Долгая история (написано в октябре 2008 года), часть девятая
Давние и внимательные читатели моего ЖЖ, может быть, помнят о такой моей традиции - раз в несколько лет я пишу в дневнике краткий отчет об очередном этапе своей жизни. Называется это (так сложилось) - "Долгая история".
Таких отчетов было всего, по-моему, четыре. Три я сейчас нашел и выложил (чтоб без замка) в ru_kashin (копировал, не читая - наверняка там есть много разных смешных глупостей), четвертого найти не смог (если кому-то это удастся - пришлите ссылочку), но, если память мне не изменяет, там описывалась вторая половина 2005 года, когда я ушел из Ъ, поработал два месяца в "Известиях", а потом перешел в "Эксперт".
Как правило, "Долгую историю" я писал в те моменты, когда мне либо казалось, что в профессиональной жизни пора что-то менять, либо (как было, например, накануне переезда в Москву) когда я уже знал, что скоро меня ждут перемены. Понятно, что известный элемент самопозиционирования в этих текстах был всегда, но все-таки главным адресатом "Долгой истории" всегда был я сам. Не знаю, все ли так устроены, но мне проще разобраться в некоторых вещах, когда я делаю из этих вещей текст.
И вот сейчас на ваших глазах, если я не засну, появится текст о том, что со мной происходило в 2006-2008 годах.
Почему именно сейчас.
Есть несколько причин. Во-первых, сейчас, впервые за достаточно долгое время, количество текстов, которые я пишу, стало превышать количество текстов, которые я могу написать. Впервые чуть ли не в жизни я даже начал отказываться от каких-то заданий, победив таким образом свою знаменитую низкую культуру отказа. И при этом по-настоящему доволен я остаюсь только малой частью того, что пишу - а именно статьями (включая рубрику "Драмы") в "Русской жизни". Ну, еще Опенспейс - но и в нем, хоть рубрика и еженедельная, у меня в последние недели получается писать только через раз, два понедельника по своей инициативе я уже пропустил, и это меня самого ужасно бесит.
Во-вторых - хоть я и остаюсь довольным тем, что я пишу в "Русской жизни", я прекрасно понимаю, например, что цикл про дедушек - он мало того, что конечен, но и уже практически исчерпан, и идея "второго тома" меня пока вдохновляет не очень. Ну и еще несколько соображений по смежным поводам.
И поэтому я сейчас буду писать "Долгую историю". Жмите кнопку "Обновить" каждые полчаса.
По-моему, я даже уже писал об этом в утраченных фрагментах - что когда, проработав всю жизнь в ежедневных газетах, я оказался в еженедельном "Эксперте", я, по большому счету, не смог адаптироваться к еженедельному циклу и с самого начала относился к этой работе так, что от ежедневного издания ее отличает только то, что газета выходит каждый день - а журнал - раз в семь дней. То есть мне показалось, что в еженедельнике у меня будет в семь раз меньше работы и в семь раз больше свободного времени, чем в газете. Такое (неправильное, разумеется) отношение привело меня, во-первых, к тому, что за полтора года в "Эксперте" я написал гораздо меньше приличных текстов, чем мог бы, и поэтому, когда я ушел, ни "Эксперт", ни я сам не расстроились, и во-вторых - к тому, что я начал совмещать основную работу с другими дополнительными работами, что в конечном итоге, чего уж там, завело меня в известный тупик, выйти из которого удалось только благодаря "Русской жизни" (а ее возникновение по вероятности не сильно уступало высадке инопланетян), и что бы со мной стало, если бы не Ольшанский и его журнал, я до сих пор не представляю, а если представляю, то только с ужасом.
Тогда, два с половиной года назад, никакого ужаса я, конечно, не испытывал. "Обозреватель Эксперта, редактор отдела политики Русского журнала, редактор отдела политики газеты Реакция, колумнист Взгляда, автор Глобалруса" - мне этот титул и сопутствующий ему совокупный заработок жутко нравились, и до какого-то момента я даже мог (на самом деле - не мог, но тогда казалось, что мог) позволить себе не обращать внимания на то, что каждая из составляющих этого титула имеет серьезный внутренний дефект.
Когда я пытался писать об этом в ЖЖ, всем казалось (помню большой пост бабушки Е.К. Токаревой на эту тему), что я таким образом кокетничаю, демонстрируя почтеннейшей публике, насколько я крут и востребован. Я и сам допускал такую возможность, и даже несколько раз почти успешно пытался убедить и себя в том, что все заебись, но, как правило, убедить себя в этом не получалось. Помню, как в очередном разговоре с женой на эту тему, я сказал, что, наверное, я просто с жиру бешусь, - сказал и сам охуел от того, как неправдиво это звучит.
Я продолжу.
Если по пунктам, то вот, например, "Эксперт". Природная деликатность и излишне, как мне кажется, хорошее отношение ко мне со стороны моего тогдашнего экспертовского начальника Андрея Громова очень быстро привели к тому, что, поработав первый, может быть, месяц по-настоящему (то есть участвуя в написании каких-то заметок, которые пишет весь отдел, какие-то вполне пристойные репортажи, еще что-то), я очень быстро охуел и стал писать, что называется, только в случае крайней необходимости - другое дело, что этими необходимостями я до сих пор горжусь и до сих пор считаю, что мои большие тексты в "Эксперте" (и знаменитый Сычев, и Кондопога, и философский факультет МГУ, и прочее) выглядели очень выигрышно даже на фоне моих лучших текстов в Ъ. При этом, когда в каком-то (на самом деле не каком-то, а сыгравшем очень серьезную роль в моих дальнейших метаниях) споре в ЖЖ Бутрин сказал мне, что я так и продолжаю проедать знания и умения, нажитые в Ъ, я, что-то ему возразив, на самом деле согласился с ним и сам пришел в ужас от того, что так оно на самом деле и есть, проедаю. А репортерство в "Эксперте", как бы распздяйски я к нему ни относился (самый позорный эпизод - это, конечно, случай, когда я попросил одну свою приятельницу сходить куда-то написать репортаж, а потом сдал его под своим именем - самому сходить было лень), я и тогда считал единственной настоящей своей работой, потому что остальная работа, конечно, была каким-то неприличным фейком.
Вот, например, редакторство (четыре месяца) в Русс.ру. Может быть, конечно, какой-нибудь сверхопытный редактор и может руководить ежедневным изданием одновременно с несколькими другими постоянными занятиями - но я не был сверхопытным или просто опытным редактором, я вообще не был редактором, и что удивительного в том, что тот мой опыт со всех точек зрения оказался провальным - и с точки зрения текстов (Павловский звал меня, чтобы избавиться от "гараджи", заменив ее той журналистикой, с которой ассоциируюсь я - но в РЖ эта журналистика так ни разу не появилась, зато усилилась и деградировала "гараджа", плюс разросся раз в сто один автор из регионов, главное достоинство которого заключалось в том, что он мог (и до сих пор может, но мы уже не общаемся) быстро писать сколько угодно и о чем одно), и с точки зрения отношений в коллективе (людей, которых я привел в РЖ, я не смог ни озадачить правильной работой, ни защитить в конфликте с ветеранами РЖ, ни, что вообще пиздец, каким-то образом предупредить о своем уходе). Через четыре месяца после прихода в РЖ попросил Павловского отпустить меня - что он с удовольствием и сделал, тем более что, подозреваю, не уйди я сам, через месяц-другой он бы меня выпиздил, и правильно бы сделал.
С "Реакцией" все было еще кошмарнее - я просто не смог (третья работа) в ней работать, и, написав несколько плохих текстов и приведя в "Реакцию" Каришу, я просто забил на это издание, хотя еще долго продолжал получать в нем зарплату.
Осенью 2006 года, взяв для "Вещи" (это было такое вполне прикольное приложение к "Эксперту", сейчас его нет) интервью у главного редактора "Твоего дня" Тимура Мардера, я подумал, что было бы неплохо попробовать пописать в "Твоем дне" колонку по типу той, которую в "Жизни" уже много лет ведет Леонид Шахов - с чем и пришел к Мардеру через несколько дней после того интервью. Мардер на удивление легко согласился (мне-то казалось, что в супертиражной газете иметь свою полосную колонку - это мечта, по крайней мере, сотен журналистов, и там очередь стоит), и в ноябре 2006 года в "Твоем дне" появилась полоса "Олег Кашин", которой я очень гордился, но которая очень быстро превратилась в такой полноценный крест, который я волочил на себе, не испытывая при этом никакого удовольствия.
Я продолжу.
Писать для ТД действительно оказалось очень сложно - если отбросить все дополнительные обстоятельства типа многочисленных блоков на важнейшие темы, то колонку в популярном таблоиде можно описать не помню чьим афоризмом про детскую литературу, которую нужно писать так же, как для взрослых, только лучше. Лучше у меня не получилось - только год спустя в рубрике "Драмы" я нащупал тот формат, который так и не дался мне в "Твоем дне", но было уже поздно - на ТД я забил примерно через полгода после старта, перестал писать, сохранив при этом нормальные отношения с редакцией, которые закончились этим летом после известной публикации про Земфиру.
Новый 2007 год я встретил, уже будучи твердо уверенным, что все, что у меня было и что могло стать самой блестящей журналистской карьерой (посмотрите прошлые "Долгие истории" - как там все радостно и победительно) - я просрал окончательно и бесповоротно.
Про окончательно и бесповоротно, конечно, я уже сейчас добавляю для драматизма. На самом деле (см., например, итоги Второй мировой войны или Екклесиаста хотя бы - смайлик) окончательно и бесповоротно ничего и никогда не бывает. Надеюсь, дальнейшая жизнь меня в этом не переубедит, потому что вера в то, что все на свете меняется и, значит, рано или поздно изменится в лучшую сторону - она всегда меня выручала. Но та радостная и почти тинейджерская уверенность в себе, которая была мне присуща в 23 или в 25 лет, вероятно, именно тогда, в первые недели 2007 года, была мною утрачена - может быть, и навсегда.
Поделился этими мыслями с женой, жена дала мне очень правильный совет, до которого сам я почему-то додуматься не смог. Спросила, есть ли на свете кто-то, кого я считаю супержурналистом, великим и мудрым, чьи рекомендации стали бы для меня руководством к действию - и, если такой человек действительно есть, мне стоило бы с ним поговорить - вдруг он подскажет.
Я задумался над этой идеей - в самом деле, к кому идти советоваться? - думал несколько дней и придумал.
На роль великого и мудрого супержурналиста, который может дать мне какой-нибудь важный совет (мы в город изумрудный идем дорогой трудной), я выбрал ***.
Я продолжу.
С *** я знаком не был (однажды на одном дне рождения были представлены, но оба сразу же об этом забыли), и так и написал ему в письме - мол, ***, мы с вами не знакомы, но мне кажется, что вы можете мне дать какой-нибудь мудрый совет. Будь я на его месте, я бы пометил такое письмо как спам, и уж конечно не стал бы на него отвечать, но *** ответил - в том духе, что если мне кажется, что мне нужен именно он, то он просто не имеет право отказывать мне и готов поговорить со мной в любое время.
На следующий день я приехал к нему в редакцию. Я изложил примерно то же, что написано в предыдущем посте (может быть, менее детально и трагично), он выслушал, а потом спросил, сколько мне лет.
- Двадцать семь, - ответил я.
- Охуеть, - сказал он. - Мне тридцать семь, и вот меня то же самое вот только сейчас накрыло. А тебя в двадцать семь. Охуеть.
Потом он спросил, кто я по образованию. Я ответил честно.
- Так что же тебя останавливает? - засмеялся он. - Иди в море, это то, что тебе сейчас надо. Вот я по образованию финансист, и я сейчас собираюсь увольняться из своего журнала и идти работать в банк. А ты иди в море.
Я сказал, что в море не хочу, он сказал, что понимает меня, и что если я не хочу в море, то мне надо возвращаться в Ъ.
На этом мы и простились - я остался очень доволен разговором, потому что мысль о возвращении в Ъ меня при всей своей простоте ни разу не посещала, более того - со времен моего ухода с улицы Врубеля каждый раз, когда я встречался со своим коммерсантовским начальником Ильей Нагибиным, он постоянно каламбурил на тему переживаемого мною переходного периода (в смысле - перехожу с места на место) и, скорее в шутку, спрашивал, когда я надумаю возвращаться. Я каждый раз отвечал, что не надумал (потому что в самом деле - ну как это возвращаться?), а после разговора с *** подумал - черт, а ведь надо возвращаться, правда же.
Поскольку дальнейшее после известной публикации на Литпроме уже не является секретом, думаю, я теперь могу об этом рассказать более подробно. В следующем посте.
Итак, когда Нагибин в очередной раз спросил меня, не надумал ли возвращаться, я неожиданно ответил, что надумал. Сейчас, представляя, как выглядело бы мое возвращение на ту же должность, на ту же зарплату, на круглосуточный фултайм, к выросшим выше меня за два года моего отсутствия коллегам и т.п., я думаю, что ничего бы у меня, конечно, не получилось, но тогда идеей возвращения я очень загорелся. Слушал в плеере на автоповторе песню "Сектора газа" "Пора домой", и вообще млел от того, как будет здорово, когда я вернусь и, как говорится, пробегусь босиком по февральскому снегу (тем более что тогда действительно был февраль). Ну да, я помнил о лозунге "Смерть предателям", но не распространял его на себя - в самом деле, причиной моего ухода в 2005 году была отставка моего любимого главного редактора Андрея Витальевича Васильева, а теперь вот он вернулся, и, стало быть, никаких причин оставаться вне Ъ у меня больше нет. Так я, повторю, думал в феврале 2007 года.
Нагибин сказал, что он будет мне рад, но обещать ничего, конечно, не может, поговорит с Васей. Поговорил, Вася не возражал, и мы договорились, что я позвоню ему - ну, допустим, в четверг, когда он сможет сказать что-то конкретное по поводу деталей моего трудоустройства - штатная единица, деньги, и т.п.
Когда наступил четверг, я, конечно, волновался. Буквально, как Есенин, мыл голову перед тем, как набрать номер Васильева. Набрал - тут-то и началось. Переключенный на секретаршу мобильный, "Андрей Витальевич вышел", "позвоните завтра" и т.п. Я не хотел верить в пиздец. Я перезвонил завтра. Завтра было то же самое. Я набрал Нагибина. Нагибин, судя по голосу, выглядел озадаченным. Он мне и сообщил, что на работу меня не возьмут, потому что я "слишком ассоциируюсь с Кремлем" (или "с Сурковым", точно не помню).
В квартире на Пятницкой Билайн хорошо ловит не везде. Чтобы позвонить, я подходил к окну. Как я стоял у окна и звонил, не забуду никогда, простите мне эту мелодраматичность. Шоковое состояние (я уже писал об этом после калининградского вытрезвителя) действует на меня мобилизующе, и, повесив трубку, паниковать я не стал, а, наоборот, набрал номер одного своего приятеля, работающего в Ъ, чтобы узнать (наверняка он в курсе), что случилось.
Я продолжу.
Приятель действительно был в курсе. Он, по его словам, случайно оказался в кабинете Васильева, когда тот с кем-то обсуждал мое возвращение, и когда Васильев спросил его, что он думает о том, что я вернусь. И он ответил, что ничего хорошего не думает, потому что я, во-первых, излишне ассоциируюсь с Кремлем, а Ъ и так недавно купил Усманов, и все ждут, что газета станет прокремлевской.
И обо всем этом мой приятель, когда я ему позвонил, радостно мне и рассказал.
- Сам подумай, что скажут люди? - спрашивал он меня.
- Какие, блядь, люди? - отвечал ему я.
- Да хоть какие, - отвечал он. - Женя Киселев, Раф Шакиров.
Надо было слушать дальше, но на Рафе Шакирове я его перебил и сказал, что Шакиров - это псевдоним Евгении Марковны Альбац, и что если мнение Альбац для него что-то значит, то он ебнулся.
- И вообще, - продолжал он, не слушая меня. - Зачем ты Нагибину? Ты не нужен Нагибину.
Я ответил что-то вроде того, что его не должно ебать, нужен я Нагибину или нет, и повесил трубку.
И вот тут-то я понял, что разговор с Нагибиным - это было не шковое состояние. Потому что после разговора с Нагибиным я еще мог что-то соображать, а сейчас не могу. Стою у окна и тупо смотрю на церковь, которая за окном.
Наверное, долго бы простоял, но тут у меня впервые в жизни заболела спина. Заболела так, что я ее дополз до дивана, лег, и вообще захотел умереть.
В общем, это был сугубо черный день.
И самое ужасное - если отбросить очевидную хуйню про "Женю Киселева и Рафа Шакирова", никаких сколько-нибудь сильных аргументов против "ты ассоциируешься с Кремлем" у меня не было. Тот же ***, когда я во время нашего разговора спросил его, что он обо мне знает, честно ответил, что большая часть его знакомых считает меня, цитата, кремлевской блядью - "но ты не переживай, потому что репутации имеют свойство меняться".
Кремлевской блядью и вообще блядью я, конечно, никогда не был, всегда писал только то, что думал сам, взгляды зависимость от места работы не ставил и т.п., но оправдываться - типа "я не блядь" - всегда глупо. Когда через, может быть, две недели я разговаривал (в "Маяке" разумеется) на ту же тему с Васильевым, он действительно сказал мне что-то вроде "Я-то тебе, может быть, и поверю, а люди не поверят" и еще "Нас и так узбеки купили", и я не смог ничего возразить. Все так, да.
Период увлечения суверенной демократией в моей жизни, конечно, был. Заканчивался он долго и болезненно, и, поскольку это к делу не относится и вообще не могу сказать, что мне приятно об этом вспоминать, окончатеьно (процесс занял больше года) закончился он совсем недавно - этой зимой, когда у меня в ЖЖ появился порнорассказ моего собственного сочинения, который провисел минут двадцать, но все его почему-то прочитали. В 2005 году, когда я только начал очаровываться всей этой хуйней, я написал в РЖ свое изложение "Тридцатой любви Марины" с проекцией на себя, и обреченно прогнозировал себе, что рао или поздно я кончу под гимн и превращусь в товарища Алексееву. От этого, как нетрудно заметить, Бог меня миловал, но мало кто обратил на это внимание. Вон буквально вчера получил письмо от эпизодического героя одной своей заметки - чувак написал мне много всяких добрых слов, среди них было и такое - типа, мне вообще нравится все, что вы пишете, но только если вы не занимаетесь пропагандой. Я спросил его, что он называет пропагандой в моем исполнении, он ответил что-то невнятное, типа - ну, так принято думать, и извинился.
Я, кажется, говорил уже, что мечтаю, чтобы каждый, кто меня в чем-нибудь несправедливо упрекал, передо мной извинился?
Я продолжу.
Спина у меня достаточно быстро прошла, умирать расхотелось, все, что нас не убивает - и так далее. Я продолжил работать, где работал, вернулся на "Взгляд" (написал три колонки на неполитические темы, а потом слегка поругался - как раз по поводу тем колонок - с Рыковым и перестал писать на "Взгляд" вообще), на который я забил хуй в декабре, начал (спасибо Василию Бровко) вести с Машей Гайдар передачу на О2ТВ и в какой-то момент даже перестал унывать, понимая при этом, что надо с собой что-то делать.
В начале марта неожиданно получил письмо от главного редактора "Менс хелса" Алексея Яблокова письмо с предложением съездить в командировку в Калининград - написать о строительстве игровых зон (забегая вперед - съездил, написал, Яблоков остался недоволен - он ждал конфликта интересов, историй о компаниях, за которыми кто-то стоит, подробностей про деньги, которые выделяются или не выделяются на строительство зоны, - а я, не зная, чего хочет Яблоков, написал в соответствии со своими представлениями об этом журнале - о колхозе, который стоит на месте будущей игровой зоны, о работающих на сборочных заводах в Калининграде жителях этого колхоза, о гопнических детях и т.п. - в итоге даже не знаю, вышел ли текст) - я так подробно об этом рассказываю, потому что, во-первых, редакция МХ забронировала мне номер в калининградской гостинице "Гламур", о существовании которой я раньше не знал, а теперь только в ней всегда и останавливаюсь, и во-вторых - потому что, когда я сидел в этом "Гламуре", мне пришла эсэмэска от Ольшанского, с которым прошлым летом после "Гламурной кремляди" мы рассорились и перестали общаться.
Ольшанский писал, что очень переживает из-за нашей ссоры и хочет со мной помириться, но я примерно понимал, чего он хочет на самом деле - об ужасном предвыборном проекте "Справедливой России" я уже где-то слышал, и не сомневался, что Ольшанский интересуется автором Кашиным.
Так все и получилось - когда я вернулся в Москву, мы встретились, Ольшанский предложил написать для нового журнала что-нибудь, я в очередной раз проявил низкую культуру отказа и через неделю или две съездил в Иваново за репортажем о жизни ткацких мануфактур, потом еще взял интервью у поэтессы Ратушинской, будучи уверенным, что это - такой же эпизод моих многочисленных писаний не по основному месту работы, как и игрове зоны для "Менс хелса", например.
Потом - я уже когда-то писал об этом, - на всякий случай спросил в "Эксперте", не будет ли у меня проблем из-за того, что "Эксперт" близок к "Единой России", а журнал Ольшанского - наоборот, услышал, что проблемы будут, сказал, что, если что, выберу, конечно, "Эксперт", а потом подумал - Какого, собственно, хуя?
И вечером того же дня я разговаривал с Ольшанским в его кабинете и слушал, что в журнале, оказывается, совершенно случайно осталась незанятой вакансия заместителя главного редактора, и что я буду дурак, если не займу ее.
Так началась "Русская жизнь", в которой я уже ровно полтора года, и которой я невероятно доволен. Наверное, через сколько-то лет я напишу "Долгую историю" и про "Русскую жизнь" - но это будет потом, когда всем уже будет все равно, и мне тоже. А пока могу констатировать, что за эти полтора года мне, по крайней мере, удалось решить ту проблему, с которой в феврале 2007 года я приходил на Полковую к ***.
В газете "Правда" за 30 декабря 1922 года на первой полосе был такой плакат Виктора Дени (в свое время пытался найти его в интернете, не нашел - может, есть у кого?): обнаженный по пояс мужчина с усами стоял, в отличие от леонардовского человека, в профиль, при этом верхняя половина тела была показана сразу в нескольких положениях, то есть как бы ноги у чувака одни, а торсов и голов - шесть. Слева направо: согнут до пола - 1900 - "Забит, угнетен". Торс параллелен полу - 1905, "Восстал, стреляю". Еще на 45 градусов выше - апрель 1917, что-то вроде "Слушаю Ленина". Стоит вертикально - октябрь 1917, понятно что. Потом запрокинут вправо на 45 градусов - 1920, "Грохаю молотом, голодаю". И, наконец, спина выгнута еще сильнее - 1922, "Подымаю скрижали Х съезда".
Это я к тому, что если брать такую шкалу, то я сейчас то ли слушаю Ленина, то ли уже совсем распрямился. И, стало быть, музыка будет вечной, а история - долгой.
Таких отчетов было всего, по-моему, четыре. Три я сейчас нашел и выложил (чтоб без замка) в ru_kashin (копировал, не читая - наверняка там есть много разных смешных глупостей), четвертого найти не смог (если кому-то это удастся - пришлите ссылочку), но, если память мне не изменяет, там описывалась вторая половина 2005 года, когда я ушел из Ъ, поработал два месяца в "Известиях", а потом перешел в "Эксперт".
Как правило, "Долгую историю" я писал в те моменты, когда мне либо казалось, что в профессиональной жизни пора что-то менять, либо (как было, например, накануне переезда в Москву) когда я уже знал, что скоро меня ждут перемены. Понятно, что известный элемент самопозиционирования в этих текстах был всегда, но все-таки главным адресатом "Долгой истории" всегда был я сам. Не знаю, все ли так устроены, но мне проще разобраться в некоторых вещах, когда я делаю из этих вещей текст.
И вот сейчас на ваших глазах, если я не засну, появится текст о том, что со мной происходило в 2006-2008 годах.
Почему именно сейчас.
Есть несколько причин. Во-первых, сейчас, впервые за достаточно долгое время, количество текстов, которые я пишу, стало превышать количество текстов, которые я могу написать. Впервые чуть ли не в жизни я даже начал отказываться от каких-то заданий, победив таким образом свою знаменитую низкую культуру отказа. И при этом по-настоящему доволен я остаюсь только малой частью того, что пишу - а именно статьями (включая рубрику "Драмы") в "Русской жизни". Ну, еще Опенспейс - но и в нем, хоть рубрика и еженедельная, у меня в последние недели получается писать только через раз, два понедельника по своей инициативе я уже пропустил, и это меня самого ужасно бесит.
Во-вторых - хоть я и остаюсь довольным тем, что я пишу в "Русской жизни", я прекрасно понимаю, например, что цикл про дедушек - он мало того, что конечен, но и уже практически исчерпан, и идея "второго тома" меня пока вдохновляет не очень. Ну и еще несколько соображений по смежным поводам.
И поэтому я сейчас буду писать "Долгую историю". Жмите кнопку "Обновить" каждые полчаса.
По-моему, я даже уже писал об этом в утраченных фрагментах - что когда, проработав всю жизнь в ежедневных газетах, я оказался в еженедельном "Эксперте", я, по большому счету, не смог адаптироваться к еженедельному циклу и с самого начала относился к этой работе так, что от ежедневного издания ее отличает только то, что газета выходит каждый день - а журнал - раз в семь дней. То есть мне показалось, что в еженедельнике у меня будет в семь раз меньше работы и в семь раз больше свободного времени, чем в газете. Такое (неправильное, разумеется) отношение привело меня, во-первых, к тому, что за полтора года в "Эксперте" я написал гораздо меньше приличных текстов, чем мог бы, и поэтому, когда я ушел, ни "Эксперт", ни я сам не расстроились, и во-вторых - к тому, что я начал совмещать основную работу с другими дополнительными работами, что в конечном итоге, чего уж там, завело меня в известный тупик, выйти из которого удалось только благодаря "Русской жизни" (а ее возникновение по вероятности не сильно уступало высадке инопланетян), и что бы со мной стало, если бы не Ольшанский и его журнал, я до сих пор не представляю, а если представляю, то только с ужасом.
Тогда, два с половиной года назад, никакого ужаса я, конечно, не испытывал. "Обозреватель Эксперта, редактор отдела политики Русского журнала, редактор отдела политики газеты Реакция, колумнист Взгляда, автор Глобалруса" - мне этот титул и сопутствующий ему совокупный заработок жутко нравились, и до какого-то момента я даже мог (на самом деле - не мог, но тогда казалось, что мог) позволить себе не обращать внимания на то, что каждая из составляющих этого титула имеет серьезный внутренний дефект.
Когда я пытался писать об этом в ЖЖ, всем казалось (помню большой пост бабушки Е.К. Токаревой на эту тему), что я таким образом кокетничаю, демонстрируя почтеннейшей публике, насколько я крут и востребован. Я и сам допускал такую возможность, и даже несколько раз почти успешно пытался убедить и себя в том, что все заебись, но, как правило, убедить себя в этом не получалось. Помню, как в очередном разговоре с женой на эту тему, я сказал, что, наверное, я просто с жиру бешусь, - сказал и сам охуел от того, как неправдиво это звучит.
Я продолжу.
Если по пунктам, то вот, например, "Эксперт". Природная деликатность и излишне, как мне кажется, хорошее отношение ко мне со стороны моего тогдашнего экспертовского начальника Андрея Громова очень быстро привели к тому, что, поработав первый, может быть, месяц по-настоящему (то есть участвуя в написании каких-то заметок, которые пишет весь отдел, какие-то вполне пристойные репортажи, еще что-то), я очень быстро охуел и стал писать, что называется, только в случае крайней необходимости - другое дело, что этими необходимостями я до сих пор горжусь и до сих пор считаю, что мои большие тексты в "Эксперте" (и знаменитый Сычев, и Кондопога, и философский факультет МГУ, и прочее) выглядели очень выигрышно даже на фоне моих лучших текстов в Ъ. При этом, когда в каком-то (на самом деле не каком-то, а сыгравшем очень серьезную роль в моих дальнейших метаниях) споре в ЖЖ Бутрин сказал мне, что я так и продолжаю проедать знания и умения, нажитые в Ъ, я, что-то ему возразив, на самом деле согласился с ним и сам пришел в ужас от того, что так оно на самом деле и есть, проедаю. А репортерство в "Эксперте", как бы распздяйски я к нему ни относился (самый позорный эпизод - это, конечно, случай, когда я попросил одну свою приятельницу сходить куда-то написать репортаж, а потом сдал его под своим именем - самому сходить было лень), я и тогда считал единственной настоящей своей работой, потому что остальная работа, конечно, была каким-то неприличным фейком.
Вот, например, редакторство (четыре месяца) в Русс.ру. Может быть, конечно, какой-нибудь сверхопытный редактор и может руководить ежедневным изданием одновременно с несколькими другими постоянными занятиями - но я не был сверхопытным или просто опытным редактором, я вообще не был редактором, и что удивительного в том, что тот мой опыт со всех точек зрения оказался провальным - и с точки зрения текстов (Павловский звал меня, чтобы избавиться от "гараджи", заменив ее той журналистикой, с которой ассоциируюсь я - но в РЖ эта журналистика так ни разу не появилась, зато усилилась и деградировала "гараджа", плюс разросся раз в сто один автор из регионов, главное достоинство которого заключалось в том, что он мог (и до сих пор может, но мы уже не общаемся) быстро писать сколько угодно и о чем одно), и с точки зрения отношений в коллективе (людей, которых я привел в РЖ, я не смог ни озадачить правильной работой, ни защитить в конфликте с ветеранами РЖ, ни, что вообще пиздец, каким-то образом предупредить о своем уходе). Через четыре месяца после прихода в РЖ попросил Павловского отпустить меня - что он с удовольствием и сделал, тем более что, подозреваю, не уйди я сам, через месяц-другой он бы меня выпиздил, и правильно бы сделал.
С "Реакцией" все было еще кошмарнее - я просто не смог (третья работа) в ней работать, и, написав несколько плохих текстов и приведя в "Реакцию" Каришу, я просто забил на это издание, хотя еще долго продолжал получать в нем зарплату.
Осенью 2006 года, взяв для "Вещи" (это было такое вполне прикольное приложение к "Эксперту", сейчас его нет) интервью у главного редактора "Твоего дня" Тимура Мардера, я подумал, что было бы неплохо попробовать пописать в "Твоем дне" колонку по типу той, которую в "Жизни" уже много лет ведет Леонид Шахов - с чем и пришел к Мардеру через несколько дней после того интервью. Мардер на удивление легко согласился (мне-то казалось, что в супертиражной газете иметь свою полосную колонку - это мечта, по крайней мере, сотен журналистов, и там очередь стоит), и в ноябре 2006 года в "Твоем дне" появилась полоса "Олег Кашин", которой я очень гордился, но которая очень быстро превратилась в такой полноценный крест, который я волочил на себе, не испытывая при этом никакого удовольствия.
Я продолжу.
Писать для ТД действительно оказалось очень сложно - если отбросить все дополнительные обстоятельства типа многочисленных блоков на важнейшие темы, то колонку в популярном таблоиде можно описать не помню чьим афоризмом про детскую литературу, которую нужно писать так же, как для взрослых, только лучше. Лучше у меня не получилось - только год спустя в рубрике "Драмы" я нащупал тот формат, который так и не дался мне в "Твоем дне", но было уже поздно - на ТД я забил примерно через полгода после старта, перестал писать, сохранив при этом нормальные отношения с редакцией, которые закончились этим летом после известной публикации про Земфиру.
Новый 2007 год я встретил, уже будучи твердо уверенным, что все, что у меня было и что могло стать самой блестящей журналистской карьерой (посмотрите прошлые "Долгие истории" - как там все радостно и победительно) - я просрал окончательно и бесповоротно.
Про окончательно и бесповоротно, конечно, я уже сейчас добавляю для драматизма. На самом деле (см., например, итоги Второй мировой войны или Екклесиаста хотя бы - смайлик) окончательно и бесповоротно ничего и никогда не бывает. Надеюсь, дальнейшая жизнь меня в этом не переубедит, потому что вера в то, что все на свете меняется и, значит, рано или поздно изменится в лучшую сторону - она всегда меня выручала. Но та радостная и почти тинейджерская уверенность в себе, которая была мне присуща в 23 или в 25 лет, вероятно, именно тогда, в первые недели 2007 года, была мною утрачена - может быть, и навсегда.
Поделился этими мыслями с женой, жена дала мне очень правильный совет, до которого сам я почему-то додуматься не смог. Спросила, есть ли на свете кто-то, кого я считаю супержурналистом, великим и мудрым, чьи рекомендации стали бы для меня руководством к действию - и, если такой человек действительно есть, мне стоило бы с ним поговорить - вдруг он подскажет.
Я задумался над этой идеей - в самом деле, к кому идти советоваться? - думал несколько дней и придумал.
На роль великого и мудрого супержурналиста, который может дать мне какой-нибудь важный совет (мы в город изумрудный идем дорогой трудной), я выбрал ***.
Я продолжу.
С *** я знаком не был (однажды на одном дне рождения были представлены, но оба сразу же об этом забыли), и так и написал ему в письме - мол, ***, мы с вами не знакомы, но мне кажется, что вы можете мне дать какой-нибудь мудрый совет. Будь я на его месте, я бы пометил такое письмо как спам, и уж конечно не стал бы на него отвечать, но *** ответил - в том духе, что если мне кажется, что мне нужен именно он, то он просто не имеет право отказывать мне и готов поговорить со мной в любое время.
На следующий день я приехал к нему в редакцию. Я изложил примерно то же, что написано в предыдущем посте (может быть, менее детально и трагично), он выслушал, а потом спросил, сколько мне лет.
- Двадцать семь, - ответил я.
- Охуеть, - сказал он. - Мне тридцать семь, и вот меня то же самое вот только сейчас накрыло. А тебя в двадцать семь. Охуеть.
Потом он спросил, кто я по образованию. Я ответил честно.
- Так что же тебя останавливает? - засмеялся он. - Иди в море, это то, что тебе сейчас надо. Вот я по образованию финансист, и я сейчас собираюсь увольняться из своего журнала и идти работать в банк. А ты иди в море.
Я сказал, что в море не хочу, он сказал, что понимает меня, и что если я не хочу в море, то мне надо возвращаться в Ъ.
На этом мы и простились - я остался очень доволен разговором, потому что мысль о возвращении в Ъ меня при всей своей простоте ни разу не посещала, более того - со времен моего ухода с улицы Врубеля каждый раз, когда я встречался со своим коммерсантовским начальником Ильей Нагибиным, он постоянно каламбурил на тему переживаемого мною переходного периода (в смысле - перехожу с места на место) и, скорее в шутку, спрашивал, когда я надумаю возвращаться. Я каждый раз отвечал, что не надумал (потому что в самом деле - ну как это возвращаться?), а после разговора с *** подумал - черт, а ведь надо возвращаться, правда же.
Поскольку дальнейшее после известной публикации на Литпроме уже не является секретом, думаю, я теперь могу об этом рассказать более подробно. В следующем посте.
Итак, когда Нагибин в очередной раз спросил меня, не надумал ли возвращаться, я неожиданно ответил, что надумал. Сейчас, представляя, как выглядело бы мое возвращение на ту же должность, на ту же зарплату, на круглосуточный фултайм, к выросшим выше меня за два года моего отсутствия коллегам и т.п., я думаю, что ничего бы у меня, конечно, не получилось, но тогда идеей возвращения я очень загорелся. Слушал в плеере на автоповторе песню "Сектора газа" "Пора домой", и вообще млел от того, как будет здорово, когда я вернусь и, как говорится, пробегусь босиком по февральскому снегу (тем более что тогда действительно был февраль). Ну да, я помнил о лозунге "Смерть предателям", но не распространял его на себя - в самом деле, причиной моего ухода в 2005 году была отставка моего любимого главного редактора Андрея Витальевича Васильева, а теперь вот он вернулся, и, стало быть, никаких причин оставаться вне Ъ у меня больше нет. Так я, повторю, думал в феврале 2007 года.
Нагибин сказал, что он будет мне рад, но обещать ничего, конечно, не может, поговорит с Васей. Поговорил, Вася не возражал, и мы договорились, что я позвоню ему - ну, допустим, в четверг, когда он сможет сказать что-то конкретное по поводу деталей моего трудоустройства - штатная единица, деньги, и т.п.
Когда наступил четверг, я, конечно, волновался. Буквально, как Есенин, мыл голову перед тем, как набрать номер Васильева. Набрал - тут-то и началось. Переключенный на секретаршу мобильный, "Андрей Витальевич вышел", "позвоните завтра" и т.п. Я не хотел верить в пиздец. Я перезвонил завтра. Завтра было то же самое. Я набрал Нагибина. Нагибин, судя по голосу, выглядел озадаченным. Он мне и сообщил, что на работу меня не возьмут, потому что я "слишком ассоциируюсь с Кремлем" (или "с Сурковым", точно не помню).
В квартире на Пятницкой Билайн хорошо ловит не везде. Чтобы позвонить, я подходил к окну. Как я стоял у окна и звонил, не забуду никогда, простите мне эту мелодраматичность. Шоковое состояние (я уже писал об этом после калининградского вытрезвителя) действует на меня мобилизующе, и, повесив трубку, паниковать я не стал, а, наоборот, набрал номер одного своего приятеля, работающего в Ъ, чтобы узнать (наверняка он в курсе), что случилось.
Я продолжу.
Приятель действительно был в курсе. Он, по его словам, случайно оказался в кабинете Васильева, когда тот с кем-то обсуждал мое возвращение, и когда Васильев спросил его, что он думает о том, что я вернусь. И он ответил, что ничего хорошего не думает, потому что я, во-первых, излишне ассоциируюсь с Кремлем, а Ъ и так недавно купил Усманов, и все ждут, что газета станет прокремлевской.
И обо всем этом мой приятель, когда я ему позвонил, радостно мне и рассказал.
- Сам подумай, что скажут люди? - спрашивал он меня.
- Какие, блядь, люди? - отвечал ему я.
- Да хоть какие, - отвечал он. - Женя Киселев, Раф Шакиров.
Надо было слушать дальше, но на Рафе Шакирове я его перебил и сказал, что Шакиров - это псевдоним Евгении Марковны Альбац, и что если мнение Альбац для него что-то значит, то он ебнулся.
- И вообще, - продолжал он, не слушая меня. - Зачем ты Нагибину? Ты не нужен Нагибину.
Я ответил что-то вроде того, что его не должно ебать, нужен я Нагибину или нет, и повесил трубку.
И вот тут-то я понял, что разговор с Нагибиным - это было не шковое состояние. Потому что после разговора с Нагибиным я еще мог что-то соображать, а сейчас не могу. Стою у окна и тупо смотрю на церковь, которая за окном.
Наверное, долго бы простоял, но тут у меня впервые в жизни заболела спина. Заболела так, что я ее дополз до дивана, лег, и вообще захотел умереть.
В общем, это был сугубо черный день.
И самое ужасное - если отбросить очевидную хуйню про "Женю Киселева и Рафа Шакирова", никаких сколько-нибудь сильных аргументов против "ты ассоциируешься с Кремлем" у меня не было. Тот же ***, когда я во время нашего разговора спросил его, что он обо мне знает, честно ответил, что большая часть его знакомых считает меня, цитата, кремлевской блядью - "но ты не переживай, потому что репутации имеют свойство меняться".
Кремлевской блядью и вообще блядью я, конечно, никогда не был, всегда писал только то, что думал сам, взгляды зависимость от места работы не ставил и т.п., но оправдываться - типа "я не блядь" - всегда глупо. Когда через, может быть, две недели я разговаривал (в "Маяке" разумеется) на ту же тему с Васильевым, он действительно сказал мне что-то вроде "Я-то тебе, может быть, и поверю, а люди не поверят" и еще "Нас и так узбеки купили", и я не смог ничего возразить. Все так, да.
Период увлечения суверенной демократией в моей жизни, конечно, был. Заканчивался он долго и болезненно, и, поскольку это к делу не относится и вообще не могу сказать, что мне приятно об этом вспоминать, окончатеьно (процесс занял больше года) закончился он совсем недавно - этой зимой, когда у меня в ЖЖ появился порнорассказ моего собственного сочинения, который провисел минут двадцать, но все его почему-то прочитали. В 2005 году, когда я только начал очаровываться всей этой хуйней, я написал в РЖ свое изложение "Тридцатой любви Марины" с проекцией на себя, и обреченно прогнозировал себе, что рао или поздно я кончу под гимн и превращусь в товарища Алексееву. От этого, как нетрудно заметить, Бог меня миловал, но мало кто обратил на это внимание. Вон буквально вчера получил письмо от эпизодического героя одной своей заметки - чувак написал мне много всяких добрых слов, среди них было и такое - типа, мне вообще нравится все, что вы пишете, но только если вы не занимаетесь пропагандой. Я спросил его, что он называет пропагандой в моем исполнении, он ответил что-то невнятное, типа - ну, так принято думать, и извинился.
Я, кажется, говорил уже, что мечтаю, чтобы каждый, кто меня в чем-нибудь несправедливо упрекал, передо мной извинился?
Я продолжу.
Спина у меня достаточно быстро прошла, умирать расхотелось, все, что нас не убивает - и так далее. Я продолжил работать, где работал, вернулся на "Взгляд" (написал три колонки на неполитические темы, а потом слегка поругался - как раз по поводу тем колонок - с Рыковым и перестал писать на "Взгляд" вообще), на который я забил хуй в декабре, начал (спасибо Василию Бровко) вести с Машей Гайдар передачу на О2ТВ и в какой-то момент даже перестал унывать, понимая при этом, что надо с собой что-то делать.
В начале марта неожиданно получил письмо от главного редактора "Менс хелса" Алексея Яблокова письмо с предложением съездить в командировку в Калининград - написать о строительстве игровых зон (забегая вперед - съездил, написал, Яблоков остался недоволен - он ждал конфликта интересов, историй о компаниях, за которыми кто-то стоит, подробностей про деньги, которые выделяются или не выделяются на строительство зоны, - а я, не зная, чего хочет Яблоков, написал в соответствии со своими представлениями об этом журнале - о колхозе, который стоит на месте будущей игровой зоны, о работающих на сборочных заводах в Калининграде жителях этого колхоза, о гопнических детях и т.п. - в итоге даже не знаю, вышел ли текст) - я так подробно об этом рассказываю, потому что, во-первых, редакция МХ забронировала мне номер в калининградской гостинице "Гламур", о существовании которой я раньше не знал, а теперь только в ней всегда и останавливаюсь, и во-вторых - потому что, когда я сидел в этом "Гламуре", мне пришла эсэмэска от Ольшанского, с которым прошлым летом после "Гламурной кремляди" мы рассорились и перестали общаться.
Ольшанский писал, что очень переживает из-за нашей ссоры и хочет со мной помириться, но я примерно понимал, чего он хочет на самом деле - об ужасном предвыборном проекте "Справедливой России" я уже где-то слышал, и не сомневался, что Ольшанский интересуется автором Кашиным.
Так все и получилось - когда я вернулся в Москву, мы встретились, Ольшанский предложил написать для нового журнала что-нибудь, я в очередной раз проявил низкую культуру отказа и через неделю или две съездил в Иваново за репортажем о жизни ткацких мануфактур, потом еще взял интервью у поэтессы Ратушинской, будучи уверенным, что это - такой же эпизод моих многочисленных писаний не по основному месту работы, как и игрове зоны для "Менс хелса", например.
Потом - я уже когда-то писал об этом, - на всякий случай спросил в "Эксперте", не будет ли у меня проблем из-за того, что "Эксперт" близок к "Единой России", а журнал Ольшанского - наоборот, услышал, что проблемы будут, сказал, что, если что, выберу, конечно, "Эксперт", а потом подумал - Какого, собственно, хуя?
И вечером того же дня я разговаривал с Ольшанским в его кабинете и слушал, что в журнале, оказывается, совершенно случайно осталась незанятой вакансия заместителя главного редактора, и что я буду дурак, если не займу ее.
Так началась "Русская жизнь", в которой я уже ровно полтора года, и которой я невероятно доволен. Наверное, через сколько-то лет я напишу "Долгую историю" и про "Русскую жизнь" - но это будет потом, когда всем уже будет все равно, и мне тоже. А пока могу констатировать, что за эти полтора года мне, по крайней мере, удалось решить ту проблему, с которой в феврале 2007 года я приходил на Полковую к ***.
В газете "Правда" за 30 декабря 1922 года на первой полосе был такой плакат Виктора Дени (в свое время пытался найти его в интернете, не нашел - может, есть у кого?): обнаженный по пояс мужчина с усами стоял, в отличие от леонардовского человека, в профиль, при этом верхняя половина тела была показана сразу в нескольких положениях, то есть как бы ноги у чувака одни, а торсов и голов - шесть. Слева направо: согнут до пола - 1900 - "Забит, угнетен". Торс параллелен полу - 1905, "Восстал, стреляю". Еще на 45 градусов выше - апрель 1917, что-то вроде "Слушаю Ленина". Стоит вертикально - октябрь 1917, понятно что. Потом запрокинут вправо на 45 градусов - 1920, "Грохаю молотом, голодаю". И, наконец, спина выгнута еще сильнее - 1922, "Подымаю скрижали Х съезда".
Это я к тому, что если брать такую шкалу, то я сейчас то ли слушаю Ленина, то ли уже совсем распрямился. И, стало быть, музыка будет вечной, а история - долгой.