П. А. Хворостанский. Эволюция киргизского хозяйства в Тургайской области. Статистико-экономический очерк // Вопросы колонизации. Периодический сборник. 1915, № 18.
Чистейшего кочевника, который лето и зиму в подвижном жилище - войлочной юрте - переходит с места на место за своими стадами, который все необходимое для пищи, одежды, жилища получает от этого же стада и в крайнем случай выменивает недостающее на скот и его продукты, - в настоящее время, может быть, труднее найти, чем чистой воды земледельца, близко знакомого с заводами и марками сельскохозяйственных машин и орудий и с биржевыми ценами на хлеб.
<…>
Наблюдаемые одновременно в различных районах степи формы скотоводческого и земледельческого хозяйства, равно изменения, происшедшие в нем за десятилетний промежуток времени между двумя переписями, дозволяют заключить, что развитие этих хозяйственных форм находится в тесной связи с приложением к хозяйству человеческого труда, простого и квалифицированного.
Д. П. Багаев. На перепутье
Кочевой скотовод передвигался за своим стадом, добывавшим себе корм на свободных пастбищах, и прилагал труд лишь к использованию продуктов от стада для пищи, одежды и жилища. Оседлый прилагает массу труда для заготовки кормов и помещений скоту, пищи, одежды и жилища себе, помимо получаемого от стада, и, интенсивнее используя стадо и землю, при меньших их количествах имеет большую сумму жизненных благ. Приложением труда к утилизации естественных сил природы нужно объяснить тот несомненный факт, что с уменьшением киргизского землевладения в пользу переселенцев благосостояние киргиз повсеместно увеличивается, а не уменьшается. Само собой, оно имеет пределы, может быть, достигнутые при тех экстенсивных формах земледельческого хозяйства, которые абориген заимствует от пришельцев из России. Жизнь, однако, не стоит на одном месте, и в районах, где это является экономически выгодным, киргизы наравне с переселенцами переходят к более интенсивному хозяйству.
Отчеты агрономической организации, за первый год ее деятельности (1913) в Тургайской области, показывают, что в северных волостях Актюбинского и Кустанайского уездов, где последнее время киргизы переходят на крестьянский надел [15 дес. удобной земли на муж. душу], они охотно следуют указаниям агрономов и инструкторов, заводят улучшенные орудия, паровое поле, осеннюю подготовку пашни для яровых посевов, сортировку семян, рядовой и ленточный посев, травосеяние и проч., вообще - улучшенные приемы земледелия, направленные к борьбе с засухой и к получению возможно высших урожаев. Отмечают также отчеты стремление среди киргиз к улучшению скотоводства, устройству маслодельных артелей, артельных лавок, кредитных товариществ. Можно думать, что среди киргиз, благодаря близким родственным связям рядом поселившихся групп, кооперативное движение встретит более благоприятные условия для своего распространения и упрочения, чем даже среди русского населения.
Казалось бы, весь приведенный в настоящей статье материал свидетельствует, что жизнь киргизской степи не застыла в формах примитивного скотоводческого быта, а идет, на севере даже ускоренным темпом, вперед, к лучшим условиям культурной оседлой жизни. Сожаления о прошлом и опасения за настоящее и ближайшее будущее, где зачастую рисуются мрачные картины обнищания и вырождения, питаются прежде всего незнакомством со степью и забвением той простой истины, что заселение пустынь и пустопорожних мест всегда и везде приводило к развитию, а не уничтожению жизни.