дорогою.
- Сладу нет с этими адаевцами, - продолжает ямщик, - придут с табунами и станут, хоть тебе тут покос, хоть что. Учнут им чего говорить, а они: не троньте, мол, нас, драться будем. И ничего с ними поделать не могут: свой управитель у них - ищи его! здешние волостные их не знают, а кого и знают - боятся. А пока до уездного дойдет, они и откочуют - не сыщешь. Так им все и сходит!..
Вот и Уил - бывшее Уильское укрепление. В центре небольшая, совсем новая каменная церковка: справа - большой крестьянский поселок, с правильно расположенными домами, крытыми то тесом или железом, то соломою; еще правее - обнесенная валиком старая крепость, где и сейчас стоит небольшая казачья команда. Слева - обширная ярмарочная площадь, а посреди нее - большое каменное здание с помещениями для управления ярмарки и для многочисленного, съезжающегося на ярмарку, начальства.
Мы заезжаем в это здание, и какой-то не то сторож, не то писарь начинает хлопотать о самоваре.
- Удачно прошла ярмарка? - спрашиваем.
- Ничего… Народу больше всех годов съехалось - киргиз тысяч за пятьдесят было, торговцев тоже много. Хохлы в поселке большие деньги нажили.
- На чем это?
- Как на чем! Они на ярмарке и хлебом торгуют, и яйцами. Народу-то сколько съезжается, а кроме них и взять не у кого… Ну, и брали: за хлеб по восемь да по десять копеек фунт, за десяток яиц по сорока да по пятидесяти копеек. Хорошее им житье!.. Им бы и хлеба сеять не надо: одними ярмарками да базарами будут сыты…
Куяндинско-Ботовская ярмарка (Семипалатинская область)
- А все-таки сеют?..
- Сеют. Только плохо здесь для пашни: кругом то все под ярмарку отведено, а крестьянский надел в одну сторону в семи верстах, в другую - все десять. И земля тоже: там вот - собеседник наш показал рукою в одну сторону - песок гольный, а там - горы да глина. Не выпал вовремя дождь - и без хлеба. И от адаевцев плохо: того и гляди все вытравят. Много хлопот тут с этими адаевцами, - продолжал наш собеседник, - то у них с торговцами-татарами джанджал [Скандал, драка по-киргизски.] выйдет - ноньче вот из-за возжи такое вышло… еле татар отбили! - то с здешними киргизами, то с крестьянами из-за потравы. Ну, а хохлы, те тоже спуску не дают: изловят у адаевцев скот на потраве - вдесятеро сдерут: и за себя, мол, и за других. Много начальству возни с адаевцами - ни одна ярмарка не пройдет, чтобы казаков не вывели. В прошедшем годе такая вышла драка с хохлами… мы располагали, нам всем конец пришел; ведь казаков-то полсотни, да еще кони у них на траве ходили, - а их вон какая сила!..
- Ну, и что же?
- Да ничего - пронес Господь.
Адаевцы - это больной вопрос и для киргиз средней полосы Уральской области, и для русских поселенцев, где такие есть, и для местного начальства. И корень этого больного вопроса - в столкновении двух культур: первобытной кочевой, в лице ее типичных представителей - адаевцев, и оседло-земледельческой, сделавшей большие успехи на севере и в средней части Уральской области.
Киргизская корова
Еще не так давно вся миллионная масса киргиз свободно кочевала по необъятному пространству степей, от реки Чу и озера Зайсана до границ Тобольской губернии, и от Оренбурга и Троицка до Сырдарьи и хивинских владений. Киргизы не имели оседлости, и даже зиму проводили в юртах, обкладывая их, на холодное время, снегом и навозом. Земледелия вовсе не было. Скотоводство (все больше бараны и верблюды; лошадей держали немного, а рогатого и вовсе не было) было совершенно первобытное: киргизы не косили сена, и скот всю зиму оставался на подножном корму. На зиму кочевник-киргиз уходил на юг - на Чу, на Сырдарью, в хивинские владения, где легче было перетерпеть сравнительно мягкую зиму, а главное - где скот зимой мог добывать из-под неглубокого снега отросшую после осенних дождей траву. При первых признаках весны, в марте или в феврале, киргиз снимался с зимового стойбища, навьючивал свой скарб на верблюдов и со своим скотом спешил на север, чтобы перекочевать по свежей весенней траве через безводные и бесплодные, в течение всего лета, степи и пустыни, отделяющие лежащие на юге зимовочные районы от тучных ковыльных пастбищ северной степи, и захватить при этом высыхающую позже снеговую воду. На северных летовках киргизы проводили два, три или четыре летних месяца, а с приближением осени откочевывали на юг, чтобы во время осенних дождей перейти обратно чрез «голодные» степи и пустыни и вовремя добраться до песков, где киргизы охотнее всего становились на зимовку.
В те времена вся степь была как бы один, для всех открытый, кочевой путь, необъятный и беспредельный; каждый киргиз мог кочевать, как вздумается, и пасти свой скот, где ему угодно и удобно, хотя привычка и соображения практического удобства заставляли каждого держаться какого-нибудь одного пути и становиться на летовку на одних и тех же урочищах: на своем обычном пути киргиз доподлинно знал, где можно найти воду и удобное место для ночлега, где искать корма для своих стад; главное же - на этом пути он мог всегда найти своих родовичей, а потому не чувствовал себя одиноким и беспомощным среди необъятного степного простора.
Теперь совсем не то. Отчасти благодаря примеру русских, с которыми киргизы приходили все в более близкое соприкосновение, главным же образом под влиянием прироста населения и сокращения прежнего безграничного земельного простора, киргизы понемногу стали заниматься земледелием и параллельно с этим - переходить к оседлому быту. У громадного большинства киргиз северных областей - формы быта у сырдарьинских киргиз пока совершенно иные - теперь уже есть постоянные зимние жилища, зимовки, и при них крытые помещения для скота; громадное большинство киргиз косить сено на зиму, и все больше и больше распространяется среди них земледелие.
Зимовка
У большинства киргиз это все пока - на зачаточной ступени: зимовки - жалкие землянки, напоминающие жилища троглодитов; скот проводить зиму в легких шалашах, на зиму обкладываемых дерном и снегом; сено косится только для дойных кобылиц и рогатого скота; остальной скот круглый год ходит на подножном корму, и только больные и слабые животные кое-как подкармливаются сеном; земледелие - ничтожные посевы проса на кое-как поцарапанной допотопным омачем земле. Но во многих местностях эволюция киргизского хозяйства ушла уже значительно дальше. Поезжайте хотя бы в Актюбинский уезд, Тургайской области. Вдоль Илека вы увидите сплошную цепь киргизских селений, с аккуратно сложенными саманными домами, с такими же, теплыми хлевами, и каждая киргизская усадьба окружена огромными стогами сена и ометами обмолоченной соломы. Сена каждый киргиз в этой местности накашивает тысячи пудов, и сотни тысяч пудов проса и другого зерна продаются киргизами на ближайших базарах.
Омач - орудие для вспашки земли
Параллельно изменяется весь хозяйственный и домашний быт киргиз: хлеб, правда, не печеный (киргизы еще не выучились печь хлеба!), а в виде похлебки или лепешек, становится предметом первой необходимости; кумыс заменяется айраном - кислым коровьим молоком, разбавленным водою; в обиход киргиз все больше проникают фабричные материи, и где-нибудь поблизости Уральска не редкость увидеть на киргизе русскую жилетку; среди киргиз, особенно среди богатых и влиятельных, уж немало таких, которые тяготятся верховою ездою, предпочитая ездить в «ходке» или крытом тарантасе, а для перекочевок и для перевозки кладей, вместо вьючных верблюдов, употребляются арбы или телеги, которые запрягают верблюдами или быками. И что особенно важно - совершенно изменяется самый характер, так сказать, размах перекочевок. Киргиз, который косит сено и сеет хлеб, уже не может откочевывать, как прежде, за сотни верст от своих зимовок, покосов и полей: в апреле он должен пахать и сеять, в конце июня начинается покос, который затягивается до поздней осени, чередуясь с уборкою хлеба. Свободны от полевых работ какие-нибудь два месяца, которые киргиз и проводит на ближайших летовках, в тридцати, много в пятидесяти верстах от своей зимовки. К началу сенокоса киргиз уже прикочевывает к зимовкам и покосам - и только у богатых пастухи с частью скота остаются на летовке, как прежде, до глубокой осени.
Попутно с этим оседанием киргиз идет постепенное освоение отдельных участков степи, раньше составлявшей общее киргизское владение. Исключительным достоянием отдельных аулов, этих мельчайших ячеек киргизского общежития, а то и просто отдельных семей, становятся прежде всего места под зимовками и прилегающее к ним пастбище - овечий тебень; затем - сенокосы, которых сравнительно мало и которыми, поэтому, дорожат несравненно больше, нежели степными пастбищами, и даже больше, чем землею, годною для распашки. Необъятная степь мало-помалу испещряется множеством обособленных усадебных, пахотных, покосных владений, - и кочевать становится неудобно даже и по тем, все еще необъятным, пространствам, которые продолжают, пока, числиться общим достоянием. Чуть распустить табун - он забредет на чужую пашню или сенокос, а потому, вместо прежней вольной пастьбы, поневоле приходится держать скот под постоянным надзором пастухов.
Летний аул
Адаевцы - одно из самых многочисленных киргизских племен - последние могикане старого, чисто кочевого быта и хозяйства. Без постоянных зимних жилищ, они круглый год живут в юртах или даже джуламейках - небольших двускатных войлочных палатках. Превосходные овцеводы и коневоды - адаевские лошади на славе и в Оренбурге, и в Уральске! - они еще не сеют хлеба и не косят сена, а потому, в поисках подножного корма и воды, до сих пор продолжают совершать тысячеверстные перекочевки: к зиме - они уходят в пески и камыши Аральского побережья и Закаспийской области, к началу лета прикочевывают на ковыльные и полынные степи в окрестности Уила и Темира. Здесь, на ярмарках, они променивают лишний скот и шерсть своих баранов на те немногие покупные продукты, которые уже вошли в круг их несложного потребления. Но с каждым годом им все больше приходится сталкиваться с новыми формами хозяйства и владения землею: где еще недавно было общее пастбище - там, оказывается, выросла чья-нибудь зимовка, распахана пашня, поставлены стоги. Уверенные в своем исконном кочевом праве, адаевцы все же разбивают свои джуламейки, где летовали их деды и отцы; скот их, не привыкший к стеснениям, разбредается во все стороны, не разбирая ни пашен, ни покосов. Отсюда бесконечные потравы и непрерывные распри, в которых всегда вооруженные, смелые, как истые кочевники, адаевцы не останавливаются и перед насилием, а их полуосевшие сородичи охотнее, нежели к оружию, обращаются к защите «подлежащего начальства». И нетрудно предвидеть, чем кончится эта борьба. И адаевцы осядут, как осели северные киргизы; уже теперь они ходатайствуют об отводе мест под зимовки - и может быть, через немного лет и они сделаются такими же полуоседлыми полуземледельцами, какими стали уже киргизы средней полосы Уральской и Тургайской области.
Другие материалы о казахах-адайцах:
• Среди казахов Мангышлака (Р. Карутц);
• В аулах казахов-адайцев (А. К. Гейнс);
• Просьба аксакала (А. К. Гейнс).