Ежи Помяновский. Затруднения переводчика. Шаламов и Солженицын
Из интервью Ежи Помяновского для выходящего в этом году сборника «В поисках утраченной солидарности», первого тома серии «Русская литература в кругу “Культуры” [польский эмигрантский журнал, издававшийся в Париже]».
Помяновский - польский писатель, критик, переводчик, основатель и редактор журнала «Новая Польша», где и опубликовано интервью. Переводил Солженицына, Мандельштама, Бабеля.
Вообще, поляки Шаламова переводили и печатали много, в том числе в подпольных типографиях в годы военного положения. Первая, теперь уже широко известная книга "Колымских рассказов" на русском языке (1978) вышла в польском эмигрантском издательстве OPI в Лондоне, возглавлявшемся Анджеем Стипульковским.
Круги перевода. Ежи Помяновский беседует с Алицией Розе и Анджеем Серафином
- Густав Герлинг-Грудзинский в «Ночном дневнике» писал об одном переводческом парадоксе, что даже такой переводчик, как вы, не справился с прозой Варлама Шаламова, а вот инженеру Юлиушу Бачинскому это удалось - как это, вообще, возможно?
- Шаламова переводили разные люди, я тоже перевел несколько его рассказов. С Густавом Герлингом мы знакомы еще с довоенных времен. Я очень высоко ценю его творчество. <...> Но то, что он написал о Шаламове, я считаю несправедливым. Те два или три перевода, которые мне поручил сделать Гедройц [основатель издательства «Instytut Literacki», выпускавшего журнал "Культура", где он был главным редактором], полагаю, они, в конце концов, получили бы признание Густава. Он хотел подчеркнуть, что этот писатель так малоизвестен и так труден для перевода. Это верно, Шаламов - действительно феномен. Честно говоря, мне кажется, что он намного лучший стилист, чем Солженицын, хотя к Солженицыну я отношусь не только с почтением, но даже с какой-то нежностью. Просто, из-за верности Солженицыну я не хотел переводить Шаламова. Кроме того, как и с Бабелем, я считал неприличным присваивать его.
<...> я считал, что переводы Шаламова, если бы я сделал их старательнее и с большим рвением, если бы нашел для этого время, привели бы к некоторому снижению ранга Солженицына, а мне хотелось, может быть, подсознательно, чтобы другие уважали его так же, как я. Я не хотел создавать здесь конкуренции, думал - пусть этим займутся другие. Но я не считаю его таким уж трудным для перевода писателем, как думал Густав.
Нужно знать некоторые рассказы Солженицына, малоизвестные в Польше. У него есть небольшие рассказы «Крохотки», которые, независимо друг от друга, не зная об этом, перевели Виктор Ворошильский и я. Они не хуже рассказов Шаламова, но только эти и два-три ранних произведения, таких как «Матренин двор», как «Случай на станции Кречетовка».
Это авторы, которых можно поставить рядом. И слава Богу, что они выжили в лагере. Ведь Шаламов там едва выдержал физически, тогда как Солженицын значительную часть срока отбыл в шарашке, где жизнь была легче, чем в самом лагере. Он был математиком, поэтому его отправили в лагерь для ученых, в шарашку, к тому же расположенную в подмосковном Марфино, где проще было с посылками и с вестями из того, другого мира…
Помяновский - польский писатель, критик, переводчик, основатель и редактор журнала «Новая Польша», где и опубликовано интервью. Переводил Солженицына, Мандельштама, Бабеля.
Вообще, поляки Шаламова переводили и печатали много, в том числе в подпольных типографиях в годы военного положения. Первая, теперь уже широко известная книга "Колымских рассказов" на русском языке (1978) вышла в польском эмигрантском издательстве OPI в Лондоне, возглавлявшемся Анджеем Стипульковским.
Круги перевода. Ежи Помяновский беседует с Алицией Розе и Анджеем Серафином
- Густав Герлинг-Грудзинский в «Ночном дневнике» писал об одном переводческом парадоксе, что даже такой переводчик, как вы, не справился с прозой Варлама Шаламова, а вот инженеру Юлиушу Бачинскому это удалось - как это, вообще, возможно?
- Шаламова переводили разные люди, я тоже перевел несколько его рассказов. С Густавом Герлингом мы знакомы еще с довоенных времен. Я очень высоко ценю его творчество. <...> Но то, что он написал о Шаламове, я считаю несправедливым. Те два или три перевода, которые мне поручил сделать Гедройц [основатель издательства «Instytut Literacki», выпускавшего журнал "Культура", где он был главным редактором], полагаю, они, в конце концов, получили бы признание Густава. Он хотел подчеркнуть, что этот писатель так малоизвестен и так труден для перевода. Это верно, Шаламов - действительно феномен. Честно говоря, мне кажется, что он намного лучший стилист, чем Солженицын, хотя к Солженицыну я отношусь не только с почтением, но даже с какой-то нежностью. Просто, из-за верности Солженицыну я не хотел переводить Шаламова. Кроме того, как и с Бабелем, я считал неприличным присваивать его.
<...> я считал, что переводы Шаламова, если бы я сделал их старательнее и с большим рвением, если бы нашел для этого время, привели бы к некоторому снижению ранга Солженицына, а мне хотелось, может быть, подсознательно, чтобы другие уважали его так же, как я. Я не хотел создавать здесь конкуренции, думал - пусть этим займутся другие. Но я не считаю его таким уж трудным для перевода писателем, как думал Густав.
Нужно знать некоторые рассказы Солженицына, малоизвестные в Польше. У него есть небольшие рассказы «Крохотки», которые, независимо друг от друга, не зная об этом, перевели Виктор Ворошильский и я. Они не хуже рассказов Шаламова, но только эти и два-три ранних произведения, таких как «Матренин двор», как «Случай на станции Кречетовка».
Это авторы, которых можно поставить рядом. И слава Богу, что они выжили в лагере. Ведь Шаламов там едва выдержал физически, тогда как Солженицын значительную часть срока отбыл в шарашке, где жизнь была легче, чем в самом лагере. Он был математиком, поэтому его отправили в лагерь для ученых, в шарашку, к тому же расположенную в подмосковном Марфино, где проще было с посылками и с вестями из того, другого мира…