Дмитрий Рудаков - Юлия Пятецкая, дискуссия о фильме "Сентенция"
Украинская журналистка, заместитель главного редактора киевского еженедельника "Бульвар Гордона" Юлия Пятецкая подвергла критике фильм Дмитрия Рудакова "Сентенция". Режиссер по пунктам ответил на критику в ее фейсбуке, и разгорелась дискуссия.
Не вступая в споры, хочу добавить, что Шаламов таки да "прятал свои рукописи у друзей и знакомых". Об этом с полной определенностью свидетельствует сын Константина Симонова и Евгении Ласкиной Алексей Симонов, знавший и Шаламова, и людей, у которых тот хранил рукописи "Колымских рассказов": " Скажу больше: у Шаламова было несколько схронов, где он накапливал перепечатанные рассказы, и один из них размещался у средней маминой сестры Софьи Самойловны". В последние годы хранителями рукописей Шаламова были по меньшей мере семья Ласкиных, Леонид Пинский, Юлий Шрейдер и Людмила Зайвая.
И еще. Не следовало бы Пятецкой рекомендовать Рудакову в качестве источника информации сайт shalamov.ru, сама эта рекомендация - показатель очень слабой, школярской осведомленности о предмете дискуссии.
Ссылки - часть текста.
Dmitry Rudakov
Юлия Пятецкая, спасибо за внимание. Пишу Вам как создатель фильма «Сентенция» и хочу отметить неточности вашего текста.
1 - «Шаламов умер на руках у Елены Захаровой. К счастью, создатели «Сентенции» не в курсе». А с чего Вы взяли, что создатели не в курсе? Мы лично встречались c Еленой Захаровой. Ее имя фигурирует в титрах в благодарностях, поскольку ее свидетельства о последних годах жизни Шаламова в том числе мотивировали на создание фильма.
2 - «Создатели настолько не в курсе, что поленились уточнить, сколько Шаламов сидел. 20 - сообщают. Нет, 17». Не забывайте, что он еще находился в ссылке. Мы можем долго спорить, но сам Шаламов писал о двадцати годах - почитайте его автобиографическую прозу, например, «Моя жизнь - Несколько моих жизней». Цитирую - «Около ДВАДЦАТИ лет я провел в лагерях и в ссылке. По существу я еще не старый человек, время останавливается на пороге того мира, где я пробыл ДВАДЦАТЬ лет».
3 - «Он не прятал свои рукописи у друзей и знакомых». Я лично встречался с человеком, который собирал рукописи. Его имя Владимир Рябоконь. Это было как раз в поздний период жизни Шаламова. Результат его трудов - книга, вышедшая в Париже в 1985 году. Есть интервью, где Владимир подробно рассказывает о том, как проходил сбор рукописей, расшифровка и передача книги за границу.
4 - Есть свидетельства Александра Морозова, он опекал Шаламова в доме престарелых в течении двух лет. И он же записывал стихи Шаламова. Почитайте его свидетельства на LJ «ru_prichal_ada».
Кроме того, Вы можете ознакомиться с воспоминаниями Сергея Ивановича Григорьянца, с которым я тоже лично встречался. Он не без труда нашел Шаламова в доме престарелых, до этого Шаламов пропал с радаров и многие не знали, где он. Сергей Иванович посещал его вместе с Морозовым. Вы можете ознакомиться с взглядом Сергея Ивановича на то, каким образом произведения Шаламова оказались в ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ) и почему он вступил в Союз Писателей и т.д. Например, здесь.
Ваш взгляд на художественную концепцию фильма или даже на жизнь и творчество Варлама Тихоновича может не совпадать с моим. Однако так пассионарно «уличать» авторов в незнании вопроса, не ознакомившись с предметом глубже - некорректно.
Юлия Пятецкая
Дмитрий, спасибо за внимание.
1. Если свидетельства Елены Захаровой о последних днях Шаламова мотивировали вас на создание абстрактного фильма и вы пошли на сознательное искажение всего, что связано с его последними днями, тем непостижимее. Не все можно искажать, на мой взгляд, даже в художественном кино. Тем более что вы снимаете о человеке, о котором мало знают до сих пор. Благодарность в титрах - это хорошо, сколько зрителей поймут, кто такая Захарова и за что ей благодарность? Вы же фильм не для специалистов снимали? Елена Викторовна посещала его восемь месяцев, с Шаламовым ее познакомил отец, людей, которые досматривали Варлама Тихоновича в доме престарелых, было несколько. Александр Морозов, Владимир Рябоконь, Елена Захарова, Татьяна Уманская, Людмила Анис. У них был распределено время посещений. В ваш фильм это не попало из соображений художественности? Вопрос риторический.
2. Я не забываю, где он находился. И читала всю его прозу. Повторяю еще раз - «сидел на Колыме и провел на Колыме» не одно и то же. Для меня это очевидно, для вас - нет. Для критиков, которые накидывают срок, видимо, тоже. Спорить тут не о чем. Для меня это момент принципиальный.
3. По поводу рукописей. Герои в вашем фильме говорят, что его произведения запрещены. И свои рукописи он прятал у друзей и знакомых. Он не находился под запретом. У него никто рукописи не изымал. Он был членом Союза писателей, его стихи публиковали, он завещал свой архив Ирине Сиротинской. Это не было тайной. То, что его рукописи и аудиозаписи могли находиться у разных людей, то, как их передавали на Запад, - дело другое. Его рукописи попадали на Запад с 1966-го разными путями. Интервью с Рябоконем я читала. «Да, многие адреса я получил от Шаламова». - «Он продиктовал?» - «Не помню». - «У кого они хранились?». - «Прошло слишком много времени, я не помню». Я верю, что не все можно помнить, но история непубликаций прозы Шаламова в Союзе при его жизни не связана с официальным запретом и необходимостью прятать. Это важно. Вы подаете информацию совсем иначе. Многое зависит от умения рассказать, как художник вы должны это понимать. Это своего рода ответственность. Собственно, вы избрали расплывчатый путь, снимая картину. При том, что фактической информации о Шаламове очень много. Но вы сознательно почему-то избегали внятности. Иногда просто искажая. Не только детали. Поэтому вместо внятного рассказа получилось абстрактное кино. Мое основное возмущение связано с этим. Люди, которые о Шаламове имеют весьма приблизительные представления, так с этими представлениями и останутся. Немощный старик, судьбой которого занимаются два энтузиаста, в контексте непростого времени. Речь даже не о конкретных натяжках, подтасовках и искажениях, в конце концов, у вас художественный фильм. Речь об образе в целом. Ваш фильм просто замылил Шаламова. И вот совсем не такой памяти о нем хотелось бы сейчас. Особенно в современной России.
Относительно того, что мне почитать, спасибо. Я читала довольно подробно о нем, когда писала свой материал к 30-летию смерти девять лет назад. Со своей стороны рекомендую сайт - shalamov.ru. Там собрано очень много разной, важной информации, в том числе о его последних днях. И исследования, и документы, и воспоминания, и аудиозаписи, и фотоархив. И его проза, и стихи, и письма. И свидетельства тех, кто был рядом. "Кормили, купали в ванной, стригли ногти, переодевали в чистое, стирали и тут же на батарее сушили вельветовые пижамы, оставшиеся от моего деда и пришедшиеся очень кстати, мыли полы. Узнавал В. Т. по рукопожатию, хотя, честно говоря, я не уверена, что он узнавал, кто именно пришел, разве что А. А. Морозова. Скорее чувствовал, что пришел друг. Я думаю, что В. Т. считал себя заключенным, да, собственно, он им и был. Поэтому он срывал с кровати постельное белье - протестовал, как мог, повязывал полотенце на шею, чтобы не украли сокамерники (к этому времени сосед умер или его перевели в другую палату, но, по-моему, В. Т. этого не заметил). При этом он с невероятным трудом, но все-таки перемещал себя до туалета, находившегося тут же, в предбаннике палаты. Путешествие в ванную комнату могло происходить только с помощью двух людей, и являлось для В. Т. настоящим подвигом. И он его совершал". Интервью с Еленой Викторовной Захаровой о последних месяцах жизни Варлама Шаламова
Dmitry Rudakov
1. «Елена Захарова, Татьяна Уманская, Людмила Анис. У них был распределено время посещений. В ваш фильм это не попало из соображений художественности?»
Благодарность в титрах для тех, к кому она обращена. Ни я, ни фильм, ни его создатели не отрицаем вклада Елены Захаровой, Татьяны Уманской, Людмилы Анис и других. Касательно посещений: объектом внимания в фильме выбран эпизод записи стихотворения.
2. «Я не забываю, где он находился. И читала всю его прозу. Повторяю еще раз - «сидел на Колыме и провел на Колыме» не одно и то же. Для меня это очевидно, для вас - нет…».
Спорить не о чем, есть Шаламов, оценивший этот период жизни в двадцать лет.
3. «По поводу рукописей. Герои в вашем фильме говорят, что его произведения запрещены. И свои рукописи он прятал у друзей и знакомых. Он не находился под запретом. У него никто рукописи не изымал».
Его проза не публиковалась, - а речь шла о рассказах, - и для меня очевидно почему - это табуированная тема, тогда запрещенная. Умер от побоев Домбровский, когда его прилюдно избили в фойе Дома Литераторов. КГБ изымали рассказы Демидова, который прятал их у друзей и знакомых. Пытались отравить Солженицына, довели до самоубийства его помощницу после допросов. Все они современники и писали на одну тему. Я не верю, что прозу Шаламова не публиковали только потому, что ее считали слишком страшной или художественно неубедительной. К слову, за Шаламовым тоже была установлена слежка. Вы сами написали, что квартиру Шаламова обокрали (совпадение? не верю), но Вы пишите, что у него ничего не изымали, но это не так: в ходе обысков в его отсутствие были изъяты его рукописи, дневники. Полностью реабилитирован Шаламов был только в 2000 году, много позже после своей смерти и распада Союза - этого Вы в своем тексте не уточнили.
4. «Многое зависит от умения рассказать, как художник вы должны это понимать. Это своего рода ответственность. Собственно, вы избрали расплывчатый путь, снимая картину».
Я осознаю, какой избрал путь в своем фильме и несу за него ответственность.
5. «Речь даже не о конкретных натяжках, подтасовках и искажениях, в конце концов, у вас художественный фильм. Речь об образе в целом. Ваш фильм просто замылил Шаламова. И вот совсем не такой памяти о нем хотелось бы сейчас».
Наши с Вами взгляды на образ могут различаться. И мне неведомо, какой памяти о Шаламове лично Вам хотелось бы, это не заказная работа. Быть может, кем-нибудь другим будет сделана та работа, с которой лично Вы будете солидарны.
Юлия Пятецкая
Дмитрий, я о многом не упомянула. У меня же пост в фейсбуке, хотя и обстоятельный, а не том из серии ЖЗЛ. Я практически не коснулась художественной стороны вашего фильма, а прошлась по стороне содержательной, фактической, смысловой. То, как снято кино, разговор отдельный, это ваш дебютный фильм, и мои возражения связаны не с художественностью. Художественности можно учиться. Я желаю вам успехов. Дело не в этом. Главная проблема в том, что вы пошли самым простым путем, показав типичного человека, попавшего в сталинскую мясорубку. А история Шаламова нетипична. Да, собственно, история любого, прошедшего колымский ад, но о Шаламове все-таки многое известно, и худшее, что можно, на мой взгляд, сделать, - вставить его в общий ряд потерпевших. Он заслуживает совершенно отдельного, подробного разговора. Все, что касается его жизни после лагеря, ни с чем не сопоставимо, это особый случай. История непубликаций его прозы - особый случай. Зазор между официальной стороной его послелагерной жизни и неофициальной - особый случай. У игнора шаламовской прозы, игнора, а не запрета, есть свои причины, в которых можно долго разбираться, но только не обобщать. Нет, это не табуированная проза. Нет, сложнее. Прозу Домбровского публиковали при его жизни, не всю, но публиковали, Солженицына публиковали, прозу Шаламова - нет. У этого есть свои причины, повторяю, связанные не только со сталинской эпохой и наследием. «Один день Ивана Денисовича» вышел. «Хранитель древностей» вышел. При жизни авторов. А из «Колымских рассказов» в печать проскочил лишь один. По-моему, «Стланик». Проблема не столько в табуированности темы, сколько в особом опыте и уникальных свидетельствах очевидца. То, с чем пришел в литературу Шаламов, отличало его от всех остальных. Домбровский был человеком неудобным, шаламовского толка, стоик и титан, но его все-таки публиковали, пусть и избирательно. Такой лагерной прозы, как у Шаламова, не было ни у кого. Плюс человеком он был тяжелым. И это было индивидуальное табу. Такого свидетеля и очевидца в советской литературе было не надо. Вот совсем. Попытка осмыслить катастрофический опыт страны на примере жизни Шаламова крайне сложна, я не очень представляю, как это можно поднять в кино, чтобы все совпало, но типичность и абстрактность совсем уж не подходящий путь. Шаламов писал, что Солженицын не имеет права прикоснуться к такой теме, как Колыма. Хотя они оба прошли лагерь, просто каждый - по-своему. Вы же входите на территорию, которая как минное поле. Здесь каждая мелочь важна, каждая деталь исполнена смысла. Здесь вообще, мне кажется, не может быть образа. Это же не князь Андрей. Спасибо за разговор.
Не вступая в споры, хочу добавить, что Шаламов таки да "прятал свои рукописи у друзей и знакомых". Об этом с полной определенностью свидетельствует сын Константина Симонова и Евгении Ласкиной Алексей Симонов, знавший и Шаламова, и людей, у которых тот хранил рукописи "Колымских рассказов": " Скажу больше: у Шаламова было несколько схронов, где он накапливал перепечатанные рассказы, и один из них размещался у средней маминой сестры Софьи Самойловны". В последние годы хранителями рукописей Шаламова были по меньшей мере семья Ласкиных, Леонид Пинский, Юлий Шрейдер и Людмила Зайвая.
И еще. Не следовало бы Пятецкой рекомендовать Рудакову в качестве источника информации сайт shalamov.ru, сама эта рекомендация - показатель очень слабой, школярской осведомленности о предмете дискуссии.
Ссылки - часть текста.
Dmitry Rudakov
Юлия Пятецкая, спасибо за внимание. Пишу Вам как создатель фильма «Сентенция» и хочу отметить неточности вашего текста.
1 - «Шаламов умер на руках у Елены Захаровой. К счастью, создатели «Сентенции» не в курсе». А с чего Вы взяли, что создатели не в курсе? Мы лично встречались c Еленой Захаровой. Ее имя фигурирует в титрах в благодарностях, поскольку ее свидетельства о последних годах жизни Шаламова в том числе мотивировали на создание фильма.
2 - «Создатели настолько не в курсе, что поленились уточнить, сколько Шаламов сидел. 20 - сообщают. Нет, 17». Не забывайте, что он еще находился в ссылке. Мы можем долго спорить, но сам Шаламов писал о двадцати годах - почитайте его автобиографическую прозу, например, «Моя жизнь - Несколько моих жизней». Цитирую - «Около ДВАДЦАТИ лет я провел в лагерях и в ссылке. По существу я еще не старый человек, время останавливается на пороге того мира, где я пробыл ДВАДЦАТЬ лет».
3 - «Он не прятал свои рукописи у друзей и знакомых». Я лично встречался с человеком, который собирал рукописи. Его имя Владимир Рябоконь. Это было как раз в поздний период жизни Шаламова. Результат его трудов - книга, вышедшая в Париже в 1985 году. Есть интервью, где Владимир подробно рассказывает о том, как проходил сбор рукописей, расшифровка и передача книги за границу.
4 - Есть свидетельства Александра Морозова, он опекал Шаламова в доме престарелых в течении двух лет. И он же записывал стихи Шаламова. Почитайте его свидетельства на LJ «ru_prichal_ada».
Кроме того, Вы можете ознакомиться с воспоминаниями Сергея Ивановича Григорьянца, с которым я тоже лично встречался. Он не без труда нашел Шаламова в доме престарелых, до этого Шаламов пропал с радаров и многие не знали, где он. Сергей Иванович посещал его вместе с Морозовым. Вы можете ознакомиться с взглядом Сергея Ивановича на то, каким образом произведения Шаламова оказались в ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ) и почему он вступил в Союз Писателей и т.д. Например, здесь.
Ваш взгляд на художественную концепцию фильма или даже на жизнь и творчество Варлама Тихоновича может не совпадать с моим. Однако так пассионарно «уличать» авторов в незнании вопроса, не ознакомившись с предметом глубже - некорректно.
Юлия Пятецкая
Дмитрий, спасибо за внимание.
1. Если свидетельства Елены Захаровой о последних днях Шаламова мотивировали вас на создание абстрактного фильма и вы пошли на сознательное искажение всего, что связано с его последними днями, тем непостижимее. Не все можно искажать, на мой взгляд, даже в художественном кино. Тем более что вы снимаете о человеке, о котором мало знают до сих пор. Благодарность в титрах - это хорошо, сколько зрителей поймут, кто такая Захарова и за что ей благодарность? Вы же фильм не для специалистов снимали? Елена Викторовна посещала его восемь месяцев, с Шаламовым ее познакомил отец, людей, которые досматривали Варлама Тихоновича в доме престарелых, было несколько. Александр Морозов, Владимир Рябоконь, Елена Захарова, Татьяна Уманская, Людмила Анис. У них был распределено время посещений. В ваш фильм это не попало из соображений художественности? Вопрос риторический.
2. Я не забываю, где он находился. И читала всю его прозу. Повторяю еще раз - «сидел на Колыме и провел на Колыме» не одно и то же. Для меня это очевидно, для вас - нет. Для критиков, которые накидывают срок, видимо, тоже. Спорить тут не о чем. Для меня это момент принципиальный.
3. По поводу рукописей. Герои в вашем фильме говорят, что его произведения запрещены. И свои рукописи он прятал у друзей и знакомых. Он не находился под запретом. У него никто рукописи не изымал. Он был членом Союза писателей, его стихи публиковали, он завещал свой архив Ирине Сиротинской. Это не было тайной. То, что его рукописи и аудиозаписи могли находиться у разных людей, то, как их передавали на Запад, - дело другое. Его рукописи попадали на Запад с 1966-го разными путями. Интервью с Рябоконем я читала. «Да, многие адреса я получил от Шаламова». - «Он продиктовал?» - «Не помню». - «У кого они хранились?». - «Прошло слишком много времени, я не помню». Я верю, что не все можно помнить, но история непубликаций прозы Шаламова в Союзе при его жизни не связана с официальным запретом и необходимостью прятать. Это важно. Вы подаете информацию совсем иначе. Многое зависит от умения рассказать, как художник вы должны это понимать. Это своего рода ответственность. Собственно, вы избрали расплывчатый путь, снимая картину. При том, что фактической информации о Шаламове очень много. Но вы сознательно почему-то избегали внятности. Иногда просто искажая. Не только детали. Поэтому вместо внятного рассказа получилось абстрактное кино. Мое основное возмущение связано с этим. Люди, которые о Шаламове имеют весьма приблизительные представления, так с этими представлениями и останутся. Немощный старик, судьбой которого занимаются два энтузиаста, в контексте непростого времени. Речь даже не о конкретных натяжках, подтасовках и искажениях, в конце концов, у вас художественный фильм. Речь об образе в целом. Ваш фильм просто замылил Шаламова. И вот совсем не такой памяти о нем хотелось бы сейчас. Особенно в современной России.
Относительно того, что мне почитать, спасибо. Я читала довольно подробно о нем, когда писала свой материал к 30-летию смерти девять лет назад. Со своей стороны рекомендую сайт - shalamov.ru. Там собрано очень много разной, важной информации, в том числе о его последних днях. И исследования, и документы, и воспоминания, и аудиозаписи, и фотоархив. И его проза, и стихи, и письма. И свидетельства тех, кто был рядом. "Кормили, купали в ванной, стригли ногти, переодевали в чистое, стирали и тут же на батарее сушили вельветовые пижамы, оставшиеся от моего деда и пришедшиеся очень кстати, мыли полы. Узнавал В. Т. по рукопожатию, хотя, честно говоря, я не уверена, что он узнавал, кто именно пришел, разве что А. А. Морозова. Скорее чувствовал, что пришел друг. Я думаю, что В. Т. считал себя заключенным, да, собственно, он им и был. Поэтому он срывал с кровати постельное белье - протестовал, как мог, повязывал полотенце на шею, чтобы не украли сокамерники (к этому времени сосед умер или его перевели в другую палату, но, по-моему, В. Т. этого не заметил). При этом он с невероятным трудом, но все-таки перемещал себя до туалета, находившегося тут же, в предбаннике палаты. Путешествие в ванную комнату могло происходить только с помощью двух людей, и являлось для В. Т. настоящим подвигом. И он его совершал". Интервью с Еленой Викторовной Захаровой о последних месяцах жизни Варлама Шаламова
Dmitry Rudakov
1. «Елена Захарова, Татьяна Уманская, Людмила Анис. У них был распределено время посещений. В ваш фильм это не попало из соображений художественности?»
Благодарность в титрах для тех, к кому она обращена. Ни я, ни фильм, ни его создатели не отрицаем вклада Елены Захаровой, Татьяны Уманской, Людмилы Анис и других. Касательно посещений: объектом внимания в фильме выбран эпизод записи стихотворения.
2. «Я не забываю, где он находился. И читала всю его прозу. Повторяю еще раз - «сидел на Колыме и провел на Колыме» не одно и то же. Для меня это очевидно, для вас - нет…».
Спорить не о чем, есть Шаламов, оценивший этот период жизни в двадцать лет.
3. «По поводу рукописей. Герои в вашем фильме говорят, что его произведения запрещены. И свои рукописи он прятал у друзей и знакомых. Он не находился под запретом. У него никто рукописи не изымал».
Его проза не публиковалась, - а речь шла о рассказах, - и для меня очевидно почему - это табуированная тема, тогда запрещенная. Умер от побоев Домбровский, когда его прилюдно избили в фойе Дома Литераторов. КГБ изымали рассказы Демидова, который прятал их у друзей и знакомых. Пытались отравить Солженицына, довели до самоубийства его помощницу после допросов. Все они современники и писали на одну тему. Я не верю, что прозу Шаламова не публиковали только потому, что ее считали слишком страшной или художественно неубедительной. К слову, за Шаламовым тоже была установлена слежка. Вы сами написали, что квартиру Шаламова обокрали (совпадение? не верю), но Вы пишите, что у него ничего не изымали, но это не так: в ходе обысков в его отсутствие были изъяты его рукописи, дневники. Полностью реабилитирован Шаламов был только в 2000 году, много позже после своей смерти и распада Союза - этого Вы в своем тексте не уточнили.
4. «Многое зависит от умения рассказать, как художник вы должны это понимать. Это своего рода ответственность. Собственно, вы избрали расплывчатый путь, снимая картину».
Я осознаю, какой избрал путь в своем фильме и несу за него ответственность.
5. «Речь даже не о конкретных натяжках, подтасовках и искажениях, в конце концов, у вас художественный фильм. Речь об образе в целом. Ваш фильм просто замылил Шаламова. И вот совсем не такой памяти о нем хотелось бы сейчас».
Наши с Вами взгляды на образ могут различаться. И мне неведомо, какой памяти о Шаламове лично Вам хотелось бы, это не заказная работа. Быть может, кем-нибудь другим будет сделана та работа, с которой лично Вы будете солидарны.
Юлия Пятецкая
Дмитрий, я о многом не упомянула. У меня же пост в фейсбуке, хотя и обстоятельный, а не том из серии ЖЗЛ. Я практически не коснулась художественной стороны вашего фильма, а прошлась по стороне содержательной, фактической, смысловой. То, как снято кино, разговор отдельный, это ваш дебютный фильм, и мои возражения связаны не с художественностью. Художественности можно учиться. Я желаю вам успехов. Дело не в этом. Главная проблема в том, что вы пошли самым простым путем, показав типичного человека, попавшего в сталинскую мясорубку. А история Шаламова нетипична. Да, собственно, история любого, прошедшего колымский ад, но о Шаламове все-таки многое известно, и худшее, что можно, на мой взгляд, сделать, - вставить его в общий ряд потерпевших. Он заслуживает совершенно отдельного, подробного разговора. Все, что касается его жизни после лагеря, ни с чем не сопоставимо, это особый случай. История непубликаций его прозы - особый случай. Зазор между официальной стороной его послелагерной жизни и неофициальной - особый случай. У игнора шаламовской прозы, игнора, а не запрета, есть свои причины, в которых можно долго разбираться, но только не обобщать. Нет, это не табуированная проза. Нет, сложнее. Прозу Домбровского публиковали при его жизни, не всю, но публиковали, Солженицына публиковали, прозу Шаламова - нет. У этого есть свои причины, повторяю, связанные не только со сталинской эпохой и наследием. «Один день Ивана Денисовича» вышел. «Хранитель древностей» вышел. При жизни авторов. А из «Колымских рассказов» в печать проскочил лишь один. По-моему, «Стланик». Проблема не столько в табуированности темы, сколько в особом опыте и уникальных свидетельствах очевидца. То, с чем пришел в литературу Шаламов, отличало его от всех остальных. Домбровский был человеком неудобным, шаламовского толка, стоик и титан, но его все-таки публиковали, пусть и избирательно. Такой лагерной прозы, как у Шаламова, не было ни у кого. Плюс человеком он был тяжелым. И это было индивидуальное табу. Такого свидетеля и очевидца в советской литературе было не надо. Вот совсем. Попытка осмыслить катастрофический опыт страны на примере жизни Шаламова крайне сложна, я не очень представляю, как это можно поднять в кино, чтобы все совпало, но типичность и абстрактность совсем уж не подходящий путь. Шаламов писал, что Солженицын не имеет права прикоснуться к такой теме, как Колыма. Хотя они оба прошли лагерь, просто каждый - по-своему. Вы же входите на территорию, которая как минное поле. Здесь каждая мелочь важна, каждая деталь исполнена смысла. Здесь вообще, мне кажется, не может быть образа. Это же не князь Андрей. Спасибо за разговор.