У истоков бассманного правосудия
Бесси Битти "Красное сердце России"
Глава 16:
ВМЕСТО ГИЛЬОТИНЫ
Помимо сизого зимнего тумана над Петроградом нависли угрожающие тени слов «террор» и «гильотина». /.../
Прежние суды лишили власти и распустили. Лишь малая их часть, по распоряжению Народных комиссаров, продолжала работать. Им разрешили выносить решения от имени Российской республики, но руководствоваться, при этом, старыми законами лишь в той степени, в какой они не противоречили революционной совести и революционному пониманию права.
После выхода декрета отменяющего царские суды их место занял Военно-Революционный Трибунал. Я присутствовала при его рождении в Смольном Институте, на невероятно бурном заседании Центрального Исполнительного Комитета. /.../
Петроград встретил весть о первом заседании трибунала с опаской, заговорив о «начале террора». В те дни, мало что обсуждалось так, как тема гильотины. /.../
Первым подсудимым стала графиня Панина. Заняв пост Министра Народного Призрения в правительстве Керенского, она была первой женщиной в России удостоенной столь высокой чиновничьей чести. Когда большевицкая революция свергла правительство, в распоряжении графини Паниной находилось около 90 тысяч рублей, принадлежащих Министерству Образования. Будучи либеральным, а не радикальным социалистом, она отказалась признавать власть Народных Комиссаров и передавать денежные средства в руки их представителей.
Ни одна из женщин либеральных взглядов в России не была столь уважаема, как Панина. Многие годы своей жизни графиня потратила на улучшение социальных условий быта рабочих. Делом её рук, в частности, было создание Народного Дома, ставшего местом проведения многих революционных собраний. Когда она предстала перед судом, это вызвало бурю протеста среди многих людей.
В качестве места проведения судебного заседания, выбрали музыкальную комнату во дворце Великого Князя, где ранее развлекались придворные и их царственные покровители: большой прямоугольный зал, облицованный панелями ценных пород дерева, крытый тончайшей работы стеклом. Он покорял своей простой красотой.
Революционеры установили в нём полукруглый стол, покрытый лоснящейся красной кожей, понизу обшитой оборкой из ярко-малиновой ткани. Электричество не работало, и зал освещался двумя ярко красными лампами с зелёными проблесками.
В состав трибунала входило семь человек: два крестьянина, два солдата, два рабочих и председатель Жуков. Большинство из них чувствовали себя не в своей тарелке, сидя на краю стульев из зелёной парчи так, будто были не судьями, а обвиняемыми.
Работу свою они делали с отчаянной серьёзностью. Жуков казалось, был единственным, кого не смущало происходящее вокруг. Это был худой, коротко стриженный, интеллигентной наружности мужчина, с глубоко посаженными под высоким лбом глазами, одетый в мешковатый, но опрятный костюм с белым воротничком
В зале, полном друзей графини Паниной, бросающих враждебные взгляды в сторону суда, царила напряжённая атмосфера, ещё более сгустившаяся после оглашения обвинения. Рыжий кинооператор занял самую выгодную для съёмок точку. На скамейке у стены сидела обвиняемая. По бокам от неё стояли солдаты, чувствующие себя весьма неловко в новой с иголочки форме цвета хаки и в высоких папахах из овчины.
Графиня выглядела так, как выглядят социальные работники в любом американском городе. На ней был строгий, сшитый на заказ, чёрный костюм и маленькая, плотно облегающая голову, дамская шляпка без полей. Округлое, миловидное, породистое лицо освещала пара дружелюбных глаз.
Жуков начал судебное заседание с рассказа о роли, которую сыграли суды во время Французской Революции, после чего заявил о том, что в России трибуналы тоже призваны «защищать со всей строгостью законов и традиций революционного народа».
Затем кратко зачитали обвинение, на которое подсудимая ответила: «Не виновна». Затем, в качестве письменных свидетельств, к делу приложили письма графини Паниной. Всё это происходило в отсутствии юристов со стороны обвиняемой. И обвинители, и защитники находились в зале вместе со всей публикой.
Сначала в защиту обвиняемой интеллектуал Д.Гуревич. После него молодой рабочий Иванов с артиллерийского завода, сидевший прямо напротив судей. Одетая на нём соломенного цвета рубашка, застёгиваемая на одну сторону, очень шла его голубым глазам и светлым волосам. Он говорил серьезно и просто:
- Если и был когда-нибудь свет в моей жизни, так это только она. Именно она подарила мне способность мыслить, когда научился читать в её Народном Доме. Здесь перед вами не графиня - нынче не время для различий - а простой гражданин, который так много дал своему народу. Я прошу вас освободить её. Иначе весь мир узнает о неблагодарности русского народа.
Когда он закончил и направился к своему стулу, его остановил один из коллег и друзей графини Паниной, чтобы пожать руку. Толпа стоя рукоплескала.
Поднялся прокурор Наумов, почти мальчик, моложе других, даже рабочего Иванова. У него были тёмно-коричневые, прилизанные волосы, коричневая сатиновая рубаха под цвет узких карих глаз. Лишь только он начал свою обличительную речь, по толпе прошёл ропот недовольства, а какой-то старик в серой крестьянской рубахе даже встал со своего места. Раскрасневшись лицом и лысиной, с дрожащей от возмущения бородой, он махал руками и кричал: «Я протестую! Я протестую!». Это был заслуженный журналист из провинциальной газеты, для которого графиня многие годы являлась предметом поклонения. Две седоволосые женщины, поддерживая старика под руки, помогли ему покинуть зал заседаний в знак протеста.
Наумов продолжал:
- Но не следует смотреть на это с сентиментальной точки зрения. Я признаю, что гражданка Панина является благородной женщиной, но пришла пора встать на защиту прав народа. Люди должны учиться читать по законному праву, а не по доброхотству отдельных личностей.
Живя в Америке, я никогда не видела, чтобы там суд так сурово обходился со столь добропорядочной женщиной. Наблюдаемый мною суд, несомненно, опирался на идею прав человека, но понимание этой идеи было поставлено в зависимость от прихоти конкретной личности. Здесь либеральному правопорядку противостоял порядок радикальный, добронравие судопроизводству, справедливость законопочитанию.
Созвучно фабричному пареньку выступили ещё два человека из сидящих в зале. Затем слово попросила графиня Панина.
Глубоко вздохнув, она вымолвила еле слышным голосом:
- Меня на этот пост назначил высшая власть, и я могу уйти в отставку лишь по её распоряжению. Единственной таковой, и признаваемой мной, является власть Учредительного Собрания. Деньги хранятся в кредитной организации, и я верну их в тот час, когда верховная власть мне прикажет.
У неё перехватило дыхание и, помолчав какое-то время, она села на скамью подсудимых.
Суд удалился на совещание. Зал неистовал. Все говорили одновременно. Спустя полчаса, судьи гуськом, явно смущаясь, проследовали на свои места.
Тут, протестуя, вскочил русский американец Крамеров [Krameroff], глава отделения Социалистической партии в Сан-Франциско. Так как он, несмотря на распоряжение судьи, отказался садиться, то Жуков приказал солдатам взять Крамерова под арест. Демонстративно скрестив руки на груди, Крамеров, улыбаясь и, продолжая протестовать, вышел из зала в сопровождении солдат.
Неожиданно наступила полная тишина. Друзья Паниной затаили дыхание в ожидании приговора. Жуков не заставил их долго ждать. Он встал и зачитал:
- Военно-Революционный Трибунал, от имени революционного народа, рассмотрел случай касательно требований об изъятии у гражданки Паниной суммы в размере 93 000 рублей, принадлежащих Министерству Народного Образования, и решил: 1) гражданка Панина подлежит аресту до тех пор, пока она не вернёт народные деньги Комиссару Народного Образования; 2) Революционный Трибунал признаёт гражданку Панину виновной в сопротивление государственной власти, но, с учётом её прошлого, выносит ей лишь общественное порицание.
Общественное порицание! На позор народу! Это было типично революционное решение, невозможное ни в одной другой стране на планете. Присутствующие вздохнули с облегчением. Никто не принял приговора всерьёз. Для всех общественное положение графини Паниной осталось неизменным. Тут и там, кто-то начал было хлопать, но на них зашикали в толпе. Слово «террор» витало над залом. /.../
Тонкости законов не интересовали членов Военно-Революционного Трибунала. В их понимании не буквой закона определялась невинность или невиновность человека. Каждый случай рабочие и крестьяне судили по существу, самостоятельно решая, что законно, а что нет.
Тридцать шесть членов трибунала, были разделены на шесть составов, каждый из которых заседал раз в неделю, отдельно рассматривая коммерческие и политические преступления. Трибунал занимался широким кругом дел: от безвестного мальчишки, укравшего стопку бумаги, до, пойманного с пулемётом, Пуришкевича и других, так называемых, контрреволюционеров. Ко всем делам относились с одинаковой серьёзностью.
Взять тот же случай с мальчишкой, нанесшего ущерб в размере одного рубля шестидесяти копеек бабушке, торгующей на улице бумагой. Как объяснял этот малец, у него нет ни гроша за душой, а вот люди, торгующие бумагой, является настоящими собственниками. И от них не убудет, если у них позаимствовать малую толику этих бумажек. Услышав это, старушка страшно возмутилась, заявив, что не имеет ничего общего с буржуазией, и на самом деле является бедной работницей.
Судьи спросили мальчика: на что он потратил деньги? Тот подробно отчитался. Главной статьёй расходов оказалась покупка билета в Народный Дом на оперу. Мальчик объяснил, что чувствовал себя несчастным и подавленным, и ему пришло в голову, что театр это то место, где окружающий мир перестанет выглядеть столь мрачным. Судьи благожелательно выслушали объяснение, и один из них уточнил со всей серьёзностью:
- И ты почувствовал себя лучше, побывав в театре?
Мальчик кивнул головой. Не найдя ничего неуместного в таком проявлении тяги к музыке, российские судьи с лёгкостью признали оное смягчающим обстоятельством, будто речь шла о чувстве голода.
Трибунал решил не выносить никакого порицания мальчишке, но постановил ему возместить старухе убыток. Но, так как у того не было денег, то суд обязал мальчика продать что-нибудь из своих вещей. Тот ответил, что у него ничего нет. Окинув его взглядом с ног до головы, судьи пришли к выводу, что сгодятся его галоши, которые весьма ценились по тем временам в Петрограде. Мальчик расставался с ним весьма неохотно, но, вскоре, вспомнив о своём посещении Народного Дома, расцвёл в удовлетворённой улыбке.
- Оно того стоило, - проронил он.
Самый суровый приговор, о котором я знаю, был тот, что вынесли генералу Болдыреву [Boldireff], командующему пятой армии. Ему дали три года тюрьмы за то, что он отказался от предложения Крыленко, главнокомандующего большевицкой армией, служить при нём советником.
На суде Болдырев пояснил, что действовал в соответствие с резолюцией Армейского Комитета, не признающего власть никакой из партий. Когда ему указали на тот факт, что Армейский Комитет позже изменил своё решение и рекомендовал подчиняться приказам Крыленко, генерал ответил, что, будучи в заключении под охраной солдат собственной армии, не мог знать об этих нововведениях.
Тогда Жуков спросил Болдырева, как он будет относиться к Крыленко, если подтвердится, что Армейский Комитет признал того главнокомандующим.
- Нынче, - ответил генерал, - я гражданин свободной России и подчиняюсь только народу, чью волю выражает Учредительное Собрание. Я хочу удержать свою армию вне, дезорганизующей её, партийной борьбы. Будучи сыном своего народа, я честно нёс возложенную на меня службу по защите его интересов. Это подтвердят присутствующие здесь солдаты, с которыми я на равных делил голод и холод, грязь и пыль окопов, горечь поражений и воодушевление побед. Со своего поста, подобно часовому, меня можно убрать лишь силой.
Солдаты, арестовывающие генерала, обвинили того в саботаже и дезорганизации армии и призвали трибунал вынести ему самоё строгое наказание. Другие солдаты, служившие под командованием генерала, протестовали против проведения суда и выступали в защиту Болдырева.
Председатель суда Жуков огласил приговор:
- От имени революционного народа, Революционный Трибунал признаёт генерала Болдырева виновным в неподчинении главкому Крыленко. С учётом тех обстоятельств, что он не знал об отмене Армейским Комитетом своей прежней резолюции и решение признать Крыленко главнокомандующим, назначить генералу Болдыреву наказание в виде трёх лет лишения свободы.
Половина зала впало в бешенство. Выкрики «Позор! Позор!» и «Деспоты!» сотрясли суд. Жуков приказал очистить зал, а следующее заседание начал с предупреждения присутствующих о недопустимости подобных протестов.
(перевод последующей части этой главы был опубликован здесь: http://ivan-pohab.livejournal.com/71296.html )
Предыдущие главки здесь:
http://ivan-pohab.livejournal.com/71698.html
http://ivan-pohab.livejournal.com/72081.html